Конст. Эрбергу Сели обедать. Глава семьи, отставной капитан, с обвисшими, словно мокрыми усами и круглыми, удивлёнными глазами, озирался по сторонам с таким видом, точно его только что вытащили из воды и он ещё не может прийти в себя. Впрочем, это был его обычный вид, и никто из семьи не смущался этим. Посмотрев с немым изумлением на жену, на дочь, на жильца, нанимавшего у них комнату с обедом и керосином, заткнул салфетку за воротник и спросил: — А где же Петька? — Бог их знает, где они валандаются,— отвечала жена.— В гимназию палкой не выгонишь, а домой калачом не заманишь. Балует где-нибудь с мальчишками. Жилец усмехнулся и вставил слово: — Верно, всё политика. Разные там митинги. Куда взрослые, туда и они. — Э нет, миленький мой,— выпучил глаза капитан.— С этим делом, слава богу, покончено. Никаких разговоров, никакой трескотни. Кончено-с. Теперь нужно делом заниматься, а не языком трепать. Конечно, я теперь в отставке, но и я не сижу без дела. Вот придумаю какое-нибудь изобретение, возьму патент и продам, к стыду России, куда-нибудь за границу. — А вы что же изволите изобретать? — Да ещё наверное не знаю. Что-нибудь да изобрету. Господи, мало ли ещё вещей не изобретено! Ну, например, скажем, изобрету такую какую-нибудь машинку, чтобы каждое утро, в положенный час, аккуратно меня будила. Покрутил с вечера ручку, а уж она сама и разбудит. А? — Папочка,— сказала дочь,— да ведь это просто будильник. Капитан удивился и замолчал. — Да, вы действительно правы,— тактично заметил жилец.— От политики у нас у всех в голове трезвон шёл. Теперь чувствуешь, как мысль отдыхает. В комнату влетел краснощёкий третьеклассник гимназист, чмокнул на ходу щеку матери и громко закричал: — Скажите: отчего гимн-азия, а не гимн-африка. — Господи, помилуй! С ума сошёл! Где тебя носит! Чего к обеду опаздываешь? Вон и суп холодный. — Не хочу супу. Отчего не гимн-африка? — Ну, давай тарелку: я тебе котлету положу. — Отчего кот-лета, а не кошка-зима? — деловито спросил гимназист и подал тарелку. — Его, верно, сегодня выпороли,— догадался отец. — Отчего вы-пороли, а не мы-пороли? — запихивая в рот кусок хлеба, бормотал гимназист. — Нет, видели вы дурака? — возмущался удивлённый капитан. — Отчего бело-курый, а не черно-петухатый? — спросил гимназист, протягивая тарелку за второй порцией. — Что-о? Хоть бы отца с матерью постыдился?!.. — Петя, постой, Петя! — крикнула вдруг сестра.— Скажи, отчего говорят д-верь, а не говорят д-сомневайся? А? Гимназист на минуту задумался и, вскинув на сестру глаза, ответил: — А отчего пан-талоны, а не хам-купоны! Жилец захихикал. — Хам-купоны… А вы не находите, Иван Степаныч, что это занятно? Хам-купоны!.. Но капитан совсем растерялся. — Сонечка! — жалобно сказал он жене.— Выгони этого… Петьку из-за стола! Прошу тебя, ради меня. — Да что ты, сам не можешь, что ли? Петя, слышишь? Папочка тебе приказывает выйти из-за стола. Марш к себе, в комнату! Сладкого не получишь! Гимназист надулся. — Я ничего худого не делаю… у нас весь класс так говорит… Что ж, я один за всех отдувайся!.. — Нечего, нечего! Сказано — иди вон. Не умеешь себя вести за столом, так и сиди у себя! Гимназист встал, обдёрнул курточку и, втянув голову в плечи, пошёл к двери. Встретив горничную с блюдом миндального киселя, всхлипнул и, глотая слёзы, проговорил: — Это подло — так относиться к родственникам… Я не виноват… Отчего вино-ват, а не пиво-ват?!.. Несколько минут все молчали. Затем дочь сказала: — Я могу сказать, отчего я вино-вата, а не пиво-хлопок. — Ах, да уж перестань хоть ты-то! — замахала на неё мать.— Слава богу: не маленькая… Капитан молчал, двигал бровями, удивлялся и что-то шептал. — Ха-ха! Это замечательно,— ликовал жилец.— А я тоже придумал: отчего живу-зем, а не помер-зем. А? Это, понимаете, по-французски. Живузем. Значит «я вас люблю». Я немножко знаю языки, то есть, сколько каждому светскому человеку полагается. Конечно, я не специалист-лингвист… — Ха-ха-ха! — заливалась дочка.— А почему Дубровин, а не осина-одинакова?.. Мать вдруг задумалась. Лицо у неё стало напряжённое и внимательное, словно она к чему-то прислушивалась. — Постой, Сашенька! Постой минутку. Как это… Вот опять забыла… Она смотрела на потолок и моргала глазами. — Ах, да! Почему сатана… нет… почему дьявол… нет, не так!.. Капитан уставился на неё в ужасе. — Чего ты лаешься? — Постой! Постой! Не перебивай. Да! Почему говорят чертить, а не дьяволить? — Ох, мама! Мама! Ха-ха-ха! А отчего «па-почка», а не… — Пошла вон, Александра! Молчать! — крикнул капитан и выскочил из-за стола. * * *Жильцу долго не спалось. Он ворочался и всё придумывал, что он завтра спросит. Барышня вечером прислала ему с горничной две записочки. Одну в девять часов: «Отчего обни-мать, а не обни-отец?» Другую — в одиннадцать: «Отчего руб-ашка, а не девяносто девять копеек-ашка?» На обе он ответил в подходящем тоне и теперь мучился, придумывая, чем бы угостить барышню завтра. — Отчего… отчего…— шептал он в полудремоте. Вдруг кто-то тихо постучал в дверь. Никто не ответил, но стук повторился. Жилец встал, закутался в одеяло. — Ай-ай! Что за шалости! — тихо смеялся он, отпирая двери, и вдруг отскочил назад. Перед ним, ещё вполне одетый, со свечой в руках стоял капитан. Удивлённое лицо его было бледно, и непривычная напряженная мысль сдвинула круглые брови. — Виноват,— сказал он.— Я не буду беспокоить… Я на минутку… Я придумал… — Что? Что? Изобретение? Неужели? — Я придумал: отчего чер-нила, а не чер-какой-нибудь другой реки? Нет… у меня как-то иначе… лучше выходило… А впрочем, виноват… Я, может быть, обеспокоил… Так — не спалось,— заглянул на огонёк… Он криво усмехнулся, расшаркался и быстро удалился. 1910 |