Ходики напророчили, Остановились к полночи. Дробные многоточия Сыпались между строчками — Маковыми песчинками, Крошкою антрацитовой… Ворон с глазами-льдинками Цинковый грошик выковал. Грошик отдал на пристани В горсть разбитному приставу, Лодку столкнул ребристую В сумрак, а воды быстрые Влажными поцелуями, Трепетом тел русалочьих В лодке тоску почуяли И расступились. За ночь их Выстудил ветер северный, Он до утра просеивал Иней в ладошках клевера Ивовым лёгким веером. Лодка с рассветом брошена (Солнце – овечкой кроткою). Берегом запорошенным, Рваной косой походкою, Тропкою неприметною, Местностью неприветливой, Глядя на камни с метками, Ворон побрёл, а редкие Встреченные прохожие (С ношею и порожние), На близнецов похожие, Вбок воротили рожи и (бОроды-прокламацией) — Оберег тайно мацали, Вшитый за грязным лацканом. Псы челюстями клацали, Выли вслед, заполошные, Но не решались броситься. Колокола на площади Били с щербатой звонницы… Только один юродивый, С глупой блаженной миною, Не испугался, вроде бы, Хлеб дал и прутик ивовый. И провожал до пустоши, И бормотал (про гОре, ли?) Прятал глаза потухшие, В бельмах, пока предгория Не закурились дымкою, Там он отстал, со вздохами. Тропка петляла зыбкая, Где-то обвалы охали… Выше (где скалы древние Тучи чесали гребнями), Ворон нашёл знамения Старого рода-племени. Пламя взметнулось гневное. Тени — в полнеба, жрицами. Грохотом — слово верное: Ворон взлетел, Жар-птицею! Крылья простёр над пустошью, Над городами, весями, Над стариками, клушами, Приставом и повесами, Над берегами талыми, С омутом и русалками, И над дитями малыми, Что тычут в небо палками… Птица зажгла весеннее Солнце. В одно мгновение Вспыхнуло оперение В жарком прикосновении… Искры лучами скорыми — На все четыре стороны. Падала птица гордая В море бескрылым вороном… Эх! И гульбе в народе быть, За самобраной скатертью! Только один юродивый Запричитал на паперти… |