Из широко распахнутых главных ворот крепости Скурбел, напоминающих оскаленную пасть голодного хищного зверя, одна за другой, похожие на чудовищных стальных гусениц, выползали длинные колонны тяжеловооруженных воинов. Вытоптанный дочерна снег сбился в гладкую твердую корку до самого поворота на Южный тракт. Красноватый диск зимнего солнца, просвечивая морозную дымку, падал на угрюмые лица постоянно оскальзывающихся ратников, не выражающие ничего, кроме озабоченности и недовольства. Их можно было понять. Все военные кампании обычно велись в теплое время года, когда дороги были хорошо проходимы, и не нужно было тащить на себе целый ворох теплых вещей. А нынче, что ж, приходилось двигаться по скользкому тракту в лютый холод куда-то за тридевять земель. Ладно бы, еще, куда ни шло, какие-нибудь маневры или в пограничный дозор, а то ведь на верное смертоубийство шли. Шутка ли сказать — штурмовать Горные баронства!
Еще слишком хорошо помнили ветераны о бесславном походе на баронство Берт трехлетней давности. Тогда вернулись не солоно хлебавши. Да и теперь, наверное, многим ратникам придется сложить свои головы на труднодоступных скалистых склонах Джунхаргских гор, и не известно еще, удастся ли в этот раз взять приступом гордых и независимых баронов, не желающих покоряться ничьей власти.
Хотя с другой стороны и войско нынче собрано не малое. Почитай одних только тяжелых копейщиков две с половиной тысячи наберется, да лучников девять сотен и шесть — арбалетчиков. Три тысячи конников и пять с лишком штурмовых мечников составляли главную ударную силу. Правда в горах от кавалерии толку маловато, но уж если удастся пройти седые перевалы, то на внутренних равнинах баронства конница себя вовсю покажет!
Медлительные и неповоротливые обозы с провиантом, оружием и тяжелыми осадными машинами ушли вперед загодя — неделей раньше в сопровождении сотенного отряда конной гвардии. Он был приставлен к обозу для охраны от хищного зверья и случайных разбойников, оголодавших за зиму, а потому отчаянно осмелевших. Всегдашние враги Форвана — эрденехские головорезы нынче стали союзниками, так что опасаться нападения с их стороны не приходилось. Войска герцога Хэдмира, а вернее теперь уже его наместника Мурида, должны были соединиться с войском Гермунда Красавчика на Асдарской дороге близ Эрденеха и дальше вместе двигаться до самого устья реки Звонницы, откуда до границ Берта оставался всего лишь день пути.
Ратники, в особенности ветераны, потихоньку роптали, но открыто выражать недовольство все же не решались. Еще слишком свежо было воспоминание об ужасных публичных казнях в столице тех, кто осмелился открыто требовать изгнания чародея Мурида из пределов герцогства. С них привселюдно живьем сдирали кожу на центральной площади, а затем для устрашения вывесили тела казненных перед въездными воротами — доселе невиданный в пределах Форвана акт жестокости! После этого о герцоге Хэдмире и его сыне Этморе старались не вспоминать вовсе, хотя в народе шепотом передавались смутные слухи о том, что они живы и томятся где-то в мрачных темницах подземелий тайной канцелярии.
С тех пор, как Мурид объявил себя полновластным правителем, все стало совсем иначе. Чародей поменял всех бывших военачальников — приверженцев Хэдмира на своих ставленников, казнив прежних, а во главе армии поставил пришлого чужака по имени Ратон, который объявился в герцогстве в самом начале нынешней зимы, сопровождаемый двумя заморскими жрецами. Будто бы эти двое вновь возродили ранее запрещенный культ древних кровавых жертвоприношений, но об этом вообще предпочитали помалкивать. Словом, покой и мир в некогда процветающем и миролюбивом Форване нынче сменился страхом и насилием.
Небольшие конные разъезды по десять — пятнадцать всадников в каждом без передыху днем и ночью рыскали по обширным землям Свободных поселений, наведываясь в каждый хутор. Они исполняли приказ Мурида: во что бы то ни стало разыскать и доставить живым или мертвым во дворец правителя мятежного мечника Аргнара, известного под прозвищем Странник. Зачем он так сильно понадобился чародею-узурпатору, никто понять не мог, но приказ есть приказ и обсуждению не подлежал. Правда исполняли его без особого старания — Странника многие из воинов очень хорошо знали и искренне уважали за прямоту и мужество.
В одном из таких поисковых разъездов находился Гилбер, тот самый воин по прозвищу Одноглазый, который помог Аргнару уйти от ареста. Он был его давним приятелем по многочисленным трактирным пирушкам и боевым походам. В тот раз ему повезло: никто не прознал о том, что это именно он помог беглецу скрыться, а сам он предпочитал об этом лучше помалкивать.
Отряд вооруженных конников на рысях подъехал к хутору Гестама и остановился у ворот.
Сам хозяин вышел на заснеженное крыльцо, пристально глядя на воинов Форвана прищуренными глазами из-под ладони козырьком. Его младшенький — шустрый Одберг, конечно же, был тут как тут, с любопытством и тревогой озираясь по сторонам. Завидев знакомые штандарты герцогства, Гестам махнул рукой, подавая сигнал двум мужикам в длиннополых тулупах, дежурившим у ворот. Те тотчас отодвинули засов и потянули тяжелые створки в стороны, открывая проход для прибывших.
Конный разъезд, въехав на подворье, остановился у самого крыльца хозяйского дома. Всадники спешились, разминая ноги после долгой езды верхом. Широкоплечий коренастый десятник уверенно шагнул вперед, подняв правую руку в приветствии.
— Здоров будь, Гестам! Как поживаешь? — хриплым голосом осведомился он у хозяина хутора.
— А, это ты, Брас! — удивленно воскликнул Гестам. — Я сперва и не признал тебя.
— Оно и не удивительно, — ответил десятник. — Мы с тобой уже почитай года три, как не виделись.
— Сказывали, ты подался на службу к герцогу Хэдмиру?
— Точно. Когда наш хутор разбойники дотла спалили, те немногие, кто уцелел, по соседским хуторам разбрелись, а кто и вовсе ушли из этих мест. Я-то лично отправился в Форван и поступил на воинскую службу.
— Стало быть герцогу Хэдмиру присягал?
— Ему…
— А нынче кому служишь?
Брас сердито засопел и, нахмурив брови, исподлобья глянул на Гестама. По всему было видать, что вопрос ему не очень понравился. Он принялся тщательно сбивать меховыми рукавицами снежную пыль с голенищ, пытаясь скрыть смущение.
— Служу, кому все служат, — раздраженно буркнул он, не поднимая глаз. — Теперь власть в руках Мурида, ему все подчиняются.
— Вижу, ты уже важной птицей стал. Десятник! — Гестам горько усмехнулся и покачал головой.- А кто ж будет землю обрабатывать, пахать, зерно сеять? Ты ж у себя на хуторе вроде неплохим работником был и руки у тебя крепкие, умелые. Неужто к земле совсем не тянет?!! Не поверю! Может, вернешься, свой хутор заново отстроишь?! А мы тебе всем миром поможем…
Брас смущенно кашлянул, отводя глаза в сторону.
— На службе я, — как бы оправдываясь, произнес он. — А к тебе по важному делу заехал…
— Ну что ж, по делу — так по делу, если оно и в самом деле важное, — согласился Гестам. — Заходи, стало быть, в дом. Там обо всем и потолкуем неспеша.
Он посторонился, пропуская гостя в открытые двери, а затем шагнул вслед за ним внутрь. Одберг сунулся было за ними, но получив от отца сильный щелчок по любопытствующему носу, обиженно мотнул светловолосой головой и ушел к своим сверстникам, уже толпившимся около прибывших воинов.
Взрослые хуторяне подошли к ним поближе, расспрашивая о жизни в герцогстве. Молодые розовощекие от мороза девки озорно постреливали игривыми глазками на рослых статных воинов, подталкивая друг дружку локтями под бока и заливаясь звонким смехом. Те в свою очередь весело подмигивали им, пошире расправляя плечи и гордо бряцая оружием. Завязался неторопливый разговор, наполненный игривых недомолвок, безобидных шуточек и двусмысленных намеков.
— Далеко ли путь держите, служивые?
— Да так, хутора объезжаем… невест себе ищем.
— Неужто в Форване своих не хватает?
— Вроде бы хватает, да только они больно уж худосочные. Ваши молодки получше будут!
Довольные девицы залились дружным смехом.
Старая бабка Тора, глядя на них, сердито заворчала:
— Тьфу, бесстыжие!
Но на нее никто не обратил внимания. Молодые ратники продолжали красоваться перед девицами, что твои павлины. Те в свою очередь раззадоривали их. Одна из девиц озорно выкрикнула:
— Так оставайтесь у нас… Посмотрим, на что вы годны…
— Мы б с превеликим удовольствием остались, только ведь у вас тут обязательно надобно хозяйством обзаводиться, землю пахать, скотину откармливать…
— А что, белы рученьки изнежены, к работе не привыкли, али силенок не хватает?
— Было б время, мы бы показали…
— Хватит зубы скалить! — неожиданно прервал не в меру расходившихся молодых воинов седоусый ветеран. — Мы тут не на прогулке, сами знаете! Брас немного потолкует с хозяином хутора, и сразу двинемся дальше.
— Что ж так быстро? — обратился к нему один из хуторских мужиков. — Может, погостили бы немного, рассказали, что в мире деется? А то ведь мы тут почти ничего и не знаем. Наши хутора разбросаны по степи — новости медленно доходят.
— Недосуг нам, — коротко ответил седоусый. — Беглеца мятежного разыскиваем.
Одноглазый, поправляющий в это время сбрую своего коня, заметил, как при этих словах одна из молодиц, стоящая чуть в стороне от остальных, вздрогнула и побледнела. Она быстро опустила взгляд, настороженно прикусила губу и вся подалась вперед, внимательно прислушиваясь к разговору.
Не торопясь, вразвалочку, словно прогуливаясь от нечего делать по широкому подворью, Одноглазый медленно приблизился к ней и, стараясь казаться совершенно равнодушным, как бы невзначай спросил:
— Странник от вас давно съехал?
— Кто, кто? — удивленно переспросила молодка, глядя на него широко раскрытыми глазами.
— Ну, Аргнар, я имел в виду…
— Не знаю я, о ком ты, воин, спрашиваешь, — молодая женщина упрямо сдвинула брови. — Мало ли кто к нам заезжает, всех и не упомнишь. Я имена не спрашиваю — мне это ни к чему. К примеру, твое имя мне тоже не известно.
— Друзья кличут меня Одноглазым. — ухмыльнулся воин. — Неужто Аргнар ничего обо мне не говорил?
— А людское имя у тебя есть? — поинтересовалась Ольма, никак не отреагировав на вопрос.
Воин шумно засопел, нахмурился, но затем неожиданно широко и добродушно улыбнулся.
— Вообще-то меня раньше звали Гилбером, но это было очень давно. С тех пор, как мою физиономию украшает эта повязка, я ношу прозвище Одноглазого.
С этими словами воин, как бы извиняясь, притронулся к плотной черной повязке, наискось пересекающей его слегка грубоватое, но в общем-то прямодушное лицо.
— А как тебя зовут, красавица?
— Ольма…
— Может, все-таки скажешь мне, где Странник и что с ним?
Ольма ни разу не слышала от Аргнара об Одноглазом. Собственно говоря, она даже и о нем самом толком почти что ничего не знала, кроме того, о чем он неразборчиво бормотал, находясь в плену горячечного бреда. Уж больно неразговорчивым, замкнутым оказался раненый воин. Но молодая знахарка все же решила довериться своему сердцу, чувствуя, что Одноглазый не может быть Аргнару врагом. Его большое грубоватое лицо лучилось теплотой и дружелюбием, а голос выдавал искреннюю озабоченность.
— Ранен он был очень сильно… едва выходили его, — тихо сказала Ольма, настороженно следя за тем, чтобы ее не услышали остальные воины, беседующие неподалеку.
— Где он сейчас? — оживился Одноглазый.
— Это мне не ведомо, правда! Уехал он от нас…
— Давно?
— Поздней осенью. Примерно через неделю после его отъезда первый снег выпал. А с тех пор о нем ни слуху — ни духу, как в воду канул. Хоть бы весточку подал…
Воин облегченно вздохнул, словно с его плеч спал непомерно тяжелый груз. Он даже будто бы посветлел лицом и продолжал расспрашивать уже спокойнее.
— Не сказывал часом куда направился?
— Вроде бы на юг собирался… говорил, дела, мол, у него там какие-то… А так больше ничего.
— На юг, говоришь?! — Одноглазый снова нахмурился. — Странно… странно это… Зачем ему понадобилось на юг идти, ведь он прекрасно знает, что объединенное войско наверняка будет штурмовать Горные баронства. Эрденех нынче стал союзником Форвана — в тех краях Страннику не удастся скрыться…
— А может, он к баронам подался?! — с робкой надеждой в голосе спросила Ольма.
— Это вряд ли, — с сомнением пробормотал воин.
— Почему?
— Уж слишком памятен в тех краях его меч. В свое время Странник уже штурмовал неприступные бастионы Горных баронств, и я думаю, что тамошние правители его не забыли… Может быть, он решил направиться в Менткроуд, чтобы наняться на службу к тамошнему королю или еще куда дальше…
— Но это же очень далеко! — ахнула Ольма.
— А что ему расстояния?! — спокойно пожал плечами Одноглазый. — На то он и Странник! Сколько он лиг проехал верхом и сколько пешком прошел — никем не меряно… Эх, жаль, видать не суждено мне с ним больше свидеться…
— Может, вернется еще, — попыталась успокоить его Ольма
— Как знать…
Одноглазый пытливо взглянул на молодую женщину, что-то прикидывая в уме, а затем, словно решившись, заговорил торопливо и сбивчиво:
— Если все ж таки случится такое, и Странник вернется, то обязательно скажи ему, что герцог и его сын ни в чем не повинны. Они околдованы подлым Муридом и пришлыми чародеями из заморья. Чернокнижники тайно упрятали Хэдмира и Этмора куда-то глубоко в подземелье под старыми постройками дворца в Панграде… может быть, они еще и живы… Но даже не это самое главное!
Воин оглянулся и продолжил тревожным шепотом:
— Мурид и чужаки — это все ерунда по сравнению с тем, кто вскоре должен ступить на землю Вальгарда…
Ольма вздрогнула и зябко повела плечами. Предчувствуя неладное, она одними губами прошептала:
— Кто?
— Сам Повелитель тьмы! — сурово ответил воин.
— Ох!..
— Когда он придет, то зальет кровью всю землю…
— Откуда это стало тебе известно?
Одноглазый смущенно замялся, а затем признался:
— Я тут недавно загулял допоздна в трактире, видать лишку хмельного принял. Уж и не припомню вовсе, как добрался до конюшни. Присел в укромный уголок отдохнуть малость и сам не заметил, как уснул. Проснулся уже поздней ночью, кругом не видать ни зги. Слышу — двое разговаривают о чем-то меж собой. Я собрался, было выбраться из своего темного закутка, да как услышал, о чем они толкуют, враз передумал. У меня и сейчас при одном воспоминании об этом мороз по коже гуляет. Эти двое были заморскими чародеями. От них я невольно узнал о неотвратимо надвигающейся на Вальгард страшной беде. А еще они Странника поминали. В чем тут дело — я толком не понял. Только будто бы эти чародеи при помощи своего черного колдовства прознали, что Странник может им как-то помешать. Оттого и ищут его повсюду…
Ольма испуганно прижала к побледневшим щекам ладони.
— Что же теперь будет?
— Кто его знает… Но уж во всяком случае ничего хорошего ожидать не приходится.
— Может быть, нужно народ подымать по округе?! Рассказать все, как есть, людям — авось, как-нибудь сообща что-нибудь придумаем и справимся с колдовством?!
Одноглазый криво усмехнулся.
— Подымешь, как же! Держи карман шире… Думаешь, никто ни о чем не догадывается?!
— Ну, может быть, не обо всем?..
— Может быть. Только все равно ничего не поможет…
— Почему же?
— Да хотя бы потому, что народ сейчас запуганный стал как никогда. Те, что победнее, и вовсе слово сказать боятся. А те, что побогаче да позажиточней, за тугие кошельки держатся в тщетной надежде откупиться, если что случится. Дурачье! Ничего им не поможет — ни власть, ни золото…
— Наш хозяин хутора не такой, — возразила Ольма.
— А что толку?! Таких, как Гестам, раз — два и обчелся!
Одноглазый скрежетнул зубами, зло пнул ногой лежавшую рядом колоду и с сожалением добавил:
— Был бы Странник, может, он и присоветовал бы что стоящее. Ладно, чего уж там…
Внезапно разговор на подворье разом смолк. Рывком распахнулась дверь хозяйского дома. На пороге появился раздраженный десятник и Гестам.
Лицо Браса раскраснелось, он чуть не до крови покусывал губы, явно сильно нервничая. Хозяин хутора наоборот выглядел суровым и сердитым, как никогда. По всему было видать, что разговор у них был весьма не простой. Гестам распекал Браса:
— Лучше бы работали на земле, как люди, чем за раненым по степи гоняться, ровно стервятники какие!
— Приказ у нас… — угрюмо огрызнулся десятник.
— Приказ приказом, а совесть людская и честь тоже должны быть! Оно-то, конечно, мечом проще махать…
Брас ничего не ответил на это. Не прощаясь и не оглядываясь назад, он быстро сбежал по ступеням крыльца, вскочил на лошадь и коротко скомандовал:
— По коням!!
Все зашевелились, загомонили. Воины рассаживались по коням.
Одноглазый торопливо сунул в руку Ольме что-то завернутое в маленькую тряпицу и, уже поворачиваясь к своим товарищам по оружию, шепнул:
— Увидишь Странника, обязательно передай ему все, что я тебе рассказал и еще вот это…
Взмахнув на прощанье рукой, он побежал к своему коню и уже оттуда крикнул:
— Прощай, красавица!
Вздымая искрящуюся снежную пыль, отряд всадников с места в карьер выметнулся за ворота и поскакал по белой степи куда-то в южном направлении.
Мужики закрыли тяжелые створки ворот на засов и нехотя разбрелись по своим домашним делам. Разочарованно вздыхая, начали расходиться и девицы, о чем-то вполголоса переговариваясь между собой. Одна лишь молодая знахарка стояла недвижно посреди двора, о чем-то глубоко задумавшись.
— Эй, Ольма, что с тобой? — окликнула ее Нерейда. — Тебе что, нездоровится? Вон как побледнела…
Знахарка вздрогнула, словно просыпаясь.
— Нет, нет… все в порядке… Просто притомилась я, пойду к себе, пожалуй, отдохну малость…
С этими словами она медленно побрела в дом.
Нерейда только сочувственно покачала головой, провожая ее долгим взглядом. Прозревая опытным женским сердцем чувства Ольмы, она тихо пробормотала:
— Тут и гадать особо не приходится. Сохнет, видать, девка по своему-то… Ох, нелегка наша бабья доля…
* * *
В огромном, некогда солнечном дворце бывшего великого владыки Малурии — легендарного Элабора Светлоликого нынче царил зловещий полумрак, изредка озаряемый багровыми языками пламени, беспокойно колышущегося в огромных черных обсидиановых чашах, расставленных по всему периметру главного зала. В центре его на высоком золотом постаменте лежало обнаженное тело мужчины могучего телосложения. Его широкая грудь размеренно вздымалась и опадала.
Человек был еще жив, он дышал. Хотя назвать жизнью то непонятное состояние, в котором находилось это тело, можно было лишь с превеликим трудом. Человек лежал вот так неподвижно уже около трех долгих месяцев. И все это время адепты шестого круга во главе с верховным жрецом Яридом неустанно поддерживали в нем жизнь при помощи темного колдовства.
Тело когда-то принадлежало Мерглу. Но теперь оно было избрано жрецами вместилищем для их Повелителя, к приходу которого они уже давно и старательно готовились. Сознание самого Мерглу еще теплилось где-то в потаенных уголках тела, потому что оно было необходимо для поддержания сложных жизненных процессов. Но это уже не имело особого значения, потому что близился час высшего торжества служителей тьмы.
Вокруг постамента, сидя на скрещенных ногах, непрерывно бубнили заклинания тридцать два избранных жреца в серых тогах. Кровавые блики огня отражались на их лысых, словно смазанных жиром, блестящих черепах. Фанатично закатив глаза и мерно раскачиваясь из стороны в сторону в такт заклинаниям, жрецы замогильными голосами призывали своего властелина откликнуться на их зов, подняться из мрака ужасной неназываемой бездны и воплотиться в теле Мерглу.
Тяжелый низкий стон на грани слышимости хриплым гортанным рыком разнесся по всему залу. В нем сплелись воедино непомерная злоба, яростное торжество, мука и лютая ненависть. Содрогнулись высокие своды дворца. Языки пламени в обсидиановых чашах померкли и съежились, словно от страха, а затем резко взметнулись вверх с новой силой, полыхая пуще прежнего. Жрецы сразу ускорили свое бормотание, впадая в неудержимый фанатический экстаз. Их глаза закатились, на губах выступила пена.
Из глубины непроницаемо темного коридора донеслись приближающиеся звуки торопливых шагов, и вскоре в зал стремительно вошел Ярид в окружении своих ближайших сановников. Двое из них несли вытянутый золоченый сосуд с еще теплой жертвенной кровью. Верховный жрец вместе со свитой проследовал прямиком к постаменту, на котором лежало тело Мерглу.
Сосуд установили в изголовье.
Вновь раздался протяжный стон, сотрясший весь дворец до самого основания. Откуда-то сверху из непроглядной темноты посыпался мелкий песок вперемешку с пылью. Упало несколько фрагментов барельефной лепки. Мозаичный мраморный пол рассекла ломаная трещина, из которой повалил удушающий сернистый дым.
Чтецы закашлялись, хватаясь за горло.
— Не останавливаться! — с яростью крикнул Ярид.
Жрецы зачастили еще быстрее. Корявый грубый язык черного колдовства, казалось, безжалостно дробит сам воздух на мельчайшие частицы. Стало невыносимо жарко и душно.
Обливаясь потом, Ярид медленно погрузил в жертвенный сосуд обе руки по локоть, а затем осторожно вынул их, держа ладони сомкнутыми в виде чаши. Он поднес их к груди Мерглу и, разомкнув, вылил густую кровь на тело. Тщательно натерев его от груди и до пят, Ярид вновь зачерпнул из сосуда и начал размазывать кровь по лицу Мерглу. Губы жреца искривила торжествующая улыбка.
Тело на золотом постаменте затряслось мелкой дрожью, мышцы и вены начали судорожно вздуваться, как будто под туго натянутой кожей извивались отвратительные толстые змеи. Под полуприкрытыми веками бешено вращались выпученные глаза, словно пытаясь выскочить из тесных орбит. Пузырящаяся кровавая пена с клокотанием выступила на потрескавшихся губах Мерглу, а из его горла донесся ужасный низкий рык, постепенно усиливающийся до громоподобного рева. Некоторые из жрецов без чувств рухнули на пол, как тряпичные куклы. Из ушей у них сочилась кровь.
— О, Повелитель, приди к нам, яви свой лик верным рабам твоим! — истерически возопил Ярид, вычерчивая в воздухе трясущимися скрюченными руками кабалистические символы.
Задрожали основы дворца. Из недр земли доносился глухой грохот, словно там ворочалось некое громадное чудовище. Ужасный рев, преисполненный бешеной злобы и разочарования, взметнулся к своду и постепенно затих, переходя в низкое утробное ворчание. С грохотом рухнула посреди зала, переломившаяся пополам мощная колонна, вздымая клубы пыли и погребая под обломками тела не успевших увернуться чтецов заклинаний.
Все неожиданно смолкло. Даже багровое пламя в обсидиановых чашах померкло и уже не пылало, а еле-еле чадило.
По телу Мерглу прокатилась последняя судорога. Оно прекратило дергаться и снова неподвижно застыло на постаменте.
— Продолжайте читать заклинания, — усталым голосом произнес Ярид, обращаясь к жрецам, с испугом взирающим на него. — Видимо, еще не время…
Повернувшись к ближайшему спутнику, верховный жрец сказал:
— У нас ничего не получается, потому что Повелителю пока еще не хватает сил разомкнуть вечные врата Мироздания и явиться во всем своем непостижимом великолепии в наш мир. Но этот миг уже близок, я чувствую это! Нам не хватает человеческих жертв. Ты, Леприд, соберешь войско из наших слуг, перейдешь Гиблый кряж и нападешь на родовой замок Мелрода…
— Не рано ли, верховный? — с сомнением спросил жрец, к которому обратился Ярид.
— Мы должны любой, пусть даже высокой ценой помочь Повелителю войти в тело Мерглу, тогда уже никто не сможет помешать в осуществлении нашей долгожданной цели, ибо мощь великого Владыки тьмы невообразима! Но для этого нужны еще жертвы. Много — много человеческих жертв! Все население замка Мелрода от мала и до велика без исключений должно лечь на жертвенный алтарь! Иди, Леприд, — и сделай это!!!
— Слушаюсь, верховный, — жрец согнулся в низком поклоне. — Я исполню твою волю…
— Это не моя воля, а воля Повелителя! Ступай!
Леприд повернулся и широким шагом направился к выходу из задымленного дворца, за которым в нетерпеливом ожидании толпились многочисленные безобразные монстры — кошмарные обитатели проклятого Междуречья. Ярид провел его полубезумным взглядом и вновь повернулся к постаменту.
* * *
Бледная луна все ниже опускалась к горизонту, скользя в разрывах серых облаков. Ночь была уже на исходе, но в родовом замке Мелрода царило не по времени шумное оживление. Всюду с озабоченными лицами сновали многочисленные слуги, таская объемистые тюки, сундуки и корзины с провизией. Они исполняли приказ барона Греттира снарядить в дальнюю дорогу обоз, который должен был выступить на рассвете. Вместе с обозом из отчего дома уезжала на запад единственная дочь барона — Лута. Он отправлял ее в Западные ворота к своему двоюродному брату — барону Бродиру.
Сидя в просторной гостиной перед пышущим жаром камином, Греттир беседовал с дочерью. Они горячо спорили. Лута пыталась уговорить отца, но барон был непреклонен. Он твердо стоял на своем, хотя очень любил дочь.
— Отец, я не хочу никуда уезжать! Я останусь с тобой, ну, пожалуйста! — настаивала девушка.
— Нет, нет и еще раз нет! — категорично возразил барон. — Ты сама прекрасно знаешь, как я тебя люблю и всегда потакаю твоим маленьким прихотям и капризам, но на этот раз ты должна сделать именно так, как я тебя прошу! Впервые в жизни я требую от тебя беспрекословного повиновения!
— Но я умоляю тебя — разреши мне остаться?!
Греттир ласково посмотрел на дочь. В уголках его морщинистых серых глаз таилась застарелая усталость и тревога. Слухи о позорном союзе Форвана с Эрденехом уже докатились до Мелрода и вызвали всевозможные кривотолки среди местного населения. О свадьбе Луты и Этмора не могло быть и речи. А следом пришла еще более неприятная весть о том, что объединенные войска выступили в поход против Горных баронств. Это уже и вовсе не на шутку встревожило барона Греттира. Союз Форвана и Эрденеха грозил всему Вальгарду затяжной кровопролитной войной.
К тому же последнее время в мире вообще творилось что-то необъяснимое и очень тревожное. Нынешней зимой белые волки пересекли Малурийский тракт ( сам по себе небывалый случай ) и продвинулись далеко на юг, аж до Лесной гряды. Говорили, что их видели даже недалеко от моста через сухое русло Старицы, а это уже и вовсе невероятно! Так далеко они еще никогда не забирались. Но, говорят, нет дыма без огня…
А несколько дней назад из-за Гиблого кряжа доносился какой-то громоподобный рокот, дрожала земля. Все это очень настораживало, и барон решил на всякий случай на некоторое время отправить дочь в гости к своему родичу в крепость — порт. Он надеялся, что там ей ничто не будет угрожать. Сам Греттир был не робкого десятка и привык любую опасность встречать лицом, но Луту хотел уберечь от невзгод и тягот военного времени.
— Нет, мое решение окончательное! — решительно сказал он. — Ты едешь к дяде Бродиру. Когда все уляжется, думаю, что в конце весны или в начале будущего лета, я заберу тебя домой.
В глазах дочери блеснули слезы, но барон был неумолим.
— Возьмешь с собой Асту, чтоб не скучать в дороге, да и там, у дядюшки она тебе пригодится. Провожатыми с тобой поедут десять моих лучших воинов во главе с Гелли. Он доставит тебя прямиком в Западные Ворота к Бродиру, и мне будет спокойнее за тебя.
— Но ведь Гелли совсем старый. Ему, наверное, будет очень нелегко преодолеть такой дальний путь? К тому же ты, отец, так привык к нему, наверное, тебе будет без него трудно…
Греттир усмехнулся.
— То, что у него седая голова, еще ни о чем не говорит. Гелли крепкий закаленный в многочисленных битвах ветеран и в седле сидит, как влитой. Он спокойный и рассудительный. Я доверяю ему, как самому себе! А меч в его руке держится куда как получше, чем у иных разухабистых молодцев!
— Ну что ж, — вздохнула Лута, — будь по-твоему, отец. Раз ты так решил, значит тебе виднее.
— Вот и умница.
Барон поднялся и к стрельчатому окну. Пристально глядя в него, он неожиданно печально произнес:
— Как быстро и безжалостно бежит время… Вот уже и светает… Тебе пора.
Он помог дочери закутаться в меховую шубу, неспеша оделся сам, и они вместе направились к выходу.
Небо с восточной стороны горизонта уже посветлело, разливая по двору замка предутренний сумеречный свет. У самого порога стояли просторные сани, запряженные тройкой крепких гривастых лошадей. Позвякивая бубенцами, они нетерпеливо рыли копытами сбитый снег. В санях, устроившись на сенном тюфяке, рядом с багажом сидела молоденькая бойкая служанка Аста. Она исподтишка постреливала лукавыми глазками в сторону гарцующих на боевых конях рослых молодых воинов.
Все уже давно были готовы выступить в дорогу, ждали только одну Луту.
Греттир крепко обнял дочь, ласково поцеловал, а затем бережно усадил в сани, укутал шубами и накрыл ей ноги пушистой накидкой из овечьей шерсти.
— Ну, с Богом! — сказал он, махнув вознице рукой.
Сани плавно тронулись, выезжая за ворота замка. Всадники колонной по два последовали за ними. Возле барона ненадолго задержался лишь верный Гелли. Он внимательно посмотрел в его печальные глаза.
— Не извольте беспокоиться, сударь, — доставим вашу дочь по назначению в целости и сохранности! — cказал Гелли.
Воин дал коню шпоры и поскакал вдогонку за остальными.
Ворота закрыли. Барон Греттир какое-то время постоял посреди двора, словно не зная, что ему делать дальше. Он как-то враз осунулся и постарел еще больше, его плечи поникли, казалось, на них навалилась непомерная ноша.
Но вот он медленно выпрямился, черты его лица вновь отвердели. Подозвав к себе начальника стражи, барон властным голосом приказал:
— Удвоить посты! К Гиблому кряжу отправить конный разъезд! Подготовиться к обороне замка!
— Но ведь в округе ни одной живой души, мой господин, — попытался, было, возразить начальник стражи. — От кого, упаси Бог, борониться-то будем?
Греттир так сурово глянул на него, что у того сразу пропало всякое желание спорить.
— Будет исполнено, господин… — пробормотал воин, виновато склонив голову.
Не оглядываясь на подданного, барон повернулся и неспеша направился прямиком в оружейную комнату. Какая-то тревожная давящая пустота под сердцем не давала ему покоя, угнетала и пугала его. Предчувствие неотвратимо надвигающейся беды тяготило, отбирая душевный покой.
Блеклое утреннее солнце, неуверенно поднимаясь над горизонтом, едва брезжило сквозь низко стелющиеся над самой землей косматые тяжелые тучи. Угрюмо молчала пустынная заснеженная равнина. Ничто и никто не нарушал ее холодной белизны.
Дозорный отряд вскоре ушел к Гиблому кряжу, и в замке опять воцарилось сонное спокойствие.
День тянулся невыносимо медленно. Время едва-едва перевалило за полдень.
Часовой в овечьем полушубке, дежуривший на дозорной вышке, облокотился на толстую поперечную жердь ограждения. Зевая и почесываясь, он лениво глазел в сторону виднеющегося вдали темного кряжа. Внезапно сонную одурь с него как рукой сняло. Он весь напрягся, тревожно вглядываясь вдаль из-под козырька ладони.
Со стороны гор быстро приближалась какая-то темная полоса.
Часовой чертыхнулся и ударил в сигнальный колокол.
Тотчас замок словно ожил. Во внутренний двор со всех сторон начали сбегаться встревоженные люди. Из караульного помещения выскочил, застегиваясь на ходу, начальник дневной стражи. Почти одновременно с ним на крыльце парадного входа появился барон Греттир. Все с явным удивлением взирали на него, да и было отчего: барон вышел уже облаченным в сверкающие боевые доспехи, словно заранее готовился к битве. Он оперся на тяжелый двуручный меч и громко осведомился:
— Что случилось?
— Со стороны Гиблого кряжа к замку что-то приближается! — взволнованно сообщил воин.
— А поточнее можно?! Что или кто? Сколько? Как далеко?
Часовой оглянулся на север и растерянно ответил:
— Вроде бы похоже на какое-то войско… Далековато будет, господин, не разглядеть…
— Дозорный отряд вернулся?
— Нет еще.
— Ясно…
Барон потемнел лицом. С минуту он глядел перед собой ничего не видящим взором, беззвучно шевеля обескровленными губами, словно читая молитву. Обитатели замка Мелрода, затаив дыхание, с испугом и одновременно с надеждой смотрели на своего господина, ожидая его распоряжений.
Наконец Греттир пришел в себя и обвел присутствующих каким-то странным взглядом, в котором сквозила печаль и отрешенность.
— Что делать, сударь? — не утерпел начальник стражи.
Барон заговорил медленно, тяжело роняя слова. И от этих суровых слов людям стало страшно, потому что никогда прежде не видели они своего господина таким угнетенным и не слышали от него подобных речей.
— Готовиться к битве, всем… кто останется в замке… Если кто захочет уйти, то я не держу… хотя, вряд ли это поможет… Я правил вами, быть может, строго, но старался быть справедливым, в этом мне Бог свидетель. А теперь я освобождаю всех от клятвы на верность, ибо предвижу, что завтрашний день уже не наступит для древнего и гордого замка Мелрода…
Греттир обреченно склонил голову и, в наступившей вслед за его словами гробовой тишине, медленно повернулся и скрылся в замковых покоях, затворив за собой дверь.
Разом загомонили собравшиеся во дворе.
— Чудные речи ведет барон, даже страшновато как-то стало…
— А чего бояться?! Отобьемся, не впервой!
— Ты что, разве не слыхал, о чем он говорил?! Всех отпустил, это тебе не так просто!
— Может, и в самом деле уходить?
— Куда ж ты пойдешь, дурья твоя башка?! Зима, белые волки неподалеку, да и враги на подступах к замку!
— Что за враги-то? Откуда взялись?
— От Гиблого кряжа идут, стало быть, из Потерянного края…
Неожиданно истошно взвыла какая-то баба, обхватив голову руками и раскачиваясь из стороны в сторону. Мужчины хмуро и озабоченно переглядывались.
— Ладно. Чего зря языки чесать?! — решительно рубанул ладонью воздух один из них. — Идти нам все равно некуда! Так стоять, сложа руки, — это уж точно пропадем зазря, а с мечами в руках, авось, и отобьемся. Вооружайся — и на стены!
Решение было принято, и это как-то сразу подняло настроение, приободрило. Шумной толпой люди направились вслед за начальником стражи к арсеналу.
В это время последний из владетелей замка сидел в самой дальней комнате, которая находилась за спальными покоями. На столе перед ним лежал темный матовый шар, величиной с голову быка. Греттир, не мигая, пристально смотрел на него, словно пытаясь проникнуть взором сквозь его поверхность.
Это был магический родовой шар Мелродов. Он передавался из поколения в поколение от отца к сыну или внуку. Когда и откуда он появился, этого уже никто не помнил, но каждый новый правитель замка от рождения обладал властью над шаром и мог в любой момент вопросить его о будущем. Магический шар обычно показывал различные отрывочные видения, исходя из которых, правители принимали порой очень важные решения.
После отъезда дочери, одолеваемый тяжелыми предчувствиями, барон Греттир обратился к шару, как уже неоднократно делал это раньше. Но сегодня все было иначе.
Вначале барон увидел несколько эпизодов из прошедшей жизни замка. Перед его взором промелькнули расплывчатые образы рослых суровых витязей — его прославленных предков, основавших и правивших этой неприступной цитаделью вот уже много веков. Постепенно видения приближались к нынешним временам, становясь все более отчетливыми. В одном из них Греттир узнал своего отца, стоящего с непокрытой головой на высокой крепостной стене и посылающего твердой рукой одну за другой стрелы в ряды врагов, штурмующих стены Мелрода. Рядом с ним белобрысый мальчонка, присев на корточки и глядя на стрелка восхищенным взором, подавал ему стрелы. В этом мальчугане Греттир узнал себя, и легкая улыбка на миг разгладила его жестко сжатые губы. Как легко и просто все казалось ему тогда…
Но вот магический шар показал события сегодняшнего утра.
Прощание с дочерью.
Отряд выезжает за ворота.
На мгновение изображение померкло, съежилось, а затем вспыхнуло с новой силой. Греттир увидел свой замок с высоты птичьего полета. На много лиг вокруг не было видно ни одной живой души, лишь от Гиблого кряжа надвигалась какая-то темная полоса. Не было в ней ни порядка, ни каких-либо признаков воинских построений. Это скорее походило на некую неорганизованную орду, которая нахрапом перла прямиком к родовому замку.
Изображение дернулось, быстро увеличиваясь. Что-то весьма необычное в приближающейся толпе насторожило барона. Он резко подался вперед, пытаясь разглядеть то, что привлекло его внимание. Но в это мгновение внутри магического шара появилось какое-то маленькое черное пятнышко. Оно начало стремительно набухать, превращаясь в клубящуюся непроглядную тьму, которая вскоре заполнила весь шар. Казалось, эта зловещая тьма пытается вырваться из хрустальной сферы. Внезапно по поверхности шара зазмеились мелкие трещинки, покрывая его сплошной сетью.
Греттир отшатнулся, с ужасом глядя на, казавшийся вечным и незыблемым, символ благополучия замка. Все было кончено. Родовой магический шар Мелродов, долгие века служивший им верой и правдой, превратился в потрескавшийся круглый булыжник.
Барон сидел совершенно неподвижно, словно изваяние. На белом, как мел, лице застыли расширившиеся остекленевшие глаза. Казалось, он даже не дышал.
На дозорной вышке вновь тревожно ударил колокол, затем еще раз и еще… Обитатели замка все, как один хлынули на крепостные стены поглядеть на приближающееся вражье войско. В том, что это было войско неприятеля, уже никто не сомневался. Собрались все, от мала до велика, с напряжением вглядываясь в накатывающую лавину. Уже слышен был гул и хруст снега под ногами врагов.
— Мать честная! — сдавленно выдохнул кто-то. — Это что ж такое, что за напасть?!
Передние ряды вражьего воинства уже настолько приблизились к стенам, что их можно было разглядеть невооруженным взглядом.
— Господи, сохрани и помилуй! Войско нелюдей!!! — растерянно пробормотал начальник стражи.
Снежная пыль клубами взвихрялась перед наступающей ордой. Кого в ней только не было! Жуткие невероятно кошмарные создания, такие, что и в страшном бреду не привидятся, шли, скакали, ползли, ковыляли, топча белый саван равнины бесчисленным множеством ног или того, что их заменяло. В молчаливом и от того еще более ужасном безмолвии вся эта разношерстная нечисть перла нескончаемым потоком к стенам крепости.
— Зажигай костры! — неожиданно грянул за спинами людей зычный голос барона Греттира.
Все невольно оглянулись.
Правитель Мелрода стоял, гордо расправив плечи. Смертельная бледность придавала его лицу выражение непоколебимой решимости. Словно и не он стоял сегодня посреди двора потерянно ссутулившись, как старик. Люди вновь, как в прежние добрые времена, видели своего отважного, умелого и решительного барона.
— Братья и сестры! Так говорю я вам, ибо нет сейчас среди нас господ и слуг! Враг у стен замка. Враг небывалый и лютый. Бейтесь до последнего, потому как пощады от прислужников тьмы не будет никому. Разите нечисть во славу Господа нашего, а ежели не судьба нам встретить завтрашний рассвет, так знайте — десница божья над нами, и души наши, не отягощенные тьмой и злом, он примет в лоно свое! А теперь — с Богом!
Словно бы свежий ветер пронесся по рядам защитников замка, вливая в людей новые силы, просветляя лица. Воины, прислуга, простые мужики и женщины, даже дети — все, кто мог держать оружие в руках, дружно бросились к бойницам. Громко и грозно протрубил боевой рог, возвещая округу о начале битвы. Бойницы ощетинились наконечниками копий и стрел.
Орда приблизилась вплотную и, не останавливаясь ни на одно мгновение, с налету полезла на стены. Твари громоздились друг на друга, непостижимо быстро вырастая в штурмовые приметы. Задние ряды напирали на передние, безжалостно давя и калеча своих же союзников, поспешно взбирались на них, чтобы в свою очередь лечь в основание живой насыпи. А по ним уже карабкались следующие, еще и еще… Не было видно ни конца и ни края этой ужасной лавины.
Дружно и грозно запели спущенные тетивы луков и арбалетов. Первые стрелы ушли в гущу наступающих тварей, неся погибель слугам тьмы. На их безобразные головы и туши посыпались тяжелые камни. Но что им, не ведающим ни страха, ни жалости, было до того?! На погибших, расталкивая друг друга, лезли и лезли все новые чудища. Они не считались с потерями, гонимые слепой злобой и черной волей пославшего их.
Лучники рвали с остервенением тетивы, посылая стрелу за стрелой в гущу врагов — промахнуться было невозможно. Копейщики били копьями в выпученные глаза и оскаленные пасти верхних тварей и тут же выдергивали оружие из скатывающихся вниз туш за ремни, привязанные к древкам. Но все выше и выше громоздятся живые приметы. Кое-где они уже сровнялись с бойницами.
Дружинники у Греттира хороши — каждый свое дело знает! Быстро смекнули, что к чему, всем скопом дружно навалились — искололи, искромсали в пух и прах верхушку вражьей пирамиды, что оказалась выше других. А бабы да мальцы довершили начатое дело, обрушив сверху на тварей самый настоящий камнепад. Рассыпался, развалился штурмовой горб.
Пока с этим управились, в другом месте прорвало. Эх, не доглядели — так вашу разэдак! Вывалилась из бойницы лохматая туша о шести лапах, ударила длинным изогнутым хвостовым шипом в спину воина, рубившего в это время мохнатоногого монстра ростом с теленка, и прошибла его насквозь — не спасла даже вороненая кольчуга.
Барон ринулся к прорыву, как ураган, круша и кромсая мечом сующихся в бойницы прислужников тьмы. Подоспевшие ему на выручку латники взяли на копья шипастую бестию и сбросили на головы наступающих.
— Смолу! Смолу лейте! — закричал барон, яростно орудуя мечом. — Выворачивайте котлы на приметы, да пошевеливайтесь!
— И-и-эх! — дружно выдохнули мужики, опрокидывая за крепостную стену огромные котлы с кипящей смолой. Черная дымящаяся лава хлынула вниз обжигающим потоком. Рев, треск, шипение, душераздирающий визг — все смешалось в невообразимо дикую какофонию звуков. Давя и калеча друг друга, вражье войско отхлынуло от стен крепости, оставляя после себя сплошной вал изуродованных мертвых тел.
Что, не понравилось?! Знай наших!!!
Защитники замка возликовали.
— Ну, все, теперь отобьемся!
Казалось бы, и впрямь грозный противник отступил, понеся огромные потери. И хотя среди людей барона Греттира тоже были погибшие и тяжелораненые, но остальные воспряли духом. Воины смотрели на войско неприятеля уже без внутреннего содрогания. Заскрипели подъемные лебедки, натягивая толстые цепи, на которых были подвешены огромные стальные котлы для смолы. Уже подносили из арсенала целые тюки новых стрел; оживленно гомоня, мальцы тащили новые тяжелые копья со стальными навершиями, взамен сломанных и утерянных во время первого приступа. Женщины-травницы пользовали раненых.
Барон почувствовал наполняющую его уверенность.
«Одолели люди первый страх перед невиданным врагом. — думал он. — Теперь-то уж точно выстоят. Коль отбили приступ раз, сдюжим — отобьемся и вдругорядь!»
Греттир уж было повернулся, собираясь спуститься по караульной лестнице во внутренний двор замка, когда почувствовал, как вокруг что-то неуловимо изменилось. Какая-то гнетущая неизбывная тяжесть навалилась на него, пригибая к земле. В голове помутилось; перед глазами поплыли размытые охристо-багровые пятна. Неожиданно сфальшивив, захлебнулся сигнальный рог. Смолкли бодрые голоса воинов, скрип лебедок. В наступившей гробовой тишине из-за стены пришла волна удушающей жути.
С трудом повернув негнущуюся, словно одеревеневшую шею, барон Греттир глянул на равнину.
Войско неприятеля расступалось, образуя широкий проход, в котором показался странный всадник на чудовищном коне. Собственно говоря, на коня это чудище походило лишь отдаленно. Лоснящееся длинное тело его было сплошь покрыто матово поблескивающей чешуей. Голова принадлежала громадной рептилии, а ноги напоминали морщинистые заплывшие жиром столбы. Седок был человеком, но именно в нем и таилась главная угроза — это Греттир почувствовал с первого взгляда.
Воздев оголенные руки над головой, всадник начал что-то произносить нараспев. Слова были непонятные, гнусавые и оттого еще более страшные.
— Колдун!- словно эхо пронеслось по рядам защитников.
Вокруг высоко поднятой руки всадника начала сгущаться тьма. Она тяжело клубилась, извивалась спиралями, причудливо сплетаясь в тугое веретено, которое становилось все толще и длиннее. Воздух наполнился низким гулом, похожим на утробное ворчание почти на грани слышимости. Постепенно грозное веретено превратилось в огромное темное копье. Казалось, его наконечник с жадностью поглощает свет, впитывает его в себя без остатка. И тогда всадник, привстав в стременах, метнул его в сторону замка, выкрикнув какое-то страшное корявое слово.
Мягкий, но мощный удар потряс до основания родовое гнездо Мелродов. В том месте, где громовое копье тьмы ударило в крепостную стену, древняя кладка не выдержала. Падая с высокой стены, Греттир безумным взором остекленевших глаз видел, как выворачивались из своих извечных мест огромные, казалось, несокрушимые каменные глыбы, и рушилась незыблемая твердыня отцов и дедов, не знавшая прежде поражений. Вокруг трещало и гремело; крепкая кладка разрывалась, как обычная бумага. С ужасающим грохотом обвалился участок старинной толстой стены меж двух древних сторожевых башен, подняв целую тучу пыли.
Барон упал на землю и откатился на середину двора, слыша отвратительный хруст собственных костей. Он с трудом приподнялся на единственной чудом уцелевшей руке. Кровь из разбитой головы сплошным потоком заливала глаза, но Греттир, скрежеща зубами, с яростной ненавистью глядел в оседавшие клубы пыли, откуда уже выходило ужасное войско, ведомое колдуном. Обида и безнадежность сдавили горло железной хваткой, и тогда, собрав остатки сил в отчаянном порыве, последний барон из никем не покоренного древнего рода Мелродов обратил свой взор к небесам.
— Отец наш небесный, молю тебя об одном: не дай погибнуть детям твоим в лапах богомерзких созданий! Прими души наши, сохрани и спаси их от ненавистной тьмы!
Столько невероятной муки, безграничного страдания, отчаянной надежды и истинной веры было в этих простых словах, что свершилось воистину великое чудо. Грянули с небес золотые трубы, заглушив все звуки, и время неожиданно застыло на полном скаку. Сквозь разодранные в клочья тучи хлынули на истерзанную землю потоки ослепляющего света, затопив все вокруг нестерпимым ярким сиянием. А когда сияние исчезло, не осталось в окрестностях, да и в самом разрушенном замке ни единой твари, пришедшей сюда из Потерянного края. Лишь безжизненные изломанные тела людей покрывали землю и осиротевшие стены крепости. Но, странное дело, на лицах умерших не осталось и следа ужаса или отчаяния. Их смягчившиеся черты выражали покой и умиротворение.
Сам барон Греттир — последняя ветвь некогда могучего и прославленного древнего рода, чьи корни уходили во тьму предначальных времен, лежал навзничь посреди обширного двора, свободно раскинув в стороны изломанные руки. Резкие глубокие морщины разгладились, и на высоком благородном челе читалась печать уже неземной отрешенности, а где-то в самых уголках губ притаилась едва приметная светлая улыбка, словно в последний миг явилось ему какое-то необъяснимо радостное видение.
Полная тишина. Нет ни ветерка, не слышно ни звука. На сверкающей под морозным солнцем заснеженной из края в край белой равнине — ни единой души. Нет свидетелей, нет очевидцев, и некому будет рассказать людям о невероятном и необъяснимом, случившемся в древнем замке Мелродов. Долго и безуспешно будут ломать головы потомки, пытаясь объяснить необъяснимое и высказывать всевозможные неправдоподобные догадки одна невероятней другой. Пройдут долгие столетия, промчатся над землей вихри исторических потрясений и природных катаклизмов, и, возможно, тогда эти догадки, обрастая вымышленными подробностями и приукрашенные буйной фантазией рассказчиков, станут прекрасной сказочной легендой, слушая которую, люди будут замирать в трепетном восторге…
А пока… пока только голая степь знает о том, какая трагедия разыгралась здесь… |