Во сне глубоком убежать так тяжко,
Почти на грани полупробужденья,
Привиделся с котомкой старикашка,
Перед крестом стоящий на коленях. Его лохмотья ничего не согревали,
А в дырах открывалась бледность кожи.
Луна его своим сияньем окружала,
Он был на святость в темноте похожий. Вдруг обернувшись, мне кивнул как другу,
Но продолжал моленье едва слышно.
В стенаниях и плаче налетевшей вьюги,
Срывающей огни, я подошел поближе. И в преклоненном вмиг узнал монарха,
Казненного с семьей — загубленные души.
Под сердцем дрожь прошла волною жаркой
И замерла в пурге порывом непослушным. Непроизвольно тоже преклонил колени,
Слезами чистыми упали с неба звезды.
Царь прошептал: «Грех многих поколений
Не снять веками ни с каких погостов!» Открыл котомку — в сумраке печальном
Сверкнули кровью обагренные монеты.
Их бросил в воду жестом царь прощальным:
«Пусть платой будет за холодные рассветы!» Ушел, растаял призрак благородный,
Во сне глубоком, где дышать так тяжко.
И вынырнув из сна почти свободным,
Нашел монету я истертую в кармашке. Уставший лик, истерзанный годами,
Черты того, с кем стоя на коленях,
Молился жарко я обычными словами,
Прощения прося заблудшим поколеньям. Сергей Брандт, 13.09.2012 |