Антей

Сколько ни хлопотал Иван Петрович, отпуск ему дали только в начале июля.

Семья давно уже была в деревне, и Иван Петрович рвался туда всей душой.

Сидя в вагоне, он набрасывал в записной книжке:

«Я жажду коснуться земли. Припасть к ней всей грудью. Впитать в себя её соки, как Антей, набравшись от этого общения новых сил, кинуться снова в битву».

«Битвой» Иван Петрович называл хлопоты о переводе на другое место с высшим окладом.

Так размышляя, подъехал он к последней станции. Было уже часов одиннадцать вечера.

На платформе ждал его высланный навстречу кучер.

— А барыня? А барышня? Захворали, что ли? Отчего не встретили?

— Оне уж спать полягали! — ответил кучер равнодушно.

— Как странно! Так рано! Встают, верно, в шесть…

Сел в коляску.

Всю дорогу строил планы новой жизни.

— Вставать, конечно, не позже шести. Хорошо иногда встретить солнце с женой и свояченицей… Прямо с постели — в воду. Вода в речке холодная… бррр… На весь день юн и свеж. Затем стакан молока с чёрным хлебом и верховая прогулка. Если дождь, надел плащ и — марш. Затем лёгкий завтрак. Потом работать, работать, работать! Перед самым обедом игра с детьми в крокет. После лёгкого обеда прогулка совместная с детьми. Организуем пикники… Потом лёгкий ужин, чтение и на боковую. Роскошь! Сколько за это время прочтёшь, как поправишь организм!

До усадьбы не больше шести верст. Приехали быстро.

— Не беспокойте барыню. Пусть спит.

Устроился в кабинете. Выпил чаю. Заснул.

Утром вскочил, взглянул на часы. Половина двенадцатого. Ну, да ведь не начинать же с первого дня. Пусть пройдёт дорожная усталость.

Оделся, пошёл в столовую.

Вся семья за столом.

Пьют чай, едят ветчину.

— Это что же? Лёгкий завтрак?

— Нет. Чай пьём. Только что встали.

— Что же это с вами?

— Да так.

— Отчего вчера не встретили?

— Это после ужина-то да шесть вёрст трястись! Съешь кусочек ветчины. До обеда ещё полтора часа.

— Так рано обедаете?

— Нельзя позже. Не дотерпеть.

Иван Петрович посмотрел пристально на жену, на свояченицу, на детей. И больше ничего не спрашивал.

Лица у всех были круглые, глаза припухшие, рот в масле. Жевали бутерброды, а глазами намечали себе новые куски на блюде.

— А вы запаслись каким-нибудь чтением?

Жена сконфузилась.

— Есть «Нива». От покойной тётушки.

— «Нива»?

— Ну да. Чего же тут особенного? Вот Лиза «Сергея Горбатова» читает.

— Гм… Может быть, пойдём пройтись?

— Теперь не стоит. Сейчас накрывать будут. Лучше после обеда.

— После обеда жарко,— сказала свояченица.

— Ну, вечером. Торопиться некуда.

— Ну, ладно. Я после обеда с детками в крокет поиграю. Необходимо хоть маленькое физическое движение.

Дети посмотрели на него припухшими глазами недоверчиво.

Потом сели обедать. Ели серьёзно и долго. Говорили о какой-то курице, которою где-то ели с какими-то грибами. В разговоре приняли участие и дети, и нянька. Потом горничная, служившая ещё покойной тётушке, очень живо и ярко рассказала, как тётушка фаршировала индюка.

Иван Петрович злился. Изредка пытался заводить разговор о театре, о литературе, городских новостях. Ему отвечали вскользь и снова возвращались к знакомой курице и тётушкиному индюку.

Сразу после обеда он ушёл в свою комнату разбирать вещи. Стал просматривать книги, в глазах зарябило так странно и приятно. Затем пришла откуда-то симпатичная курица, села на диван и закурила папиросу.

Разбудил его голос жены, предлагавший ему раков.

— Каких раков? Почему вдруг раков?

— Очень просто. Сейчас принёс мужик, я и велела сварить. Лиза любит.

Иван Петрович, ещё плохо соображая, пошёл в столовую. Там сидела свояченица и ела раков.

— Ну, как это можно? — возмутился Иван Петрович.— Ведь только что обедали!

Но сел за стол и загляделся. Свояченица ела раков артистически. Надломит клешню, обсосёт, очистит шейку, поперчит, оботрёт корочкой скорлупку…

Три минуты смотрел он, на четвёртой не выдержал. С тихим стоном протянул руку и выбрал рака покрупнее…

В пять часов пили чай, ели простоквашу, ягоды и варенец. Отдыхали на балконе, ужинали поплотнее и отправились спать.

— Завтра, после верховой езды, поиграю с детками в крокет,— сказал Иван Петрович, зевая.

Вечером занёс в книжечку:

«У меня мало общего с женой. Из хрупкого существа, полного интеллигентных порывов, она обратилась в жвачное животное. Я чувствую себя, как связанный орёл, у которого висят на крыльях жена, дети и своячени…»

Он заснул.

* * *

Конец июля.

— Чего вы тянете с обедом? — ворчит Иван Петрович.— Уже без четверти час! Ни о чём не подумают.

— Ты бы успел ещё выкупаться,— говорит жена.— Сам же кричал, что хочешь купаться.

— Покорно благодарю. По этой жарище в гору переть! Купайся сама. Что же, обед скоро? Прикажи пока хоть яичницу сделать, что ли. Не могу я голодать. Мне это вредно. Я поправляться приехал, а ты меня как лошадь тренируешь. Где Лиза?

— «Ниву» читает.

— Опять с книгой! Безобразие. Летом отдыхать надо, поправляться, а не над книгой сохнуть. Начитается зимой. Хоть бы раков принесли, что ли. После обеда и закусить нечем будет. Ни о чём не подумают.

— После обеда ты, кажется, хотел пикник устроить,— говорит жена.

— Пикник? Кто ж в такую жару пикники устраивает. Для пикника нужен серенький денёк. Осенью хорошо. Да мне, кроме того, ещё работы много. Нужно ещё вещи разобрать. До сих пор не успел, всё некогда было.

— А вечером, папочка, будем в крокет играть?

— Ну, чего пристали? Видите, отцу некогда. Уж не маленькие. Пора бы понимать.

— Глаша, горничная, говорит, что у тётушка жила кухарка, которая умела печь новогодние лепёшки,— рассказывает жена.

— Да что ты? Неужели? И вкусные?

— Очень. С картофелем, с морковкой.

— И с морковкой? Быть не может! И что же, с маслом или как?

Вечером Иван Петрович заносил в книжку:

«…буквально ничего общего. Где её любовь? Куда девалась её страсть? Третий день сижу без простокваши! Не может понять, что я — труженик и должен, как Антей, коснувшись земли, набраться новых сил».

1911