На подготовку к экзамену по географии дали три дня. Два из них Маничка потратила на примерку нового корсета с настоящей планшеткой. На третий день вечером села заниматься. Открыла книгу, развернула карту и — сразу поняла, что не знает ровно ничего. Ни рек, ни гор, ни городов, ни морей, ни заливов, ни бухт, ни губ, ни перешейков — ровно ничего. А их было много, и каждая штука чем-нибудь славилась. Индийское море славилось тайфуном, Вязьма — пряниками, Пампасы — лесами, Льяносы — степями, Венеция — каналами, Китай — уважением к предкам. Всё славилось! Хорошая славушка дома сидит, а худая по свету бежит — и даже Пинские болота славились лихорадками. Подзубрить названия Маничка ещё, может быть, и успела бы, но уж со славой ни за что не справиться. — Господи, дай выдержать экзамен по географии рабе твоей Марии! И написала на полях карты: «Господи, дай! Господи, дай! Господи, дай!» Три раза. Потом загадала: напишу двенадцать раз «Господи, дай», тогда выдержу экзамен. Написала двенадцать раз, но, уже дописывая последнее слово, сама себя уличила: — Ага! Рада, что до конца дописала. Нет, матушка! Хочешь выдержать экзамен, так напиши ещё двенадцать раз, а лучше и все двадцать. Достала тетрадку, так как на полях карты было места мало, и села писать. Писала и приговаривала: — Воображаешь, что двадцать раз напишешь, таки экзамен выдержишь? Нет, милая моя, напиши-ка пятьдесят раз! Может быть, тогда что-нибудь и выйдет. Пятьдесят? Обрадовалась, что скоро отделаешься! А? Сто раз, и ни слова меньше… Перо трещит и кляксит. Маничка отказывается от ужина и чая. Ей некогда. Щёки у неё горят, её всю трясёт от спешной, лихорадочной работы. В три часа ночи, исписав две тетради и кляпспапир, она уснула над столом. * * *Тупая и сонная, вошла она в класс. Все уже были в сборе и делились друг с другом своим волнением. — У меня каждую минуту сердце останавливается на полчаса! — говорила первая ученица, закатывая глаза. На столе уже лежали билеты. Самый неопытный глаз мог мгновенно разделить их на четыре сорта: билеты, согнутые трубочкой, лодочкой, уголками кверху и уголками вниз. Но тёмные личности с последних скамеек, состряпавшие эту хитрую штуку, находили, что всё ещё мало, и вертелись около стола, поправляя билеты, чтобы было повиднее. — Маня Куксина! — закричали они.— Ты какие билеты вызубрила? А? Вот замечай как следует: лодочкой — это пять первых номеров, а трубочкой пять следующих, а с уголками… Но Маничка не дослушала. С тоской подумала она, что вся эта учёная техника создана не для неё, не вызубрившей ни одного билета, и сказала гордо: — Стыдно так мошенничать! Нужно учиться для себя, а не для отметок. Вошёл учитель, сел, равнодушно собрал все билеты и, аккуратно расправив, перетасовал их. Тихий стон прошёл по классу. Заволновались и заколыхались, как рожь под ветром. — Госпожа Куксина! Пожалуйте сюда. Маничка взяла билет и прочла. «Климат Германии. Природа Америки. Города Северной Америки»… — Пожалуйста, госпожа Куксина. Что вы знаете о климате Германии? Маничка посмотрела на него таким взглядом, точно хотела сказать: «За что мучаешь животных?» — и, задыхаясь, пролепетала: — Климат Германии славится тем, что в нём нет большой разницы между климатом севера и климатом юга, потому что Германия, чем южнее, тем севернее… Учитель приподнял одну бровь и внимательно посмотрел на Маничкин рот. — Так-с! Подумал и прибавил: — Вы ничего не знаете о климате Германии, госпожа Куксина. Расскажите, что вы знаете о природе Америки? Маничка, точно подавленная несправедливым отношением учителя к её познаниям, опустила голову и кротко ответила: — Америка славится Пампасами. Учитель молчал, и Маничка, выждав минуту, прибавила чуть слышно: — А Пампасы Льяносами. Учитель вздохнул шумно, точно проснулся, и сказал с чувством: — Садитесь, госпожа Куксина. * * *Следующий экзамен был по истории. Классная дама предупредила строго: — Смотрите, Куксина! Двух переэкзаменовок вам не дадут. Готовьтесь как следует по истории, а то останетесь на второй год! Срам какой! Весь следующий день Маничка была подавлена. Хотела развлечься и купила у мороженщика десять порций фисташкового, а вечером уже не по своей воле приняла касторку. Зато на другой день — последний перед экзаменами — пролежала на диване, читая «Вторую жену» Марлитта, чтобы дать отдохнуть голове, переутомлённой географией. Вечером села за Иловайского и робко написала десять раз подряд: «Господи, дай…» Усмехнулась горько и сказала: — Десять раз! Очень богу нужно десять раз! Вот написать бы раз полтораста, другое дело было бы! В шесть часов утра тётка из соседней комнаты услышала, как Маничка говорила сама с собой на два тона. Один тон стонал: — Не могу больше! Ух, не могу! Другой ехидничал: — Ага! Не можешь! Тысячу шестьсот раз не можешь написать «Господи, дай», а экзамен выдерживать — так это ты хочешь! Так это тебе подавай! За это пиши двести тысяч раз! Нечего! Нечего! Испуганная тётка прогнала Маничку спать. — Нельзя так. Зубрить тоже в меру нужно. Переутомишься — ничего завтра ответить не сообразишь. В классе старая картина. Испуганный шёпот и волнение, и сердце первой ученицы, останавливающееся каждую минуту на три часа, и билеты, гуляющие по столу на четырёх ножках, и равнодушно перетасовывающий их учитель. Маничка сидит и, ожидая своей участи, пишет на обложке старой тетради: «Господи, дай». Успеть бы только исписать ровно шестьсот раз, и она блестяще выдержит! — Госпожа Куксина Мария! Нет, не успела! Учитель злится, ехидничает, спрашивает всех не по билетам, а вразбивку. — Что вы знаете о войнах Анны Иоанновны, госпожа Куксина, и об их последствиях? Что-то забрезжило в усталой Маничкиной голове: — Жизнь Анны Иоанновны была чревата… Анна Иоанновна чревата… Войны Анны Иоанновны были чреваты… Она приостановилась, задохнувшись, и сказала ещё, точно вспомнив наконец то, что нужно: — Последствия у Анны Иоанновны были чреватые… И замолчала. Учитель забрал бороду в ладонь и прижал к носу. Маничка всей душой следила за этой операцией, и глаза её говорили: «За что мучаешь животных?» — Не расскажете ли теперь, госпожа Куксина,— вкрадчиво спросил учитель,— почему Орлеанская дева была прозвана Орлеанской? Маничка чувствовала, что это последний вопрос, вопрос, влекущий огромные, самые «чреватые последствия». Правильный ответ нёс с собой: велосипед, обещанный тёткой за переход в следующий класс, и вечную дружбу с Лизой Бекиной, с которой, провалившись, придётся разлучиться. Лиза уже выдержала и перейдёт благополучно. — Ну-с? — торопил учитель, сгоравший, по-видимому, от любопытства услышать Маничкин ответ.— Почему же её прозвали Орлеанской? Маничка мысленно дала обет никогда не есть сладкого и не грубиянить. Посмотрела на икону, откашлялась и ответила твёрдо, глядя учителю прямо в глаза: — Потому что она была девица. 1911 |