Часть первая. Сельская быль Черты старинные с дощечки дряхлой,
Пыль временная неправдою пахнет.
Кто прочитает, кто мысль сохранит,
Если вдруг тайное просто сгорит?
*** На поседевших от ветров мостках,
В лучах последних мягкого заката,
Где свет и тень запутались в кустах,
Сидела девушка в одежке небогатой. Стекло зеленое холодного пруда
Снимало ласково тяжелую усталость.
За целый день крестьянского труда
На сон теперь минуток не осталось. Шар огненный и сам устал за день
И за дремучий лес упал огнивом.
На дне пруда проснулась злая тень,
К ступням уставшим потянулась торопливо. Еще секунда, холод мерзких рук
Коснется кожи дремлющей девчушки.
— Рогнеда, — раздалось негромко вдруг —
И ровный счет испуганной кукушки. От сна избавилось невинное дитя
И ножки убрало в предчувствии ужасном,
А в толще вод под животом мостка
Огромный сом ил разметал вчерашний. Так испокон в народе повелось —
Любая нечисть знает свое место.
Но иногда под полночь странный гость
Пытается украсть крещеную невесту. Закат алеющей зарею догорит,
Ночь снимет звезды — свое ожерелье.
Все может и не может просто быть —
Лишь отголосок глупый суеверья. Часть вторая. Она земли славянской вера и надежда Кто помнит, чем и как крестили Русь?
Одна лишь пустота нелепых отголосков.
Судить славян я тоже не берусь,
Но не на всех лег Крест печатью плоской.
***
В роду старинном и богатом Рогволода
Учил Волхв преданно наследницу одну
Читать, писать, а с солнцем поутру
Мир ощущать со всей его природой. И в те далекие перед бедой года,
Когда народ бил Перуну поклоны,
Когда еще дружили семьи и рода,
И не было интриг и не было крещеных. Девчушке маленькой, не полных 10 лет,
Но взгляд такой прозорливый и нежный,
Сказал в кругу старик потом один:
— Она земли славянской вера и надежда. Малышка с длинною тяжелою косой
Язык зверей и птиц дословно понимала.
И, бегая по травам, без платка, босой,
Сварливой сойке в голос подпевала. Так и росла в лесной глухой тиши,
Пока не приняла обет и посвященье —
Земле родной и солнышку служить
И защищать народ от злых прикосновений. Плывет по волнам обгоревший бог,
Горят деревни и в дыму таком горячем
Виденья страшные уже не видит Волхв
Он слеп душой и вряд ли станет зрячим. А на холме стоит Великий князь,
Он крестит Русь с кудесником далеким,
Он веру предков втаптывает в грязь,
Не долгие века, без памяти, без сроков. Часть третья. Между Светом и Тьмой «Мир разделен на яркий свет и тьму,
Граница четкая из крови посвященных» —
Так говорят Великие Творцы, а посему
Война идет за души страшная бесспорно.
*** Горит в огне янтарный воск, тяжелый мед,
А следом — корни трав и наговор в поклоне.
И лента символов, влекущая опять вперед.
Они несутся вдаль, им тесно жить в неволе. Дрожит в руке Древнейших яркий амулет.
Лишь посох не позволит времени пролиться.
Когда из тьмы веков, из праха прошлых лет
В мир этот, вдруг, начнет Морок стремиться. Да только свежей крови, вряд ли перейти,
Всему есть Слово, а границу не разрушить.
Но будет ждать Морок возможность впереди.
Забрать себе во тьму и оберег и душу. Невинность избранной — достойная с наград,
Пусть старый Волхв решит — мол, он умнее.
Волхв скоро отойдет, а жалкий его прах
Развеют по холмам без слез и сожалений. Дитя еще не знает, что одна теперь
Для всей земли славян останется опорой.
Зло ведь всегда найдет и ключ, и даже дверь.
Морок так много ждал условий договора. Сложились руны в рукотворный крест,
А рядом муж с холодным черствым сердцем.
Вода тяжелая, дым вьется сладким до небес,
И никуда теперь земле славян не деться. В огне Рода, от боли корчатся поля,
Перун низвержен, люд простой в недоуменье
«Смерть ради жизни» — что с тобой, земля?
Награда за грехи для новых поколений? Часть четвертая. Крестилась Русь, о прошлом забывая Правда жизни не только во времени —
Служит свету один, кто-то тянется к темени.
Каждый сам может стать от рождения
Чистым злом иль добром без сомнения.
***
Кудесник чужестранный был приставлен к князю,
А тот, конечно, слыл несдержанной натурой.
Он прежде чем Христа принять, читал про веры Разных
И выбрал то, что выгодней волку в овечьей шкуре. От этого имел наш князь доход совсем огромный
Не только верой торговала, но и тленом Византия.
А час ее уже стоял с косой у крышки гроба,
Коварной нужен был барьер между войной с Эмиром. Язычников крестить, трудов больших не стоит,
А вот сломать Рода, перемешать в крови собратьев,
Отдать Орде степной под нож славянов волю —
Об этом лишь мечтал Магистр Пекальных Братьев. И грянул пир безмерно-черной тучей,
К границам подошли бескровным, русов государства,
Как тараканов мелких горсть из-под метлы вонючей,
Крестители великие, увы, другой Пекальной насквозь власти. Повсюду встали храмы, но на месте былых капищ
Кресты, до неба ввысь подняв свои худые руки,
Народ славянский жгли по правилам ристалищ —
Кто не принял Христа, обрел свой род на муки. Легла на Русь тень крестовой печатью,
В чужом хмельном пиру, как на похмельной тризне,
Князь не сказал: «С него довольно, хватит!»
И не было в душе совсем сомнений близко. А бес-кудесник в ухо пьяно шепчет:
«Живет в лесу одном девица, дочка Рогволода …» —
И подливает князю, во хмелю же легче
Быть палачом-крестителем для своего народа. Часть пятая. Чудотворный крест, камень и береза
Рожь в избытке — Велесу, а венок — Яриле,
Туман требой стелется, у порога стынет.
Дед с отцом молились камню и березе,
Что же изменилось? Льют славяне слезы. Словно с корнем выжжены мифы, суеверия,
Ликам православным тоже нет доверия.
Раньше светом утренним Ладушка согреет,
А теперь кто? Боженька всюду не поспеет. Где вы боги древние? Чудится Рогнеде,
Что земля стенает, лес в печали бредит.
И река с течением как-то вдруг остыла,
Но не верит новому — крест большая сила. Жрецы бога строгого строят к небу храмы,
Стена с камня толстого с медными звонами.
И несется с тучами в отголосках звонких
Звон, могилой пахнущий, саваном не тонким. Души же утопленных в небеса не пущены,
Крещены же силою и мечом порублены.
Не волхвы — священники погубили идолов,
Перуна с Даждьбогом. Где такое видано? Лоскут белой кожи содран у березы,
Русь перстом крестилась, но пришли морозы.
Снег с метелью спрячут нужное в сторонке,
Сыр тайком под печку и поклон иконке. Кто поближе к людям, тот пусть и поможет,
Мать — начало славное или «ихний» боже?
День прошел и ладно, за окошком мелется
Черное — на белое и неслышно стелется. Снег глубокий щедро утопил в оврагах
До весны, до солнышка рыжий хвост собаки.
Спрятались под снегом Чур и камни Рода,
А в степи кочевники жгут костры к походу. Промежуточная часть. Новое бремя похуже полона В словах нет правды, веры нет в любви,
С корнями выдраны Рода и письмена чужие.
Настали для славян совсем дурные дни,
И праху павших вновь завидуют живые. Князь — есть для всех единственный закон,
Как скажет громко, замирают даже птицы,
А люди видят странно долгий сон,
Где даже днем Тьма по земле клубится. Купец Прежсвет за гордый вид и нрав,
И за моление тайком стволу березы,
Приподнят на дыбы: «Князь, веселись и правь!
Не видно никому, как льются водой слезы». Семья боярина Навощкина с тремя детьми,
Как огласили в казнь на площади: «Пороки,
Что рвет руками княже из своей земли?» —
Заботливо задушены под треск слепой сороки. Юродивый Мирон в крови невинных жертв
Измазал свои пальцы и прополз по свежей грязи:
«Смотри, Великий, цвет твоих тяжелых дел,
Как ты по головам прошел из грязи в князи». Народ от дерзости такой притих, палач топор
Уже поднял тяжелый над склоненной головою,
Глаза отвел Владимир, словно вор, и тать:
«Почтите глас! В грязь вместе с головою!» Земля кипит в крови, забава явно по душе —
Перстами творя крест, читая вслух молитвы.
Псы веры бранной, как и смерть на стороже,
Так что волхвы с Христом теперь конечно квиты. P. S.
Не сокол расправил огромные крылья,
Там вдалеке пепел кружится с пылью.
Ведь в полдень сгорел для Руси оберег,
Нет юртам числа, дани ждет печенег. |