Первая новелла цикла «Лекарь». Болъзнью благородною
Какая только водится
У первыхъ лицъ въ имперіи,
Я болен, мужичьё!
***
Чтобъ получить ее —
Шампанское, бургонское,
Токайское, венгерское
Лътъ тридцать надо пить…
Н.А. Некрасов
«Кому на Руси жить хорошо?» — Ваша милость, Вас вызывает его сиятельство бургомистр.
Это бесспорно не те слова, которыми, я надеялся, начнётся сегодняшний день. Мне хотелось услышать сквозь сладкую дрёму довольное мурлыканье Катарины и что-то вроде признания моих ночных заслуг. Но увы… Быстро собравшись, даже не глотнув вина, предполагая завтрак у бургомистра, поспешил за посыльным.
В ратуше царила тревога. Тут было точно не до завтрака. Слуги и приказчики передвигались по коридорам на цыпочках, стараясь не издать ни звука. Зато звук утробного рёва раздавался из-за дверей покоев его сиятельства.
Здесь, в городе, мы стояли гарнизоном третий месяц с тех пор, как отбили его у протестантских орд. Местное население нам благоволило. Ещё бы. Мы считались богачами. Наше довольствие и содержание поступали от имперских интендантов своевременно. Не то, что богемским, шведским и прочим нахлынувшим лютеранам, коих начальство держало впроголодь, заставляя кормиться с меча. Мы же платили за всё не торгуясь и тем возвращали городу его потерянное благосостояние. Бургомистр был новым, занявшим пост одновременно с нашим размещением в этом разорённом городе. Старого буквально изжарили ландскнехты, выжигая из него признание, где спрятана городская казна. Этот же был назначен городским советом, кстати, тоже в основном состоявшим из новичков, после того как захватчики проредили ряды местных нобилей наполовину. У нынешнего бургомистра были какие-то отношения с нашим полковником, и тот замолвил за него слово перед советом, а слово начальника гарнизона было весомей всех сомнений в личности кандидата.
Я вошёл. За массивным столом, уставленным всякой снедью так, что дерево столешницы можно было узреть только по углам, с несчастным видом восседало высшее должностное лицо охраняемого нами города, ежеминутно оглашая покои и окружающую их милю истошными криками. Лицо было красным. Багровые щёки сминали белоснежные брыжи, а разверзшийся в крике рот являл миру дрожащий алый язык. Увидев меня, бургомистр прекратил орать и жалобно захныкал:
— Спасите. Я больше так не могу. Подагра. Она сводит меня с ума. Умоляю, помогите.
— Дайте я осмотрю вашу ногу.
— К чёрту ваши осмотры. Я ведь сказал — подагра. Эта болезнь характерна для нас, людей благородных, но я больше не могу терпеть такую боль. Сделайте что-нибудь, доктор.
— Что же, я дам вам опиумной настойки, она снимет болевые ощущения, но это временная мера. Частое её применение может привести к запору, а нам полезно обратное. Мне придётся поставить вам клистир, а затем отворить кровь. Нужно вывести из организма все лишние гуморальные соки, скопившиеся от злоупотребления жирной пищей и, в особенности, вином. Пока ограничимся лауданумом. Я возвращаюсь к себе. Пошлите со мной человека, я снабжу его настойкой и проинструктирую как применять, а завтра с утра я займусь с вами упомянутыми процедурами. И велите убрать со стола эту мясную лавку. С данного момента приказы вашему повару буду отдавать только я лично. Сегодня пусть это будет суп из голубей. И никакого вина.
На следующий день бургомистр выглядел хуже. Появилась нехарактерная для подагры бледность и потливость. Пульс был слабым и учащённым. Весь полный сомнений по поводу диагноза, я ещё раз настоятельно попросил осмотреть ногу и пригрозил отказаться от пациента, коль тот не позволяет мне исполнить одну из основных лекарских функций — осмотр. Проворчав по поводу подагры, болезни королей, постигшей и его, и доказывающей, что он является отпрыском благородного дома, бургомистр позволил мне начать инспекцию. Развернув ткань, обволакивающую ногу, распухшую так, что в башмак уже не влезала, я обнаружил воспалённую стопу, причём, причиной воспаления был нагноившийся прокол в большом пальце. Часть пальца уже почернела. Подагрой тут и не пахло, зато пахло разложением. Стопу было не спасти, но, если её ампутировать быстро, был шанс остановить распространение разложения на весь организм. Результаты осмотра и выводы не было смысла скрывать, и я честно выложил их бургомистру, спросив, заметил ли он, чем проколол большой палец.
— Рыбьей костью, — ответил тот.
— Как рыбья кость вонзилась вам в палец? Вы ходили босиком по столу, уставленному объедками? — цинично предположил я.
— Нет. Это я уколол себе палец костью свежей рыбы, чтобы вызвать в нём покраснение.
— Для чего вам это понадобилось?
— Молодой человек, волею судьбы я бургомистр. Управляю целым городом. За три месяца моего управления городское хозяйство стабилизировалось. Жизнь стала налаживаться. Но мне приходится сопротивляться косности членов совета — сплошь дворян. И при этом мне ещё не был задан вопрос, к какому сословию я отношусь. Я уже обратился с письмом в канцелярию Совета Княжеств и даже в Императорскую Коллегию, с просьбой наделения меня дворянской грамотой, но ответа не получил. Видимо, присланных мною доводов не хватило. Признаюсь, я хотел воспользоваться вами, как инструментом, вынудив написать лекарский отчёт об обладании мной подагрой, болезнью аристократов, полагая, что это повысит мои шансы получить дворянский статус. Считал, что вас, молодого лекаря, мне будет легко провести. Увы.
— Ладно. Оставим в покое ваши угрызения. Сейчас не до того. Будем ампутировать ступню. Иначе смерть.
— Для чего мне такая жизнь? Безногого изгоя, низвергнутого в самую грязь с поста бургомистра. Нет. Я отказываюсь. Будь что будет. Пусть лучше я умру в этом кресле.
— А если я напишу вам требуемый отчёт, вы согласитесь на ампутацию?
— Доктор, вы пойдёте на это?
— Только после операции.
— По рукам!
Выйдя из бургомистровых покоев, я уже не чувствовал себя столь уверенно. Пойти на подлог? Мне, врачу? Стоит только это сделать в первый раз, только начать, и я не буду знать, где остановлюсь. Это как с женщиной, которой, как бы не хотелось, а девственности не вернуть. Мой мрачный вид не ускользнул от внимания полковника и тот затребовал меня в свой кабинет.
— В чём дело, молодой человек? Вас что-то гложет? Вы мой полковой лекарь. Напоминаю, как ваш командир, я должен знать о любом поводе вашей озабоченности. Итак…
Мне пришлось рассказать полковнику всё, что приключилось за последние дни и раскрыть содержание сделки с бургомистром.
— Господи, так он в опасности, этот глупый гордец? Оперируйте!
— Да, ваше превосходительство, но при этом я пойду на врачебный подлог. Потеряю честь.
— Молчать! Что тебе известно о чести, лекаришка?! Ступай и спаси мне бургомистра.
— Слушаюсь, ваше превосходительство! Только скажите, вы с ним знакомы, в нём и вправду есть толика благородной крови?
— В ком? В бургомистре? Он был лодочником у нас на переправе и как-то спас моего тонувшего младшего брата. А теперь — идите.
Подготовка к ампутации не взяла много времени, но все свои инструменты я успел тщательно очистить и вымыть, чего мне не удавалось в полевых условиях. Перед операцией я споил бургомистру изрядную дозу лауданума и крепко привязал его к столу. Сам процесс прошёл гладко. Оформив культю, я даже залюбовался своей работой. Всё, я сделал зависящее от меня, теперь здоровье бургомистра в руках Бога. Помолимся, братие!
Прошло пять дней. Бургомистру легче. Он смотрит на меня, как на посланца небес. Ждёт исполнения обещанного. Я медлю. Не представляю, как это письмо отразится на моей карьере. Я знаю, что никакой подагры не было. Но это узнают и в коллегии, выяснив, что я ампутировал ногу. При подагре к ампутации не прибегают. Значит подлог.
Нелёгкие мои думы прерывает вызов к полковнику.
— Как там бургомистр?
— Поправляется, ваше превосходительство.
— Мне тут пришлось сноситься с Его Величеством Императором. В письме я коснулся истории с ампутацией. Сегодня курьер доставил бумаги. Часть из них предназначена бургомистру. Прошу вас, поспешите к нему и передайте два этих пакета. Смею надеяться, его порадует их содержимое.
Я выполняю пожелание полковника, прозвучавшее для меня приказом. Взволнованный бургомистр вскрывает при мне письма, присланные Имперской Канцелярией и Геральдической Коллегией. Прочитав, с торжествующим видом протягивает их мне. Одним письмом оказывается грамота за подписью самого Императора, жалующая страдальцу-бургомистру дворянство. А другое содержит эскиз дворянского герба, присвоенного с этих пор бургомистру и его потомству. Щит, разделённый диагональной перевязью: в верхнем, чернёном поле — серебряный сабатон (латный ботинок), а в нижнем, лазоревом — золотая босая стопа со следом отсечения. И снизу вьющаяся лента с кажущимся задиристым и надменным любому, кроме нас троих: бургомистра, полковника и меня, девизом: Solvente pedes — Расплачиваюсь ногой. 17 сентября 2021 года |