Одноногая Марта и ее необычные истории. Осень

Зажатая со всех сторон голыми полосами и клинами убранных полей, а также небольшими деревеньками, как огромная ладонь неумирающего языческого божества, лежала изумрудным ковровым покрытием пустошь.
За многие, так похожие друг на друга столетия, отделяя бездонное голубое небо от не имеющего дна, всепоглощающего прожорливого болотного нутра, на этом месте лежал толстой мембраной плотный слой еще живого мха, который покоился на старом, еще полностью не перегнившем слое умерших сородичей. Один умирал, рождался новый, немилосердно вдавливая прах в вечную, лишенную дневного света, густую глубину. И так день за днем, год
за годом, столетие за столетием, метр за метром до тех пор, пока пустошь не лишилась дарованной ей природой бездны и обмелела, превратившись в еще один торфяной могильник.
И как только она стала доступной, к ней проявили интерес люди, ранее считавшие ее языческим божеством и слепо преклонявшиеся. Приносящие ей бездонной и страшной ритуальные жертвы, теперь решили использовать черную плоть торфяного поля для отопления ветхих своих жилищ. Ибо нет ничего беспомощнее, чем божество, лишенное человеческой веры и рабского поклонения. Как говорится, гуртом и батьку легче бить. Одним словом, начали с того, что стали дерн толстыми пластами снимать, словно никому ненужную дряблую кожу, добираясь до жирного торфяного тела.
Времена были тяжелые, голодные. Работников после прошедшей ужасной войны почти не осталось, одна детвора из близлежащих деревень в возрасте от девяти лет. Никакой техники: лопата и тачка. По 14 часов в ледяной бурой жиже по колени, с ранней весны и до тех пор, пока ледок почву не начнет прихватывать.
Трудились там дети, чтобы к школе что-то из вещей купить, а потом уже, чтобы немного денег в семью принести и матерям, измочаленным непосильным трудом, немного помочь.
Отдельно от остальных, чуть поближе к зарослям непроходимого камыша, копошились в свеже-вырытой траншее две худенькие девчушки, перемазанные как землеройки с ног до конопатых носиков. Одна ловко нарезала пласт длинным ножом на брикетики, вторая же сноровисто укладывала мокрые насквозь, темные брусочки на небольшой возвышенности для просушки. Трудились они, не замечая, что сумерки уже начали с темной водой перемешиваться и, что остальные работники небольшими группами покидать разработки стали.
А когда опомнились и от работы оторвались, вокруг уже лежал поздний, осенний, утонувший в непроходимом тумане вечер. Погоревали работнички, да на скорую руку костерок из веток и кореньев разожгли. Идти в чернильных сумерках по болоту, пускай и высохшему, не было никакого смысла. Сплошь и рядом траншеи, ямы глубокие, свинцовой водой наполнены. Один неверный шаг и поминай как звали.
Решили малые около костра ночь перебедовать, укрывшись мешковиной дряхлой. В огонь уже комки торфа, немного просохшего, полетели. Запахло гарью. Травяной дымок, несколько раз пытавшийся пятки младшей лизнуть, как нашкодивший кутенок, внезапно в сторону резво отпрянул. Плеснула водица в небольшой лужице, веточка сухонька треснула под босой пяткой и к голубоватому пламени мальчонка худенький с мешком за спиной подошел. Погрел темные от торфа ладони над огнем, обернулся к испуганно-притихшим девочкам и спросил немного простуженным голосом:
«И что делаем мы в такое позднее время на болоте? Почему дома не сидится? Набедокурили и от родителей спрятались? Рассказывайте…».
И пока пичужки наперебой говорили кто они и что здесь делают, переходя порой на жалостливые всхлипывания, паренек вытащил из мешка закопченную кастрюльку, наполнил ее водой из стоящего рядом молочного бидона и над костром на рогульки повесил. Затем в кипящую воду крупа посыпалась, корешки пряные и в завершении толстый, выпотрошенный линь в варево плюхнулся. Запахло очень вкусным горячим и сытным. А он уже плошки наваристой ухой наполнил и каждой по большому ломтю ржаного хлеба выделил. «Ешьте, ешьте пока не остыло — проговорил он почти как дед Корней — потом разговаривать будем». (Продолжение следует)

Сергей Брандт, 23.10.2018