Обращение к читателям
Просьба к тем, кто отважится познакомиться с этими… гм… рассказками, особенно не придираться к правильности слов, оборотов речи и вообще, не обращать внимания на некоторые грамматические, синтаксические, орфографические и прочие несуразности в тексте, поскольку записано было со слов рассказчика без редактуры, зато — слово в слово! Мы с Василием не шибко-то и горазды языками чесать, вот только, по всему видать, пришла всё ж пора справедливость восстанавливать, а то ведь мелют все вокруг, сами не знамо что. Пустословят да напраслину возводят. А всё из-за чего, я вас спрашиваю?! Да просто потому, как толком-то никто ничего не знает, а сказы сказывать всяк горазд — то всем ведомо! Обчим, решился я кой-чего открыть по совести… да только чур! — промеж нас, а всяким сомневающимся да насмехающимся ни слова не передавать, а особливо — пришлым да забугорным! Кстати, чтоб вы знали, Василий меня в этом полностью и окончательно поддерживает всеми четырьмя лапами. Он хоть кот ещё и молодой совсем (всего-то лишь третью жизню живёт), однако не по годам шибко смышлёный и рассудительный, хотя, надобно признать, хитрец отменный!
Окромя нас двоих в доме ишо Никодим обретается с Кикой. Он-то — домовой наш, сурьёзный, пустопорожних словесов на ветер отродясь не бросал, словом — мужик правильный, прынцыпиальный. А Кика — то его жонка. По молодости она, знамо дело, страх какая вреднючая была, ну, впрочем, как и все кикиморы, да только Никодим её приструнил, уму-разуму научил, и теперича она уж более не пакостничает, а даже наоборот — всё больше по хозяйству ему помогает.
А ещё в нашем доме людей всяческих тьма-тьмущая проживает… ну, может, и не тьма, а чуток поменьше. Это я так, для порядку сказал, чтоб не думали, что мы тута только вчетвером обретаемся. Хотя людишки-то про нас знать не знают и не ведают ничего, потому как не положено им… Ась? Чегось? Ах, я-то кто буду?! Так знамо дело — чердачник же я! Ну, навроде обычного домового, токмо место моё на чердаке, а уж по жилью человеческому Никодим в ответе — так положено испокон веков, и не нам правилов тех менять. А Нестором меня прозвали потому как, навроде, чегой-то там с древними греками связано… обчим, толком я не знаю, а спросить не у кого, да и ладно!
Дом-то наш совсем новёхонький, годков ему эдак шесть-семь будет, я ж в рифметике не шибко силён, потому точнее и не скажу, но где-то так. Толковали соседские домовые — из старожилов, будто дом наш это… ишь, слово-то эвон какое заковыристое… элитный что ли… ну, строили его для каких-то больших начальников-господ, а потом чего-то там у них пошло не так, грянули какие-то перемены али проверки, обчим, с перепугу какого, отдали его, домишко то бишь под заселение простому люду. Вот потому-то он не такой, как соседские — и потолки высокие, и комнатёнки просторные, а уж за чердак я и вовсе молчу! Ишо когда его, дом-то наш только заселяли, мы с Никодимом и Кикой загодя всё обсмотрели, перепроверили и свои владения сразу разграничили. Они по жилищам, то бишь, квартирам, а я, знамо дело, — на чердак. Должон сразу признать, не в пример соседским домам, чердачок у нас и впрямь отменный: и высокий в полный рост, и сухой, и тёплый — трубы там всякие такие толстенные проходят вдоль стен, возле которых и в лютые зимние холода тепло, хоть портки снимай… гм… ну, это я так, к слову, вы-то внимания не обращайте.
Так о чём это я? А… с Василием-то мы сразу сдружились. Он весельчак, да и я шибко слёзы лить не привык — на том и сошлись. Тем более что Васька, как вскорости прояснилось, ничейным оказался, потому я его у себя на чердаке и приютил. А что?! Пусть живёт — он хороший, душевный и, к слову сказать, очень даже пушистый и мягкий, к нему прижаться — одна услада… ну, кто котов держит, меня поймёт. А люди в нашем доме поселилися по большей части добрые и правильные: Василия не обижают — подкармливают, да так щедро, что нам обоим вполне хватает с излишком. Имеются, правда, и некоторые исключительно поганенькие личности… впрочем, о них чуток попозжее поведаю, ежели, конечно, любопытно будет…
А детишек-то в нашем доме сколько хорошеньких, хохотуньчиков розовощёких! Прямо так радостно, ажно словно солнышко согревает! Мы с ними со всеми очень дружим, особливо с мальцами, ну, знамо дело, тайком от всех взрослых, хотя малышня даже и не догадывается, кто мы на самом деле. Думают, что обычные соседи. Да и ладно, так оно всем поспокойнее будет.
Слыхал я как-то от старушенций из нашего дома, что промеж собою на лавочке возле подъезда болтовню всяку-разну ведут от нечего делать, будто, мол, коты домовых видят и даже дружбу с ними водят. И откедова только им такое ведомо — ума не приложу?! Вот лишь бы языками чесать… Однако, должон признать по правде: видеть-то видят, это факт, а вот насчёт дружбы… тут уж как заладится. Никодим-то наш с Васькой долго кругами ходили, покедова друг дружку всё ж признали, хотя, по правде, надобно сказать, особой дружбы промеж них так и не заладилось. Так, уважать — уважают друг дружку, а вот сближаться шибко не торопятся. Ну, это их дело. Зато со мной Василий в приятелях — не разлей вода! Я ему за это с превеликой благодарностью, а то ведь одному от скуки и запаршиветь не долго. Вона, Пафнутий — из дому напротив совсем уж зачах в одиночестве на своём пыльном чердаке. Дык хоть бы чердак был порядочный, а то ведь так — одно название, голимая верхотура, где и в полный рост не встанешь! А что более всего гнетёт — так это пустота и серость: ни тебе мышей (что простых, что летучих), ни вещиц старых, что для нашего чердачного благоустройства надобны, ни привидениев никаких — древним-то, оно конечно, в новом дому откедова взяться?! А новыми пока ишо не обзавелися. Правда, на обчем собрании домовых и чердачников нашего микрорайону постановили прикрепить к Пафнутию лярву каку-нибудь завалящу, ну, типа на перевоспитание, что ли, да только где ж её взять — поскольку все, ныне наличествующие подались по этим новомодным… как их там… по казино, кажись, короче — расползлися по злачным местам. Ну да дед Савелий — старейшина нашего собрания обещался подсобить в энтом деле, а уж как, — то ему одному ведомо, нам молодым в дела старейшин совать нос — себе дороже!
А квартиров у нас в доме — ого-го скока, на каждую домовых-то ведь и не напасёшься, потому Никодим у нас один на весь терем, то есть на дом, а значится — хлопот у него полон рот! Ну, Кика, знамо дело, помогает ему, как может, только что с неё взять — баба… ну, в смысле женщина — она женщина и есть. Я, бывает, тоже в помощь стану иногда, да только Никодим всё норовит сам справиться — потому как он у нас гордый… В прежние времена, оно, конешно же, легчее было, потому как в одной избе за порядком глядеть было попроще, а нынче-то за всеми и не уследишь. Людишек-то в доме нашенском вона сколько! Так и мельтешат перед глазами туды-сюды, туды-сюды! Одних только пострелят малолетних за два десятка с лишком будет, а уж старших и поболее — за ними особливо глаз да глаз нужон! Ну, вы ж и сами, небось, знаете… Так что приходится за всеми присматривать, чтоб чего худого не приключилося, чтоб порядок был. А то, как же?! Ежели не мы, то кто?! То-то и оно…
Замечу, кстати, ежели кто не в курсе — нечисть никогда не считалася по определению особливо плохой, хоть и числилася за обитателями нижнего мира. Ну, это уж так заведено, и не нам менять. Промежду прочим, к лешим, водяным, а особливо к домовым завсегда относилися с должным уважением, поскольку они радели об хозяйстве, что им было вверено, со всей полной ответственностью. Ну а нам, остальным внимания особливо не уделяли, дык мы и не в обиде — особливо чердачники — хозяйство-то наше невелико, трудов и вовсе не много.
Правда по нонешним временам наших-то уж и вовсе мало осталося — разбрелись кто куда. Дед Лёха… ну, леший-то наш, говорят, изредка на окраине леса появляется, обчается со старейшими домовыми, а так больше где-то в глухомани пропадает. Яга по слухам откочевала со своей избой в Тьмуракань, кажись… толком-то никто и не знает. Из лесных обитателёв один только Анчутка смог кое-как приспособиться к городской жизни: он в центральном парке обретается, аж в самом дальнем закутку, где сосновая рощица с несколькими холмами сохранилися. У него там пара запутанных подземных ходов-выходов осталася с прежних времён, вот он и шалит подчас, старается отдыхающих запутать… да только где там?! Парк не лес — шибко не заплутаешь, да и Анчутка уж не тот, что прежде…
Остальные и вовсе куда-то запропали. Да и то — кому теперича надобны запечники, овинники, я уж не говорю про хлевных… нынче-то и слова такого никто, поди, уж не вспомнит. Дольше всех, известно, банник продержался. Но с тех пор, как в городе последню баню закрыли за ненадобностью, пропал и он. Кто ж в баню ходить станет, коли в кажном доме своя лохань имеется, да ещё и с горячей водою?!
Вот так и получилося, что окромя домовых да помощников ихних в городе почитай никого из нашенских и не осталося. Хотя слыхивал я от соседей, будто по нонешним временам новые сродственники у нас объявилися — всякие там автомобильные какие-то, тернетные… я их ишо и в глаза не видывал, но говорят, мол, есть уже таковские…
Ох, и заболтался я тута с вами, а мне ж пора этот, как его… а! вечерний обход по верхотуре делать, а то мало ли… вона в соседском доме давеча пакостники какие-то на крыше все провода порезали-покромсали, да так, что жильцы цельный вечер без сваго тернета любимого сидели, а это уж полный непорядок! Ну, я пошёл, а вы, ежели чего, ну там… любопытство одолеет, так завтра приходите — пообчаемся, потому как я историев всяческих любопытных знаю ого-го сколько… |