Цветков с радостью согласился на предложение жены пригласить к ним погостить в деревню молоденькую племянницу Талечку. Он уже несколько раз встречался с ней в городе, и она всегда производила на него самое чарующее впечатление. Свеженькая, беленькая, чистенькая, с розовыми пальчиками и кроткими, ясными глазками, она сразу располагала к себе все сердца. Талечка быстро отозвалась на приглашение и через неделю пила свой первый утренний кофе на веранде у Цветковых. — Дорогая тётечка! — щебетала она, глядя на Цветкову детски-влюблёнными глазками.— Как всё у вас здесь красиво! Я никогда ничего подобного не видала. Цветковы слушали её восторженные похвалы с удовольствием. Их дом был действительно отделан со вкусом, изящно и стильно. — Дорогой дядечка! — захлебывалась Талечка.— Как я счастлива, что я с вами! Я должна теперь приложить все усилия, чтобы быть вам не в тягость, а, напротив того, полезной. — Ну, полно, Талечка! Пейте лучше ваш чай, а то он совсем простыл. — Ах, дорогая тётечка! Я вам непременно свяжу колпачок на чайник,— тогда чай никогда не будет простывать. Непременно! Сейчас же свяжу. Она быстро побежала в отведённую ей комнату и, вернувшись с мотком коричневой шерсти и костяным крючком, принялась за работу. Работала она усердно до самого вечера, забавно надув розовые губки и быстро шевеля розовыми пальчиками. — Талечка! Бросьте! Вы устанете! — говорила ей Цветкова. — Какая милая девочка! Такое кроткое, нежное существо. Всё для других и ничего для себя! — говорили супруги, оставшись вечером наедине. На другое утро они застали Талечку уже за работой. Оказалось, что бедняжка вскочила в шесть часов утра и чуть не плакала, что всё-таки не успела закончить работу к тёткиному пробуждению. Утешили, как могли, и Талечка, снова надув от усердия губки, завертела крючком. К пятичасовому чаю она торжественно напялила на изящный, датского фарфора, чайник коричневый кривой колпак, похожий на вывернутый шерстяной чулок. — Вот, дорогая тётечка! И дайте мне слово, что вы всегда будете надевать его на чайник и всегда вспоминать про вашу Талечку. Глазки её так мило и ласково блестели, она так сама была рада своей работе, что Цветковым оставалось только расцеловать её. — Собственно говоря, этот ужасный колпак портит мне весь стол,— думала хозяйка.— Но не могу же я обидеть этого милого ребёнка! Выброшу, когда она уедет. — Какие у вас красивые салфеточки, дорогая тётечка! — щебетала Талечка. — Это всё в финском стиле,— объяснял Цветков. Талечка минутку подумала и вдруг улыбнулась лукаво и радостно. — А я задумала вам один сюрпризик! — сказала она. И сразу после чаю принесла моток бумаги и снова быстро закрутила крючком. Работала она несколько дней, и так как это был сюрприз, то никому не объяснила, в чём дело, только лукаво улыбалась. Недели через полторы сказала: — Завтра всё будет готово. Всю ночь виднелся свет в её комнате. Она работала. Утром Цветковы вышли на веранду пить кофе и ахнули: все их очаровательные стильные салфетки были обшиты связанными Талечкой корявыми, толстыми кружевами. — Ах, зачем это вы? — вскрикнула Цветкова, но тут же замолчала, так как Талечка кинулась ей на шею, торжествующая и сияющая, и лепетала: — Это потому, что я люблю вас! Я так рада, что могу быть вам полезной! — Милая девочка! Она такая трогательная! — говорили вечером друг другу супруги Цветковы.— А кружева можно будет после её отъезда спороть. Талечка оказалась, что называется, золотым человеком. Ни минуты не оставалась она праздной. — Тётечка! У вас такая чудная мебель! Нужно её поберечь. Я вам свяжу антимакассары. И через десять дней Цветковы не могли без ужаса проходить мимо гостиной, потому что на спинках всех кресел, стульев и диванов Талечка нашпилила связанные ею красные гарусные салфетки. — Ты бы как-нибудь отвлекла её! — умолял жену Цветков.— Жалко, что она так утомляется, и всё, в сущности, понапрасну. Цветкова предложила Талечке поехать к соседям в гости. — Нужно немножко развлечься, деточка, а то вы всё за работой, даже похудели. — Нет, тётечка, я хочу сначала сделать метки на ваших платочках. Уж у меня такое правило: сначала заботиться о других, а потом — о себе. Уж вы не мешайте мне! Я вас так люблю! Для меня такая радость быть вам полезной. И на тонких, кружевных платочках Цветковой появились огромные метки крестом из красных ниток. «А» точка и «Ц» точка. Кресты были так велики, что на любом из них можно было бы распять по два христианских мученика, и Цветкова застыла от ужаса. Те же метки появились через несколько дней и на её белье. — Милая тётечка, я вам на рубашках поставила метки сзади, потому что на груди слишком много кружев, и их совсем не было бы видно. Яркие красные метки сквозили через лёгкие летние платья, и Цветков говорил жене: — Знаешь, Аня, ты словно каторжник с бубновым тузом на спине. А Талечка, между тем, не дремала. Она затеяла сделать собственноручно рамки на все портреты в кабинете Цветкова. С этой целью она мочила гусиные перья, что-то резала, клеила, и, когда с торжеством показала первую рамку из малинового бархата с цветочками из гусиных перьев,— Цветкову затошнило. — Это очень мило, дорогая моя! Это похоже на настриженные ногти. — На перламутр, дорогая тётечка. Не правда ли? Совсем перламутр! Я вам сделаю много, много таких рамок! Я вас так люблю! Вечером Цветков приуныл и сказал жене: — Знаешь, мне как-то надоело в деревне. Если бы не предстоящие земские выборы, я бы уехал. А как ты думаешь, Талечка скоро уедет? — Н-не знаю. Ей, кажется, здесь так понравилось. Она такая милая, что её грешно обидеть… Только зачем она стрижёт эти ногти!.. Талечка сделала пятнадцать рамок и изуродовала ими шесть комнат. Особенно круто досталось кабинету Цветкова. Он уже не мог там больше сидеть. — Знаешь, Аня, плюнем на всё, поедем за границу. Хоть на две недели. Иначе неловко её отсюда… гм… того… Так лучше уж надуть её. — А как же выборы? Ведь ты можешь пройти в предводители… Так мечтал об этом, и вдруг… — Да что там! Всё равно никого нельзя в дом пригласить. Я прекрасно сознаю, что Талечка — дивное существо, но ведь она за один месяц так загадила нам весь дом, что порядочного человека пригласить стыдно!.. — Ну, подождём ещё немножко. Одного боюсь: она опять что-то крючком крутит. Страх Цветковой был не напрасен: Талечка отпорола на её белье все кружева и заменила их прошивками своей работы. — Посмотрите, тётечка, какие они толстые и прочные. Бельё ваше давно порвётся и сносится, а они будут целы. Вот увидите. Вы будете их отпарывать и перешивать на новое бельё и вспомните при этом вашу Талечку! Цветкова кусала губы от досады, а вечером всплакнула и решила надуть Талечку. — Талечка,— сказали супруги на другое утро.— Милая, маленькая Талечка, мы едем на всю осень за границу, а сначала завезём вас к вашей маме. Талечка подумала минутку, вздохнула и сказала решительно: — Нет! Вы знаете моё правило: сначала всё для других, и потом для себя. Я останусь здесь ещё месяца полтора и закончу вам один сюрпризик. Я так люблю вас! Цветкова истерически засмеялась, а муж её выбежал из комнаты и хлопнул дверью. — Что ж, Аня,— сказал он потом жене, и лицо у него было бледное и решительное.— Укладывайся. Едем за границу. — А как же выборы? — А чёрт с ними. Меня только бесит, что ты не могла прямо сказать этой девчонке, чтобы она отвязалась от нас. — Попробовал бы сам! — Мне неловко — я мужчина! — А мне неловко — я женщина! Я тётка! — Попробуем ещё. Может быть, как-нибудь… Через четыре дня они уехали за границу. Талечка провожала их кроткая, преданная, заботливая. — Тётечка! Дядечка! Не забудьте вашу Талечку. Цветков шипел сквозь зубы: — Выжила нас, гадюка, из родного гнезда! И тут же прибавлял: — Милая девочка! Ласковая! Кроткая! Всё для других! А жена его, молча, утирала глаза кружевным платком, зажав в кулак раздражавшую её красную метку: «А» точка и «Ц» точка. 1913 |