Мечи Короны или Зигзагами домой

Глава 1

Миллион лет назад:

— За всех богов Алагара!

— За богов! — шестьсот лужёных глоток.

— И за хранимого богами короля!

— За короля!

— Вперёд, сукины дети!

И они дружно шагнули навстречу нестройным, но пугающе многочисленным шеренгам зибильдарских наёмников. Они — это вышколенные бойцы элитного отряда тяжёлой Панцирной пехоты. Краса и гордость вооружённых сил королевства Алагар. Самые верные. Самые преданные. Самые-самые… МЕЧИ КОРОНЫ! Они имели целую кучу прав, в том числе немыслимое для других подразделений право на собственное мнение, и всего две обязанности — служить Короне и не отступать никогда.

Правом на собственное мнение не замедлил воспользоваться Розовощёкий Пух — поэт, ловелас и беспощадный убийца с голубыми восторженными глазами ребёнка:

— Наш славный принц — полное дерьмо! — конечно, сказано это было не в полный голос, но и далеко не шёпотом.

И с ним тут же согласилась минимум дюжина опытных вояк — все, кто его услышал.

— Я вообще не понимаю, — пробасил Большой Бо, удобнее перехватывая тяжеленное копьё, — как нас угораздило оказаться на самом острие первой атаки даже без прикрытия лучников. Что, его бестолковое высочество, за полгода военных действий так и не осилил азов тактики наступательного боя? Если эти раскрашенные черти сумеют покрошить нас в мелкую лапшу — что при их многократном численном преимуществе просто неизбежно, — кто сумеет их сдержать до тех пор, пока их величество будет смазывать свои королевские пятки?

— Двенадцатый Стремительный легион, — уже в полную силу своих лёгких проорал Уланд Шрам, ловя на свой щит сразу три вражеские стрелы. — Это ответ на второй вопрос. А вот на первый…  я не знаю.

—  Ха! — выдал всезнайка Пух. — Да этот царственный неженка всю кампанию провалялся на мягких тюфяках в обнимку с женой одного драгунского полковника, который, кстати, эту войну начал в скромном чине лейтенанта. Ух, как стреляют, мерзавцы, чуть глаза не лишили. Вот, дабы покрасоваться перед этой смазливой шлюшкой, его высочество в недобрый час, выпросил у страдающего похмельем его величества командование левым флангом.

— А поскольку этот юный недоумок, пьяница и развратник  номинально является нашим полковником, — проявил сообразительность Шрам, — он притащил нас сюда.

— Точно, — подтвердил его слова Пух. — Говорят, когда король осознал, что натворил, крыл себя самого распоследними словами, но было поздно… Чёрт, в наших рядах уже потери! Не отменять же накануне битвы собственное решение, тем самым, принижая авторитет непутёвого сыночка.

— Было б, что принижать! — выругался, грузно топающий Гундосый Грост. — Верно я говорю, Бо?

— Куда вернее. Вот благодаря кому вся наша армия про… (ох, сказал бы я) эту битву.

— Благодаря кому? — гоготнул неуёмный Пух. — Шлюхе, принцу или самому королю?

— Да какая разница, Пух? — разумно высказался Грост. — Для нас сейчас главное не это.

— А что? — проявил Шрам вполне понятное любопытство.

— А то, сколько времени мы сумеем выстоять, потому что после прошлой баталии от Стремительного остались одни ошмётки. В резерве у нас только пращники… Вот уж подмога! И я догадываюсь, в чью бестолковую голову пришла подобная «гениальная» идея. Будь проклят этот сиятельный полудурок! И ещё, я до конца жизни не забуду ему «сукиных детей». Держать строй, господа. Мы идём умирать!

Тому назад лет с тысячу:

Гундосый Грост уже четверть часа корчился на земле, тщетно пытаясь переварить лезвие широкого кинжала, ловко просунутого ему под кирасу вражеским мечником. Есть в этом суетном мире хорошие бойцы и кроме панцирных пехотинцев.

Большой Бо, давно потерявший своё копьё и сломавший любимый меч, с превеликим трудом прикрывал спину Уланда Шрама. Бо лишился щита и шлема. Бо лишился глаза и кисти левой руки. Бо отбивался подобранным шестопёром сразу от троих… сколько мог. Если боги успели занять места в зрительном зале и видели эту битву, они простят ему все грехи! Чёрт подери, они просто обязаны это сделать! Бо умер под огромной секирой. Её полулунное лезвие, раскроив доспех великого бойца, застряло в пробоине, и это стоило жизни её владельцу. Недаром, недаром все знавшие Уланда считали, что у него есть глаза на затылке. Гигант-варвар расстался с головой столь стремительно, что его большое тело уже лишённое такой важной своей части, какое-то время ещё пыталось выдернуть упрямый топор. Как оно рухнуло, Шрам не видел. Он услышал предостерегающий крик Пуха и успел, не глядя, ткнуть себе за спину острейшим андирским клинком. Ох, не переплатил Шрам, отсыпав за него сквалыге торгашу три сотни полновесных имперских крон. Лезвие меча легко пробило добротный кожаный доспех и вошло во что-то очень податливое. Сразу за этим вселенная взорвалась мириадами ярчайших искр обжёгших мозг опытного рубаки и мир затопила тьма…

*       *       *

— Дьявол сожри мои потроха, всё это было только вчера! — прохрипел Уланд чуть-чуть разлепив один глаз и сжав руками грозящую расколоться голову. По всем признакам сейчас было раннее утро. Сумрачно. Зябко. На щетинистую рожу оседает противная туманная сырь. Ко всему прочему дышать было невообразимо трудно. А через мгновение добавилось ещё и малоприятное ощущение полностью онемевшего тела.

С этим необходимо что-то делать, решил Шрам и предпринял мужественную попытку пошевелиться. Попытка счастливо провалилась с громоподобным треском в контуженой голове. Издав сдавленный стон, Уланд рванулся ещё раз, рыцарски наплевав на боль и на не вовремя накатившую тошноту. Безрезультатно. Меж тем мутило его уже по-взрослому, и безрадостная перспектива захлебнуться собственными рвотными массами становилась до отвращения реальной. Оканчивать свой век столь непривлекательным, можно сказать постыдным образом, потомственный дворянин, ну никак, не был согласен. Нужно было что-то делать и делать немедленно. Если не удаётся скинуть с себя тяжеленный груз,  подумал Уланд, может, удастся хотя бы провернуться под ним. Собрав в кулак остаток воли, доблестный рыцарь изобразил из себя веретено, дёрнулся, чуть прогнулся и перевернулся таки на правый бок. Руку тут же обожгло белой, яростной болью. Так, кроме контузии, есть, по крайней мере, ещё одно ранение. Земля, ни с того ни с сего сошедшая с ума, совершила, какой-то немыслимый кульбит, и окончательно замученный неласковой действительностью бедолага исторгнул из себя поток желчи. Спустя очередную вечность, а точнее минут пять-шесть сержант Панцирной пехоты по прозвищу Уланд Шрам возблагодарил всех известных ему богов, богинь и просто добрых духов за собственную житейскую мудрость, заключавшуюся в простом правиле: никогда не жрать перед баталией. Следовал он этому своему закону всегда, не изменил ему и вчера, поскольку с первых дней службы уяснил — после ранения в живот есть шанс остаться в живых только при пустом желудке. А теперь выяснилось, что и при сотрясении мозга голодное брюхо — большое благо: избавился от лишней желчи, и в башке прояснилось до того, что глаза безболезненно на восход взирать могут. И хоть муть с них ещё не спала, но уже различают они причину, по которой доблестному сержанту было так не просто переменить положение тела. Причина была изрядно велика ростом, облачена в тяжёлый, отличной ковки доспех и, по всей вероятности, отягощена гипертрофированными, твёрдыми, как дерево, мышцами.

— Пух, — прохрипел Уланд, почти не разлепляя потрескавшихся губ, — ты живой?

Молчание.

— Живой или нет?

— Угу, — послышалось глухое.

— Что «угу»?

— Живой я, — выдавил Розовощёкий.

— Тогда, будь великодушен, сделай одолжение — слезь с меня.

— Не хочу…

— Он ещё и острит. Так и минуты не пройдёт, как жрать запросишь.

— А что есть? Если есть — давай.

— Слезь сначала.

— Так уже…

Шрам почувствовал великое облегчение, когда тяжеловесная туша сползла с него с громогласным оханьем и, поскрежетав железом, устроилась рядышком на сырой и далеко не тёплой земле.

— Доставай, чего припас, — сипло потребовал Пух. — И не вздумай отпираться и заявлять, будто остроумно пошутил. Я шуток на счёт еды не понимаю.

Уланд отпираться и не думал, но его несколько смущал окружающий пейзаж, который без всякой иронии можно было назвать натюрмортом, поскольку валялись они, грешные, прямо на заветной мечте художника-баталиста.

— Может, того… повременим? Отлежимся чуток, потом уберёмся отсюда подальше. Ведь на сколько глаз хватает —  всё трупами завалено.

— Ну и что?! — искренне удивился непробиваемый панцирный молотило. — Опасаешься, что мертвяки скопом навалятся и жрачку отберут?

Шрам с почти стариковским кряхтением и тихими ругательствами сумел принять сидячее положение и покосился на боевого друга. Ему вдруг показалось, что в Пухе пробудилось чувство юмора. Если так — беда. Розовощёкий, с его комплекцией не самого хилого тролля и характером чертополоха и так-то был непереносим, а если ещё и острить начнёт, скажем, вследствие сильнейшего удара по лбу, так тут лучше всего быстренько вставать и, презрев всякую боль от ран, давать дёру не оборачиваясь. Встать не удалось. «Может на четвереньках?» — мелькнула слегка паническая, но как показали дальнейшие события, здравая мысль. Однако подобный способ перемещения в пространстве шёл вразрез с рыцарским достоинством и дворянской честью. И отчаянная мысль, не смотря на всю свою разумность, была решительно придушена ещё в колыбели. К тому же на необъятно здоровой башке Розовощёкого Пуха видимых повреждений не обнаружилось. Стало быть, никаким радикальным личностным изменениям взяться было вроде бы неоткуда. А вот что у Пуха было действительно лишним, так это четыре стрелы одна, из которых торчала из основания шеи, а три другие украшали собой левую руку, правый бок и правую же ногу великана.

— У меня ещё и кинжал из левой ляжки торчит, — поделился Розовощёкий своим горем, заметив округлившиеся глаза впечатлённого соратника. — Там, сзади… Я его рукой нащупал, а выдернуть ещё не решился… вдруг больно будет.

— Наверняка.

— Какой же ты чёрствый и недобрый.

— Я такой, — даже и не подумал отпираться Уланд. — Ты зачем столько всего лишнего в себя повтыкал?

— Ещё вот в груди чего-то саднит и дышать мешает, — продолжил канючить Пух.

Ну, ещё бы не саднить, панцирь-то промят изрядно. Уланд даже догадался чем именно. Прямо у его ног валялся на половину втоптанный в землю шипастый боевой молот — любимое оружие зибильдарских головорезов. Здоровенная штуковина на длинной рукояти, такой только и можно было угомонить разъярённого Пуха.

— А стрелы — что? — бурчал тот, разглядывая неприветливое облачное небо. — Стрелы — не беда. Доспех пробили и в мясе засели. Не глубоко — жить буду. Крови, правда, натекло много, оттого  кушать изрядно желается.

Шрам озабоченно покачал головой, не разделяя розового оптимизма израненного здоровяка и, проигнорировав его неуклюжий намёк на почти смертельный, голод, задал действительно важный вопрос:

— Вот с этой хреновиной, — Уланд ткнул пальцем в стрелу красиво цветущую ярко-зелёным оперением возле бычьей шеи Розовощёкого, — что делать будем?

Пух смешно скосил глаза на торчащий из его тела смертоносный «стебель»:

— Эт, да… Эта глубоко засела. Придётся тебе меня лечить… Но сначала давай поедим.

С трудом превеликим (ну не дипломат Шрам, не дипломат) удалось уломать Уланду упёртого Пуха, отползти хотя бы за ближайший холмик. Как жрать-то среди такого количества убиенных?! На поле скорби не лез кусок в горло излишне чувствительному рубаке. Розовощёкий, понятное дело ему об этом сказал… много раз подряд, в выражениях чрезвычайно цветистых. По мере торжественного продвижения обнаружили друзья-приятели среди многочисленных искалеченных покойничков нескольких живых. Своих, правда, не единого, а вот зибильдарцев, аж троих.

— Может, порешим? — вяло поинтересовался Пух. — А впрочем, ну их, недосуг… Потопали уже, а то у меня брюхо к позвоночнику прирастает. Не ровен час, сделаюсь как ты тощим, злым и желчным.

Уланд на секунду оставил в одиночестве Розовощёкого, чтобы подобрать пару мечей. Не свои, но привередничать не приходится. Оно бы, конечно не плохо было отыскать, что-нибудь получше, но Пух вместе с врождённой кровожадностью, на какое-то время утратил и способность твёрдо держаться на ногах. Пришлось срочно подставлять ему своё плечо и тащить к намеченному взгорку. Не враз преодолев естественные препятствия и, с грехом пополам, спустившись в невеликую ложбинку, друзья испытали острое разочарование.

— И здесь намусорено, — скорбно посетовал Пух. — И стоило в такую даль переться? Всё! Больше не единого шага не сделаю, пока не поем. Даже не проси.

Далее началась морока… Как ни крути, а жала стрел из туши Розовощёкого  извлекать надо. Но упрямый гигант упёрся: сперва пожрать!.. Шрам ругнулся сквозь зубы — не помогло. Пришлось стаскивать с себя кирасу, под которой — благо плоский, мускулистый живот позволяет — запасливый Уланд приберегал свёрточек с нехитрым съестным припасом. Был там ломоть белого хлеба, добрый кусок обжаренного в сухариках мяса да ещё нежный, в меру солёный сыр. Пух утробно булькнул своим необъятным чревом, и Шрам тут же мысленно попрощался со всей провизией: « Мне бы этого надвое суток, — подумалось тоскливо, — а ему…»

— Чего ж так мало? — капризно вопросил великан. — Мне тут и одному есть нечего, а ведь ещё и с тобой, оглоедом, делиться придётся.

— Ну, ты и нахал!

— Зато верный товарищ… А запивать чем будем?

— В сухомятку трескай, вымогатель.

— Нет, я поражаюсь, до какой степени люди бывают неблагодарными. Я ему, понимаешь, жизнь спасаю. Телом своим от лютых недругов прикрываю… Прошу учесть — безвозмездно, прикрываю. А он кочевряжится…

— Телом он прикрывает!.. — почти заорал Шрам. — Да если бы не мои доспехи ты б меня попросту расплющил. А так по самые уши в утрамбованную землю вдавил!

— Так не расплющил же… Ты флягу-то с пояса снимай. Чего у тебя в ней? Чёрное хинейское?!. И откуда, только ты его берёшь, в такой-то дали от цивилизации?

— Ага… всё тебе расскажи. Лакай вот и лишнего не спрашивай.

Беззлобная перебранка продолжалась ещё какое-то время… не долго. Покуда последние крошки снеди не исчезли в бездонной пасти алагарского дворянина, скрывающего своё громкое истинное имя и целый набор титулов под легкомысленным прозвищем Розовощёкий Пух. Потом, запасливый отпрыск не менее титулованной фамилии Улад Шрам (имечко тоже только для королевских казарм) с боем отнял у семифутового дитяти заветный сосуд с остатками доброго вина, на корню пресёк слабые попытки приятеля вернуть утраченную ценность и безжалостно приступил к рассупониванию многочисленных ремешков и завязок на латах закадычного друга, с одновременным извлечением инородных металлических предметов из его крупного тела. Тело изволило громко выражать недовольство грубыми и крайне неумелыми действиями доморощенного целителя. В свою очередь бездипломный эскулап серчал и огрызался. И то и другое у него выходило вяло без огонька. Не было должного вдохновения. К тому же начинающий хирург вдруг почувствовал необоримую усталость, видимо, начало сказываться не шуточное сотрясение рыцарского мозга. Глаза доблестного Уланда Шрама так и норовили съехаться к переносице. Руки предательски тряслись. Постепенно мысли его утратили всякую ясность и чёткость, зато приобрели не свойственную им ранее томность и почему-то  вознамерились вознестись в небесную синеву прямо к белым кучерявым облачкам, красиво обрамлённым золотым солнечным сиянием, видимым исключительно измочаленными в битве панцирными пехотинцами… и то далеко не всеми.

— Ты собираешься завершать перевязку моих ран или намерен своим храпом перепугать всех окрестных падальщиков? — раздражённый голос Пуха безжалостно развеял эфирную зыбь, в которую успел погрузиться спелёнатый сладкой дрёмой Уланд.

С нечленораздельным бормотанием и громким всхрапыванием Шрам пробудился и, с грехом пополам, перевязал исколотого Пуха обрывками нательных рубах — своей и Розовощёкого. Последний был вовсе не в восторге оттого, что лишился такой дорогой, красивой и удобной вещи, о чём и высказался со всем пылом, на какой только был способен.

— …и не подумай, что это от жадности.

— Именно так я и подумал, — уверил Пуха Уланд, затягивая последний узел на повязке, в которой покоилась начинающая отекать лапища верзилы. — Вроде хорошо получилось, — оценил свою работу пехотинец и дружески хлопнул приятеля по раненому плечу.

— Сволочь! — скривился от боли Розовощёкий.

— Конечно.

— Просто мне неприятно напяливать вязаную фуфайку на голое тело, — снова завёл свою шарманку Пух.

— Фу-ты, ну-ты, какие мы нежные. Идти можешь?

— Могу, — буркнул здоровяк. — Фуфайка колется, — тут же пожаловался он.

Шрам оставил его нытьё без внимания.

— Поднимай свой толстый зад и двигаем отсюда.

— Садист, — попробовал ещё поканючить Розовощёкий.

— Валим с этой милой лужайки, Пух. Валим, как можно быстрее. Мы и так тут слишком задержались. — Сказано это было по-настоящему серьёзно и очень, очень решительно.

Пух, обладавший не плохой сообразительностью, тут же прекратил паясничать. Он довольно бодро, для раненого, конечно, воздел себя на ноги. Взвесил в своей ручище один из принесённых Уландом мечей и, видимо, оставшись удовлетворённым балансом и заточкой оружия, вопросительно взглянул на посуровевшего друга.

— Есть причины для волнения?

Уланд неопределённо пожал плечами. Ничего конкретного сказать он не мог, просто на душе было пакостно. Но ведь после сокрушительного поражения армии, неотъемлемой частью, которой он себя считал, по-другому и быть не могло. К тому же любимого им вина было чертовски мало — факт, тоже не улучшающий положения вещей. Они находились на вражеской территории — ещё один гигантский минус. Рядом гундит Розовощёкий Пух — самое склочное существо во всём подлунном мире. Разве всего этого недостаточно, чтобы сделать начавшийся день просто омерзительным?! И всё же было что-то ещё…

— Куда пойдём? — Вопрос, заданный Пухом был далеко не праздным. До сих пор у друзей просто не было времени, чтобы как следует разобраться в ситуации.

Уланд кивнул в сторону темнеющего на горизонте леса:

— Сначала туда…

— Правильно. Отлежимся на травке и всё обмозгуем. Может, воду отыщем, а то, что-то пить сильно хочется.

— Вино пока побережём… Тебе помогать?..

— Нет… пока, а там посмотрим.

Оптимизма в голосе здоровяка было не много. Если точнее, то его совсем не было.

Уланд вздохнул и перед тем, как двинуться в далёкий и не лёгкий путь, бросил последний взгляд на заваленную мёртвыми телами равнину. Радости всё увиденное ему, понятное дело, не добавило: посечённые тела, изломанное оружие, пробитые зеркальные кирасы — гордость алагарской Панцирной пехоты, и срубленный с древка «орёл» Двенадцатого Стремительного легиона.  Вот тут-то он со всей ясностью осознал причину своего беспокойства.

— Я понял…

Еле шагающий и тяжело дышащий Пух не стал ничего спрашивать. Во-первых, Шрама торопить ни к чему — сам всё расскажет. А во-вторых… Во-вторых, какие к дьяволу расспросы, когда ползёшь лишь благодаря силе воли, а может из дворянской гордости?! С этим Розовощёкий разберётся позже. Если оно будет, это самое «позже»?

— Посмотри вокруг.

— Угу, — буркнул великан, даже не сделав попытки осмотреться.

Уланд понял состояние своего ослабевшего от потери крови приятеля и не стал чересчур нажимать.

— Просто подумай, что здесь не так? Что во всём этом не правильно?

— Ну-у, — медленно начал Пух, и стало понятно, что природный сарказм этого человека умрёт только вместе с ним, а то и сподобится задержаться на белом свете и зажить самостоятельно, дабы и дальше отравлять существование несчастного Шрама, — если ты такой бесчувственный и циничный. Если ты такой холодный и жестокий…

— Короче можешь?

— …и в душевной чёрствости своей, — сбить Розовощёкого с любимого конька, казалось, было невозможно, — не считаешь неправильным вчерашнюю антигуманную резню, и все эти горы трупов — сегодня, то… — он всё-таки осмотрелся и, на его круглой, детской физиономии восковой, угловатой маской проступило понимание. — О, чёрт! Как же я этого сразу не заметил?!

Шрам приподнял брови:

— Не только ты… Целую ночь на этом поле провалялись тысячи убитых. Вот уже и утро наступило, а их…

— …как не было, так и нет.

— Вот именно.

Служивые переглянулись.

— Так, где же мародёры? — задал очень не глупый вопрос Уланд Шрам, сержант Панцирной пехоты, имевший в своём фамильном гербе три малые короны.

И ему ответил Розовощёкий Пух, Меч Короны, наследник ленных владений размером с иное королевство.

— Тут, друг мой, не так уж много вариантов. Вариант первый: в радиусе пяти миль всё население — неисправимые лентяи. Нет?

— Нет! — отрубил Шрам.

— Вариант второй: у всех людей в округе поголовно и единовременно приключился жесточайший приступ нравственности. Нет?

— Нет, — ещё более твёрдо.

— Тогда остаётся только вариант номер три. Самый, надо сказать, паскудный.

— И какой же?..

Пух очень тяжело вздохнул:

— Твой черёд осматриваться, — и было в его голосе нечто такое, от чего далеко не запалошный Уланд резко напрягся и немедленно начал озираться. То, что он увидел, ему крайне не понравилось…

Медленно, с величавым достоинством истинного светила, солнце выбралось из-за горизонта и, тут же ни минуты не медля, принялось за свою привычную работу. Первым делом — разогнать мрак. Ну, тут особо трудиться не приходится, поскольку во всех мирах богами установлено раз и навсегда: солнце встало — темень ретировалась. Следующая победа далась жаркой звезде с лёгким напряжением — уж больно хитрым оказался пройдоха-туман. Если с равнины он сбежал довольно быстро, поднявшись в воздух и образовав красивые пасторальные облачка, то в лощинках и низинках он надумал организовать оборону, и чуток посопротивляться. Изобретательно прятался сырой хитрюга в густом кустарнике и изо всех сил цеплялся своими длинными седыми патлами за поросшие острой осокой кочки.

Вот оттуда, из мест всё ещё укрытых непроницаемой молочной завесой и появились многочисленные группы людей. Было в каждой из них человек по пять-шесть, и они целенаправленно продвигались от окраин поля сражения к его центру, по пути внимательно оглядывая павших и…

— Они похожи на обыкновенных мародёров? — без всякой радости в голосе спросил Уланд.

— Не тешь себя надеждой, — последовал жёсткий ответ. — Слишком многочисленны. Слишком организованны. Слишком… О, дьявол! Ты видишь то же самое, что и я?

Шрам молча кивнул. К чему слова, когда всё встало на свои места. Вот одна из групп обнаружила что-то, а вернее кого-то, кто её сильно заинтересовал. С такого расстояния друзья не имели возможности с уверенностью определить, на кого натолкнулись эти таинственные личности: на воина из армии Алагара или на их вчерашнего противника, но увиденное, заставило дворян крепче сжать рукояти своих мечей. Вновь прибывшие, с добычей (а то, что служивый был для них именно добычей, сомнений не вызывало) не церемонились. Ударами, пинками и уколами пик они подняли несчастного на ноги, сноровисто обыскали, заломили ему руки за спину и проворно связали, не забыв при этом накинуть петлю на шею пленённого. Работорговцы действовали на удивление слаженно.

— Хорошо обучены, сукины дети! — не мог не похвалить их бравый служака Пух. — Придётся с ними повозиться.

Уланд искоса взглянул на приятеля.

— Надеешься отбиться?

— Нет, — был краткий и ёмкий ответ.

— Чего тогда такой радостный, будто только что наставил рога наследнику трона?

Пух картинно приподнял брови:

— Ой, Шрам ты сегодня совсем кислый, прямо как лимон, облитый уксусом. Тебя, что уже и хорошая драка не радует?! Тем более что у меня есть сильное подозрение — будет она у нас последней.

Розовощёкий Пух вряд ли ошибся бы в своём пессимистичном предположении, если бы обладал всей полнотой информации о заметивших их и уже приближающихся людях. Сейчас двум измотанным, еле держащимся на ногах Мечам Короны противостояли действительно опасные противники — члены самой крупной банды работорговцев в южной части Силизийского султаната, того задиристого государства, с правителем которого повздорил король Алагара. И быть бы гордым алагарским дворянам пошинкованным острейшими силизийскими ятаганами подобно огородному овощу —  капусте, если бы не одно, но крайне важное обстоятельство: работорговцы поставляли бойцов хозяевам гладиаторских школ. По этой уважительной причине они крайне не любили портить хороший товар. И если вышеозначенный товар имел глупость огрызаться, кидаться в драку или пытаться причинить себе какой бы то ни было ущерб, силизийские «гуманисты» прибегали к помощи людей со специфическими знаниями и умениями, а именно… Но не будем торопиться. Пока что их заприметили и немешкотно приступили к исполнению своей не совсем благородной, но хорошо оплачиваемой работы две группы злых, белозубых и отлично вооружённых мужчин.

— Одиннадцать, — пересчитал врагов Шрам, — пока одиннадцать. — Он отстегнул от пояса флягу и сделал огромный глоток. — Хорошо. Допивай, не пропадать же добру.

Их могло быть и больше, но старший, здоровенный детина Банча–Угу украшенный багровым рубцом, идущим через всю его бородатую рожу и подарившим ему пожизненный оскал, оставил в тылу полдюжины бойцов с конкретным указанием стеречь уже пойманных пленников. Последних набралось изрядное количество, вот только выглядели они не очень — израненные, контуженные, изнурённые. Кое–кто из них явно не осилит долгого пути до стен святого города Иль-Ахаб, в котором благодаря Миродержцу Ирвету (кто бы усомнился в его мудрости!) находится самый большой невольничий рынок в южных обитаемых землях. Ий-яй-ха, явный убыток! А бородатый господин убытки искренне не жалует, не любит их всем своим сердцем и сильно из-за них огорчается. И чтобы избавить себя от излишних огорчений и нездорового сгущения крови в своих жилах, что неминуемо ведёт — избави Миродержец Ирвет — к ослаблению мужской мощи, рубцованный, красномордый вожак очень хочет заполучить этих двоих неправильно верующих, кои столь щедро наделены телесной силой. Издалека видать — шибко здоровые бугаи! Но ведь это совсем неплохо. Это, наоборот очень даже хорошо! Вот сейчас этих излишне отягощённых плотью дикарей обложат плотным кольцом умелые башибузуки по всем правилам охоты и для начала постараются дипломатично успокоить деревянными дубинками, дабы не причинять серьёзного вреда здоровью и не портить «товарный вид». Им и так, по всей видимости, требуется лекарь. Так для чего усугублять положение… и  увеличивать расходы? Детина жутко перекосил свою и без того отвратную рожу: расходы — такое неприятное для слуха слово.

— Побережней с ними, — рявкнул он. — Стукните по темечку, спеленайте покрепче и дело с концом.

Среди работорговцев, как лёгкий ветерок по опавшей листве, прошелестел приглушённый ропот: «Стукните… Спеленайте…» Банче-Угу легко говорить, он в драку не полезет. Он — да ниспошлёт Миродержец Ирвет сто семьдесят три чирья на его седалище! — будет скрываться за их спинами до последнего момента. А ежели этот «последний момент» наступит, что вполне вероятно, поскольку впечатляющие габариты нечестивых почитателей неправильного божества сумели разглядеть все охотники на людей, а не только Банча-Угу, то вожак «смело» бросится наутёк, во всю глотку призывая Аах-Кушта, того самого человека со специфическими умениями. Ему, кстати будь сказано, положено быть здесь среди охотников. А его нету. И где только таскают этого распроклятого мага развратные приспешники Властелина преисподней?! Кое-кто из работорговцев тайком принялся озираться, стараясь глазами отыскать тощую, задрапированную в длинные одежды фигуру штатного чародея. Фигура отыскиваться никак не желала. Зато в пределах видимости явственно обозначился раскормленный ленивый мул, двужильная животина со скверным характером — любимый верховой зверь достопочтенного мага. Наступавшие заметно повеселели: если эта скотина здесь, стало быть, и её хозяин, где-то неподалёку. Скорее всего, укрылся за каким-нибудь пригорком от посторонних и излишне любопытных глаз, для того, чтоб в уединении набить полные ноздри своего длинного и кривого носа отборным угольно-чёрным порошком к-хем. От сей дорогущей субстанции, что собирают оливковокожие гоблины в горных пещерах, обжитых, а затем покинутых грифонами, мысли приобретают особую чёткость, глаза — зоркость на зависть любому орлу, руки наливаются силой и мощью едва ли меньшими, чем обладают лапы матёрого орквуда и вообще жизнь кажется прекрасной сказкой. Да, вот ещё что — заклятия творятся с удивительной лёгкостью и поразительной эффективностью. Это в плюсе… Есть у этого замечательного вещества и некоторые минусы, и правду сказать минусов куда как больше. Но кому хочется думать о неприятном, особенно после третьей понюшки. Когда, как утверждают знающие люди, перед вдохнувшим сами собою открываются врата рая и на счастливчика мощным потоком низвергается немыслимая благодать, а точнее — жирное, животное удовольствие. И тут самое главное удержаться от понюшки номер четыре, после которой в живых остаются считанные единицы, а в полном разуме — никто. Аах-Кушт пару раз (в качестве научного эксперимента) пренебрегал этим святым, для каждого потребляющего к-хем, правилом. В результате чего из былого силача и умелого фехтовальщика превратился в ходячую развалину преизрядно смердящую отвратным запахом гниющей плоти. Да и вменяемым его едва ли кто рискнул бы назвать. Говоря по чести, разум его навеки заплутал, где-то между седьмым небом непреходящего благословения и вечной чернотой Неизбывной Пустоты. Огромность и необъятность вышеобозначенной территории лишала Аах-Кушта даже маломальской надежды на  повторное обретение потерянного разумения. Однако дело своё он знал хорошо… на беду двум измотанным Мечам Короны.

Обложили их плотно — мухи и те с трудом протискивались. Вот уже и сети расправили. Однако ятаганы из ножен не вынули, держали разбойнички в рученьках своих не очень мозолистых увесистые, окованные медью дубинки.

— Живьём взять хотят, — хищно оскалился Розовощёкий Пух, на щеках которого из-за обильной кровопотери не осталось даже следа от былого румянца.

— Ну и дураки, — спокойно высказал свою точку зрения Уланд Шрам, человек, которого опасался даже неустрашимый гигант.

Уланд медленно провёл указательным пальцем своей левой руки по правой щеке. Хорошо знающий его Пух зажмурился: что сейчас будет? Совершенно неожиданно для скуластых детей султаната Шрам прыгнул далеко вперёд. «Хох»! Пух открыл глаза и поспешил присоединиться к вошедшему в боевой раж другу. А силизийцы вдруг совершили открытие. Оказывается, их сплочённые шеренги могут редеть не просто быстро, но стремительно.

— Аах-Кушт!!! — пронзительно завизжал сообразительный Банча-Угу, подхватывая длинные полы своего баснословно дорогого халата, и резво увеличивая расстояние между своим монументальным задом и парой бесноватых великанов. Делал он это не очень эстетично, подпрыгивая на манер тугустанского  трёхрогого козла. Но до грациозности ли здесь, если и минуты не минуло, а из одиннадцати его матёрых мамелюков в живых осталось… Ох, некогда считать! — Аах-Кушт! Где ты прячешься, отвратный последыш ящера-трупоеда и матки термитов?!

Только чрезвычайное душевное волнение заставило бородача столь непочтительно взывать к сумасшедшему колдуну.

К отчаянному воплю удалого Банчи-Угу добавился жиденький хор его уцелевших бойцов:

— Аах-Кушт!!!

И он услышал… Услышал но откликаться не стал. Не из лености или трусости — из презрения. Аах-Кушт до оскомины на зубах презирал тех, с кем ему приходилось… сотрудничать.

К-хем, К-хем… Запашистая пыль, чёрная, как душа детоубийцы; желанная, как весь гарем силизийского султана; ядовитая, будто нектар изумрудного тюльпана, того цветка, что неверные жёны тайком кладут под подушки опостылевшим мужьям. Это всё ты к-хем. И название у тебя (кто только такое придумал?) похоже на кашель старого чахоточного стеклодува.

Почему именно стеклодува? Аах-Кушт нервно пожал плечами в ответ своим неуместным мыслям.

Разве торговать людьми это достойное дело для (Аах-Кушта вновь передёрнуло) почти выпускника ГПУ (Гоблинский Пещерный Университет). И не просто почти выпускника, а… Об этом лучше не вспоминать.

Маг-работорговец неуверенной, странно вихляющей походочкой начал взбираться на влажную макушку неказистого холмика. С кряхтением, сопением и шипением одолел он подъём и стал с немалым интересом наблюдать за тем, как пришлые варвары методично сокращают поголовье его единоверцев.

— Однако, — хмыкнул он почти восхищённо. — А я уж думал, что совершенно разучился удивляться.

Силизийских упырей, незнающих страха степных волкодавов и т. д. и т. п. резали как… Ох, как красиво их резали!

Он запустил свои костлявые, обтянутые сухой пергаментной кожей пальцы под ярко-оранжевый тюрбан (единственный светлый предмет во всём его траурном одеянии), поскрёб потную лысину длинными абсидианово-чёрными ногтями, влез ими в незаживающую язву, взвыл от боли и вдруг принял неожиданное даже для себя самого решение:

— А не буду я их убивать!

Вот так бывший студент одного из самых престижных университетов магии решил судьбу двух блистательных дворян королевства Алагар.

С разных концов обширной равнины к месту кровавой сечи стали подтягиваться недобрые силизийские парни, дабы помочь своим упокоить чужих. Аах-Кушт, что-то гортанно прокаркал, и сбивающееся с ног ретивое подкрепление поубавило прыти. Оно и понятно — предупреждает колдун своих необразованных коллег, что уже волшбу творит, мол, сунешься ближе и тоже под воздействие чар угодишь. А чары худющего кудесника с самого его розового детства отличались повышенной вредоносностью. Только вот если говорить всю правду, то Аах-Кушт криком своим, останавливая обозлённое воинство, меньше всего беспокоился о здоровье своих башибузуков, просто, если не уследишь, они ведь этих пардусов (он так и подумал «пардусов») издалека стрелами утычут, презрев мужество и немалую материальную выгоду. На мужество, благородство и прочую возвышенную чепуху колдуну было ровным счётом наплевать. Но плевать на деньги… не-ет. А эти двое стоили больших, даже очень больших денег. Только нужно знать, кому запродать столь неугомонный, а стало быть, проблемный «товар». Аах-Кушт знал. Потому и плёл сейчас сложную паутину удушающего заклятия. Именно удушающего, поскольку ни чем иным осатаневших бойцов было не угомонить. Боли они не страшатся — это любому видно. А, безошибочно определив, что сии сорванцы принадлежат к алагарскому благородному сословию, Аах-Кушт быстренько сообразил, что и смертью их не очень-то напугаешь. Но ведал силизийский эрудит простую истину — смерть смерти рознь. Дворянчики эти, не моргнув глазом, выступили против одиннадцати недругов, точно так же вышли бы и против сотни. Умирать, так чтоб красиво! Правда, ничего красивого в умирании чародей не видел, но у аристократов свои причуды. Аах-Кушт был уверен, что и лучников эти двое не особенно испугаются, а вот удушения… По каким-то, ему неизвестным причинам, алагарские дворяне больше всего на свете опасались позорной, по их мнению, гибели от петли, удавки, или  вот, как в данном случае от удушающего заклятия.

—  Смиритесь, никуда не денетесь, — с усмешечкой на бледных губах шептал «добрейший» маг. — А не смиритесь, так я усмирю. Уж будьте уверены.

И не солгал — усмирил. Хоть и не без непредвиденных сложностей.

Первым на колени рухнул несгибаемый гигант. Вот эта гора мускулов выпустила из своей лапищи иззубренный меч. Вот одной рукой за грудь хватается. А вот вторую клешню к шее потянул, стараясь пальцами разорвать невидимую удавочку.

— Хе-хе-хе-хе, — возрадовался Аах-Кушт, — что твоё мясо боец, против Высокого Искусства боевой волшбы? Ничего. Меньше чем ноль.

Не слышал этого смеха Розовощёкий Пух, и слов этих не слышал. Он вообще ничего уже не слышал. Молча — ком невидимой пакли забил горло, — повалился он на залитую своей и вражеской кровью землю и затих.

— Успокоился, буян, то-то… — удовлетворённо произнёс маг-работорговец. — Теперь и за приятеля твоего можно всерьёз взяться. Упорный оказался приятель. Хм, даже удивительно.

«Приятель» сдаваться не желал, ну ни как не желал. Аах-Кушт напрягся, поддал жару в заклятие. Силы добавил. Даже потоки маны перенаправил с поверженного великана (он всё едино уже не опасен) на этого…  упорного, одновременно уплотняя и скручивая их в почти видимые жгуты. Впустую.

— Чтоб тебя!.. — с большим чувством сказал сильно озадаченный поглотитель к-хема. — Да заклятием такой силы я могу упокоить два десятка своих головорезов на веки вечные!

Уланд Шрам уже давным-давно перестал осознавать происходящее с ним. Человек по прозвищу Уланд если и не умер, то отступил во тьму бессознательного. За то на волю во всей своей силе, мощи и уродстве вырвался древний зверь. Та самая скрытая, потаённая и сдерживаемая часть естества, которая в обычной жизни вредна и опасна, но в минуты смертельной угрозы помогает человеку выжить. Зверюга Уланд Шрам обозрел окрестности, увидел врага — жердеподобного дядьку с пакостным характером, — удовлетворённо рыкнул и, на полном серьёзе, вознамерился им «пообедать». Тело сержанта Панцирной пехоты, почти лишённое разума, за то переполненное животной яростью, двинулось в сторону опаснейшего противника, ведомое лишь ненавистью и инстинктом самосохранения. Шрам механически переступал через тела поверженных людей, вцепившись взглядом в маячившего невдалеке колдуна, и всеми силами старался не выпустить его из фокуса. Скелетообразный мужичок занервничал. Ручонки его замелькали, как-то суетливо. Плечики, и так не знавшие покоя, сейчас задёргались и вовсе бесконтрольно. Да и вообще вся фигура и так-то не отличавшаяся внушительностью, приобрела вид жалкий, почти затравленный. Колдун боялся. Боялся впервые за долгие годы, прошедшие со времён его ученичества.

— Может тебе ещё и члены сковать? Так я могу, — хрипло выдавил он. — На, вот с этим поборись.

Аах-Кушт пронзительно взвыл, и выдал такую пляску Святого Витта, что приобрёл полное сходство с буйно помешанным. Шрам споткнулся. Зашатался. И не упал. Маг взбеленился:

— Угроблю, тварь!.. Наплюю на жирный бакшиш, наплюю на дневную дозу к-хема и угроблю! Святым именем Миродержца Ирвета клянусь!

Между Шрамом и Аах-Куштом оставалось менее семи футов. Уланд занёс меч… и рухнул как подкошенный. Зверь был повержен. Банча-Угу с тяжёлым вздохом отёр пот со своего морщинистого лба и почти влюблено посмотрел на деревянную дубинку, позаимствованную у кого-то из своих подчинённых, оружие, в общем-то, недостойное настоящего мужчины и взятое в руки только по причине серьёзности момента. Не каждый день предоставляется возможность оказать услугу этому заносчивому и чванливому, но такому необходимому в их нелёгком деле колдуну Аах-Кушту. Теперь появился повод завести разговор и об увеличении доли отважного Банчи-Угу после реализации такого беспокойного и, по всей видимости, умопомрачительно дорогого «товара». Иначе, зачем маг так стремился не убивать этих двоих, даже жизнью своей бесценной рисковал? И Банча-Угу рисковал, а это нехорошо, поскольку риск вызывает душевное волнение и неприятную слабость в коленях. По этой уважительной причине маг просто обязан щедро вознаградить своего спасителя. Банча-Угу даже зажмурился и зацокал языком, когда представил, сколько золотых монет надеется получить бесноватый волшебник за этих неукротимых львов, за этих яростных пардусов, за этих кровожадных дэвов в человечьем обличии. В мозгу разбойника-торгаша начала ткаться липкая паутина мыслей. Вай, как мало времени! Не успеть составить хорошую проникновенную речь. Приходиться надеяться, что великолепный маг может оказаться никудыш… э-э… не очень хорошим купцом. Тогда, поднаторевший в базарном словоблудии Банча-Угу, сумеет увеличить свой доход, особо не расточая драгоценные перлы своего красноречия. Вполне может оказаться, что всё будет не так уж сложно. Многоопытный Банча-Угу глубоко вздохнул, положил пухлые руки на жирную грудь, нацепил на рожу самую добродушную из всех своих кривых улыбок (лучше от этого выглядеть не стал) и начал:

— Глубокочтимый Аах-Ку…

— Четверть, — каркнул колдун, поворачиваясь к оторопевшему спасителю спиной.

Что?! Не может быть! Всё оказалось даже проще, чем он думал. Но вот результат!.. С таким результатом Банча-Угу был категорически не согласен. И он решился на вторую отчаянную попытку.

— Многоуважаемый Аах…

— За этих двоих добавлю четверть, а станешь надоедать, снижу премиальные до одной седьмой, — произнесено это было с таким змеиным шипением, что сообразительный работорговец мигом смекнул, что терпение у зловредного колдуна истощилось и, чего доброго, в случае третьей опрометчивой и безрассудной попытки поторговаться, вместо обещанной седьмой части прибыли можно схлопотать какое-нибудь мерзкое заклятие. А уж по этой части Аах-Кушт без сомнения большой дока. Как зарядит чем ни попадя, будешь всю оставшуюся жизнь на шести лапах в навозе ползать.

Банча-Угу захлопнул свою пасть, стёр с морды так и не пригодившуюся улыбку и снова глубоко вздохнул, на сей раз разочарованно, почти горестно. А невежливый, неучтивый и нежелающий торговаться колдун нетвёрдой походкой направился к своему мулу. Плечи Аах-Кушта привычно подёргивались, руки не знали покоя, а мысли упорно крутились вокруг одного и того же: как хочется нюхнуть к-хем. Хотя куда ещё нюхать?! И так из ноздрей сыплются две струйки отравившего его кровь, разум и душу, порошка!

Глава 2

Возвращение на этот свет было медленным и очень, очень мучительным. Шрам сначала стонал, потом выл, затем кашлял и, наконец, начал сыпать проклятиями.

— Этот жить будет, — пробился чей-то голос сквозь кровавую вату, которая всё ещё отделяла его сознание от немилосердной действительности.

— А другой?..

Ответа Уланд не услышал. Возможно, тот, к кому был обращён вопрос, развёл  руками или пожал плечами. Какая, казалось бы, разница? Но израненный боец отчего-то внутренне напрягся. Для него это оказалось чересчур. Кровавая вата тут же превратилась в багровую трясину, в которой утонул весь мир. Ну и чёрт с ним, он и без Шрама обойдётся, а Шрам, покуда, без него!

*    *    *

Детям строго настрого было запрещено ходить в западную часть Лихтенгерского леса, и на то было две веские причины. Первая: ходили упорные слухи, что где-то там, в чаще, поселился зловреднейший маг, избравший своей специальностью странное сочетание друидизма и некромантии. И вторая: рядом с зарослями самого колючего в мире дикого крыжовника было логово целого семейства хищных зубоскальных ежей.

У детей же, по большей части у мальчишек (хотя случались и исключения), было как минимум три причины для нарушения запрета. Все три были напрочь лишены малейших смысла и логики. Но… разве может прийти кому-нибудь в голову требовать от сорванцов невозможного?! Итак, преступим к перечислению с пояснениями…

Причина номер один — крупные, сочные, фантастически вкусные ягоды дикого лесного крыжовника, кустарника высотой в добрый десяток футов, непроходимые дебри которого могли сдержать отряд лёгкой кавалерии, но были совершенно бессильны против зубоскальных ежей и, естественно, мальчишек. Ягоды — это да! Ягоды — это понятно. Вернее было бы понятно, если бы не одно «но». Зачем тащиться в этакую даль, рискуя сгинуть в Лихтенгерской чащобе или, как минимум, набить разнокалиберных шишек и ободрать коленки, если предусмотрительные взрослые засадили тем же самым диким крыжовником всё подножие южной крепостной стены герцогского замка? Сам Его Светлость отдал соответствующее распоряжение и строго-настрого запретил страже гонять детишек от колючих зарослей. Пусть лакомятся ягодами, оболтусы, сколько влезет, лишь бы в лес ни ногой. Оболтусы же, в силу возрастной неподсудности герцогскому правосудию, плевать хотели на «одомашненный» крыжовник и продолжали шастать в такой пугающий и от того ещё более завлекающий лес.

Второй причиной было то самое семейство ёжиков. Ну, как спрашивается удержаться от соблазна и не пробраться в заросли, чтобы хоть одним глазком посмотреть на этих красавцев? Животины сии были размером с хорошо, ну очень хорошо, кормленого хряка с зубищами едва ли меньшими чем клыки матёрого чащобного секача (водится такая зверюга в сумеречных лесах Амальгеи). Собственно именно из-за этих самых зубов они и получили прозвание зубоскальных. А как ещё их именовать прикажете, если зубки крепки, что твой базальт и каждый из них в отдельности похож на изъеденный ветрами скальный утёс в миниатюре. Да и привычка ежей скалиться по поводу и без оного ни мало поспособствовала приобретению ими такого прозвания. Нрав у хищных ежей был ещё более колючим, нежели их спины, хоть в подобное верилось с большим трудом. И то правда, как в такое поверить, если «зубоскалы» были счастливыми обладателями «подшёрстка» — небольших иголок едва ли превышающих дюйм, — и настоящих стилетов —  игл в полтора фута длиной, природной крепости и остроте которых люто завидовали таинственные звери — дикобразы. В общем, это были милейшие зверушки, способные в одиночку одолеть медведя-трёхлетку, не особо при этом умаявшись. Увидеть их и остаться невредимым уже само по себе великое везение и проявление нешуточной доблести со стороны пустоголового героя, возраст которого ещё не перевалил за страшную цифру — четырнадцать. Именно поэтому ни один взрослый человек не мог взять в толк, как в детские головки могла втемяшиться безумная идея поймать ежонка и прослыть самым лихим парнем во всём Лихтенгерском герцогстве, а может и во всём Алагаре. Вот она причина номер три! Самая глупая! Самая безрассудная! Самая бестолковая! Стоит «нормальному» человеку перевалить через шестнадцатилетний рубеж и он уже не помнит, что ещё вчера (ну, хорошо — позавчера) сам крался сквозь колючие заросли крыжовника, с замиранием сердца прислушиваясь — не раздастся ли поблизости характерное похрюкивание малолетнего зубоскального сластёны…

Похрюкивание не раздалось. Зато послышалось другое — грубое, хриплое, густо приправленное ароматом лука:

— Во, глянь-ка, губищами зачмокал. Видать вдругорядь очухаться надумал.

А произнесено это было на языке Зибильдара. Население этой небольшой страны всегда отличалось особой воинственностью. Оттого зибильдарцев с охотой нанимали правители разных государств. Поговаривали, и не без оснований, что и королевская семейка Алагара была не прочь поставить под свои знамёна несколько тысяч этих бравых вояк. Но…силизийский султан заплатил больше. И теперь… Теперь Уланд Шрам только что вынырнувший из мутных глубин полусна, полубреда, остро пожалел, что не остался в них навсегда. Но делать нечего, раз обрёл сознание и был по глупости в этом уличён, разлепляй гляделки… и живи.

Сержант Панцирной пехоты Уланд Шрам открыл глаза и принялся осматриваться. А смотреть-то оказалось особо и не на что; две страхолюдные рожи, с которых ещё не была смыта чёрно-жёлто-зелёная боевая раскраска — это зибильдарцы (чтоб им много всего неприятного в…), а рядом разлёгся Розовощёкий Пух. Кстати выглядит боевой соратник хуже некуда: на губах розовая от крови пена, весь обмотан бинтами, морда осунулась, глаза запали. Ещё одна немаловажная деталь — руки и ноги человека-горы были накрепко скованы добротными, без следа ржавчины, кандалами. Такие же «украшения» ограничивали свободу движений зибильдарцев и самого Шрама. И вся эта композиция была живописно огорожена деревянной решёткой, собранной из замечательно толстых кольев. Такую декорацию даже Пух, будь он здоровым и злым, а не таким как сейчас, и то бы не в раз сокрушил. Да-а было от чего закручиниться сыну дворянскому, которому по родовитости и по заслугам собственным светили чины немалые, чины государственные. Ибо в Панцирную его королевского величества пехоту шли только отпрыски родов благородных, не за деньгами шли — из чести! И нашивать зеркальные кирасы не гнушались не токмо какие-то там бароны, но маркизы и герцоги. Потому как из алагарской Панцирной пехоты пролегал прямой путь к славе, влиянию, власти, могуществу… если, конечно, не лишишься живота своего за шесть обязательных лет. Но кого из молодых сорвиголов мог остановить подобный пустяк?!

Беспокойный нрав нынешнего правителя Алагара  Ортубазана 4 частенько втягивал государство, как в мелкие региональные конфликты, так и в полномасштабные войны. Ругаться с соседями Ортубазан обожал. Его хлебом не корми — дай чьи-нибудь пределы нарушить. Ну а где война, там и цвет алагарского воинства — шестьсот бойцов тяжёлой Панцирной пехоты в сверкающих зеркальных кирасах. Надо отдать должное его неугомонному величеству — воевать он умел. К тому же был до бесстыдства везучим. Но не в этот раз… Уланд Шрам тяжело вздохнул и принял сидячее положение. Уж коли сподобился угодить в переплёт, то не канючь и начинай мозговать, каким манером из него выкручиваться станешь, а лежать колодой — это не для Шрама. И не для Пуха; вон глазёнки распахнул и на окружающую действительность любуется.

— Оклемаешься, Пух? — хрипло прошептал Уланд. — Я тебя очень прошу, не загнись тут, в этой поганой клетке.

Розовощёкий возмущённо булькнул кровавой пеной и старательно сложил грандиозный кукиш, который попытался поднести к самому носу дорогого друга… кандалы не дали.

— Выживешь, — усмехнулся  Шрам. — Ну и хорошо. Значит, ещё не всё потеряно.

Он поудобнее устроился в углу клетки и смежил веки. Нужно было о многом подумать, взвесить все факты и решить, — чёрт возьми! — как выбираться из плена.

Клетка, в которой находились узники, была установлена на дощатой повозке с огромными, в рост Розовощёкого Пуха, колёсами. Четвёрка сытых волов, впряжённых в этот примитивный экипаж, влачила его медленно, размеренно, неуклонно к известной их вознице цели, к неизвестному будущему плененных. Кстати, людям, находящимся в клетке, можно сказать, повезло. Им, по крайней мере, не приходилось идти пешком, оглашая окрестности немелодичным перезвоном своих цепей. Остальным бедолагам, угодившим в цепкие лапы силизийцев, пришлось гораздо хуже. Им кое-как перевязали раны, полученные во вчерашнем бою, но на этом все заботы об их здоровье и закончились. С заломленными назад руками, с тяжёлыми колодками на шеях и оковами на ногах,  то и дело понукаемые безжалостными охранниками, понуро брели они по извилистой пыльной дороге. Шрам не мог не отметить большое количество захваченных людей. Наверняка здесь были не только те, кого работорговцы повязали на месте вчерашней баталии, но и несчастные, не сумевшие за ночь убраться от него достаточно далеко. «Большая банда промышляет в этих местах, — подумалось Шраму. — Скорее даже не банда, а маленькая армия». Из-под полуприкрытых век он искоса глянул на зибильдарцев. Вот ещё одна странность: они-то силизийцам союзники. Не далее как вчера за местного султана кровь проливали, а ныне в одной клетке с побеждёнными алагарцами сидят. И если судить по побитым рожам и скованным ногам, забрались они сюда не по своей воле. Вот ведь, как всё хитро переплетено, есть над чем голову поломать. Но, как на грех ни единая здравая мысль в этот раз так и не посетила растревоженный разум алагарского аристократа. Видимо, обстановка к глубокому анализу ситуации не располагала — ни тебе камина, ни удобного кресла с высокой спинкой, ни привычной трубочки, набитой ароматным табаком, даже кубка с любимым хинейским, и того нет. А может, сказалось лёгкое сотрясение дворянского мозга, но кроме ужом вползшей мыслишки: «А и хорошее же пиво варила трактирщица Семнина, да и собой была ох как недурна!» —  на ум ничего не пришло. О том, кто была эта самая Семнина, история умалчивает, а у самого Шрама выспрашивать было бесполезно — ни черта не скажет, тот ещё темнила. И раз уж не вышло измыслить что-либо конструктивное, и трепать языком не было ни сил, ни охоты, а скрасить вынужденный «досуг», было как-то нужно, то волей неволей стал наш сержант прислушиваться к тихой беседе двух пленных зибильдарцев, благо языком товарищей по несчастью Шрам владел в совершенстве. Белая кость, голубая кровь ничего не попишешь — образование он получил блестящее! Кроме зибильдарского, Уланд мог говорить ещё на двух иностранных — силизийском (врага надо знать!) и цинтонийском (его он выучил без всякой необходимости — просто из прихоти). К тому же умница дворянин неплохо понимал речь дроу. И уж совсем удивительно, что при нужде, с грехом пополам, он смог бы перекинуться дюжиной фраз даже с гоблином на его родном наречии. Почему удивительно? Да всё очень просто — в Алагаре гоблинов днём с огнём не сыскать, то есть учить недоросля тому, как по-гоблински будет «хочу пожрать и выпить» было некому. И никаких книжек в библиотеке отца, написанных на этом языке, юный продолжатель знаменитого рода видеть не мог, потому, как своей письменности гоблины не имеют, не особо, правда, от этого страдая. У них даже профессура ГПУ читать не умеет. Так что, какими путями Шрам умудрился познакомиться с речью кривоногих уродцев тайна велика есть, даже для него самого. Зибильдарцы быстро смекнули — дьявол им, что ли нашептал?! — притихший в углу человек их слушает, и не просто слушает, но понимает. На мгновение они умолкли, а затем…

— Хватит притворяться спящим, — внятно произнёс один из них.

— И не думал, —  спокойно возразил Уланд.

— А чего тогда глаза закрыты? — со смешком полюбопытствовал второй зибильдарец.

— Так легче.

— Голова трещит? — был проявлен интерес, правда, без тени сочувствия.

Шрам решил не отвечать. Ну, их к Нечистому, этих двоих! Рыцарская башка и впрямь раскалывается, от чего Меч Короны зол на весь свет, словно рухнувший с горы тролль, а пустопорожние разговорчики он мог вести исключительно в благодушном состоянии. Он-то может быть только в благодушном, за то его друга хлебом не корми — хотя это утверждение спорное, — дай языком помолоть. Пух покряхтел, позвякал  «браслетами», помянул неласковым словом силизийских дворняжек и их зибильдарских подъедал, а затем елейным голоском, то и дело прерываемым хрипами и одышкой, поинтересовался:

— А вы, размалёванные, часом не лекари?

— О, и этот недобиток по-нашему балакает, — почти обрадовался один из «размалёванных».

— Это хорошо, — поддержал его другой. — Не нужно будет ругательства переводить. — И незамедлительно выдал такую длинную и цветистую тираду, что бывалый ветеран Пух, слышавший на своём веку много недобрых пожеланий в свой адрес, завистливо присвистнул. Вернее попытался. Распухшие, на манер оладий, губищи не позволили. Вместо предполагаемого заливистого свиста, Розовощёкий огласил окрестности громким бульканьем и оросил собственную физиономию густыми, клейкими слюнями.

Увидев такой ляпсус со стороны избитого громилы, один из зибильдарцев со смеху прыснул в кулак. Второй же подавился коротким смешком и громко заохал, видимо ему тоже крепко досталось от «гостеприимных» силизийцев.

Шрам разлепил вежды и внятно произнёс:

— Уланд. Уланд Шрам. Сержант Панцирной пехоты. Меч Короны Алагара.

Начало знакомству было положено.

Вчерашние лютые враги оказались очень даже милыми людьми. Во всяком случае именно так выразился Розовощёкий Пух, после того как представившись, обнаружил, что его прозвище не вызвало у зибильдарцев даже тени улыбки. Только один из них «каучуковый» крепыш с непомерно длинными руками сочувственно вздохнул, мол, вот ведь не пофартило парню. Но тут же получил от своего более сообразительного соратника локтем под рёбра и состроил на своей разбойничьей роже самое благолепное выражение. Вздоха его контуженый алагарец не расслышал. Оно и к лучшему; плен пленом, а превращаться в паяцев ни зибильдарцы, ни гордый сын Алагара Шрам не желали. О Розовощёком хотелось бы скромнейше умолчать, но куда там!.. Пух всегда плевать хотел, как на мнение большинства, так и на прочие демократические выверты и потому какого фортеля, и в какой момент можно от него ожидать не представляли себе даже всезнающие небожители. А ведь и ждать-то недолго осталось.

«Каучуковый» прозывался Брегном и слыл у себя на родине за простого молотобойца, не лишённого, однако, чувства собственного достоинства.

— Свободнорожденный сын свободных родителей! — подчеркнул он особо.

Другой же зибильдарец, размазывая по лицу уже не нужную боевую раскраску, представился куда более цветисто. Впоследствии ни Уланд, ни Пух, как ни старались, не смогли припомнить всех титулов этого достойного офицера. В их головах отложилось только, что кличут его Флогрим цез Олатроон.

— Как-как? — переспросил вдруг оглохший на оба уха Розовощёкий. И тут же получил вполне исчерпывающий ответ  на языке родных осин, щедро приправленный милыми сердцу выражениями, без перевода понятными любому военному человеку. Флогрим цез Олатроон маркиз ла Куэнта и пр. и пр. из столичного патрицианского рода, тоже оказался высокообразованным дядькой, с чувством юмора, ошлифованным в зибильдарских казармах. А ещё он не плохо разбирался во внутреннем укладе султаната и поспешил огорошить невежественных в этом специфическом вопросе алагарцев новостью:

— Хреново, господа, что нас в телегу посадили!

Возница, обряженный в цветастое тряпьё, хлестнул хворостиной обленившихся быков, обернулся к разговорчивому «товару», белозубо ощерился и радостно закивал наголо бритой башкой. Тут уж Мечам Короны без всякого толмача стало ясно, — правду-матку режет разрисованный, — хреново, совсем хреново!

Уланд, презрев шум в своей головушке, тут же пристал с расспросами. Ну и получил ответы, от которых впору было либо завыть, либо зубами перегрызть решётку, накинуться на охрану и принять геройскую кончину во спасение рыцарской чести.

— Это что же такое получается? — сокрушался Шрам. — Подними мы лапки кверху, и у нас был бы верный шанс возвратиться в Алагар?

Флогрим кивнул. Брегном поддакнул.

— Наших зибильдарцев, скорее всего, передадут чиновникам султана. Не безвозмездно, конечно. Правитель здешний, мужчина прагматичный. Ему с местными преступными группировками ссориться не с руки. Здесь, в султанате, сразу и не разберёшь у кого больше влияния, то ли у султанской семейки, то ли у главарей бандитских кланов, которые, если глубже копнуть, тоже государю родня. Может статься, что ни те, ни другие не обладают всей полнотой власти, а верховодит в стране, какая ни будь «третья» сила. Скажем, орден ассасинов — вполне легальная организация платных убийц!

— А что будет с алагарцами? — задал Пух ожидаемый вопрос.

— Ваших — на рынок рабов! — отрезал Брегном.

— Но не всех, — внёс коррективу маркиз. — А только тех, кто за себя выкуп внести не в состоянии.

— Да ещё нас с тобой, Пух, — подвёл итог Шрам. — Мы ВСЕ, — он специально выделил это слово, давая понять, что не разделяет больше узников клетки на алагарцев и зибильдарцев, — проходим особой доходной статьёй, если я правильно понимаю.

— Ты понимаешь правильно, — подтвердил его умозаключение титулованный наёмник.

— Та-ак, — протянул Пух, — теперь понятно, почему мы с таким «комфортом» путешествуем. Непонятно только куда?

— Для начала в Иль-Ахаб, столицу султаната. А куда потом, понятия не имею, — равнодушно пожал плечами маркиз. И Шрам удивился этому равнодушию: ну не походил Флогрим цез Олатроон на сломленного невзгодами человека. Опять же было совершенно неясно, какого рожна он делает в компании двух задиристых алагарцев.

— Героизм наказуем, — изрёк зибильдарец, будто прочитав мысли Уланда. — Вот если бы мы, — он кивнул в сторону Брегнома, — сдуру в драку не полезли…

— Это как? — оживился Пух, и сразу стало ясно, что подобное заявление его «детский», неокрепший разум ни охватить, ни переварить не в состоянии.

Зибильдарцы переглянулись. На их лицах ясно читалось одно: «Вот ведь подкинули боги попутчика, не то лицедей великий, не то при рождении молотом ушибленный. Крепко ушибленный!»

— Это вон, как те, что своими ходулями дорожку топчут, — попытался пояснить непонятливому громиле рассудительный Брегном. Никто его, кстати, об этом слёзно не просил.

— Идти не желаю! — булькнул слюною Розовощёкий, продолжая строить из себя никем непуганого дурня. И Брегном, чьё чувство юмора находилось едва ли не в зачаточном состоянии, купился.

— Вот дубина! Ты дослушай сначала, а потом выступай.

— Дослушаю, — покладисто согласился Пух. — Но «дубину» я тебе обязательно припомню… Гном.

— Я — Брегном! — взвился молтобоец.

— А я что сказал? — округлил невинные очи здоровяк.

Зибильдарец рассерженно засопел, загремел цепями и на полном серьёзе вознамерился пнуть разлёгшегося алагарского болтуна. Вознамерился и пнул. Пух, терпение которого равнялось нулю, принял сидячее положение и, заскрежетав зубами от чудовищной боли во всём своём избитом теле, исхитрился, невзирая на оковы, отвесить зибильдарскому крепышу звучного леща. Брегном взвыл. Пух довольно ощерился. Уланд и Флогрим кинулись разнимать не в меру горячих парней. А погонщик мулов едва не вывернул себе шею, наслаждаясь бесплатным представлением, что давали в его колымаге измордованные комедианты. В конце концов, противоборствующие стороны под давлением своих более здравомыслящих товарищей вынуждены были заключить перемирие, напоследок «обласкав» друг дружку самыми крепкими словечками из своего небедного солдатского лексикона. После чего Брегном угомонился и только сердито сопел, а Розовощёкий, посчитав, что прожитый день прошёл не зря, довольно осклабился, растянулся на жёстком полу повозки и даже попробовал потянуться. Из этой затеи ничего не вышло — цепи были коротковаты.

— Эй, нечестивые выплодки навозного жука и алмасты! — подал голос силизийский возница. — Вы давно женаты? Лаетесь, как престарелые супруги.

— Заткнись!!! — в голос проорали Брегном и Пух. — И ты тоже!!! — тут же посоветовали они друг другу.

Шраму надоел весь этот балаган, и он с большим чувством обложил двух великовозрастных оболтусов на языке дроу. Флогрим поразил всех длинной тирадой сплошь состоящей из отрывистых щёлкающих звуков, и, заметив округлившиеся глаза алагарцев, наискромнейше пояснил, что таким образом он обругал бездарных скоморохов на одном из наречий летунгов. Естественно, что Розовощёкий не мог упустить случая блеснуть эрудицией и выдал:

— Ауче ё карачу балбес-ада! — выразив вот эдак цветисто восхищение глубиной познаний своих попутчиков, неугомонный Пух заслужил искреннюю похвалу силизийского возницы. Ибо кто, как не он, мог во всей полноте оценить красоту «ридной мовы». Но Пух не был бы Пухом, если бы удовлетворился столь ничтожным признанием своей исключительности. Что ему безграмотный силизиец? Ему подавай всеобщее поклонение! Поэтому, вслед за короткой фразой брошенной на «вульгарном» силизийском, последовал эмоциональный спич на ярком и образном языке эльфов, изрядно сдобренном острыми словечками оркских пиратов и для пущей выразительности подперчённом отборной бранью гномских мастеровых. Высказав таким неординарным способом своё отношение к собственной выходке, Розовощёкий на некоторое время умолк, видимо, ожидая бурных аплодисментов. Не дождался. Обиделся. И шумно запыхтел.

Миляга Брегном, дабы не отстать от коллектива, тоже решил поучаствовать в лингвистическом диспуте и даже успел раскрыть рот, да так и остался сидеть с раззявленной пастью, предоставив к всеобщему обозрению сомнительной красоты картинку — редкие из-за многочисленных кабацких неурядиц, жёлтые по причине постоянного жевания табака и кривые, ну какими мать-природа сподобила, зубы. А всё почему? А всё потому, что не шибко сообразительный, зато до крайности тщеславный свободнорожденный сын свободных родителей вдруг обнаружил, что ни единого экзотического языка не ведает. Однако внимание почтенной публики к своей персоне он привлёк. И из ситуации создавшейся как-то выпутываться нужно. Не сидеть же право слово целый день и хлебалом ловить жирных силизийских мух. Поэтому, выдержав паузу, которой бы обзавидовался любой бродячий актёр, раскрасневшийся Брегном, умно продекламировал:

— Ну-у-у… в общем, где-то именно так всё и было… Да… гм.

Пленённые дворяне переглянулись.

— Какими перлами красноречия ещё сбираешься поразить? — проявил живейший интерес Уланд. — Ты не тушуйся, излагай.

— И скольких же зубов ты недосчитываешься, милок? — елейным голоском полюбопытствовал Пух.

— А ты эльфийским эликсиром для освежения дыхания пользоваться не пробовал? — спросил Флогрим, ближе всех сидевший к теперь уже пунцовому молотобойцу.

— Да пошли вы все!.. — не выдержал Брегном.

— Они бы и рады, — вставил своё слово силизийский возница. — Да кто ж их на волю выпустит?

— Заткнись!!! — тут же последовал дружный рёв четырёх разгневанных мужчин.

Тяжела и незавидна участь военнопленного. Гаже, наверное, только рабство. И как прикажете себя чувствовать трём благородным господам и одному вольнолюбивому сыну гордого зибильдарского народа, которым выпала именно эта доля.

— Меня!! В рабство?! — без устали горланил Пух, рыком своим распугивая всю окрестную живность. — Да я… да их… да всех… — и далее в том же ключе.

— Я — раб? — вопрошал равнодушное пространство молотобоец Брегном, будто пробуя на вкус это слово. Слово звучало гадко, а «вкус» у него оказался омерзительным.

Шрам впустую воздух не сотрясал — пялился себе в небушко наблюдая за полётом битого годами и молью ковра, на котором восседал упитанный мужчина, и прикидывал в уме: а не свалится ли сей окаянец, если по нему, скажем, из аркебузы пальнуть (есть, говорят, у хитроумных дварфов такая полезная в хозяйстве вещица, что свинцовыми пулями бьёт всяких супостатов зело далеко и точно)? Проследив за взглядом Уланда, маркиз тягостно вздохнул:

— Да-а скорбны дела наши, господа хорошие. Клетка тесная — ноги не размять. Окрестности унылые — глаз ничуть не радуют. И даже в небе вместо симпатичных ведьмочек в коротеньких юбчонках, каковые порхают на мётлах у нас в Зибильдаре, маячит кругломордый толстяк и жрёт, как свин. Смотреть противно.

— Тебе, маркиз, в этом казусе винить некого. Ты свой выбор сам сделал. Я, кстати будь сказано, вас с Брегномом не понимаю. Ладно, нас силизийцы повязали. Мы им враги кровные. Вас-то за что?

Олатроон, как-то неопределённо передёрнул плечами

— Во-во, — напомнил о себе Розовощёкий, — меня тоже всю дорогу одна мысль донимает.

— Всего одна? Не густо, — подначил его молотобоец.

Пух на колкость никак не отреагировал

— Тебе, маркиз, и нужно-то было свой титул выкрикнуть. И если бы вас ваши вчерашние союзнички на волю и не отпустили — уж слишком жадны, —  то, по крайней мере, везли бы с большим почётом. А там, через месяцок, глядишь, папашка бы твой выкуп прислал. И всё — ты свободен, как моль в платяном шкафу. А коротышку силизийцы с тобой бы отпустили за мизерную доплату, так — в довесок.

«Довесок» зафырчал, что твой зубоскальный ёж, и здоровяк довольно осклабился — в цель попала шпилька. Маркиз коротко улыбнулся — оценил шутку, но глаза серьёзными остались.

— Папашка, говоришь?.. Он-то может, мошну бы и развязал ради сыночка непутёвого, кабы она была… ха… та мошна. Старик мой ни крейцера сам не скопил, а что было, то благороднейшим образом пропил и раздарил фавориткам, коих насчитывалось ровно шестьдесят семь.

— Неужто шестьдесят семь! — восхитился простоватый Брегном.

— Чего ж до семидесяти не дотянул? — это разумеется Пух, цинизм которого был известен если и не всему свету, то уж всему Алагару точно.

Флогрим отцовскую недоработку списал на промысел божий, особо в подробности не вдаваясь.

— Опять же я — продолжил он, — плоть от плоти его. Весь род у нас такой, чуть что не по нам, сразу в рыло, в смысле, перчаткой по лицу. Отчего вспыхивает драка, то есть разгорается конфликт. Дуэль, одним словом. А они строжайше запрещены. И вроде бы из поединка целым выходишь, и разные планы на последующую безгрешную жизнь строишь, а тут, как из-под земли, родственнички убиенного с судебными исками. Глазом моргнуть не успеваешь — возле порога твоего королевские приставы ошиваются, с предписанием: — Нарушили указ его величества, говорят, так будьте милостивы проследовать до узилища и ещё не забудьте оплатить установленный законом штраф.

— У нас в Алагаре такая же беда, — закручинился Шрам. — Опять же безобидные дворянские забавы: попойки с актёрками, плутовство в карты, соблазнение жён и любовниц видных сановников.

Олатроон понимающе закивал, мол, не без того.

— А до кучи — долги, — затронул Пух болезненную для маркиза тему, — неоплаченные.

— А куда без них, — развёл руками Флогрим на сколько позволяли оковы. — Я вот и на войну в спешке собирался, — признался он. — Торопиться был вынужден, поскольку не имел возможности выдержать осаду одновременно дюжины кредиторов, двух прекрасных герцогинь и начальника королевской стражи.

— Во! — встрепенулся Розовощёкий. — А этот от тебя чего хотел?

Представителю высшего зибильдарского общества не понравился тон, которым был задан этот вопрос.

— Не то, что тебе подумалось, орясина. Просто во время кутежа, в коем принимали активное участие родной брат нашего короля, законный наследник престола, кое-кто из министров и ваш покорный слуга произошёл… э-э… некий казус.

— Любовницу короля помяли? — предположил Пух.

— Ну-у… так, — скривился Флогрим. — Но она сама лезла. Так что это не в счёт.

— Корону потеряли?! — фантазия здоровяка была безгранична.

— Не-ет, — открестился маркиз. — Так поломали кое-чего… То есть я поломал.

— Чего ж такого ты, дитятко, своими шаловливыми ручонками поломать умудрился, что за тобою сам начальник королевской стражи не поленился явиться?

— С двенадцатью копейщиками, — похвастался цез Олатроон и, набравшись храбрости, выпалил: — Скипетр — пополам!

— Да ну?! — изумились алагарцы.

— Ну да, — потупил очи Флогрим. — Я им главного казначея по маковке треснул, он и переломился.

— Казначей? — удивился молчавший до сих пор Брегном.

— Скипетр, — пояснил маркиз, в душе ни мало подивившись наивности земляка. — Казначей просто под стол сполз. Я его рыбьим клеем прихватил — не казначея — скипетр, — заметив вылезшие из орбит глаза молотобойца, выпалил аристократ, — получилось почти незаметно.

— Но кто-то всё-таки заметил? — Шрама заинтересовала эта история.

— Да. Король! Так что в драку с силизийцами я полез просто потому, что возвращаться мне некуда. А Брегном в свару ввязался просто из живости характера, так скажем.

Бросала немыслимые пыльные петли не мощёная дорога. Огромные колёса арбы методично пересчитывали все рытвины и ухабы, отчего боль в избитых телах пленников не утихала ни на секунду. Надо отдать должное сумрачному, вечно вихляющемуся магу Аах-Кушту, лекарей он нашёл знающих. Так что на ночном привале четверых узников клетки внимательно осмотрели, промыли и обработали раны и не запамятовали наложить свежие повязки. Оковы, правда, не сняли, поэтому до ближайших кустов кандальникам пришлось прыгать воробьиным скоком, при этом таща на себе неподъёмную тушу Розовощёкого Пуха. Всё это, и медицинская помощь, и отправление естественных надобностей проходило под присмотром бдительного Банчи-Угу, которого сердобольный Шрам пообещал убить очень быстро, если тот сейчас же не уберётся к дьяволу! Банча-Угу побледнел так, что это стало заметно даже в сумерках, но не ушёл, хотя и повернулся к буйному «товару» спиной. Удара сзади он не опасался. Чего мандражировать, когда рядом топчется десяток башибузуков. Уланд чертыхнулся и посулил жирному, шрамированному уроду обязательную горячую встречу с выздоровевшим Пухом. Работорговец как-то весь сник, сослался на срочное дело в другом конце становища и поспешил раствориться в людском муравейнике.

— Знаешь, что странно? — проговорил Флогрим, подтягивая штаны. — Он ведь действительно тебе поверил.

Уланд пожал плечами. А сидящий на корточках, весь скривившийся от боли Пух, клятвенно заверил всех, что его лучший друг — человек кристальной честности. И по этой веской причине Банче-Угу не должна грозить преждевременная кончина от его, Шрама, руки.

— Ты ему, что обещал? Рандеву со мной. Так? Ну, вот и побожись, что не будешь вмешиваться в мою с ним задушевную беседу.

Такую клятву сержант Панцирной пехоты Уланд Шрам дал легко и осчастливленный Розовощёкий тут же принялся ругаться с охранниками.

Примерно в таком же ключе, лишь с незначительными изменениями прошли и два следующих дня. А вечером четвёртого, скорбная колонна достигла Лунных врат столицы силизийского султаната, блистающей Иль-Ахаб. Измученный жарой страж всем весом налёг на рукоять запирающего вала. Лунные врата натужно скрипнули. Открылись. И ненасытная, продажная Иль-Ахаб поглотила свои жертвы. Теперь их ожидал самый большой невольничий рынок всех четырёх сторон света. Во всяком случае, так говорили о нём сами силизийцы.

И они были правы.

Глава 3

Великолепные, шёлковые светло-лиловые чулки. Безумно дорогие! Их везли в султанат контрабандой, дабы избежать драконовских ввозных пошлин, из далёкого-далёкого Таскуана. Где это? Ой, даже не спрашивайте. Где-то на юго-востоке. Да, даже южнее Силизии…и восточнее, каким бы невероятным это ни казалось. А восхитительные панталоны из андирского бархата?! В Андире умеют делать не только клинки на зависть всем народам (известным и не очень) бескрайней Амальгеи, но и бархат… Лучший бархат, который вообще можно произвести на самой технически продвинутой мануфактуре. А кустари пусть помрут от зависти! Про белоснежную блузу можно написать поэму. Она… Она такая!..

— Сиятельный, какой тафар вы сегодня наденете?

Подземные демоны загрызи этого лакея!

Фаруз отложил в сторону блузу. Ту самую, о которой так и не будет сложена поэма:

— Для начала подай хлопчатобумажную сорочку и тонкую кольчугу.

Лакей, широкоплечий, представительный малый, купленный в своё время на невольничьем рынке за хорошие деньги и отпущенный на волю (не из человеколюбия — за верную службу), в нерешительности топтался возле сундука.

— Ну, — нетерпеливо прикрикнул Фаруз, — в чём загвоздка?

— Какую подавать?

— Что «какую»?

— Кольчугу, какую? Гномью, али эльфийскую? А может оркской работы? Тут вот ещё и орквудская имеется, тоже залюбуешься.

— Орквудская?.. — Фаруз ненадолго задумался. Орквудская кольчуга хороша. Очень хороша. Но…

— Понятно, — кивнул головой слуга. Аккуратно так кивнул, чтобы с парика пудра не осыпалась. Она денег стоит и немалых. А после получения «вольной» её на собственное жалованье покупать приходится. — Тёмные господа орквудский металл за десяток ярдов почуют.

— Верно, почуют. Не то чтобы это было под каким-то запретом… — Фаруз сделал неопределённый жест, — сам понимаешь.

— Стало быть, эту, — и лакей извлёк на свет кольчугу тончайшей работы, вся поверхность которой отливала густым ультрафиолетом.

— Эту, — подтвердил хозяин. — Буду патриотичным, хотя бы в мелочах.

— А всё-таки, сиятельный, какой же тафар?

Тафар — верхняя одежда, что носили только обеспеченные подданные султана. Полы её доходили до середины бедра, пуговиц сия одежонка не имела. Её просто запахивали и подвязывали поясным шарфом. Вот и всё. Если сделать всё правильно — тафар становился похож на камзол, только гораздо удобнее.

В этот особенный день Фаруз выбрал тёмно-пурпурный тафар в цвет панталон и подвязал его лиловым кушаком. На его стройных ногах уже красовались туфли из паховой кожи мантикоры. Очень удобная обувка; лёгкая, невесомая, мягкая, такой мозоли не натрёшь и одновременно мощнейший оберег от вредоносной магии. Последнее качество этих башмачков сегодня могло оказаться крайне полезным. Та-ак, теперь дело за малым…

Высокий, подтянутый красавец придирчиво оглядел себя в зеркало. Хорош, ничего не скажешь. Остаётся только сожалеть, что тем «малым», которое придётся на себя напялить, его безукоризненный внешний вид будет слегка подпорчен. Однако без этой жертвы никак не обойтись. К тому костюму, в который был облачён Фаруз, в качестве головного убора полагалась феска. И наш щёголь ничуть не возражал против этой детали своего туалета, но маленькая феска была не способна скрыть больших заострённых ушей Фаруза.

— Подай мне тюрбан, Максимий. Тот с пером грифона и густой вуалью. Ох, и не смотрится же он с моим классным прикидом! Однако я не вижу необходимости нервировать местную общественность. Во всяком случае, пока.

Были, были основания у почтенного иль-ахабского менялы Фаруза не выставлять на всеобщее обозрение свою не совсем обычную внешность. Дело в том, что силизийцем этот почтенный муж не был. А если резать правду-матку, то и к роду человеческому причислить его было, ну никак невозможно. Полукровкой был Фаруз; наполовину эльф, а на вторую половину — дроу. Каким непостижимым образом его тёмная маман умудрилась зачать дитя от чистокровного эльфа — заклятого врага всех дроу, — она не призналась бы и под пыткой. Видимо виновным в сём казусе оказалось такое неподвластное разуму чувство, как любовь. Мамаше-то хорошо. У неё, понимаешь вулкан страстей и ураган  эмоций. Папаше тоже недурственно — запретного плода отведал. А у пацанёнка, что на свет народился по обоюдному бестолковому волеизъявлению родителей, кто-нибудь поинтересовался, хотел ли он рождаться от такого союза, будь он трижды неладен?! Нет, никого не интересовало мнение Фаруза. Видимо по той причине, что и самого Фаруза тогда ещё не было. А когда он личность свою неординарную этому суетному миру явил, то рассуждать здраво ещё не умел. Ну и что с таким делать прикажете?! Не топить в пещерной речке, ей-богу, не котёнок же. Хотя позже мамаша и призналась своему подросшему дитяти, что батя, весь из себя такой благородный, зеленоглазый, белый и пушистый, пытался придушить его подушкой. Чтобы не орал!.. И не мешал достойному родителю наслаждаться пением эльфийского барда, невесть какими тропами забредшего к нему на огонёк. Оный бард, к слову сказать, был крепко навеселе и завывал тогда зануднейший Гимн Всепобеждающей Жизни. Есть такое древнеэльфийское музыкальное произведение. От безвременной кончины маленького ублюдка уберегла сердобольная нянька. Была она родом из Алагара. Принадлежала к племени человеческому и потому плевать хотела на повышенный эльфийский авторитет в мировой политике. Треснула папу-эльфа половником по белобрысой головушке, скинула подушку с посиневшего младенца и надёжно схоронилась в ближайшем подземном лабиринте. Папа-эльф через четверть часа очухался. Понял, что натворил, а именно — не придушил до конца любимого сыночка и, к тому же, упустил важного свидетеля, от чего незамедлительно расстроился и кинулся разыскивать… Нет не няньку с недобитком. Бросился он искать свою любимую тёмную эльфиечку, мамашу Фаруза. У которой о ту пору вновь пробудился вулкан страстей. На этот раз причиной сего явления оказался силизийский посол. Эльф, знавший об этом с самого начала, как только отыскал воркующих голубков, устроил великолепный спектакль с крушением мебели, метанием фаерболов, впрочем, не особенно больших и не сказать, чтоб очень уж горячих, и с приставлением кинжала к нежной шейке перепуганного дипломата. Силизиец — вот светлая голова! — сразу сообразил, что если до сих пор огнём не спалили, стулом не прибили и ножиком не зарезали, то весь этот эльфийский ураган эмоций и сцена дикой необузданной ревности, не что иное, как, чистой воды, фикция. И цель у зеленоглазого красавца одна — деньги. Силизиец назвал сумму. Острие кинжала вдавилось сильнее. Сумма была удвоена. По шее посла потекла тоненькая струйка крови. Бедолага выкатил зенки и утроил отступное за целостность собственной шкуры. Мерзкий эльф отрицательно покачал головой, склонился к уху посла и что-то прошептал.

— Это грабёж! — прохрипел силизиец.

— Именно, — не стал спорить эльф, и ещё чуток поднажал.

Посол во второй раз доказал свой незаурядный ум тем, что нашёл более выгодным расстаться с внушительной кучей золота, нежели потерять жизнь. Один чёрт, золотишко он взял не из своего кармана, а из посольской кассы.

Осчастливленный эльф галантно раскланялся с силизийцем, влепил звонкую пощёчину своей бывшей подружке и был таков. Найти его по горячим следам не удалось, так что смело можно причислить этого негодяя к ряду везунчиков. Ещё бы, совершить два тяжких преступления — покушение на убийство младенца и ограбление посла не последнего в мире государства, — и остаться безнаказанным, это вам не хухры-мухры. Это удача в чистом виде, без примесей!

Она, удача, была с ним неразлучна последующие двадцать четыре года. Для почти бессмертного эльфа — срок смехотворный. И потому-то блудливый светлый папаня был крайне огорчён, когда в заповедных дебрях родной Единорожьей пущи, под многовековым древом, куда он привык водить молоденьких эльфиечек, с благороднейшей целью расширить их познания в ботанике (пестики, тычинки и всё такое), вдруг нарисовался неизвестный юнец с красными глазами дроу. И в глазах этих, цветом своим напоминающих каждому грешнику о прелестях огненной геенны, неприятно пульсировали чёрные вертикальные зрачки. Спутница перезрелого ловеласа сдавленно пискнула, женским естеством своим почувствовав — без крови здесь не обойдётся. А раз так, то приличной девушке лучше держаться от этой полянки подальше, скажем во-он за тем густым кустарником. И безопасно. И всё видно. А элегантный зелёный камзольчик, бриджики такого же цвета и короткий светло-изумрудный плащик с причудливым растительным орнаментом надёжно укроют любопытствующую особу среди почти непроницаемой листвы. От этого укроют, от огненноглазого. Ой, и красавчик он всё-таки! Хоть и тёмный, но есть в нём, что-то от… Уже в кустах юное создание прикрыло округлившийся ротик тоненькими пальчиками. Что-то от эльфа — это очевидно. Однако, ко всему прочему, таинственный молодой дроу был поразительно похож на её теперешнего ухажёра… Ну, как сынок на родного папеньку. Тот же профиль лица. Тот же точёный нос и разрез глаз. А губы?! Ох, шарман! Положительно, в прошлом её покровителя имелась некая романтическая история. Обязательно тайная. Поэтому о том, чтобы со всех ног мчаться домой не могло быть и речи.

— Ты кто? — надменно вопросил красавец эльф, откидывая левую полу плаща, дабы освободить рукоять меча.

Вопрошаемый лениво отклеился от древесного ствола и улыбнулся. Широко так осклабился, открыто. Или хищно? Вон, какие клыки на нижней челюсти. Впрочем, тут удивляться нечему — у всех дроу мужеска полу такие имеются. А у ихних баб — эльф это очень хорошо помнил — точно такие же зубки торчат сверху. И это м-м-м…довольно эротично.

— Зови меня…- тёмный замялся, скривил лицо и пощёлкал длинными пальцами. — Можешь называть меня, скажем, Фаруз.

По всему было видно, что имя это он придумал только сейчас и теперь примеривает его на себя, словно новую рубаху или штаны, если хотите.

— Что ж…гм… Фаруз, надо полагать, что ты объявился в Единорожьей пуще не из праздного любопытства.

— Точно.

— Тогда позволь вежливо поинтересоваться, какого лешего ты, дроу, забрёл во владения эльфов?

— Ну, — красноглазый снял с плеч серую с искрой накидку, аккуратно свернул её и положил у корней дерева, — мне захотелось… Мне захотелось, — он покрутил в воздухе рукой. Эльф начал терять терпение.

— Чего ж такого тебе захотелось?

— Мне захотелось увидеть единорога.

— Увидеть единорога? Что за бред?

— И впрямь бред, — согласился дроу и заулыбался ещё шире.

От этой милой улыбочки по спине не трусливого, в общем-то, эльфийского мерзавца промаршировал целый батальон крупных, ледяных и колючих мурашек. Но показать собственный страх молодому выскочке — это ж себя не уважать! И эльф, прогоняя предательскую трясучку в коленках, грозно рыкнул:

— Сотри эту гаденькую улыбочку со своей рожи, молокосос и ответствуй мне по чести…

Закончить фразу ему не позволил юный наглец. Он просто рассмеялся в лицо рассвирепевшему представителю лесного народа. Этого матёрый ворюга, бабник и душегуб вынести уже никак не мог.

— Закрой свой поганый рот! — проорал он, одновременно нагнетая смертельный жар в ладонях.

— Ох, засуньте мне в панталоны кусачего древолаза! — наигранно восхитился полукровка. — Да ты у нас оказывается колдун-пожарник.

Большего оскорбления для огненного мага не существовало. И пусть во времена своей далёкой юности эльф откровенно манкировал образованием, сосредоточившись, в основном, на соблазнении дочек преподавательского состава колледжа, но принадлежность к вышеозначенному цеху и  корпоративная солидарность громогласно требовали незамедлительно покарать нахала. Фаербол вышел, что надо! Ярким получился. Горячим. Летел — залюбуешься. И взорвался громоподобно. Угоди он в красноглазого метиса, от того только кучка пепла и осталась бы. Да и ту в пригоршню можно было бы собрать, а то и вовсе в ладонь. Не глазел бы он более на красоты природы. Хрен бы ему тогда, а не единорог!

Но, каким-то непостижимым образом, белокожему наглецу удалось избежать смертельного контакта с магическим огнём. Хотя эльф бил прицельно, а промахнуться с расстояния в полтора десятка ярдов проблематично, однако, вон он, вражина, стоит, живёхонек, скалится. Вот бы по нему ещё разок пальнуть.

— Меньше нужно было за юбками волочиться, — пробурчал маг-недоучка себе под нос. — Глядишь, и силы было бы больше чем на одно заклинание.

— Ох, и бракодел же ты, папка, — подал голос полукровка. — Второй раз меня убить пытаешься и опять — вхолостую.

— Папка? — переспросил эльф, вдруг полностью утратив веру в остроту своего слуха.

— Ага. Мне тебя моя достойная всяческого порицания маменька очень точно описала, дескать, любвеобилен, вороват, подл, циничен и, вообще, плохой пример для подражания. Могу тебя поздравить — за четверть века ты практически не изменился. Секретом не поделишься? Может, на какой экзотической диете сидишь?

Дроу, неся околесицу, на месте не топтался. Плавно, без лишнего напряжения, двинулся он по кругу, оставляя своего незадачливого родителя в центре.

— Два раза, говоришь? — злобно зашипел эльф, игнорируя сомнительный комплимент новообретённого сынули. — В третий раз промашки не будет.

Меч, изготовленный лучшим оружейником Единорожьей пущи для эльфийского лорда, и украденный беспринципным пройдохой, стремительно покинул ножны, пошитые из драконьей кожи.

— Умри, гадёныш!

— Не в этот раз, — спокойно произнёс дроу, переходя на деловой тон. — Получи вот это!..

Есть у тёмного народа малоприятная для его врагов особенность. Умеют они, окаянцы, окружить противника — нет, не душевным теплом и заботой, — а сгустком непроницаемой для любого глаза тьмы. В былые-то времена недруги на дроу за эту их дурную привычку сильно обижались. И даже делали попытки обвинить их в подлости и нечестном ведении поединков. Только красноглазые на эту интеллигентскую рефлексию плевать хотели. Дрались себе по старинке, как пращуры заповедали. Мировая общественность погундела, погундела да и смирилась.

Вот в такой «чернильный» кокон полудроу полуэльф Фаруз и поместил блудливого и чересчур вспыльчивого папашку. Совсем недавно эльф усомнился в своём слухе. Сейчас ему отказались служить его огромные,  красивые, ярко-зелёные глаза. На краткий миг он ослеп. Здесь бы ему и конец. Он уже почти почувствовал, как острейшая сталь «тёмного» клинка проникает ему промеж рёбер. Однако…

— Не на того напал, сосунок!

Уход вниз. Кувырок. Без промедления на ноги. И по-кошачьи грациозный присед в «ангард». Дальше и дураку понятно — боевая терция. Всё это слилось в одно, отточенное годами тренировок, движение. Выпад. Выпад! Выпад!!

Если бы последыш клыкастой шлюхи, с которой — да, был грех, — зеленоглазый красавец провёл пару восхитительно горячих лет, действовал, как подобает «нормальному» тёмному эльфу, он наверняка был бы мёртв. Но… Вот она безотцовщина! Некому было пороть недоросля. Некому было внушать почтения к старшим. Нет бы, порадовать родителя и совершить, такую естественную, само собой разумеющуюся ошибку: подойти и ткнуть ножичком в самим же созданное облако… А там уж и нет никого! Ещё бы перед кончиною безвременною удивиться успел, насколько его пожилой батя в бою скор и ловок. Так ведь нет же — стоит, где стоял, в кулачок посмеивается, охальник. Дескать, облапошил, старика. Заставил фортели акробатические выделывать, подобно срамному, голозадому зверю обезьяну, себе на забаву. Карать таких паскудников надо! Взбешённый неудачей эльф выпрямился во весь свой немалый рост, откинул назад роскошную гриву белоснежных волос и двинулся к ухмыляющемуся врагу с твёрдым намерением покромсать его на куски.

Сказать по чести, таковой шанс у него имелся. И шанс этот был велик. Поскольку хитрую науку фехтования юный дроу в совершенстве постигнуть просто не мог — больно зелен. Эльф, уж на что был даровит и многоопытен — почти век практиковался,  — и то, порой нарывался на таких противников, от которых не зазорно было ноги уносить. В благородном деле умерщвления ближнего своего, посредством колющих и режущих предметов красноглазое дитятко ему точно не соперник. Так что жить скуластому полукровке осталось совсем чуть-чуть. Ровно столько времени, сколько потребуется обуянному праведным гневом родителю, чтобы преодолеть оставшийся десяток футов.

Вот только в коленях какая-то слабость.

И в глазоньках что-то всё двоится, расплывается.

И… Ох, до чего ж землица твёрдая, ежели на неё всей мордой лица падать.

Тёмный отнял от красиво очерченных губ кулак, в котором была зажата короткая трубка, и вразвалочку двинулся к вальяжно развалившемуся на травке близкому родственнику.

— Догадываешься, чем я тебя? — спросил он у поверженного, переворачивая его на спину. — Вот этим, — Фаруз продемонстрировал эльфу, только что извлечённую из его шеи иглу. — Узнаёшь?

Вопрос был риторическим. Формально  лесной обитатель был ещё жив. Его грудь вздымалась. Всё тело сотрясала крупная дрожь. Но он вряд ли, что-либо видел. Поскольку глаза его, ещё недавно женская погибель, теперь были мутны и пусты. Смерть уже коснулась их своими ледяными пальцами, навеки погасив их блеск.

— Это шип дерева ярроу, — продолжил свои разъяснения убийца, откинув назад длинные белые волосы, точно таким же движением, как и его жертва всего за минуту до этого. — Смешно, правда? Изысканный вкус его плодов могут оценить только эльфы…и я. А яд его шипов, абсолютно безвредный, скажем для людей, смертельно опасен, опять же только для вас, — он указал иглой на умирающего, — и, видимо, для  меня. С ним нужно быть в высшей степени осторожным. Не ровен час, оцарапаешься и околеешь. Совсем, как ты.

Он подобрал меч. С видом знатока оглядел его и пришёл к логическому выводу, что эта вещь слишком хороша для покойника. Не широкое, чуть изгибающееся к концу, лезвие замечательной крепости и остроты было, к тому же, украшено древнеэльфийскими письменами. Витая гарда, выполненная с большим искусством, надёжно прикрывала руку. Ухватистая рукоять, обмотанная кожей неизвестного Фарузу зверя, сама просилась в ладонь. И баланс  выше всяких похвал; ковавший это чудо мастер, до тонкостей знал своё ремесло.

— С твоего позволения, я его возьму. И ножны тоже. А ещё вот это, — не нагибаясь, он срезал с пояса побеждённого большой и плотно набитый кошель. — Ого! — удивился Фаруз, развязав его и оценив содержимое. — А ты не бедствовал, папочка.

Пересыпав около половины монет в свои карманы, он размахнулся и швырнул всё ещё увесистую калиту в кусты. В те самые, где, затаив дыхание, сидела юная эльфиечка.

— Это тебе, дурёха, — громко сказал дроу, даже не глядя в сторону выброшенного сокровища. — Думаю, там гораздо больше, чем ты получила бы от этого старого развратника. И, напоследок, прими один, нет — два совета. Не шляйся по лесам в компании всяких сомнительных типов. Это — раз. И второй — когда хочешь от кого-либо спрятаться, не стоит забывать, что перед этим ты вылила на себя целый флакон духов. Учитывай направление ветра, девочка, и, быть может, ты сумеешь прожить достаточно долго, чтобы увидеть своих правнуков.

В кустах, что-то зашебуршалось. Это эльфийка, пропустив мимо ушей наставления занудного убийцы, пыталась достать вожделенный кошель, который, как назло, зацепился за ветку слишком высоко над землёй.

Фаруз прицепил к поясу ножны, вложил в них трофейный меч и направился к дереву, где оставил плащ. Вещи он ценил уже тогда. Разумеется — дорогие вещи. Накинув его на плечи, он в последний раз бросил взгляд на всё ещё агонизировавшего отца:

— А ведь я так и не сподобился спросить, как тебя звали, — негромко сказал он. — И знаешь, что?.. Мне наплевать.

С этими словами он двинулся прочь с поляны, более не оглядываясь и не о чём не сожалея.

Досточтимый Фаруз, почётный член Гильдии Менял Иль-Ахаба, наивернейший подданный силизийского султана — да укрепит Хранитель Ирвет его мужскую жилу, — полукровка дроу… и резидент разведки подгорного города-государства Асганиш, оторвался от созерцания своей персоны в зеркале, прервал тонкую нить воспоминаний и потребовал меч.

— Тот самый, — уточнил он, без особой на то надобности, поскольку в этом верный Максимий не нуждался. Он и без того знал — хозяин не признаёт никаких других мечей. Прекрасно владея секирой и ятаганом, шестопёром и кинжалом, булавой и эспадоном его господин хранил почти фанатичную преданность старому эльфийскому клинку, закалённому в пламени изумрудного дракона.

— А как же патриотизм? — проявил некоторую вольность лакей, подавая оружие хозяину.

Фаруз был в приподнятом настроении и потому простил верному слуге его бестактность.

— Ну-у, мой патриотизм не пересекает границ разумного. И потом, ты ведь знаешь — я на половину эльф. Так почему бы мне не пользоваться оружием моих предков.

Меняла и не пытался скрыть иронии.

— Но многочтимые эрлы могут быть недовольны, хозяин, — в голосе Максимия звучала искренняя озабоченность.

— Многочтимые эрлы, а правильнее — нобили, могут убираться в преисподнюю на посиделки к дьяволу! С них вполне достаточно того, что я многократно преумножил их жалкое, грошовое состояние. Да, оно было именно таким — жалким и грошовым, пока за дело не взялся я. А сколько стоит информация, что я передал правителям Асганиша? Она бесценна, уверяю тебя. А эти снобы до сих пор не выполнили своего обещания. Я — в чьих жилах течёт кровь одного из самых древних и благороднейших тёмных родов, по сию пору не признан Сыном Дома. Ты знаешь, что это значит.

Слуга знал. У себя на родине, в городе-государстве Асганиш, его хозяин не имеет никаких прав. У него нет ни малейшего влияния. И он не пользуется даже крупицей уважения. Любой забулдыга, появившийся на свет под первым попавшимся сталагмитом и тратящим свою никчёмную жизнь на поедание веселящих грибов, может безнаказанно прикончить существо подобное Фарузу, конечно, если силёнок хватит. Не Сын Дома — это хуже чем бастард! Его жизнь дешевле шкуры раба. Поскольку за убийство чужого раба принято платить виру его владельцу, а за убийство, такого как Фаруз, в славном городе Асганиш, предусмотрено лишь словесное внушение из уст окружного чиновника.

— Да, начудила моя матушка, — горько пошутил меняла. — Ладно, не будем о грустном, тем паче, что сегодня у меня с самого утра, какое-то неясное предчувствие, что-то должно переменится в моей жизни, Максимий.

— Хорошо бы в лучшую сторону.

— Твои слова, да богу в уши, — произнёс Фаруз, и направил стопы свои к мраморной лестнице ведущей… в подвал. Слуга не отставал от него ни на шаг.

*       *       *

— Мне осточертело сидеть в клетке! — громогласно объявил Розовощёкий Пух, перестав горланить похабную песенку собственного сочинения. — А ты, чего уставился? — спросил он у пьяненького охранника, жалобно взиравшего на него из полутьмы коридора. — Нечего пялиться на нас очами тухлыми. Караульную службу нужно нести со всей ответственностью и не ослаблять бдительности не на единый миг. И не пить во время службы, разгильдяй. Как стоишь перед старшим по званию?

Незадачливый силизиец, с грехом пополам, вытянулся во фрунт, перед грозным великаном и тоненько пропищал:

— Отдайте, а… Ну отдайте алебарду. Зачем вам она? Сбежать вы всё равно не сможете; решётка двойная с магическим усилением, двери стальные с наговором запирания. До поверхности четыре этажа. Две дюжины караульных. У них и арбалеты имеются.

— Хе! Две дюжины! — Шрам и не пытался скрыть своего призрения. — Если все такие же разгильдяи, как ты и те два олуха, что валяются вдрызг пьяными в разных концах коридора, то нам, в случае чего, даже вспотеть не придётся. Размечем, как щенят.

— Но из клетки… из клетки-то вам не выбраться, — привёл разумный довод горе-караульный. — Отдайте алебарду, а.

— Ни фига, — заявил маркиз, почёсывая, отросшую за время пленения бородку, — алебарда — это трофей! К тому же она нам самим нужна. Мы ею будем Брегному ногти на ногах ровнять…

— Чего-о?! — взвился коротышка.

— …и поддерживать спортивную форму. А то Шрам от безделья с ума сходить начал (более чем удивлённый взгляд Уланда остался незамеченным), а Пух салом оброс  (вопрос: кто из них оброс больше, повис в воздухе).

Вислопузый солдафон продолжил канючить, особенно налегая на тот факт, что заключённым категорически запрещается иметь при себе режущие и колющие предметы…

— …дабы в приступе жестокой меланхолии не нанести себе увечья никак не совместимые с жизнью, — почти пропел хмельной человеколюбец и густо рыгнул чесноком. — Ой, простите.

— Смотрите-ка, как этот пьяница о нашем здоровье печётся, — подивился Шрам, придирчиво оглядывая лезвие злодейски уворованной алебарды. — М-да. Передай своему капралу, или как он тут у вас именуется, чтобы объявил тебе три наряда вне очереди. И определил бы тебя, недотёпу, чистить отхожие места. Разве мыслимо так наплевательски к собственному оружию относиться? Вон ржа появилась. Зазубрины. Ты её, когда в последний раз точил, остолоп? Тьфу, срамота!

Четверо лихих рубак, за буйный нрав и отвратительное поведение, удостоились особой чести быть посаженными в мрачный подвал султанской тюрьмы, носящей название Башня Успокоения. Объект сей охранялся с особой строгостью, одних магов-охранников в штатном расписании числилось штук шесть или семь, точнее сказать невозможно, поскольку в султанате было довольно небрежное отношение к всякого рода документации. И «гостили» в этом унылом здании только личные враги главы государства и его жёны, заподозренные в измене своему повелителю. Именно заподозренные, потому как уличённых, казнили сразу же на месте преступления. Изредка этот каземат обживали и сами султаны, если у них не хватало разумения быстренько упечь в Башню Успокоения лидеров, то и дело возникающей, оппозиции. Правда,  такие неудачники долго в тюрьме не задерживались; мёрли, как мухи, по причине враз ослабевшего здоровья.

Удостоенная чести насладиться комфортом тюремного погреба интернациональная четвёрка ничуть не угомонилась. Бузили алагарцы с зибильдарцами пуще прежнего и во всю силу своих лёгких обвиняли высоких правительственных чиновников Силизии в аморальных связях с преступной организацией. А иначе, как бы доблестные воители загремели в государственную тюрягу?

Мощное запорное устройство входной двери громко лязгнуло и с противным скрежетом вдвинулось в каменную кладку.

— Всё-таки хитрая у них тут система, — сказал Брегном, поднимаясь с жёсткого лежака.

— Что верно, то верно, — согласился с ним цез Олатроон. — Гармоничное соединение охранной маги и конструкторской мысли не оставили нам даже полшанса на… хе… досрочное освобождение.

В полутёмный подвал, кое-как освещаемый маслеными светильниками, величественно вплыл большой шар красноватого цвета. А следом за ним в мрачное узилище вошла целая делегация. И в темнице сразу стало тесно…

-Чтоб тебя! — чертыхнулся первый вошедший, споткнувшись о тело безмятежно храпящего стража. — Какой безмозглый ишак наложил тут эту кучу?! Осторожней ступайте высокородная леди. Тут захламлено.

Услышав этот голос, утративший алебарду, сторож побледнел, как кадавр и остро пожалел, что в розовой юности избрал карьеру военного. Было из-за чего огорчаться хмельному недотёпе — Башню Успокоения, эту обитель скорби и духовного очищения, почтил своим присутствием САМ Зураз-Бабай, главный визирь султана, Смотритель султанской тюрьмы, подноситель шлёпанцев силизийского правителя и по совместительству один из самых, если не самый богатый, торговец живым товаром.

«Не видать мне зелёного кушака и сафьяновых сапог, — пронеслось в голове забулдыги. — Не хаживать мне в чинах офицерских. И даже полудюжиной не командовать. А чистить мне до окончания службы…» Дурно пахнущую мысль он постарался отогнать. Не вышло.

Сразу за непомерно толстым, сладко улыбающимся Зураз-Бабаем, под мрачные своды острожного подвала вошла…

— Ни хрена себе! — не удержался Пух.

— Я тебя поддержу для разнообразия, — высказался его постоянный оппонент и ухватился за решётку не по росту большими кулаками. — Ни хрена себе!

Ну, если уж твердолобый Брегном был потрясён, то событие и в самом деле должно было быть занимательным и маркиз с Уландом присоединились к гиганту и почти карлику.

— М-да-а, — протянул Шрам, — впечатляет. Хотя и не радует.

Дама, снизошедшая до посещения силизийской кутузки, действительно могла изумить, поразить, заворожить. Что, собственно, она и сделала. Высокая. Стройная. Гибкая. Опасная! С резкими чертами лица, прямым носом и узким подбородком. У дроу она наверняка ходила в первых красавицах. Почему у дроу? Да потому что она и была самой натуральной тёмной эльфийкой! Об этом неумолчно «кричали» большие оттопыренные, остроконечные, хрящеватые уши, украшенные чуть ли не дюжиной серег. Странно, но они её ничуть не портили. Были в наличии высокие скулы и чуть раскосые красные глаза. И бледная кожа с едва приметным серым оттенком. А уж врождённая любовь к фиолетовому цвету переходила все границы разумного. Вся одежда от ботфортов, на которых даже шпоры были выполнены в этой цветовой гамме, до заколок в бесцветных волосах, гетры на безупречных ногах, блуза, выгодно подчёркивавшая высоту груди, пояс, обвивавший осиную талию, короткий плащ с меховой оторочкой — всё было фиолетовым.

— Интересно, — ляпнул несдержанный на язык Пух, — а нижнее бельишко у неё такого же цвета?

Брегном, бывший в отношении женской приватности до крайности щепетильным, попытался воткнуть локоть под рёбра болтливой орясине, но наткнулся на отменно исполненный блок и зашипел от боли.

— Заткнись, пошляк! — сумел выдавить коротышка.

— Не пошляк, а скабрезник, — поправил дотошный верзила.

— Отставить филологический диспут! — маркиз не отрывал глаз от остроухого чуда.

— Да пусть парни треплются, — равнодушно проговорил Шрам, вальяжно опираясь на честно уворованную алебарду. — Эта дамочка со свитой по наши души явилась, тут и к ворожее не таскайся. Так что в отношении  всей этой своры я и не подумаю соблюдать жёсткие правила дворцового этикета.

— И добровольно скатишься до уровня подзаборного забулдыги? — дроу говорила на алагарском с заметным акцентом, но довольно правильно.

Шрам не был бы сержантом Панцирной пехоты, если бы позволил, хоть на секунду перехватить у себя инициативу какой-то красноглазой торговке людьми.

— Скачусь? Вовсе нет. Скорее уж возвышусь, поскольку любой нищий стоит сейчас многократно выше меня, ибо он свободен. А меня, урождённого герц… героя Алагара, сейчас будут продавать, словно бездушную скотину.

С этими словами гордый сын земли алагарской всучил опостылевшую алебарду Брегному и завалился на тощий матрас, вызвав тем самым оживление в плотных рядах вечно несытых казематных клопов.

— Высокородная, высокородная, — зачастил покрывшийся испариной Зураз-Бабай, — теперь вы понимаете, почему многочтимый Аах-Кушт попросил меня запереть этих наглецов и смутьянов в самый глубокий подвал. Я и ключи у охраны отнял, чтобы дверь можно было только снаружи отпирать. На магию-то надежда у меня слабая. Да, собственно, и на стражу особо не уповаю, уж больно лихие воители в наш полон угодили. А при конвоировании эти, — для пущей ясности чиновник ткнул жирным перстом в Пуха и Брегнома, — учинили дебош с мордобитием и выбиванием зубов у самых достойнейших солдат султана. Так-то вот…

Весь этот проникновенный спич, произнесённый с изрядной долей актёрства, был произнесён с одной единственной целью — срубить с заносчивых дроу побольше бабок.

— Да-а, — протянула эльфийка, — на такую охрану и впрямь надеяться нельзя. — Этот, что в нитку вытянулся, вообще меч в руках держать способен или только и может, что на начальство взирать с собачьей преданностью?

Зураз-Бабай, только теперь углядевший злополучную алебарду, и, с некоторым опозданием осознавший, что оружие находится явно не в тех руках, одним взглядом пообещал еле держащемуся на ногах караульному все муки преисподней ещё при его земном существовании. Страж громко икнул и беспомощно развёл руками.

— Не виноватый я, начальник, мамой клянусь. Это всё они, выкормыши шайтана. Они и алебарду сп… спёрли. И вино хотели злодейски умыкнуть, в момент, когда я оч… очень осторожно прокладывал марс… марш… Когда я крался мимо их клетки.

— И умыкнули бы, — подал голос Розовощёкий Пух, лениво почёсывая под мышкой, — да кувшин сквозь прутья решётки не проходит.

— А вино таки выпили. Исхитрились, выплодки нечистого, и всё до капельки… — наябедничал караульный. Однако сочувствия со стороны грозного начальства так и не дождался.

— Наглецы! — говоривший не скрывал своего восхищения, однако из тени выходить не спешил, скромно держась за спинами Зураз-Бабая и вихляющегося Аах-Кушта.

— Молодец, Кушт! Похоже, что и в этот раз не обманул.

— Ну, дык, — невнятно буркнул колдун, не переставая старательно что-то втирать в десну, — марку держать нужно.

— На счёт «держать марку» мы ещё посмотрим. Подвинься сестра.

Напротив клетки, нарисовался, не сотрёшь, тёмный эльф, чьё телосложение больше подходило цирковому борцу. Высоким был дроу. Очень высоким. Почти таким же, как Пух. Хотя ежели с него, с дроу то бишь, ботфорты на огромных каблучищах стянуть, то… Пожалуй вровень со Шрамом был высокородный эльф. Но в плечах пошире. Большая редкость среди этого народа. Дроу, они ведь лесным эльфам близкая родня, потому в кости тонки и гибки изрядно. А этот?.. Вон рамена-то, каковы! Сразу видно, что сей мужчина не токмо с благородным эстоком управляться горазд, но и простонародной секиры не чурается, а может статься и булавой балуется. Одним словом крепок был тёмный и ликом зело суров. За ним и сейчас клочья живого мрака тянулись — к любым неожиданностям готов. Боец! До мозга костей боец!

— Чего разлёгся? — надменно спросил он у Шрама.

— Отдохнуть мне желается перед дорогой дальней, —  с ленцой ответствовал алагарский дворянин.

— Вста-ать, скотина! — завизжал Зураз-Бабай.

Уланд, невежа такой, его истеричный вопль проигнорировал: что ему до этого жирного горлопана? Не соизволил панцирный пехотинец и ухом повести. Чем до глубины души обидел многоуважаемого главного тюремщика, главного визиря и просто главного — Хранитель Ирвет тому свидетель и самый надёжный гарант. Но Уланду и мнение Хранителя было малоинтересно. У него с богами, как-то с детства всё уладилось: богам было наплевать на дворянского отпрыска, а Шрам ни разу в жизни не рассчитывал на добровольную помощь небожителей. Кланяться же сей достойный служака так и не выучился.

— Я сказал, встать!! — упрямство главного визиря было известно всему султанату.

— Брег, дружище, тресни этого громогласного господина по чалме, чтобы не шумел, — попросил алагарец.

Глаза маленького зибильдарца хищно прищурились; он оценивал расстояние и прикидывал в уме, хватит ли длины древка, чтобы как следует приложить перетрухавшего толстяка.

Зураз-Бабай судорожно сглотнул и попытался спрятаться за узкой спиной  эльфийки.

— Что ты решил, высокородный? — опять этот голос из тени.

Тёмный встряхнул большими ушами, точь-в-точь, как недовольная чем-то лошадь, и, отворотясь от товара, громко объявил свою волю:

— Беру. Отсыпь колдуну полную меру дирхемов, не скупись. Хоть я в них и сомневаюсь, но в одном ты, несомненно, прав — наглости им не занимать. А каковы они в настоящем деле мы скоро узнаем. И если окажется, что они не бойцы, а болтуны… Аах-Кушт ты об этом пожалеешь.

Маг-наркоман равнодушно отмахнулся, тем самым, демонстрируя полную уверенность в способностях своих пленников. Сейчас его занимал другой вопрос. Какую долю затребует себе ненасытный визирь. Да и Банче-Угу придётся отсыпать немалое количество золотых. А жаль.

Представительная делегация, громко судача, покинула душный подвал. Зато его быстро заполнил десяток вёртких невыразительных личностей в плащах мышиного цвета и мягких сапожках. В руках этих суровых парней были либо маленькие арбалеты, либо духовые трубки.

— Прошу вас на выход, господа, — бесцветным голосом сказал один из них. — И не рыпайтесь — стрелы обмазаны парализующим веществом. И мы, не задумываясь, пустим в ход наше оружие, если вы по глупости дадите нам хотя бы тень повода.

— Шрам, — возмутился Пух, — они нас за хлюпиков держат. Их же всего десять.

— Одиннадцать, господа. Нас одиннадцать.

Голос похожий на загробный стон и змеиное шипение одновременно принадлежал невзрачному типу, облачённому в бесформенную хламиду и с дурацким колпаком на самой макушке. Тип ненавязчиво маячил на пороге и потирал сухонькие ладошки.

— Как он не сваливается? — спросил Брегном, имея в виду некультяпистый головной убор вновь прибывшего.

— Я — маг, — коротко ответил мужичок в странном одеянии.

— Ненавижу магов, — простонал маркиз. — В последнее время у меня от них одни неприятности.

*       *       *

Магическое тавро, наложенное колдуном дроу, ползало по всему телу и жгло немилосердно.

— Будто кислотой облили, — хрипел Брегном, корчась на полу. Проклятая метка добралась до его солнечного сплетения.

— Подожди чуток, — обнадёживал его Розовощёкий, — вот спустится эта гадость тебе в штаны, и познаешь ты великую радость и безграничное удовлетворение. Чтоб тебя!.. — Его собственное тавро только что прибыло по указанному адресу, и хорохорящийся Пух улёгся рядышком с зибильдарцем. — Ох, и больно же…

Шрама корёжило на лежаке. Маркиза выгибало возле решётки. А тёмный колдунчик, с весьма довольным видом, щурил и без того узкие глазки и почёсывал остренький носик.

— Ничего, ничего, — приговаривал, — через часок другой отпустит. Только часа у нас нетути. Нам в дорогу пора. Так что, господа благородные и не очень, проявите характер и ножками, ножками — к выходу.

— Чтоб ты сдох, мышиный последыш! — ругался цез Олатроон.

— Всему своё время, — разумно отвечал дроу. — Вот, к примеру, вам приспело время на свежий воздух выбираться, да поживее. А то ведь иссякнет терпение моё и будет вам от того великий конфуз. Поскольку боль, вас нещадно терзающую, я и усилить могу. Возьму вот обижусь на слова грубые и загоню её, боль то есть, поглубже в самое ваше нутро. От чего может произойти расслабление мочевого пузыря и опорожнение кишечника. Что в свою очередь добавит вам, господа ещё и мучения моральные. Ибо, как вы в таком неприглядном виде…

— Слушай, можешь ты умолкнуть, певец садизма? — выдавил из себя Уланд.

— А вы готовы ли покинуть сию юдоль печали?

— Готовы, будь ты проклят!

— Вот и славно, — встряхнул ручками «добренький» дедушка. — Тогда, смею настаивать, поторопитесь.

Трофейную алебарду у них всё-таки отняли.

Дверь застенка отворилась со страшным скрипом, вовсе не суля узникам свободы.

— Ну, что ж, — незамедлительно начал развивать философскую теорию Розовощёкий Пух, — хорошо уже то, что с нас «браслеты» сняли. Значит, бежать будет легче.

— А вот с этим у вас ничего не выйдет, поскольку кроме заклятий огня и гниения в ваши клейма я вплёл ещё кое-что, — поделился секретом маг.

— Что-нибудь столь же мерзкое?

— Ага-ага, — закивал словоохотливый дроу. — При совершении вами какой-либо глупости…

— На вроде побега?..

— Именно, молодые люди. Так вот, при совершении вами подобной несуразности, тавро просигнализирует мне. А я, грешный, активирую всю скрытую мощь заклятий. И прошу не забывать — клейма не статичны. Они блуждают. Поэтому в момент активации могут находиться в любых, даже самых потаённых местах. Так для чего же нам, цивилизованным… хм… людям прибегать к такому анахронизму, как цепи и колодки?

— Вот дерьмо! — Пух и не подумал скрывать свои эмоции.

А мрачного Шрама так и подмывало выяснить у вредного деда в дурацком колпаке, каким образом магическое тавро сумеет определить, что его носитель подался в бега. Но проклятая интуиция вовремя подсказала Уланду, что на этот вопрос престарелый чародей точно не ответит. А бросать вызов профессионализму дроу сейчас будет верхом глупости. Особенно учитывая остроту арбалетного болта, то и дело покалывающего под лопатку; невзрачные конвоиры время от времени напоминали о себе.

Заливавшее тюремный двор солнце в этот день светило как-то особенно ярко. Трава никогда ещё не была такой зелёной. А воздух, несмотря на явственную примесь навозного аромата (узилище было расположено неподалёку от скотобойни), казался необычайно чистым и освежающим. Или всё это только казалось злополучным узникам, насидевшимся в душном и грязном подвале. Зато уж, что точно им не померещилось, так это забавная картинка, как некий господин, одетый по последней моде, но в чалме и с вуалью, довольно успешно пытался вытрясти душу из тощего колдуна Аах-Кушта. Горемыки глазам своим не поверили. А когда поверили, то искренне возрадовались. Особенно приятно было наблюдать, как болталась лысая головушка работорговца. Ну, точь-в-точь, как у тряпичной куклы.

— Ты, что, немочь бледная, — орал щеголеватый господин, — надумал меня жизни лишить?!

На прямо поставленный вопрос Аах-Кушт отвечать отказывался категорически, то ли в силу природной твёрдости характера, то ли из-за полнейшей дезориентации в пространстве. С его длинных, безвольно висящих рук то и дело срывались яркие обжигающие искры.

— А чародей-то в полном отрубе, — выдал свой комментарий свободный сын свободнорождённых родителей, явив чудеса наблюдательности. — И согласитесь, господа, всё-таки приятно осознавать, что кому-то сейчас приходиться даже хуже, чем нам.

Меняла Фаруз, обнаружив дымящуюся прореху на своих панталонах, на радость веселящейся публике, от всей души заехал поставщику «качественного товара» в левое ухо.

Глава 4

Холёная рука без видимого усилия вдавила глаз каменной горгульи и шесть массивных блоков перекрыли Путь. Теперь ещё кое-что, посторонним совсем необязательно знать, что именно. Та-ак… Ну вот, можно кликнуть стражу.

На зов явились четверо и без суеты, без лишних разговоров заняли свои привычные места по затемнённым углам подземной залы. Единый миг и вот уже, кажется, Фаруз снова остался в полном одиночестве — дети Дома Шелестящей Тени умели становиться незаметными.

Меняла хлопнул ладонью по мраморной стене:

— Надёжная защита?

— Хозяину виднее, — ответили ему странным свистящим шёпотом.

— М-да, — с сомнением буркнул полукровка. — И мне виднее. И защита хоть куда. И враги у нас все сплошь дурни да неудачники.

Ох, оправдано было неверие Фаруза в недавно модернизированную систему сигнализации и запирания.

И полугода ещё не минуло с той поры, как по секретному Пути, соединяющему обиталище менялы с дворцом нобиля Ашгана, главы ордена «проникающих в суть» — шпионов Дома, и, следовательно, патрона полукровки, прошёл тёмный. Прошёл, миновав два десятка хитрейших ловушек, известных лишь узкому кругу посвящённых и даже не споткнулся, сукин сын. И, видимо, для того, чтобы эффект от его появления стал просто грому подобен (если уж радовать хозяев, так по полной программе) исхитрился открыть проход в стене. А ведь тайну запирающего устройства с самого начала знали только четверо — Ашган, его родная сестра Шагура, естественно Фаруз и дварф, тот, что создал эту хитрую систему. Но дварфа можно в расчёт не брать, поскольку, получив заслуженный гонорар и изрядно набравшись чёрного эля, сей талантливейший инженер, упал в стремительные и холодные воды подземной речки и утонул. Никаких нездоровых подозрений его безвременная кончина не вызвала — всему свету известно, каковы пловцы дварфы, в ушате захлебнуться способны. Наблюдавший эту картину «проникающий», так прямо и доложил начальству: — «Един только разок в воду и окунулся. Хотел всплыть, да нечаянно об моё весло маковкой приложился. После чего уже не спорил, а только булькнул и успокоился. Кошель же с подотчётным золотом так из рук и не выпустил. Одно слово — дварф». Понятно, что из-за несчастного случая, приключившимся с бородатым скупердяем, Ашган не опечалился. Выплатил вестнику приличествующую сумму и, с чистой совестью, отправился на свидание с очередной пассией. Фаруз понятия не имел хорошо ли оттянулся его босс с той смазливой девчонкой или просто нажрался светящихся грибочков (тоже вариант) и сидел где-нибудь в тёмном уголке, пуская слюни от полного удовлетворения жизнью, зато он точно знал — таинственный дроу проделал свой опасный вояж не из праздного любопытства и не по собственной инициативе. К тому же этот достойный эльф оказался на редкость неразговорчивым парнем. Открыв проход и угодив прямёхонько в умелые руки тогда ещё двух «проникающих», он целую неделю любовался на свои переломанные руки и ноги. Как дитя любимой игрушке радовался проникновению в своё бледное тельце всяких посторонних предметов, зачастую докрасна раскалённых. А в конце, с любопытством разглядывал сизые кишочки в своём, аккуратно вскрытом, животе, щедро посыпанные самыми жгучими специями. Но так и не поведал любопытным охранникам, кто он, собственно, такой; за каким лысым бесом сюда явился и по чьёму наущению пустился в столь занимательное путешествие. «Проникающие», которых с младых ногтей учили правильно задавать вопросы, чтобы получать на них исключительно правдивые ответы, были несказанно удивлены упорством тщедушного соплеменника. Им даже не удалось узнать к какому из тридцати Домов принадлежит незваный гость. Ни одной родовой татуировки на его теле обнаружено не было, а пояснить этот факт «турист» категорически отказался. И хотя на этот счёт у менялы было своё собственное мнение, делиться им с «проникающими» он не стал, во-первых: не хотелось лишний раз бередить душевную рану (не Сын Дома, чтоб они захлебнулись собственной желчью!), во-вторых: оно всё равно не объясняло чрезвычайной упёртости вопрошаемого.

«Ох, до чего ж занимательно, — не находил себе покоя Фаруз, — кто же наш настоящий противник? Синтаиш, старшина Дома Паучьего Сумрака? Если так — хорошего мало. А может Кафт, глава «шершней» из Дома Лилового Тумана? — Менялу вдруг передёрнуло. — Тогда наши дела совсем плохи. О единственное ухо подгорного демона Хю, дела просто ХУЖЕ НЕКУДА!» Однако мудрый меняла прекрасно понимал, что сейчас он занимается самоуспокоением, поскольку существовало ещё несколько  вариантов один другого гаже и мерзопакостней. Особенно же… Нет это было бы… Это было бы не просто плохо. Вариант, о котором Фаруз даже думать не хотел, был не абы каким, а тошнотворным. Ещё бы, тягаться в крутизне с Хаташем, Первым лучником Дома Призрачной Стрелы (самым многочисленным и влиятельным, на данный момент, из всех Тёмных Домов) решился бы только скорбный умом. Уж на что меняла умишком был крепок и мыслишками изворотлив. И к числу божьих агнцев себя не причислял, ибо подличать обучился с младых ногтей. И верой в ближнего своего никогда обременён не был. Но во всех этих добродетелях с нобилем Хаташем сравниться не сумел бы ни за что. Даже в том случае, ежели б исхитрился выпрыгнуть из собственных штанов.

А ведь, пожалуй, что записался в наши недруги именно Хаташ, уныло подумал Фаруз и в тот печальный день напился до положения риз… от страха. Дальнейшие события правоту менялы в этом каверзном вопросе подтвердили частично. Правда, как и следовало ожидать, оказалась ещё неприглядней. Дому Шелестящей Тени противостоял именно Хаташ, да не один, а во главе сколоченной им коалиции, в которую естественно вошёл Синтаиш и почтил своим членством Кафт. Получив такие вести, меняла их трижды перепроверил, в тайне надеясь на чудо, убедился в истинности факта и запил на неделю. Пил бы и дальше, но Ашган, скотина, самолично заявился и весь кайф обломал. Заставил, сволочь красноглазая, в себя прийти (ох, как не хотелось) и начать думать, дабы спасти его синюшную задницу. А кому оно надо? Во всяком случае, не Фарузу. Но срок контракта ещё не истёк, да и слово, опрометчиво данное по младости лет, в пору, когда ещё верилось в благородство (где эти годы?) пока не утратило своей силы. Хотя трещина уже наметилась. Умница Фаруз в себя пришёл — деваться всё равно было некуда, — и приступил к осмыслению создавшейся ситуации. Ситуация же, язви её в душу, была запущена донельзя, имела свою историю с длиннющей бородищей и не могла быть разрешена никакими дипломатическими способами.

Лет двести тому назад повздорили три патриарха. Крепко повздорили, потому, как причина их разногласий была шибко уважительной — бабы и деньги в одном флаконе. Началось всё с того, что две матроны, бывшие в интимной связи с тогдашним главой Дома Шелестящей Тени, попятили у разомлевшего ротозея преизрядную сумму денег и, почитай, целое лукошко изумрудов. Патриарх пропажу обнаружил на удивление быстро, буквально на следующее утро. И, с похмелюги в дело не вникнув, послал нарочных к мужьям жуликоватых дам, с требованием немедленной компенсации и возмещения морального ущерба. Для двух достойных патриархов неверность их благонаречённых оказалась большим сюрпризом. А для одного из них, того, что тогда предводительствовал Домом Призрачной Стрелы, известие было и вовсе гадким. Мало того, что жёнушка его после этого не большого приключения оказалась на сносях, так ведь по пути к родному дому, дабы бежать было легче, припрятала, где-то в подземных лабиринтах свою долю уворованного, то бишь добытого каторжным женским трудом. Что припрятала — молодец! Но за каким бесом забывать место схрона?! Как результат у патриарха выросли замечательные по своей ветвистости рога. За тем, в свой срок, по палатам забегал выродок, в точности похожий на своего папеньку (каждодневное горластое напоминание муженьку о «счастливом» сопернике). А вот в патриаршем кармане ничегошеньки не прибавилось, так как припрятанную глупой бабой кубышку так и не обнаружили, несмотря на старания лучших поисковиков из обоих Домов. Такой подлости, патриарх патриарху простить никак не мог. За подобные выкрутасы полагается мстить по гроб жизни, и даже дольше. К тому же и союзник обозначился, тоже изрядно претерпевший от козней любвеобильного «теневика». И хотя за свои моральные страдания он получил вполне материальное вознаграждение (его-то жёнушка камушки драгоценные до дому доволокла), но оскорблённая гордость требовала отмщения, да и денежек ещё желалось, чего греха таить. Богат в ту пору был Дом Шелестящей Тени. Богат, значим и силён. Где оно теперь, то счастливое время?

За двести лет многое переменилось. Дом, которому ныне успешно служил Фаруз, утратил былое величие, а вместе с ним и львиную долю влияния в городе-государстве Асганиш. За то Дома конкурирующие силы свои успешно преумножили. Меняла украдкой осенил себя оберегающим жестом: сейчас ещё что. Сейчас, если быть крайне осторожным, с врагами потягаться можно. Уверенности в благополучном исходе сего «тягания» — никакой, но и поднимать кверху лапки, не побарахтавшись, тоже незачем. Ведь не зря Фаруз верой и правдой трудился на благо Дома целых четырнадцать лет. Когда он к делам приступил, казна Дома Шелестящей Тени была пустой, словно желудок огра после недельной спячки. Нынче-то — дело другое. У менялы финансовый и организационный талант на лицо — это даже недруги признают.

— Эх, мне бы ещё лет пяток, — тихо вздохнул полукровка, поднимаясь по лестнице. — Посмотрел бы я тогда, кто кого пересилит.

Но не было в запасе у широкоплечего Ашгана этих пяти лет, а, стало быть, не было их и у Фаруза.

— Чует моё сердце, — бурчал меняла, — война на пороге.

Вообще-то он был крайне удивлён тем, что враги до сих пор не перешли к открытой конфронтации, и, сказать по чести, считал это большой тактической ошибкой со стороны своих противников. Упустили они время. Упустили. Когда осатаневший Ашган тряс похмельного менялу, как медведь грушу, и орал ему в ухо, чтобы тот незамедлительно приходил в себя, положение было близко к катастрофическому. Вот тогда и нужно было бить быстро, решительно, беспощадно. Только что состоявшийся Тёмный Синклит всех Домов, вынес справедливое по форме, но убийственное — по сути, для Шелестящей Тени, решение — ограничить число родовых бойцов полутысячей. Наёмников содержать не более трёхсот. А искусству боевой волшбы в ближайшие десять лет молодых дроу и вовсе не обучать. Все эти меры, разумеется, принимаются из самых благих побуждений, дабы сохранить мир и спокойствие в пещерном городе Асганиш.

Ох, как на пергаменте всё гладко вышло. Тут тебе и про мир и про спокойствие прописано, и правопорядок с вечным благоденствием не забыты. Вот только после подписания этой бумаженции и наложения на неё тринадцати обязательных печатей, нобиль Хаташ щерился во всю пасть и зубками острейшими задорно так пощёлкивал. Может и понятна была бы искренняя радость Первого лучника, если бы всему Асганишу не было ведомо, каков миротворец из этого людоеда. И этим же вечером в своём дворце бился головой о стены неистовый Ашган. Выл изголодавшимся вервольфом, потому что обошли, обскакали, объегорили его, как слепого крота.

— Фаруз! — гулко разносилось под древними сводами. — Ищи лазейку в решении Синклита. Ищи быстро, бесово отродье, потому как дни нашего Дома сочтены.

Находясь в султанате, меняла всего этого не видел и не слышал, ему рассказали об этом всё и в подробностях, но позже.

С великого перепою, текст соглашения Домов Фаруз сразу умом не воспринял. Да что греха таить, он это самое соглашение даже прочитать сумел лишь с двадцать седьмого раза, и то с перерывами. Ашган ярился. Сестрёнка его родимая, тоже язва не из последних, обидными, ядовитыми словами обзывалась. А несчастный резидент пялился на пляшущие ряды вычурных буквиц и мечтал об опохмелке. Через час мечта сбылась. Хвала Шагуре — сжалилась, поднесла полный кубок горькой настойки из плодов дерева мубук — лучшего средства от жестокого бодуна. Могла бы и раньше сподобиться, но, видимо, очень ей хотелось помучить бедолагу Фаруза. Не отличаются тёмноэльфийские бабы состраданием и добросердечностью. С бульканьем, шипением и матюгами осилил опухший меняла «чудодейственный» эликсир и слегка воспрял духом. Хотел, было, потребовать продолжения весёлых посиделок, но понимания у начальства не встретил. Вздохнул Фаруз горестно и приступил к чтению  проклятущего договора в двадцать восьмой раз, но уже на словах не спотыкаясь и даже частично анализируя прочитанное. И почти сразу осознал истинную подоплёку этого, в общем-то, гнусного документика.

— Пятьсот бойцов и триста наёмников?! — воскликнул меняла.

— Точно, — подтвердил Ашган.

— Он всё ещё не пришёл  в себя, — состроила презрительную гримаску благородная леди.

Дама была права — Фаруз явно находился не в лучшей форме. Иначе, зачем ему переспрашивать очевидное?

— Ещё и выбивается целое поколение боевых магов. Хитро. Очень хитро. С младых ногтей юношей не обучишь, пиши — пропало.

— Да-да, это мы и без тебя понимаем. — Нобиль и не пытался подавить раздражение. Его нешуточно бесила неожиданная бестолковость своего шпиона и тайного советника.

Но полукровка оставался спокойным, казалось, он вовсе не замечает злобы своего патрона и насмешек его сестры.

— Учитывая, что в данный момент в союзниках у нас не более десяти не самых… хм… сильных Домов, которые, в лучшем случае могут выставить четыре сотни ратников (о наёмниках речь совсем не идёт, нищие у нас друзья), — монотонно гудел «тугодум» меняла, — положение и впрямь аховое.

— Какой глубокомысленный вывод, — фальшиво восхитилась Шагура.

— Я тебя сейчас убью, мерзкий зануда! — кровожадно пообещал главный «проникающий».

Фаруз, надтреснуто покряхтывая, восстал с измятой постели и, пошатываясь, направился к стенному бару. Из горла Ашгана вырвался рык разозлённого медведя. Шагура зашипела, словно пещерная кошка. А меланхоличный Фаруз деловито вливал в себя очередной кубок крепчайшей настойки.

— Если сейчас же не прекратишь, — не выдержала высокородная дама, — велю скормить тебя мохнатым гусеницам…

— …голым и связанным, — горячо поддержал её, доведённый до белого каления, братец.

Менялу перекосило. Он шумно выдохнул в кулак и возжелал чем-нибудь закушать огненное пойло. «Проникающий» схватился за нож.

— У-у-у-у… г-гм!

— У-у… Я не передразниваю, — отгородился руками икающий аналитик. — У врагов в активе с десяток крупных Домов. Возможно, они смогут перетянуть на свою сторону ещё пару-тройку из обычно нейтральных семей. Да, пару-тройку… Положение выглядит беспросветным.

Фаруз едва успел увернуться — потерявшая всяческое терпение Шагура с громким воплем запустила в полукровку магическим светильником, что до сей поры миленько украшал прикроватную тумбочку. Ох, недешёвая была вещица, и восстановлению не подлежала. Эх, какие убытки.

Скорбным взглядом, обозрев мелкие осколки былого великолепия, меняла ляпнул неожиданное:

— Тёмный Синклит в полном своём составе подписал себе смертный приговор.

— Что? — удивлённо переспросил Ашган.

— Я говорю…

— Не повторяйся, но поясни.

— Мы для него всего лишь промежуточная цель. Ступенька, которую необходимо преодолеть. Небольшая проблема, которая тем не менее требует… м-м… правильного, другого слова не подберёшь, — разрешения. Вот! Вот почему мы всё ещё живы. Главный сюрприз пройдоха Хаташ готовит вовсе не для нас.

— Для кого? — спросил Ашган.

— Почему не для нас? — поинтересовалась Шагура.

Меняла вдохновенно присосался к пузатой глиняной бутылке с тёмным элем. На этот раз протестовать никто не посмел и не попытался расколоть его черепушку первым, попавшимся под руку тяжёлым предметом, даже мохнатых гусениц никто не помянул. Здоровье Фаруза постепенно приходило в норму, а мозги уже заработали на полную катушку. И высокорождённые дроу знали по опыту — процесс этот уже не остановить. Полукровка отшвырнул пустую бутылку:

— Если позволите, сначала отвечу на вопрос дамы: по-видимому, нас не считают серьёзными противниками.

— Звучит оскорбительно, — вздёрнула верхнюю губку гордая дочь подземелья.

Меняла развёл руками, а «проникающий» неожиданно улыбнулся:

— Он ошибается.

— Верно, — убеждённо произнёс Фаруз. — Теперь вопрос: для кого?.. Здесь тоже всё предельно просто — для нейтралов. То есть для тех Домов, что имеют реальную политическую и военную силу, но не встанут  ни на одну из сторон. К слову, среди этих семей есть и благосклонно относящиеся к нам, однако из осторожности… Ну да ладно… Они не без оснований гордятся своей мощью, как военной, так и финансовой. Вот зачем Хаташу ТАК был нужен договор, одобренный всем Синклитом.

— Ему нужно время, чтобы подготовиться к войне именно с нейтралами, заодно ослабляя их, — произнёс Ашган. — А от нас он собирается просто отмахнуться, как от надоедливой мухи.

— Потому что третья сторона нас тоже в грош не ставит, — развила общую мысль не глупая сестрица. — Дом Сумеречной Стрелы решил разделаться с нами в качестве разминки. Нейтралы убеждены, что мы просто болтаемся у них под ногами. Так, что ж получается — Тёмному Синклиту действительно конец?

— Да, — буркнул «проникающий», — остановить Хаташа не сможет никто.

— Кроме нас, — безапелляционно заявил Фаруз, сваливаясь в кресло и с блаженным видом вытягивая ноги.

— Ты усмотрел лазейку? — бархатисто промурлыкала Шагура.

— Естественно, — самодовольно осклабился полукровка.

С того памятного разговора прошло не так уж много времени.

*       *       *

Кто бы мог подумать, что наверху так холодно?! Даже предусмотрительно выданные конвоирами одеяла не спасали. Казалось бы, чем ближе к солнцу, тем должно быть теплее. А на высоте птичьего полёта и вовсе жара и духотища. Ан нет — холодрыга, зуб на зуб не попадает. Никогда правильным офицерским мозгам не осилить все несуразности мироздания и тонкий юмор небожителей.

— Дубак! — орал Пух. — Ковёр под задницей проседает. Ветер дышать не даёт. И вообще — я в десантуру никогда не рвался. И в кавалерию тоже. Подо мной лошади с ног валятся. Хлипкие они — лошади. Моё дело — пехота. Я на твёрдой земле стоять должен, потому как для этого человек и создан.

Последнее утверждение  сержанта вышло каким-то на редкость кондовым и маловразумительным, поскольку было не совсем ясно, для чего именно создан человек, то ли для бесцельного хождения по земле, то ли исключительно для службы в Панцирной пехоте. Указать Розовощёкому на этот факт было решительно некому. Все без исключения — и люди и дроу, — были заняты. После того, как купленных оптом вояк, угрюмые стражи рассадили на двух потрёпанного вида коврах, а высохший от прожитых лет дедок промурлыкал нечто невразумительное, ни у кого из них не осталось желания философствовать. Ни у кого, кроме Пуха, разумеется. Видавшие виды половики бодро взмыли в поднебесье и четверо крутых парней вдруг обнаружили, что тюремная баланда, кое-как проглоченная на завтрак, неудержимо рвётся на свежий воздух. Брегном с позывом не совладал. Цез Олатроон густо позеленел, и целый час судорожно сглатывал отвратительную на вкус слюну. Смертельно побледневший Шрам зажмурился и вознёс горячую молитву (правда без указания конкретного адресата) о том, чтобы не опозориться перед лицом друзей и врагов. А Пух … замёрз.

Охрана, летевшая рядом, на чуть более новых коврах, не спускала глаз с драгоценного груза, видимо не очень доверяя верёвкам, крепко стянувшим щиколотки доблестных воителей. Колдун же, казалось, полностью утратил к пленникам какой-либо интерес.  Он полностью сосредоточился на пилотировании. Во всяком случае, со стороны это выглядело именно так. Ну, как тут не проверить!

— Старый хрыч, — вежливо обратился к магу грязный, бородатый, дурно пахнущий дворянин, — выйди из транса и ответствуй по чести: долго мне ещё околевать под облаками и шугать любопытных ворон?

Престарелый дроу вопрос решил проигнорировать, чем только раззадорил неуёмного великана.

— Вертухаи, — проникновенно завёл Розовощёкий, обращаясь к бледным охранникам и одновременно вычесывая вшей из кудлатой башки, — дедок впал в летаргию, если вы не заметили. Как люди военные, в смысле дроу служилые, вы не имеете морального права терпеть столь вопиющего нарушения дисциплины и воинского устава.

— Когда приземлимся? — дрожащим голосом, но очень сурово спросил у небес Брегном.

— Ты испортил мне речь, — попенял ему Пух.

Ответом ему послужили громкие утробные звуки.

— Сколько же в тебя помещается? — раздражённо поинтересовался Розовощёкий. — Часа два порхаем, а то и все три. Водопад же твой не иссякает. Может тебе кляп в пасть забить, чтоб людей внизу не пугал и не пачкал?

— Снижаемся! — скрипуче скомандовал седовласый штурман. — Мы почти прибыли.

Бывший панцирный пехотинец шевельнул валунами плеч, почмокал сочными губами и  громогласно объявил:

— Жаль, что так быстро до места добрались. Весело было.

В который уже раз Уланду захотелось прикончить неунывающего сослуживца.

А ведь и вправду долетели они быстро. «Совсем не то, что на верховых, — думалось Шраму. — Надо будет взять на заметку. Пригодится в жизни, если только удастся выбраться из этой передряги».

— На это стоит посмотреть, — просипел коротышка Брегном. — Ей-богу не пожалеете.

Пух и Уланд незамедлительно глянули вниз. Маркиз же не смог себя пересилить и остался сидеть посреди ковра прямой, как палка и зелёный, словно молодой лист по весне. Многое упустил достопочтенный зибильдарец, но не стоит его в этом упрекать. Лицо-то он сохранил. Пусть даже ценою неудовлетворённого любопытства. Зато уж его друзья вволю налюбовались открывшимся их глазам видом. Старина Брегном был совершенно прав, привлекая их внимание.

Шесть ковров, целая эскадрилья, медленно, по спирали, снижались к подножию высокой горы, у которого было выстроено просто циклопическое сооружение. Самый большой стадион из, когда либо, возводимых в этой части Амальгеи. Три, именно три арены, из которых одна была просто огромной, обрамляли бесчисленные ряды зрительских мест.

— Сколько же здесь народу может разместиться?!  — ахнул Брегном.

Тысяч тридцать, я думаю, — снизошёл до ответа один из стражей.

— Бери выше, — не без гордости заявил второй, — все пятьдесят. В праздничные дни со всех окрестных городов народ валит. Тут яблоку негде упасть. Случается до драки дело доходит — места делят.

Розовощёкий тихонько присвистнул: пятьдесят тысяч! Это же вся алагарская армия, если не брать в расчёт маркитантов. Те сами по себе немалое войско, упыри. У Пуха отношения с торговцами и ростовщиками никогда не ладились. Другое дело слабый пол. Или, скажем, жаркая баталия. А вот ещё — азартные игры. Во всех этих доблестях достойный дворянин сыскал себе громкую славу. Юбок задрал без счёта. Душ разноконфессиональных к Небесному Порогу Наслаждений отправил и того больше. А уж как играл, как играл!.. Дух захватывало. Порой в одном исподнем из-за карточного стола вылезал, даже без сапог. Но случалось, и не сказать, чтоб редко,  и ему строптивую барышню Удачу за подол ухватывать. Тогда великан отправлялся к себе домой с карманами, расходящимися по швам от обилия монет и драгоценных камней. Азартен был Розовощёкий! И как человек, не упускающий ни единой возможности сделать ставку, он не мог не отметить одного факта:

— Глянь-ка, Шрам, какой ширины здесь полоса для гонок квадриг!

— Уже посчитал,- проорал ему  ответ Уланд. — Штук восемь за раз стартовать могут. А может и все десять. Точно — десять, — добавил он, когда ковры спустились чуть ниже. — И обрати внимание на цепочку прудов по всему полукружью. Если между ним перемычки разрушить, то это уже не декор будет, а…

— …полноценное фортификационное сооружение, — закончил мысль друга Пух.

— В яблочко.

Удивление людей ещё больше возросло, когда тканые летательные аппараты совершили относительно мягкую посадку перед входом на одну из вспомогательных арен. Грандиозное сооружение нависло над ними, восхищая выверенностью линий, красотой барельефов и анатомической точностью скульптур. А ещё величие стадиона подавляло… И это было совершенно естественно, поскольку самое большое строение на этом континенте одновременно являлось и самым укреплённым входом в город — в пещерный город-государство тёмных эльфов Асганиш. Умно было придумано: прежде чем ворваться в подземелье неприятель должен был захватить стадион, в монументальных стенах которого за двенадцатифутовыми статуями великих чемпионов скрывались мощнейшие катапульты и аркбаллисты. Сами стены сложенные из базальта и облицованные розовым мрамором тоже таили в себе немало секретов; к примеру — довольно широкие потайные ходы, по которым можно было скрытно перебросить не одну сотню арбалетчиков на самый опасный участок. И пруды, как верно подметил Шрам, тоже служили не только для услаждения глаз пресыщенной публики. Были, были между ними эти самые перемычки и в момент опасности (вдруг кому-то захочется штурмовать мирное спортивное сооружение) хитроумные дроу могли запросто превратить пасторальные лужицы в полноценный ров из дна, которого хищно выдвигались острейшие металлические колья. Дураки, мечтавшие проверить прочность сего бастиона сыскивались. И даже умудрялись стадион захватывать. А один самый умный, талантливый и упёртый и на главную арену ворваться сподобился и даже в подземелье влез. Прямёхонько под самые стены подступил. Там голову свою и сложил вместе со всем своим воинством. Его скульптурное изображение тёмные эльфы ежегодно в День Овдовевших Баб вот уже третью сотню лет закидывают тухлыми яйцами мохнатых гусениц. Крепка память у окаянцев!

Шрам, кстати, замаскированные ниши позади статуй разглядел и успел поделиться открытием с маркизом, пока стражники не растолкали их древками коротких копий. После чего пленным пришлось любоваться каменной лепотой строго в индивидуальном порядке. А уж про глубокомысленные выводы и говорить не приходиться — не с Брегнома же спрашивать, чего он кроме барельефов углядел. Хорошо хоть сумел сообразить, что статуя бородатого мужика в коротких штанишках и с огромным молотом в волосатых лапищах, изображает великого гномского чемпиона Угума. Прославился этот достойный муж тем, что на самом большом расстоянии с поразительной точностью поражал ростовые мишени, швыряя свой безмерно тяжёлый инструмент. Удивления достойно то, что даже выполненный в такую величину гном исхитрился выглядеть приземистым.

— По правую руку, — вдруг заскрипел морщинистый колдун не понятно, с какого перепугу решивший разыграть из себя эрудированного гида, — статуи свободных чемпионов — стрелков, борцов, колесничих и пр. По руку левую те, кто своими подвигами на арене завоевали любовь и признательность публики. И она, публика, в знак искреннего восхищения их мужеством и мастерством вытребовала для своих любимцев волю. Так-то вот. — Дедок пожевал дряблыми губами: — Может, кто-нибудь из вас тоже удостоится подобной чести. Тут ведь не только орки и гномы есть, но и люди встречаются. Во-он под шишнадцатым нумером или чуток подальше…Авгимур Лютый — великий гладиатор, великий. Ваш слуга покорный имел честь два его боя воочию наблюдать.

— Авгимур?! — Всполошился коротышка Брегном. — Слыхивал я о нём. Он же земляк наш с маркизом — зибильдарец он.

— Нашёл чем гордиться, — подначил его Пух, — подвигами гладиатора.

Странно, в этот раз Розовощёкий не нашёл понимания ни у Шрама ни, тем паче у цез Олатроона.

— Не сломленная гордость достойна всяческого уважения, — веско сказал Флогрим. — Нам самим бы не осрамиться.

— Не осрамимся маркиз, — вдруг очень серьёзно произнёс великан, — честью своей клянусь! И ты, сморчок красноглазый, — обратился он к серому, бесцветному колдуну в нелепом головном уборе, — запомни — с этой самой минуты мы, четверо, начали свой путь к свободе. И для тебя самое главное вовремя с этого пути убраться. Котят своих тоже прихватить не забудь — затопчем.

Через миг вся бравая четвёрка дружно корчилась на вымощенной разноцветной плиткой дорожке. Чародей решил наглядно продемонстрировать — кто в доме хозяин. Охранники, как по команде осклабились, показывая клыки впечатляющей остроты и ослепительной белизны. Их бледные пальцы нежно поглаживали рукояти небольших двухзарядных арбалетов. Парни вымуштрованные, ничего не скажешь, даже при такой серьёзной магической поддержке пока не позволили себе расслабиться.

— Хватит валяться, — будто сыпанул колючим сухим песком старый, морщинистый дроу. — Пришла пора обживать новые квартиры и знакомиться с соседями.

Не с первого раза взгромоздившись на четвереньки, Шрам яростно мотал тяжеленной башкой. С прокушенных губ далеко разлетались тяжёлые рубиновые капли. Магическое тавро вершило свою чёрную работу. Кто-то из стражей крепко приложился ногой к Уландову аристократическому заду. Шрам глухо рыкнул и ткнулся окровавленной мордой в чей-то замшевый башмак. Нечто, представлявшееся ему как плотный сгусток кроваво-красной боли, накрепко присосалось к позвоночнику. Алагарца выгнуло крутой дугой, а колдун вдруг нервно затеребил острое хрящеватое ухо и скривил свою морщинистую рожу. В глазах дроу росло изумление: при таком напряжении магической силы, проклятый человечишка уже должен был лишиться сознания. Вон, громила уже глаза закатил, изо рта пена лезет. А этот мерзавец, в который уже раз встать пытается… И ведь встанет, встанет! Ох, что-то не так с этим пехотинцем. Что-то крепко не так! Не обманул Аах-Кушт: великого бойца поймать исхитрился. Теперь вот мучайся с ним. На мгновение в голову мага пришла крамольная мысль: «А не упокоить ли этого неугомонного?» Опытен был дроу, мудр и прозорлив. Нутром чуял — будут от… как его там? Шрама? — большие неприятности. Причём будут они именно у него, штатного мага Дома Шелестящей Тени Великого Гроссмейстера Туша. Гроссмейстеру его родовое имя никогда не нравилось, потому им он и не пользовался. Лучше уж быть безымянным, чем, каким-то там Тушем, рассуждал колдун. Но это всё лирика, её к сегодняшнему делу ни с какого боку не пришьёшь.

Чародей ещё чуток напрягся: хочется всё-таки узнать возможности алагарца, так сказать его верхний предел. Да и соблазн велик… Может у него сердце не выдержит. От инфаркта ведь никто не застрахован.

Человек обломал ногти о дорожную плиту, хищно прищурился и вдруг… встал на ноги. Такого фортеля Туш не ожидал. Не ожидали его и охранники. Ну и дураки! Со Шрамом такие штуки не проходят. В чём тут же убедился престарелый чародей, обнаружив себя лежащим навзничь в самой середине большой цветочной клумбы.

Высоко в небе кружил не крупный горный дракон, высматривая отбившуюся от стада корову. Солнце одаривало теплом плодородную землю. Благоухали цветочки. Деловито гудели пчёлы, а может, шмели. Что-то в голове гудит; не все звуки определить получается. И солнце, если вдуматься, никак  синим быть не может.   Под левым глазом что-то горячо пульсирует и наливается неприятной тяжестью. Во рту явственный вкус меди, словно целый день за щекой мелкую монету таскал и, похоже, до сих пор её не выплюнул — что-то языку двигаться мешает. Неужто зуб? Или два?.. «Сколько ж раз он мне врезать успел, пока от первого удара падал?» — крепко озадачился колдун.

Ладно, лежать хорошо, но вставать надо. Землица сырая, как бы седалищный нерв не застудить. Маг булькнул кровавой слюной и с кряхтением перевернулся на бок. О-ох, как голова кружится. Может не геройствовать и ещё немного отдохнуть? Туш выплюнул выбитые зубы — целых три, включая жёлтый истёртый клык. Вот ведь горе, как теперь в свете появиться без клыка-то? Бабы  засмеют. Рядом что-то глухо стучит. Непонятно. Не сообразил чародей, что это стража, прозевавшая эскападу пленного, срывала зло на обессилившем человеке.

Шрам не сопротивлялся, покинули его последние силы, поскольку не беспредельны они. Пусть даже он панцирный пехотинец.

— Ладно, хватит, — велел не на шутку разошедшимся служакам выбравшийся из клумбы маг. — Зашибёте ведь.

— Ну и зашибём, — ответили ему просто.

— Хватит! — вдруг заорал Туш, так что на секунду парализовал охранников. — Я бы его сам… Своими руками… Я бы его!.. Верите?..

— Угу.

— Угу… Придурки! А потом, что? Что потом, я вас спрашиваю?.. К Ашгану на дружескую беседу?

Эльфов передёрнуло. Главного «проникающего» они уважали и боялись.

— Кстати, специально для самых непонятливых: за людишек этих платила из своего кармана Шагура. Хотите поссориться с ней? Я — нет.

Пока престарелый садист усердно пугал вертухаев карами, которые обязательно свалятся на их белобрысые головы, если непокорный раб окочурится раньше времени, Пух и Флогрим, сами с трудом держащиеся на ногах, помогали Шраму подняться с мостовой. Смотреть на распростёртого Уланда было выше сил Розовощёкого. Уговаривая боевого товарища, словно малого ребёнка, гигант нежно поддерживал его за плечи. Шрам было воспротивился и сбросил руку заботливого громилы, однако лишившись такой надёжной опоры, не сумел удержаться на ногах. Лежать бы гордому алагарцу на мощёной дорожке, если бы не маркиз. Успел цез Олатроон подхватить под мышки валящегося с ног Уланда и больше уже не отпускал. Так и вошли они в окружении разозлённой охраны под своды огромного стадиона. Чародея с ними больше не было. Велев караульным тащить рабов вниз, дедуля скоренько испарился. Видимо похромал накладывать целебные примочки на свою избитую физиономию.

Путь в подземелье, больше похожий на блуждание по запутанному лабиринту, никто из друзей не запомнил. Розовощёкий поначалу честно пытался зафиксировать в памяти весь маршрут на случай запланированного им побега, но после семнадцатого поворота сбился и махнул рукой на бесполезную затею. «Потом разберёмся, — решил рассудительный дворянин, — нечего голову раньше времени напрягать». Придя к столь глубокомысленному выводу, Розовощёкий сосредоточился на двух вещах:  поддерживать Шрама, который время от времени совершал бессознательные попытки рухнуть и пересчитать собственными рёбрами ступени бесконечных лестниц, и разглядывании великолепных древних фресок, что украшали собою стены колизея. Фрески, в основном, очень реалистично изображали сцены массовых убийств, видимо, когда-то происходивших на арене. Однако изредка встречались картинки эротического содержания, которые хоть и были здесь совершенно неуместны, зато здорово обогащали однобокий сюжет.

— Да-а, — тянул Пух, — вот с этой бы нимфочкой, особенно если гадкого минотавра убрать, я бы… ух.. не одну ночку… Глянь-ка, Шрам, до чего жизненно исполнена, будто с натуры писана.

— Уф-гу, — промычал вопрошаемый, не поднимая головы.

— Приятно беседовать с истинным ценителем прекрасного.

— Ы-ы-ух, — подтвердил Уланд мнение друга о своей персоне, хотя вряд ли соображал о чём собственно речь, и где он сам в данный момент находится.

Неожиданно своим местоположением обеспокоился простая душа Брегном. Приставать с расспросами на эту скользкую тему, кроме как к хмурым дроу, было не к кому, и зибильдарец рискнул:

— Куда вы нас тащите, уроды узкоглазые?

Ответ невежливый вояка получил вместе с зуботычиной:

— На свиданку с твоим ланистой.

Вот ведь глупые эльфы, нашли, кого грузить заумными словесами. Образованием Брегном испорчен не был. Кто такие эти самые ланисты, понятия не имел. И свидания, насколько он помнил, в последние четыре месяца никому не назначал.

— Куда-куда?.. — сощурился он. — С кем-с кем?..

— Ты, что совсем тупой?! — заорал самый нетерпеливый охранник, награждая низкорослого человека ударом арбалетной рукояти по мясистому загривку. — Сказано тебе — к твоему ланисте!

Огромные кулаки зибильдарца сжались сами по себе и если бы не своевременное вмешательство маркиза неизвестно, чем бы закончился день для не в меру вспыльчивого, дроу.

— Остынь, Брег, — сказал цез Олатроон, — побереги здоровье. Оно тебе ещё понадобится.

Коротышка громко зашипел, словно на раскалённый булыжник щедро плеснули холодной воды, но дельному совету внял. Хотя и не удержался, ошпарил врезавшего ему тёмного эльфа лютым взором.

— Не сверкай зенками! — прикрикнул на него страж, хотя уверенность в его голосе была насквозь фальшивой.

Дроу не в первый раз тащили в подземелье «проблемный товар». Доводилось сопровождать необузданных троллей и лютых орков. Случалось доставлять в Асганиш даже неукротимых, яростных огров. Ох, и намучились они с той парочкой! В общем, опыта  парням в серых хламидах было не занимать стать. И этого самого пресловутого опыта с лихвой хватило, чтобы сейчас уяснить простую истину — эти люди их, всех из себя суровых, оборужных и жёстких, ничуточки не боятся. Старший, умудрённый годами нелёгкой конвойной службы эльф, тайком от подчинённых, суетливо бросал возле груди оберегающие знаки, истово моля Грандиозное Тёмное Начало утихомирить эскортируемую «покупку», хотя бы до тех пор, покуда он не передаст вояк под ответственность стражей каземата.

— Семьдесят футов, — тихонечко шептал начальник конвоя, поглубже напяливая на голову капюшон плаща, чтобы рядовые бойцы не заметили его мечущийся взгляд. — Всего каких-то семьдесят футов! Пять лестничных витков — и всё! Дальше забота не моя.

По всей вероятности Грандиозное Тёмное Начало вняло его мольбам, или, что скорее всего, полубессознательный Шрам своей далеко не лёгкой тушкой оттянул руки товарищей, но завершение спуска к преддверью преисподней завершилось без эксцессов.

Пробуждение наступило совершенно неожиданно. Вот ведь только уложили его на… Чёрт знает, на что его уложили! И чёрт знает где! Хотя он-то откуда?.. Шрам своей постели не видел. Хором, ему отведённых, тоже не лицезрел. Потому что к моменту, когда его перестали куда-то волочить, доблестный сержант совершенно разругался с реальностью и добровольно погрузился в ласковые волны забытья. И вот оно пробуждение!.. Кто его только звал? Вообще-то — почти пробуждение. Ему хорошо и очень покойно; на лице что-то мягкое и прохладное, оно не даёт открыть глаза, но убирать эту помеху совершенно не хочется. Во всём теле поразительная лёгкость и такой прилив сил!.. Стоп!! Этого не может быть! Какой такой прилив?! С чего бы ему взяться? И лёгкость… Не может быть никакой лёгкости и в помине, потому что его, Уланда Шрама, вчера (или когда там?) профессионально измолотила полудюжина тёмных эльфов! Неспроста же он сознания лишился, как-никак закалённый в сражениях и попойках ветеран, а не зелёный, сопливый новобранец. Так откуда же — будь оно трижды проклято! — взялось чувство душевного успокоения и полного щенячьего блаженства? «Я умер, — посетила растревоженный рыцарский ум незваная мысль. — Я умер и попал туда, где мне очень хорошо и даже пива не хочется». — «В рай, что ли?» — саркастически поинтересовался кто-то очень язвительный, по всей вероятности пресловутый внутренний голос. — «Может и в рай», — плыл по течению герой-пехотинец. — «Да ты, паря, совсем сбрендил! Надо будет дроу намекнуть, чтоб тебя по башке больше не колотили. Кто ж в небесные чертоги такого, как ты, пустит?» Внутренний голос Уланда оказался мерзким правдолюбцем. — «Да-а, с райскими кущами явная неувязка, — лениво колыхнула сержантский разум отвратительно логичная мыслишка. — Мог бы и сам додуматься: какой же рай без пива? С другой стороны, в чистилище и тем паче в преисподней не может быть настолько замечательно. Какая, к бесу, это преисподняя, если всякая мерзость вроде меня будет себя в ней чувствовать так, словно целую неделю пил и жрал от пуза за счёт королевского казначея?! Нет, это точно не ад». — «До чего же сообразительный молодой человек! — фальшиво восхитился противный внутренний оппонент. — Если дело и дальше так пойдёт то в скором времени начнёшь гонятся за начальством с рапортом о переводе тебя из офицеров в библиотекари». — «Сгинь, нечистая! — заволновался Шрам. — В библиотекари не пойду — там драться нельзя и бабы алагарские не имеют моды в книгохранилище ходить». «Так, — вдруг встрепенулся Уланд, — если это не рай, потому что я о бабах, то и не ад — в аду о них тоже думать некогда. Во всяком случае, так говаривал наш полковой капеллан, а уж он-то зря трындеть не будет, он в этих запутанных вопросах собаку съел и не подавился. Его хоть пьяного, хоть трезвого… нет, трезвым я его не видел, в общем когда угодно разбуди, он всё тебе и про богов и про богинь и про то о чём не спрашивал, без запинки расскажет. Главное было успеть от него убежать, а то святый отче  одними словами никогда не ограничивался, и за свой прерванный сон мог и дубьём огреть, невзирая на чины, звания боевые заслуги и прочую чепуху». — «Эк, куда тебя занесло!» — «И то верно. С чего я начал-то?.. Ага, с парадиза!.. И про геенну, кажись, уже думал. Так, что остаётся?..»

— Я, что же, жив, что ли?! — спросил панцирный пехотинец у влажной, успокаивающей темноты.

— Вне всяких сомнений, — ответила та басом незабвенного Пуха.

Всё, идиллия кончилась!

Шрам покряхтел, посопел с натугою и стал снимать со своего лица целительные компрессы.

— Вытяжка из слюны каменного крота, — поделился знаниями Флогрим, обозначившись где-то возле двери. — Говорят, нет более эффективного средства от множественных ушибов мягких тканей. Как раз твой случай.

— Кто говорит? — спросил Уланд, лишь для того, чтобы что-нибудь сказать.

— Она! — в один голос отчеканили Розовощёкий, цез Олатроон и Брегном, которого Шрам ещё не углядел, и тот решил напомнить о себе самостоятельно.

— Кто «она»? — скосил Уланд ясны очи и увидел эльфийку. Не тёмную, а всамделишную, настоящую, лесную.

И чего их красавицами навеличивают, походя, удивился бравый вояка. Кожа да кости, в смысле — стройна сверх всякой меры. Уши торчат. Носишко остренький. Волосёнки всклочены. Вот только глазёнки зелёным огнём полыхают, мол, только попробуй, нагруби — укушу. Шраму грубить не хотелось. На него вообще умиротворение накатило. Готов был всех врагов простить, за здорово живёшь и силизийцев, и дроу, и наследника алагарского престола, — чтоб ему околеть! — и даже господина Пепю, домашнего учителя танцев. После трёхлетних уроков этого вислоносого, вихляющегося типа, Уланд приобрёл стойкое отвращение к любым телодвижениям в любом музыкальном ритме. А теперь докатился до такой степени благости, что вот-вот начнёт пускать слюни от необоснованного умиления, а затем и в монахи Ордена Хризантемы запросится! Случиться подобному конфузу не позволил чёрствый Брегном:

— Лоурелла, переборщила ты с питьём исцеляющим. Только глянь на нашего Уланда: гляделки круглые, лазоревые; улыбка от уха до уха, и губищами плямкает, всё равно, как дитятя мельника Хряпа. Ему, дитяте, на четвёртый десяток пошло, а он всё ещё по ручьям щепки пускает.

— То есть полный дебил, — подвёл черту Пух. — Ну, вылитый ты, Шрам.

— Что-то в последнее время вы друг с дружкой слишком часто в унисон поёте, — насторожился Уланд. — Не к добру это.

— Если и дебил, то не полный, — обрадовал всех маркиз. — Мозги, правда, немного набекрень, но, в общем и целом… хм… ничего особо не изменилось. Он и раньше-то к интеллектуальному труду был не шибко склонен, так что…

— Ну, хватит уже на больного нападать, — вступилась невзрачная эльфийка за своего беззащитного пациента. — Через сутки побочное действие эликсира закончится, и друг ваш вернётся в нашу реальность.

— Спасибо! — с надрывом выдохнул Шрам, судорожно глотая комок в горле. — Спасибо. Меня ещё никто… — тут он хлюпнул носом, — никто не защищал. Только розгами… розгами пороли за шалости. А розги в уксусе или солёной воде… У-у-у, варвары! — Здесь случилось и вовсе несуразное — Шрам пустил обильную слезу и полез лобызать целительнице ручку… как был совершенно голый и густо перепачканный ярко-жёлтой, дурно пахнущей мазью. — Как вас, простите, кличут, а то я запамятовал. И по батюшке, если можно.

— Та-ак, — скрипуче завёл любимую шарманку Розовощёкий, — Лоурелла, сдаётся мне, что сутки ему не продержаться, поскольку крышу у бедолаги сорвало напрочь. Его здесь любо зарежут, либо женят, что для него одно и то же.

— Ничего сделать не могу, — пискнул эльфиечка, уворачиваясь от объятий благодарного пехотинца. — Придётся вам за ним последить.

— Сутки держать в узде придурковатого сержанта панцирной пехоты?! — изогнул красивую бровь цез Олатроон. — Лучше сразу на арену, — и он уверенно двинулся в сторону выхода.

— Я с вами, маркиз, — тут же напросился коротышка, приняв слегка поспешное решение.

— На арену? — заинтересовался Шрам, на секунду перестав ловить гибкую целительницу. — Хочу в цирк!

— Подождите меня, парни! — громко провозгласил Пух, шустро выскакивая из помещения.

— А как же я? — слабо пролепетала эльфийка, осознав, что помощи ждать не от кого.

Ответа она не получила и далёкой от театральных подмостков Лоурелле пришлось импровизировать.

В коридоре, освещённом природными кристаллами, в уютном закутке за ближайшим углом коротышка Брегном маялся от чего-то непонятного. Он судорожно сжимал и разжимал пудовые кулаки, хрустел суставами пальцев, при этом тяжко вздыхал, закатывал бычьи очи под невысокий лоб и, время от времени, стукался об стену затылком.

— Что это с ним? — слегка толкнул в бок Флогрима Розовощёкий. — Ещё один сдвинутый?

— А бес его знает, — пожал плечами маркиз. — Может в эльфу с разбегу втрескался. Он с неё второй день глаз не сводит. Эй, Брег, ты часом не влюбился в эту бледную худышку?

— Да! — последовал убийственный в своей простоте ответ.

— Та-ак, — протянул Пух своё знаменитое во второй раз за последние пять минут. — Умных людей остаётся всё меньше и меньше. Скоро вообще на целый свет только я и останусь.

— Ты? — спросил цез Олатроон, с опаскою поглядывая на громилу.

— А то кто же? Больше некому.

— Тогда я лучше с огром в рукопашную сцеплюсь.

— Как она там?! — ни к селу, ни к городу взвыл Брегном. — Одна супротив Шрама.

— Не переживай, — попытался успокоить его Пух, — Уланд и не таких уламывал.

Коротышка обжёг верзилу страшным взором и с воплем: «Того и боюсь!», метнулся в только что постыдно покинутое помещение.

— Вот попали мы с тобой, Флогрим, хуже и представить сложно: плен, силизийская кутузка, магическое тавро, подземелье и неясное будущее. Тут бы всем четверым — волю в кулак собрать, да ум напрячь, какой враги ещё не выбили, и сообразить, как быть дальше. Так ведь нет. Один к эльфийке страстью воспылал, словно школяр к профессорской дочке. Другой и того хуже — впал в слюнявое детство и обрёл невиданное счастье. Мало его папа розгами вразумлял, ох мало. Напиться что ли? — пришёл он к неожиданному выводу.

— Пожалуй, — согласился маркиз, приняв все аргументы Розовощёкого. — Благо дроу три дня на поправку здоровья выделили. У нас ещё сутки в запасе.

— Так не будем терять драгоценного времени, Флогрим!

— Не будем, Пух.

И они в ногу шагнули к комнате занимаемой Розовощёким. Вот, что значит военная выучка — во всём чёткость, слаженность и взаимопонимание.

*       *       *

— Не ври, Брег, не было такого! — Уланд выставил перед собою ладони, защищаясь от брызгавшего слюной зибильдарца, но, смутно припоминая, что всё-таки — было. Тот же разошёлся не на шутку и со всем пылом своей северной души выводил на чистую воду пришедшего в себя Шрама.

— А я говорю — голым скакал! — безжалостно уличал маленький бородач, грозно сопя носом-картошкой. — Стены пятками пытался сокрушить. Кулаками дверь вышиб. Потом на колени падал и серенады пел. Охрана сбежалась, посчитав, что мятеж учинился.

— Серенады?.. — пролепетал убитый страшной истиной дворянин.

— И с охраной задрался.

— Хрен с ней с охраной, но серенады…

— Руку и сердце предлагал, — вогнал последний гвоздь в гроб Уландова самолюбия злобный карлик.

— Тебе??!!

— Тьфу, на тебя, скаженный! До такой срамоты, хвала Вседержителю, дело не дошло, — Лоурелле.

— И то ладно. Более ничего не отчудил… я?..

— Ещё ты щекотки боишься.

Шрам с тихим стоном покорного всему страдальца закатил глаза и узрел ярко-жёлтые пятна на потолке.

— Любуешься? Это тоже ты, — крепко озадачил его Брегном. — Орал, что спина чешется. Требовал лошадиную скребницу, ну и вот…

— А как же я туда спиной дотянулся?

— Ты у меня спрашиваешь? У себя поинтересуйся, может и допрёшь до чего-нибудь путного. Хотя верить в чудеса такого плана я категорически отказываюсь.

Шрам окончательно скуксился и натурально загрустил. Закутанный в перепачканную мазью простыню, офицер представлял собой зрелище отнюдь не внушительное, скорее жалкое. Уланд страдальчески морщил благородный лоб, добросовестно стараясь допереть, каким непостижимым образом он, от рождения не имевший крыльев, сумел добраться до высокого потолка своего временного обиталища и оставить на нём явственные отпечатки собственных лопаток, груди и ещё кое-чего. В тщетной надежде получить ответ свыше, вояка снова устремил свой печальный взор кверху.

— И стремянки у тебя не было! — добил его не понятно с какого перепугу злобствующий коротышка.

— Довольно измываться над человеком, Брегном, — потребовал нарисовавшийся в дверном проёме цез Олатроон.

— Благодарю! — выдохнул деморализованный сержант. — Благодетель.

— Это вряд ли. — Маркиз сокрушённо вздохнул и огладил аккуратно подстриженную эспаньолку. «Когда обзавестись успел? — отвлечённо подумалось щетинистому алагарцу». — Просто у нас всего час остался. Так что подхватывайся, разыскивай портки и по коридору налево.

— Чего я там забыл?

— Там купальня, — снизошёл до пояснения пыхтящий, как дварфийский паровой молот, коротыш. — По-ихнему, по-тёмноэльфийски — душ. Между прочим, толковая придумка: вода из горячих и холодных источников смешивается и льётся откуда-то сверху на вроде тёпленького дождичка. Полоскаться приятно и усталость, как рукой снимает.

Шрам порыскал по каморке в поисках упомянутых портков и какой-либо рубахи, обнаружил искомое в разных углах помещения, но облачаться не стал. Жалко стало добротную одежонку. Между делом отметил невиданную щедрость дроу, что не поскупились на новые шмотки для раба. Затем с опозданием надвое суток (ранее состояние рассудка не позволяло) скумекал, что и свободное перемещение в пределах каземата тоже не очень укладывается в общепринятую схему содержания пленных. « Ах, да мы же теперь не военнопленные. Мы — рабы, — подумалось ему мимоходом. — Положение гадостное. Тем необъяснимей все эти несоответствия. Есть над чем голову поломать. Но это после. А сейчас…»

— По коридору налево?..

— На лету схватываешь, — уязвил маркиз, уступая ему дорогу.

Шрам, не скидывая простыни, двинулся в указанном направлении, но в дверях застрял, будто за развороченный косяк зацепился:

— А до чего у нас этот час остался?..

Душ Уланду глянулся, как впрочем, и вся купальня. Здорово придумали, черти красноглазые, восхитился Шрам, яростно сдирая с себя вонючую жёлтую гадость. И бассейн замечательный, не то, что большая бадья в папашином замке. Надо будет у себя дома подобную фиговину завести, когда вернусь. Пусть соседи позеленеют от зависти. Сомнения в своём возвращении в родные пенаты у молодцеватого сержанта не было никогда.

— В ванночке отмок, — ворковал он, — можно ещё разок в душик. Ах, хорошо. Давно так хорошо не было.

Наслаждаясь, он подставил лицо под тугие струи воды и пролопушил момент появления в купальне постороннего, вернее посторонней. С минуту красные глаза Шагуры внимательно изучали Уланда и их выражение неуловимо менялось от холодно-отстранённого до явно заинтересованного. Наконец наблюдаемый объект соизволил заметить, что его уединение грубо нарушено и, стало быть, неплохо было бы накинуть на себя хоть какую-то одежонку. Высокородная дроу предстала перед ним в довольно откровенном наряде сочетавшим в себе стили «милитари» и «секси», лишь цветовая гамма осталась практически неизменной, разве что тона стали чуть светлее. Отчего-то отмытому до младенческой чистоты офицеру при виде столь привлекательной особы не возжелалось повторить вчерашние свои выкрутасы. Чудовищным усилием закалённой в альковных баталиях воли, Уланд подавил, готовый сорваться с его губ предательский «ой» (а то бы вышло уже совершенно по-детски!) и состроил из ладоней нечто, напоминающее фиговый листок, кое-как прикрыв своего неожиданно взбодрившегося окаянца. Лёгкая улыбка тронула уголки резко очерченных губ бледной бестии. Нет бы, смутиться, как подобает благовоспитанной даме, глупо хихикнуть, зардеться и отвернуться. Дождёшься от неё, как же!.. Стоит, пялится. Шрам почувствовал, что неудержимо краснеет и, тут же решил нагрубить:

— Чего припёрлась… лись?.. — получилось крайне неубедительно.

— Инспектирую вверенную моему попечению территорию и заодно определяю моральное состояние своих гладиаторов пред первым выходом на арену. Не хочется, знаете ли, терять реноме и поставленные на них… на вас деньги. Ответ исчерпывающий? — усмехнулась бесстыжая дамочка. — Ваше, гм, твоё состояние я нахожу чрезвычайно… приподнятым.

— Штаны подай. Вон справа от тебя, на лавке.

— Сам возьмёшь. Где это видано, чтоб господа гладиаторам прислуживали?

— Пардонте, — потешно поклонился голый офицер, — глупые привычки из ещё не позабытой прошлой жизни. А ты всё едино язва! — выпалил пехотинец и промаршировал, звучно шлёпая босыми ногами по мокрому полу и сверкая молочно-белым огузком, по направлению к самому необходимому предмету своего гардероба. Кособоко промаршировал, не по-военному. В общем, не впечатлил противную, клыкастую бабу. Но, натянув штаны, Уланд вернул себе некоторую часть природной уверенности. Остальное же, с успехом компенсировал здоровой мужской наглостью.

— Вот уставилась, налюбоваться не можешь?

— Сложён красиво, — признала Шагура. — Пропорции, как у статуй великого скульптора Сашпанита.

— Покорно благодарю, — насмешливо поклонился Уланд, — за столь изысканное сравнение с каменными болванами.

— Кушайте на здоровье, — не осталась в долгу тёмная эльфийка. — Вот только ЭТО тебя сильно уродует. Зато становится понятно, откуда взялось твоё прозвище.

«Это», так заинтересовавшее высокородную даму, было длинным, толстым, уродливым шрамом, что гигантской чёрно-синюшной пиявкой присосался к торсу Уланда наискосок от левой ключицы до нижних «плавающих» рёбер. Безобразный шрам был прямым, как от сабельного удара, но бугрился, и, казалось, пульсировал, по этой причине производя особенно отталкивающее впечатление. Тонкие, бледные ноздри красивого прямого носа эльфийки заметно дрогнули.

— Странно. Очень странно. Слабые эманации магии… но магии тёмной…

— Озадачил я тебя? — перебил её Уланд.

— … и не нашей, а… — не дала себя сбить с мысли, явно заинтригованная Шагура, — Ты, что же, человече, с некромантом переведался?! — на этот раз вопрос был задан с нескрываемым участием и подобного выбрыкона шрамированный мужчина мог ожидать в самую последнюю очередь.

— Было дело в розовом детстве, — произнёс он, уставившись куда-то в пространство. — И с некромантом поручкался и с его творением накоротке сошёлся…

*       *       *

«…не раздастся ли поблизости характерное похрюкивание малолетнего зубоскального сластёны?..»

В тот памятный день мальцу несказанно повезло и на тринадцатом году жизни ему посчастливилось столкнуться нос к носу с хищным ежом, и не с каким-нибудь крохой, впервые вылезшим из логова в поисках лакомства, а с довольно крупным хищником уже пережившим свою первую зиму. Ёж уморительно чавкал, поедая крупные ягоды крыжовника, до которых сумел дотянуться и с интересом поглядывал на высокорастущие ветви, где в недосягаемости для него созрела следующая порция. На долговязое человеческое существо, появившееся в поле его зрения, зубоскал обратил поразительно мало внимания. Так, оценил меру возможной опасности, пришёл к выводу, что она отсутствует как таковая, и продолжил заниматься своим делом — поеданием всего, до чего исхитрился добраться и вожделением недоступного. Голокожий, на теле, которого не обнаружилось ни единой иголки, глупо топтался рядом, пялился на насыщающегося ежа и шмыгал носом. В конце концов, зубоскалу он надоел и тот всерьёз вознамерился прогнать не прошенного визитёра со своей любимой делянки. Но вдруг чужак повёл себя странно — подошёл к облюбованному обжорой кусту и наклонил ветку, ту самую, прямо к ежиной морде. Только пасть раскрывай и лопай, лопай. Подобного подарка судьбы колючий клубок никак ожидать не мог и потому, для начала, возмущённо зафырчал и попятился. Парнишку эдакий оборот ничуть не смутил, он не выпустил увешанную ягодами ветвь (хотя очень хотелось, всю ладонь об иголки исколол!) и даже пригнул её ещё ниже.

— Не пугайся, глупыш, — принялся он уговаривать ощетинившегося обитателя леса. Хотя у самого коленки предательски подрагивали. — Подходи. Угощайся. Я же видел, как ты по этой вкуснятине слюной исходил.

Ёж настороженно стриганул небольшими округлыми ушками, прислушиваясь к мальчишескому голосу, перестал возмущаться, вытянул любопытную морду и принюхался к ароматным, наполненным сладким соком, ягодам. Одновременно «оценив» запах чужака. Ну что ж, приятель, пахнешь ты не очень противно, видимо решил он, делая первый нерешительный шажок в сторону нежданного, дармового угощения.

Спустя две недели, юный оболтус хвастался перед ватагой сорванцов, что может запросто погладить по лбу настоящего, большого зубоскального ежа. Да, что там по лбу; животина позволяет даже брюхо веточкой почесать. И не просто позволяет, а ещё и припрашивает. Мальчишку тут же подняли на смех. Затем попытались прилепить обидное прозвище — Пустозвон, чего он, естественно вынести не смог, и тут же расквасил нос самому наглому из насмешников. Домой герой возвратился в разодранной рубашке, исцарапанный и с двумя замечательными фонарями под обоими глазами. Но всё это было совершенно не важно. Главное заключалось в том, что ему удалось взять с противников страшную клятву — завтра, поутру, они все, числом девять неумытых физиономий, идут в Лихтенгерскую чащу, дабы самим убедиться в его кристальной честности.

Рейд вихрастых сорвиголов состоялся в назначенное время. Вот только последствия его оказались драматичными.

До точки рандеву с колючим чудо-юдой пацанва добралась без приключений. Зубоскального ежа абсолютно не знакомого с понятием дисциплины на месте, естественно, не оказалось, что дало обильную пищу для новых нападок на «завравшегося любителя пеших лесных прогулок». Возможно, что всё дело опять бы завершилось дружеской потасовкой, если бы не одно «но». Как раз в ту пору, в самой середине алагарского лета, вызревала золодень-трава. Сама рекомая травка ничем особенным примечательна не была, кроме места своего произрастания и мелких, дурно пахнущих семян. Расти она, скаженная, предпочитала только возле зарослей дикого крыжовника, а семена её, будь они трижды неладны, являлись первейшим и необходимейшим ингредиентом для снадобий, используемых исключительно некромантами в своих нечестивых ритуалах. Вот по эти самые семена и заявился туда упомянутый выше друидский некромант, или некромантский друид. Как его не величай — дядька преотвратный. Узрев это, далеко не природное, чудо, мальчишеская орава, не сговариваясь, прыснула кто куда. Большинству повезло — они сумели выбраться на торную тропу, что привела их прямиком на просёлочную дорогу. Кое-кого, спустя пару дней нашли в зарослях, перепуганных до икотки, но целых и невредимых. А мальцу, сумевшему приручить зубоскального ежа, выпал совершенно иной жребий. С перепугу, кинувшись бежать, куда глядели глаза, он со всей страстью впечатался лицом во что-то мохнатое, осклизлое и омерзительно вонявшее падалью. Сорванец, не поняв ещё что произошло, сделал шаг назад и посмотрел на возникшее из ниоткуда препятствие. То, что он увидел тогда, потом снилось ему в ночных кошмарах ещё долгие годы, заставляя просыпаться в липком, холодном поту. А ещё ему снился смех, что раздался, где-то за спиной. Смеялся кто-то молодой и…

Мальчишка сумел отвести свой взгляд от мутных, гноящихся буркал дохлого оборотня и обернуться к хохотуну.

Некромант и впрямь был очень молод, если не сказать юн. Потому и знаниями великими в своём специфическом деле обладать не мог. Однако силы тёмной, мертвящей и из небытия поднимающей было в нём хоть отбавляй. Вокруг него даже воздух подрагивал, и нет-нет да постреливали чёрные, убийственные искры.

— Смелый мальчик, — похвалил онемевшего от ужаса ребёнка ухмыляющийся чародей, — увидел околевшего и оживлённого вервольфа и даже штаны не обмочил. Ты мне сгодишься.

Для каких таких нужд он мог сгодиться этому хмырю, пацан узнавать не пожелал, не был он любопытным, до такой степени, потому и задал стрекача. Ему почти удалось. Ходячий мертвец за его спиной скоростью реакции не отличался и от его когтистых лап малолетний герой легко увернулся. А вот обойти некроманта ему не посчастливилось. Один взмах корявого посоха и беглец кубарем покатился по земле. Но сдаваться без боя было вовсе не в его правилах. В конце концов, он был истинным сыном своего отца. А папашка сего отрока нечисть не жаловал и всю жизнь добросовестно изводил её под корень не испытывая страха и угрызений совести. Собрав в кулак жалкие остатки всего дарованного ему богами мужества, юный смельчак решил встретить смерть стоя. Превозмогая боль (удар посоха пришёлся по голени) он встал и, прислонившись спиной к дереву, стал ждать гибели. Глаза его были плотно зажмурены. На то, чтобы открыть их смелости уже не было. К тому же так было легче сдерживать поток слёз. Но и это не помогло. Горячая влага прорвала ненадёжную запруду и хлынула по бледным детским щекам.

— Убей.

Этот короткий, как удар палаша, приговор мальчишка ещё услышал, а потом неимоверно острый коготь разорвал его грудь, и всё утонуло в чём-то молочно-белом.

*       *       *

— Ещё вопросы будут? — буркнул Уланд, натягивая рубаху через голову. Очень ему не хотелось, чтобы тёмная видела его лицо в этот момент.

— Только один, — со скрытой усмешкой произнесла Шагура.

— Ну.

— Как вам удалось умыкнуть ту ржавую алебарду, не покидая запертой клетки?..

Глава 5

— Вы все здесь люди военные, — гулко вещал облачённый в добротный кожаный доспех детина. — Опыта каждому не занимать. О деяниях некоторых из вас я уже наслышан. К тому же вчерась от Аах-Кушта магическую цидулку получил, так сказать с подтверждением. Прямо заявляю — впечатлён! И потому вот вам вводная…

— Чтоб тебя по похмельной башке да окованной дубиной! — выразил общее настроение зибильдарский маркиз.

— Я чего-то пропустил? — наивно вопросил Уланд и заработал несколько недобрых взглядов со стороны товарищей по несчастью.

Их было чуть больше дюжины, людей построенных с почти армейской линейностью, под прицелами тёмноэльфийских арбалетов. Дроу расположились на верхнем ярусе стены, созданном специально для контроля над гладиаторами. Ещё бы, публика-то крайне не уравновешенная и чрезвычайно склонная к учинению различных мерзостей и безобразий. От этих злобных созданий только и жди бунта. Ну, не ценят они гуманного к ним отношения, дармовой кормёжки и бесплатно предоставленной возможности с шиком подохнуть ради увеселения свободных представителей прогрессивной общественности, за хорошие деньги приобретающих право посещения культурно-спортивных мероприятий. Гладиаторы — неблагодарные твари, да и только!

— Понимаешь, Шрам, пока ты водил тесную дружбу с блаженным идиотизмом, — попытался обрисовать другу создавшееся положение Пух, — нам тут кое-что разъяснили…

— Молчать! — гаркнул здоровяк и продолжил собственное выступление. — Я ваш ланиста. Я ваш царь и бог!

Он медленно прохаживался вдоль шеренги своих новых подопечных, стараясь собственной статью и мощью голоса внушить им хоть частицу страха перед собственной персоной. Обычно ему это удавалось. В плечах он был отменно широк, в талии узок. В руках этого человека, перевитых рельефными мускулами, чуялась немалая сила. Движения были не суетливыми, расчётливыми. Бывалый рубака, многое повидавший; об этом посеченная морда лучше всяких слов поведает. Не один год он, прежде чем обрести свободу и самому стать ланистой, выходил на проклятую арену с мечом или копьём, а то и  просто с кулаками. Так что поразить новичков ему было чем, но не в этот раз. Разочарование зародилось у него где-то в глубине груди противным, скользким головастиком, когда он попытался страшным взором смутить невеликого ростом Брегнома. Под прожигающим взглядом чёрных, как безлунная ночь, глаз, тушевались и более внушительные дядьки; ножками шаркать начинали, не знали, куда руки пристроить. Коротышка же более чем спокойно перенёс это испытание, уставившись оловянными очами на раздувавшегося от осознания своей значимости ланисту. Потом, как бы невзначай, огладил свою густую бородищу и все увидели, что бицепс-то у свободолюбивого сына зибильдарского народа ничуть не меньше, если не больше, чем у распинающегося начальника.

— Меня зовут Закритон Кровопийца. Запоминайте сразу. Повторять два раза…

— Ты что-то там о вводной гундосил, да от темы отвлёкся, — попытался вернуть пустомелю на верную стезю, желающий быть в курсе грядущих неприятностей, маркиз Флогрим.

Закритон взъярился. Никто и никогда (если не считать четырёх лет рабства) не смел разговаривать с ним в подобном тоне.

— У кого здесь голосишко прорезался? — взревел он.

— У меня, — рявкнули сразу четыре глотки.

Шеренга дрогнула — это менее храбрые, или более умные гладиаторы дружно сделали шаг назад, отступая от безумной четвёрки.

В общем хоре голосов спонтанно образовавшегося квартета Кровопийца безошибочно выделил голос цез Олатроона и, несколько поспешно, чем умалил свою напускную солидность, подскочил к нему, разбрызгивая слюну, и зашипел наглецу прямо в лицо:

— Если хочешь прожить ещё хотя бы один день, не смей разевать свой поганый рот без моего повеления! Понял, тошнотик?

Флогрим действительно заметно уступал ланисте в росте и весе, но не в наглости, как-никак — маркиз, а дальнейшие события наглядно продемонстрируют, что и воинского умения у стройного мужчины с аккуратной эспаньолкой ничуть не меньше. Вот только убедиться Кровопийце в сём факте лично, было не суждено. Цез Олатроон хотел тут же срезать новоявленного царя и бога, но подозрительное шевеление охранников в опостылевших серых хламидах заставило его до поры до времени прикусить язык.

— Так-то лучше, — возликовал Закритон, ошибочно приняв осторожность наглого аристократа за проявление трусости. — И это всех касается! — проревел он, вперившись грозным взором в добродушную физиономию Пуха.

Тот, с детской наивностью в голубых очах, поглядывал на беснующееся начальство сверху вниз, надувал розовые щёчки, обрамленные мягким, золотистым пушком, и громко издавал ну очень неприличные звуки. По какому-то одному ему известному резону, лютый Кровопийца не сделал Пуху грубого словесного внушения и вообще постарался проскочить его как можно шустрее. Проскочил. Молодчага! Но дальше переминался с ноги на ногу Шрам, по причине не просохших и не расчёсанных волос и бороды, которую тоже не успел сбрить, сильно смахивавший на лешего. А если учесть, что и рамена у него были не уже чем у Закритона, и руки ничуть не тоньше, да и ростом они оказались вровень, то вполне объяснимо, почему настроение ланисты галопом устремилось куда-то в беспросветную бездну.

«Поглядим ишо, каков энтот субчик в настоящем деле, — подумалось мелкому гладиаторскому начальнику. — А то уж шибко много об нём дифирамбов напели. Наверняка врут!» Придя к такому глубокомысленному выводу, ланиста почесал лысеющую репу и, вдруг, неожиданно даже для самого себя, нанёс короткий, хлёсткий удар в ухмыляющуюся рожу алагарского дворянина.

Вот кабы такое приключилось вчера, челюсть Уланда наверняка была бы сломана минимум в двух местах, и зубовный ряд оказался бы сильно прореженным. Но, то ведь вчера. Шрам тогда находился под воздействием эльфийских снадобий и был явно не в кондиции. Сегодня же дело совершенно иное. Оставляя философам их незыблемое право тягомотно рассуждать о невозвратности «вчера», бравый офицер без всяких несвойственных ему по чину размышлений поставил жесточайший блок, чем тут же лишил импульсивного Кровопийцу возможности пользоваться правой клешнёй. Затем, то ли рефлекторно, как никак его жилистое тельце  к подобным па готовили чуть ли не четверть века самые умелые наставники, каких только сумел разыскать въедливый папик, но скорее просто не умея унять природной энергичности и откровенно резвясь, Уланд сделал полушаг в сторону…

— Не-ет! — заорал опытный в таких делах Пух. Он уже понял, чем обернётся для задиристого декламатора Уландово перемещение.

Никто и пикнуть не успел, кроме самого Закритона. Собственно, и он особо не пищал. Взвыл, конечно, когда бородатое чучело, вместо того, чтобы мирно улечься на песочек и заняться арифметикой, дабы выяснить скольких зубов он лишился за раз, вдруг, презрев все правила вежества, сломало крепкую начальственную длань. Вот ведь нахал! Да ломать собственные конечности даже сам Кровопийца себе не позволял. Особенно обидно стало оттого, что мерзавец на этом не остановился, а взял, и самовольно сокрушил Закритоново колено. Подонок, однозначно! Кровопийца покорно подчинился закону, о котором ни разу не слышал за всю свою многогрешную жизнь, а именно — закону всемирного тяготения. Иными словами рухнул, как подкошенный. Хотя, почему как? Даже обидно. По пути, не больно-то и длинному, гладиатор ещё и спиной повернулся к косматому дядьке, который на глазах превратился из комичного, заросшего волосами полудурка в ужасное, не знающее жалости чудовище. Повернулся не своей волей, но понуждаемый к тому острой болью, возникшей сразу, где-то везде. Ох, не так планировал провести этот солнечный денёк Закритон Кровопийца! А Шрам, знай себе, веселился. Спасибочки огромное вечно хмурому безродному Гёзу, который больше всех учителей вместе взятых, гонял тощего подростка, ставшего позднее Уландом, и позволял себе улыбнуться только тогда, когда его ученик отправлял в глубокий нокаут крепких деревенских парней, что были старше своего визави года на три. И настоятельно требовал, чтобы подопечный в бою не выглядел надутым букой. Уланд уроки усвоил накрепко. Вот и сейчас чуть ли не светился от радости. Ещё и плечиком эдак игриво повёл (всё-таки не прошли даром уроки нелюбимого господина Пепю!). А сам жёстко воткнул колено в основание лысого черепа. Всё, шоу кончилось, едва начавшись! Уф-ф, повисло в воздухе всеобщее восхищение, приправленное острым соусом страха.

— Ты зачем отца-командира грохнул таким извращённым способом? — с притворной скорбью в голосе спросил цез Олатроон.

— Почему извращённым? — обиделся благородный воитель за столь низкую оценку проделанной работы, вынесенную гладиаторской общественностью. — Подумаешь, сломал грубияну шейные позвонки.

— Ещё и затылок всмятку, — наябедничал Брегном.

— И кто нас теперь на счёт таинственной вводной просветит? — не унимался дотошный маркиз.

Уланд только плечами пожал. Ну, не пророк он, не пророк.

— Браво! Браво! Браво! — раздалось с верхнего яруса, подкреплённое громкими аплодисментами.

Гладиаторская шеренга задрала головы и уставилась на хлопающего в ладоши дроу.

— Восхищён вашим мастерством, господин гладиатор.

Уланд галантно поклонился, исхитрившись вложить в это действо изрядную долю презрения.

— Нет, правда, — продолжил Ашган. — В моих словах нет и тени насмешки. Я привык называть вещи своими именами. И сейчас открыто заявляю: я видел работу мастера!

— Спасибо, Гёз, — едва слышно прошептал Шрам, обращаясь к носкам своей неказистой обувки. — Ты сделал всё, чтобы я выжил. И я выживу. Обязательно выживу. Вернусь, и скажу это тебе лично. Только попробуй тогда не улыбнуться, старый пень. Ко мне вон дроу в поклонники набиваются… В хорошем смысле этого слова.

Лопатообразная ладонь Розовощёкого Пуха крепко приложилась к спине Шрама.

— С возвращением, дружище. Теперь повеселимся по-настоящему.

Зловредный до крайнего предела, Ашган не соизволил открыть заветную тайну распроклятой вводной, сославшись на жизненную необходимость хоть как-то наказать недисциплинированных гладиаторов за убийство ценного сотрудника.

— Пусть этот секрет пока останется неразглашённым, — высокопарно заявил он с импровизированного амвона, или с насеста, как тихонько обозвал эту надстройку, лишённый какого либо воображения Брегном. — Вам хотели объявить, что именно ожидает вас в ближайший час, — продолжил витийствовать тёмный эльф, — так вы, обормоты, глашатаю шею сломали. Теперь можете у него выпытывать, если кому охота приспичила. — Тут его глаза кровожадно сверкнули. — Только у вас на подобные глупости времени нет. Вперёд, сукины дети!

Кое-кто из охраны разрядил свои арбалеты в песок, возле самых ног гладиаторов, тем самым, подгоняя их к начавшей раздвигаться, дотоле казавшейся монолитной, стене.

— Они, что сговорились с нашим принцем? — ворчал Розовощёкий, тяжело топая и наливаясь дурной кровью. — Тоже мне, взяли моду, сукиными детьми нас величать! Ой, доберусь я до них. Оборванными ушами не отделаются.

В далёком-далёком Алагаре, по странному капризу судьбы, в эту самую секунду тончайшее лезвие стилета проткнула белый батист мужской сорочки и без сопротивления вошло в волосатую грудь, как всегда, пьяненького его высочества. Так, что он благополучно, или не очень, но исхитрился избежать суровой Пуховой кары. А вот находящемуся рядышком Ашгану отчего-то нехорошо икнулось, а на сердце  сделалось смурно и чуточку страшно. Видать и правда, нешутейной силой обладает искреннее слово!

За раздвижной стеной были ещё и высокие кованые ворота. Вот через них-то и вышли на «оперативный простор» малой арены обласканные судьбой и Ашганом «сукины дети». Зрители, числом более трёх сотен, кои почтили своим присутствием эту часть стадиона, кстати, заполнив её до отказа, разразились громкими воплями. Однако особого восторга в этих кликах не слышалось. А слышалось нечто совершенно иное, как то — издевательские выкрики, уничижительное улюлюканье и презрительный свист. Только юго-западный сектор призывал гладиаторов показать всё, на что они способны и задать жару противникам. По трибунам сноровисто сновали какие-то юркие личности с целыми охапками пергамента в руках, что-то записывали, переспрашивали, принимали деньги.

— Та-ак, — не удержался Розовощёкий от своего излюбленного вступления, — с этими хмырями всё понятно — обыкновенные помощники букмекеров. Интересно, в чью пользу ставки?

— Думаю не в нашу, — угрюмо буркнул дядька с орлиным носом и с по-детски оттопыренными ушами. Был он из последней группы людей, купленной дроу на рабском рынке в Иль-Ахабе. До сегодняшнего дня встречаться ему и выдающейся четвёрке не доводилось, а сегодня сразу предстояло драться спина к спине.

— С чего бы такое к нам недоверие? — покосился на него Пух. — Я бы точно ставил на нас.

— Не швырялся б ты деньгами, — хохотнул рыжеволосый крепыш, ростом чуть выше Брегнома. — Лучше бы во-он туда глянул, — и он ткнул коротким пальцем с обгрызенным ногтем в ту сторону, в которую, по его мнению, стоило глядеть излишне самоуверенному громиле.

— Чего там ещё… — закрутил головой Пух. — Та-ак…

— Вот именно «та-ак», — подал голос Брегном. — Я даже не знаю, как они называются. Чувствую, придётся повозиться. Хотя орясина прав: я бы тоже на нас поставил.

Из тёмного зева на противоположном краю арены, будто из мрачного чрева преисподней медленно и чинно выходили странные существа, никем из новичков невиданные. Были все они кряжисты, чрезмерно сутулы и длинноруки настолько, что многие из них при ходьбе опирались на согнутые пальцы. Из плеч этих существ, лишённых даже намёка на шею вырастали крупные рыбьи головы с большими немигающими глазами. Широкие безгубые рты с рядами некрупных зубов всё время, что-то пережёвывали. Неведомые твари уверенно топали мясистыми трёхпалыми ногами и, время от времени, ритмично подёргивали плоскими безволосыми хвостами. Шрам, понятия не имевший, с кем столкнула их воля владельцев гладиаторских команд, с облегчением отметил, что противники безоружны и практически раздеты — из одежды только набедренные повязки с отверстиями для хвостов.

— Что ж это за страшилища такие? — спросил кто-то сзади дрожащим голосом.

— Отставить панику на передовой! — Уланд решил на корню пресечь начинавшийся мандраж несыгранной команды. — Плевать кто они такие! Если у них есть зубы, значит, эти зубы можно выбить. И вообще, ситуация мало чем отличается от той, что возникает в любой кабацкой драке. Разве что зрителей немного больше, да драться предстоит трезвыми.

— Ох, и непривычно, — вздохнул горбоносый, — но век живи, век учись.

Неведомые враги неуклонно приближались и были они спокойны, решительны и суровы.

— Видать, не в первый раз на поединок выходят.

— Да, слаженно двигаются.

— Слушайте меня! — вдруг воскликнул Флогрим, который до этого момента очень внимательно приглядывался к рыбоголовым уродцам. — Бойтесь их ног!

Больше ничего он сказать не успел, потому что начался бой.

Ашган сузил и без того узкие глаза и сжал кулаки до того, что его короткие, но острые когти впились в ладони. Сейчас на арене решалось многое, очень многое. Гораздо больше, чем казалось на взгляд непосвящённого. Кто-то неслышно подошёл сзади и положил руку на его окаменевшее плечо. Шагура. Кто же ещё. Её поддержка всегда бывала кстати.

— Мы не просчитались? — глухо спросил он.

— Фаруз не просчитался, — прозвучал голос сестры. — И ты не просчитался. Смотри — это того стоит.

А и прав оказался наблюдательный маркизушка: неведомые кошмарики сократили дистанцию футов до восьми, сгруппировались, напряглись, что твоя пружина и, оттолкнувшись от грешной земли мозолистыми ладонями, устремились к мальчикам для битья с желанием явным врезать им по мордасам своими не мытыми ногами. Кое-кому задуманное удалось. Бедолаги, не успевшие среагировать на эту атаку, жестоко поплатились за своё ротозейство. Уложив их на белый песочек, рыбоголовые оседлали свои жертвы и стали методично метелить их, покрякивая от удовольствия. Трибуны тут же взорвались ликующими воплями: всегда приятно полюбоваться доброй дракой, находясь в полной безопасности под защитой вооружённой охраны и бдительных магов. Честная публика требовала крови, всё равно чьей, главное, чтобы её было много.

Горбоносый и лопоухий мужчина в бытность свою вольным человеком служил в кавалерии и потому в пешем строю чувствовал себя не очень уверенно. Первого монстра, попытавшегося своротить ему челюсть, он сумел встретить кулаком между кривых ног. Но второй впечатался пятками в его грудь, повергая бравого улана навзничь. Лёжа на лопатках и наблюдая разноцветные искры под плотно зажмуренными веками, горбоносый о капитуляции и не помышлял. Беспорядочно размахивая несуразно длинными руками, он исхитрился влепить вражине увесистую плюху и совершил почти судьбоносное открытие…

— У них рыла мягкие! — успел проорать он, прежде чем схлопотал нокаутирующий правый.

— И печень на своём месте! — продолжил изучение вражеской анатомии неугомонный цез Олатроон.

Боевая группа, способная решать вполне конкретные оперативные задачи, цементировалась на глазах сотен тёмных эльфов. Ещё минуту назад обыкновенная толпа растерянных людей сейчас уже не была таковой. Пусть им не хватало сплочённости, которая приходит лишь со временем, но почти инстинктивное желание помочь тем из своих, кто удержался на ногах проглядывало явственно.

— Мягкие морды? — бубнил Брегном. — Ну что ж пощупаем… и-эх! Правда, мягкие.

Цез Олатроон тоже орал, что-то забористое, перекликаясь с рыжеволосым крепышом, прикрывавшем его спину. Шрам, на чём свет стоит, материл хвостатых зубастиков, с упоением ломая им руки и не опасаясь сбить дыхание, всё-таки выносливый он, чертяка, почти двужильный. И только Розовощёкий Пух молчал вопреки собственной натуре. Пуху было некогда, он боролся со стрессом. Поймав на лету противно верещавшего противника за трёхпалые лапки, гигант, ничтоже сумняшеся, стал использовать его, как зубастую дубину, охаживая безвольной тушкой обомлевших рыбоголовых лупоглазиков и не размениваясь на мелочи. С душой подошёл к процессу, без халтуры и производственного брака. Выдалась бы у Шрама минутка, полюбовался бы он на работу  друга. Но как тут получить эстетическое наслаждение, когда всякая сволочь лягается и норовит укусить.

В четверть часа всё было кончено. Из людей на ногах остались девять бойцов. Ещё двоих, хоть и поднявшихся на ноги в расчёт можно было не брать, их раскачивало из стороны в сторону без всякого участия ветра. Всё-таки знатно их отделали неведомые монстрики, за что и поплатились. Только трое из зубастых головастиков ещё могли ползать. Остальные вообще не подавали никаких признаков жизни. Разгорячённый Пух остановился на середине замаха, с удивлением обнаружив, что крушить больше некого.

— Всё, что ли? — спросил он разочарованно, и, получив утвердительный ответ, расстроился. — Ну вот, даже размяться не успел.

Измочаленный труп хвостатого неудачника отлетел далеко в сторону. Пух вытер со своего широкого лба лёгкую испарину и громко высморкался.

— На арене сморкаться не рекомендуется, — подал голос кто-то из ряда бойцов

— Да? — изогнул дугою бровь, забрызганный чужой кровью, верзила. — Это ещё почему?

— Ну-у, — неуверенно протянул всезнайка, — это вроде выказывания своего неуважения публике. Слышь, как трибуны голосят? Это потому, что ты здешний этикет нарушил.

— Во-первых, — Розовощёкий назидательно поднял вверх указательный палец, — голосят они потому, что мы их любимчикам накостыляли и они просадили на этом кучу бабок. А во-вторых, вот что я думаю об этой чёртовой публике, — и Пух, наплевав на правила приличия, опорожнил вторую ноздрю.

А на трибунах творилось форменное безобразие. Дроу, которых назвать сдержанными, ни у кого бы язык не повернулся, простыми воплями никогда не удовлетворялись. Поорать — это для них святое дело. О сквернословии тёмных эльфов по всей Амальгее легенды ходят. Им даже гоблины завидуют. Но, кто ж на этом остановиться. Вот уже и кулаки в ход пошли. Соседи по скамейкам принялись воодушевлённо мутузить, тех, кто попал под горячую руку. А кое-кто вздумал даже добраться до букмекеров. Но те, умудрённые жизненным опытом, успели, куда-то испариться. Естественно всё закончилось вмешательством охраны стадиона. И неулыбчивые крепыши без лишних эмоции, принялись деловито охаживать наиболее горячих соплеменников длинными деревянными палками. А штатный стадионный маг, время от времени, насылал управляемые осиные рои на группы самых неугомонных болельщиков. Однако так было не везде: юго-западная трибуна ликовала. Ашган и Шагура принимали поздравления и первые, но уже весьма заманчивые, коммерческие предложения. За Пуха, к примеру, главе «проникающих» щедро посулили дюжину  крупных, обработанных изумрудов. Ашган из вежливости сделал вид, что заинтересовался, но всё равно ответил категоричным отказом. Покупателя это ничуть не смутило, а скорее раззадорило. Но продажа кого-либо из своих гладиаторов в планы нобиля совершенно не входила. Для них была уготована совершенно иная участь…

Усмирять буянивших зрителей долго не пришлось, поскольку стража своё дело знала, да и шевеление на арене снова привлекло внимание бузотёров. Праздник азарта на сегодня ещё не был закончен. Расторопные служки уже успели убрать тела хвостатых бойцов и вынести с поля кое-кого из людей. Остальных, разгорячённых короткой, злой схваткой, гладиаторов оттеснил к запертым воротам строй пикинеров. Люди и не артачились: попробуй, покачай права, когда в кишки вгрызается ожившее тавро. Где-то в толпе вершил своё чёрное дело проклятый старикан с дурацкой шапочкой на плешивой головёнке. По рядам снова, будто клопы заползали букмекеры — представители едва ли не самого алчного племени, не знающие устали в благочестивом деле отъёма денег у обуянных азартом дроу. Сегодня исключительно у дроу, поскольку на эту трибуну представители других рас не допускались. Здесь собрался узкий междусобойчик тёмных торговцев живым товаром и владельцев гладиаторских школ. И сейчас Ашган ждал одного из них. Очень ждал! Его приход означал бы последнее «железное» подтверждение той линии действий, что избрал для себя и для всего Дома главный из «проникающих в суть». Но пока ожидания были напрасны. Ашган нервничал и с огромным трудом сдерживался, чтобы не зарычать на надоедливого покупателя взвинтившего цену до полутора десятков изумрудов.

«Нет, — думалось Ашгану, — никаких продаж ни сегодня, ни завтра, ни через месяц. А вот через два месяца… хм… Через два месяца в живых может не остаться ни «товара» ни продавца». «Проникающий» не боялся умереть. Он боялся позора. И чтобы его избежать, ему нужны были эти бравые парни на арене. Вон они стоят плотной группой, бросая злобные взгляды на пикинеров, огрызаются и… не боятся. Это хорошо.

Сквозь плотную толпу к Ашгану пробрался владелец проигравших рыбоголовых, дабы соблюсти традиции и лично поздравить победителя. «Проникающий» вежливо улыбался, раскланивался, произносил требуемые в таких случаях фразы, а сам искал глазами субтильную фигуру одного из самых явных своих недоброжелателей. Поиски оказались успешными. Они встретились взглядами. Холодно кивнули друг другу. И каждый позволил себе чуть улыбнуться, обнажив острейшие нижние клыки. Этот одноухий тёмный тоже являлся владельцем гладиаторских команд. Вот только людей среди его бойцов не было никогда. Одноухий считал это неоспоримым преимуществом, Ашган — стратегическим просчётом. Кто из них окажется правым покажет только время. Кстати, для первой проверки оно почти наступило, потому что следующей командой, выпущенной на золотой песок арены, будет именно его команда — хрупкого, жестокого Урташа, правой руки самого Хаташа, смертельного врага любого дроу из Дома Шелестящей Тени. Но… довольно лирики. Пришла пора для начала второго акта!

Орки! Вот кого против них выставили!

Есть много племён принадлежащих к этому непутёвому народу. Степные орки с кирпичного цвета рожами, татуированными телами и неистребимой страстью к людоедству постоянно нарушают пределы соседних держав, опустошая приграничные селения и городки. Орки с Западных островов отличаются от своих собратьев только цветом кожи — они зелёные, и способом передвижения, боевых носорогов они променяли на стремительные пиратские корабли, и сделались настоящей грозой Мелкого моря. Кстати им присуща даже некоторая образованность, во всяком случае, многие зеленокожие умеют ориентироваться по звёздам, знают, что такое якорь и могут читать по слогам названия таверн. На арену же выступили горные орки. Отличительной чертой этой ветви оркского поголовья была необъяснимая тяга к пирсингу. Металлические штифты, кольца, бубенчики и клыки хищных животных украшали уши, брови, носы губы и соски этих мало симпатичных типов. Если учесть, что почти любой орк выше, тяжелее и сильнее среднего человека, то вышедшие на поединок восемь рыл могли нагнать страху на кого угодно. Одеты они были неважнецки в какие-то грязно-красные рубища неопределимого фасона и кожаные потёртые штаны. Обувь же отличалась некоторым разнообразием: двое верзил щеголяли в сапогах носорожьей кожи со шпорами, кое-кто напялил ношеные переношенные сандалии, а один вообще поленился обуться, так и выперся на арену босой, поразив почтенную публику антрацитовым колёром своих не мытых лап. А вот о наручах ни один из них не позабыл, и у каждого из орков на ручищах красовались грозные предметы воинского обихода.

— В этом они нас уже обскакали, — невесело высказался Шрам, залюбовавшись беззаботной игрой солнечных зайчиков на острейших шипах оркской амуниции. — На такую красоту и лёгкий клинок без страха ловить можно, а уж ставить блок под голую руку — одно удовольствие.

Пикинеры слаженно взяли в плотное кольцо рычащих и плюющихся горцев, не давая им не малейшей возможности без промедления кинуться в драку и растерзать ненавистных людей. Сделано это было ещё по одной немаловажной причине — потные рабы, сгибаясь под внушительной тяжестью, выволокли на самую середину арены здоровенную деревянную пирамиду, частично увешанную различным оружием. В последующие десять минут арсенал был здорово увеличен за счёт других смертоносных игрушек вынесенных невольниками развешанных на этой конструкции в полнейшем беспорядке.

— От славного своими победами Дома Шелестящей Тени, — загремел над стадионом магически усиленный голос, — на бой до смерти…

— Что?.. — испуганно прошептал молодой парень, который до этого показал себя совсем не плохим кулачным бойцом. — Что он сказал? — по всему было видно, что драться на смерть он был совершенно не готов.

— …выпускается команда «Сморкачи»…

— Гы-гы, — хохотнул рыжий крепыш, — досморкался, здоровяк!

— Сморкачи лучше, чем сопляки, — отмахнулся Пух.

— Хозяин — нобиль Ашган! — И после короткой паузы: — Им противостоят, внимание господа, — «Сокрушители Черепов»!!! Знаменитая своей яростью команда от Дома Призрачной Стрелы. Хозяин — досточтимый Урташ. — Трибуны взорвались аплодисментами и ликующими криками. — Время делать ставки, господа! — объявил невидимый глашатай.

Шрам жёстко провёл ладонью по своему заросшему лицу:

— Вот теперь дело будет нешуточное.

— Очень на то похоже, — согласился с ним маркиз. — Раньше кто-нибудь с орками уже дрался? — спросил он у притихших «сморкачей». Оказалось, что подобный ценный опыт имели пятеро из девяти. — Не так уж и плохо, — подытожил цез Олатроон. — Главное помнить, что эти образины жуткие индивидуалисты. Каждый из них думает только о своей драгоценной шкуре и почти никогда не прикрывает спину собрата. В этом их слабость.

Брегном, который в силу своей знаменитой конституции был только по грудь самому низкорослому из противников, выдвинул не глупую идею о том, что было бы совсем не дурно успеть добежать до козел с оружием раньше кривоногих орков. И с ним согласилось абсолютное большинство гладиаторов. Только Уланд с Пухом, как-то странно переглянулись. А Розовощёкий, ещё и неласково прошёлся на счёт чьих-то коротеньких ножек. Зибильдарский коротышка тут же надулся и зашипел, словно целый клубок рассерженных змей.

— Слушайте, — вдруг обеспокоился горбоносый кавалерист, — драчка с орками — это и есть та самая, проклятущая, вводная?

— Не думаю, — огорчил его пессимистически настроенный Шрам. — Сдаётся мне, что у этих клыкастых бестий в рукаве припрятан ещё один джокер, так сказать, персонально для таких крутых парней, как мы.

Кавалерист почесал свой выдающийся шнобель и грустным голосом выразил своё глубокое сожаление по поводу того, какой бестолочью он был в юности и не внимал дельным советам своей мудрой маменьки.

— Ведь говорила мне старушка, иди, дитятко, в стряпчие. Будешь взятки брать. На мягких перинах дрыхнуть. В собственном экипаже раскатывать. Нет ведь, поволокли меня черти в королевскую школу младших подпрапорщиков. Теперь вот в цирке вместо клоуна работать приходиться.

Его откровения ничуть не тронули душу самого юного бойца их маленького отряда.

— Что же делать теперь? — раздался его дрожащий голос. Юноше было страшно, и он ничего не мог с этим поделать.

— Ожидать неприятностей со всех сторон сразу, — утешил его Брегном. — Да убери ты свою железяку! — тут же наорал он на пикинера. — Без глаза оставишь, немочь худосочная!

Дроу злобно оскалился, но пику всё-таки убрал.

Розовощёкий покровительственно хлопнул по плечу начинающего паниковать салагу:

— Добегай до центра арены… Бегать-то не разучился? Нет… Хорошо. Так вот вытряхивай из штанов всё ненужное, что ты успел в них наложить, беги к пирамиде и хватай железо поострее… или потяжелее… С чем ты лучше всего управляешься?

— С моргенштерном, — хлюпнул носом юнец.

— Ого, — удивился Пух. — Уважаю. — Он, прищурившись, взглянул на оружейные козлы. — Тебе повезло, там их штуки четыре, не меньше.

— Так я и с парой управляюсь, — продолжил изумлять ветерана ни разу не брившийся хлопец.

— Вот и покажешь умение. Прикрывай спину товарищу. Он, в свою очередь, прикроет твой тыл и всё будет хорошо. Просто поверь мне. Я знаю, о чём говорю.

Молодой гладиатор глянул на обманчиво добродушного Пуха и… поверил ему. Гигант возложил на его голову огромную свою ладонь и легонько повернул сей мыслительный агрегат в сторону орков.

— Не на меня пялься, дурила — врага изучай, пока время есть. Вон того, косматого видишь?

— Угу.

— Так вот, он хромает на левую ногу. Если доведётся с ним сцепиться, ты его по центру не атакуй. С боку, с боку его. И под правую грабку ныряй, пусть верзила за тобой тянется и своей укороченной культёй переступает. Смекаешь?

— Угу.

— Умница ты у нас. И очень разговорчивый юноша.

Розовощёкий не сильно, чтобы не сбить с ног, оттолкнул новоявленного адепта в сторону, а сам глазами попросил Шрама приглядеть за недотёпой.

— Ты, что в отцы готовишься? — не без ехидства спросил Уланд.

— Не подкалывай. За пацаном приглядишь или нет?

— А сам?

— У меня другие заботы будут.

— Это, какие же? — удивился алагарец.

— Задницу твою прикрывать от злобных оркских посягательств!

— Какая трогательная забота о моём седалище, — молитвенно сложил ладошки Шрам и картинно захлопал ресницами.

— Да, такой вот у меня замечательный характер. Сам в няньки ко всяким обормотам напрашиваюсь.

— Хорош трепаться, господа алагарцы, — встрял в беседу Флогрим. — Пикинеры ретируются. Если знаете хоть одну молитву, похоже, сейчас самое время её прочесть.

— Одну я точно помню, — Брегном медленно начал перемещаться вслед за удаляющимися бойцами оцепления. — Только сейчас толку от неё никакого не будет, потому что она помогает… Ладно, потом объясню…

Пикинеры наконец-то скрылись за воротами и бородатый коротыш что есть духу, припустил к пирамиде. Такого стремительного рывка от него даже орки не ожидали. Он обошёл всех. Первым пришёл к заветной цели и даже успел покопаться в горе оружия, подобно зажравшемуся вепрю в куче желудей. Когда же самый быстроногий орк, обогнав своих более медлительных собратьев, добрался до смертоносного ассортимента, он был мгновенно повержен на землю сокрушительным ударом зибильдарского шипастого молота. Ибо, что же ещё может выбрать истинный зибильдарец? Молот, и только молот! Да, ещё одно — Брегном, сжимавший в своей сильной руке отшлифованную рукоять и попирающий ногой агонизирующее тело врага был прекрасен, как античный герой и, пожалуй, впервые в жизни никому не казался низкорослым. В этот момент он был велик и… сорвал первые восторженные аплодисменты избалованной тёмноэльфийской аристократии.

А Шрам и Розовощёкий наоборот «удостоились» уничижительных завываний и более чем презрительного свиста, потому что не понеслись сломя голову вооружаться, а неспешно, прогулочным шагом, двинулись в сторону орков.

— Чтоб вас сожрали слюнявые мохнатые гусеницы! — пронзительно завизжала роскошно одетая дама, гордо восседавшая в первом ряду, и в сердцах швырнула наземь шляпу, украшенную перьями птицы жу. — Шевелитесь, ленивые негодяи, я поставила на вас тысячу! Вон… Вон там… Видите, в центре?

— Что там — в центре? — гаркнул Пух, очень убедительно кося под деревенского дурачка.

— Мечи, палицы, кинжалы! Оружие, дубина!

— Ну и что? — задал тупой вопрос Уланд, ещё более замедляя шаг.

— Идиот!!! — выдала дама всему свету самый страшный секрет сержанта панцирной пехоты. — Беги и хватай!..

— Бежать?.. Хватать?.. — Розовощёкий непонимающе уставился на друга.

Шрам только пожал плечами и поглядел на брызгающую слюной нобилитку.

— Кого хватать, мадамка?

Дама мученически застонала и, прикрыв глаза, откинулась на спинку кресла.

— Плакали мои денежки. Муж меня убьёт. А я убью этого проклятущего Ашгана!

Зрители, ставшие свидетелями этого диалога, громко заулюлюкали; всегда приятно, когда продувается кто-то другой.

— Я понял, — просветлел лицом Пух и весь засиял от осознания собственной догадливости. — Она хочет, чтобы мы пошли и взяли в руки вон те острые железки.

— У-у-У-у-У… — вырвалось из груди эльфийки, что-то непередаваемо трагическое.

— Зачем идти? — совсем остановился Шрам. — Орки сами принесут. Вон парочка уже торопится, чуть с ног не падает. Готов, Пух?

— Всегда готов!

— Тогда начали!

-…Слушайте музыку, молодой сеньор, — наставлял непутёвого недоросля ненавистный господин Пепю. — Слушайте музыку и не сбивайтесь с такта. О-о-о, скверный и бестолковый мальчишка! — верещал он спустя четверть часа. — Неужели вы настолько жестоки, что совсем не жалеете меня, своего доброго и несчастного учителя?! Пусть так, — продолжал он с надрывом свой спич, — но ведь должны же вы, бездарная бестолочь, иметь хоть каплю сострадания к своей очаровательной партнёрше. — Бездарная бестолочь, глупо пялился на затянутую в немыслимо белое платье конопатую девчонку, и мечтал её удушить. — Изверг! Натуральный изверг! Вы же совершенно оттоптали её очаровательные ножки. Никогда, — обычно заканчивал измученный господин Пепю, задирая длинноволосую башку и картинно прикрывая глаза рукой. — Никогда. Вы, слышите меня, воплощение моего педагогического позора?! Ни-ког-да не блистать вам, маленькое, кривоногое, разлапистое чудовище на королевских балах!

Маленькое, кривоногое, разлапистое чудовище подозрительно легко соглашалось с этим утверждением задёрганного учителя танцев и, при первой же возможности, сбегало во двор, где царил аромат псарни, мужского пота и лошадиного навоза, то есть истинный рыцарский дух. А ещё там всегда можно было отыскать старину Гёза. И вот тут-то…

— Слушай мир вокруг себя, молодой недотёпа! Сколько раз тебе можно повторять эту прописную истину? — Что-то очень уж знакомое… — Слушай, не отвлекаясь, потому что рука часто, очень часто оказывается быстрее глаза, — и в подтверждение всего вышесказанного вечно смурной Гёз отвешивал ротозею звонкого леща. — Но если ты научишься слушать…

Всё-таки в подходе к воспитательному процессу у этих преподавателей были кое-какие вариации. Но вот что действительно странно — после далеко  не ласковых наставлений Гёза уроки у господина Пепю проходили гораздо спокойнее и продуктивнее…

Орки бежали легко и споро. Тренированные ребята, спешащие выполнить привычную работу. Во всяком случае, именно так они выглядели со стороны. К тому же эти страхолюдные парни были вооружены. Один успел подобрать кривую саблю с утяжелённым концом. В руках у второго, грозно сверкали парные клинки дроу, непривычное для большинства людей оружие, нечто среднее между короткими мечами и длинными кинжалами со странной формы лезвиями. Серо-зелёные парни с несчётными фенечками на скуластых рожах были злы и сосредоточены. Ну  да это ничего. У Пуха, а тем паче у Шрама всегда наготове была парочка-другая нестандартных трюков. Вот взять хотя бы тот, что так сильно не понравился ныне покойному Закритону Кровопийце — удар ногой по колену. И тут Уланд услышал…

— Тращ! Эй, Тращ! — противно верещал толстенький дроу, расположившийся неподалёку от горластой дамы. — Тот, что ростом пониже, да-да, тот косматый… он по коленям лупить мастак.

Вот ведь сволочь красноглазая, и как только подглядеть умудрился?! Да никак!.. Это ему кто-то из обслуги информацию сливает. Вот жизнь — кругом враги! Дать бы этому крикуну по бледной рожице, чтоб заткнулся, но не до того сейчас. Ой, не до того. Тращ — здоровенный орк с саблей, одной своей массой был способен придавить двух Шрамов, — зрительский совет услышал и принял к сведению, чем невероятно расстроил не любящего сюрпризы Уланда. А как тут не огорчаться, коли нога-то уже занесена? Но бить сейчас — это самому под сабельный клинок подставляться. И тогда всё — кранты! Орк, как назло, попался дюже сообразительный, заметив неуверенность человека, он дико осклабился и наотрез отказался сокращать дистанцию до минимума. Ему, что? У него в лапах вон, какая здоровенная, железяка. Он, может и идиот, но врага голыми руками душить не собирается. Вдруг противный человечишко, какую каверзу учинит? Мужики в казарме балакали, что они, люди эти самые, жуть какие охочие до всяческих непотребств и безобразий… и орков не любят.

Шраму нужно было что-то предпринимать, причём немедленно. Вот всегда так у Меча Короны. Можно сказать — вечный форс-мажор. Потому и приходиться импровизировать, то есть выкручиваться и нести отсебятину. Уланд выдохнул и рухнул на согнутую ногу, пропуская над буйной своей головой, завывающую полосу смертоносной стали. Каким-то краешком сознания успел отметить тот факт, что, по всей видимости, в клинке проделаны особые бороздки, в которых перекатываются металлические шарики. От того во время длинного удара и слышится такой замогильный вой. Про оружие такое он раньше слышал, а теперь вот и воочию наблюдать довелось. Жаль только, что Тращ, так быстро этой сабелькой размахивает, в подробностях рассмотреть это чудо оружейного искусства не удаётся. Ничего, сейчас он притомится, мы — отнимем и полюбуемся!

А на трибунах зрители вдруг начали остро сожалеть о том, что у каждого из них всего одна пара глаз. Ну, никак было не уследить за всеми происходящими на арене событиями. В самом центре, после первого, но кратковременного успеха, человеческая команда несколько упустила инициативу и более опытные орки стали медленно оттеснять людей от оружейной пирамиды. Зачем давать возможность вооружаться врагу и так имеющему численное превосходство? Если бы не активные и, надо признать, эффективные действия квадратного, но очень шустрого коротышки и его, более высокого и стройного напарника с пижонской эспаньолкой, остроухие сыны скалистых утёсов, уже в пух и прах  разгромили бы гладиаторов Ашгана. Взмокший цез Олатроон, успевший подхватить тяжёлый палаш и кулачный щит, как вихрь носился вдоль строя деморализованных бойцов, защищая безоружных и громко, в непечатных выражениях стараясь поддержать угасающий боевой дух своего потрёпанного воинства. Не единожды, он заставлял завистливо вздыхать признанных знатоков воинского искусства, вольготно расположившихся в мягких креслах за двойной цепью охраны. И закусывали губы красноглазые недоброжелатели, поражённые виртуозной техникой фехтования залётного зибильдарского щёголя. А щёчки юных и не очень нобилиток  становились нежно-серыми (тёмноэльфийский аналог румянца), когда их длинных ушек достигали перлы маркизова красноречия. Дамы и девицы, для приличия опускали глазки долу, прикрывали клыкастые ротики кружевными платочками и изо всех сил старались запомнить многоэтажные словесные конструкции, которыми Флогрим безостановочно обкладывал тугодумных орков. Заросший до самых глаз Брегном во всю старался не отставать от аристократа и, кроме убитого в самом начале схватки опрометчивого нелюдя, занёс в свой актив ещё одного раненого. Ему, он со всем почтением, врезал по босой лапе своим любимым кувалдометром, положив тем самым конец его блестящей гладиаторской карьере.

Конечно же, абсолютное большинство зевак предпочло бы, не отрываясь досмотреть до конца это занимательное представление. Но будь прокляты люди!!! Вечно у них всё не так, как у добропорядочных дроу. Даже подраться в одной компактной куче не могут, не умеют и не хотят. Вот, что себе позволяет этот нахальный, косматый чертяка?! Ведь, казалось бы, всё, попал под косой сабельный удар, так лежи, пускай кровавые сопли и помирай, окаянец. Нет ведь, вывернулся. Откатился за спину обомлевшего Тарща и врезал ему от души по заднице. Мог бы срубить увальня ударом под колено и закончить схватку, однако предпочёл поиздеваться. В ответ на эту выходку, информированный толстяк, почуявший скорую потерю своих инвестиций, заорал, как недорезанный рогатый ящер, выражая своё справедливое возмущение бездарными действиями клыкастого ротозея. Но базлал он не долго. Дамочка, после первого успеха юркого лохматуши, решила выйти из прострации, подобралась к верещавшему толстяку и с упоением треснула горлопана по лысой маковке зонтиком от солнца. Хрупкая вещица тут же превратилась в хлам. Толстяк хрюкнул, обмяк и заткнулся до конца сражения. А счастливая воительница с видом триумфатора вернулась на своё место и потребовала у юного помощника букмекера, чтобы он не выпендривался и принял у неё дополнительную ставку в размере пятисот монет на этого «гламурного очаровашку». Последними словами она обозначила Шрама и обласкала его многообещающим взглядом. Уланд этого не видел — оно и славно, ему бы сейчас с напором врага совладать без ущерба для собственного драгоценного здоровья; противник попался злющий, выносливый и крепко скроенный. Впрочем, других Урташ в своей школе и не держал.

Вот орк развернулся. Вот взял сабельку на отлёт. Вот плотоядно оскалился. А как без этого: шоу есть шоу, нужно же продемонстрировать лохматому выскочке, что его выходка была просто разрешена благородным Тарчем, для увеселения публики. Но на большее, попрыгунчику рассчитывать не приходится. Вот, закалённый, во многих гладиаторских поединках, боец начал медленно приближаться к своей обнаглевшей жертве. Стадион затаил дыхание и даже в центре, казалось, стали глуше звуки сражения. Вот сейчас в следующую секунду случится, что-то страшное. Как вдруг…

— Чего вылупился? — Этот рык услышали даже уборщики на второй арене. — Молчать! Как стоишь перед старшим по званию, скотина?! Руки по швам! Почему штаны с заплатами? Молчать, мерзавец, не напасёшься на вас!.. Грудь вперёд. Морду выше. Выше, я сказал! Охренели тут без меня, разгильдяи!..

Как вы думаете, кто выдал подобное соло? Ладно, угадали — Пух. А для кого?.. Для целой оравы тёмных эльфов, разумеется, и персонально для здоровенного бугая, что с раскрытым ртом пялился сейчас на самого колоритного панцирного пехотинца из королевства Алагар.

Ещё полчаса назад, когда прохаживающийся перед своими «Сокрушителями» Урташ, объявил, что выпускает их против девяти человек, Каюк заржал, как рыцарский жеребец перед случкой. «Против людишек? Это, что насмешка? — спросил он тогда».  Нет, это не было насмешкой. « А их мамаши разрешили им подраться?.. Мы разорвём этих хлюпиков голыми руками! — ревели орки». «Хорошо, рвите, если вам это нравится. А для тех, кому лень будет с ними возиться, в центре арены приготовлен сюрприз — целая гора оружия». «Убивайте всех, братья, — громыхнул тогда Каюк, — но оставьте мне самого здорового».

Своего, несколько опрометчивого, решения он не переменил, даже тогда, когда воочию увидел этого «самого здорового». Просто не успел. Орки, мягко говоря, не очень сообразительны. Однако инстинкт самосохранения, пусть и в зачаточной форме, у них присутствует. Так, что доблестный Каюк слегка струхнул, поражённый почти запредельными габаритами голубоглазого великана и предпочёл не кидаться на эдакого монстра с пустыми руками. Никому ведь не мечтается получить по узкому лбу или там промеж остроконечных ушей кулачищем, от которого вполне может зашататься боевой носорог, случись ему близко познакомиться с подобной величины агрегатом для раскалывания голов. На пирамиде орк высмотрел парные тёмноэльфийские клинки, к которым смолоду питал необъяснимую тягу. В возникшей после начала поединка, неразберихе сумел завладеть ими, походя сломав носопырку какому-то сопляку, не успевшему убраться с пути разъярённого орка. Непрошенный страх тут же улетучился и угасшее, было, настроение сразу улучшилось. А спустя, какое-то мгновение и вовсе неудержимо попёрло в гору — бестолковый громила, вместо того, чтобы кинуться вооружаться, вступил в разговор со своим приятелем, при этом тупо пялясь на красноглазую лахудру, — идиот! Каюк и сам разумом не блистал, по оркской народной традиции не видя в нём особого проку, но подобных полудурков презирал и старался всячески их изничтожать. Благо, Грозные Духи наделили его немалой физической мощью, как раз для этой благочестивой цели. Орк удовлетворённо крякнул, хлопнул со всей дури по спине толстокожего Тарча и бодренько потрюхал к придурковатому верзиле.

Однако по мере приближения к беззаботно балаболящей парочке, Каюкова бодрость начала увядать, а на расстоянии хорошего плевка окончательно усохла. Торопыга Тарч уже успел ввязаться в потасовку с небритым мужиком и, как-то выпал из поля зрения своего остолбеневшего напарника. Каюк же мудро решил не спешить. Точнее, его недоразвитый мозг отдал команду, врасти в землю. Орк, разнообразия для, послушался голоса разума и замер, положив свою огромную челюсть на жёлтенький песочек, задрав буйну головушку и благоговейно уставившись на человека… снизу вверх. Даже в кошмарных снах, каковые посещали неистового орка после вкушения им лошадиных доз веселящих грибов, ему не являлись подобные враждебно настроенные колоссы. Гарпии, да — гонялись, поливая сомлевшего героя всяким непотребным. Гоблинам в кости проигрывал — было дело и не только во сне. Вся казарма ржала, когда про этот ляпсус проведала. Даже от родимой мамаши затрещины зарабатывал. Ох, и тяжела же была десница у старушки, хотя Каюк её, мамашу то бишь, только в кошмарах и лицезрел. И вообще, чего только не привидится с перепою, пережору, с укуру и перенюху?! Но не такое же!.. Не такое!!

Пух, уперев в необъятные свои бока  могучие ручищи, при виде которых нехилый орк шумно закатал выпирающее адамово яблоко, стоял монументально, ультимативно подавляя врага первобытной силой и клокочущей яростью берсерка. Впрочем, последнюю детинушка скромно маскировал широкой улыбкой и детским бирюзовым взглядом. Вот только на счёт удачности сего камуфляжа Каюк бы поспорил. Может с дальних зрительских рядов особо и не видно, а вот стоя непосредственно перед эдакой машиной убийства, прекрасно осознаёшь — это очень злой дядька. И хоть сам Каюк был далеко не ангелом и к трусливой дюжине себя не причислял, но тут струхнул не на шутку.

— Пасть закрыть! — скомандовал алагарский гвардейский офицер, которые, как всем известно, бывшими не бывают. — Слюни подобрать! Сопли подтереть! На начальство взирать с преданностью! Команды исполнять с воодушевлением!

Орк послушно и с должным рвением выполнил все вышеизложенные требования самоназначенного командира. Трибуны глухо загудели: кто-то явно разочарованно, но большинство от полного непонимания происходящего. А между тем комедия положений ещё к финалу не подошла. Розовощёкий в мыслительном напряжении поскрёб свой затылок и удивил самого себя, ляпнув неожиданное:

— Оружие — к осмотру!

И зомбированный Каюк подчинился.

Зрители орали доведённые почти до исступления. Орки неспешно отыгрывали оперативное пространство в центре арены. Шрам методично и не без успеха втолковывал Тарчу, что печень служит не только для усвоения спиртосодержащих жидкостей, как тот наивно полагал всю свою жизнь, но и для отработки его, Уланда, удара.

— А если не желаешь быть «мешком», — отечески советовал орку заботливый наставник, — так ты, страшилка, её локтем прикрывай, печёнку-то…

Тарч, у которого от боли уже давно плыли перед глазами разноцветные круги и сами собой плелись радужные кружева, доверчиво внял совету волосатого обормота.

— Ой, дурак, — выпалил Шрам сворачивая челюсть остроухого поединщика, — О защите-то кто думать будет, султан силизийский? Ну, прикрыл ты пузо, молодец. Только морду-то свою, зачем подставлять?

А Розовощёкий Пух, краем уха слушая наставления гения педагогики, не без интереса разглядывал, поданные ему в лапы, острейшие клинки.

Мало кто это заметил, но в мире, что-то перевернулось.

— Для чистки ногтей сгодится, — вынес свой вердикт панцирный пехотинец, чем нанёс смертельную обиду всему сообществу тёмноэльфийских оружейников. Но Пух всегда славился тем, что в высшей степени пренебрежительно относился к мнению любых сообществ. — Кру-гом!

Всё, дальше ехать некуда!

…Широкая ладонь, поигрывая, подбрасывает вверх кинжал. «Тяжёлая штучка» — проносится в голове человека. Орк медленно, с усилием, будто ноги сделались деревянными, а воздух загустел, словно клейстер, повернулся. Лезвие без шлепка уютно устраивается в руке громилы. Каюк, втягивает свою бестолковую голову в бесподобно мясистые плечи. Его излишне перекаченные мозги ещё не осознали весь комизм происходящего, но в них всё-таки что-то успевает шевельнуться, что-то очень похожее на подозрение. Хрящеватые уши орка совершили тщетную попытку прикрыть, бритый по последней оркской моде, затылок. И на долю секунды жестокий убийца стал похож на нашкодившего и пойманного с поличным кота. И это было увидено сотнями и сотнями зевак. Независимо от того выживет Каюк или нет, имя его с этого момента будет покрыто позором. Увесистый набалдашник рукояти с треском приложился к черепу орка.

Если бы Розовощёкий Пух узнал, как он порадовал тёмноэльфийского нобиля Ашгана, он бы крайне удивился. А удивляться особенно нечему, конечно, если тебе известны некоторые тонкости во взаимоотношениях владельцев гладиаторских школ. Поражение их команды для хозяина и ланисты — большая неприятность, денежные убытки, жуткая головная боль поутру от безуспешной попытки залить раздражение крепкой настойкой на панцирях многоголовых улиток. В общем-то, всё это сущие пустяки, через которые время от времени проходят все, кто втянут в гладиаторский бизнес. Совсем другое дело — позор команды! Эта мерзкая штука густо мажет не только опростоволосившихся гладиаторов, но и их неудачливых владельцев. Команду тут же, без лишних разговоров, вышибают в низшую лигу развлекать чернь на ярмарках, а опозоренный владелец, если только не совершит ритуального самоубийства, бросившись в Узкую Пропасть, будет служить объектом насмешек для любого дроу, научившегося говорить. И позор не смывается… никогда. Профессиональный риск, знаете ли…

Колени серо-зелёного тупицы подогнулись, фальшиво и жалобно звякнули медные кольца серег, а из узких глаз вырвался тугой сноп искр, способный подпалить султанский дворец в Иль-Ахабе. Каюк очень медленно заваливался на песок, не ведая того, что именно сейчас ему лучше было бы поторопиться.

Хрясь! Не успел.

Пух с любопытством разглядывал развалившегося у его ног бесчувственного орка и подбрасывал на своей безразмерной ладошке второй клинок.

— Мог бы и не лупить второй раз, — бубнил он себе под нос, — но ведь необходимо было проверить и этого брата-близнеца. Для чего-то же их выковали парой? Наверное, как раз для такого случая. Хм… может после всего этого в уличные музыканты податься, барабанщиком. Как ты на это смотришь, Шрам?

Ответа Пух не получил и слегка удивился. Приподняв одну бровь, он обернулся в сторону Уланда.

— Я тебе, что велел? За молокососом присматривать. А ты, чем занимаешься? — попенял он своему сослуживцу, не оправдавшему «высокое» доверие.

Меч Короны нагло проигнорировал неуместные вопросы Розовощёкого не к месту озаботившегося судьбой незнакомого ему мозгляка, поскольку в этот самый момент крепко сжимал в своих объятиях не желающего погибать Тарча. Орк уже успел почувствовать на своих рёбрах хорошо поставленные удары каменных кулаков пехотинца. Из его затуманенных мозгов давно выветрилось сожаление о выбитой из рук сабле. Один из самых яростных и удачливых бойцов Урташа пускал вязкие кровавые слюни, хрипел, но всё ещё держался на своих толстых, кривых ногах. Тарчу очень не хотелось умирать, и поэтому он из последних силёнок прижимался к широкой человеческой груди, обнимал его торс, уже не надеясь переломить позвоночник этой ожившей стальной колонне, и обречённо чувствовал, как с каждым выдохом его покидает жизнь.

Не сразу проявив здоровый интерес к сложившейся ситуации, Розовощёкий решил дать Шраму несколько ценных советов, но почему-то натолкнулся на полное непонимание со стороны старого боевого товарища.

— Ну и бес с тобой, — махнул рукой Пух, — пойду остальным пособлю. — Однако для очистки совести решил задать ещё один вопрос: — Точно сам справишься? Ты смотри, чтоб потом разговоров не было…

— Аагггррр! — выразительно ответил ему Уланд.

— Да иду уже, иду. Чего ругаться-то. Ты только это… не задерживайся тут.

Шрам гневно посмотрел на доброхота и со злости крепче сжал руки. Тарч жалобно вскрикнул и обмяк. Осколки исковерканных рёбер насквозь пронзили его лёгкие, а хребет… Да, что о нём говорить! Не было больше хребта у Тарча. И самого Тарча больше не было. Была лишь большая исковерканная куча несъедобного оркского мяса.

На секунду над стадионом повисла абсолютная тишина — это зрители, все как один, затаили дыхание. Вот когда тщедушный, налитый  первобытной злобой под самое темя, Урташ, со всей ясностью осознал, что его хвалёных «Сокрушителей Черепов» больше не существует. И ещё он понял страшное — его команда была бы обречена, даже в том случае, если бы он выпустил её только против этих двоих, — великана, не ведающего, что такое страх, и нечёсаного человека, сумевшего голыми руками разоружить и задавить орка.

А как довольно щурился «проникающий в суть», поглаживая руку сестры. Шагура по-прежнему сжимала плечо брата.

— Ты можешь остановить всё это прямо сейчас, — тихо произнесла она.

— Могу.

— Но не остановишь.

— Нет.

— Не боишься их потерять?

Ашган посмотрел на сестру снизу вверх и улыбнулся.

-Уже не боюсь. А всех этих, — он повёл острым подбородком, показывая на трибуну, — ожидает большой сюрприз. Кстати, сколько мы уже выиграли?

— Шесть тысяч, — последовал незамедлительный ответ.

— Хм… Очень хорошо. Это конечно меньше стоимости дюжины изумрудов, но… Ступай, предупреди букмекеров, что наше шоу ещё не окончено и обязательно шепни этим захребетникам, кого сейчас выпустят на арену.

Шагура коротко кивнула.

— Я так понимаю, что для нашего приятеля Урташа, следующий номер программы, тоже будет большой неожиданностью.

Нобиль опять улыбнулся, только улыбочка в этот раз вышла хищной и пугающей.

— Очень на это надеюсь, сестрёнка. А теперь иди. Да не забудь сделать ставку и не скупись. Поверь мне — шесть тысяч, — это далеко не предел.

Третья Команда — так это называлось. Без изысков и без фантазий. Третья команда — это всегда огромный риск для владельца. И это всегда смертельно опасно для его гладиаторов. Но это деньги для одного; ставки не могут быть меньшими, чем пять к одному. И немеркнущая слава для других… в случае победы, естественно. Хозяин, выставляющий новичков, мог потребовать выхода в круг третьей команды, которая будет противником всех сражающихся. В случае успеха влияние рискованного дроу в городе-государстве Асганиш возрастёт многократно; тёмные эльфы уважали рисковых парней. Но случись провал, и авантюрист терял всё — деньги, доброе имя и своих гладиаторов. Публика ни за что на свете не позволит его бойцам покинуть арену. Таков был неписаный закон дроу. Прелесть ситуации заключалась в том, что владелец «тёмной лошадки» мог не ставить визави в известность о своём желании прибегнуть к Третьей Команде. В свою очередь хозяин, выставляющий свой отряд против двух уже сражающихся, не рисковал ничем. В любой момент он по своему желанию мог остановить схватку и, не теряя лица, получить свою долю прибыли.

Ашган откинулся на спинку кресла, сплёл холёные пальцы и с наслаждением вытянул ноги; от его недавних сомнений и неуверенности не осталось и следа. План, совместно созданный Фарузом и главой «проникающих», начал осуществляться, но об этом знали только его создатели и Шагура. А означает это только то, что враги Дома Шелестящей Тени останутся в дураках. Теперь их яйцеголовые умники, анализируя шпионские донесения, могут предполагать всё, что угодно. Им никогда не догадаться об истинных намерениях нобиля Ашгана.

Сейчас пришло время сказать пару слов о той части публики, что горячо поддерживала «сморкачей», и, не скрывая своего злорадства, любовалась строевыми выкрутасами вконец обалделого Каюка. Как только штатный маг стадиона озвучил решение Ашгана воспользоваться правом Третьей Команды, дроу, рискнувшие поставить на людей немалые деньги, слегка сникли. Но, к их чести, совсем ненадолго. А затем дружно поднялись со своих мест и приветствовали «проникающего». Их можно было понять, поскольку в случае благоприятного исхода поединка, в их карманы ссыпятся дополнительные двадцать процентов. Очень недурной куш.

Умаявшийся от плотного общения с упрямым орком Уланд, подобрал оброненную неприятелем сабельку и бросился вдогон своему неутомимому другу (хотя, с чего бы тому особенно утомляться?). Нагнав неспешно шествующего великана, Шрам хлопнул его по безразмерному плечу, вознамерившись сказать, только что пришедшую на ум гадость и заранее готовя достойный ответ на ядовитую эскападу Розовощёкого. Хлопнуть-то хлопнул, а сказать ничего не сказал, во всяком случае, ничего такого, что касалось бы Пуха, потому что открылись ворота. Ну и бес бы с ними, с воротами, пусть себе открываются, если бы не те, что из этих ворот вышли. Уланд увидел их первым и слегка побледнел. Пух, заметив такую необычную реакцию пехотинца, прикусил свой острый язык и дал себе труд обернуться ликом к новой            напасти. Разглядев во всех подробностях выходящую на арену неприятность, здоровяк тут же простил Шраму секундную слабость, ибо и сам не на шутку озаботился. А если озаботился Пух!.. Орки вон вообще встали, руби — не хочу. Только вот рубить было некому. Ну не ожидали гладиаторы обеих команд пришествия этих… Вот кого угодно, хоть капитана Пемуса, командира Панцирной пехоты его королевского величества, только не двух высоченных хобгоблинов в тёплой компании со здоровенным троллем.

— Ё…жики побритые! — прошептал далеко не экспрессивный Брегном, отвлекаясь от колотьбы обомлевшего противника. — С этими-то как быть?

— Ты меня спрашиваешь? — вперился в коротышку его благородный земляк. — Да мне уже пора штаны менять. И оркам, между прочим, тоже.

Маркиз был совершенно прав, поскольку появление семифутовых громил весом с иную лошадь, для «сокрушителей» стало такой же неожиданностью, как и для «сморкачей». Орки приостановили атаку на людей и теперь в нерешительности топтались на одном месте, пытаясь сообразить — кто же из противников для них опаснее. Расторопный цез Олатроон не замедлил воспользоваться возникшей паузой.

— Плотней строй! — потребовал он у обомлевших соратников.

Была в нём командирская жилка — это бесспорно. А в сражающихся на арене людях явно проглядывала военная косточка. Дело же военное без дисциплины невозможно. Именно её, родимую, с первых дней службы вбивают в пустые головы новобранцев. И именно она, дисциплина, приходит на выручку тогда, когда начинает казаться, что события выходят из-под контроля. Без всякого участия мысли люди подчинились команде.

— Идём на прорыв, господа! — прокричал Флогрим. — Нам всем нужно оружие, кровь из носу. Но мы не сумеем до него добраться, если сломаем строй. Вперёд!!!

Зря орки так долго любовались на хобгоблинов и тролля, будто раньше в своих родных горах этих чудищ не видели. И тем более, зря они занялись несвойственным им делом — раздумыванием. Как результат, зубастые горцы прошляпили рывок человеческого отряда. А когда спохватились, было уже поздно — маркиз довёл бойцов до заветной цели. Но это ещё полбеды. Настоящая оркская беда заключалась в том, что к основной группе успели присоединиться двое алагарцев.

— Что скисли, орлы?! — бодренько проорал Уланд, который уже успел взять себя в руки и прекратил дрейфить перед лицом новой опасности. — Вот она, эта треклятая вводная, во всей своей мерзости.

— Что-то ты больно радостный? — выразил общее настроение носатый кавалерист. — Неужто придумал, как со всей этой братией сладить? Если допёр, так не томи — выкладывай.

Шрам озорно глянул на говорившего и коротко хохотнул:

— Допёр, допёр…

— Да ну, — недоверчиво произнёс рыжий крепыш. — И как же?..

Алагарец тут же стал очень серьёзным.

— Повернули уши в мою сторону. Говорить буду быстро и только один раз. Кто сразу не запомнит или не поймёт — полный идиот, и в таком случае его будет не жалко отправить для утех в оркские казармы. Ясно? Тогда слушайте, сделать нужно вот как…

— Ты сумасшедший, — без обиняков заявил Пух, выслушав план Шрама. — У тебя в башке всё ещё бродит эльфийское зелье. Вчетвером против этих б-р-р… ты хоть обратил внимание, что мальчики вооружены? — Вопрос был риторическим: не заметить стальные шипастые рукавицы на лапищах хобгоблинов и здоровенную булаву, которую симпатяга тролль волок по земле не от бессилия, а из знаменитой тролльей лени, мог только слепой. — Конечно, заметил, — на всякий случай пробубнил Розовощёкий. — Ты…

— Знаю, знаю. Я — сумасшедший. Другие предложения по диспозиции есть?

Других предложений, естественно, не было. Только Пух попробовал, было, оспорить своё место в группе, отправленной Уландом против орков. Однако никакого понимания у друга не встретил и очень огорчился.

— Хана остроухим, — констатировал маркиз, глядя в спину удаляющемуся великану. — Он на тебя разобиделся, а отвечать им придётся.

— Жизнь вообще не справедливая штука, — равнодушно сказал Шрам, не интересуясь проблемами противника. — Брег, уяснил, что именно от тебя требуется?

Зибильдарец воинственно встопорщил свою неподражаемо густую бороду.

— Всё исполню в самом лучшем виде, Шрам. Взмоешь в поднебесье, аки сокол.

Алагарец преподнёс под самую носопырку коротышки свой кулак.

— Я тебе дам «аки сокол». Если бы я этого хотел, я бы здесь Розовощёкого оставил.

— Шучу я, шучу. Чтобы, значица, обстановку разрядить.

Уланд усмехнулся:

— Считай, разрядил. Ладно, — он в последний раз обвёл взглядом своё малочисленное воинство, — в маркизе я уверен — видел, на что он способен. Ты, чудище бородатое…

— На себя бы посмотрел хе-хе…

— …со своим молотком и с чёртом совладаешь. А вот ты, — Шрам пожевал нижнюю губу, уставившись на юнца с расквашенным носом, который перед началом схватки хвастался своим умением обращаться с двумя моргенштернами, — у меня сомнения вызываешь.

Парень обиженно вскинулся, но чёрствый Уланд остановил словесный поток, готовый сорваться с его губ, одним движением руки:

— Не ершись попусту. Просто покажи себя в деле. Всё, господа, самое время намылить пару-тройку немытых шей.

План, навскидку предложенный алагарским аристократом и принятый к исполнению гладиаторами Ашгана, тактически был проще выеденного яйца. Шрам всего лишь разумно распределил силы своей команды и, не ожидая милости от богов, природы и публики, разом атаковал обе противостоящие ему группировки. Пух, пребывая в растрёпанных чувствах, наорал на какого-то стражника, слишком ревностно оберегавшего безопасность первого зрительского ряда, и якобы заслонявшего ему небесное светило, подбодрил сотоварищей и успешно доколотил оркскую бригаду, навеки упокоив двоих и сделав вторую пару полными инвалидами гладиаторского труда. Позже, неуёмный гигант ещё и с троллем подраться успел, вовремя придя на выручку начинавшей выдыхаться группе Шрама. Уланд же в компании Флогрима, Брегнома и храбрящегося тинэйджера, сумел добиться главного — ошарашить здоровенных, злобных нелюдей, порядком их потрепать и не потерять никого из своих. События, на его участке не шуточного фронта развивались так…

Тролль, в силу своей выдающейся комплекции, бывший в не святой троице за старшего, на глаз оценил расстояние до двух враждебных групп и повернул туда, где во всю мутузили орков. Количество противников бугая не интересовало — главное, идти не далеко. Хобгоблины и не подумали перечить своему харизматическому лидеру: во-первых, такой разговаривать не станет, просто двинет левой и всё. Хорошо, если к ужину очнёшься. И, во-вторых, думать кривозубые пещерники были сызмальства не приучены. А кого конкретно бить по мордасам орков ли, людей — для таких здоровенных парней значения не имело. И вообще, чем славны хобгоблины?..  Ладно-ладно изуверскими повадками, склочным нравом и склонностью к алкоголизму — это всё штампы, придуманные подлыми людишками, с целью… Хрен знает с какой целью, но обидно, хотя и правда. По-настоящему хобгоблины славны своим фатализмом и почти полным отсутствием страха. Ну не любили они бояться. А тролль и вовсе не умел. Зато он прекрасно знал значение слов «долбак дубиноголовый» и, услышав подобное грубое обращение к своей горячо любимой персоне, незамедлительно (всего-то три шага сделал в прежнем направлении, а ещё говорят тролли тупые!) сменил курс и бодренько рванул к человеческой группке, в которой находился лохматый, злоязыкий мужик. Вот опять, как-то заковыристо обозвал. Голову ему за это оторвать и… Додумать такую длинную мысль троллю не пришлось, хотя и очень хотелось. Всему виною излишняя суетливость человеков и их неумение спокойно дожидаться справедливого наказания. Опять вон, чегой-то измыслили, то ли хитрость какую (на хитрости они все шибко горазды), то ли бежать собираются (трусостью они тоже известны)? А куды тут бежать? Арена-то круглая, опять же забор, злая стража и ещё эти… Как их?.. Вот и забыл…

Когда клыкастые уроды зашагали в сторону от его бравой четвёрки, Уланд забеспокоился; подобное в его планы, никак не входило. Если этим недобрым хлопцам улыбнётся доковылять до Пухова воинства, в живых там никого не останется. Не того склада мышления людоеды, чтобы с врагами либеральничать. Вот и пришлось ему самому обращать на себя внимание удаляющихся монстров. Шрам в жизни бы не подумал, что на такое способен! И уже заранее мечтается, чтобы подобное больше никогда, ни-ког-да не повторилось. Зная врождённую обидчивость горных троллей Уланду особо напрягаться не пришлось: всего-то пара-тройка оскорблений, чуток подколок в духе гвардейских казарм и вот желаемое достигнуто — три дурно пахнущих богатыря, тускло поблёскивая редкими чешуйками на своей шкуре, глухо зарычав, двинулись по направлению к Шраму и его товарищам.

— Все всё запомнили? — последний раз спросил алагарец, скрываясь за спиной цез Олатроона и отшвыривая в сторону бесполезную сейчас саблю.

— Угу, — ответил за всех храбрящийся парнишка, позвякивая цепями своего грозного оружия.

Маркиз не снизошёл, он уже весь был в предстоящей схватке, прикидывая, что и как. Смелый человек Флогрим… и умный, жаль будет, если погибнет.

Уланд подобрал с земли остро отточенный ятаган, взвесил его на ладони и, вздохнув, отправил его в след забракованной сабле. Не то, опять не то. Кидаться с такой штукой на тролля бессмысленно. У этих зверюг шкура толстая и плотная, её не всякий меч поцарапает, а тролль только ухмыльнётся. Ему, что? Царапиной больше, царапиной меньше. К тому же заживает на нём лучше, чем на волколаке, даже шрамов не остаётся. Панцирный пехотинец почти лихорадочно искал, что-нибудь, чем можно было бы оглушить монстра. Что-то похожее на зибильдарский шипастый молот, только немного легче. Для задуманного трюка такое массивное оружие не годилось.

— Ага! — обрадовался Шрам, обнаружив то, что так упорно искал. — Отличная палица. Брегном, готовь ручонки.

— Хе-хе, — плотоядно усмехнулся бородач, сцепляя ладони на уровне пояса.

В который уже раз за этот день искушённая тёмноэльфийская публика забывала выдохнуть. Такого количества неожиданных поворотов за одно сражение не могли припомнить даже старожилы. Вот зачем спрашивается лохматый дядька, так бездарно раздробил своё войско и без того числом не великое? Оказалось — совсем не бездарно. А к чему сам спрятался за спины товарищей? Перетрусил? А коротыш?.. Тоже хорош герой — к хобгоблинам задом повернулся. Ненормальный, что ли?

И тут лохматый подобрал палицу и побежал. Интересно, чего такого удумал? Ах, вот оно что?! Добежал до низкорослого, ступил ногой в его ладони. Тот поднатужился… и ап!..

Вот для чего Уланду так нужна была именно палица; с молотом сальто не закрутишь, как ни старайся.

Тролль тупо уставился на косматого попрыгунчика. Ух, до чего высоко взлетел, что твой кур, гы-гы… Забавно. Забава, однако, длилась совсем не долго. Ровно до того момента, когда ноги Шрама улеглись на широкие тролльи плечи, а его разлюбезная палица с деревянным стуком «поцеловала» чудовище в темечко. Уланд этим не ограничился и, со всем пылом мятущейся души, врезал пещернику кулаком в ухо.

От обилия таких сюрпризов тролль впал в несвойственную ему от природы глубокую задумчивость. Не то, чтобы ему был причинён, какой-то очень уж заметный ущерб — всё ж таки тролль, а не плюгавый гоблин, — однако, если на плечи падают двести пятьдесят фунтов тренированной рыцарской плоти, на голову рушится колючий «ёж» палицы, а нежно лелеемое правое ухо ни с того ни с сего, вдруг ломается и повисает, как у беспородного кобеля, тут ведь поневоле в голову забредут кое-какие мысли. Например, о том, что так тебя не мутузили с самого детства. От огорчения тролль даже выпустил из лапы свою тяжеленную железяку и тут же получил наикрепчайший удар в переносицу. Тяжёлый вал неукротимой ярости накрыл туповатого сына диких гор с головой. Вот только, что толку от этой самой ярости, когда ты ослеп на оба глаза и оглох на одно ухо?

Умница Уланд рассчитал всё точно и выполнил с блеском. Тролль вроде бы и на ногах (такого, поди свали, нужна дюжина кнехтов в полном облачении!), но толку от него теперь меньше чем от глухонемого в церковном хоре.

Рядом натужно пыхтел двужильный хобгоблин, довольно успешно отражая наскоки маркиза и Брегнома. Умелый, чертяка, ничего не скажешь. С таким выйти на кулачки — это прямой путь в богадельню для искалеченных, спившихся ветеранов. А чуть поодаль, тощий юнец демонстрировал совсем не плохую работу с парой моргенштернов. «Не увлекайся, юноша, — мысленно посоветовал ему Шрам, — сыроват ты ещё. Попроще, попроще. Давай без этих вывертов. Ох, молодо-зелено. Так и думал, что этим всё обернётся». В азарте борьбы парнишка, окрылённый своим первым успехом, закрутил немыслимо сложный финт… и остался только с одним моргенштерном. Хорошо, хоть собственным оружием по маковке не схлопотал, то-то смеху бы было.

— Брег, займись троллем! — проорал пехотинец, устремляясь на выручку парню, чей противник не замедлил воспользоваться его оплошностью. — Продержись до подхода наших, они орков уже доколачивают.

Брегном, простая душа, кочевряжиться не стал: ему всё едино кого молотом охаживать, хобгоблина или тролля. Мимоходом справившись у Флогрима, продержится ли тот в одиночку, и, оставшись доволен полученным ответом, низкорослый северянин с увлечением приступил к выколачиванию дури из тролльей туши. Дури, понятное дело было не меряно, но в ручонках у Брегнома ни абы что, а любимый молот. С такой увесистой игрушкой можно и мантикоре хвост прищемить.

Громадный тролль, наконец, проморгался и с недоумением осознал, что его опять бьют. Хитрый, лупленный жизнью Брегном не стал тратить силы на то, чтобы в прыжке пытаться сокрушить череп тролля или промять его грудную клетку, поскольку это дело было бессмысленным. Не та зверушка тролль. Он, мерзавец, изрядно крепок и отменно живуч. Не родился ещё в мире Амальгеи человек, способный в одиночку одолеть эту прожорливую ошибку богов. Но нанести ему хоть какой-то урон всё-таки можно. Вот коротыш и принялся азартно плющить пальцы на нижних тролльих лапах. Избиваемому симпатяге этот процесс ну ничуточки не понравился, и драка завязалась нешуточная.

Уланд успел! Чудом, божьим промыслом или попустительством злых духов, но он умудрился предотвратить убийство неопытного юнца. Хобгоблин, проведший большую часть своей жизни в кровавых потасовках с сородичами и жестоких гладиаторских поединках, кое-чему научился и, несмотря на то, что после почти профессиональной обработки своей тушки выглядел изрядно помятым, присутствия духа не утратил. Он умел ждать и использовать любую ошибку противника. Как только зарвавшийся пацан выпустил из руки моргенштерн, чтобы его колючим яблоком не проверить крепость собственного лба, рукоять не послушного оружия перекочевала в лапу взвывшего от восторга, остроухого красавца. Шипастые стальные перчатки — это конечно хорошо, кто бы спорил, но кованный, усаженный иглами шар на длинной цепи — куда прикольнее. У парня больше не было преимущества в расстоянии. А щетинистый хобгоблин ясно дал понять разочаровавшимся в нём зрителям, что он вовсе не гоблинёнок для битья. Несколькими, точно выверенными ударами он сумел разоружить  «сморкача». Юнец растерялся. Только что он откровенно издевался над неповоротливым людоедом и вот, в течение всего нескольких секунд, ситуация кардинально поменялась. Теперь уже хобгоблин хозяин положения. Вот он победно взревел, стукнул себя в грудь кулачищем и замахнулся для последнего, сокрушительного удара. Парень закрыл глаза и приготовился умереть. Однако вместо ожидаемого битья по голове и трубного ангельского гласа, возвещающего о его вынужденном переселении в мир иной, «сморкач» услышал хриплое:

— Нельзя маленьких обижать, образина лупоглазая.

За сим последовал страшный, душераздирающий рёв — хобгоблинский комментарий множественного перелома своей лапы палицей лохматого мужика.

— Не ори, а уматывай, — дельно посоветовал Уланд надрывающемуся инвалиду, — а то сейчас сюда заявится Пух и без лишних разговоров поменяет тебе местами руки и ноги. А потом голову и… и всё остальное в произвольном порядке.

— Ты зачем животину пугаешь? — пробасил возникший за спиной Шрама Розовощёкий.

Хобгоблин повёл заслезившимися очами, увидел поверженных орков и как-то очень по-человечески ойкнул. В воздухе потянуло густым, гнилостным смрадом. Не любить бояться — это одно, но реалии жизни — совсем другое.

— Э, ты что творишь, дерьмоед пещерный?! — искренне вознегодовал Пух, учуяв хобгоблинский аромат.

Гордый обитатель пещер, как-то поразительно быстро додумался, что пришло время спасать то самое место, которое он только что использовал для испускания «изысканного амбре». Для порядку, чтобы не выглядеть совсем уж жалким, он состроил свирепую рожу и скоренько порскнул под защиту крупногабаритного тролля, по пути сбив с ног, не успевшего увернуться, Брегнома.

— Утёк, гад, — разочарованно высказался Пух, и зашагал к троллю, разминая кулаки.

Уланд облегчённо вздохнул: пусть его — чем бы это чадушко ни тешилось, лишь бы от тебя подальше! Теперь можно и маркизу помочь: поди, упарился зибильдарец с людоедом дуэлируя? Флогрим действительно выглядел не лучшим образом. Он изрядно устал, взмок и уже с большим трудом ускользал от чудовищных по силе ударов двужильного хобгоблина. О том, чтобы парировать его выпады и речи быть не могло — преимущество в физической мощи у монстра было подавляющим. Живым, гордый зибильдарский аристократ, оставался, лишь благодаря врождённой подвижности, отменной реакции и глупому нежеланию умирать. Но эти, безусловно, ценные качества, не могли вечно спасать цез Олатроона, и, к тому моменту, когда к схватке подключился Шрам, маркиз всё-таки ошибся. Под прямой удар он, к счастью не попал, но, уходя от яростной атаки хобгоблина, оступился и упал навзничь. Пещерник торжествующе рыкнул и кинулся добивать лежащего на песке человека. И вот тут эмоционально холодному, как бриттюрская королева, хобгоблину пришлось слегка удивиться, поскольку совершенно не ко времени в его левом глазу внезапно вспыхнул и так же внезапно померк белый свет.

— Дурень, — беззлобно попенял чудищу сержант Панцирной пехоты с причёской неопохмелённого завсегдатая ночлежки. И щедро делясь своим бесценным опытом, посоветовал: — По сторонам смотреть не забывай, — и, видимо, чтобы наставления не пропали втуне, умело обработал корпус и квадратную челюсть застывшего хобгоблина.

— Эк, — глубокомысленно изрёк пещерник, переваривая простую житейскую мудрость и мотая из стороны в сторону отяжелевшей башкой.

Неподалёку Розовощёкий Пух азартно обменивался с троллем тяжеловесными плюхами. Оба, похоже, были в полном восторге. Зрители неистовствовали. Ашган шумно ликовал. А всеми позабытый Каюк очень натурально прикидывался мёртвым. И тут над стадионом громко и переливчато пропели тёмноэльфийские горны, возвещая окончание поединка; хозяин Третьей Команды воспользовался своим законным правом и потребовал прекращения баталии без урона для своей чести.

Долгий бой был окончен. «Сморкачи» сумели выйти из него победителями.

Глава 6

Комната, «любезно» предоставленная Шраму «заботливыми» хозяевами (хозяевами в самом широком смысле этого слова), была идеально прибрана и залита мягким, золотистым светом, который исходил от природных кристаллов, расставленных по её углам. Уланд не мог не отметить, того, что стены и даже потолок были тщательно очищены от его художеств. «Дверь, и ту, заменили, — подумалось пехотинцу. — Оперативно». Он устало опустился на ложе, пристроив на стул отяжелевшие ноги. Трудный выдался денёк и насыщенный. Теперь появилось время для попытки разложить всё по полочкам. Именно — попытки. Не надеялся Уланд Шрам, алагарский дворянин, с наскока разрешить все вопросы, накопившиеся у него за последнее время. Но если невозможно найти все ответы, то нужно разобраться, хотя бы с тем, что уже удалось выяснить. Потом, может статься, додуматься ещё до чего-нибудь. А самые каверзные неувязочки, которых хоть отбавляй, отложить, допустим, на утро или даже на следующий вечер. Успокоив себя подобным образом, благородный кавалер, претерпевающий насмешки злой судьбы, стянул ботфорты, откинулся на подушку и закрыл глаза. В этом положении ему всегда думалось лучше. И так, с чего же начать?..

…В отличие от мало информированного гладиатора, глава «шершней» Дома Лилового Тумана нобиль Кафт знал куда больше. Вот только легче ему от этого не становилось. Сегодня он уже успел сгрызть чубук своей любимой трубки. Опростал до донышка два кувшина чёрного хинейского вина, которое поставлялось в Асганише только ему и выпендрёжнику Ашгану. Разбил о стену малахитовую чернильницу, безнадёжно испоганив эльфийский гобелен. И уяснил только одно — они, то есть Синтаиш, Хаташ и он, беснующийся Кафт, в чём-то просчитались. И тут перед «шершнем» во всей своей наготе и неприглядности встало два вопроса. Первый, самый очевидный, — в чём именно лажанулись они, такие головастые мужчины? И второй, куда более заковыристый: а стоит ли о своём подозрении — да что там скромничать — о своей уверенности вести разговоры-разговорчики со своими партнёрами по коалиции, или пусть эти мутные господа сами до всего доходят?

Кафт закинул руки за голову, водрузил ноги, обутые в домашние туфли из мягкой замши, на стол и позвал камердинера. Тот материализовался возле кресла нобиля совершенно бесшумно и как будто бы из ниоткуда. Это полезное качество Кафт очень ценил в своём старом, пронырливом и преданном слуге.

— Траф ещё здесь? — негромко спросил «шершень».

— Вы не позволяли ему удаляться, — бесцветно пошелестел камердинер.

— Зови…и побудь рядом…м-м-м…

— …но не высовывайся, — закончил мысль Кафта сообразительный слуга.

Кафт довольно усмехнулся и взъерошил свои коротко подстриженные волосы. Скуластый и длинноносый «шершень» был белой вороной среди дроу, которые не признавали короткую стрижку. Кафту было на это плевать, а все остальные были вынуждены мириться с этой причудой главы целого легиона убийц.

Маленький и вертлявый Траф предстал  пред ликом своего начальника менее чем через минуту. Однако Кафт счёл нужным состроить недовольную рожу — шеф обязан гневаться на подчинённых по поводу и без оного, — это не позволяет им излишне расслабляться! Траф, будучи опытным царедворцем, беспрекословно принял правила игры и, потупив глаза, застыл серой, блёклой тенью в самом дальнем углу кабинета. Но его хоть было видно, а вот, где мог скрываться камердинер, Кафт никогда даже представить себе не мог. Умел дяденька растворяться в любой окружающей его обстановке. Не мудрено, ведь когда-то лет шестьдесят назад, а может и все восемьдесят, довелось ему обучаться у признанных мастеров этого дела «проникающих в суть». Ох, и путанные же у судьбы лабиринты!

Кафт снял ноги со стола, раскурил новую трубку и, похрустев пальцами, задал своему шпиону вопрос, который занозой сидел в его мозгу последние четыре часа:

— Ты точно ничего не упустил?

Соглядатай «шершня» и наивернейший Сын Дома Лилового Тумана отрицательно покачал головой. Он не понаслышке знал, насколько бывает зануден его непосредственный начальник, когда дело касается безопасности Дома. Знал и ничуть не осуждал его за это. Будучи излишне дёрганным и непоседливым дроу, Траф не производил впечатления умного и наблюдательного малого, однако это было совсем не так. К работе своей он относился чрезвычайно серьёзно, выше всего, ставя профессионализм и верность долгу. И потому особенно ценил эти качества в стриженном не по моде Кафте.

— Дом Шелестящей Тени ведёт какую-то игру, нобиль, — неожиданно гулким голосом заговорил проныра. — Не понятную игру. Сложную.

— Из твоего донесения вытекает, как раз противоположное, — Кафт выпустил под потолок густое облако ароматного дыма.

— Да, — не оспорил эту истину Траф. — И всё-таки… — не логично продолжил он.

— Всё-таки?..

— Именно.

— Присядь-ка, — предложил шеф, — похоже, разговор затягивается.

Шпион беззвучно пересёк комнату, приветственно кивнул куда-то в сторону и вольготно расположился на резном стуле напротив начальства. Со стороны, куда кивал глазастый Траф, послышалось недовольное ворчание. Не жаловал скромняга камердинер моменты, когда его местонахождения обнаруживали раньше времени. Кафт позволил себе улыбнуться уголками бледных губ: всё-таки он молодец, умеет подбирать кадры. Что ни индивид, то камушек самоцветный.

— И так, что именно тебя наводит на мысль о сложной игре нобиля Ашгана? — вернулся к «горячей» теме самый влиятельный дроу в Доме Лилового Тумана.

— Донесения. ТЕ донесения, что легли на столы наших уважаемых союзников, — при этих словах глаза Трафа странно сверкнули. Кафт это отметил, хотя ничуть не удивился; существуют дружественные Дома, но не существует дружественных разведок. Союзы всегда временны. Шпионаж — вечен!

— Не буду спрашивать тебя о том, как ты их добыл.

Шпион развёл бесцветными, почти прозрачными лапками, дескать, и не надо, всё одно не скажу.

— И что же ты вычитал в тех донесениях?

— Добуквенно тоже, о чём я доложил вам.

— Хм?..

Траф решил дать кое-какие пояснения и хоть, как-то аргументировать свою алогичную точку зрения. По его словам выходило, что разведки союзных домов, получив достаточно подробные и объективные данные о действиях своих врагов, пришли к неверным выводам в отношении одного из них. На данный момент времени не самого сильного и не самого опасного, но, тем не менее, достаточно серьёзного противника способного преподнести очень неприятный сюрприз, а именно главы «проникающих в суть» Дома Шелестящей Тени нобиля Ашгана.

— Подозрения у меня возникли из-за поразительной схожести полученной информации.

Кафт не стал заострять внимание шпиона на том, что и ему самому подобное однообразие не давало покоя.

— Но ведь ты всё перепроверил? — главный «шершень» решил не изменять своей занудливости.

— И не один раз.

— Ну и?..

Траф мизинцем почесал несуразно длинную, белёсую бровь и загудел лишённым всяческих интонаций голосом:

— Ашган жрёт дурь-грибы корзинами — это правда. Пьёт крепкие настойки и вино вёдрами. Несколько раз его замечали нюхающим к-хем.

Кафт сморщил кожу на лбу:

— У него, что разжижение мозга?

— Так решили все.

— Но не ты!..

— Не я. Не ваш камердинер, — на этот раз Траф указал совершенно в другую сторону, откуда тут же раздалось злобное шипение. Соглядатай опять сверкнул хитрющими глазёнками. — И не вы…

Кафт очень внимательно посмотрел на своего самого ценного сотрудника. Тот придал невыразительной морде отвлечённо-туповатое выражение, и, как ни в чём, ни бывало, продолжил жизнеописание наблюдаемого объекта. Объект, он же «проникающий», по наблюдениям резидентуры был далеко не так туп, каким хотел казаться в последнее время.

— Синтаиш и Хаташ здорово недооценивают его, — твёрдо сказал вертлявый субъект.

— Но, если судить по получаемым данным, наш подопечный действительно не занимается ни чем серьёзным. Скорее он демонстрирует полное безволие: мол, пусть всё идёт, как идёт, а там будь, что будет.

— Именно — демонстрирует! Уж слишком всё напоказ. — Шпион резко подался вперёд: — Кстати, мне удалось разнюхать, что к-хем он не употреблял ни разу. Это пустышка для легковерных и слабоумных. То же и с вином; только на публике, и обязательно разбавленное. Дома — чуть-чуть. Можно сказать — символически.

— А грибы? — не унимался до крайности въедливый «шершень».

— А что грибы?.. — Он их всю жизнь жрёт и хоть бы хны. Я тут его обычной мерой одного хмыря накормил…

— Ты и меру его вычислил? — Кафт был приятно удивлён.

— Ну дык работаем… Так вот. Хмырь сначала обрадовался. Ещё бы, такое счастье и на халяву! А половину скушал и как-то сник. Короче, не доел, босяк — помер. А наш приятель Ашган вкусит дури от щедрот природы и ну невольничьи рынки шерстить, количество гладиаторов увеличивать. И каких гладиаторов! Вы сами видели, что творилось сегодня на арене. Очень многие профессиональные игроки мошну порастрясли. Я бы сказал — слишком многие.

Кафт откинулся на спинку кресла и соединил кончики пальцев:

— Многие. Слишком многие. Я тоже. А уж, сколько просадили Синтаиш и Хаташ, у-ух!

— Вот видите. А он выиграл.

— Просто ради интереса: сколько?

-Тридцать две тысячи, в общей сложности, — без запинки ответил очень осведомлённый дроу. — Притом, что деньгами он особо не сорил.

— Хм…

Сумма действительно впечатляла, поскольку на эти деньги можно было без труда в течение полугода содержать небольшую армию.

— Так, что же, по-твоему, замыслил хитрюга Ашган?

Шпион опять развёл ручками:

— Не знаю. Может, решил насшибать деньжат и сбежать, бросив Дом, желая спасти свою голову? В бегах деньги ой, как нужны! Или же, в приступе героизма, надумал вступить в борьбу с нами и, заодно, со всем Тёмным Синклитом.

— Это безумие! Хотя… — «шершень» вдруг умолк и смежил веки. — На сегодня ты свободен, — неожиданно объявил он. — Да, вот ещё, что… Мне будут необходимы точные цифры: его выигрыши, количество магов Дома Шелестящей Тени, число бойцов, наёмников и… гладиаторов.

Вертлявый извлёк тугой свиток из складок своего одеяния:

— Всё здесь. Плюс подробные сведения о союзниках этого беспокойного Дома.

— Хорошо. Положи на стол. По пути домой можешь заскочить к моему казначею. Передай этому скряге, чтобы он выплатил тебе двойной гонорар.

— Повиновение до смерти, — прошептал шпион в знак благодарности и покинул покои Кафта.

— Ты согласен с ним? — после довольно длительного молчания спросил «шершень» у сумрака, в котором скрывался верный слуга.

— В целом да, мой господин. Вот только…

— Что?

— М-м-м…

— Твоё мычание не объясняет твоих сомнений.

— Я не верю, что Ашган пойдёт на открытую конфронтацию с Хаташем и Тёмным Синклитом. Слишком мало у него сил для полномасштабной войны.

— Сил, да, мало, — тихо проговорил Кафт. — А вот денег уже достаточно. Этот пройдоха Фаруз отлично поработал на Дом Шелестящей Тени. Даже удивительно, что они так мало его ценят.

— Одними деньгами войны не выигрываются, — стоял на своём камердинер.

Кафт кивнул. Он и сам считал точно так же.

— Ты сказал, я — услышал, — произнёс «шершень» отпуская слугу. — Принеси мне ещё кисет табаку и кувшин вина и можешь отправляться спать.

Кафт зло выбил потухшую трубку и раскурил её снова. Ему предстояла долгая бессонная ночь, полная мучительных размышлений и неясной тревоги.

— Что же ты задумал, неуёмный «проникающий»? — цедил он сквозь зубы. — Что? Поглоти тебя Грандиозное Тёмное Начало!

*       *       *

В гладиаторских подземных казармах Ашгана, этим вечером царило непривычное здесь веселье. Крутые парни и небольшое количество женщин-бойцов шумно отмечали замечательную победу новобранцев. В общей столовой, где, большей частью, и собрался этот отвязный народ, заводилами оказались трое непосредственных участников этого знаменательного события.

— Поверьте мне, парни, — громко вещал горбоносый кавалерист, отхлёбывая пиво из огромной глиняной кружки (и то и другое было выделено главным «проникающим» в количестве достаточном, для нешуточной попойки), — эти четверо сущие дьяволы! Лохматый — просто зверь. Коротыш — смельчак, каких поискать. Аристократ с клинком в руке не сокрушим, — это я вам, как конный латник, заявляю. А самый здоровый из них… о-о-о, такого громилы я в жизни своей ни разу не видел!

— Точно! — вторил ему мозгляк с распухшим носом, за героизм, принятый в гладиаторское сообщество. — Я и представить себе не мог, чтобы с одного маху, кто-то мог перешибить лапу хобгоблину! Или это лохматый был?.. А кто из нас способен удержаться на ногах, после того, как тролль припечатает его прямёхонько в лоб?! А наш бугай устоял, хотя его этак-то охаживали не один раз, и лупил пещерную образину своими кулачищами! Вот так, — и он попытался показать, как, по его мнению, Пух «окучивал» тролля. Вышло неуклюже и очень потешно.

Слушатели громко захохотали.

— Ты тоже держался молодцом, — похвалил юнца рыжий крепыш с покатыми плечами борца.

Парень зарделся, как маков цвет, хотя похвала была им вполне заслужена.

— Жаль, что охрана отделила их от нас, — пригорюнился кавалерист, — если они пьют, так же как и дерутся, пирушка получилась бы незабываемой… для этих бледных, остроухих порождений тьмы.

— Да, — бархатно вступила в беседу одна из воительниц, имея в виду, что-то своё потаённое, — было бы не безынтересно пошептаться с этими таинственными личностями. —  Привлекательную обладательницу мощных бёдер и соблазнительной груди, явно интересовали не субтильные дроу. — Они могли бы показать мне парочку их фирменных приёмов.

— Может я, поделюсь с вами своими воинскими секретами? — не к месту вырулил малоопытный юноша, по наивности не уяснив, о каких именно приёмах ведёт речь эта тоскующая мадам. — Я умею неплохо обращаться с кистенями. Хобгоблин может подтвердить.

Валькирия снисходительно потрепал парнишку по щеке:

— Полагаю, малыш, тебе не чему меня научить. А вот я бы, пожалуй…

Гладиаторы снова мощно заржали. А юнец совсем смутился и спрятал свой распухший нос в пивной кружке. Так-то оно лучше — не попадёшь впросак. С кем он собрался делиться секретами?! О гладиаторском умении воительницы, говорило хотя бы то, что на её, не лишённом миловидности, лице не было ни одного шрама. К тому же она умудрилась сохранить полный комплект своих зубов. Что же касается всего остального, то и тут, парнишка вряд ли был способен выступить в качестве тренера, для столь колоритной особы.

— Хорош трепаться! — потребовал кто-то из общей массы. — Наполняйте до краёв свои посудины. Необходимо вылакать всё это пиво, пока нас не разогнали по клеткам.

Конструктивное предложение было принято на ура, со всей долей восторга, возможной в данной ситуации. Тугие струи пенного напитка, потоком хлынули в кружки, радуя глаз и суля вожделенное опьянение. Рабы-гладиаторы, пользуясь случаем, изо всех сил, стремились напиться до умопомрачения. И им это удалось. Во всяком случае, абсолютному большинству. И уж точно — недалёкому юноше, встретившему следующее утро  в одной клетке с той самой валькирией, которой, накануне, предлагал провести боевой мастер-класс. Судя по тому, как у него ломило всё тело, эта ночка значительно обогатила его жизненный опыт. Вот только в памяти почему-то, ничегошеньки не отложилось. Придётся и в следующий раз обходиться без помощи разума, выезжая на одних голых инстинктах.

Восхваляемая на все лады «великолепная четвёрка» эту ночь, тоже провела не куксясь, но и не без пользы, для святого дела избавления от рабского ярма. Однако самое начало глубокомысленных раздумий Шрама было напрочь испорчено грубым вторжением шумной троицы, завалившейся к нему сразу после душа. Сам-то Уланд не позволил себе долго нежиться под горячими струями воды, стремясь к философскому уединению, а вот его друзья поплескались там от души. Впрочем, могли бы и ещё задержаться, их особо никто и не ждал.

— Никогда в жизни так часто не мылся, — громогласно объявил Розовощёкий Пух, со стуком роняя на пол объёмисты бочонок пива. — Во, принимай пользительный продукт. Я его у местного каптенармуса чуть ли не с мясом вырвал. Ох, скажу тебе, и скаредная душонка у этого самого каптенармуса. Впрочем, они все одинаковы. Звиняй, бродяга, хинейского нема…

Шрам посмотрел на приятеля несколько удивлённо:

— Ты вот сейчас на каком языке изъясняться начал?

Пух, не теряя даром драгоценного времени, одним ударом вышиб пробку из дубовой посудины и, шевельнув глыбами плеч, равнодушно ответствовал:

— Кажись на ридной мове шпрехнул с тёмноэльфийским акцентом.

— Стукните его кто-нибудь по башке, чтоб в себя пришёл, — дал Уланд ценное указание Флогриму и Брегному.

Те, незамедлительно подняли тяжёлые глиняные кружки, собираясь использовать их, для вправления мозгов Розовощёкого.

— Но-но, — сурово предупредил их великан. — Побьёте посуду, я за другой не побегу, будете из бочки лакать.

Брегном и цез Олатроон переглянулись.

— Злобно грозит, — веско высказался маркиз. — Ведь не побежит.

— Не побежит, — надрывно вздохнул свободнорождённый сын свободнорождённых родителей, — алагарский ленивец.

— Подставляй посудину, зибильдарский недомерок, — беззлобно скомандовал Пух.

Совместное сражение на золотом песке арены значительно улучшило отношения этой занозистой парочки.

— Мы и тебя не забыли. Вот, рюмашку приволокли, — добродушно рокотал Розовощёкий, указывая Шраму на безразмерную ёмкость, которую лишь с очень большой натяжкой можно было назвать пивной кружкой. — Так сказать, для активизации мыслительного процесса. На-ка вот, хлебни…

Не родился ещё на земле Амальгеи офицер-извращенец, способный ответить отказом на столь благородное предложение! К тому же, положа руку на сердце, к этому времени доблестный сержант Панцирной пехоты уже пребывал в состоянии лёгкого мозгового ступора. Ну, ни в какую, не сходились концы с концами.

— Ни черта не могу понять во всей этой дурацкой ситуации! — посетовал Шрам, быстро приканчивая свою первую кружку и без проволочек протягивая её самоназначенному виночерпию Пуху.

— Не суши мозги, дружище, лучше прими вторую… А решение ты найдёшь. Я тебя знаю.

Алагарец, который больше не был ни косматым, ни бородатым, так как успел воспользоваться услугами невольника, исполняющего в гладиаторском лагере обязанности цирюльника, в своих способностях сильно сомневался. Однако вслух этих сомнений пока не высказывал, в тайне надеясь на чудо.

— Вот что, парни, — внёс он деловое предложение, после того, как во второй раз увидел дно дарованной ему посудины, — давайте-ка рассуждать логически.

— Давайте, — без промедления подключился интеллектуальный гигант Брегном. — Пух, плесни ему третью!..

— Да, Пух, плесни мне третью.

Богоугодное дело стимулирования офицерского разума явно начало приносить свои плоды.

— Когда начались все эти странности? — спросил Уланд у самого себя.

— Как только нас повязали, — без обиняков заявил Розовощёкий. — А ещё точнее, с этого глистовидного силизийского колдуна. Кстати, третьего по счёту, которого мне очень хочется отправить к праотцам и, желательно, самым изуверским способом.

— Третьего? — заинтересовался Шрам. — Ну, положим, двоих я знаю — это силизиец и плешивый дроу. А кто ещё?

Пух отчего-то смутился и его щёки тут же залил предательский, яркий, почти детский румянец.

— Да, чего там, — попробовал напустить туману алагарец, — колдун он и в Бриттюрском королевстве колдун. Сволочь, одним словом.

— Ты не увиливай, — встрепенулся маркиз, — мне тоже любопытно. С чего бы это вдруг такая персонализированная ненависть к «безобидным» волшебникам.

— Безобидным?! — вскричал Розовощёкий, и всем стало ясно, что плотину прорвало. — Сидят по своим башням, древние свитки читают, мудрости набираются! Не мудрости они набираются — это бы ещё ничего, стерпеть можно, — злобу они копят, черви книжные. А потом, р-раз выбирается, какой-нибудь одичавший маг под ясно солнышко и начинает портить жизнь добропорядочным людям. Да добро бы только один… — Пух принялся загибать пальцы: — Шкелет в оранжевой чалме сначала чуть не задушил, потом взял и упёк нас в кутузку. А я темниц не люблю. Мне в них тесно и на душе смурно. Второй… ты считаешь?.. — поселил в кишках какую-то волшебную гадость, от которой всё нутро огнём горит, и жрать постоянно хочется. Это, наверное, какие-то магические горючие глисты?

— Тут ты на колдуна вину не сваливай, ты и без колдовского клейма жрал не переставая, — уличил приятеля честный предатель Шрам.

— Было дело, но теперь я кушаю ещё больше и это, безусловно, вина лысого старикашки с тюбетейкой на башке.

— Ты про третьего, про третьего расскажи, — вытирая усы от пивной пены, напомнил зибильдарский бородач.

— А третий, чтоб ему сдохнуть под кривым забором, был ручным колдуном-медикусом при дворе моего дорогого папаши. Папаша в людях разбирался так же хорошо, как оркский носорог в ювелирном бизнесе, вот и понабрал в штат всякой швали. Я, в возрасте пятнадцати лет, когда у меня вылез ячмень на глазу, имел глупость обратиться к этому недоучке за помощью… Чего ржёте, бугаи?!. Да не к папаше… Батя у меня сроду мозги образованием не сушил… К врачевателю этому, чтоб ему всю оставшуюся жизнь в пустыне с барханов на коньках кататься! И кто мог знать, что этот толстый боров, как раз в эту пору впал в состояние безответной влюблённости. Страстью он воспылал к нашей кухарке. А она-то, не будь дурой, глаз положила на грума. Грум, понятное дело, ей ответил полной взаимностью, за что и получил по мордасам от своей благоверной… Я, кажется, отвлёкся?

— Так, самую малость, — ответил Флогрим.

— Ну так вот я и говорю… А у грумовой жены…

— Хватит уже про своего грума, — не выдержал Брегном. — Ты про колдуна, про колдуна речь веди.

Пух обиженно забулькал пивом. Увести дружков в густые дебри своих воспоминаний не удалось. Предстояло поведать о неприятном.

— Значит, как сейчас помню, — набравшись смелости, продолжил Розовощёкий свою печальную повесть, — толкую, стало быть, я ему про свою беду, а он мычит и башкой трясёт, дескать, не кручинься, я всё понял и сей момент исправлю. И ведь-таки исправил.

— Кто исправил? — слегка тормознул коротыш. — Грум?

— Да, что ты прицепился ко мне со своим грумом?! — заорал Пух.

— Каким таким своим грумом? — выпрямился Брегном во весь свой незавидный рост. — Ты на что намекаешь, дуб-дерево? У меня никаких грумов отродясь не было.

— Баста, карапузики, кончилися танцы! — грохнул кулаком по прикроватной тумбочке хозяин помещения. Уланд почувствовал, что добром сей диалог не кончится, и пресёк нарождающиеся дебаты ещё на эмбриональной стадии развития.  — Брег, прижми задницу. Пух — не пыхти, как солдатский котелок. Всё?.. Все угомонились? Теперь давай дальше про колдуна…

— Исправил, говорю, колдун-медикус… Специально повторяю, для тех, кто в погребе: всё исправил, колдун-медикус. Глаз у меня болеть перестал, почти сразу. Вот только…

— Что, только?.. — спросил маркиз подозрительно равнодушным голосом. — Другой заболел?

— Нет, не заболел. То есть заболел, но не глаз… В смысле не заболел, а за- болело…ла… Какого дьявола вытаращились?! — завопил Розовощёкий, уставившись на друзей, готовых прыснуть от смеха в любую секунду. — Фурункул у меня на заду вылез. Этот, гад, в любовной тоске и умственной рассеянности пребывая, наложил на меня заклятия Сорока четырёх Чирьев! Я его сразу убить хотел. Но фельдшер, когда сообразил, чего напортачил, от любовного недуга тут же исцелился и сделал ноги, кровосос проклятый. Я его до сих пор ищу. Мечтаю должок вернуть. С процентами.

— Сорок четыре чирья! — изумился цез Олатроон. — И все на заднице?

— Все.

— Какое полезное заклятие, — восхищённо прошептал Брегном. — Жаль, что наши полковые колдуны до него не додумались. Это ж любую кавалерийскую атаку остановить можно!

Вот так необразованный горец, совершенно случайно, сказал новое слово в области оборонительной магии.

Вдоволь насмеявшись и «уговорив» третью, а может уже и четвёртую кружку, Уланд сумел-таки вернуться к прерванным размышлениям. Только теперь он знал с чего начать, вернее — с кого… С магов. Конечно же, с них хитро…умных. В голове сержанта, будто что-то щёлкнуло и сама собою начала выстраиваться логическая цепочка. И без особого напряжения распуталась первая неувязочка. А именно, почему силизийский чародей предпочёл продать алагарских офицеров тёмным эльфам, вместо того, чтобы просто потребовать за них приличный выкуп, как это принято между враждующими сторонами. Ведь чего проще — нащупал в магических эмпириях любого королевского колдуна (это плёвая задачка даже для аколита) и запросил определённую сумму. Тот, в свою очередь, передаёт запрос в казначейство или семействам пленённых дворян, а дальше в дело вступает Сообщество Банкиров. Маг без всяких хлопот получает деньги в Иль-Ахабе сразу же по прибытии в столицу султаната. Казна его величества или семьи узников гасят векселя и всё — Уланд и Пух свободны, как комар в пещере огра. Подобная система обкатана во многих военных конфликтах и обычно сбоев не даёт; Сообщество Банкиров — сила, и сила межгосударственная. С толстосумами не будет ссориться ни один здравомыслящий властитель Амальгеи. Предположение же, что тощий чародей имел основания сомневаться в платёжеспособности своих пленников, не выдерживает никакой критики. Он знал, что продаёт дроу панцирных пехотинцев. И, следовательно, не мог не знать того факта, что в этом гвардейском подразделении бедных людей нет априори, их в туда просто никто не допустит. Ну, пусть даже его неустойчивый разум смутили необоснованные подозрения; развеять их для него не составляет ни малейшего труда. И что же из всего вышесказанного следует?..

— Дроу скупали всех бойцов, каких только могли, чтобы под завязку набить ими свою гладиаторскую школу, — сказал Шрам. — Не спрашивайте меня, почему они не набирают наёмников. Я этого не знаю. Но, кроме серого стада, им, определённо, нужны лидеры, чтобы этим стадом управлять. Ну и просто очень хорошие вояки. И вас, — он кивнул в сторону захмелевших зибильдарцев, — несмотря на то, что вы были союзниками силизийцев, они продали именно по этой причине. Сдаётся мне — за немалый куш. Поздравляю вас, господа, мы все разменные фишки во внутренних разборках наших красноглазых приятелей.

—  В каких именно разборках? — проявил вполне обоснованный интерес Флогрим цез Олатроон.

— Вот это нам и предстоит выяснить, чтобы сберечь наши умные головы. И я знаю, кто нам поможет, — проговорил Уланд, пристально глядя на Брегнома.

— А, чего сразу Брегном?! Как, что, так сразу Брегном! Это, между прочим, ты к ней приставал, — заголосил зибильдарец, когда уяснил, что от него требуется.

Шрам, как мог, попытался объяснить маленькому крепышу, почему он сам не может обратиться с подобной просьбой к этой почтенной даме.

— Ты же сам орал, борода, что я вёл себя… м-м-м… неадекватно.

— Неадекватно?! Ты вёл себя, как настоящая свинья!

— Вот видишь. И как после этого я смогу смотреть ей в глаза? У меня, между прочим, после возни с орком рёбра болят и рука ноет. А я здесь сижу, на тебя любуюсь. Ты думаешь почему?

— Неужели стыдно?

— Именно.

Зибильдарец лукаво прищурился, прикрывая веками разрезвившихся в глазах бесенят. Потом надолго присосался к пиву. После этого особо тщательно вытер свои роскошные усы. А напоследок решил ещё и в ухе поковыряться.

— Чтоб ты околел, хитрован проклятый! — не выдержал измывательства алагарский дворянин. — Хватит жилы вытягивать. Говори прямо: позовёшь ты эльфийку на наш военный совет или нет?

Пух исподлобья, но очень внимательно оглядел всё вокруг, уделив особое внимание пивному бочонку.

— Военный совет?.. Вот как теперь это называется. Надо бы запомнить на всякий случай.

Уланд со всей возможной искренностью пожелал ему заткнуться. Человек-гора выполнил ненавязчивую просьбу друга без всяких споров. Причина такой сверхъестественной покладистости Розовощёкого была дюже сурьёзной — в его кружке закончилось пиво. Он пнул ногой бочонок:

— И здесь пусто. Пойду искать. Без смазки особо не посовещаешься, — и, прихрамывая (всё ещё сказывалось ранение кинжалом), отправился на поиски любимого напитка. Шрам ни секунды не сомневался: этот — найдёт!

— Ну, чего надумал, нервомотатель? — спросил алагарец у всё ещё молчавшего коротыша.

Тот на конец-то соизволил открыть рот:

— Извинишься?

— Перед тобой?! Вскричал обалдевший от такой наглости Уланд. — Ни за что!!

Короткая, толстая сарделька пальца с обгрызенным ногтем заходила туда-сюда прямо перед аристократическим носом:

— Не-ет, не передо мной… ик… перед дамой… ик… ик…

— Перед дамой?  Ик…Тьфу ты, чёрт, заразил. Перед Лоуреллой?.. Думаю мне надо принять ещё пива… для храбрости.

После проделанных им выкрутасов Шрам имел все основания опасаться праведного эльфийского гнева. «Хоть бы Пух поторопился, а то ведь трезвым, почти, извиняться совсем страшно», — запульсировала паническая мысль в бесшабашной голове панцирного пехотинца и отважного гладиатора. Боевой друг не подвёл; явился сияющий, как медный таз, держа под мышкой бочонок. Снова, играючи вышиб пробку (маркиз с Уландом обзавидовались) и даже успел нацедить пиво по кружкам. А вот хлебнуть гвардейцу не пришлось — Брегном расстарался. Лоурелла особо не кобенилась и заявилась в обиталище гладиаторов по первому зову своего бородатого воздыхателя. Легче от этого Шраму не стало, ну ничуточки, однако, собрав волю в кулак, он сумел прямо посмотреть в глаза своей совести, то есть эльфийской целительнице и даже дал себе зарок вытащить эту некрасивую худышку из неволи.

В мужской компании Лоурелла повела себя достаточно свободно. Сказался богатый опыт тесного общения с разноплемёнными бойцами, которых, даже с очень большой натяжкой, нельзя было назвать образцами благовоспитанности. Она впорхнула в помещение, непринуждённо уселась на единственном свободном стуле (Брегном и постоять может, глядишь, подрастёт) и капризно наморщила носик в ответ на галантное предложение Розовощёкого тяпнуть кружечку за более близкое знакомство.

— Куда уж ближе. Я и так всю вашу шайку без штанов видела. Или уже забыли, кто вас, забияк, лечит?

Она явно была в своей стихии, а «забияки» дружно потупились и громко засопели. Только Брегном, видя такое поведение Лоуреллы, не позволил смущению проявиться на своей красной роже. Он раздулся от гордости, упёр руки в бока и, задрав картофелину носа, громко потребовал:

— Давай, ристократ, звиняйся.

И Шрам, припёртый к стенке настырностью зибильдарского коротышки, встал с лежака и проблеял, что-то вроде: «Виноват-с, сударыня-с, фигню-с спорол-с». К великому облегчению косноязыкого идальго его извинения были приняты великодушной эльфийкой и в такой, не совсем обычной форме. Далее, приободрившийся дворянин произнёс слова искренней благодарности за поправленное здоровье — они ему дались уже значительно легче. А после этого разговор вольготно улёгся в деловое русло и, особо никуда не сворачивая,  затянулся далеко за полночь.

Утром гладиатор Уланд Шрам проснулся, как заново рождённый, лёгкое похмелье за неприятность можно было не считать. К тому же некто заботливый, скорее всего Лоурелла, в неизъяснимой своей доброте водрузил на прикроватный столик большой кувшин самого популярного в Асганише средства от последствий вчерашних неумеренных возлияний — горькой настойки из плодов мубука. Шрам отдал должное, как проявленной о нём заботе, так и целебным свойствам обжигающей глотку жидкости. И только после этого обратил внимание на то, что «лекарство» выделено ему в лошадиной дозе. А ещё он сумел рассмотреть на столике два явно посторонних предмета. Как ни крути, грязным ботфортам возле изголовья дворянского лежака вовсе не место. Из этой дурного качества обувки торчала пара длинных мужских ног. Ноги принадлежали маркизу Флогриму, мирно посапывающему сидя на стуле. Зибильдарец дрыхнул, откинув буйну головушку на спинку и отчего-то морщился. Шея затекла, догадался проницательный Шрам, проснётся, ох, и ломота у него будет. Уж это-то пехотинец знал по собственному богатому опыту; сколько раз самому приходилось вот так умаявшись, отходить ко сну, в какой-нибудь забытой всеми богами и демонами придорожной таверне. Эк мы вчера засиделись, подумалось господину Уланду, видать до последнего соображали, что да как.

На полу (а чего особо привередничать?), нежно обняв опорожненный бочонок, изволил сладко почивать Розовощёкий Пух. А в дверях, прямо поперёк порога, дрыхнул бородатый симпатяга.

— О как, — буркнул приходящий в себя глава межгосударственного заговора. — По всему выходит, мы до полного изнеможения ночью мудрили. Собственно, ничего удивительного — мозговой штурм и не таких интеллектуальных гигантов  может с ног свалить, потому как слишком много нервной энергии требует.

— Эльфа, погодь, — не просыпаясь продолжил начатую ещё ночью беседу Брегном, — сейчас ещё кружечку жахну и провожу табе… тебе… вас… — Цель похода так и осталась не выясненной, поскольку коротыш перевернулся на спину и с воодушевлением захрапел.

Алагарец подивился великой силе любви и ещё разок приложился к горлышку волшебного кувшинчика. Жизнь, кажется, налаживалась. Лоурелла, выполняя тайное задание центра, постарается добыть необходимые сведения, и мозговитые мужи придумают, как сбежать из этого подземного рая.

— Да! Наверняка именно так и будет. Эвон, как мы головы ломаем. Каждому обалдую ясно — не филоним. Вот только ещё вспомнить бы, какие именно поручения я давал нашей эльфиечке. А то разузнает, что-нибудь не по теме, а мы крайними останемся. Не хорошо может получится.

— Скорее всего, именно так и выйдет.

Нельзя сказать, чтобы Шрам испытал приступ дикого восторга от пробуждения Розовощёкого. Но с другой стороны, не век же ему валяться на не очень чистом полу. Пух с кряхтением поднялся, с остервенением растёр опухшую рожу, на которой явственно проступали отпечатки заклёпок бочоночного обода, и осмотрелся осоловелыми очами.

— Есть чего-нибудь?.. — хрипло спросил он.

Шрам молча протянул ему кувшин.

— Хорошая она баба, эта самая Лоурелла, — похвалил эльфийку Пух, утирая губы. Потом глотнул ещё и продолжил изумлять Шрама своей сообразительностью: — Вот ты бы вовек не додумался позаботиться о верных друзьях. А вот она… м-да-а… Цены ей нету.

— Кому нет цены? — негромко произнёс чуть глуховатый голос с характерным акцентом дроу.

— Чтоб тебя!.. — тихо выругался Шрам. — Ну что за глупая привычка у вас, мадам, бесшумно подкрадываться и возникать в самый не нужный момент?

Шагура переступила через выводящего рулады Брегнома, с кошачьей грацией обогнула тушу Розовощёкого, из-за которой, собственно, Уланд и не заметил, как она появилась в дверях, и, тихонько засмеявшись, погрозила алагарцам пальчиком:

— Что за тон, господа офицеры? Разве так принято встречать хозяйку дома?!

— Надо же, — бухнул Розовощёкий, как всегда, не подумавши, — она вспомнила, что мы тоже господа, да ещё и офицеры.

— Будешь хамить, дуболом, и это хиленькое воспоминание тут же вылетит у меня из головы. Тавро активировать?.. А то я могу…

— Ещё одна магичка, — сокрушённо вздохнул Пух.

— Ну а ты как хотел? — лукаво улыбнулась нобилитка, продемонстрировав клыки идеальной формы и белизны. — Так кому говорите, нет цены? Хотя постойте, дайте сама угадаю… Лоурелле? — Алагарские богатыри потупились, как по команде. — Я так и думала. Приставлена она к вам по моему распоряжению, и, судя по всему, с этой задачей справляется довольно успешно, — Шагура недовольно посмотрела на пару пустых бочонков из-под пива. — Столько выжрать, пардон — вылакать, и с утра уже быть на ногах?!. Тут без лекарской помощи явно не обошлось.

— Да, — вдруг по-зибильдарски выступил всё ещё не проснувшийся Брегном, — а ещё я вчерась тролля молотком лупил. Ох, и занятное дело, я тебе доложу, — известил он какого-то земляка, видимо, общаясь с ним через астрал.

— Грандиозное Тёмное Начало! — смиренно выдохнула неприятно поражённая дама, и вложила в лапищу обалдевшего Розовощёкого какой-то тугой свиток. — Это вам для мыслительных упражнений, мальчики. Пока-пока, я сильно спешу, но клятвенно обещаю, что в скором времени снова загляну к вам на огонёк. Вы все такие милашки, хотя строите из себя, чёрт знает, кого. Ну, не прогоните, буки?

С этими словами таинственная красотка выпорхнула из комнаты, во второй раз, исхитрившись не наступить на бдительно храпящего бородатого стража.

— Почему у меня такое чувство, — кисло промямлил Уланд Шрам, — что её совсем не интересует наше мнение по поводу её посещений?

Розовощёкий пожал плечами и, поставив на столик мешавшую  ему посудину, развернул дарованный ему документ. С минуту он тупо пялился на тёмноэльфийские письмена.

— Это тебе, — наконец решил великан, протягивая цидулку Шраму.

— С какого такого перепугу? — тут же ощетинился алагарец.

— Ну, ты же у нас за главного.

— Беру самоотвод! — попытался отпереться Уланд, всем нутром предчувствуя недоброе.

— Не выйдет. — Пух был категоричен. — Я вчера пиво разливал.

Совершенно убитый такой железной логикой Шрам, покорно принял из рук друга  манускрипт дроу. Внимательно прочтя, сей заковыристый документ, и абсолютно не поняв, для какой цели его им подсунули, алагарский дворянин подпёр щёку рукой и замогильным голосом затянул знаменитую песню своей родины о чёрном вороне. Пух, глубоко сопереживая приятелю, примостился на его лежаке и добавил тоски в песнопения.

Со своего стула на них обалдело таращился грубо разбуженный зибильдарский маркиз и безуспешно ломал свою похмельную голову над каверзным вопросом: что же такого трагичного он пропустил?

*       *       *

— …Ты усмотрел лазейку? — бархатно промурлыкала Шагура.

— Естественно, — самодовольно осклабился полукровка.

Лазейка не была очевидной; составители документа учли всё, так им казалось… Под жёсткое ограничение попадало все и вся, что так или иначе могло быть использовано Домом при открытом вооружённом столкновении. Не оговаривалось лишь ограничение гладиаторских команд. Но какой же ненормальный будет считать рабов серьёзной военной силой? Да и какой раб станет воевать за интересы ненавистных хозяев?

— Гладиаторы! — пафосно изрёк Фаруз. И Ашган всерьёз усомнился в его здравомыслии. — Много гладиаторов, — гнул свою линию непреклонный меняла. — А при них очень, очень много охранников.

Шагура совсем уж было собралась причислить полукровку к славному племени тихо помешанных, но вовремя прикусила свой не в меру длинный язычок.

— Дьявол! — тихо прошептала она.

— Ну, что вы — всего лишь безобидный меняла…

Это же было ясно, как божий день: не надо сокращать армию Дома, достаточно формально перевести бойцов в охранники гладиаторских лагерей. То же и с боевыми магами.

— Таким образом, — вещал хитроумный Фаруз, — Дом Шелестящей Тени сохраняет в целости главные составляющие своей военной мощи… и приобретает третью…

— Какую? — спросил Ашган, на которого вдруг без объявления войны вероломно напал стих непонимания.

— Гладиаторы, — стоически произнёс меняла, тоном, каким принято разговаривать со слабоумными.

— Опять?! — ахнула нобилитка.

— Убью! — брызнул слюной «проникающий в суть».

— И совершенно напрасно, — Фаруз был спокоен и предельно сосредоточен. — Ответьте мне, благородные нобили, всего на один вопрос: как относится к людям ваш заклятый друг Хаташ?

— Отвратительно, — рубанул Ашган.

— Ну-у, смотря, что считать отвратительным, — наморщила лоб Шагура. — Скажем, человечина под чесночным соусом по рецепту того же Хаташа — это отвратительно или нет?

— Не знаю, не пробовал. — Фарузу и впрямь ещё не доводилось вкушать такого экзотического блюда.

— А Хаташ им не брезгует. Да, что там не брезгует — просто любит. И Синтаиш не прочь полакомиться. У него, для этой цели даже специальный кулинар имеется. На счёт Кафта — не уверена. Мутный он дядька, этот самый Кафт, недаром стал самым влиятельным лицом в Доме Лилового Тумана.

Фарузу страшно захотелось увести своих работодателей от гастрономической темы.

— Когда я спрашивал об отношении Первого Лучника к людям, я вовсе не это имел в виду. Но, в целом, ваш ответ, лишь подтвердил мои расчёты и полностью убедил меня в моей правоте. Ни у кого из врагов вашего Дома, благородные нобили, нет гладиаторских команд, состоящих из людей. А у вас они есть. И число бойцов, принадлежащих к этой гадкой расе вы должны преумножить. И всё это по одной простой причине: когда наступит страшный час «Ё», люди будут вынуждены встать живым щитом между головорезами Хаташа и воинами вашего Дома. У них  ведь не будет выбора. Никому не хочется окончить своё существование в качестве десерта на праздничном столе Первого Лучника. Во всяком случае, мне такие извращенцы не известны. — Фаруз задумчиво почесал кончик своего длинного носа: — Битву этим беднягам, конечно, не выиграть, за то им вполне по силам выиграть время.

— Время?.. Для чего? — Шагура не совсем поняла, куда клонит хитроумный меняла.

Зато её братец, кажется, ухватил самую суть и развил мысль полукровки:

— Он придумал способ, как спасти нас. Я имею в виду — всех нас. Весь Дом Шелестящей Тени!

*       *       *

Да, меняла был прав, тысячу раз прав. И дальнейшее развитие событий в пещерном городе-государстве Асганиш послужили тому лучшим доказательством. А у  не самого сильного Дома Шелестящей Тени появился реальный шанс выпутаться из смертельной ловушки. Теперь, принимая искренние и не очень поздравления, и выслушивая обязательные в таких случаях речи проигравших сторон, Ашган не мог не отдать должное казуистическому уму своего резидента и собственному умению мыслить не стандартно и стратегически. Об оперативности и тактической смётке и говорить не приходиться — всё было исполнено в предельно сжатые сроки. А работа была проделана не простая. Конечно в том, чтобы увеличить общее число гладиаторов, не было ничего сложного — свистнул своим постоянным поставщикам  в Иль-Ахабе, и они за неделю предоставят необходимое количество живого товара. В обычных условиях всё именно так и происходило. На арене «брак» отсеивался самым радикальным способом и о нём никто больше не вспоминал. Оставшиеся в живых люди составляли костяк гладиаторских команд Ашгана. Их воинского умения вполне хватало, чтобы дроу Дома Шелестящей Тени время от времени срывали жирный куш, играя на тотализаторе, но сейчас ставки были слишком высоки. Именно поэтому нобиль Ашган, не любивший по пустякам покидать пещерный город, пересилил свою неприязнь к яркому солнечному свету, и лично нанёс визит своему полуручному чародею Аах-Кушту, чем напугал последнего до жидкого стула. Явившись без всякого предупреждения прямиком в его спальню, «проникающий в суть» огорошил колдуна-наркомана жёсткостью требований к качеству последующих партий рабов. Ашгану требовались не просто отличные рубаки, таких в его лагерях хватало,  ему были нужны настоящие лидеры. Тёмному эльфу вдруг занадобились опытные боевые офицеры. Любому дурню яснее ясного — эти парни народ злой, зубастый и вообще товар штучный. Их имать надо с предельной осторожностью, а до этого ещё сыскать треба.

И вот тут Аах-Кушт приуныл: где ж найти подобных монстров? Нет, конечно, можно было бы пойти самым простым путём — запродать бледному, капризному клыкастику своих земляков — силизийцев. Они народ горячий и до драки сильно охочий. Им только дай саблю в руки, они у-ух!.. Нравственный аспект подобной сделки его не волновал: барыш есть барыш, а чья мать будет оплакивать без вести сгинувшего сына силизийская ли, бриттюрская — колдуна совершенно не интересовало. Вот только в командирских качествах иль-ахабских башибузуков маг сильно сомневался. Нет, драть глотки, задирать крючковатые носы до небес и выступать из-за печки с распальцовкой, тут им равных не было, каждый сам себе генерал, или даже маршал, а как доходит дело до… хм… дела, тут весь их гонор куда-то испаряется. Да и особой стойкостью на поле боя горластые дети силизийского султаната не отличались. Навалиться гурьбой на меньшего числом противника — эта забава по ним. Ударить в спину или вскрыть кривым кинжалом безоружной жертве глотку от уха до уха   — вообще милее некуда. А вот долго стоять под градом вражеских стрел — тут извините — среди силизийских пехлеванов таких упёртых идиотов отродясь не было.

Дроу же подобный хлам не интересовал. Он требовал просто чудо-бойцов, и чтоб знали за какой конец меч брать, и чтобы на поле брани за собою людей повести могли, да ещё, чтобы сумели сохранить хладнокровие, если вдруг придётся сражение принимать в совершенно не привычных условиях.

— Это где? — проявил не совсем уместное любопытство вихляющийся Аах-Кушт. Но нарвался на такой недружелюбный взгляд красных глаз, что даже до его затуманенного к-хемом разума дошло — он сморозил глупость.

Пять дней колдун пребывал в растрёпанных чувствах, не зная как подступиться к решению возложенной на его худые плечи задаче. Аах-Кушт потерял аппетит и осунулся больше обычного, даже обожаемый к-хем перестал приносить ему былое удовлетворение. Чародей уже начал подумывать, что его жизнь в столице султаната не удалась и пора пускаться в бега, скажем в Незнаемые земли. Но тут ему крупно повезло; он был приглашён на ужин к одному высокопоставленному государственному чиновнику. Да, что там темнить!.. Зураз-Бабай — султанский визирь, вдруг возжелал его лицезреть! До сиятельных ушей этого власть предержащего отравителя, видите ли, дошли слухи, что Аах-Кушт недавно позволил себе пренебречь прямыми служебными обязанностями и без уважительной причины не принял участие в не большой экспедиции работорговцев. Те было сунулись в пределы одного южного шахства с благороднейшей целью добыть местных женщин для султанского гарема, но лишённые магической поддержки, попали в засаду и тёмнолицые южане крепко поколотили незваных сватов. Уцелевшие, милостью тамошнего шаха, кунаки влюблённого джигита, кое-как с грехом пополам без ушей, носов и чресл добрались до Силизии. Султан осерчал и приказал отрубить головы вестникам, принесшим к его двору такие дурные новости, логично рассудив, что им и самим не   шибко захочется жить с такими безобразными харями. А ещё громогласно пообещал, что в случае повторного провала посадит своего любимого, но нерадивого главного визиря на кол. Зураз-Бабай и сам был большим почитателем этой невинной народной забавы, но на то чтобы представить себя исполняющим главную роль на этом весёлом представлении, у достойного чиновника фантазии не хватало. Он тут же принял необходимые меры для восстановления пошатнувшейся дисциплины и распаления угасающего боевого духа в подотчётной ему части банды, собственноручно откромсав языки самым нерасторопным членам преступного сообщества, то есть всем тем, кто не успел спрятаться от начальственного праведного гнева. Но поступить так же бесцеремонно с очень и очень сильным колдуном вспыльчивый Зуруз-Бабай поостерёгся. И вместо того, чтобы украсить его лысой головой стену в своём подвале, он миролюбиво пригласил мага на приятельскую посиделку с запретной выпивкой и грациозными танцовщицами, чтобы, спокойно покуривая кальян и сдабривая его щепоточкой угольно-чёрной субстанции, провести душеспасительную беседу с таким полезным представителем силизийского общества.

Встреча состоялась и прошла в тёплой, дружеской обстановке к обоюдному удовольствию обеих заинтересованных сторон.

В начале, визирь очень тактично выспросил у чародея, отчего он столь хмур и раздражителен. Тот без обиняков и экивоков наябедничал на Ашгана, обозвав вообще всех дроу погребными слизнями. Зураз-Бабай покачал бритой башкой, повздыхал, почмокал толстыми губами — всё, как того требовали приличия, — а потом заявил, что эта проблема может счастливо разрешиться в самое ближайшее время. Аах-Кушт заинтересованно сверкнул глазом, огромным глотком опорожнил внушительный золотой кубок и весь обратился в слух.

— Наш султан, да продлит Хранитель Ирвет его земной путь  на много веков, твёрдо намерен вступить в войну с одной богомерзкой северной державой, — начал визирь, опрокинув себе в глотку содержимое не менее дорогой посудины.

— С какой это?.. — спросил колдун, накрепко присасываясь к янтарному мундштуку кальяна.

— С Алагаром, — ответил Зураз-Бабай, во всём следуя примеру дорогого гостя.

Аах-Кушт плотно забил ноздрю ядрёным к-хемом.

— Ох, и накостыляют они нам, — проявил он истинный патриотизм.

— Ни фига, — мудро возразил султанский советник, запихивая наркотик сразу в обе ноздри. — Наш султан, чтоб Ирвет наконец додумался проклевать его лысый череп, в своей неизменной мудрости послушал моего совета и для войны с одними варварами нанял других варваров. Зибильдарцев!

— Это очень хорошо, — заулыбался симпатяга-чародей, скидывая свою чалму и обнажая отвратительного вида язвы на своей голове. — После сражения мои башибузуки повяжут столько раненых и контуженых, а потом с арканами и сетями пройдутся по рядам отступающих — кем бы они ни были, — что привереда Ашган наверняка найдёт среди них тех, кто ему так необходим.

— Я сумел облегчить тяжесть, так давившую на твои хрупкие плечи многоуважаемый и глубокочтимый Аах-Кушт?

— Вне всяких сомнений, о мудрейший из мужей нашего султаната!

— Тогда не будешь ли так любезен, отведать моего лучшего вина ещё разок, а может статься, и не разок, и помочь мне в моих небольших затруднениях?

— Каких именно?.. — спросил чародей, заставляя кувшин с вином свободно парить в воздухе и самостоятельно разливать терпкий хмельной нектар по бесценным кубкам, изготовленным, к слову сказать, алагарскими ювелирами.

— Срочно нужны бабы, для султана!!! Те самые — с юга, которых не сумели умыкнуть мои криворукие ротозеи.

— Об чём базар? — культурно ответствовал уже изрядно захмелевший колдун. — Присылай завтра со… с-с раннего утра… Нет, лучше после обеда, ближе к вечеру… да… своих нукеров к моему дому. Там они выберут десятка полтора, а может и все два, необходимых тебе девиц. Я всегда придерживаю у себя на некоторое время часть ходового товара… так, на всякий случай.

Два мерзавца синхронно сдвинули вместительные чаши и посмотрели друг на друга почти влюблено. Безучастно светила на темнеющем небосводе мелкая «надкушенная» с одного бока луна, носящая заслуженное название Огрызок и задорно подмигивало всеми своими тринадцатью ярчайшими звёздами созвездие Небесного Нетопыря. Танцовщицы вертели бёдрами и трясли грудями, даже не надеясь соблазнить двух перебравших нектара государственных деятелей. Ашган, прочесав рынок рабов мелким гребнем и доведя количество своих гладиаторов до девятисот человек, маялся бессонницей в доме полукровки Фаруза. А два ничего не ведающих гвардейских офицера алагарской Панцирной пехоты оказались втянутыми во внутриполитические дрязги абсолютно чуждых им тёмноэльфийских Домов.

Это было совсем недавно — целую вечность назад.

Сегодня же главный «проникающий» праздновал свою первую маленькую победу, внушившую ему уверенность в благополучном исходе всего задуманного предприятия. Предприятия по спасению Дома Шелестящей Тени. Теперь бы шпионы не подвели; никак нельзя ошибиться с определением проклятущего часа «Ё». Впрочем, Ашган не был бы Ашганом, если бы не имел на этот счёт некоторых предположений.

«Ну, что ж Хаташ, я свой ход уже сделал, — думал улыбающийся «проникающий», — теперь дело за тобой. Не подведи меня».

*       *       *

Певческий дуэт, у которого целое семейство огров топталось по ушам, своими завываниями перепугал всех гребнистых ящериц на двух нижних уровнях и разбудил милейшего человека по имени Брегном. Он с кряхтением воссел на пороге, протёр кулаками заплывшие очи и очень серьёзным голосом спросил:

— Куды эльфийку подевали, злыдни?

— Хорош кавалер, даму сердца профукал, — проскрипел маркиз, с остервенением, вполне объяснимым, растирая затёкшую шею.

Добряк Шрам милосердно прервал завывание второго куплета, который никак не мог домучить до конца уже в седьмой раз и сердобольно предложил коротышке опохмелиться. К всеобщему удивлению Брегном наотрез отказался.

— Ты что больной? — заботливо спросил Розовощёкий. — Если да, то больше ко мне не приближайся.

Зибильдарец просто отмахнулся от казарменной остроты.

— Помните, — сказал он, вставая со скрежетом и зверским выражением на морде, — мы на арене про молитвы заговорили?  Я ещё ляпнул, что одну знаю, но там она была не к месту.

— Помню. — Флогрим цез Олатроон приподнялся со своего стула, громко хрустнув всеми суставами.

— Так вот, эта молитва — обращение не то к святому Проклу, а могёт быть, и к Феофрантию — тоже дядька весь из себя к небожителям приближённый,  — точно не скажу, но она, по утверждению моего папаши, должна помогать от похмелья.

— И как?.. — Уланд был заинтригован.

— Не раскатывай губу, — остудил его коротыш. — Ни хрена она не помогает. Просто у меня организм так устроен — опохмелку вообще не воспринимает. Я окаянное похмелье на ногах перехаживаю.

— Бедненький, — всхлипнул самый сердобольный человек на всей Амальгее Розовощёкий Пух. — Это ж надо, такую муку адскую терпеть… из-за собственной дури.

Брегном тут же пожелал ему скорую и лютую кончину в грязных объятиях любвеобильного летунга. Пух в долгу не остался, отвечая грубостью на грубость, именуя коротыша гномом, карлом и даже каким-то Марксом — ни один бог на Амальгее не знал, что это за монстр. А Уланд Шрам с безысходной тоской осознал, что очередной кошмарный день его жизни начался и собирается длиться очень долго. Придя к такому неутешительному выводу, бравый пехотинец предложил своему горластому воинству воспользоваться в полной мере той долей свободы, что им предоставили странно ведущие себя дроу и совершить познавательную экскурсию по гладиаторским казармам.

— Мы уже ходили, — хрипло поделился Флогрим, — пока ты, того, гимнастикой увлекался.

— Вот и хорошо, — безопеляционно  заявил Шрам, — значит, у меня будет сразу три экскурсовода.

— Эскурво… Экскрусо…

— Брегном, не парься. Может, и пивка где-нибудь прибарахлим. Нельзя же всю работу на Лоуреллу сваливать, не по-мужски, как-то.

К слову сказать, пиво они всё-таки нашли, что лишний раз насторожило Уланда. Этот малопонятный факт, да ещё почти полная свобода перемещений по ярусам, где содержалось бравое человеческое воинство, определённо наводили на невесёлые размышления об их неясном, и от того тревожащем будущем. За любопытствующей четвёркой тут же приклеенным хвостом увязалась троица охранников, до того терпеливо дожидавшаяся людей в коридоре. Избавиться от них не удалось, поскольку один из сопровождающих наглядно доказал гладиаторам, что он — юное магическое дарование, и его силёнок вполне хватает на «оживление» опостылевшего колдовского тавра. Пух сорвал зло, обозвав соглядатаев синюшными остроухими плюгавцами. Однако этим заявлением ему и пришлось ограничиться.

Из-за неотвязного эскорта Уланду не удалось собрать всех интересующих его сведений; попробуй, перекинься парой слов с бывалыми гладиаторами, когда за тобою неусыпно наблюдают охранники, а слух у дроу — крысы обзавидуются. Пошлявшись по тюремным коридорам больше часа и вдоволь налюбовавшись на сомнительные красоты подземного узилища, Шрам махнул рукой на свою затею обогатиться какой-либо важной информацией, и совсем уж было собрался подняться на ярус, где находилась его персональная кутузка, как вдруг… Он даже не сразу понял, что или кого он увидел. Пролетев на всех парах мимо одной из клеток, Шрам резко остановился. Брегном, тащившийся за ним следом и всё ещё переживавший последствия «вчерашнего», не был готов к подобному торможению и впечатался Уланду в спину.

— Габаритные факелы выставлять надо, — просветил он нарушителя дорожного движения. — Чего замер, голую бабу узрел?

Алагарец, сдавая назад, пояснил размечтавшемуся коротышке, что бабу — это вряд ли, но уж точно узрел нечто, заслуживающее особого внимания.

В маленькой одиночной камере обстановка разительно отличалась от той, которая была в казематах зибильдарцев и алагарцев. Вся мебель, если это слово вообще можно употреблять применительно к этому безобразию, состояла из лежака, лишённого даже подобия матраса и подушки, некоего трёхногого подобия стола, прислонённого к стене, для устойчивости и простого чурбака, заменяющего собой стул. Всё это сильно напоминало отходы, украденные с лесопилки. В углу «благоухала» жестяная лохань для нечистот, наполненная до краёв. На упомянутом выше чурбаке громоздился некто совершенно необъятный. Заметив любопытствующих  «туристов», обитатель персональных «хором» недобро зыркнул в их сторону и стал нарочито медленно подниматься, дабы праздные зеваки увидели и устрашились.

А и было, что показывать человеку!

Велик, огромен был гладиатор. Ростом со Шрама, никак не ниже. Из-под сильно  скошенного лба угрожающе сверкнули маленькие чёрные глазки. Полностью лишённый волос череп был густо покрыт сетью извилистых рубцов. Но подобное свидетельство бурной жизни  вряд ли могло удивить бывалых офицеров и видавших виды наёмников. Поразило их совсем другое — вставший перед ними человек был невероятно, подавляюще широк в кости и необъятно толст. Тяжеленные наплывы нездорового мяса полностью скрывали его талию и нависали над широким кожаным ремнём, опоясывавшим огромное чрево этого исполина. Широкая, выпуклая, бочкообразная грудь. Казавшаяся слишком короткой, бычья шея. Несоразмерно длинные и при том чудовищно толстые руки. Всё это буйство полоти прочно покоилось на слоновьих ногах. Таков был этот человечище.

— А малышок-то, — произнёс Шрам, обращаясь к Пуху, — определённо потяжелее тебя будет.

И Розовощёкий, видимо для разнообразия, не стал возражать.

— Что-то мы его вчера не приметили, — озабоченно высказался слегка пошатывающийся Флогрим. — Неужто, того, проглядели?

— Хм, такого карапуза сложно не заметить, — изрёк очередную неоспоримую истину великий зибильдарский философ Брегном.

— Всё сказал, гномий выкормыш? — неожиданно высоким голосом заговорил узник одиночной камеры, при этом, не сводя сверлящего взгляда с Уланда Шрама. — Тогда проваливай! Все проваливайте!

Он, наконец, соизволил отвлечься от внимательного изучения Уландовой рожи, и равнодушно отвернувшись, направился к лежаку. Было очень похоже на то, что к более близкому знакомству и  ни к чему не обязывающей болтовне этот тяжеловесный парень совершенно не расположен.

— Видимо на дружескую вечеринку он нас не пригласит. Очень жаль, — подвёл итог Пух, первым направился к лестнице, ведущей на их ярус.

За ним потянулись и остальные, только Брегном не надолго задержался возле решётки, чтобы сказать неучтивому жиртресу пару ласковых. Прощать пузану «гномьего выкормыша» зибильдарец не собирался.

— …и твоё счастье, бурдюк с салом, — донеслось до уходящих гладиаторов, — что ты скрываешься в своей клетке, а то бы отведал, пузан, крепкого зибильдарского тумака!

Тёмные эльфы, слышавшие эту ужасную угрозу, прыснули со смеху, за что удостоились гневного взора коротыша.

Уже сидя в комнате Шрама, как-то не заметно ставшей чем-то вроде штаб-квартиры, Брегном вдруг спросил:

— А что у него с голосом?

— У кого? — не сразу понял маркиз.

— Ну, у этого, который тяжелее Розовощёкого. Неужто он… евнух. — Последнее слово молотобоец почему-то произнёс шёпотом. Видимо подобная участь пугала мужественного зибильдарца больше, чем все тролли Амальгеи вместе взятые.

— Похоже на то, — невесело сказал Уланд. — Не повезло бедняге. Надо будет о нём у Лоуреллы расспросить.

При упоминании эльфийской худышки, Брегном явно занервничал, заёрзал на стуле и даже невнятно выразил робкое желание укрыться в своей пещерке.

— Чего это ты так разволновался, герой-любовник? — подначил его Пух.

Бородатый коротыш зарделся, как маков цвет и зашмыгал носом.

— О-о-о, — обрадовано потёр руки Шрам, — похоже, наш приятель вчера что-то напортачил, хе-хе… Что, борода, сегодня твоя очередь извиняться?

— Как сегодня?! — испуганно вскинулся Брег. — Разве она и сегодня сюда явит… в смысле, изволит прибыть.

Флогрм цез Олатроон удивлённо воззрился на земляка:

— Ты что, паря, совсем ум пропил? Мы же с ней вчера, — хотя какой бес вчера, считай, что сегодня, время-то далеко за полночь было! — договаривались. Не помнишь?

Брегном от подобной новости совсем расклеился и понёс околесицу:

— Ну, я, того… выпимши был… вчера. И сегодня… опять… это… не в кондиции. А она меня если таким вот увидит, то чего об мене… об меня…

— Подозреваешь — табуретом приласкает? — Пух был само сочувствие, правда, сочувствие какое-то ехидное.

— Чтоб тебя орки, голым, к кактусу привязали! Я у вас, мерзавцев, спрашиваю, чего она обо мне подумает? А они всё хахоньки, да хихоньки. Вы сами-то прикиньте пятку к носу; она сколь разов со мной встречалась, я либо побитый, либо… того самого… не очень трезвый.

— Точно придётся извинения приносить… и прилюдно! — мстительно произнёс Уланд.

Зибильдарец не сумел придумать ни единого контраргумента и совершенно сник.

— Всё с ним ясно, — высказал свою точку зрения алагарский великан, ставя неутешительный диагноз. — Острый любовный синдром в самой запущенной стадии, отягощённый комплексом вины и сумеречным состоянием души вследствие продолжительного запоя. Случай, скажу я вам, практически неизлечимый. Хлебни-ка пивка. У нас ещё осталось…

— Поможет? — с тоской и надеждой спросил Брегном.

— Кто его знает, — пожал плечами Розовощёкий, — но проверить не мешает.

— И то верно, — тяжело вздохнул зибильдарец, идя на огромный риск в интересах науки и принимая чашу из рук алагарца. — Ну, чтоб в пузе не урчало…

Вот именно этот момент, подчиняясь неведомому женскому инстинкту и выбрала худосочная эльфийка для того, чтобы переступить порог гладиаторского узилища.

— Опять!.. — гневно воскликнула целительница. — И ты, Брег!!!

— Военный совет в самом разгаре, — быстро сориентировался Розовощёкий Пух, наглядно демонстрируя находчивость и твёрдость памяти, свойства необходимые любому кадровому офицеру, а уж гвардейскому и подавно.

Не особо выбирая выражения, коих за годы тесного общения с человеческим отребьем выучила немало, хрупкая девица высказала четверым обормотам всё, что она о них в данный момент думала. Брегном от такой ласки сник и стал похож на нахохлившегося совёнка. Пристыжённый вид бородатого ухажёра ни чуть не смягчил сердца и выражений разозлённой Лоуреллы.

— Ух, ты! — восхитился Шрам, — давненько меня так забористо не материли, считай года четыре. Помню, тогда меня так же заковыристо костерил капитан Пемус, за то, что я чисто случайно потерял по дороге сопровождаемого мной казначея вместе с полковой казной. Собственно из-за неё, из-за казны весь сыр-бор и приключился, не из-за казначея же было так волноваться — дрянь был человечишко.

— Пьяный был, — тут же уличила героя эльфийка.

— Казначей? Конечно.

— Не казначей, а ты, дубина!

Уланд на «дубину» ничуточки не обиделся, поскольку этот «комплимент» посчитал целиком и полностью заслуженным, но в каверзный вопрос о своей трезвости решил внести некоторую ясность.

— Я только чуть-чуть.

Лоурелла махнула на Шрама тоненькой ручкой: что проку спорить с великовозрастным балбесом, всё едино его уже не переделаешь, да и остальных тоже. Хмыри они и есть хмыри. Вот разве что бородатый симпатяга… Вон, как уши-то пламенеют, может и не безнадёжен?

Уши упомянутого зибильдарца действительно горели ярче, чем сеновал Шелудивого Бякка, который, молодой в ту пору и по этой причине ещё безбородый наёмник, нечаянно подпалил, пытаясь не твёрдой рукой высечь искру из трутницы, дабы раскурить трубочку. А во всём были виноваты две дочки этого самого Бякка, притащившие Брегному флягу с брагой и сырой табак, уворованный ими у собственного папаши. Дебелые были девки, кровь с молоком. Но ду-уры!..

Вот сейчас, слушая Лоуреллины вопли и узнавая выражения, коими когда-то крыл зибильдарца приснопамятный Шелудивый, гладиатор Брегном совершенно неожиданно для себя испытал чувство стыда за свою избранницу. По его непросвещённым представлениям столь образованная и утончённая особа не могла и не имела права сыпать такой отборнейшей матерщиной. Ну, что тут сказать?.. Только единую правду-матку: плохо ещё дремучий зибильдарец знал жизнь, и ещё хуже он разбирался в женщинах. Ладно, пусть Лоурелла ошибалась, приписывая яркий румянец своего воздыхателя его чувству искреннего раскаяния. Она, в конце концов, дама, ей простительны мелкие ошибочки и лёгкий флёр идеализма. Но, чтобы матёрый наёмник, воевавший едва ли не в двух десятках армий, считал, что дамочки обязательно должны падать в обморок, как только услышат словцо чуть грубее чем «чёрт»! Тут остаётся только развести руками, искренне пожалев коротышку. Многое ещё ему предстоит узнать о духовной стойкости слабого пола, если его довести до белого каления.

— Я, как угорелая, ношусь по всему Асганишу, сведения собираю, собой рискую, — с укором вещала Лоурелла, — а вы опять нажрались, паразиты.

— Паразиты, — примирительно согласился маркиз, — и даже хуже. Но без дела мы тоже не сидели.

— Я вижу.

— Нет, правда, — осмелился подать голос, искусанный совестью Брегном. — Пытались всякие там разведданные нарыть.

— И много нарыли? — не без сарказма спросила эльфийка.

Шрам скривил рожу и молча покрутил в воздухе ладонью.

— Я так и думала.

— Да чего ты думала? Думала она, понимаешь, — вспылил Розовощёкий Пух. — У нас на горбу три красноглазых оглоеда сидели! Так, что кроме плана помещений — кстати, довольно подробного, — примерной численности гладиаторов, охраны и обслуживающего персонала выяснить ничего не удалось.

— Не густо, — фыркнула Лоурелла, сморщив носик и вдруг, совершенно неожиданно добавила: — А вы понравились Зу.

— Кому-кому?.. — переспросил Флогрим.

— Зу — такой большой человечище. Вы ещё возле его клетки стояли, а Брегном, даже карами небесными грозил. Зу потом сильно смеялся.

— Значит мы ему понравились, — Пух наморщил лоб, — эвон как… Не хотелось бы мне оказаться на месте того горемычного парня, который не придётся ему по сердцу. Грубоватый персонаж… даже на нашем фоне.

— Зу именно таков, — кивнула целительница, — и боец отменный. С тобой, великанище, он конечно не сравнится. С тобой вообще мало кто… да. Но смелости ему не занимать. Он единственный кто осмелился на побег.

— Ого! — вскинул брови Шрам. — Наш человек!

— Догадываюсь я, чем для него эта затея обернулась, — негромко сказал цез Олатроон. — Вот почему у него такой голосишко.

Лоурелла эту печальную историю знала во всех подробностях, и не абы от кого, а прямо из первоисточника. Лечила она толстяка, выхаживала, словно младенца. Только ей он и доверял. Тоненькая, тщедушная эльфийка была единственным другом искалеченного Зу.

Четыре года назад, тогда ещё не обрюзгший, не оплывший здоровяк Зу решился на побег. Решился и осуществил. Вот только всё, что он слышал о магическом тавре оказалось самой настоящей правдой во всей своей гнусности. Ожило оно проклятущее, едва он со стадиона выбрался. И по всемирному закону подлости именно в этот момент блуждающее клеймо добралось до чресл отчаянного гладиатора.

— …Выжгло ему всё естество, — печально проговорила Лоурелла. — Теперь там у Зу незаживающая рана. Даже эльфийское целительное искусство не способно её заживить. А уж про то, что твориться у него в душе и говорить не хочется. Так что, мальчики, нет у нас с вами более надёжного союзника, чем несчастный Зу. Его, искалеченного, здесь специально в качестве живого примера держат, чтобы другим бежать неповадно было… А я хочу…

— Чего? — не удержался Брегном.

— На волю хочу, — горестно вздохнула Лоурелла, — домой.

Предприимчивый бородач нашёл момент удачным, для того чтобы сграбастать тоненькую ручку эльфийки своей лопатообразной лапищей. И ведь прошёл номер у коротышки!

— Я тебя вытащу отсюда, — проникновенно загудел он на ухо своей пассии. — Мы все тебе поможем и маркиз, и Шрам, и дуболом Пух.

Розовощёкий, очень аккуратно, дабы не нарушить краткий миг торжественной печали, треснул Брегнома по загривку.

— Я же говорю — дуботолок, — потёр зибильдарец ноющую шею. — Зато здоровенный. Ты только разузнай, как можно это мерзкое заклятие снять.

— Никак! — огорошила целительница четверых заговорщиков без подготовительных экивоков.

Несколько секунд они молча переваривали услышанное. Первым, с несвойственной ему робостью заговорил Пух:

— Совсем никак?

— Совсем.

— Совсем-совсем?

— Да! — зло выпалила Лоурелла. — Я это точно знаю. В последние дни меня стали пускать в библиотеку. Хозяева вашим здоровьем зело озаботились. Не спрашивайте, почему — не знаю. Знаю только, что раньше подобного не случалось.

— Наверное, потому, что раньше нас здесь не было, — попробовал пошутить Флогрим.

Шутка вышла убогой.

— Можно я продолжу? — уколола маркиза эльфийка. — Благодарю. Так вот, Шагура позволила мне проштудировать трактаты по медицине, а отдел магии находится рядом. Я сегодня улучила минутку, — она почему-то усмехнулась, — пока служитель отвлёкся, и порылась в каталогах и нашла нужный свиток…

— И?.. — Уланд сгорал от нетерпения.

— Заклятие магического тавра — пожизненное, — рубанула с плеча Лоурелла.

— Убила, — почти беззвучно сказал поникший Пух, чем выразил общее настроение.

И тут эльфийка озорно блеснула лукавыми глазёнками:

— Оно пожизненное, будь всё проклято, но оно и… прижизненное.

Под давящими сводами подземной тюрьмы повисло гробовое молчание.

— Ну, прижизненное. Ну и что? — тупо спросил зибильдарский молотобоец не опасавшийся прослыть недалёким.

Лоурелла хихикнула

— У нас, господа, появился шанс, — громко объявил Шрам, быстро сложивший в уме, сколько будет, если к двум прибавить два. — Стоит нам укокошить вредного старикана, наложившего на нас эту мерзость, и мы можем обрести свободу!

— Не сразу, — остудила гвардейский пыл целительница, — заклятье сойдёт на нет, где-то через неделю. И надо вам сказать, архаровцы, что вы чертовски везучие парни!..

Буквально в двух словах… Мало кому из гладиаторов посчастливилось воочию лицезреть мага, накладывающего на них зловредное заклятие Блуждающего Тавра. Обычно, хозяева гладиаторских школ хранили подобные сведения в строжайшем секрете. Да и сами чародеи по вполне понятным причинам не желали огласки среди своих «подопечных». Злые они, гладиаторы, не ровен час улучат момент и… поминай, как звали неосторожного, излишне самонадеянного или ищущего дешёвой популярности колдуна. Этим обычно грешат молодые импульсивные маги, начинающие делать первые шаги в мире шоубизнеса. Нет, никто не говорит, что спровадить колдуна на встречу с давно почившими предками — простое дело, однако несколько способов всё-таки существуют, и обозлённые рыцари сандалий и гладиуса вполне могут до них додуматься, или попросту использовать метод научного тыка. В случае с беспокойной четвёркой, Ашган проявил некоторое легкомыслие, приказав Тушу заклеймить «покупку», как можно скорее. Уж очень спешила покинуть негостеприимный Иль-Ахаб неофициальная делегация Дома Шелестящей Тени. Товарно-денежные отношения между тёмными эльфами и силизийцами — вещь, конечно традиционная и взаимовыгодная, но особой любви представитель двух народов друг к дружке  никогда не испытывали. Если проще, то воткнуть отравленный кинжал в спину зазевавшегося делового партнёра ни у тех, ни у других не считалось, сколь-нибудь, серьёзным прегрешением.

— Та-ак, — радостно потёр ладошки возликовавший Розовощёкий, — Капец, тебе дед!

— Это ещё не всё. — Сегодня Лоурелла оказалась неистощимой на хорошие новости. — Я узнала, кто заклеймил Зу.

— Туш! — воскликнул сообразительный Шрам, слегка подпортив эффект от выдерживаемой эльфийкой драматической паузы. — Надеюсь, толстячок обрадовался, когда ты сообщила ему эту новость?

— Конечно… Постой, а как ты догадался, что я… а впрочем — проехали.

Через полчаса, когда Лоурелла покинула гладиаторский каземат, Уланд безжалостно выгнал развеселившуюся троицу, восхотев проанализировать новые данные в тишине и покое. Вязкий и липкий сумрак, гнетущий душу алагарца начал потихоньку рассеиваться.

— Ещё бы додуматься, за каким хромым бесом эта хитромудрая тёмноэльфийская баба подсунула мне распроклятый свиток?!

Он развернул таинственный документ на прикроватном столике и, в который уже раз, прочитал: «Хартия Тёмного Синклита».

— Ни хрена не понятно, — вслух высказал умную мысль сбитый с толку Меч Короны.

А в трёх с лишком милях от обиталища гладиаторов, в роскошных покоях родовой пещеры, на шёлковых подушках лебяжьего пуха нежилась благородная госпожа Шагура. Время от времени она делала маленький глоток чёрного хинейского и блаженно щурила красные глаза. По резко очерченным губам нобилитки блуждала таинственная улыбка.

Глава 7

— Всё произойдёт в День Овдовевших Баб! — тожественно объявил Хаташ и ему никто не возразил. К чему?.. Время выбрано идеально: главы всех тридцати домов соберутся в одном месте — на зрительских трибунах центральной арены стадиона. — Там мы их и прихлопнем одним махом! — Первый Лучник Дома Призрачной Стрелы энергично рубанул рукой воздух.

Хорошо в этом плане было ещё и то, что на главное празднество не допускались посторонние. Так что ни один иностранный подданный не должен был пострадать. Конечно, Хаташ пёкся об этих людях и нелюдях вовсе не из гуманистических соображений — подобные глупости были ему чужды — он не хотел осложнять отношения с другими державами. Во всяком случае, пока…

— Со своими разберёмся, а там видно будет, — подвёл черту властолюбивый дроу, ясно давая понять своим союзникам, что на банальном путче он останавливаться не намерен.

Сказано это было когда до Дня Овдовевших Баб оставалось менее месяца.

*       *       *

Полосатый, тёмно-изумрудного окраса, зёбр — верховое животное дроу, похожее одновременно на лошадь и ящера — неспешно трусил по неширокой горной тропе. Умная зверюга не нуждалась в понукании; пройдя этим путём многие десятки раз, зёбр сумел запомнить каждую ямку, каждый выступающий камешек на замысловато петляющем серпантине. Ездок, мерно покачивающийся в высоком седле, полностью доверял своему полосатому скакуну, поэтому, намотав поводья на луку, он предался созерцанию сурового, скалистого пейзажа. Даже таким жёстким парням, каковым был Ашган — а беспечным вояжёром являлся именно он, — изредка нужны минуты безмятежного покоя и ничегонеделания. В последнее время «проникающий в суть» стал особенно ценить подобные мгновения. А где ещё можно побыть в одиночестве и отдохнуть душою, как ни на этой извилистой тропе среди невысоких, но дьявольски острых пиков.

— Жаль, что моё путешествие скоро окончится, — сказал тёмный самому себе, наблюдая за величественным полётом перепончатокрылого стервятника. — Ещё несколько минут и… И ты избавишься от моей туши, — Ашган ласково потрепал зёбра за длинные уши. — Скажи, я тебе сильно надоел? Ну, скажи…

Полосатый зверь утробно рыкнул, что, судя по всему, заменяло ему презрительное лошадиное фырканье.

— Наглец!

Снова короткий рык.

— Ты очень милый собеседник. Век бы с тобой трепался, но… мы уже приехали.

От подножия ничем не примечательного скального пика отделилась фигура высокого дроу, облачённая в цвета Дома Шелестящей Тени, и с почтительным поклоном приняла поводья.

— Мы ожидали вашего приезда, мастер. У нас есть для вас добрые вести.

— Хорошо, — коротко бросил Ашган, легко и пружинисто соскакивая со спины ездового животного. Зёбр, избавившись от немалого груза, тут же принялся переступать мощными трёхпалыми ногами. — Отведи его в стойло, расседлай и накорми, не забудь напоить. Сегодня он мне больше не понадобится. Я намерен задержаться. — И «проникающий» неспешно двинулся к открывшемуся в скале проходу, который до этого был совершенно не заметен.

Нобиль Ашган изволил посетить свою загородную резиденцию.

Этим же вечером на стол не в меру любопытного «шершня» по имени Кафт легло краткое шпионское донесение. Он бегло просмотрел послание, неопределённо хмыкнул и, скомкав свиток, небрежно швырнул его в корзину для бумаг.

— Ашган отправился на виллу жрать милые его сердцу грибы?! Идиот!

Кафт ошибался крайне редко и сейчас был именно этот редкий случай.

Быстро миновав жилые помещения, Ашган спустился на пару ярусов ниже. В обширной пещере, где он оказался, было холодно, даже по меркам не изнеженного «проникающего». Тёмный успел пожалеть о том, что не додумался накинуть на плечи тёплый плащ с меховой опушкой, но тут его окружили радостно гомонящие слуги и мелкие неудобства отошли на второй, если не на третий, план. Из обрушившейся на него многоголосицы Ашган быстро уяснил главное — его идея начала приносить свои плоды.

— Они размножаются! — едва не подпрыгивая на месте, восклицала молоденькая тёмная эльфиечка. — Да ещё как!

— Они исправно питаются и растут! — вторил ей пожилой служитель. — Некоторые особи вымахали в половину фута.

— Да?! — вскинул брови удивлённый «проникающий». — Это слишком. Воевать нам не завтра и если они прибавят в росте ещё, то из пращи их уже не метнёшь.

— И не надо, — подал голос ещё один дроу. Он был лысоват, сутул, слаб глазами и не принадлежал к обслуживающему персоналу. Этот тёмный был очень даровитым оружейником. — Я внёс некоторые изменения в конструкцию стандартного войскового арбалета. Теперь в его ложе можно без труда укладывать пару, а если выбрать поменьше диаметром, то и тройку наших симпатичных приятелей. Заряжается эта система не очень споро, однако эффект будет значительным уже после первого залпа. Прикажете наладить производство?

— Осмотрю. Испытаю. И приму решение. — Ашган не любил скоропалительных, необдуманных действий. — Ведите. Я хочу сам всё увидеть.

Судя по всему, то, что было ему продемонстрировано, нобилю пришлось по нраву. Поднимаясь наверх, дабы отогреться, передохнуть и подкрепить силы сытным обедом, Ашган не шумствовал и даже позволил себе побалагурить с прислугой. Такое случалось крайне редко — этот тёмный эльф придавал огромное значение субординации. Однако сегодня, с аппетитом вкушая прекрасно приготовленное жаркое из мяса горного четырёхрогого барана, наслаждаясь прекрасным букетом вина (на этот раз он выбрал суашанское розовое) и, услаждая слух музыкой в исполнении домашнего квартета, жестокий и коварный «проникающий» буквально источал благодушие. Шагура, прибывшая в резиденцию несколько позже своего брата, была удивлена таким его состоянием.

— Ты выглядишь просто счастливым, братец.

— Так и есть, сестрёнка, так и есть. Мы практически вывели из-под удара Дом. Наши враги даже не догадываются об этом. Они остаются в блаженном неведении. И пусть так продолжается до самого распроклятого часа «Ё». К слову — я почти уверен… К дьяволу «почти»! Я уверен, что Хаташ задумал изгадить всему тёмноэльфийскому сообществу празднование Дня Овдовевших Баб. Ну, ничего святого не осталось у этого мерзавца! Хотя…м-м-м… будь я на его месте, я бы тоже…хм… да… Теперь бы не ошибиться с определением времени, на которое у них назначено начало всей этой непотребной заварухи и самим выступить на часок раньше.

Гордая дочь пещерных нобилей взяла из вазы спелый персик и равнодушно его надкусила.

Ашган озабоченно взглянул на сестру:

— Тебя, что-то тревожит?

— Я бы так не сказала.

— Брось, Шажок, я слишком хорошо тебя знаю.

— Мы стараемся вычислить время нападения, —  попробовала она перевести разговор в иное русло, — нападаем первыми…

— …начинаем свару. Они так же вынуждены начать действовать, ведь на карту поставлено всё, но их планы нарушены, а остановиться они уже не в состоянии.

Казалось Ашган купился на незамысловатую женскую хитрость.

— И что же в таком случае им остаётся?

— Идти до конца. Но тем временем в самом городе возникнет паника. Уж мы постараемся, чтобы возникла.

— Хаташ в ярости; он разрывается между необходимостью закончить начатое — уничтожая самых влиятельных иерархов в Асганише и желанием отомстить тем, кто испортил ему праздник.

— То есть нам…

Персик был отложен в сторону. А «проникающий» отодвинул опустевший бокал и с любопытством взглянул на нобилитку из-под полуприкрытых век.

— Так, что же он выберет?

— Тёмный Синклит! Вне всяких сомнений.

Ашган не удержался и отправил в рот один веселящий грибок. Шагура посмотрела на брата с явным осуждением, тот сделал вид, что ничего не заметил.

— Правильно мыслишь, сестрёнка, именно Тёмный Синклит. Сначала дело, после личные виды. Мы же, как самые умные, во время творящихся в городе бесчинств и под прикрытием наших отважных гладиаторов, двух сотен наёмников и не большого, по числу, арьергарда составленного из самых опытных и проверенных дроу по четырём Путям… Кстати, как обстоят дела с их прокладкой? Один-то, я знаю, ты держишь давно. А три других?

— Готовы, — равнодушно дёрнула плечиком тёмная эльфийка.

— Все?! Ты великая чародейка, сестрёнка. Наш папа был тысячу раз прав, отправляя меня в военную академию, а тебя в ГПУ. Твоего уровня в тонком деле волшбы мне никогда не достигнуть.

— Зато ты силён в другом… А ну прекрати жрать эту гадость! Она тебя в могилу загонит… раньше времени.

Ашган скривил рожу, но на время отложил в сторону маленькую золотую вилочку с нанизанным на неё аппетитным грибочком.

— Так вот по этим самым Путям мы и выведем весь Дом Шелестящей Тени. И так?.. — Вот тут стало совершенно ясно, что Шагура недооценила проницательности брата. — Что же тебя беспокоит?

Задавать вопросы, резко переходя от темы к теме, тёмная эльфийка,  прошедшая школу «проникающих в суть», тоже умела, но всегда чувствовала себя неуютно, если подобное проделывали с ней. Однако на прямо поставленный вопрос не чужим для неё дроу, необходимо давать такой же прямой ответ… или, опуская не всегда нужные в общении с роднёй детали, задать другой, не менее жёсткий вопрос:

— Ты по-прежнему намерен использовать их втёмную?

Ашгану не нужно было разжёвывать, кого именно подразумевала под словом «их», его далеко не глупая сестрёнка, конечно — гладиаторов. Причём тех гладиаторов, кто были куплены совсем недавно, но уже успели произвести настоящий фурор среди знатоков. Нобиль был далеко невысокого мнения вообще обо всём человечестве и вовсе не собирался менять его в свете произошедших событий. Цинично  проигнорировав возможное возмущение сестры, «проникающий» сожрал все грибы, что исхитрился подцепить на вилку (ну её к бесу, поборницу здорового образа существования!) и лаконично ответствовал:

— Да.

— Но, по-моему…

— Сестра… Я всё сказал.

— Я поняла тебя, брат, — сухо проговорила Шагура, покидая столовую.

— Женщины! — недовольно пробурчал Ашган, ловя первый робкий глюк. — Всё бы им либеральничать.

*       *       *

Среди населения пещерного города-государства Асганиш, в предвкушении общенационального праздника, постепенно набирало неудержимую силу всенародное обалдение. Просочилось оно и в закрытое сообщество гладиаторов. Наиболее опытные бойцы, исхитрившиеся прожить в этом аду хотя бы пару лет и заслужившие звание ветеранов, ожидали празднества дроу с особым нетерпением.

— Вы-то чего так расцвели? — спрашивал их любознательный Брегном, когда встречался со «стариками» на общих тренировках.

Оказалось, что причина для подобного поднятия духа оказалась довольно веской. На Большом Турнире, в самый День Овдовевших Баб, гладиаторы, особо отличившиеся в схватках, по требованию публики получали свободу. Такова неписаная традиция тёмных эльфов, и ещё не было случая, чтобы её нарушили. Странно, но Уланд остался совершенно равнодушен к этой радостной вести. Он вообще, в последнее время, стал несколько неадекватен — отдалился от друзей, сделался непривычно молчаливым и хмурым и постоянно искал уединения. Правда, подолгу общался с толстяком Зу. Тот по-прежнему был столь же разговорчив, как Пух, когда у бедолаги заболели сразу четыре зуба, но видимо Уланд считал, что из бесед с этим искалеченным гладиатором он выносит, что-то очень ценное, для святого дела освобождения от оков рабства. А вечерами сержант Панцирной пехоты был вынужден заниматься делом, к которому ранее не имел сколь либо заметной склонности, а именно — скрупулёзным анализом полученных сведений, а так же изучением теперь уже двух зубодробительно скучных и донельзя запутанных манускриптов. Вредная, остроухая бабёнка, появившаяся в его келье, как всегда неожиданно, ничего не объясняя, сунула в руки ощетинившегося Шрама увесистый пергаментный свиток.

— Очередная гадость? — настороженно спросил Уланд

В ответ Шагура, строго блюдя реноме стервозной дамочки из высшего пещерного общества, только озорно подмигнула лукавым глазом и, громко цокая каблучками, покинула мрачное узилище.

— Язва! — с большим чувством высказался гладиатор.

— Я всё слышу, — раздалось из коридора.

— Чтоб тебя сталактитом придавило! — проорал Шрам, полуобернувшись к двери.

С опаской, развернув таинственный документ, Шрам растерялся. Какое–то время он сидел не шевелясь, тупо уставясь на то, что было начертано, на пергаменте очень дрянного качества. Бравый офицер оказался близок к прострации. Получи он от Шагуры любовную цидулку и, то был бы ошарашен куда меньше. Нет, конечно, амурных виршей тёмная ему не посвятила, зато собственными руками преподнесла своему рабу подробнейший план тоннелей, что соединяли подземелье стадиона с Асганишем. Свиток был длинным. Чертежей было много. А мыслей в голове  — хоть бы одна. Устав любоваться переплетением коридоров, гладиатор тихонько произнёс, обращаясь к противоположной стенке:

— Интересно, кто из нас спятил?

Но первое потрясение невероятной тёмноэльфийской щедростью к полуночи прошло. Потом потянулась уже привычная рутина. И через пару дней Уланд Шрам начал прозревать. Окаянный паззл стал складываться сам собой. Вот тогда, сморщивший лоб человече почувствовал настоящее разочарование.

— Я не гений! — объявил он своим друзьям, когда позволил самому себе нарушить запрет на питие, введённый им же исключительно для себя.

— Эк, удивил! — А чего ещё ждать от Пуха?

— Это твоё утверждение констатация факта, или диагноз? — Похоже, что цез Олатроон подхватил от Розовощёкого бациллу несносной ядовитости. Шрам раньше и не догадывался, что отвратительный характер может оказаться заразным.

— Маркиз, тебе вредно общаться с этим переростком.

Пух состроил уморительную рожу и во всеуслышание заявил, что с таким типом, каков он, вредно общаться всем без исключения. Разговор, ещё толком не начавшись, начал уплывать куда-то в сторону. Впрочем, так бывало всегда, когда в беседу вступал здоровенный алагарец.

— Заткнись, орясина, — страдальчески попросил Шрам.

Великан выставил ладони вперёд и одними губами произнёс: — «Молчу, молчу».

— А я с ним не общаюсь, — как с горы на лыжах выехал тормознутый Брегном, — и…

— И потому, тоже заткнись, — посоветовал земляку Флогрим, догадавшись, что алагарский умник пытается изложить честной и безалаберной компании, что-то очень важное. Бородач громко засопел — обиделся, но вслух выступать по поводу ущемления свободы слова не стал.

Пух, по обыкновению, что-то жевал, время, от времени промачивая бездонную глотку добрым глотком пива; детинушка приготовился внимать речам обожаемого руководителя. Маркиз теребил свою пижонскую эспаньолку и глазами пытался просверлить дырку во лбу штатного аналитика. А на того, ну как на грех, напала незваная немота. Уланд беспомощно переводил жалостливый взор с одного приятеля на другого, не забывал третьего и беспомощно молчал. До него вдруг дошло, что он не знает с чего собственно начать. Вроде только что были в голове полный лад и восхитительная стройность мыслей. И вот на тебе — почти полная пустота, окромя живейшего образа одной бледной, остроухой, язвительной и такой недоступной особы. Ой, не надо бы об этом! Лучше о деле… А вот о нём-то, как раз не очень выходит, чему прямое свидетельство три пары недоумевающих глаз направленных на горе-оратора.

— Хорошо, — решился нарушить затянувшееся молчание зибильдарский маркиз, — драматическую паузу ты выдерживаешь великолепно, и видок у тебя обалделый, точь-в-точь, как у влюблённого школяра, словом — заинтриговал.

Упоминание обалделого вида, и некоего, никому не известного влюблённого постигателя наук, показалось Шраму чересчур прозрачным намёком, и, дабы увести излишне наблюдательную троицу от совершенно запретной темы, ему пришлось сделать над собой усилие, заговорив по существу проблемы.

— Ключом, ко всему здесь происходящему, является вот это, — Уланд потряс Хартией Тёмного Синклита. — Я долго не мог понять, зачем нам подсунули официальный документ, никого, кроме дроу, не касающийся. Теперь, кажется, сообразил.

Уланд Шрам сержант Панцирной пехоты, Меч Короны Алагара сумел собрать в кулак всю свою недюжинную волю и выкинул из своей рыцарской головы, практически все помыслы о сексапильной, красноглазой бестии. Трудно это было, однако существует суровое слово «надо». И тем большего уважения заслуживает мужественный алагарец! В общем, в последующие пять, ну — десять минут, он лаконично, как подобает истинному воину, изложил всё, до чего сподобился додуматься. Расклад он обрисовал просто:

— Между молотом и наковальней!

Выразиться точнее, можно было, лишь прибегнув, к сильно приперчённым выражениям.

— Один гад, по имени Хаташ, — его имя здесь приписано от руки, — задумал совершить в Асганише государственный переворот. Путчист хренов!.. И, чтобы несколько ослабить противников, а заодно, на всякий случай подчистить свой хвост, он инициировал принятие тёмными Домами этой самой Хартии, ограничивающей общее количество войск. Патриархи Домов, наживку заглотили не сразу. Шпионам Хаташа пришлось изрядно потрудиться, чтобы скормить подозрительным старцам огромную кучу дерь… дезинформации. И надо признать, труды их были не напрасны.

— Экий, однако, хитрющий дядька! — восхитился Пух, разливая пиво по кружкам заговорщиков. — Его бы к нашему королю, на пост министра внутренних дел. А то теперешний — как бишь его? — совсем мух ловить перестал. Крамола в государстве завелась. Инакомыслие. Дерьмократия… Это термин такой. Я в одной книжке вычитал, только точно не помню, как пишется и произносится.

Уланд терпеливо разъяснил голубоглазому дитяте, что Хаташ их персональный враг и рекомендовать его величеству Ортубазану 4 сию злонравную персону на должность министра, было бы верхом легкомыслия. Однако Шрам не мог не согласиться с тем, что возглавивший заговор дроу действительно «хитрющий дядька». Алагарец не знал, что стало с войсками, находившимися под началом сего достойного мужа, но в том, что всю эту ораву в одночасье не отправили на дембель, он был уверен.

— А вот Домам послабее пришлось подчиниться. И в число этих неудачников, в силу неизвестных мне обстоятельств, входит Дом Шелестящей Тени. Дом наших…гм… хозяев.

Вот когда у гладиаторов поневоле, проснулся искренний интерес. Шраму сразу стало легче говорить и дышать. Всё-таки приятно, когда собеседники тебя понимают и перестают считать угрюмым занудой-трезвенником. Аудитория и впрямь оказалась на редкость благодарной; лишний раз оратора не перебивали, изо всех сил старались не задавать дурацких вопросов и даже Пух вёл себя вполне прилично, исходя из его, естественно, стандартов.

— Нобили Дома Шелестящей Тени, — продолжил Уланд, — Хартию подписали — деваться-то им было некуда, — но меж собой решили лапки кверху сразу не задирать и немного побарахтаться. Мобилизовали средства. Скупили таких простых парней, как мы…

— Таких, как мы в природе больше нет! — возмутился Брегном. — Я так даже думаю, что таких, как мы вообще не бывает.

Шрам был вынужден признать, что гордый коротыш совершенно прав. Более того, как раз их исключительностью, доказанной в первом поединке, и объясняется мягкий, почти курортный режим содержания и недурной стол с мясом и пивом. Дальше он изложил свою теорию фактически теми же словами, что и Фаруз, когда посвящал в свои замыслы тёмных нобилей.

Под сводами пещеры надолго повисла вязкая, гнетуща тишина — гладиаторы переваривали услышанное.

— Между молотом и наковальней, — задумчиво повторил Розовощёкий слова своего друга. — И шансов вывернуться — ноль.

— Вывернуться, как ты говоришь, точно не получится. — Уланд был категоричен.

— Зато есть шанс выжить, — совершенно неожиданно заявил Брегном, и был он при этом чрезвычайно воодушевлён и бодр. Можно сказать, не соврав, излишне воодушевлён и бодр.

Маркиз непонимающе воззрился на легкомысленно улыбающегося земляка.

— Чего уставился, твоя сиятельная светлость? — спросил бородач у крепко озадаченного Флогрима. — Нешто не ясно тебе, что Уланд ещё не всё сказал? Вот, к примеру, он про одну цидулку помянул, а про вторую ни-ни.

Кто бы мог подумать, что о наличии второго документа вспомнит именно низкорослый зибильдарец, не отличающийся особой остротой ума. А вот надо же не только припомнил, но, кажется, ещё и просёк, что в рукаве у Шрама припрятан недурной козырь. И Уланд не стал разочаровывать коротышку:

— Верно подмечено, борода. Шанс выжить у нас есть. И не плохой шанс. Располагая подробным планом подземных переходов, мы в состоянии не только организовать серьёзную оборону, но и выбраться из этого опостылевшего погреба. Вот, глядите… — и он развернул свиток с чертежами.

Удивлённые гладиаторы не могли поверить в такую удачу. Настроение тёплой компании резко попёрло вверх, и кто знает, до каких заоблачных высот сумело бы вскарабкаться, если бы Розовощёкий вдруг не проявил, в общем-то, не свойственную ему подозрительность.

— Где ты это взял?

Уланд не видел причин, для сокрытия правды, поэтому упираться не стал и выложил всё, как на духу.

— Опа! — только и произнёс ошеломлённый Пух.

— С чего это она так расщедрилась? — спросил цез Олатроон, никогда не страдавший излишней доверчивостью.

Вразумительного ответа на этот вопрос у алагарца не было. Он шевельнул плечами  и двинул первое, что пришло ему в голову:

— Может она хочет, чтобы мы выжили?

— Умнеешь на глазах. Если дело и дальше так пойдёт, то и ста лет не минует, как в шашки играть научишься!

Флогрим сплюнул. Брегном с чувством помянул мягкое место срамного бога Гомсея. Пух поперхнулся пивом. А Шрам пробурчал себе под нос, что никогда не привыкнет к подобным выходкам всяких там тёмноэльфийских, красноглазых нобилиток с запредельным самомнением. Одна Шагура осталась довольна эффектом своего появления.

— Может, ещё догадаешься, когда Хаташ наметил своё нападение?

— Что тут голову сушить — в День Овдовевших Баб! А, чего вы все на меня, так уставились?

— Потряс! — выдала нобилитка. — И впрямь умница!

— Э-э-э… А?.. — поднял вверх указательный палец слегка обалдевший Флогрим. — Я, кажется, что-то пропустил?

— Не ты один… — прокашлялся Розовощёкий.

Уланд скромнейше пожал плечами, дескать, ничего сверхъестественного. Но отвертеться ему не удалось, поскольку его ближайший друг Розовощёкий Пух терпеть не мог всяческих непоняток, особенно, ежели рекомые непонятки затрагивали его кровные интересы.

— Колись, — жёстко потребовал он.

Делать нечего. Шраму пришлось разжёвывать то, что, для него самого было кристально ясно. Правда он и сам начал прозревать совсем недавно, но ведь охламонам, дующим пиво и нежелающим напрягать собственные извилины, вовсе не обязательно знать такие подробности.

— Слухи среди гладиаторов, — начал он. — Слухи, сплетни, фактики и факты. Зу здорово помог. Да и сами  дроу-охранники языками мелют, только успевай запоминать. А ты, что думала — среди этой клыкастой братвы никакого брожения нет? Есть, и ещё какое! В общем, пока все думали, что я без дела по тюрьме ошиваюсь, да пальцами у виска крутили, мол, спятил Шрам, в трезвенники подался, я по крупицам собирал ценнейшие сведения.

Шрам умышленно не упомянул имя Лоуреллы, которая активно помогала ему в этом очень не простом деле, разумно полагая, что лесная эльфийка не придёт в восторг, если в этот аспект её деятельности будет посвящена Шагура.

— И сложив мозаику, я пришёл к выводу — лучшего дня, для совершения переворота выбрать невозможно.

— Ну, что ж, — Шагура одобрительно закивала красивой головой, — ты подтвердил наши собственные предположения. А скажи-ка, таинственный мужчина, можешь ли ты определить время нападения?

Уланд почесал пятернёй затылок, попросил Брегнома наполнить пивом свою кружку и сказал, нимало не рисуясь:

— Пожалуй, можно покумекать. Удивлена?

Вместо ответа дроу согнала маркиза с его табурета. Протестовать тот и не подумал. Во-первых, и сам мог бы догадаться уступить место даме, а во-вторых, дворянин пребывал в несколько растрёпанных чувствах — алагарский пехотинец, удалой рубака и пьяница предстал перед ним в совершенно неожиданном свете.

— Ты можешь назвать час «ё»? — тихо поговорила Шагура.

— Час «ё»? Весёленькое название. — Уланд откровенно наслаждался моментом. — Пожалуй, я бы рискнул высказать свои соображения по этому поводу, будь у меня в руках ещё один документ…

— Всё, что в моих силах! — тёмная была сама решительность.

— От тебя не потребуется ничего особенного. Просто я должен получить программу состязаний на стадионе сразу же после того, как она будет утверждена распорядителями празднеств.

Нобилитка вытянула губы трубочкой и на мгновение задумалась.

— Программу утверждают сегодня вечером, — медленно проговорила она. — Завтра утром она будет у тебя.

— Лучше, сегодня ночью, — скромно похлопал ресничками Шрам.

*       *       *

Могучий, всегда самоуверенный, глава «проникающих в суть» нобиль Ашган, тупо пялился в дешёвый листок программки выступления гладиаторов, и костерил себя за непроходимую тупость. Сестрёнка утёрла ему нос по всем статьям. О Грандиозное Тёмное Начало! Каким вселенским дураком надо было быть, чтобы не суметь додуматься до того, что лежало прямо на поверхности?! Его гладиаторы выходили на арену шесть раз. И все шесть раз «Сморкачи» надирали задницы и накручивали хвосты своим оппонентам с неизменным успехом и присущим только им шиком. Зрителям уже не хватало мест на малой трибуне. Доходило до дуэлей среди благородных, и банальной поножовщины среди простонародья. Каждое их выступление вызывало ажиотаж среди прожженных игроков и приносило недурные доходы Дому Шелестящей Тени. Естественно, что недруги Дома выберут именно момент выступления этой команды, для нанесения сокрушительного удара, последствия которого будут просто ужасающи, для всего Тёмного Синклита. Но… И, снова… Грандиозное Тёмное Начало!!! Неужели всё настолько всё просто?.. Враги Ашгана фактически сами дают ему возможность назначить этот проклятый час. Для этого всего-то и нужно вписать в программку (благо сейчас у него в руках ещё не утверждённый проект) время выхода на арену пресловутых «Сморкачей». Или?.. Ну, над этим ещё есть время подумать…

— Бывают же комичные ситуации?! — изумлялся «проникающий», крутя на вилке дурь-грибок. — А с этой отравой и в самом деле пора завязывать, — пробормотал Ашган, — она таки начала сказываться на остроте моего разума. Вот сегодня нажрусь, и всё больше ни за какие блага подземного мира не притронусь к этой гадости. И вообще, хватит отсиживаться на вилле. Дела настоятельно требуют моего присутствия в городе.

Шагура очень внимательно наблюдала за братцем из уютной глубины старинного, ещё прадедовского кресла. Тёмная была довольна. Не каждый день удаётся услышать из уст Ашгана здоровую  критику в адрес себя любимого. Да брат и повода особого не давал усомниться в своей компетентности. Вот к чистосердечным обещаниям прекратить поглощать проклятые веселящие грибы, она уже успела привыкнуть и не воспринимала их всерьёз. Что же касается решения Ашгана отправиться в Асганиш, то тут она его поддерживала целиком и полностью. Присутствия «проникающего» в городе-государстве, требовали сложившиеся обстоятельства. Но в ещё большей степени это соответствовало планам самой Шагуры. Она уже давно вела свою собственную игру, более тонкую, более изящную, не лишённую личного интереса, однако, ни в коей мере, не вредящей её родному Дому. Но в «личном интересе» титулованная мадам упорно не желала признаваться даже самой себе.

«Вот ведь шрамированный нежитью мерзавец, — пронеслось у неё в голове, — чтоб ты провалился, заносчивый поглотитель пива! Хотя, куда уж глубже проваливаться? Разве, что в обиталище мерзейших демонов. Нет, проваливаться в огненную бездну ему никак нельзя, — пришла к несколько нелогичному выводу рассудительная дочь тёмноэльфийского народа, — этот грубый сокрушитель орков и тупой женоэльфоненавистник, жизненно необходим, для священного дела спасения нашего Дома Шелестящей Тени. Да!!! Только, для этого и больше ни для чего».

— И всё-таки, — излишне грубо, как ей показалось, вывел из глубокой задумчивости мечтательную Шагуру, не в меру подозрительный брат, — как ты пришла к подобному решению?

— К… к какому решению? — не сразу вернулась к действительности госпожа Шагура.

— Эй, эй, сестрёнка, по каким подземным лабиринтам ты блуждаешь? Уж не влюбилась ли ты, часом, в какого-нибудь смазливого ученика чародея?

— Не мели ерунды, Ашган! — раздражённо фыркнула нобилитка. — Я, что, по-твоему, бестолковая дурочка, способная только на пустые грёзы о поклонниках и нарядах?

«Проникающий» растянул рот в улыбке, обнажая острейшие нижние клыки, и шутливо погрозил Шагуре пальцем:

— Сестрёнка, не пытайся обмануть своего любимого братишку.

Свернуть Ашгана с выбранного им пути в политике или диалоге всегда было чертовски сложно. К счастью сейчас его, куда в большей степени занимали дела военные, поэтому он особенно и не донимал тёмную расспросами о личной жизни. Но когда закончится вся эта игра в кошки мышки с Хаташем, Кафтом и Синтаишем, владетельный брат всерьёз озаботится делами Шагуры. Ух! Лучше об этом не думать, во всяком случае, теперь. Нобилитка кое-как отвертелась от излишне любопытного родственничка, повесив на его длинные уши восхитительные грозди словесной лапши. Не глупый Ашган не поверил обожаемой сестре ни на йоту, но поймать её на лжи не сумел и отступился с видимым разочарованием.

— Юлишь, тёмная, —  вздохнув, сказал он в завершении неприятной беседы.

Шагура состроила обиженную рожицу и умилительно захлопала длинными ресницами.

Утром, ещё затемно, Ашган умчался в город, готовить Дом к организованной ретираде. Немного погодя той же дорогой отправилась и его сестра, но гораздо более неспешно. К тому же она не забыла предупредить слуг о своём скором возвращении.

Пока события развивались, так, как было выгодно ей, что не могло не радовать.

*       *       *

— Щиты держать выше! — орал Шрам не щадя глотки. — Выше, я сказал и плотнее. Где только понабрали таких неумех? Брег, будь ласков, врежь тому губастому увальню. Может тогда до него дойдёт, что нельзя вываливаться из шеренги. Плотнее строй! Так, уже лучше. В сражении сможете продержаться целых полторы минуты.

Перед ним была поставлена архи-сложная задача: создать из ошмётков всех родов войск спаянную фалангу. На первый, поверхностный взгляд — чего проще? Ведь здесь были собраны далеко не новички и не желторотые новобранцы, сумевшие показать себя, как на поле брани, так и на кровавой гладиаторской арене. Ан нет… Бывшие кавалеристы и лучники то и дело «вываливались» из общего строя, от чего в фаланге, то там, то здесь образовывались бреши. Алебардщики, привыкшие к своему грозному, тяжеловесному оружию, никак не желали осваивать технику  боя короткими копьями и метание дротиков. От стандартных длинных сарисс, Шрам благоразумно отказался. В сравнительно узких подземных коридорах толку от этих громадин не было никакого. Представители же лёгкой пехоты, у которых в подкорке сидело — действовать развёрнутой цепью, нет-нет, да и сбивались на привычный для них бег.

— Куда ты помчался? —  горланил Уланд, обращаясь к таким торопыгам. — Не терпится поймать арбалетный болт? В строй, я сказал! — и далее шла череда словесных кружев придуманных человечеством, как раз для подобных случаев. При этом лихой вояка и строгий командир ничуть не смущался присутствовавших здесь женщин.

Да, в фаланге присутствовали воинственные бабы.

— Мы обречены, — прошептал Розовощёкий Пух, когда одна из горе-воительниц, выполняя обычный разворот, со всего маху влупила щитом по голове впереди стоящего фалангиста. — Они не в состоянии ходить, бегать, поворачиваться. Они не могут перестроиться в «черепаху», даже стоя на месте. Думать не хочется, что может произойти в движении.

Немного в отдалении, обычно сдержанный цез Олатроон на чём свет стоит, материл безалаберных земляков, включая коротышку Брегнома. Бородач тоже не ахти как вписывался в предположительно несокрушимые ряды боевого построения, но он хотя бы старался. А вот разгильдяи, не осознавшие своими куцыми умишками все серьёзности положения, рисковали свести близкое знакомство с кулаком Розовощёкого. Впрочем, уже дорисковались… с левого фланга, словно булыжники из пращи на обозрение всей фаланги вылетели сразу три любителя экстрима. И раздалось классическое…

— Та-ак! Если вы (многоярусное, непереводимое, но очень доходчивое изречение на жуткой смеси трёх языков и пяти диалектов) сегодня не научитесь ходить в ногу, завтра ходить не сможете вообще, из-за полного отсутствия этих самых ног!

Пух непременно станет генералом, или даже маршалом, но всё это в отдалённом будущем. А пока из него получился великолепный фельдфебель. Уроки, полученные в гвардейских казармах королевской Тяжёлой Панцирной пехоты, не забываются никогда.

— Фаланга! Бего-ом, …арш!!!

К концу дня новоиспечённые фалангисты могли уверенно прошагать в ногу почти двадцать ярдов, и при этом не уронить ни одного щита…

Обессиленный, злой, наоравшийся Шрам, доплёлся до своей камеры, мечтая лишь о том, чтобы поскорее улечься на жёсткое ложе. Увы. Этим вечером мечты, так и остались мечтами. Едва открыв дверь, и ещё не переступив порога невольничьего обиталища, Уланд увидел, что оно не пустует. Посреди кельи раскачивалась на стуле и мило улыбалась, как всегда сексопильная госпожа Шагура.

— Сегодня не приёмный день, — хмуро буркнул гладиаторский вождь.

— Я тоже очень рада тебя видеть, —  ещё больше расцвела нобилитка, не обратив ни малейшего внимания на неучтивость алагарца. — Как прошли учения? Вам было выдано всё требуемое? Боевой дух в войсках на должном уровне? Завтра направлю к вам роту наёмников, для отработки взаимодействия. Нет ничего лучше воинского товарищества, спаянного тяжким трудом и ратными подвигами. Так и будешь торчать истуканом? А нам предстоит чудесная ночная прогулка на свежем воздухе.

— Уф-ф, — всё, что выдавил из себя Шрам, делая решительный шаг в ставший вдруг таким шумным, каземат.

Чудесная ночная прогулка в обществе зубастой тёмной эльфийки — это, как раз то, что сейчас было нужно Уланду меньше всего. Отправляться в подобный вояж трезвым, измотанный пехотинец, естественно не хотел, однако его авторитетное мнение по этому, сугубо личному, вопросу никого не интересовало. И окончательно скисшему гладиатору пришлось смириться с ещё одной жизненной несправедливостью.

Маленькая кавалькада в составе радостно стрекочущей нобилитки и четырёх, сурового вида мужчин, чьё социальное положение, на данный момент, определялось мерзким слово «раб», добралась до «виллы» Ашгана в пору, когда на небе во всю сияли яркие звёзды. Путешествие прошло без всякого вреда, для жизни и здоровья Шагуры. Попытки бунтовать никто из лихих парней не предпринял. Более того, им пришлось исполнять обязанности телохранителей. Перед самым их отъездом, старина Туш, не поленился и слегка «взбодрил» магическое тавро у каждого из гладиаторов, покидающих темницу. Как он сказал: — «Во избежание… И порядку для…» Теперь эта колдовская мерзость довольно шустро ползала по внутренностям вояк, то и дело напоминая о себе резким жжением, или болезненным покалыванием в самых чувствительных местах. Люди морщились, но терпели.

Не доехав до входа в подземелье около полумили, Шагура коротким окриком, без помощи поводьев остановила своего зёбра, и, прервав, пустую болтовню, обратилась к гладиаторам… со словами благодарности.

— За что? — удивился маленький Брегном.

Нобилитка пожала плечиком.

— За многое, борода. За многое.

— А поточнее?.. — спросил Пух, с кряхтением сползая со своего полосатого одра. — Отдохни, скотинка. Это я не вам, мадам.

Шагура улыбкой дала понять Розовощёкому, что прекрасно поняла, к кому именно были обращены эти слова.

— Точнее? Ну, что ж, можно… Вы проделали большую работу, как аналитическую, так и практическую. Ваши выводы относительно времени выступления наших врагов полностью подтверждаются данными, полученными из, скажем так, других источников.

— То бишь, путём шпионажа, — Пуху не изменила его непосредственность.

— Ну-у, да…

— Нашей заслуги тут нет, — заметил взыскующий справедливости маркиз, — это Шрам голову сушил, и как видно не зря.

— Не зря, — коротко кивнула тёмная. — За это ему отдельное спасибо. Всем же остальным — за то, что вам, в столь короткий срок удалось сплотить безумную толпу моих гладиаторов.

С этим утверждением никто спорить не стал; действительно, в среде невольников преобладали разброд и шатание, но лишь до того момента, как в их казармах появились эти четверо. Авторитет друзей был непоколебим. Правда, слепить из аморфной массы стойкое боевое подразделение они не сумели — слишком мало было отпущено им времени — и подобное уже вряд ли удастся, но это не было главным. Во всяком случае, не для Шагуры и её дроу. В штабе Ашгана прекрасно осознавали тот факт, что в арьергардном сражении морально нестойкие гладиаторы не продержатся долго — час, от силы полтора. Дальше организованное сопротивление этого сброда будет непременно сломлено и каждый из них начнёт драться исключительно за целостность своей шкуры. Те, кому посчастливиться выжить в грядущей мясорубке и выбраться за стены стадиона, обретут свободу. Совершенно ясно, что таких счастливцев окажется не много. Их дальнейшая судьба дроу совершенно не интересовала. Главное — спасти Дом. А для этого полутора часов явно недостаточно. Но в рукавах Ашгана и его сестры были припрятаны несколько козырей. В секрет одного из них, Шагура, нагло наплевав на прямой и недвусмысленный запрет брата, и собиралась посвятить этих четырёх мужчин. К троим из них, нобилитка уже успела проникнуться искренним уважением. А что до четвёртого — угрюмо молчащего победителя орков, то, чтоб ему околеть, тупице! Ну, что так трудно губы в улыбке растянуть? Перед ним не абы кто — одна из самых высокородных дам Асганиша остроты рассыпает, напрягая своё чувство юмора сверх всякой меры. Ядовитость, ей природой щедро отмерянную, на время смирила, а ему хоть бы хны. Болван, он болван и есть!

— Было бы во сто крат лучше, — соизволил открыть рот выше обозначенный болван, молчавший всю дорогу, — если бы вы сударыня, не в шарады со мною… то есть с нами играли, да ребусы загадывали, а самого начала посвятили бы, пусть не во все подробности, но хотя бы в некоторые детали, касающиеся непосредственно нас.

«Бирюк! — так и хотелось заорать раздосадованной Шагуре. — Бирюк непрошибаемый, а ещё остолоп, бестолочь и… и… Ух!»

Вместо всего этого, воспитанная дочь тёмноэльфийских нобилей игриво склонила голову к левому плечу, чуть прищурилась в меру лукаво и полушутя произнесла:

— Ну, должна же была я, господа, убедиться в том, что вы не полные олухи — это раз. И второе — я совсем не была уверена, что ваша хвалёная мужская братия не распустит языки и не выдаст раньше времени мои маленькие девичьи тайны.

Запустив феминистический булыжник в мужской огород, она позволила себе глупо хихикнуть.

— О-о-о, — протянул догадливый маркиз Флогрим, — так господин Ашган, оказывается не в курсе невинных проделок своей непослушной сестрёнки

— Можно и так выразиться. — Шагура пришпорила своего скакуна. — Пора в путь, монсеньоры! Вас ещё ожидает маленький сюрприз.

Не-ет, не знаменитую теплицу Ашгана, в коей вольготно произрастали дурь-грибы, вознамерилась показать своим толковым союзникам хитроумная пещерная аристократка. Было у неё в планах нечто совершенно иное. И вот стоит Брегном с бородищей заплетённой в две толстые косы, сопит натужно, что явным образом указывает на чудовищные мыслительные потуги, и непонимающе вертит в руках небольших размеров чёрный шар с рельефным симметричным узором. На лапищах молотобойца грубые краги,  пошитые из шкуры неведомого ему гада. Хотя сам коротыш предпочёл бы простые вязаные рукавицы; в подземелье оказалось довольно холодно. Вся четвёрка зябко пританцовывала на месте, пуская ртами облака пара. Нобилитке, вредине, хоть бы что, она сама потеплее одеться не забыла, кутается сейчас в меховой плащ, на голову капюшон накинула и улыбается мстительно. А вот мужичков ни о чём таком не предупредила и одежонки никакой не подкинула, не иначе, как из своей тёмноэльфийской злобности.

— И чего это за круглая фиговина? — ворчливо спросил квадратный зибильдарец. Его настроение, улучшившееся было после прогулки на свежем воздухе и неожиданных похвал красноглазой красавицы, снова испортилось. Стоило ли тащиться в этакую даль, трястись на бестолковой скотине, натирать нежно лелеемое седалище и теперь любоваться на не разбери что, вместо того, чтобы мирно почивать после утомительного тренировочного дня? — Мессир Флогрим, вы знаете, что это такое? — повторил он свой вопрос, обращаясь к более образованному земляку, поскольку дроу хранила величественное, едва ли не королевское молчание.

Маркиз, поджав губы, заинтересованно разглядывал невиданную диковину. Понятно, что это не просто шар. Но совершенно не ясно, для каких таких надобностей он потребен. Шрам тоже выглядел озадаченным. И Шагура, наблюдавшая за ним из подтишка, мысленно сжала кулачки и запрыгала на одной ножке: удалось, удалось поставить в тупик алагарского всезнайку и грубияна. Радовалась бы и дальше, но всё испортил Розовощёкий. Снедаемый здоровым любопытством не повзрослевшего естествоиспытателя, гигант скинул мешавшие ему краги и принялся сосредоточенно ковырять ногтем неровности на поверхности доверенного ему экземпляра.

— Немедленно брось! — взвизгнула тёмная с нотками паники в голосе. — Отшвырни его подальше!

Когда несговорчивого Пуха просят ТАКИМ тоном, он обычно не кочевряжится. Короткий замах и странный шар, несущий в себе потенциальную опасность, с громким треском впечатался в стену в дюжине ярдов от группы людей.

— Хрупкая штуковина, — самодовольно изрёк Розовощёкий, — и всего-то о стеночку приложили, а она уже и затрещала. Странно… — вдруг насторожился он, — треску пора бы и умолкнуть.

— Вот-вот, а я тебя предупреждала, — уязвила гиганта дроу, — будь осторожен — не снимай с лапищ защитных рукавиц. Они их, конечно, прокусить могут с лёгкостью, но не делают этого — им запах не нравится. И про булаву не забудь. Помнишь, я вас всех булавами вооружила? Нет, точно помнишь?..

— Кто… они? — осторожненько спросил Пух, заранее подозревая, что ответ Шагуры прольёт свет на очередную гадость, и почти инстинктивно хватаясь за слишком тонкую, для его ладони, рукоять небольшой булавы.

В этот раз подозрениям Пуха было суждено оправдаться.

— Да вон один из них,  — нобилитка ещё и пальчиком указала, в какую сторону смотреть, а сама поспешно спряталась за спины бесстрашных заступников из числа домашней охраны. Не очень доверяя аккуратности и сообразительности людей, она кликнула тех, кто уже имел опыт обращения с таинственными «инкрустированными» сферами, поступив в высшей степени мудро. — Ты его, великаша, о стеночку шваркнул, вот он на тебя и обозлился. Вы уж мальчики сделайте милость — сумели напортачить, сумейте и… Ой, мне некогда! — Завершив этим возгласом свой коротенький спич, Шагура скоренько покинула холодное и неуютное помещение. Охрана, не отставая ни на шаг, последовала за ней, не забыв плотно прикрыть за собой дверь, и даже подперев её снаружи, чем-то тяжёлым, для надёжности.

— Пух, — успел Шрам задать один единственный вопрос, — что ты опять натворил?

— Букашку раздраконил, — ответил за виновато мнущегося Розовощёкого Брегном. Он не сводил глаз с того места, куда упал злополучный шар и потому сумел разглядеть, что узор на его поверхности — это вовсе никакой не узор, а очень, очень плотно сложенные голова и конечности странного насекомого. Выглядело оно, прямо скажем, отвратно. Когда коротыш разглядел четыре пары суставчатых лап, плоскую голову на сегментативной подвижной шее и загнутый вперёд хвост, который сначала принял за скорпионий, он чуть не выронил брата-близнеца, этого крайне не симпатичного существа. Шар по-прежнему был у него в руках. Через миг, когда Брегном увидел, что хвост неведомой таракашки разделяется надвое, по всему мускулистому телу зибильдарца пробежала дрожь отвращения, но горец нашёл в себе силы аккуратно положить проклятую сферу на землю, среди сотен и сотен подобных ей. — Будьте внимательны, — несколько запоздало предостерёг он друзей, — смотрите под ноги.

Меж тем хитиновый уродец мелко завибрировал, изогнул шеёнку и… обзавёлся частой щетиной маленьких, но дьявольски острых, шипов, густой порослью покрывших его спинной панцирь.

— Всё, — не выдержал Уланд, — пора убивать образину, покуда она себе ещё чего-нибудь не отрастила.

Давно пора было прийти к столь мудрому решению. Розовощёкий Пух даже изругал себя за то, что это не ему пришла в голову столь правильная «офицерская» мысль. «Старею, — подумалось ясноглазому гиганту. — А может, сказывается длительное воздержание. Или с голодухи мозги медленно соображают. Последний раз часа четыре назад кушал, а то и все пять. Ух, даже страшно!» Ужаснувшись столь длительному времени, проведённому без пищи, Розовощёкий решил больше не затягивать своё пребывание в чреве враждебного «холодильника» и со всем пылом присоединился к приятелям, которые уже молотили булавами по полу и стенам, тщась расплющить колючую живность. Пока безрезультатно.

Неожиданное предложение Шагуры прихватить с собой булавы несколько озадачило гладиаторов. Зачем, ведь и так прибыли не с пустыми руками? Но спорить никто не стал. А Брегном, так даже обрадовался. Булава, она конечно не зибильдарский шипастый молот, но тоже не дурная поделка, особливо в умелых руках. А маленький ростом зибильдарец, всем, чем можно было превратить голову врага в тонкий блин, владел мастерски. Во всяком случае, не хуже, чем маркиз Флогрим любимой шпагой, или палашом. Но сейчас всё его хвалёное умение оказалось совершенно бессильным. Очень уж вёртким был пещерный обитатель. Вёртким, проворным, выносливым, бесстрашным и ядовитым.  Паук, — или кем он там был? — уже успел отпустить под хитиновой шеей прозрачный зоб и теперь споро наполнял его бледно-зелёной жидкостью. При этом карликовый монстрик играючи ускользал из-под ударов четырёх булав, пугая их владельцев не по росту внушительными хвостами. Правда, наскакивая на людей, он каждый раз прерывал свою атаку, отскакивал назад и запрокидывал головёнку. Ему действительно был противен запах исходящий от кожаных краг.

— До чего шустрый, шельмец, — выдохнул маркиз, в очередной раз, промахиваясь по неуловимой таракашке.

— Эт точно, — Шрам вытер выступившую на лбу испарину. Несмотря на то, что в хранилище шаров ничуть не потеплело, он, гоняясь за восьмилапым чудовищем, уже успел взопреть. — И наверняка ядовитый… Смотрите, сейчас харкнет.

Действительно, насекомыш, набравший полный зоб жидкости, изготовился к плевку. Если уж не удаётся укусить и поразить хвостами «вонючих» недругов, значит, придётся уничтожить их с безопасного расстояния. Недруги не стали дожидаться, когда их обольёт праведный гнев юркого мстителя и бросились в разные стороны. При этом Пух громко материл себя, тёмных эльфов и какую-то мадам Жужу. Ну не нравилось Розовощёкому бегать от… от таракана, пусть даже и ядовитого. Потеряв из виду рассредоточившуюся цель, бронированный насекомыш с яростью оросил жижей ближайший сталагмит, от чего на его поверхности тут же образовалась довольно внушительная каверна.

— Ого! — выкрикнул поражённый Брег. — Попадёшь под такую струю и придётся искать портного, чтобы сшил тебе новую шкуру!

— А кто тебе заменит мясо и кости? — спросил Шрам, на цыпочках пытаясь зайти в тыл не убиваемому противнику.

— Об этом я как-то не подумал, — признал зибильдарец и, прищурившись, метнул булаву в восьмилапого гада. Тот высоко подпрыгнул, пропуская смертоносную железяку под своим брюшком. — Вот же сволочь! — выругался бородач. — Ничем его не проймёшь.

И в это время, за окованной стальными полосами, дверью послышалась какая-то возня.

— О, кажись, начальство возжелало узнать, как мы тут время проводим. Не скучаем ли? — поделился мыслями Уланд, уворачиваясь от второго плевка. Его манёвр оказался своевременным и спасительным.

Дверь приоткрылась ровно настолько, чтобы нобилитка сумела заглянуть в образовавшуюся щель одним глазком.

— Справляетесь, мальчики?.. Вижу, что нет. И не надо на меня, так смотреть… Спеленайте шуттака! — последняя команда была отдана слугам. Те не заставили госпожу повторять приказ дважды, и, распахнув дверь, набросали в пещеру несколько горстей, какой-то вязкой, дурно пахнущей субстанции.

Шуттак, теперь гладиаторы знали, как называется это колючее чудо подземного мира, мелко-мелко затряс уродливой головкой, поджал хвосты и опрометью кинулся к ближайшей кучке розовой мерзости, совершенно забыв об измотанных двуногих. Достигнув вожделённого лакомства, ядовитый насекомыш воткнулся в него головой и… увяз. Он попробовал, было освободиться при помощи лап — они приклеились намертво. Та же участь ожидала и оба его хвоста.

— Попался, шипастик! — потёр руки Брегном, с таким видом, будто это он, сын зибильдарских гор, исхитрился сцапать неуловимого шуттака.

— Минут через десять он сожрёт эту порцию и снова будет свободен, — огорчила всю запыхавшуюся компанию Шагура, грациозно вплывая в питомник.

Друзья насупились: продолжения не хотелось никому.

— Успокойтесь, — сказала нобилитка, — после сытного ужина, эти твари теряют агрессивность и вскоре засыпают. Пойдёмте наверх. Нам есть о чём поговорить…

Уже находясь в личных покоях главного «проникающего в суть» Дома Шелестящей Тени и ведя спокойную, содержательную беседу с Шагурой, четверо гладиаторов были приятно поражены простотой и одновременно глубиной её плана. И план этот существенно увеличивал их шансы на выживание. Но, учитывая плачевное состояние новообразованной фаланги, у людей не возникло чувство крепкой уверенности в успехе задуманного. Фалангисты, с грехом пополам научились проходить расстояние плевка. Что может произойти с ними в реальном боестолкновении, даже думать не хотелось. А ох, как было нужно!.. Ведь, скорее всего, строй распадётся ещё в самом начале схватки. А как поведут себя люди, когда через их головы полетят сотни живых снарядов? Не кинутся ли они наутёк, когда заметят, что вытворяют шуттаки во вражеских колоннах. И ещё — насекомым ведь всё равно кого травить. Вдруг им взбредёт в голову, что человеческая плоть податливее, чем жилистые тела дроу? Паника тогда обеспечена. Необходимый Дому затор в тоннелях — тоже. Вот только, как выжить в подобной мясорубке?

Оправданное опасение на счёт паучьих гастрономических пристрастий, к счастью было полностью развеяно нобилиткой.

— Выдадите каждому из солдат… Да-да, уже из солдат. Только знать им об этом раньше времени не следует. Выдадите каждому из них по вот такому широкому поясу. Пояса пошиты из тех же шкур, что и защитные краги. Да разъясните, чтобы не прятали под кирасы, так запах будет сильнее. Шуттаки к ним и близко не подойдут, будут убивать только тёмных из других Домов.

Шрам оценил эту простую, но эффективную придумку.

— Раздадим их перед самым сражением, — решил он, — чтобы вероятность утечки уменьшить. Нам и так отбрёхиваться приходиться. Ну не понимает народец, чего это его вдруг стали строем гонять. Врём, будто готовим особый сюрприз, для зрителей. Глупо. Но пока прокатывает.

— Думаю, — очень серьёзно заговорил Пух, — что информировать наших бойцов об этих… Как их там? Шуттаках?.. Тоже раньше времени не стоит. Ни к чему.

— Верно. Этот секрет знают только самые надёжные «проникающие» и теперь ещё вы.

— Спасибочки за доверие. — Ну не смог Уланд удержаться от сарказма. За что был моментально наказан ледяным взором высокородной дамы. Но сделал вид, что ничего не заметил. — В свете новых фактов, вопрос построения «черепахи» приобретает особую остроту.

— Да, — кивнул маркиз, — без неё не обойтись. А времени в обрез.

— Как всегда, — не очень огорчился Розовощёкий. — Сколько там ещё?.. Дней шесть осталось?

— Пять, — лаконично ответил Брегном.

— Значит так, — сказал Шрам, подводя черту, — сделаем всё, что зависит лично от нас, а там, как фишка ляжет.

— Ни черта в нашей жизни не меняется, — улыбнулся Пух. — Эй, хозяйка, не угостишь ли вином? Старым, чёрным, хинейским, а?..

Глава 8

Пять дней — срок невеликий, как ни крути, и как за их хвост ни хватайся. Да и где он, тот хвост? В общем, наступило оно долгожданное утречко Дня Овдовевших Баб.

Накануне Шрам рано завалился спать, логично рассудив, что всех огрехов за одну ночь не исправить, а быть в столь ответственный день кем-то вроде сонной мухи ему вовсе не с руки. Интуиция благим матом орала в уши, что завтра ему лучше быть бодрячком, ибо предстоит большая драка, а в случае успеха ещё и поспешное бегство на совершенно неопределённое расстояние.

Разлепив гляделки и прислушавшись к своим ощущениям, сержант Панцирной пехоты остался доволен. Никаких чрезмерных волнений, закалённый в боях гвардеец не испытывал, так, всего лишь лёгкий нервный мандраж, доказывающий, что Уланд не эмоциональный труп, он угаснет сам собою, как только…

— Шрам! Шра-ам.

— Чтоб тебя скормили мохнатым гусеницам, Пух! — пожелал приятелю Уланд, поднимаясь со своего тюремного топчана, на который никогда больше не ляжет.

— Хватит нежиться, — гигант распахнул двери кельи, — пошли в оружейку. Облачаться будем.

— Сначала на кухню заглянем.

— На кухню?.. Как я сам-то не догадался?! С утречка хорошо покушать — самое первое дело!

Вообще-то Шрам топал на кухню вовсе не обжираться, но говорить об этом Розовощёкому смысла не имело. Великан всё едино бы не понял: как это можно провизию не съесть разом, а взять с собой в дорогу? По пути не очень длинному, но зело запутанному, Пух отчитался перед «верховным стратегом» о проделанной за ночь работе:

— Пока ты дрых…

— На то я и начальство.

— В следующий раз я командиром буду.

— Хм…

Ночь для гладиаторов и всего Дома Шелестящей Тени прошла отнюдь не спокойно, но очень плодотворно. Объединённые отряды людей и дроу, хоть и косились друг на друга, но, понимая, что делают одно общее дело, без особых эксцессов, взяли под совместный контроль все периферийные тоннели, ведущие от города до стадиона. Обычно эти сумрачные, плохо освещённые переходы использовались редко, но сегодня этими путями наверняка захотят воспользоваться бойцы враждебных Домов. Тут их и будет ждать неприятнейший сюрприз.

— На этом, пожалуй, самом опасном направлении, мы лишили их главного козыря — внезапности, — вещал Розовощёкий.

— Ну, дык не зря ж я голову ломал, — скромненько потупил глазки Уланд.

— Не зазнавайся.

— Не буду. Давай ближе к теме.

Строго говоря, Пух от неё особо и не удалялся, но с начальством-то не спорят. Ему, начальству, после того, как вся эта круговерть уляжется, можно будет и накостылять по-дружески. Именно это и пообещал один алагарский дворянин другому алагарскому аристократу.

— А теперь слушай далее…

Далее всё выходило почти радужно. Самый широкий тоннель, можно сказать — проспект, пока оставался свободным. По нему, невзирая на ранний час, уже валом валила разряженная публика, предвкушая захватывающее действо, что должно было развернуться на центральной арене. Главы Домов обычно не скупились на представления, устраиваемые в этот день. Существовало даже некое негласное соревнование, между ними: кто сильнее удивит тёмноэльфийскую общественность.

— Мы по боковым ответвлениям разместили наших людей, — гудел Пух. — Они там, в полной темнотище сидят. Все светящиеся кристаллы тряпьём закидали. Ждут сигнала. Кстати, кто приказ-то отдавать будет?

— По всей видимости, я, — ответил Шрам, ничуть не радуясь свалившейся на него ответственности. — Нобили-то должны будут на трибунах маячить, какое-то время, для отвода глаз. Так что кроме меня, вроде, как и некому. Людей оповестили, куда им кидаться, после выполнения задания?

— Оповестили, оповестили. С этим проблем не возникнет. Большинство из них в подземелье не первый месяц мается, так что дорожку на волю найдут. В смысле выберутся на арену, кто жив останется, а там… Ты, к слову сказать, думал, как нам самим с этого стадиона выбираться? Представляешь, какая давка начнётся, когда до красноглазых дойдёт, что они тоже участники всего этого балагана?

Уланд искоса глянул на великана:

— Есть у меня одна задумка… Работёнка, конечно, не простая, но, думаю, вам с Зу она будет по силам.

— Излагай, — когда нужно, болтливый Розовощёкий, мог изъясняться предельно лаконично.

Ох, хорошо же всё было задумано, правильно. И пройти должно было всё без сучка, без задоринки. Должно было… Но не прошло. Впрочем, это обстоятельство, Шрама как раз не удивило. Он успел проинспектировать «засадный полк» отданный под команду маркизу Флогриму; здесь всё было в полном порядке. На мази, как выразился весельчак Пух. Заглянул сержант и в два-три более отдалённых тоннеля, чтобы переброситься словом-другим со старшими тёмноэльфийских отрядов и поддержать гладиаторов. Последние никак не могли поверить, что дроу действительно освободят их после совместной баталии.

— Продержитесь три часа, — шипел командир метателей шуттаков, — всего три часа и можете убираться на все четыре стороны. Вас больше никто не задержит. Во всяком случае, ни один тёмный из нашего Дома. За союзников и врагов — не поручусь, но сдаётся мне, что им будет не до вас. А если кто надумает сделать ноги до намеченного времени, ха-ха… тому я не завидую.

Он говорил правду, этот желчный, красноглазый дроу и гладиаторы это знали.

— Не боись, не побежим, — успокоил ненавистного тёмного горбоносый кавалерист. — Лучше сдохнуть от меча, или стрелы, но уж никак не быть сожранным твоими клыкастыми соплеменниками.

Пламенной любви между двумя столь разными народами по-прежнему не было. Да и с чего бы ей взяться? Был лишь вынужденный временный союз, который распадётся через три часа после начала заварушки. А дальше?.. Шрам закусил нижнюю губу: много сегодня прольётся крови, красной — человеческой и тёмно-лиловой — пещерных эльфов. Но-но, вот только не хватало сейчас нюни распустить. Самое время! Ободряюще хлопнув по плечу бородача Брегнома, прикомандированного к этому отряду, Уланд направился наверх, поближе к тем воротам, сквозь решётку которых был виден сектор Дома Шелестящей Тени. Оставалось только дождаться условного сигнала от Шагуры или Ашгана. Алагарец добрался до ворот. Сумел разглядеть в пёстрой толпе «проникающего» и его сестру. Они восседали на своих привычных местах, переговариваясь с соседями и заключая пари. Всё это для того, чтобы сбить с толку шпиков. Настанет миг  и эта хитроумная парочка растворится в толпе и материализуется в заранее оговорённом месте. Пока всё шло по плану. Вот нобилитка повернулась в сторону воротной решётки. Пригляделась и чуть заметно кивнула. Значит, увидела Шрама. Потом рассеянно накрутила длинный локон на указательный палец — сигнал «ждать». И тут всё пошло в разнос!..

Сначала ушей алагарца достиг, какой-то неясный гул. Подумаешь гул! На скамьях уже собралась чёртова уйма горластого народу. Но в том-то и дело, что гул шёл не с трибун, он шёл из подземных коридоров.

— Какого дьявола?! — выругался Шрам. — Начинать ещё рано. Если только… Будь оно всё проклято!!! — Уланда обдало кипятком понимания. — Нас опередили!

Не колеблясь ни единой секунды, он схватил за шиворот стража ворот. Синюшный малый принадлежал к числу Сыновей Дома Шелестящей Тени и понятно не мог стерпеть такого с собой обращения со стороны жалкого раба. Гордый дроу взбрыкнул. Пропищал нечто грозное. И вознамерился воткнуть оба своих кинжала под рёбра обнаглевшего гладиатора. Шрам сделал почти неуловимое движение, после которого острейшие клинки отлетели далеко в сторону, а доблестный пещерный воитель выкатил свои красные очи и тоненько заскулил от боли в руках.

— Стоять на месте! — прорычал человек, заставляя остальных охранников впасть во временный ступор. — А ты, плюгавец, хватаешь свои короткие ножки в ещё более короткие ручки, и, сломя голову, несёшься на трибуну к своим нобилям. Скажи им, что нас опередили. Беги, недотёпа, если хочешь дожить до сегодняшнего заката.

Дроу, до которого постепенно стал доходить смысл всего происходящего, нервно икнул и быстро-быстро начал перебирать ногами в воздухе. Можно сказать, что этот парень уже мчался выполнять распоряжение обозлённого гладиатора.

— О, прости, — несколько смущённо сказал Уланд, опуская бедолагу на землю. — Вот теперь беги. Ух, какой шустрый! А у вас, парни, кажется, появилась работа.

Цейтнот! Другого слова тут и не подберёшь. А раз не подберёшь, так нечего и голову сушить. Шрам и не стал. Раз уж свалилась на его плечи эта ноша, нужно проволочить её с честью. Ныть же по поводу полного отсутствия времени, сержант сызмальства приучен не был.

— Затворяй ворота, кроты красноглазые! — проревел он. — На одну решётку надежды нету. Сейчас такое начнётся, хоть святых выноси. Да не парьтесь вы — ни один тёмный из вашего Дома сюда не сунется. У них другой путь отхода. Шевелитесь!

Дроу повиновались. Почему? Да бес их знает! Может по той же самой причине, по которой тормознутый Каюк вытянулся во фрунт перед Розовощёким Пухом. Харизматичные они ребята, эти самые алагарцы. К тому же очень не дурственно разбираются в военном деле.

— Заперли? Молодцы! Теперь ты, клыкастый, заблокируй запорный механизм. Что, как?.. Да как хочешь! Главное, чтобы ни едина тварь, ни тролль, ни гоблорд, ни даже огр не смогла открыть эту калитку. Понял? Ладно, бери себе одного помощника. Остальные — за мной!

Пока Уланд драл глотку, чтобы расшевелить медлительных, по его мнению, тёмных, на центральной арене разворачивалось очень занимательное действо…

Главный «проникающий в суть» всю предыдущую ночь не спал, он ведь не ленивый гладиатор, у которого всего достояния собственная шкура, у тёмного за спиною целый Дом, да не один, есть ещё и союзники. Поэтому Ашган трудился, себя не жалеючи, что-то организовывал, с кем-то ругался, кого-то приказал отравить за длинный язык и за недозволенные торгово-экономические отношения с представителями враждебных Домов, то бишь за банальное предательство. К утру, вымотавшись и перелаявшись почти со всеми нобилями союзников, Ашган успокоился — сделано было всё возможное. Предугадано всё, что только можно предугадать, и предприняты все меры, какие только было в его силах предпринять. Осознав этот факт, титулованный дроу отёр пот с бледного лба, перевёл дух и вознамерился позавтракать, естественно, с винцом и грибочками. Запылённая бутылочка старого, доброго вина была доставлена к его столу после первого же требования. А вот грибы… С доставкой этого продукта вышла неожиданная заминка.

— Где? — грозно проскрежетал Ашган.

— Так ведь… это… нету… — проблеял перетрусивший прислужник. — Ни единого. Ни шляпки. Ни ножки. Ничего нету.

Выяснилось страшное — все запасы обожаемых братцем грибков его коварная сестрица ещё с вечера приказала вышвырнуть в выгребную яму. А верному слуге, вздумавшему утаить полдюжины шляпок для уважаемого нобиля, рассвирепевшая фурия отсекла левое ухо.

— О, как! — восхитился Ашган. — Учитесь, сволочи, о моём здоровье печься. Корноухому — премию. Сестрёнке — выговор, — он постучал пальцами по столешнице. — Однако, как же я без допинга? У меня же без него настроение портится, и становлюсь я тогда недобрым и раздражительным. Хотя, если как следует мозгами пошевелить то «солнечное» настроение мне сегодня вроде бы и ни к чему. Ладно, — решил он, — высосу бутылку и пойду на стадион. Надо помелькать на трибунах хотя бы полчаса. А потом… Кстати, подайте-ка мой меч, тот с отравленным клинком, да отыщите стилеты, что в рукава прячутся. Сегодня будет не до сантиментов. И кто знает, куда подевалась моя статусная фибула?

Добросовестно вылакав четыре пинты чёрного хинейского и закушав его жареной уточкой, Ашган облачился в видавший виды доспех, опоясался мечом и отправился на праздник гораздо более мрачным, чем рассчитывал до завтрака.

— Ну, Шагура. Ну, удружила, дрянная девчонка, — ворчал он. — Совсем от рук отбилась. Не-ет, положительно приспела пора  вплотную заняться организацией её замужества.

Обуреваемый такими злодейскими помыслами, «проникающий в суть» вошёл на стадион в окружении вооружённой охраны и нескольких умудрённых опытом магов. Мало ли какую каверзу замыслили Хаташ и Компания. От этих мазуриков только и жди, что всяческих непотребных гадостей. Сам-то Ашган парень не из таковских — ангел во плоти, право слово; о Доме радеет, казну неустанно пополняет, счастьем сестрёнки вот в серьёз озаботился, чтоб жить ему не мешала, стерва зубастая! Нет, ну это ж надо додуматься — самые лучшие, селекционные веселящие грибочки — в яму. Была б не родная кровь — загрыз бы вредительницу.

— Ашганчик! — Чмок в щёчку.

Легка на помине.

— А чего такой смурной? Не будь букой.

— Угу. Не буду.

— У-у, обиделся, что ли? Так ты это зря, братишка. Обижаться-то мне впору.

— С чего бы?

Шагура надула губки.

— Ну, ты даёшь! Меня сегодня могут убить, а родной брат не соизволяет даже с праздником поздравить.

— Поздравляю.

— Ашган! — произнесла нобилитка сурово.

— Что ещё?

— Как я выгляжу?

— Как всегда.

— Убью! — очень честно пообещала оскорблённая дама.

Ашган равнодушно отвернулся, уставившись на арену. Он начал мстить. Поняв, что очерствевшего братца не пронять капризами, Шагура чуть изменила тактику.

— Итак, чем и кем нас сегодня развлекают?

— Пока ничего выдающегося: танцоры, жонглёры, пьяный силизийский факир. Наш общий человеческий друг выглядывает из-за прутьев решётки. Подай ему знак, что пока всё в порядке. Отлично. Ха, вон та акробатка совсем недурна…

Шагура отвесила брату подзатыльник. Нечего пялиться на рабынь-эльфиек. Лучше бы приглядывался к соплеменницам. Вон, какие красавицы-дочки подросли у старшины Дома Драконьего Панциря. Залюбуешься. И Дом не из последних. Было бы совсем неплохо заключить брачный союз между Ашганом и одной из Дочерей этого Дома.

— Эй, сестрёнка, — привлёк внимание Шагуры старший брат, — взгляни-ка во-он туда. Сдаётся мне, что выход нашего парня на арену сей момент несколько не соответствует сценарию торжеств.

Действительно, расталкивая актёров, к их сектору со всех ног мчался охранник ворот, отчаянно жестикулируя на ходу. Однако нобилитка смотрела вовсе не на него.

— А насколько соответствует сценарию, вот это? — она указала пальцем на небо.

Там, вынырнув из-под низко нависшего облака, завораживающе медленно и неотвратимо, разворачивались в цепь, для боевого захода около сотни виверн, которые несли на своих горбатых гребнистых спинах по паре визжащих гоблинских лучников. Заговорщики успели нанести удар первыми.

— Шрам просчитался, — прошептала тёмная.

— Трохи е, — осклабился Ашган. — Но у меня-то голова тоже не дерьмом набита. Маги! Атака с воздуха! Сыновья и Дочери Дома — вы знаете, что вам делать! Кажется, сейчас мы кое-кому испортим весь спектакль.

И таки испортили!..

Кривоногие, узкоглазые гоблины, натянули свои луки, а некоторые сумели запалить фитили, торчавшие из небольших глиняных сосудов, наполненных горючим варом. Казалось, что до массовой гибели облапошенных Детей Дома Шелестящей Тени остались считанные мгновения. Вот редкозубый вожак взвыл особенно пронзительно, подавая сигнал к началу смертоносной атаки, после чего оливковокожие уродцы с похвальной синхронностью отпустили тетивы своих тугих луков, отправляя в короткий полёт десятки стрел с иззубренными наконечниками. А вслед за стрелами, на головы не успевших покинуть зрительские места дроу, должны были пасть и горшки с горючей дрянью. Попадёт хоть капля этой вонючей жижи на кожу, никакой водой не потушишь — прожжёт до костей. Так должно было быть. Но вышло всё совершенно иначе. Стрелы беспомощно врезались в защитный барьер, беспорядочно скатились по нему и ссыпались колючим дождём совсем не на тех, для кого предназначались.

На славу сработали маги опального Дома. Создать подобный щит в мгновение ока немыслимо. Поэтому, повинуясь команде дальновидного Ашгана, колдуны приготовили оборонительные чары загодя, и при появлении виверн просто прогнусавили вербальные формулы, активирующие волшебный «зонтик».

Вслед за практически безобидными стрелами на дроу из нейтральных Домов полилось и горящее гоблинское варево. Не так мечталось членам триумвирата начать захват власти в Асганише. Теперь, стараниями недооценённого «проникающего в суть», избежать полномасштабной гражданской войны вряд ли удастся. Вторую волну гоблинских летающих лучников встретила смертоносными заклятиями большая часть магов, почтивших своим присутствием праздничные игры. А ухмыляющийся Ашган преспокойно выводил своих дроу со стадиона. Не поддавшиеся панике тёмные, совершали ретираду по всем правилам воинской науки. То же происходило и в самом Асганише; получившие магическое уведомление эльфы, многочисленными группами, но не дикой неуправляемой толпой подходили к предназначенным для них Путям и беззвучно растворялись в их леденящей серости. Где-то они выйдут?.. За правильный ответ на этот вопрос нобили Синтаиш, Кафт и Хаташ не торгуясь, отдали бы по веку собственных жизней. Особенно Хаташ! Хотя как раз у него-то выше означенного срока не было и в помине. Не догадываясь об этом прискорбном, для себя факте, инициатор государственного переворота, расточительно сжигал оставшееся ему время в горниле своей ярости. Будь оно всё проклято! Будь! Будь!! Будь!!! А ведь как всё было задумано?!

Чутко уловив какую-то невразумительную возню своих недругов из Дома Шелестящей Тени и прекрасно осознавая, что перенос сроков выступления равносилен самоубийству, хитроумный Хаташ решил ускорить, а заодно перенацелить первый удар, дабы одним махом обезглавить неугомонных врагов и преподать наглядный урок всем колеблющимся. В случае, ежели налёт гоблинов не произведёт должного эффекта, впечатление должны были усилить стройные колонны регулярной пехоты выходящей на центральную арену в полном боевом облачении. Гоблины облажались! Прискорбно, но не смертельно… А вот где огнехвостые демоны таскают пехотный корпус генерала Шуша?! Это ведь его ветераны обязаны были перекрыть все выходы со стадиона. И кавалеристов полковника Тесташа, тоже что-то не видать. Бардак, господа заговорщики, а не военная операция! Зорко следя за неблагоприятным ходом событий из персональной ложи, Хаташ всё больше ярился. Дом Шелестящей Тени в полном составе ускользал из расставленных на него сетей. Чу! Кажется, пошёл цвет…

Из многочисленных ворот под трибунами, предназначенных для выпуска различных тварей, обречённых на заклание ради её величества публики, и для выхода гладиаторских отрядов, на арену хлынула толпа… гладиаторов.

— О?! — округлили глаза Хаташ, поворотив рожу к своему военному советнику.

— Хрен их знает, ваше благородие, откель они взялись, — пожал плечами умудрённый подковёрными баталиями деятель. — Мы, вроде, эту шайку крепко накрепко запирали, чтобы они, значится, под ногами не путались.

— Значит недоста… — начал горланить взбешённый Первый Лучник, но слова застряли у него в глотке. Сверху, прямо под ноги (хорошо не на голову) брызгающему слюной дроу сверзился ополоумевший гоблин, сбитый с виверны метко запущенным заклятием. Хаташ врезал сапогом по роже начинающему десантнику и, изрыгая проклятия, направился к лестнице, ведущей к выходу из сектора. — Кафта ко мне! Немедленно!

Вся, почти гениальная, стройность плана по свержению власти Тёмного Синклита, накрылась медным тазом. А серьёзная военно-политическая акция начала превращаться в балаган. На нижних зрительских ярусах, предназначенных исключительно для простонародья, уже вовсю свирепствовали выпущенные кем-то на волю огры. Остановить разъярённых пожирателей плоти было некому. Тёмные маги враждующих домов приступили к взаимному истреблению. Очень скоро к ограм с воодушевлением присоединились орки, тролли, гоблорды и хобгоблины.

— Молодчина Пух! — похвалил, всё ещё отсутствовавшего приятеля, Шрам, даже в подземелье услышавший жуткий рёв огров. — С задачкой справился на отлично.

За жизнь и здоровье Розовощёкого, Уланд не беспокоился — это дитятко само могло о себе позаботиться. Теперь у Шрама была другая забота: нужно было поспешать на помощь маркизу. Там сейчас разворачивались самые важные, для них события.

…Первый, неподготовленный наскок врага, фаланга цез Олатроона отразила почти играючи. Дроу из враждебных домов, просто не ожидали сопротивления. Им ведь сегодня мудрое начальство полночи талдычило, что противник ни ухом, ни рылом, и вообще ситуацию не сечёт. А если кто случайно или по дури, вздумает оскалиться, то такие крутые эльфы, как они, мигом объяснят бестолочам почём нынче фунт земляных орехов. Вот передовые отряды клыкастых революционеров и попробовали объяснить… Рядовые мечники, завидя перед собой, ощетинившийся короткими копьями, строй гладиаторов, конечно, слегка опешили, но, получив профилактическую взбучку от господ офицеров и заразившись их уверенностью в лёгкой победе, с громкими криками кинулись на людей. Р-разбегайтесь мелкозубые! Пер-редавим, как мокриц! Странное дело — людишки не разбежались. И хотя на них безудержно катила волна свирепых остроухих воинов, наземные умудрились выдержать характер и вообще повели себя неправильно. Дождавшись, когда оскаленный вал окажется достаточно близко, фалангисты, как один человек, метнули дротики. Атака дроу просто захлебнулась кровью. Тёмным эльфам из Дома Шелестящей Тени и паре сотен наёмников-альвов, притаившимся за человеческим строем, даже не пришлось применить луки и арбалеты, настолько эффективным оказался копейный град. Отдельные и порядком запоздалые «плевки» вражеских лучников не нанесли обороняющимся никакого ущерба. Стрелы, выпущенные в спешке попросту «поцеловали» выгнутые щиты.

— Не дурно, — ободряюще улыбнулся маркиз своим людям. — Однако в следующий раз они так глупо не попрут, так что не расслабляться и держать строй. Эй, там, сзади, быстрее передавайте дротики. Не думаю, что у нас есть время прохлаждаться. Ага, я же говорил!..

Противник, получив чувствительную оплеуху и подрастеряв мальчишеский задор, но, не утратив воинственного настроения, подтянул подкрепления и перестроился. На этот раз, тёмные воеводы мудро решили начать с арбалетного обстрела.

— Черепаха!!! — рявкнул Флогрим, дождавшись момента, когда под пещерный свод взвились сотни и сотни коротких тяжёлых болтов.

Люди, хоть и не очень слаженно, сумели выполнить команду, но без потерь всё равно не обошлось. Убитых и раненых могло быть несравнимо больше, если бы противная сторона имела на вооружении большие арбалеты созданные оружейниками с поверхности. Оружие это хоть и не очень скорострельное обладает огромной пробивной силой. Дроу же предпочли свои облегчённые двухзарядные устройства, приспособленные для того, чтобы вести прицельную стрельбу с одной руки.

Второй залп. Фаланга стояла. Третий. Четвёртый. И тут зибильдарец отдал приказ к отступлению. Ретирада — действие технически сложное, а под обстрелом врага и подавно. Однако гладиаторы, хоть и не без огрехов, с этой задачей справились, исхитрившись не стоптать своих временных союзников. Обозлённые дроу кинулись за ускользающим неприятелем, но теперь тёмные действовали куда умнее, метнув далеко вперёд сгустки непроницаемого мрака. Под покровом непроглядной тьмы они резонно рассчитывали «вскрыть» плотные ряды человеческого арьергарда. Но здесь в дело вступили альвы, мастерски, не прерывая движения, нашпиговав колышущуюся темноту длинными стрелами из своих знаменитых составных луков. Преследование прекратилось, даже толком не начавшись. Где-то на верхних ярусах бесновался Синтаиш, не получая никаких известий о том, что происходит у него под ногами. Позеленевший от бешенства Хаташ требовал молниеносного выхода войск на поверхность, а Старшина мечников Дома Паучьего Сумрака лишь беспомощно разводил руками; он послал вниз уже дюжину вестовых, но, ни один из них пока не вернулся. Головорезы под командованием Брегнома перехватывали любого тёмного, шляющегося по лабиринту, и без лишних разговоров выпускали ему кишки, если только он не начинал верещать, что послан сюда Ашганом или Шагурой. Тогда, совершенно не доверяя его словам, грубые мужики бесцеремонно раздевали бедолагу донага и один из ветеранов гладиаторского «профсоюза» придирчиво осматривал родовые татуировки на его бледном тельце.

— Энтот не брешет. Отпущай яго, братва, — авторитетно заявлял наголо бритый дядька, происходящий из восточных уртавов, и, шипящего от праведной злости, посыльного отправляли восвояси. — А энтот — врёт! — следовало безапелляционное утверждение, после чего клыкастую голову тёмного, без лишних проволочек отделяли от тонкой шеи. — В этом же шибко сомневаюсь, — изредка тянул уртав, будучи неуверенным в собственных познаниях тёмноэльфийской нательной росписи, тем самым подписывая  перепуганным дроу смертный приговор.

Брегном, по собственному почину, взявший на себя хлопотную обязанность по отлову подозрительных личностей, чем, кстати, принёс общему делу ощутимую пользу, разумно склонялся к тому, что при решении подобной проблемы лучше немного переусердствовать, чем позволить противнику свободно получать «горячую» информацию. Правда, оставались ещё маги, но эти умники, как-нибудь сами меж собою разберутся. А пока…

— Имай его, братцы! Того, тощего. Ишь, какой прыткий, явно — шпиён. Наш?.. А ну проверим…

И далее по накатанной…

Взмыленный, запыхавшийся гонец от Хаташа прибыл в ставку Кафта значительно позже того, как штатный маг, с огромным трудом принял приказ — ПРИКАЗ, чтоб его!!! — явиться пред красные очи Первого Лучника. Не особенно доверяя магическим способам передачи информации, кои, как хорошо известно, крайне не надёжны и легко могут быть искажены враждебно настроенными колдунами, Хаташ подстраховался и рискнул жизнью сразу полудюжины скороходов. До адресата добрался только один и то с бо-ольшим опозданием.

Слишком рано этот господин распробовал вкус власти, подумалось главе «шершней» Дома Лилового Тумана. Её, власти реальной, ещё и нет, а субъект этот уже смеет равным себе приказывать! Но далеко не глупый Кафт подобные мысли-мыслишки вслух никогда не высказывал, сызмальства приученный строгими менторами держать свой чёрный язык за острыми клыками. «А клыки мне ещё понадобятся», — думал «шершень», с улыбкой заверяя посыльного, что с великой охотой и без всяческого промедления выполнит распоряжение такого уважаемого дроу, как Первый Лучник. Гонец, пятясь, исчез за дверями и канул в вечность, где-то в мрачных лабиринтах подземелья — гладиаторы Брегнома по два раза не ошибались.

Глава «шершней» не стал тянуть зёбра за хвост и, в сопровождении вооружённого эскорта, отправился на встречу с обнаглевшим сверх всякой меры союзником, дав себе зарок, что подобное случается в первый и последний раз в его жизни. Думается, что слово нобиль Кафт скорее всего сдержал бы, вот только возможности для проверки собственной принципиальности у него не будет. Но это всё в будущем, пусть и не далёком, а пока… Хаташ встретил соучастника на своей пригородной вилле, куда примчался, исполосовав шпорами бока безответной верховой животины. Кафт, конечно, подозревал, что самовольно взваливший на себя бремя оппозиционного лидера, Первый Лучник будет не в лучшем расположении духа, но увиденное его неприятно удивило. Нет, харизмы и интеллектуальной мощи у Хаташа вроде бы и не убыло: но зачем же так стремительно напиваться в столь ответственный момент? «Шершень» застал шефа в предельно растрёпанных чувствах. Тот, диким зверем, почти бегом, метался по огромной зале своего особняка, только веял за его спиной плащ тончайшей кожи, неприятно напоминая развёрнутые крылья гигантского нетопыря. «Ох, заглотни меня слизистый пожиратель протеина! — мелькнуло в стриженой голове заговорщика. — А наш мозговитый босс при форс-мажоре раскисает, как дерюга под ливнем». Теперь Кафт клял себя на чём свет стоит за то, что вовремя не сумел разглядеть этот изъян в характере Хаташа. Кабинетный мыслитель, вставший во главе военного переворота — это не всегда есть хорошо. Нет, конечно, «шершень» был очень далёк от того, чтобы недооценивать Первого Лучника, уж больно изворотлив этот дроу, но… Вот уж это распроклятое «но»…

Хаташу наконец-то надоело бесцельно перемещаться из угла в угол, а тут ещё его подслеповатые глаза наткнулись на фигуру, как всегда, подтянутого и совершенно спокойного Кафта. Пришлось срочно брать себя в руки. Бутылка с остатками горькой настойки разлетелась вдребезги, ударившись об острую грань светящегося кристалла; Хаташ наглядно продемонстрировал решимость довести начатое дело до логического завершения, не прибегая более к помощи горячительных напитков. Он подошёл к «шершню», утирая мокрые губы тыльной стороной ладони, и обдал подельника густым винным духом.

— Добудь мне его голову, Кафт, — хрипло прошептал Хаташ. — Его и её. С остальными можешь поступать, как тебе заблагорассудится, но не с этими.

— С кем? — Ни с того, ни с сего Кафт решил состроить из себя придурка.

В узких, красных глазах Хаташа заплясали отсветы адского пламени.

— Ты прекрасно понял, о ком я говорю.

— О, разумеется, я понял, — тоном только что прозревшего сказал, затеявший свою игру «шершень». — Вот только…

— Что?!. — вскричал Первый Лучник.

— …мне бы очень хотелось услышать их имена от тебя лично. Ну… чтобы уж точно не ошибиться.

— Ашган и Шагура, — зло прошипел Хаташ. — Теперь не ошибёшься?

Кафт сделал вид, что не услышал издёвки в последнем вопросе босса.

— Ашган и Шагура, — повторил он очень медленно, будто перекатывая эти имена на своём языке.

— Молодец, с первого раза запомнил.

— Ты просишь меня убить дроу, возглавляющих не самый последний из тёмных Домов?

— Да!!! — Хаташ уже не пытался скрыть своей ярости. — Только я не прошу. Я приказываю!

— Ну, что ж это можно сделать, — холодно проговорил Кафт, пропуская слово «приказываю» мимо своих остроконечных ушей. — Только…

— Опять условия? — брызнул слюною, доведённый до последнего градуса злости, лидер заговорщиков.

— Всего одно, — процедил сквозь зубы помрачневший «шершень», прекрасно осознавая, что сейчас подпишет себе смертный приговор. — Мне нужно письменное распоряжение с твоим автографом, уважаемый Хаташ, и, разумеется, скреплённое твоей личной печатью.

Наградой ему за подобную наглость стал долгий, преисполненный самой искренней ненависти, взгляд Первого Лучника. Затем Хаташ бросился к столу, заваленному свитками и листами пергамента, отыскал какой-то обрывок и, разбрызгивая чернила, начертал несколько слов. Подпись внизу этого, с позволения сказать, документа он поставить не забыл, а вот о печати ему пришлось напомнить, что Кафт и сделал, не особо стараясь скрыть ехидство. Он получил, что хотел, и, пробежав глазами, корявые строчки приказа, сунул его во внутренний карман.

— Вот теперь совсем другое дело.

И Кафт, пружинисто шагая, покинул столь негостеприимную резиденцию Первого Лучника, держась эдаким нагловатым бодрячком и ясно осознавая, что восстановил против себя весь Дом Призрачной Стрелы.

После ухода строптивого союзника Хаташ, не откладывая дела в долгий ящик, вызвал к себе четырёх проверенных специалистов по выполнению особо щекотливых поручений и дал чёткие указания относительно того, что им нужно сделать с нобилем Кафтом.

— Дождётесь, когда он выполнит то, что ему велено и смело отправляйте перестраховщика в мир теней. Э-э, и вот ещё что — обязательно добудьте этот проклятый обрывок пергамента с моим письменным приказом. Он держит его во внутреннем кармане. Пергамент принесёте мне. Всё, ступайте.

Отдав распоряжение об устранении вышедшего из доверия союзника, Хаташ почувствовал себя несколько лучше. Однако не надолго… Всё изгадил прибывший от Синтаиша курьер. Глава Дома Паучьего Сумрака кое-как совладал с совершенно непредвиденным гладиаторским восстанием, натравив на огров и орков своих самых могущественных чародеев. Те, исполняя волю повелителя, истратили все магические силы, пытаясь уничтожить впавших в неистовство чудовищ. С этой стороны угроза была ликвидирована, но под шумок сумели скрыться многие враги заговорщиков, что сулило немалые неприятности в скором будущем. Однако самым отвратным было другое — войска до сих пор не вышли на заранее определённые рубежи, дабы оказать поддержку частям, начавшим мятеж в самом Асганише. Об этом обеспокоенный Синтаиш и сообщал Хаташу. Понятно, что, получив не самые приятные новости о ходе переворота, Первый Лучник в восторг не пришёл. Поддавшись приступу гнева, Хаташ перевернул стол, обругал союзничков самыми последними словами, послал нарочных к командирам своих арбалетчиков и кавалеристов, находившихся в резерве, и… совершил фатальную, для себя ошибку.

— Зёбра мне!!! — рявкнул он слугам, подобно урагану вырываясь из залы. — И всех бойцов, какие только здесь есть — в сёдла!

В резиденции бойцов набралось чуть более двух десятков. Они и составили эскорт своего не в меру импульсивного шефа. Задержись торопыга Хаташ хотя бы на полчаса и дождись прибытия подкрепления из своего замка, всё могло бы обернуться совершенно иначе. Но, утративший последнее терпение нобиль сам кинулся к застрявшей где-то на подступах к стадиону армии и в паутине лабиринта нарвался на маленький отряд Шрама, к которому успели присоединиться Розовощёкий и Зу. Пух только что завершил рассказ о том, как они с симпатягой Зу доблестно перебили охрану и выпустили на арену некормленых огров.

— Здорово ты придумал использовать этих неразговорчивых ребят. Ух, и порезвились же они! А это ещё кто?

Из широкого бокового ответвления, коих, как помнил Шрам, было ровно двенадцать, выметнулась плотная группа всадников, возглавляемая дроу в чёрном кожаном плаще. Никто, ни тёмные эльфы, ни смешанный отряд Уланда не ожидал такой встречи. Хаташ натянул поводья, едва не разорвав пасть своему зёбру. Сопровождавшие его кавалеристы последовали примеру босса, чудом избежав столкновения и свалки. Кое-кто из них, на всякий случай потянулся к рукоятям мечей: мало ли кого таскает нелёгкая по сумрачному подземелью? Дроу-охранники, которых Шрам тащил за собой, первыми разглядели на скуластых физиономиях всадников родовые татуировки Дома Паучьего Сумрака. Не теряя ни единой секунды, они разрядили в них свои арбалеты, тем самым значительно уменьшив численное преимущество врага. Для Уланда сотоварищи всё стало яснее ясного — они опять нарвались на неприятности. Однако и он, и Пух, и грузный Зу имели кое-какие представления о том, как с ними справляться.

Для начала, явив свои морды кухонному персоналу и нагнав на него не малый страх, два обормота — Шрам и Пух, не запамятовали заглянуть и в гладиаторский арсенал, мудро предположив, что в такой беспокойный день им никак не обойтись без доспехов и оружия. Арсенальные служки встретили их со всей предупредительностью, на какую только были способны. Ещё бы, будешь тут распинаться, когда получил письменное распоряжение госпожи Шагуры, одной из самых влиятельных дам Дома Шелестящей Тени. А может статься, что не только Дома, но и всего Асганиша. Поэтому «сморкачей» провели в отдельное помещение, где хранились «игрушки» куда лучшего качества, чем те, которыми обычно вооружали гладиаторов. Именно поэтому сейчас алагарец щеголял в добротной кирасе, высоком шлеме с полузабралом, наручах и поножах. А на его поясе висели остро отточенный меч с прямым обоюдоострым клинком и длинный кинжал с очень широким лезвием и такой большой чашей гарды, что её запросто можно было использовать как кулачный щит. Прекрасное оружие, для отражения ударов лёгких тёмноэльфийских мечей. Пух облачился в кольчугу явно не местной работы — доспехов такого размера дроу никогда не ковали. Розовощёкий вообще мог остаться бездоспешным в силу своих габаритов, а переклёпывать то, что нашлось в оружейной это ж, сколько времени надобно. По этой же причине алагарский бугай не сумел подобрать себе никакого шлема, но эту проблему он решил, отобрав этот нужный предмет экипировки у одного оркского ланисты во время рейда к клеткам огров. Ланиста оказался настолько сговорчивым, что «подарил» громиле и свой кривой меч. Он бы и штаны с себя стянул, лишь бы человечище оставил его в живых, да Пух на них не позарился. И теперь ланиста валялся разрубленный на двое, где-то там, на верхнем ярусе. А великан тешил своё самолюбие и похвалялся боевым трофеем, который пристроил себе за спину. Оркский клинок оказался хорошим дополнением к тому мечу, что Розовощёкий выбрал для себя во время посещения арсенала. Теперь вся эта красотища была в лапищах алагарца, а трофейный даже успел испробовать вражеской крови: Пух располосовал до кости бедро одного горячего малого, бездумно бросившегося на защиту носителя чёрного плаща. Дроу пронзительно заверещал, не удержался в седле и кулем свалился на землю.

— Заряжай, клыкастые! — скомандовал Шрам, во всей этой сумятице не потерявший ни грана хладнокровия, и тёмные споро принялись исполнять приказ гладиатора. Сам же Уланд кинулся в самую гущу схватки на помощь бесшабашному земляку. Тот успел снести голову полосатой животине, отрубил «лишнюю» руку, сжимавшую пику субтильному вояке, оставив того в живых и с бесполезным круглым щитом в левой грабке и уже подбирался к Хаташу, безошибочно определив в нём командира очень высокого ранга. На Розовощёкого кинулись пятеро из оставшихся в строю четырнадцати телохранителей и панцирный пехотинец оказался в довольно опасном положении. Гарцующий на своём зёбре Хаташ успел прийти в себя, и, оценив ситуацию, понял, что всё ещё можно повернуть в нужную ему сторону.

— Арбалетчиков — в мелкое крошево! — выкрикнул он, отправляя в бой оставшихся у него в резерве бойцов. Выкрикнул и весь приосанился. Мастер интриги и подковёрной дипломатии, магистр подкупа и шантажа нобиль Хаташ впервые в своей жизни отдал приказ в реальной боевой обстановке и… у него получилось. Во всяком случае, ему так  подумалось. — Верзилу — в облако мрака!

Вполне толковое распоряжение. Вот только вспомнить об этой природной особенности пещерного народа стоило бы немного пораньше. Однако и сейчас оказалось не слишком поздно. И секунды не прошло, как напористый громила был с ног до головы укутан плотным, непроглядным, чернильного цвета облаком, в которое тут же погрузились лезвия четырёх  мечей. Прекрасно  сработано — залюбуешься. Большого вреда они Пуху, правда, не нанесли, всё-таки рубака опытный, а не юнец желторотый. Ушёл вниз. Нырнул вправо, влево. Уцелел. Но увесистый удар по шлему алагарец получил, чуть искры из глаз не посыпались. «Оно бы и кстати пришлось, — вдруг подумалось ему. — Может темнотищу бы разогнали?» Но дожидаться второго точного попадания по голове остроумец не стал. Бог с ним с научным экспериментом, — башка-то своя — не казённая. Откатился философ в сторонку, подальше от злых дроу и распластался на камушках. Решил немного проморгаться, а то ведь сослепу можно и своих зашибить. И тут в кучу-малу врубился Уланд Шрам!.. Количество живых дроу и их полосатых зверюг тут же резко пошло на убыль.

В Асганише Первый Лучник считался очень недурным фехтовальщиком. Слава эта была им заслужена не только в тренировочном зале и на турнирах, но и победами, одержанными в поединках чести. Правда, последний раз Хаташ дуэлировал лет двадцать назад, но занятий с мечами и секирами не прекращал и веры в себя ничуть не утратил. В конце концов, его вызывали, и он вызывал на поединок ровно сорок раз. И за сорок схваток нобиль был серьёзно ранен лишь дважды, а все его противники повержены в прах. Поэтому он не стушевался перед грозным ликом взъерившегося человека. На стороне Хаташа были опыт, реакция, превосходящая людскую и, конечно, зёбр. Иными словами в этой схватке на его стороне было всё. Уланд, так безоглядно окунувшийся в кровавый омут жестокой рубки, должен был умереть. Сановный дроу не изволит оставить человеческому ничтожеству ни единого шанса. Так должно было быть, если бы не врождённый талант алагарского дворянина разрушать всё должное, неоспоримое и, до встречи с ним, казавшееся незыблемым.

Ведь чтобы произошло, если бы с таким серьёзным мужчиной, как нобиль Хаташ, в двобое сошёлся, предположим, Розовощёкий? Э-э-э… нет… Тут, как раз всё понятно. И к оракулу не бегай — на Хаташа при таком-то раскладе поставил бы лишь блаженный идиот! А вот, что сталось бы сведи капризные боги на узкой тропке Первого Лучника и зибильдарского маркиза Флогрима цез Олатроона? Думается, что случись у такого поединка зрители, они получили бы истинное эстетическое наслаждение от виртуозной работы признанных мастеров клинка. И далеко не факт, что дворянин сумел бы одолеть нобиля. Хотя шанс попортить бледно-серую шкуру последнего у Флогрима безусловно был бы. Но это задачка для букмекеров. Зато совершенно ясно, что гипотетический бой Хаташа и Брегнома превратился бы в полное издевательство над крепко сшитым, но не достаточно проворным горцем. Но всё это досужие домыслы и предположения, поскольку, ни того, ни другого поблизости не было. Зато был он — Уланд Шрам, сержант тяжёлой Панцирной пехоты королевства Алагар, Меч Короны и просто разозлившийся до предела человек. Он не стал удивлять врага отточенной техникой и молниеносной реакцией, столь редко встречающейся у людского племени. Вместо всего этого алагарец изумил дроу примитивнейшим действием, бесхитростно метнув в него свой кинжал — штуку к метанию ни каким боком не приспособленную, зато весом с приличный булыжник. Может, поэтому безрассудный человек, даже не озаботился, чтобы несуразное оружие поразила цель своим острием; врежет рукоятью по высокому, гордому лбу и то хорошо. Не врезал. Жаль. Хаташ действительно оказался недурным бойцом — самым кончиком лезвия перехватил кинжалище и легко отшвырнул его в сторону. Отшвырнул, и даже успел широко осклабиться, блеснув длинными нижними клыками. Клыки были — залюбуешься. Слишком поздно до него дошло — кинжал был брошен только для отвлечения внимания.

— Сработало! — обрадовался Шрам, вспарывая бок сиятельного ротозея под его правой рукой, и с некоторым удивлением обнаруживая, что собравшийся на войну тёмный, даже кольчугу не сподобился надеть. Она бы его, конечно, не спасла от такого удара, но всё-таки… Вот щегольской плащик этот франт нацепить не забыл. Узкие бриджики по последней моде. Сорочка белая, вся в кружавчиках. Сюртучок, подстреленный едва ли не до пупа… — Модник, — презрительно процедил сквозь зубы Уланд, проворачивая меч в ране.

Так нелепо (такое случается) умер Хаташ, глава политического заговора, убийца и гурман-людоед. История города-государства Асганиш, взбрыкнув, совершила никем непредугаданный зигзаг. Но об этом пока никто не догадывался.

Расправившись с напыщенным и чересчур холёным дроу, Уланд осмотрелся. Увиденное более тревоги не вызывало. Рядом пыхтел, соизволивший восстать с землицы, Пух, вскрывая брюхо уже третьему зёбру. Вокруг агонизировали животные и их наездники. Розовощёкий, несмотря на внешность переросшего дитяти, мягкосердечием не отличался. К тому же великан явно пытался отыграться за унижение — на четвереньках ему не доводилось ползать с младенчества. Последний, оставшийся в живых кавалерист, из тех, что по глупости решили напасть на человека-гору, так натянул поводья, что чуть не свернул шею своему зёбру. Не до сантиментов — удирать надо. Зря старался. И животину зря тиранил. Не успел он. Пух оказался проворнее. Чуть поодаль, огромный Зу с шипастой палицей в руках, при активной поддержке мелкотравчатых охранников, ещё вчера бывших его смертельными врагами, успешно доколачивал отважных сорвиголов, кинувшихся исполнять повеление, теперь уже покойного Хаташа. Схватка была яростной и скоротечной. Сим фактом, оказался огорчён некий бородатый зибильдарец, совершенно неожиданно нарисовавшийся на месте побоища.

— А ты кудыть намылился? — задушевно спросил он у полностью ошалевшего тёмного, который совсем уж было улизнул от злых гладиаторов и недобрых соплеменников.

Вразумительного ответа на ребром поставленный вопрос, перетрусивший кавалерист дать не смог. Впрочем, Брегном его задавал вовсе не потому, что жаждал услышать подробное объяснение, а исходя из каких-то своих дремучих представлений о вежливости. Ну не культурно, считал он, убивать супротивника, перед этим, даже не попытавшись перекинуться с ним парой слов. Проломив грудину незадачливому беглецу до самого позвоночника своим тяжеленным молотом (ибо, что же ещё он мог выбрать в оружейной?!), гордый сын зибильдарского народа осуждающе уставился на друзей-приятелей.

— Опять без меня задрались?

— Ты бы ещё завтра появился, — беззлобно отгавкался Розовощёкий, стягивая с головы шлем, и внимательно осматривая новообразованную вмятину. — Вот же, как вдарили, паскудники. А если б так, да по голове?

— Мечи бы обломали. — Брегном был жутко недоволен тем, что до сих пор никому не пришло на ум, хотя бы из вежливости, поинтересоваться, какими судьбами он здесь объявился.

— А как ты вообще… — начал было Шрам.

— Моциён совершал, — отрезал разобиженный коротыш.

— Не груби шефу! — урезонил его Пух, и не в строчку прибавил: — Подраться хочешь?

Глаза зибильдарца вспыхнули воинственным огнём.

— Ещё как!

— Айда к Флогриму на выручку. У него сейчас наверняка жарко, как в адском пекле. По пути просветишь нас тёмных — не принимайте на свой счёт парни, — успокоил он дроу, — как ты всё-таки сюда забрался.

— Нечего и рассказывать, — начал оттаивать бородач, — за гугнявцем одним погнался. Гугнявца догнал. Своих потерял. Им же хуже. В лабиринте плутать плана не ведая — последнее дело. Тут слышу — драчка. Думаю себе — это, стало быть, наши дроу хвост накручивают. Без обид, клыкастые. Так оно и вышло. А что у маркиза и впрямь горячо?

У маркиза было жарче некуда…

Змеиный Капюшон — странное название для пещеры. Странное, но абсолютно точное. Вот вьётся, а точнее змеится себе относительно широкий подземный коридор и вдруг резко выводит в огромную пещеру с высоченным сводом и неглубоким озерцом посередине, в котором лениво плавают слепые белёсые рыбины. За это озерцо Флогим цез Олатроон, следуя установленному плану, отвёл свою не слишком обученную фалангу. Отвёл и даже успел перестроить. Растянув её от стены до стены, выставив на флангах отряды наёмных мечников и оставив в тылу пронырливых бледных ребят со странного вида арбалетами в руках и раздутыми сумками через плечо. Мысленно цез Олатроон возблагодарил провидца Шрама, который с пеной у рта отстаивал именно фалангу, отплёвываясь от тех, кто пытался навязать гладиаторам более мобильное, но куда как сложное построение в когорты. Блуждали бы мы сейчас среди сталагмитов, как слепые щенки, подумал маркиз, покрикивая на подчинённых, дабы держали строй. Гладиаторская фаланга не производила впечатления монолитной стены. Бойцам явно не хватало строевой выучки. Но ведь и дроу в Змеином Капюшоне будут лишены возможности атаковать единым фронтом. Помехой тому будут уже упомянутые сталагмиты и озерцо.

Вообще чертовски миленькое местечко, вдруг подумалось зибильдарцу, побродить бы здесь, насладиться красотами. Вон кристаллы до чего ярко светятся. А какие цвета! Я на поверхности таких и не видел. Может быть, когда-нибудь в другой жизни я всем этим ещё и полюбуюсь, но определённо не сегодня.

— Веселее смотрим, парни! — крикнул цез Олатроон, подбадривая своё разномастное воинство. — Мы уже всыпали горячих этим мерзавцам один раз. И сумеем сделать это дважды. И помните — сегодня мы дерёмся не на потеху дроу и даже не за деньги. Сегодня мы дерёмся за свою свободу!

Ответом ему был одобрительный гул. Фаланга верила своему командиру и была готова дать бой.

— Куда, дьявол его побери, запропастился Шрам? — шепнул маркиз Флогрим себе под нос, так, чтобы его никто не услышал.

Уланд не появлялся. Зато из сумрака подземного коридора стали возникать первые бойцы вражеской армии. В их руках хищно поблёскивали короткие парные клинки — любимое оружие тёмных пехотинцев. Похоже, они готовились к жесточайшей рукопашной схватке. Себя не оправдали ни стремительный, плохо подготовленный, наскок, ни планомерный обстрел, так что оставалось последнее средство — задавить упорного противника многократным численным превосходством и очистить от него подземелье, невзирая ни на какие потери. Командующий войсковой группировкой, брызгая слюной от бешенства, отдал приказ о полном уничтожении врага.

— Рабов — в кровавую кашу! — орал он. — Дроу из Дома Шелестящей Тени стереть в порошок! Наёмников размазать по стенам! Пленных не брать. Пощады не давать никому!

Капитаны, подражая горластому начальству, не жалели глоток, стараясь внести в расстроенные ряды своего воинства хотя бы видимость порядка. Ну, в самом-то деле, не переть же на обозлённых ублюдков орущей толпой; нужно попытаться сохранить хоть какую-то военную организованность и последние крупицы самоуважения.

К маркизу, в напряжении, ожидавшем массированной атаки тёмных полков, неслышной походкой подошёл худощавый дроу с пращёй в руке.

— Как думаешь, — тихо спросил он, — наёмники сумеют выдержать лобовой удар?

Флогрим посмотрел на тёмного эльфа, даже не пытаясь скрыть удивления. Что-то в лесе сдохло, не иначе, коли вчерашний враг сегодня советуется с бывшим гладиатором!

— А в нас, значит, ты полностью уверен?

Пращник с достоинством кивнул.

— Уверен. И в своих метателях уверен. А в наёмниках, как-то не очень.

— Почему? Насколько мне известно, ваш Дом расплачивался с ними без всякого обмана. Впрочем, скоро всё прояснится, — пожал плечами цез Олатроон. — Твои-то готовы?

Снова сдержанный кивок.

— Как только они, — он глазами указал на врагов, — доберутся до вас и поплотнее ввяжутся в драку, мы метнём наших ядовитых приятелей в самую гущу их пехоты, тем самым, разделяя её на две части. Значительно ослабим удар, затормозим наступление. Если повезёт, организуем панику. Жаль, что кавалерию они пока придерживают. Ждут, что мы побежим и, тогда хотят ударить нам в спину. Смотри — они двинулись…

В этом дроу не ошибся; просачиваясь, между известковыми столбами и «обтекая» озерцо, враг сумел перестроиться в две колонны и, нацелившись на центр фаланги, начал своё движение. Что же касается кавалерии, то тут командир метателей оказался не прав.

— А вот и долгожданные всадники! — Флогрим разглядел копейщиков на зёбрах, что скромнейше укрывались в полумраке прохода. — Сейчас двинут на наши фланги.

— Думаешь?..

— Как пить дать.

— Тогда мне пора к своим. Удачи, человек.

— Удачи, тёмный, и…

— Что?

— …не торопись пускать в дело наш последний козырь, пусть супостаты покрепче увязнут.

— Будь, по-твоему. А ты всё-таки приглядывай за флангами, особенно за левым.

Флогрим резко закрыл забрало шлема.

— Учту. Щиты сомкнуть! — рявкнул он фалангистам. — Примем их на копья, парни. Напоим землю тёмной кровушкой.

В руке неустрашимого маркиза тускло отсвечивал узкий хищный эсток. Зибильдарец принял бой, исход которого был совершенно не предсказуем. Сейчас маркиз цез Олатроон сожалел только о том, что запас дротиков у гладиаторов уже иссяк и значит, победа в этой баталии будет завоёвываться вот так — глаза в глаза, меч против меча, сила против силы, ярость против ярости и мастерство против мастерства.

А проклятый левый фланг таки дал слабину, откатившись на добрую дюжину саженей. Грех было неприятелю не воспользоваться таким «щедрым» подарком; он и попытался нанести мощный удар по оголившемуся строю фаланги. Но зибилдарец оказался на высоте, как впрочем, и его подчинённые. Флогрим, даже в горячке боя, ни на секунду не забывал, что сегодня он не просто рубака, но командир и потому, зорко следя за действиями врага, вовремя углядел опасность исходящую слева и отдал приказ о перестроении. Гладиаторы не подвели, исполнив команду и прикрыв щитами брешь на фланге. А потом и наёмники, уперевшись спинами в несокрушимые ряды дроу, нашли в себе мужество, и, собравшись с силами, оттеснили тёмных всадников, выравнивая линию обороны, чем спасли немало гладиаторских жизней.

— Пора!!! — заорал Флогрим, отчётливо понимая, что лучшего момента для атаки шуттаками придумать нельзя.

Вряд ли его истошный вопль был расслышан расположившимися сзади дроу. Шум битвы заглушил крик зибильдарца. Но старшины пращников углядели, что маркиз обернулся к ним, замахал руками и глупо раззявил рот.

— Надрывается, бедолага, — не вовремя надумал порассуждать офицер, командующий арбалетчиками, обращаясь к своим синюшным, остроухим сородичам, — видать, допекают его там. Поможем? Ведь вроде как за нас стараются, даже чудно.

Слово было сказано и под своды пещеры взметнулись многие сотни безобидных, на первый взгляд, узорчатых шаров. Через десяток секунд прямо посреди вражеских полчищ разверзся ад. Эффект от нападения шустрых насекомых был настолько силён, что положение атакующих не сумели сразу выправить даже прибывшие им на помощь боевые маги. В бессильной злобе взирали они на то, как подлые враги при помощи чего-то неизвестного, но, безусловно, смертельного, разделили их побеждающих пехотинцев на две неравные части. И те, кто остался перед лицом страшного противника, сейчас бесславно гибнут поражаемые с фронта впавшими в боевое безумие наёмниками и гладиаторами, а с тыла… Насекомыми?! Это казалось невероятным, неправдоподобным, но это было истиной. Столь успешно начатая атака захлебнулась. Вошедшие во вкус мерзкие твари не удовлетворились одними пехотинцами и вскоре от их укусов стали валиться с ног хрипящие зёбры, а из сёдел выпадать дохлые кавалеристы. Пехота начала спешное отступление, почти бегство. Со стороны это выглядело так, словно гигантский спрут, ожёгшись втягивает в себя искалеченные щупальца.

Шуттаки сделали своё дело. И хищно оскалились дроу в тылу гладиаторской фаланги, а по её изрядно прореженному строю пошла гулять немудрёная шуточка:

— Ублюдки смазали пятки, спасаясь от жуков… от пауков… от таракашек…

Маркиз отыскал среди тёмных их командира:

— Сколько их у вас?..

— Осталось?

— Ну да, — Флогрим не мог отдышаться после схватки.

— Немного, — признался дроу. — И нас немного. И вас осталось не густо.

Зибильдарец снял шлем и растрепал взмокшие волосы.

— Нам осталось продержаться ещё час, а потом… — он намеренно не стал договаривать. Ему нужно было увидеть реакцию тёмного.

— Мы ещё раз массированно поддержим вас шуттаками, — ровно заговорил дроу. — Но только раз. Остальных насекомых мы чуток попридержим.

Он неожиданно протянул цез Олатроону свою узкую ладонь.

— Я решил прикрыть ваш отход. Мы забьём коридор этими членистоногими уродцами так, что преследующие нас не смогут сделать и шагу без магической поддержки. Это должно дать всем нам время, чтобы подняться наверх.

Маркиз на мгновение онемел; ожидать подобного благородства от эгоистичных тёмных эльфов он мог в самую последнюю очередь. Но протянутая рука требовала ответного действия. Долго держать сценическую паузу тоже было совсем неуместно. Поэтому бывший раб-гладиатор хмыкнул и крепко сжал  пальцы тёмного офицера.

— Кстати сказать — я был поклонником «Сморкачей» и отдельно вашей четвёрки, — сказал дроу, растирая свою кисть после человеческого рукопожатия.

— Польщён, — буркнул цез Олатроон, в действительности не испытывая по этому поводу никаких положительных эмоций.

Видимо, тёмный понял, что своим признанием не доставил суровому зибильдарцу особого удовольствия и поспешил исправить ошибку:

— После сегодняшнего сражения все вы можете больше не опасаться наших магов. Таков приказ Ашгана!

— Хорошая новость. — Флогрим не стал посвящать своего временного союзника в планы алагарцев предельно сократить жизнь, по крайней мере, одному из вышеупомянутых магов. Пусть его, остаётся в неведении.

Неприятельские передовики магического цеха азартно выжигали расшалившихся шуттаков, тратя на них свои далеко не беспредельные силы.

— Скоро опять полезут, — состроил из себя провидца цез Олатроон, внимательно изучая большую щербину на клинке своего эстока. — И не надоест же им.

Сильно потрёпанное гладиаторское воинство, купно с измочаленными наёмниками медленно втягивалось в узкое чрево плохо освещённого коридора. Численности бойцов, для того чтобы держать фронт по всей ширине пещеры уже не хватало. Неприятель, в очередной раз обломавший зубы об их стальные шеренги, взял короткий таймаут, дабы перегруппироваться и внимательно послушать вопли разъярённого начальства. Начальство базлало так, что вполне было способно разбудить легендарных Спящих Богов, спокойно дрыхнущих где-то в недрах Амальгеи уже седьмую тысячу лет. Маркиз Флогрим отшвырнул в сторону промятый шлем и стёр с лица кровь. Покидать поле боя он не спешил, решив с горсткой храбрецов прикрыть отход основных сил. Героизм? Да ну, что за бред!.. Просто цез Олатроон получил глубокую рану бедра и уже не надеялся, что сумеет выбраться из проклятого подземелья. Рядом с ним вдруг харкнул тёмным сгустком командир дроу; удар палицы пришёлся ему точно в середину груди, промяв панцирь, сокрушив три ребра и разорвав одно лёгкое. Клыкастый выглядел плохо и прекрасно осознавал, что жить ему осталось всего ничего.

— Хороший был бой, — негромко сказал он, обращаясь к маркизу

— Хороший, — согласился тот. — Дорого обошлось им наше упрямство.

— Окончательная цена ещё не установлена, — попытался пошутить тёмный, растягивая бледные губы в некое подобие улыбки.

— Однако сдаётся мне, что до её утверждения осталось не так уж много времени, — произнёс Флогрим, глядя на то, как горячие подгорные парни двинулись на них, ощетинившись острейшими жалами копий и пылая самой чистой яростью. — А ты чего тут забыл? — зыркнул он на молоденького вояку, того самого, что показывал хобгоблину недурную работу моргенштернами во время их первой совместной схватки на арене.

— Дык… помочь… — пояснил воитель, который упорно считал мягкий пушок над своей верхней губой самыми густыми усами в мире.

— Марш отсюда, сопляк! — заорал на него зибильдарец, намеренно задевая мальчишеское самолюбие. — Считаю до одного и, чтоб духу твоего здесь не было. Бабёнку свою прихватить не забудь, — лютовал цез Олатроон. — Помощнички выискались, орк вас вылюби!

Упомянутая бабёнка, та самая валькирия, что мечтала взять несколько уроков у таких «педагогов», как Флогрим или Пух, отреагировала на вопли командира чисто по-женски. Выгнувшись гибким станом и колыхнув грудью (да-а, увидеть бы такое в другой обстановке!) «облитой» тонкой серебристой кольчугой она промурлыкала:

— Ой, не будь занудой, красавчик. Во-первых, ты без помощи хороших бойцов и пяти минут не выстоишь. Колченогий гладиатор — курам на смех! А во-вторых — поздно.

— Чтоб вас… — начал было Флогрим.

— …орк вылюбил? — закончила за него остроумная дама. — Это мы уже слышали. Ты становишься предсказуемым.

Маркиз пыхтя, как гоблинский перегонный куб, оттёр строптивцев себе за спину:

— Не высовываться! Эх, понеслась!..

И молнией мелькнул выщербленный эсток, вонзаясь под подбородок подоспевшему врагу. Маркиз Флогрим цез Олатроон с головой окунулся в кровавый омут жесточайшей рубки, даже не помышляя выйти из неё живым.

…Последние шуттаки уже были вброшены в толпу орущих дроу, на какое-то время действительно запечатав проход и подарив призрак надежды измотанному до крайности арьергарду. Командир союзных тёмных невидяще смотрел потухшими глазами в пещерный свод, а его правая рука, всё ещё сжимавшая рукоять обломанного меча, лежала в добром десятке ярдов от остывающего тела. Самоуверенный юнец, осмелившийся ослушаться прямого приказа Флогрима, недвижимо покоился на забрызганном кровью валуне, с торчащей из тонкой шеи арбалетной стрелой. Покинул этот неласковый свет и горбоносый кавалерист. Его боги должны быть довольны, получив в качестве жертвы более дюжины красноглазых нелюдей. Валькирия всё ещё была жива и, дико озираясь, стояла над рухнувшим зибильдарцем, сжимая в обеих руках топорище трофейной секиры. Флогрим, ослабевший от потери крови, слабо копошился у её ног, тщетно пытаясь подняться и уже вряд ли осознавая, где находиться и, что, собственно, с ним происходит.

По пещере разнёсся победный клич тёмных эльфов из Дома Призрачной Стрелы.

Они победили.

Маркиз Флогрим не проиграл!

Глава 9

Система вентиляции города-государства Асганиш была шедевром инженерного искусства, но и она уже не справлялась с дымом пожаров. В воздухе чувствовалась вонь от гари и палёной плоти, от чего Синтаиш брезгливо морщил нос.

— Вам не по нраву запах нашей победы, нобиль? — спросил его Кафт, откладывая в сторону недоеденную ножку гребнистой ящерицы. Ножка была пережарена, недосолена и переперчена. Повара-халтурщика требовалось примерно наказать, скажем, лишив его обоих ушей прогрессивным методом медленного скручивания.

— Победы? — кисло отозвался старшина мечников Дома Паучьего Сумрака. — Шутить изволите, господин Кафт?

— Отнюдь. — Глава «шершней» прополоскал рот вином из серебряного кубка, поискал глазами хоть что-нибудь, что можно было бы использовать как плевательницу и, не найдя ничего подходящего, сплюнул всё в тот же кубок. — Тёмный Синклит фактически разгромлен. Большая часть аристократии враждебных нам Домов изведена под корень. — Кафт хлопнул в ладоши, вызывая слугу, дежурившего за дверью. — Ещё вина моему дорогому гостю!

Весь разговор происходил в городском доме «шершня», который как-то незаметно стал организационным центром путчистов, после того, как было обнаружено тело неосторожного Хаташа.

— Оставьте вы это, — взмахнул рукой раздражённый Синтаиш, — нашли время пить! — Пожилой дроу разве что кислотой не плевался. Его бесило спокойствие собеседника и его шапкозакидательское настроение. — Четверо постоянных членов Синклита улизнули…

— По их следу идут мои «шершни», так что сами понимаете… — Кафт развёл руками. — В ближайшие дни… — он осёкся. В кабинет заглянул дворецкий, привлекая внимание хозяина. — Что там ещё?

Слуга бесшумно пересёк комнату и, склонившись к длинному уху Кафта, что-то прошептал.

— Хорошие новости, — улыбнулся «шершень», отпуская его жестом. — Из четверых беглецов в живых осталось только двое. Мои парни знают своё дело, и участь остальных, м-м-м, наших недоброжелателей предрешена.

Синтаиш рывком поднялся из кресла и, бряцая шпорами, принялся мерить кабинет широкими, торопливыми шагами. Оперативность головорезов Кафта его поразила и… напугала. В отношениях двух высокородных палачей обозначилась первая едва приметная трещинка.

— Хорошо! — вдруг резко остановился мечник. — Я верю, что проблема с Тёмным Синклитом будет благополучно разрешена, но остаются и другие беглецы, пользовавшиеся в Асганише определённым влиянием. Ни вам, ни мне не удалось полностью обезглавить оппозиционные Дома. К примеру, Ашган…

— Ну-у, на вашем месте я бы совершенно не беспокоился по поводу этого грибоеда. У меня есть уверенность, что в ближайшее время сей беспокойный нобиль будет не в состоянии причинить нам хоть какие-то неприятности.

Синтаиш впился глазами в странно равнодушное лицо «шершня». О судьбе главы «проникающих в суть» он ничего не знал, а сейчас понял, что и просвещать его в этом важном вопросе Кафт вовсе не собирается. Самолюбие нобиля Дома Паучьего Сумрака было уязвлено, однако опытнейший интриган постарался этого не показать.

— А Шагура?.. — вкрадчиво спросил Синтаиш и заметил, как поморщился его самодовольный собеседник.

*       *       *

— Кажется, очухивается, — голос басовитый, с хрипотцой.

Со лба и глаз кто-то снял влажный компресс. Прикосновение тонких, нежных пальцев никак не вязалось с тем грубым голосом. К тому же запах… Пахло от рук чем-то цветочным. Рядом кто-то громко рыгнул.

— Пардонте, мамзель.

И к запаху луговых цветов тут же добавился «аромат» пива и жареного лука.

Брегном, чтоб мне околеть! Вот такая мыслишка посетила Флогрима цез Олатроона. И тут же обнаружилась вторая: «Выходит, я ещё жив!» Это было удивительно, но маркиз легко смирился со своим чудесным спасением и открыл глаза.

— С возвращением господин Флогрим, — поздравила его Лоурелла. — Вы заставили нас поволноваться.

— Ничуть не бывало! — встрял Брегном. — Наш маркиз настоящий зибильдарец, а не какой-то там хлюпый силизиец. Зибильдарцы, доложу я вам, чертовски крепкие парни, как в бою с врагом, так и в сражении с пивом и другими горячительными напитками. За это нас любят все самые красивые женщины мира, да.

За последнее утверждение, коротыш удостоился укоризненного взгляда целительницы, но по своей природной простоте и толстокожести ничего такого не приметил.

Маркиз поводил очами туда-сюда, толком ничего не разглядел и пришёл к логичному выводу, что неплохо было бы определить своё положение в пространстве и времени. Нельзя же вечно пялиться на розовый полог балдахина и на декорированный лепниной белый потолок, который был виден сквозь прозрачную противомоскитную ткань. Между прочим — вопрос на засыпку: откуда вообще всё это взялось? Беспокойство пациента не осталось не замеченным Лоуреллой и… Пухом.

— Не суши башню, зибильдарец. — Так, кое-что в мире осталось неизменным — уже хорошо. — Ты у Фаруза в гостях.

— У кого? — прохрипел Флогрим.

— У того пройдошистого парня, который нас, собственно, у силизийцев и купил.

Час от часу не легче! Флогрим цез Олатроон почувствовал, что с головой у него всё-таки не так хорошо, как он в тайне надеялся. Зибильдарец чертыхнулся и попытался сесть на своей постели. Удалось. Уже недурно. Оглядел роскошную спальню, обставленную с изысканностью и безупречным вкусом, в которой провалялся…

— Кстати, сколько я здесь?

— Мы здесь, — внёс некоторую ясность Брегном, — трое суток… или всё-таки четверо?..

М-да, ещё одна константа! Флогрим жутко скривил заросшую густой щетиной мордаху. Что-то ему подсказывало — стоит ожидать неприятностей. Ладно, бес с ними, сейчас главное развеять туман над своим недавним прошлым.

— Последнее, что я помню, — без особого энтузиазма начал он, — это то, как какой-то остроухий шельмец отправляет меня в глубокий аут, треснув  латной перчаткой по… о-о-о… шишка на месте, — несколько нелогично закончил он, нащупав здоровенную гулю у себя над левым виском.

— Ты слегка отстал от жизни, но это поправимо. Пиво пить можешь? — Розовощёкий набулькал янтарного напитка в серебряную кружку. — Если да — дело пойдёт быстрее.

Благоразумие, зачатки которого у цез Олатроона оказывается, были, вынудило достойного воителя внять злобному шипению Лоуреллы и отвергнуть халявную выпивку… не на долго.

— Тады слухай, сынку, — провозгласил огромный алагарец, приступая к фрагментарному восстановлению Флогримовой памяти.

История вышла достаточно продолжительной, но яркой и содержательной. На каком-то этапе повествования маркиз даже пожалел, что во время описываемых Пухом событий, он болтался безвольной и почти безжизненной тушкой то на руках Розовощёкого, то поперёк седла на спине полосатого зёбра.

Совсем не святая троица в составе Шрама, Пуха и Брегнома могла прибыть на выручку цез Олатроона и немного раньше, если бы не случайная встреча в запутанных коридорах подземного лабиринта.

— Вот уж кого мы там не ожидали увидеть, так это Шагуру и твою спасительницу.

Эльфийка смущённо захлопала длинными ресницами. Получилось очень трогательно; не пропали даром многочасовые тренировки перед зеркалом.

— Перепугалась, наверное, моя козочка, — пропыхтел бородатый ухажёр вышеозначенной спасительницы.

Лоурелла недовольно фыркнула. Сравнение с чьей-то там рогатой скотиной ей явно не пришлось по душе. Шансов у Брегнома — ноль, подумалось маркизу, но чем гоблорд не шутит, пока паладин пьянствует.

Достойные дамы под защитой малого числа телохранителей с отчаянием обречённых отбивались от множества тёмных эльфов из Дома Лилового Тумана.

— И вероятности остаться в живых у них было, я имею в виду наших милых эльфиечек, ровно столько, сколько у некоего бородатого кота облизать мутовку с вожделенной сметаною, — состроил очень серьёзную мину Розовощёкий, — если вы понимаете, о чём я говорю.

Целительница стрельнула глазищами в сторону излишне говорливого великана и раздражённо зашевелила остроконечными ушами. Маркиз тонко улыбнулся. А Брегном во всеуслышание заявил, что терпеть не может облизывать сметану.

— Разве только хлебцем её заесть, — закончил он, расписываясь в своём полном неумении понимать даже самые прозрачные намёки.

Дела обороняющихся были из рук вон плохи, даже с учётом того, что в арсенале нобилитки ещё сохранилась пара-другая убийственных заклятий. Мелкотравчатые «шершни» в предчувствии лёгкой победы несколько ослабили бдительность и перестали следить за своими тылами.

— А тут мы… И не смей так гаденько лыбиться, испорченный аристократишка!

— От такого слышу. И сделай одолжение — не отвлекайся от темы.

Пух с готовностью выставил вперёд свои ручищи и выпятил губы, мол, всё понял, больше не буду. Флогрим ему ни на йоту не поверил.

Совместными усилиями злодеи были повержены в прах и низринуты в преисподнюю. Ну, очень глубоко. Потом, уже в пути, дотошный Шрам выяснил, как вообще Шагура и Лоурелла оказались в подземелье именно там — под стадионом. Розовощёкий, голосом прожженного заговорщика, поведал цез Олатроону, что у него появилось подозрение, не сказать — уверенность, что Уланд, даже обрадовался этой нечаянной встрече. Оказалось, что добраться до Асганиша и уйти по одному из созданных заранее магических Путей, нобилю Ашгану со товарищи помешали всё те же назойливые господа из числа подчинённых некоего Кафта.

— Не спрашивай, что за овощ. Сам о нём недавно узнал и, в основном, гадости.

Зибильдарец и не думал задавать никаких вопросов. Ему вдруг стало невыносимо душно под лёгким покрывалом. К тому же балдахин и противомоскитная сетка пропускали слишком мало воздуха; так, во всяком случае, ему начало казаться. И он начал активные боевые действия против невесомой занавески, с целью отыскать хоть какую-нибудь прореху в её прозрачных складках. Прореха упорно не желала находиться. Маркиз потел и чувствовал себя беспомощным идиотом, но никто из находящихся в этот момент в спальной комнате не пожелал прийти ему на помощь. Изойти пόтом на шёлковых простынях, запутавшись в легчайшей противомоскитной сетке — кончину глупее придумать очень трудно. Наконец окаянный просвет соизволил обнаружиться. Взопревший, раскрасневшийся зибильдарец просунул в него буйну голову и с удовольствием втянул в себя «свежий» воздух. В «свежем» воздухе висел и не падал густой аромат поглощаемого Розовощёким и Брегномом пива.

— Победил тряпицу? — участливо спросил Пух. — Продолжать можно?

— Чтоб ты скис! — рыкнул маркиз Флогрим.

Великан обоснованно счёл такой ответ утвердительным и забубнил дальше:

— Так вот, эти шустрые дроу из Дома Лилового Тумана, толпой накинулись на нобилей Дома Шелестящей Тени… Или об этом я уже говорил? Ну не суть важно… Слушай дальше…

Числом не менее пятнадцати, враги напали на здоровяка Ашгана и сумели повалить его на землю. Известно — миллион зайцев и льва задавят, так с Ашганом и приключилось. Что с ним сталось дальше ни Шагура, ни Лоурелла не знали, потому как, повинуясь повелительному крику «проникающего в суть» и здоровому инстинкту самосохранения, пустились наутёк.

— Зато нашим дамочкам улыбнулось разглядеть другое, — важно добавил алагарец и эльфийка согласно кивнула. — Да-с, другое.

— Не томи, мучитель, — потребовал маркиз, выбираясь из постели и с удивлением разглядывая свою единственную одёжку — нежно-розовые кальсоны. — А кто это меня так принарядил? Впрочем, я догадываюсь… Лоурелла — ты?..

— Я, — потупилась целительница. — Так ведь лучше, чем нагишом?

— Понятное дело, — авторитетно заявил Пух, не дав Флогриму и рта раскрыть. — И не вздумай наехать на девочку. Она нас всех на ноги поставила; от бога медичка! Ты вообще дослушивать собираешься?

— Уг-гм.

— Оратор. Право-слово, оратор. Да перестань же ты пялиться на свои штаны.

— Мне бы прикрыться чем, — промямлил покрасневший маркиз. — Одежонку бы, какую ни на есть. А то неудобно, как-то… в этом — при даме.

Розовощёкий громко фыркнул.

— Нашёл о чём сокрушаться. Да Лоурелла всех нас ни единожды без порток лицезрела, у неё работа такая.

— Меня она в столь непотребном виде не видела, — вдруг объявил коротыш, правда особой радости в его голосе не было.

— Может, хватит уже трепаться не по делу?! — прикрыла скользкую тему Лоурелла.

— Не вопрос. — Выражаясь фигурально, выбить Розовощёкого из седла подобными пустяками не представлялось возможным. — А ты, маркиз, если уж так сильно смущаешься, можешь простынкой обернуться. Будешь вылитый патриций… в кальсонах… гы-гы…

— Балбес ты! — отгавкался зибильдарец, но совет к сведению принял и даже приступил к его исполнению.

— О, — снова подал голос Пух, когда цез Олатроон, с грехом пополам, закрепил края непослушной простыни у себя на животе, — точь-в-точь мой папаша, когда он удирал из бриттюрского посольского дома.

— И чего он там позабыл, да ещё в таком роскошном наряде? — проявил любопытство Брегном, с трудом сдерживая смех: смотреть без улыбки на Флогрима было решительно невозможно.

— Папа? Да ничего особенного, за исключением штанов, сорочки, колета, ну и ещё кое-какой мелочи. Вот про меч не скажу — не знаю. Но его, скорее всего, прихватил; старик до оружия был сам не свой, прямо  как ты до разных там молотков и прочих дубин. За то его там точно до сих пор помнят. Особенно послы и их благоверные. После посещения моим папашей спальни некоей бриттюрской герцогини, по странной прихоти судьбы, являвшейся супругой тамошнего посла, королевский канцлер Бриттюра был вынужден даже издать специальный формуляр, для всех членов своей дипмиссии в Алагаре. Папа был хват, ничего не скажешь. Мало того, что украсил голову посла недружественной нам державы рогами красивейшего фасона, так ещё исхитрился умыкнуть из-под кровати его жены шпионские донесения и ключи к шифрам. Вот это я понимаю патриотизм! Помнить о государственных интересах, во время жаркой альковной баталии дано не каждому. Хотя, может, герцогиня была так себе, без изюминки. Но даже это папиного мужества нисколько не умаляет.

— А всё ж таки, — напористо насел коротыш, — подвиг подвигом, но чегой-то твой батя ретировался оттуда в кальсонах и простыне?

— В простыне, — солидно кивнул Розовощёкий, — но без кальсон… Обстоятельства-с… Муж проигрался нашему казначею в пух и прах и вернулся домой злой как чёрт… и раньше времени. А зачем папе дипломатические недоразумения? Он и сиганул в окошко с ящиком секретных сведений под мышкой и в простыне. Посол, понятно, повопил для прилику, но особо бузить не стал, поскольку бумаги, добытые моим стариком с риском для жизни и нервной системы, носили м-м-м… довольно скандальный характер и изобличали уважаемого посла, аки гнусного шпиона и даже провокатора, что, как вы понимаете, среди послов встречается чрезвычайно редко, хм. Бриттюрский монарх — тогда ещё от престола не отрёкшийся, —  о конфузе своего дипломата узнал с некоторым опозданием; устроил по этому поводу головомойку своему канцлеру и отложил на неопределённое время начало запланированной войны с нашим королём, чтобы в глазах других царственных особ не выглядеть агрессором и полным олухом. Дипломата, не сумевшего оправдать высокого монаршего доверия, отозвали на родину, слегка пожурили и отправили в почётную ссылку в какое-то третьеразрядное самостийное баронство, где, через непродолжительное время, тихо удавили шёлковым чулком его же благоверной. Так что, господа, мой папа — вершитель истории! Ладно, хватит ностальгических воспоминаний. Флогрим, поцелуй тебя одно… хвостый демон Хю!… ты намерен дослушать до конца правдивую историю наших скитаний, или  и дальше будешь пересчитывать пальцы на своих ногах?!

— Очень глупое занятие, для такого взрослого мужчины, — с серьёзной миной высказался великий математик земли зибильдарской по имени Брегном, — потому, как пальцев на ногах у всех добропорядочных людёв, эльфов и гоблинов строго определённое число, то ли семь, то ли шишнацать, точнее не скажу, ибо запамятовал.

— Тебя бы, арифметик в силизийскую армию старшим каптенармусом, — тяжко вздохнул Пух, — они бы до сих пор не могли сосчитать, сколько верблюдов в их обозе, а мы бы не сидели здесь, от врагов укрываясь. Всё, больше никто без моего разрешения рот не открывает, кроме Лоуреллы, естественно! Итак, леди пустились наутёк…

Шагура ещё успела увидеть, как свалился с ног сопровождавший их Туш. Нобилитка даже пожалела старого колдуна в дурацкой шапочке, но вдруг… Нет, этого просто не могло быть: маг открыл один глаз, в полумраке внутреннего перехода, ведущего из чрева стадиона на кристальную аллею,  он сверкнул особенно ярко, оглядел всё вокруг и тут же прищурился. Морщинистый пройдоха прикидывался мертвяком! Наплевав на родовую честь и на присягу, данную Дому Шелестящей Тени, маг предпочёл не вступать в бой и спасти собственную шкуру. Шагура и Лоурелла поспешили укрыться в темноте бокового коридора; нужно было поторапливаться — для них оставался только один не закрытый Путь, и, если беглецы не поспешат, у них будет очень мало шансов дожить до вечера. Впрочем, их и так было не слишком густо; пробиваться приходилось с боями. На одном из подземных уровней маленький отряд, возглавляемый нобилиткой, нарвался на довольно многочисленную группу дроу из враждебных Домов. Исход боя решили гладиаторы, вовремя появившиеся на месте горячей схватки. Шагура даже решила поблагодарить людей за проявленную отвагу, но, отдав сначала приказ следовать за ней по тайному ходу, столкнулась с открытым неповиновением и слова благодарности не были произнесены. Благородная дама не могла взять в толк, почему заартачились эти грозные воины, ведь предлагала им путь к спасению. Нет упрямцам восхотелось «прогуляться» к месту сражения гладиаторской фаланги. Им, видите ли, кровь из носу, нужно было отыскать Флогрима. Спасать обречённого человека?! Да ни один здравомыслящий дроу не пошёл бы на подобное безумие! И гордая дочь Асганиша не пошла бы ещё вчера, но, прекрасно осознавая, что люди — особенно эти люди — могут пригодиться ей в будущем, она вынуждена была согласиться с их совершенно нелогичным и почти самоубийственным решением выручить цез Олатроона.

— Что ты делаешь? — вслух спросила она у самой себя. — Мало тебе собственных неприятностей? Видимо — мало, — закончила она совершенно нелогично и, тряхнув копной белоснежных волос, отправилась вслед беззлобно переругивавшимся сумасбродам. Им сам чёрт был не брат!

Далеко идти не пришлось. Очень скоро навстречу, теперь уже спасательной, экспедиции стали попадаться отступающие наёмники и фалангисты. На вопрос: «Жив ли их командир?»  Последние отвечали: «Был жив. Остался в арьергарде». Шагура отблагодарила сражавшихся за её Дом людей тем, что указала им наиболее безопасное место прорыва:

— Выходите через третью арену. Запомните — через третью. Там самая редкая цепь вражеских пикетов. Если при выходе со стадиона сумеете построиться в каре и удержать его, то спасётесь; заговорщики выделили пару сотен кавалеристов, для наблюдения за внешним фасадом, но не додумались или не смогли оставить там ни одной пехотной части.

Отступающие люди приняли к сведению этот полезный совет. Забегая вперёд, скажем, что именно благодаря подсказке тёмной эльфийки большинство из них останется в живых.

Союзный отряд, а точнее, разношёрстное воинство под командованием Уланда Шрама (Шагура, понимая, что не может тягаться с боевым офицером, добровольно уступила ему эту обязанность), добрался до места кровопролитного сражения, отбросил прочь не ожидавших такого оборота дроу и спас последних обороняющихся. Пух без особого напряжения, подхватил на руки обеспамятевшего маркиза. Зу занял позицию у него за спиной, непробиваемым живым щитом закрыв тыл соратника. Нобилитка прикрыла людей серией мощных огненных шаров. Шрам поддерживал обессилившую валькирию, одновременно организовывая отход. Они выполнили поставленную перед ними задачу. Остался сущий пустяк — выжить.

И тут на нобилитку, не имеющую защитного кожаного пояса  и слишком увлёкшуюся испепелением вражеских колдунов, прыгнул крупный разъярённый шуттак. Для Шагуры и Шрама, оказавшегося к ней ближе всех и видевшего момент начала прыжка смертоносной твари, время стало тягучим и вязким, словно кисель. Ничего не успевала сделать тёмная чародейка, ничего. Проглядела она атаку ядовитого насекомого. А Шрам? Он-то что?.. На правой его руке кулем висела измождённая гладиаторша: бросить её, отшвырнуть? Подло. Да и всё едино не успеть уже. И Уланд сделал единственное, что ещё было в его силах — на удачу, левой рукой швырнул меч во взвившуюся тварь. Попасть не надеялся, но попал. Не точно. Однако гарда зацепила раздвоенный хвост шуттака, сбивая опаснейшее существо чуть в сторону. Этого хватило — хищник промахнулся. А в следующую секунду его уже топтал тяжеленный сапог зибильдарского бородача. Брегном, как всегда оказался в нужное время в нужном месте.

— Брег, не увлекайся, — крикнул ему Шрам, — сваливаем.

Кинжалом, единственным оставшимся у него оружием, он отбил лёгкий красноватый клинок подобравшегося к нему пронырливого дроу. Следующим движением Уланд вогнал широкое лезвие в раззявленный рот врага, обломав его нижние клыки.

— Вот так, — довольно крякнул алагарец. — А теперь — дёру!

Шагура сумела прикрыть отступление отряда, воздвигнув между ним и нападавшими сплошную стену ревущего пламени.

Теперь предстоял путь наверх тайными коридорами.

Благородная дама, истинная дочь пещерного города-государства Асганиш, никогда открытого солнца не жаловала, всю жизнь оберегая аристократическую бледность кожи. Всегда, но не в этот памятный день. Выбравшись на поверхность, в стороне от основных горных троп, нобилитка без сил распласталась на огромном валуне, с наслаждением подставляя своё разгорячённое лицо солнечным лучам и свежему ветру.

— Жива, — тихо прошептала Шагура, — а ведь уже и не надеялась.

— Эт ты зря, твоё благородство, — проскрипел Брегном, грузно бухаясь рядом. — Если уж такие робяты, как наш Шрам да Пух за дело берутся, то тут уж будь в надёже — до конца доведут, со всем бережением.

Тёмная эльфийка лукаво скосила красный глаз на разговорившегося зибильдарца:

— А ведь ты и сам парень не промах, борода.

— Ну, дык… — засмущался коротыш. — Тут вишь, дело, какое, только осрамись — в миг засмеют. Мне ж посмешищем быть никак не можно. Ясно тебе, молодка?

— Что-то ты сегодня разговорчив, сделался, а, гладиатор? — Шагура решила подшутить над простоватым горцем, для чего добавила в голос напускной строгости.

В том, что строгость именно напускная, Брегном, естественно, не разобрался, но ответствовал умно и с достоинством, присущим свободнорождённому сыну свободнорождённых родителей:

— Так это вчерась мы в гладиаторах числились, а сёдни уж нет. Сёдни мы люди вольные, а значит в праве своём. Понимать надо.

Рядом пластом рухнули сразу двое — Шрам и валькирия.

— Ох, и тяжела же ты, мать, — прохрипел измученный пехотинец.

— С этого дня сажусь на диету, — тяжело дыша, пообещала воительница. — На какие только жертвы не приходиться идти, ради мужского внимания.

— Диету? — непонимающе уставился на неё Уланд.

— Незнакомое слово? Поясняю: меньше трескать буду, чтобы стать легче и стройнее. Смекаешь?

— Легче и стройнее?.. Хм. Может, просто кольчугу скинешь?

— Прямо сейчас? — вопрос прозвучал слишком невинно…

Громко пыхтя, подобно хитроумной гномской придумке — паровому молоту, из подземелья к ясному свету выбрался Розовощёкий, в обнимку с цез Олатрооном. Маркиз Флогрим, честь дворянскую блюдя, как только очухался, сразу с ручек великанских  отпросился на твёрдую землю, и кое-как ковылял, стиснув зубы, и медленно истекая кровью; выкроить время на перевязку беглецам пока не удалось.

— Этого не помню, — буркнул, внимавший рассказу маркиз, поражаясь: с чего бы это ему вздумалось, после стольких переживаний, строить из себя героическую личность.

— Было! — хором подтвердили все присутствующие.

— Ты и медаль себе просил, — поделился подробностями Розовощёкий, — такую, чтоб из платины, и обязательно во всё пузо.

— А чего ж не дали?

— Да не нашлось при себе. Слушай далее…

…За Пухом и маркизом из узкого лаза появилась бледная и растрёпанная Лоурелла, потом, огромной глыбой, закрывающей собой весь проход, обрисовался необъятный Зу, а уже после него, из мрачного зева прыснула дюжина оставшихся в живых воинов Дома Шелестящей Тени.

— Десять минут на отдых! — отдала приказ Шагура. — Затем скорым маршем выдвигаемся в направлении моей виллы. Там — последний открытый Путь.

Совершенно неожиданно распоряжение госпожи опротестовала целительница. В ней вообще после сражения что-то неуловимо изменилось. И как доказательство последнего, прозвучало громкое и непреклонное:

— Десять минут — мало. Флогриму перевязка нужна, иначе кровью изойдёт, не дотянет до виллы. Да и другие раненые есть, их тоже осмотреть нужно.

— Четверть часа, — расщедрилась нобилитка.

— Полчаса! — упёрлась эльфийка, рискуя вызвать гнев хозяйки. Всё ещё хозяйки. Хотя, может уже и не совсем. Не робкого десятка оказалась дочь девственных лесов; ей-то волю, вроде бы, никто не обещал.

От гнева губы Шагуры сложились в одну тонкую бесцветную линию, но разум взял верх.

— Полчаса, — уступила она, — ни минутой больше! Господин Уланд, — впервые тёмная так обратилась к Шраму, намеренно подчёркивая его изменившееся положение — более не гладиатора, но свободного человека и… почти официального командира сводного человеко-тёмноэльфийского партизанского соединения. Гримаса истории, не иначе: — Господин Уланд вы возьмёте на себя бразды правления нашей…хм… армией.

Шрам кивнул без тени удивления.

— Вот и хорошо. — Нобилитка откинула голову на прогретый солнцем валун и закрыла глаза. Грандиозное Тёмное Начало, как же она устала!

Рядом раздались не громкие, сухие и чёткие команды — Шрам расставлял часовых и отправлял пикет обратно в пещеру. Полчаса, в их положении, — почти самоубийственная потеря времени. Но раненые требовали хоть какого-то осмотра и помощи. И это означало только одно, что в отведённые на отдых куцые тридцать минут, кому-то придётся нести караульную службу. Война, чтоб её кривым дрыном!..

До спасительной виллы добирались уже в сумерках. Добрались не без происшествий. Один раз яростно разметали безграмотно устроенную засаду. Её Шагура заприметила: просто шла впереди отряда, дорогу показывала, её глазам, глазам дроу, привыкшим к сумраку подземелья, вполне хватало тусклого, рассеянного вечернего света. Нобилитка разглядела среди камней неясные тени скрывающихся вояк и их быстренько вырезали до крайности обозлённые соплеменники из Дома Шелестящей Тени. И то — ишь, взяли силизийскую моду, из-за камешков с вострыми ножиками на честных вояжёров наскакивать. Покарать наглецов, чтоб впредь неповадно было! В другой раз идущие в арьергарде тёмные доложили, что слышат приближение погони:

— На зёбрах нагоняют. А много ли, мало, кто ж их разберёт… Пока не видно. Однако ветер от них в нашу сторону и дух идёт мощный, стало быть, не менее полусотни.

Самое время скорости добавить. Вот только добавлять было уже невмоготу, даже двужильные алагарцы стали с темпа сбиваться. А чудовищно сильный Зу и вовсе начал отставать; гнойная язва ниже пояса тяготила силача, вытягивая его мощь, словно кровожадный вампир. И тут…

— А чего это там, на тропе копошится? — насторожилась Валькирия, которую все так и начали навеличивать. Своего настоящего имени женщина, из неизъяснимого каприза, так и не открыла.

Шагура прищурилась, внимательно приглядываясь и вдруг, мстительно улыбнулась:

— Вот так встреча, вот так радость! Сам чародей Туш, тёмный гроссмейстер собственной персоной!

Неопрятный ком жалкого тряпья, в которое превратилась одежда мага, изодранная о стены узких лазов, перестал трепыхаться. Колдун замер внутри своего кокона, лихорадочно соображая как теперь быть. Ведь почти ушёл! Скольких врагов обманул?! Скольких испепелил?! Зёбра вот себе надыбал, бестрепетной рукой зарезав его бывшего владельца, сородича из своего же Дома. Ну и демоны с ним, с олухом! Не вина Туша, что он ему на дороге попался, а зёбра отдавать не возжелал. Где, в каких дремучих краях видано — старость не почитать?! Взобравшись в седло громко вопящей скотины с придорожного валуна, чародей был почти счастлив, наивно полагая, что извернулся, обмишурил судьбу-злодейку. Показал пронырливый старинушка срамной жест неведомо кому, видимо одноухому демону Хю, и неуверенно тронул поводья зёбра. Теперь, поди, настигни его. Дороги-то всего ничего осталось — не более лиги, а там — Путь: он в него — нырк. И спасён. А почему? Да потому что более нечего ему будет опасаться преследования ни врагов Дома, ни мстителей из Дома. Путь-то он за собою прикроет наглухо. Толику силы магической, драгоценной он, как раз для этой цели сберёг, не истратил. Ох, и умная голова у гроссмейстера Туша!

И всё бы у него получилось, если бы проклятая скотина не наступила в малоприметную ямку и не охромела. Однако и это ещё бы ничего, но на свою беду был чародей никудышным наездником потому и сверзился с ворованной клячи на острые каменюки, да столь неудачно, что на краткое время даже сознания лишился. А, обретя оное, не сразу сообразил, где же это он находится и отчего так сумрачно и душно. Под хламидой и впрямь воняло скотным двором. Коварный зёбр, избавившись от неловкого седока, заодно уж решил облегчиться, что и совершил незамедлительно. Пришедший в себя маг умирать категорически отказывался, а отдавать концы в мерзости и зловонии подавно, от того и засучил ручками и ножками, стремясь избавиться от мокрого балахона и хотя бы встать на четвереньки. Вот тут-то его слух и потревожил голосок, который он рассчитывал больше никогда не услышать. Старик перетрусил и даже барахтаться перестал: а вдруг приглядятся, примут за куль с трольим помётом и пройдут мимо по крутой дуге. Ведь смердит же, смердит. Хороший зёбр ему попался, умный и вонючий! Глупые мечтания? Конечно. Как и вообще всякая вера в беспричинное чудо…

— Ты меня слушаешь, нет? — строго спросил Розовощёкий цез Олатроона.

— Слушаю, слушаю, — отмахнулся тот, — мне бы хоть какие-нибудь штаны, желательно поприличнее.

— Будут тебе штаны… после. А пока… Да не крутись ты! Я уже заканчиваю… почти. Ты ж ничегошеньки помнить не можешь. Как после перевязки сомлел, так только сегодня и очухался. А дальше было вот что…

Пух бережно опустил на землю бесчувственное тело маркиза Флогрима и сделал шаг по направлению к замершему в животном ужасе колдуну. Шагура даже и не помыслила остановить гиганта, пылающего жаждой мщения. Да, и что, по большому счёту, она сейчас смогла бы сделать? Её дроу были слабой защитой против до крайности, обозлённых людей. Стычка не принесла бы победы тёмным, только жертвы с той и другой стороны. Сейчас расчётливой нобилитке, подобный оборот дела был нужен в самую последнюю очередь. Она остро нуждалась в поддержке суровых вояк принадлежащих к человеческому племени и потому… «Пропади ты пропадом, предатель!» — выругалась про себя тёмная дама, отступая на шаг в сторону, чтобы дать пройти Розовощёкому. Тот благодарно кивнул. Туш даже дышать перестал, прислушиваясь к поступи неумолимого убийцы. И вдруг… О, чудо! Чей-то протестующий возглас?!

— Нет! Не трогай его!

Пух негодующе обернулся. Кто набрался смелости его останавливать? Что это за наглый выскочка? Но, встретившись взглядом с взором кричавшего, Розовощёкий слегка поостыл. Этот человек, бесспорно, тоже имел право на месть, и куда большее право, нежели раздувшийся от гнева алагарец. Рано возблагодарил судьбу старый колдун, тщетно надеясь на защиту неизвестного. Зу! Вот кто это был. Изуродованный, искалеченный человек, чью жизнь тщедушный чародей демонстративно сломал, дабы преподать урок гладиаторам. У Туша это прекрасно получилось, но сегодня наступил день расплаты. День, которого гроссмейстер втайне боялся все последние годы.

Зу мрачно взглянул на Шрама:

— Уходите

— Ты уверен?

Уланд всё прекрасно понимал: великан не мог идти со скоростью отряда, но и обузой быть не желает. Судьба, неожиданно расщедрившись, подарила ему шанс отомстить, а дальше… «Дальше» для несчастного Зу просто не существовало. За беглецами идёт погоня. Что ж, пусть будет так. Но чтобы обагрить свои мечи кровью этих людей и дроу преследователям придётся переступить через труп крайне обозлённого гладиатора. Вернее, бывшего гладиатора, а ныне свободного человека по имени Зу.

Шрам брезгливо пнул заскулившего мага:

— Он твой.

И тут Зу широко и открыто улыбнулся, как, наверное, улыбаются дети, когда радуются наступлению нового радостного дня.

— Спасибо. — Он шмыгнул приплюснутым носом совсем по-мальчишески. Потом ткнул большим пальцем себе за спину: — И они — мои. Поторопитесь. Не хочу, чтоб вы видели… Ну, ты понимаешь…

Шрам пристально посмотрел в глаза остающемуся заслоном Зу, в первый и последний раз в жизни и пожал ему руку. Рукопожатие вышло, как и ожидалось, костодробительным.

— Прощай, — безысходно произнёс Уланд.

— Мы ещё встретимся, и даже раньше, чем ты думаешь — спокойно ответил Зу. — Я — финотонец. А мы верим в реинкарнацию.

— Тогда — до встречи.

— Так-то лучше.

Пух и Брегном обнялись с бывшим гладиатором. А Шрам уже гнал свой отряд вперёд к возможному спасению. Обречённый здоровяк как-то особенно светло и чисто взглянул в след уходящему воинству и с улыбкой повернулся лицом к валяющемуся у него в ногах магу. Вот только улыбка Зу больше не была ни широкой, ни добродушной, ни, тем более, детской.

Туш умер быстро, но мучительно; оскоплённый им человек, просто раздавил голову изувера  в своих ладонях, будто большой, но гнилой орех. Для подобного фокуса у Зу вполне хватило и сил и ярости.

— Ну вот, а теперь займёмся неуёмными кавалеристами, — поделился толстяк с окружающей его природой, брезгливо вытирая руки о накидку околевшего колдуна. Потом, напрягшись, взвёл огромных размеров арбалет, до того уютно висевший у него за спиной. Оружие было не тёмноэльфийским, его сработали гномы — великие мастера по части изготовления разного рода технических штучек. Как это чудо инженерного искусства попало в арсенал Дома Шелестящей Тени, Зу совершенно не интересовало. Гораздо важнее для него было то обстоятельство, что взвести арбалет силач мог без помощи ворота, что существенно сокращало время, требуемое на перезарядку. Зу пересчитал стрелы — всего семь.

— Не густо. Но ведь есть ещё меч, — смертник довольно хохотнул. — А тропка-то не широкая: всадникам на ней не развернуться.

…Зу задержал погоню на двадцать шесть минут и убил девятерых. Умирая, он улыбался широко, искренне, снова по-детски.

До виллы они добрались. И измученная Шагура последним всплеском магической силы накрепко «запечатала» вход в подземелье.

— Теперь пусть ковыряются, — вытирая пот с высокого лба, хрипло произнесла она. — Им здесь работы на пару дней, не меньше. Я это заклинание неделю готовила, чтобы вот так «легко»…  Жаль, Путь сразу перекрыть не смогу, — после короткой паузы продолжила нобилитка. — Но тут уже ничего не поделаешь. Мне, как минимум сутки нужны, чтобы… чтобы… — она вдруг закатила глаза и медленно сползла по стеночке на пол.

— Вот те на! — почесал темечко Брегном. — Это что же такое, получается: выходит, и я без ноши не остался.

— А нечего от коллектива отделяться, — надсадно выдал Розовощёкий, без особой нежности сваливая рядом с Шагурой всё ещё не очнувшегося цез Олатроона. — У-уф, все руки оттянул, захребетник зибильдарский. Эй, а вы-то чего?!.

Вопрос был адресован Лоурелле и Валькирии, которые, ничтоже сумняшеся, синхронно бухнулись возле уже отдыхающей парочки.

— Та-ак, — припомнил Пух любимое словцо, с большим подозрением оглядывая остроухое воинство, — никто больше прилечь не желает? А то давайте, не стесняйтесь, чего уж там…

Дроу предпочли отмолчаться. Инстинкт самосохранения сурово внушал им, что подавать голос сейчас — всё равно, что под несущуюся квадригу бросаться — инвалидность обеспечена. Подобная покорность далеко не кротких нравом тёмноэльфийских рубак не пришлась по душе алагарскому гиганту. Впрочем, ему сейчас вообще невозможно было угодить.  Пух шумно задышал, что у него всегда было предвестием взрыва, и тут уже всем бесам ада становилось страшно, поскольку беснующегося Розовощёкого не каждый демон рискнул бы успокаивать, во всяком случае, в одиночку. Его земляк и сослуживец это знал совершенно определённо и поэтому решительно взял на себя инициативу по предотвращению надвигающейся катастрофы. С натужным кряхтением Уланд поднял на руки Валькирию.

— Эй, пушинка, — обратился он к гладиаторше, — ты меня хоть за шею обними.

— Тебя, котёнок? Да с удовольствием.

«Котёнка» Шрам прокомментировал маловразумительным бормотанием и начал отдавать приказы измученному отряду. Им предстоял последний рывок к спасению и долгожданному отдыху. За всеми этими делами и хлопотами доблестный сержант тяжёлой Панцирной пехоты не заметил острого, как лезвие эльфийского клинка, взгляда красных глаз одной благородной дамы. Уж она-то точно не пропустила мимо своих остроконечных ушей этого самого «котёнка» и совсем не собиралась прощать грудастой бабище такого фривольного обращения к боевому алагарскому офицеру. Шагура собрала в единый комок природную тёмноэльфийскую злость и жалкие остаточки физических сил и резко, возможно слишком резко отказавшись от помощи соплеменников, с большим трудом встала на ноги, подумав, что сегодня она здорово ошиблась, прислушавшись к писку моды и обув сапоги с высокими каблуками.

— Все готовы? — устало спросила она.

— Угу, — ёмко ответил Брегном, поддерживая Лоуреллу. — Пух, не забудь маркиза.

— Тогда вперёд, нас ждёт Путь… К счастью до него совсем недалеко.

Путь — в некоторой степени эквивалент эльфийского телепорта, секрет создания которого дроу так и не сумели открыть. Впрочем, дети подгорных чертогов к этому не особо стремились. Не вышло с созданием магического транспортёра, способного переносить тело из одной точки пространства в другую в мгновение ока без особого вреда для этого самого тела, ну и демон с ним! Почитая себя плотью от плоти матери-земли и связанные с нею неразрывными, необъяснимыми мистическими узами чародеи дроу сляпали Путь. Говоря грубо — некое подобие тоннеля, изменяющего на определённое время саму структуру земли и сокращающий время на преодоление больших расстояний в десятки раз.

— До мгновенного переноса я не додумался, — разъяснял коллегам-магам создатель и испытатель первого Пути. — А добровольно эти снобы-эльфы нам своих тайн не открывают. Сведения же добытые с использованием специальных средств, кои я не намерен перечислять в данной речи, чтобы не утомлять вас излишними подробностями, тоже не принесли желаемых результатов. Причины этого явления мне не понятны. Возможно, нам не доступны некоторые аспекты «лесной» магии, как презренным почитателям дерев не доступна магия земли в её полном объёме. Однако наш Путь хоть и уступает в скорости переноса, но куда более безопасен для всех, кто рискнёт им воспользоваться. Ведь ни для кого не секрет, что из каждой сотни случаев использования телепорта, два, как минимум, приводят к необратимым изменениям физического тела и разума. Так, что нам, благородные дроу, есть чем гордиться!

Сказано это было за три месяца до того, как сам создатель Пути и целая рота кавалеристов сгинула в сером холодном небытии. Ступив в открытый зев портала, они так нигде и не вышли. Случившееся тут же правдоподобно объяснили гнусными происками отвратительных поклонников кустарников, дубов и гербариев, не сумевших достойно перенести явных успехов своих дальних родичей в прикладной магии. Правда, ходили какие-то упорные, но не очень внятные слухи о том, что зазнавшегося изобретателя таким извращённым способом — сомкнув стены туннеля, — отправили на свидание с Грандиозным Тёмным Началом его менее талантливые коллеги-завистники. Но кто  в здравом уме поверит подобным измышлениям?! Разве что бестолковые людишки. Те, как известно, склонны верить в любую чушь, например, что Амальгея — круглая. Чтобы благородные дроу опустились до подобной гадости — устраивать техногенные катастрофы, — да ни за что, да никогда!!! Вот, к примеру, воткнуть в лёгкое отравленный стилет… со спины… Впрочем, и это клевета!

…Перед тем как шагнуть в колышущиеся марево то и дело озаряемое серебристыми сполохами, Шрам инстинктивно задержал дыхание и (вот глупость-то!) зажмурил глаза. Так и сделал несколько шагов в холодном киселе, а когда решил осмотреться, услышал игривое:

— Прибыли, котёнок, можешь меня отпустить, но если тебе вздумалось подержаться за меня (вот ведь язва!) ещё немного, я возражать не стану.

Вот это номер — проглядел всё, что только можно!

— …Примерно так оно всё и было, — со скрипом подобрался к финалу своей повести Розовощёкий Пух.

— Да-а, — несколько опечаленно протянул маркиз, — а я ничего этого не видел. Вот, хотя бы, тот же самый Путь! Может статься, что мне больше никогда в жизни им воспользоваться не доведётся, а я и понятия не имею, как он выглядит ни снаружи, ни внутри.

— А, не бери в голову, — махнул рукой алагарец. — Не много и потерял. Там жутко холодно, совершенно ничем не пахнет, то и дело всё расплывается и постоянно мельтешат какие-то зелёные бородатые карлики, точь-в-точь как наш Брегном.

— Чтоб ты пивом захлебнулся! — от всей своей мохнатой души пожелал великану зибильдарец.

Маркиз улыбнулся. Всё-таки приятно было снова оказаться среди своих.

— Интересно, — вдруг озаботился он, — а где Шрам?

Пух и Брегном как-то скованно переглянулись.

— Да он там, в большой зале с Фарузом и Шагурой совещается, — чуть помявшись, сказал бородач.

— Совещается? — насторожился цез Олатроон.

— Можно и так сказать. — Пух сосредоточил всё своё внимание на потолочной лепнине. — Не хотели мы тебя раньше времени беспокоить… э-э-э… но, раз уж так получилось… У нас тут обозначилась одна небольшая проблема.

Душа благородного зибильдарского дворянина, только-только начавшая расправлять крылья, вдруг сложила их и камнем ухнула в ледяную бездну всяческих гадостных подозрений.

— Что за проблема? —  ровным голосом спросил он.

*       *       *

Сумрачно, очень сумрачно было на сердце тёмного нобиля Кафта. И этот сумрак, казалось, ожившим мороком вползал в апартаменты главного «шершня» Дома Лилового Тумана. Дошло до абсурда — Кафт, как и все без исключения дроу не жаловавший яркий свет, приказал своему верному дворецкому внести дополнительные шандалы со светящимися кристаллами. Дворецкий, безусловно, удивился, но, прекрасно вышколенный, ничем своего удивления не выдал. Излишняя эмоциональность слуг Кафтом не приветствовалась.

— Чтό Синтаиш? — коротко спросил «шершень».

Дворецкий, провожавший высокого гостя до дверей, ответил  одним словом:

— Нервничает.

Скуластую физиономию Кафта «разрезала» недобрая усмешка.

— Пусть нервничает, и чем больше, тем лучше. Раздёрганные нервы не способствуют  мыслительной концентрации, что, в свою очередь, может привести к неверной оценке ситуации.

Впрочем, успокоиться и взять себя в руки, явно не мешало и самому Кафту. Игра, затеянная беспокойным авантюристом, и, по злой иронии богов, стоившая ему жизни в самый день триумфа, стала подрывать силы, его более удачливых союзников. Грызня между ними ещё не началась, но и единения уже не было. Никогда полностью не доверявшие друг другу мятежники (хотя дурацкая мода на доверие в среде дроу вообще не прижилась), теперь, после победы, стали поглядывать друг на дружку, мягко говоря, искоса. «А дела-то вот-вот пойдут вразнос!» — неожиданно подумалось озабоченному массой проблем «шершню». Казалось бы, откуда взяться подобной неоптимистической мыслишке в голове тёмного эльфа, фактически подмявшего под себя центральный город всех дроу? Вроде бы неоткуда: Тёмный Синклит, де-факто, перестал существовать; семьдесят процентов более или менее влиятельных Домов были вынуждены признать верховенство триумвирата, который был таковым только на пергаменте. После несуразно глупой кончины Хаташа, Первого Лучника Дома Призрачной Стрелы и вдохновителя заговора, влияние тёмных эльфов, связанных с ним родством или вассальной присягой уже не было столь значимым и ослабевало, буквально с каждым часом. Этому способствовали синхронные действия Синтаиша и Кафта. Не таковы простофили были эти уважаемые мужчины, чтобы не урвать кусок власти у растерянной верхушки пусть и союзного Дома.

Рассыпая дорогой табак, Кафт плотно набил трубку и нервно закурил. Кажется, пришло время для подведения кое-каких итогов. Итак, первое — оно же самое приятное, победа одержана, пусть и не безусловная, но победа. Второе — триумвират грозит вот-вот превратиться в дуумвират; и первая и вторая модели управления государством крайне не устойчивы и не долговечны. Третье — главы и старшины подавляющего числа Домов были вынуждены признать верховенство Кафта и Синтаиша. Вот только последним совсем не стоит рассчитывать на искреннюю преданность этих господ, она обусловлена лишь их временной слабостью. К тому же, кое-кому из влиятельных дроу всё-таки удалось улизнуть от убийц, посланных зачинщиками переворота с благородной задачей — на корню пресечь неповиновение и инакомыслие. Правда, число ускользнувших невелико, и наблюдается устойчивая тенденция к его сокращению, что не может не радовать. Но вот тут-то и встаёт во весь рост проблема ненавистного Дома Шелестящей Тени, сумевшего уйти из Асганиша практически в полном своём составе и увлекшего за собою более тысячи тёмных эльфов из дружественных Домов. Если до переворота этот распроклятый Дом можно было с некоторой натяжкой причислять к политическим середнякам, то после блистательно (именно так — блистательно!) проведённой ретирады, когда его нобилям, каким-то чудом удалось сохранить военные и финансовые резервы, Дом Шелестящей Тени автоматически становится грозным и могущественным оплотом сопротивления.

Трубка оказалась выкуренной до донника всего в несколько затяжек.

— Трафа ко мне! — выкрикнул Кафт и, к своему огромному неудовольствию, услышал в голосе истеричные нотки. — Кажется, мы породили чудовище, — прошептал «шершень». — Ещё есть время удушить монстра в пелёнках, но если не успеем… — И тут Кафт поступил совсем нелогично. Он, почти, радостно хлопнул в ладоши и широко улыбнулся. — А всё-таки я большой молодец, что не пошёл на поводу у Хаташа и других горлопанов и не прикончил милягу Ашгана. Сделать это можно в любой момент, но пока… пока стоит послать ему в кутузку пару кувшинов доброго чёрного вина и любимых им грибочков. И вообще проследить за тем, чтобы вражина не голодал.

По всему выходило, что хитроумный игрок Кафт только что прикупил себе очень сильный козырь. А против кого же он начал играть на этот раз? Дурацкий вопрос! Конечно против Дома Паучьего Сумрака и персонально против старшины мечников нобиля Синтаиша.

Дуумвират, ещё толком не сложившись, уже перестал существовать.

Явился Траф, как всегда обманчиво не собранный, вертлявый, наблюдательный, бесшумный. Между влиятельным аристократом и его самым ценным шпионом состоялась короткая, но очень содержательная беседа. После которой Кафт, в очередной раз, подивился поразительной схожести оценок сложившейся ситуации — своей, и этого беспокойного субъекта с глазами стремящимися разбежаться в разные стороны.

— Я только что имел удовольствие беседовать с нобилем Синтаишем, — не размениваясь даже на формальные приветствия, взял василиска за хвост более чем практичный «шершень». — Он ясно дал мне понять, что крайне не доволен исчезновением одной известной тебе дамы.

Траф молча кивнул, давая понять, что прекрасно понял, о какой именно даме завёл речь нервничающий Кафт.

— Где она может скрываться? Твоё мнение?..

И Траф без малейшего промедления ответил:

— В доме менялы Фаруза, что в Иль-Ахабе.

— Поясни, — коротко потребовал «шершень», скорее для проверки собственных логических выводов, нежели действительно стараясь уяснить ход мыслей своего агента.

— Больше ей деваться просто некуда. — Шпион  лучился уверенностью.

Оказалось — не без оснований. «Шершням», подчинённым непосредственно Трафу, удалось ценою немалых расходов и жертв установить точное число Путей, созданных Шагурой.

— Всего их было четыре.

— Сильна ведьма! — не скрывая своего восхищения произнёс Кафт.

— Очень, нобиль, очень. Вход, в один из них, она предусмотрительно перенесла из особняка в Асганише на свою виллу в горах. Будто предчувствуя, что в город… при определённых обстоятельствах, ей попасть не удастся. Так, собственно, и вышло. Ваши бойцы, нобиль, пленив Ашгана, заодно перекрыли его сестре все тропы, ведущие в город. И она воспользовалась единственным возможным путём отступления. Кстати будет сказано, что остальные три «червоточины» — шпион намеренно использовал этот термин, редко используемый тёмными эльфами, дабы подчеркнуть своё презрительное отношение ко всему Дому Шелестящей Тени, — были закрыты сразу же, после того как Асганиш покинули последние, из находившихся в нём ваших оппонентов. Совершенно ясно, что маги Дома были заранее проинструктированы на этот счёт и не стали дожидаться остававшихся на стадионе «проникающих в суть».

— Куда вели перекрытые Пути?

Траф пожал плечами:

— Установить не удалось. Просто не хватило времени.

Редкая неудача в профессиональной деятельности своего самого лучшего агента неприятно уколола Кафта. До последнего момента он в тайне продолжал надеяться, что его соглядатаям удастся выявить  места теперешнего нахождения вражеского Дома. Теперь эта надежда умерла. Что ж, зверя не удалось уничтожить сразу — печально, но не смертельно, потому что по-прежнему оставалась вполне реальная возможность обезглавить это чудовище. А там… Да поможет ему Грандиозное Тёмное Начало, ибо врагам предстоит столкнуться со всей мощью Дома Лилового Тумана и его верных сателлитов.

— Направление последнего Пути определено точно? — Кафт весь напрягся. От ответа на этот вопрос зависело очень многое.

И полученный ответ ничуть не разочаровал нобиля, подтвердив его догадки. Оказалось, что чародейка Шагура, по какой-то неясной причине после прохождения по Пути допустила непростительную ошибку, сразу его не захлопнув.

— Видимо не рассчитала силы и потратила всю магическую мощь, — разумно предположил шпион. И Кафт был склонен, с ним согласиться. — Наши маги зря свой хлеб не едят, продолжил Траф. — Они пробились сквозь защиту, наложенную на вход в пещеру, и сумели точно определить направление Пути прежде, чем его стены сомкнулись.

— Она всё-таки его закрыла!

— Да, нобиль. При этом заживо похоронив полтора десятка наших мечников. Их не жалко — они были не очень сообразительными, иначе не сунулись бы в магический проход, стены которого перестали мерцать — явный признак того, что поддерживающая их магия иссякает.

Кафт на некоторое время задумался, прикидывая в уме различные варианты последующего развития событий. Но возобновил беседу не со своих выкладок, а вернувшись к теме погибших мечников.

— Их врождённое слабоумие не умаляет их отваги и преданности интересам Дома, кои требуют всяческого поощрения. Я незамедлительно отдам распоряжение о финансовой помощи семьям погибших и посмертном награждении их самих. Глупость конечно несусветная, но раз я влез в большую политику, придётся соблюдать правила… хотя бы некоторые… хотя бы изредка. И деньги родственникам наших почивших  придурков, в смысле, наших героев, — будут вычтены из реквизированного имущества врагов нашего благородного Дома.

Далее разговор двух душегубов вернулся в строгое, деловое русло.

— Как ты думаешь, — задал риторический вопрос глава «шершней», — нобиль Синтаиш уже знает о том, где сейчас скрывается госпожа Шагура? — Траф пошёл нервической волной, которую часами репетировал перед зеркалом и промолчал, прекрасно осознавая, что сейчас Кафт беседует только с самим собою. — Конечно, знает. А если нет, то догадывается. А если не догадывается, то на него напал мозговой паралич. Но в это мне не верится. Итак, он — знает, — продолжил размышлять вслух хитроумный дроу. — Что же он предпримет?.. Будет тупо дожидаться, когда я, грешный, решу эту проблему и, тем самым, упрочу своё положение в… гм… триумвирате? Конечно же, нет! Он обязательно попытается обскакать меня, ведь ему тоже необходимы… ха… призовые очки. Значит… — он оборвал свою речь и вопросительно уставился на агента. — Ну, что скажешь?

После непродолжительного молчания Траф заговорил:

— Нобиль Синтаиш начнёт, а, скорее всего, уже начал, — действовать.

— Именно. Вот только особой деликатностью при решении подобного рода проблем ни сам Синтаиш, ни его присные, никогда не отличались. И тут возможными мне представляются всего два варианта. Вариант первый, и самый для нас нежелательный — Дом Паучьего Сумрака раскошеливается и нанимает целый клан ассасинов. В размахе нобилю Синтаишу не откажешь. Вариант номер два — старшина мечников, не мудрствуя лукаво, посылает по заранее проложенному Пути, а таковой наверняка имеется, и я склонен думать, что он не один, — в столицу силизийского султаната полсотни своих головорезов, дабы те, без затей, усекли прыткую дамочку на голову.

— Но в таком случае, — посмел прервать своего босса Траф, и был прощён, — неизбежны эксцессы с местным населением и властями. Силизийцы с большим подозрением относятся к большим группам наших соплеменников, увешанных оружием с ног до головы и не имеющих на руках султанского фирмана.

— И в этом я с ними полностью солидарен. Я бы тоже не пришёл в восторг, если бы на улицах Асганиша вдруг узрел вооружённую до зубов толпу силизийских башибузуков. Но это будут проблемы Синтаиша. Нас же они могут затронуть лишь косвенно. И, следовательно, подобный оборот дела нам только на руку. В любом случае мы поступим гораздо умнее.

И тут Траф удивил даже своего тёртого жизнью шефа, сказав буквально следующее:

— Прошу простить меня за дерзость, но ещё до беседы с вами, я, дабы не терять драгоценного времени, предпринял кое-какие шаги.

Кафт буквально впился глазами в окаменевшее лицо своего излишне инициативного подчинённого.

— Ну, — потребовал он жёстко, — я жду!

Вместо ответа, Траф взял со стола лист пергамента и быстро-быстро начертал на нём пару фраз. Озабоченный «шершень» принял из рук шпиона зашифрованную записку, бегло пробежал её глазами, ибо, обладая великолепной памятью, не нуждался в ключе, для составленного им же кода, и одобрительно улыбнулся.

Вот так на жизненном горизонте Мечей Короны, двух зибильдарских наёмников и благородной госпожи Шагуры замаячила неясная, расплывчатая фигура человека по имени Урпатий Многожёнец.

Глава 10

С самого утра этого, как обычно жаркого, дня, меняла Фаруз был не собран и не деловит, а скорее, рассеян и мечтателен. Подобное состояние духа было вовсе не свойственно холодному, жёсткому и расчётливому полукровке. Оттого и была ему самому в большую диковинку лёгкая дымка грусти ни с того, ни с сего окутавшая мир. Сегодня Фаруз был излишне сентиментален, что наложило особую печать на его облик. Движения великолепного фехтовальщика не приобрели излишнюю резкость или порывистость; Фаруз не утратил своей грации опасного хищника и в то же время он стал выглядеть более мирным, более человечным, если это слово вообще применимо к отпрыску благородной дамы происходящей из влиятельного тёмного рода и красавца эльфа с ярко выраженными криминальными наклонностями.

Получив ожидаемые вести из города-государства Асганиш о событиях, которые затрагивали его личные интересы, меняла понял, что подкралось то время, когда придётся полностью изменить свою жизнь. И для начала ему предстоит покинуть свой дом. Вот тут-то он и загрустил. Совершенно неожиданно оказалось, что вечный бродяга, интриган, мошенник и плут за время проживания в столице султаната успел одомашниться и даже пустить корни, рвать которые ему совсем не хотелось. Поэтому, прежде чем проинформировать госпожу Шагуру о новых неприятностях, поджидающих всю честну компанию, полукровка позволил себе побродить по собственному особняку в последний раз. Для менялы совсем не являлось тайной за семью печатями, что больше ему такой возможности не представится… во всяком случае именно в этом доме, здесь в Иль-Ахабе. А на счёт другого обиталища, которое он сможет назвать своим, сейчас гадать бессмысленно, ибо совершенно не ясно, будет ли оно вообще это самое обиталище.

Не слышно ступая по дорогим коврам, Фаруз любовался красочными эльфийскими гобеленами и картинами западных мастеров, тайно ввезёнными в султанат, где живопись, мягко говоря, не поощрялась. Меняла прикасался ладонями к великолепным колоннам, сработанным из северного малахита — огромной редкостью в здешних местах — и, поддаваясь необъяснимому чувству, отпирал золотые клетки, выпуская на волю маленьких певчих птичек. Если дом не сожгут, пичуги не погибнут от голода, прекрасно устроившись здесь же в саду. Полукровка остро пожалел о том, что не может выпустить в реку или озеро огромных радужных рыб, что обитали в большом круглом бассейне в середине, которого бил маленький озорной фонтанчик. Фаруз прощался с домом и с частью собственной жизни, каковая оказалась совсем неплоха. Меняле вдруг стало горько. Горько до того, что нестерпимо защипало глаза. «О, как проняло, — с удивлением немалым подумал крепко озадаченный Фаруз, — вроде ещё и в бега не пустился, а уже ностальгирую. Привык к размеренной жизни, разнежился». Меняла воровато огляделся — нет ли рядом всяких разных любопытствующих? — и только убедившись, что находится в одиночестве, смахнул с уголков глаз непрошенную влагу. Справившись с этим не привычным для себя делом, полукровка выпрямился, расправил плечи, добавил во взгляд огонька и здоровой наглости и твёрдым, почти строевым шагом направился в сторону малой янтарной залы, где его уже поджидали Шагура и этот, — как бишь его? — Шрам, кажется…

Переступив порог и прикрыв за собою двери, меняла Фаруз громко объявил:

— Господа, и, конечно же, дамы! — он слегка кивнул в сторону нобилитки. — Нам пора уносить отсюда ноги. Сегодня сей дом стал не безопасен. Завтра — он превратится в смертельную ловушку.

— Фаруз, — бархатисто промурлыкала Шагура на своём родном языке, — а почему ты обратился ко мне, употребив слово «дама» во множественном числе? — Всё-таки отказать тёмноэльфийской аристократке в выдержке было никак нельзя. Умела она сохранять самообладание и не впадать в панику по любому поводу.

— А, — махнул рукой меняла, усаживаясь на софе, — решил отдать дань дешёвой театральности. Не люблю официоза в делах. Да и пилюлю подсластить хотел.

Шагура поморщилась. Алагарец остался совершенно бесстрастным. Закалённый в боях ветеран был готов к любому развитию событий. С огорчением осознав, что его актёрские потуги не вызвали восторгов публики, меняла перешёл к сухому изложению фактов. Факты, никакой радости у слушателей не пробудили, но и почву у них из-под ног не выбили — не того калибра народишко, чтобы малодушно мандражировать.

— Значит, говоришь, обложат нас, как медведей в берлоге? — спросил Шрам, неотрывно пялясь на что-то, видимое только ему. Полукровка кивнул и передёрнул плечами. Ему сделалось как-то не по себе, потому как таинственное «что-то» находилось в дюйме от его макушки. — И должно произойти это печальное событие никак не раньше завтрашнего вечера? — Снова кивок. — Что ж так не оперативно? — с сомнением спросил Уланд.

— Ну, так я ведь тоже сложа руки не сижу, — несколько обиженно заговорил Фаруз.

И было это истинной правдой. Разузнав о планах враждебной стороны, между прочим, платя за информацию втридорога, — меняла предпринял кое-какие шаги и подёргал одному ему ведомые верёвочки, чтобы если уж не отвести беду, то хотя бы выиграть время.

— Синтаиша я давно знаю, — сказал Фаруз, — он излишне прям и нахрапист. Выжидать не любит и не умеет. Но в широте замыслов ему не откажешь. Да и силы всегда старается задействовать такие, что остаётся только за голову хвататься. Вот и в этот раз взял и заказал всех нас скопом целому клану ассасинов. Одного не учёл — у меня в этой среде подвязок куда больше, чем у него — агентуры. Я немного подсуетился. Разузнал, кому именно отдан заказ… Нас, кстати, особо уважили — послали сразу четверых!.. Уф, даже мороз по коже… Убедил кое-кого более не усиливать эту ударную группу и, в случае нашего успеха, не посылать по наши души — другую. Меня чуть на смех не подняли, когда я заикнулся о том, что нам улыбнётся избежать смерти от рук этих четверых, но… нас блокируют только завтра. Совсем откупиться от убийц мне не удалось. Это вообще никому не под силу, даже султану. У них там какой-то свой кодекс чести или тому подобная ерунда. Если уж взяли заказ — обязаны его выполнить, кровь из носу, иначе — позор всему клану. Но при правильном экономическом подходе, вполне возможно выторговать себе некоторые поблажки. Что собственно мне и удалось сделать. Но это только один аспект проблемы… Есть и другой. Тот, о котором я узнал только сегодня. Не скажу, что он несёт просто-таки неотвратимую угрозу для нас, но не учитывать его тоже нельзя.

И полукровка завёл речь о шести десятках головорезов из числа личной гвардии старшины мечников Дома Паучьего Сумрака. Подозрительный Синтаиш, не доверяя силизийским убийцам, решился на этот неразумный шаг, полагая, что Шагуре и её невольным союзникам никоим образом не удастся вырваться из двойного капкана. И разве мог предположить благородный нобиль, что некий алагарский дворянин, узнав о предпринятых им действиях из уст какого-то жалкого ублюдка, грязного выплодка великосветской шлюхи, улыбнётся почти радостно и произнесёт: «Дяденька изрядно переперчил своё блюдо и теперь обязательно поперхнётся».

Уланд Шрам, как и хлопотливый меняла, тоже не сидел сложа руки и теперь…

— Теперь нам нужно как следует всё обдумать, — сказал Фаруз и будто с разбегу налетел лбом на каменную стену, заметив тонкую усмешку на красиво очерченных губах такого непонятного человека по прозвищу Шрам.

Алагарец почесал кончик своего носа и во всеуслышание объявил, что, безусловно благодарен уважаемому меняле за своевременное предупреждение о вступлении в игру ещё шести десятков злых мужичков, скорбных невинной страстишкой к людоедству, но сушить голову над сложившейся ситуацией уже не имеет никакого смысла.

— Ибо, — продолжил дворянин, оставляя в покое нос, — я, как мужчина выдающихся в разные стороны способностей, всё обдумал, всё взвесил и… всё решил.

Уланд откровенно валял дурака, но выглядел уверенным и ничуть не обеспокоенным. Наглость бывшего раба оскорбляла чувства полукровки, но этот факт не смущал алагарского выскочку. Шрам не нравился Фарузу. И по всему было видно, что это чувство у них взаимно. Панцирный пехотинец не пытался это скрывать; сказать, что меняла очень уж маскировался, тоже было нельзя.

— И как же, позвольте полюбопытствовать, вы намерены разрешить создавшуюся проблему? — не без ехидства осведомился Фаруз.

Шрам громко хрустнул пальцами:

— Я твёрдо намерен покинуть сей негостеприимный городишко, — был дан такой предсказуемый ответ.

На что полукровка, сверкнув глазами, высказался в том смысле, что он, меняла, довольно долго прожив в обществе людей, пришёл к обоснованному выводу, — здесь он позволил себе взять паузу, в надежде на то, что зазнавшийся Шрам проявит интерес и начнёт расспрашивать мудрого Фаруза о сделанных им выводах. Уланд интерес проявил, но не к словам хозяина дома, а к хрустальной вазе, наполненной фруктами, что стояла на низком столике с изогнутыми ножками. Выбрав из неё самое крупное яблоко, алагарец впился в его бок крепкими зубами. «Хамло!» — подумал меняла, и, стараясь избежать надвигающегося конфуза, прервал затянувшееся молчание:

— Так вот, — заговорил он несколько нервно, — люди, в большинстве своём, не очень м-м… сообразительны и, зачастую, впрягают лошадь позади телеги.

Шагура, до этого внимательно и не без интереса наблюдавшая за пикировкой двух мужчин, вопросительно вскинула бровь. Шрам по-прежнему, с аппетитом жрал яблоко, чем несказанно раздражал полукровку. Пыхтящий, как огромный котёл, Фаруз вдруг со всей ясностью осознал, что совершенно напрасно полез в бутылку — этот человечишка далеко не прост, и, по всей видимости, действительно уже успел всё обдумать, состряпав какой-никакой план действий. И теперь излишне торопливый меняла вполне может остаться в дураках. Но, сказав «А» нужно говорить «Б».

— Для того чтобы покинуть город, — напористо заговорил полукровка, — сначала нужно выбраться из этого дома. Не так ли, господин Шрам?

— В точку! — последовал короткий ответ.

— И, разумеется, вы понимаете, что это нужно сделать скрытно и незаметно.

— Ага, — Уланд определённо надумал поставить рекорд лаконичности.

— Ну и как же вы предполагаете вывести отсюда такую уйму народа? Причём так, чтобы этого факта не заметили шпики противной стороны. Нет, дом, как я и говорил ранее, пока не взят в плотное кольцо, — вдруг зачастил меняла, — но это вовсе не означает, что он не находится под наблюдением ассасинов.

Алагарец слегка наклонил породистую голову, давая понять, что он подозревал нечто подобное. Фаруз начал горячиться.

— Так я во второй раз спрашиваю, каким образом вы рассчитываете незаметно вывести отсюда почти четыре десятка дроу и людей?

Шрам наконец доел яблоко и теперь искал место, куда бы можно было деть оставшийся огрызок; не нашёл и положил его рядом с вазой.

— Через подземный ход, — равнодушно ответствовал он и протянул руку за спелым и очень сочным персиком. — Ведь в этом роскошном особняке есть поземный ход?

Ошарашенный меняла подвигал острым кадыком вверх-вниз, с большим трудом сглотнул и не нашёлся что сказать. Конфуз состоялся! И откуда только этот пронырливый и крайне неприятный человек пронюхал о подземном ходе.

Собственно говоря, слово «пронюхал» в данном случае было не совсем точным. Уланд Шрам, поболтавшись в окрестностях дома, предположил, что тайный ход здесь просто обязан быть. Предположение оказалось верным. Достойный меняла проживал на окраине богатого купеческого квартала, совсем недалеко от рыночной площади. И алагарец рискнул сделать ещё одно предположение, что именно туда и должен выводить теоретически существующий туннель. В этом он тоже не ошибся. Ход, начинавшийся в опочивальне предусмотрительного полукровки, заканчивался в тесном подвальном помещении неприметной скобяной лавчонки, купленной Фарузом по бросовой стоимости и приносящей ему стабильный убыток в шесть золотых монет в год. Цена, которую достопочтенный купчина вполне мог себе позволить.

Не давая слегка обалдевшим слушателям прийти в себя и начать сыпать разными глупыми и даже неуместными вопросами, Уланд вбросил в заторможенные массы непреложный постулат, где-то, когда-то, у кого-то позаимствованный, и сейчас пришедшийся как нельзя кстати:

— Кадры решают всё!

Попробуй, опротестуй: хрен — не выйдет! Ну и дальше, раз уж принялся лупить, так добивай до конца:

— Особливо, ежели сиими кадрами вовремя пожертвовать!

— Под Брегнома закосить пытаешься? — насторожилась Шагура. — Так заруби себе на носу — не в жизнь не получится!

— Почто?! — округлил невинные очи Меч Короны.

— И под Пуха не работай, — под корень срезала алагарца вредная нобилитка. — По твоей лукавой роже без очков читается — пакость для нас приготовил.

От истины Шагура была не далека. Задумка Уланда предполагала разделение подчинённых аристократке сил. И сама она была поставлена перед не простым выбором: с кем ей продолжать своё опасное путешествие — с двумя десятками своих соплеменников или с четвёркой сорвиголов, не имеющих к её народу никакого отношения? Вникнув в истинное положение вещей, благовоспитанная дама осыпала ухмыляющегося пехотинца градом эпитетов, самыми мягкими из которых были: «Прохвост. Мошенник. Плут. Му…» Ну и так далее. Но вскоре холодный рассудок аристократки взял верх над ураганом чувств и водопад непотребных словес начал иссякать, и последним было «мизерабль» — видимо, что-то из тёмноэльфийского лексикона и на человеческом языке означавшее… всё то же, что было произнесено ранее. Обычно спокойный и уравновешенный Фаруз отдал дань восхищения явленному искусству декламации тем, что три раза… нет, даже четыре похлопал, не сказать в ладоши, а так, самыми кончиками пальцев. Алагарец же, бывший объектом несправедливых дамских нападок, блаженно улыбаясь, трескал персик.

Шагура вперила в наглеца гневный взор и спросила с умирающей в голосе надеждой:

— Не проняла?

— Не-а, — прозвучало простонародное, лыком отдающее.

— Тогда вернёмся к делу, — сказала нобилитка, героически подавив не прошенный вздох. — Как, господин Уланд, вы намерены спасти наши жизни? Только давайте так — побольше конкретики и поменьше воды.

Шрам присовокупил к яблочному огрызку персиковую косточку и по-деловому, изложил давно обдуманное. На словах всё выходило гладко и складно… впрочем, как всегда.

Дроу и людей, воинов, челядь и рабов, капризами богов оказавшихся втянутыми во всю эту передрягу, по замыслу алагарского стратега, следовало разделить на три достаточно многочисленные группы. Благо общее их количество позволяло сделать подобное. Затем, дав им соответствующие указания, направить в разные стороны, особо не шумствуя, но и не маскируясь слишком усердно. Панцирный пехотинец выразил надежду на то, что рубакам из Дома Шелестящей Тени известно место или места дислокации выше упомянутого тёмноэльфийского сообщества…

— Известны, известны… — буркнула нобилитка.

…А прислуге и невольникам менялы, отныне придётся существовать по мере собственного разумения. Фаруз тут же надулся, как мышь на крупу. Полукровку покоробило такое бесцеремонное отношение к его частной собственности. Однако по большому счёту наблюдательный резидент задумался по совершенно иному поводу, а именно: с какого такого великого перепугу нахальный алагарец, нагло проигнорировавший дважды повторённый менялой вопрос, стал так бойко балаболить после того, как тот же самый вопрос ему задала благородная дама Шагура? До икотки ужаснулся учинённой ему выволочки?.. Это вряд ли… Серьёзного мужчину, собственными ручонками сокрушившему хребет не самому хилому орку (да-да, наслышаны), едва ли устрашат вопли сесксопильной дамочки. Или всё-таки устрашат?..

Совершенно не интересуясь интеллектуальными потугами Фаруза, Уланд Шрам мерно и даже чуточку занудно гудел, доводя до сознания слушателей саму суть своей задумки:

-…Таким образом, неприятель будет вынужден распылить свои силы, чем не минуемо их ослабит. Да и неразбериха своё слово скажет. Сия капризная бабища вечно возникает не к месту и всё поганит. Но сегодня я заставлю её сыграть на нашей стороне.

— Подожди-подожди-подожди, — вдруг затараторила тёмная, да и витавший в облаках полукровка встрепенулся. — Ты сказал — сегодня?

Шрам только кивнул и продолжил, как ни в чём, ни бывало:

— Мы же, то есть вы, сударыня, естественно меняла Фаруз, — короткое движение подбородком в его сторону, — Пух, маркиз, Брегном, я — грешный и, видимо Лоурелла по подземному ходу добираемся до рыночной площади и…

— Сегодня, — заторможено повторила Шагура. — Но сегодня я не готова. Нужно собрать, вернее, купить столько вещей. Дорога предстоит неблизкая, а из Асганиша мы бежали столь поспешно, что я… Я просто не успела… У меня же нет ничего… Мне переодеться не во что!.. А возможности пробежаться по лавкам… Да кто бы мне её предоставил?! Нужно было Путь перекрывать… срочно… И вообще…

Шрам с Фарузом вдруг к ужасу своему осознали, что железная леди, в сражении не моргнув глазом истреблявшая врагов десятками, вот-вот расплачется. Легко лившаяся до сего каверзного момента речь панцирного пехотинца ни с того, ни с сего засбоила, сошла с выверенного пути и прочно увязла в ворохе совершенно не учтённых женских проблем.

— Опа, — мудрейше изрёк верховный стратег и слегка потускнел.

— Едрит твою!.. — обнаружился у него неожиданный союзник. Как оказалось, полукровка тоже только-только приблизился к осознанию голой жизненной правды. — И во что же мы будем обряжать достопочтенную госпожу Шагуру?

— На меня не пялься, — попробовал откреститься Уланд. — Я в этом доме не хозяин. А в своём личном гардеробе — даже если бы таковой и имелся — держать дамские шмотки, не приучен. Не то у меня воспитание.

— А кто у нас за главного?! — всерьёз огорошил алагарца меняла. — Вроде как с утра ты был. Вот и мозгуй. А то — «сегодня-сегодня»… Ты сначала о личном составе заботу прояви. Все ли накормлены? У всех ли подштанники выстираны?.. Пардон, мадемуазель. И есть ли сменные?..

Вот как раз сменных «подштанников» у нобилитки и не наблюдалось. Шрам начал было проталкивать в массы новаторскую идею о том, что удирать можно и вообще без порток, но наткнулся на абсолютное непонимание и отповедь, наполненную всяческими намёками:  не из личного ли опыта алагарский аристократ вывел столь глубокую мысль или это всего лишь плод его неуёмной фантазии? На секунду Уланду показалось, что земля уходит у него из-под ног. Но не таков был сержант Панцирной пехоты, гвардеец, герой и вообще мужчина из себя видный, что бы вот так, ни за грош, ни за копейку терять лицо в присутствии женщины, пусть даже и стервозной тёмной эльфийки.

— Бабские причиндалы… — галантно начал офицер, но был бестактно прерван капризной и въедливой дроу.

— Это у вас причиндалы, а у нас — корсажи, кружавчики, ленточки, оборочки, плоёные шемизетки, шляпки, дорожные чепцы, а так же — примите мои искренние извинения, благородные господа, за излишнюю интимность, — ночные рубашки, чулочки и подвязочки.

— Женские прибамбасы, — покорно поправился слегка обалдевший вояка, — мы приобретём, по ходу дела, на рыночной площади. Благо местные купцы торгуют чуть ли не до самой темноты. Честь им за это и хвала, спасителям! Да, ещё одно, времени у нас в обрез, так что с выбором нарядов вам придётся поспешить.

— Без ножа режешь, убивец! — тёмная заломила локти и закатила глаза.

— Я без ножа — это точно. А более полусотни злобного народу, что азартно охотится за вами… гм… в основном, за вами… оборужны по самое не балуйся. И по этой весьма уважительной причине, вам таки придётся поспешить с выбором шмотья. И это… глаза того… на место верните, не то не ровен час, собственные  мозги увидите, или что там у вас.

— Хам! — коротко выстрелила Шагура.

— Каков есть, — не замутив очей раскаянием, ответил алагарец и продолжил сухим деловым тоном: — Нам повезло — сейчас в Иль-Ахабе проходит выставка достижений гномского народного хозяйства и народу на базаре будет тьма-тьмущая. В толпе легче затеряться и, не привлекая ненужного внимания, добраться до оружейной лавки купца Куджи-Бабая.

— А к нему-то нам зачем? — удивился Фаруз. — По-твоему, в моей оружейной плохой выбор смертоносного железа? Обижаешь, начальник, право слово!

— Оружейную твою я уже посетил и гардеробчик, кстати, тоже, — Меняла возмущённо фыркнул: без ведома хозяина! Хотя, кто бы сомневался, что этот алагарский прохиндей туда заберётся. — Надо отметить, что в оружии ты разбираешься. Мы с Брегномом там немножко пошарили… с твоего позволения…

— Как раз без оного!

— Не цепляйся к мелочам. Кое-что для себя присмотрели. А вот одёжку по себе так и не подобрали. Разве что понабрали кое-каких тряпок маркиза обрядить. Сами же так и будем щеголять в обносках. И ничего — в магазин за штанами не просимся.

— На тебя какие ни надень, всё равно лучше выглядеть не станешь, дылда алагарская. — Шагура всё ещё не могла простить Шраму наложенного на неё бесчеловечного ограничения во времени, отведённого на священный ритуал шопинга.

На колкость асганишской аристократки Уланд обратил столько же внимания, сколько на фырканье Фаруза. Иными словами — нисколько.

— К Куджи-Бабаю мы пойдём не за ножиками и не за вечерними нарядами. У нас к нему интерес строго деловой: он нанял нас для охраны своего каравана, который выходит через западные ворота с заходом солнца. Будь многократно благословен бог торговли и алчности, под патронажем которого находятся местные караван-баши, не страшащиеся отправляться в дальнюю дорогу даже ночью!

Шагура, легко простив Шраму его неучтивость, взглянула на него почти восхищённо. Надо же, не только красавчик (охти-мне грешнице!), но и стратегического мышления не чужд. Всё продумал. Всё предусмотрел. Ох, не зря глаз на него положила и сисястую гладиаторшу из Фарузова дома изгнала в первый же день. А нечего на чужое зариться зенками бесстыжими и телеса заголять при всяком удобном случае! Э-э, подруга, о чём это ты?!. А ну в руки себя возьми и прими грозный, непреступный вид, как то и положено суровой дочери тёмноэльфийского рода. Грандиозное Тёмное Начало, вот уже до чего дошло!!!

Меняла Фаруз досадливо прикусил верхнюю губу слегка удлинённым клыком. Ну не мог он, гений шпионажа и дурно пахнущих финансовых афер, признать интеллектуальное верховенство алагарского солдафона.

Правда, спустя всего лишь час, ореол вокруг фигуры сержанта Панцирной пехоты изрядно поблёк. Шагура испытала горечь разочарования, а полукровка сумел восстановить самоуважение почти в полном объёме, после того, как алагарский зазнайка допустил совершенно непростительную ошибку, назвав имя купца на общем собрании обитателей дома.

— Какой болван! — процедил сквозь зубы Фаруз, даже не пытаясь приглушить голос.

В ответ Уланд Шрам равнодушно пожал плечами, чем несказанно удивил Розовощёкого Пуха, привыкшего к несколько иной реакции своего друга на прямые оскорбления.

— Достойный меняла чересчур подозрителен, — беспечно заявил Шрам и слегка покачнулся. В этот момент всем присутствующим стало ясно, что алагарец пьян если не в стельку, то очень близко к этому блаженному состоянию. — Если произойдёт что-то непредвиденное, Куджи-Бабай вывесит над своей лавкой синее полотнище, а если…

— Заткнись, идиот! — зло прошипел полукровка.

— …а если всё будет хорошо, — с пьяным упорством продолжил вещать разговорившийся недотёпа, — то полотнище должно быть белым. Так-то… — и бравый сержант очень таинственно подмигнул всем, кто его видел в этот момент.

Гламур мерк на глазах и окончательно потух, когда Уланд, громко икнув, выразил сожаление, что рядом с ним не будет Валькирии. После чего шипели уже двое: Фаруз не мог унять своё праведное возмущение, Шагура поливала кислотой имя ненавистной конкурентки:

— Валькирия… Ха!.. Валька, она, хуторская…

Печёнкой почувствовав приближение бури, Розовощёкий приобнял за плечи болтливого земляка и, без лишних церемоний, уволок его в комнату, подальше от взоров мечущей искры благородной дроу. Как только за приятелями захлопнулась дверь, Шрам легко освободился от медвежьего захвата верзилы и чудесным образом протрезвел.

— Вот теперь можно и выпить! — торжественно возвестил он.

От всей души похвалив сослуживца за проявленное актёрское мастерство, Пух, как и положено офицеру, не отказался от доброй чарки вина. А, восприняв толику божественного нектара и развалившись на огромных подушках, которые в этих покоях заменяли кресла и диваны, Розовощёкий завёл разговор о насущном… О том, что Флогрим ещё слаб и длительного перехода ему никак не осилить. Раны храброго маркиза толком не зажили, если откроются, придётся хоронить человека…

— А его жаль, — озабоченно высказался Пух.

Стряхнувший с себя личину беспутного гуляки Уланд заверил друга, что с маркизом всё будет в полном порядке. И тут же насторожился, прислушиваясь к глухому шуму из коридора:

— О, кажется, началось движение. Ну, значит и нам пора. Ты туесок с провизией собрал, проглотище?

Пух, ловя ушами невнятные звуки чужой беготни, вяло отмахнулся. Зачем, говорил этот жест, всё равно сожру провиант ещё до того, как выберемся из города.

Шрам только вздохнул, стало быть, опять ему совмещать должности отца-командира и кормильца-фуражира. Офицерская доля — ничего не поделаешь. Хотя Розовощёкий вот, тоже весь из себя правильный военный и в чинах от Уланда не на много отстал, а заботы ни о чём не имеет.

— Захребетник ты, Пушище, — уличил друга алагарец.

Тот немедленно округлил свои небесно-голубые детские глазёнки и даже спорить не стал. Легко поднявшись, чем всегда удивлял окружающих, человек-гора направился в оружейную. В хранилище Фаруза, конечно не найдётся доспеха, подходящего ему, истинному мужчине, так что придётся обходиться  добытым в подземелье. Но, вполне возможно, что у такого ценителя прекрасного, каков меняла, в закромах сыщется кое-что получше той железяки, какой сейчас владел непомерно большой детина. Шрам не собирался корить земляка за тягу к смертоносному железу, полагая её вполне здоровой и безобидной мужской причудой. Осушив до донышка вычурную посудину, изготовленную каким-то умельцем в виде драккара, он без сожаления отшвырнул её в угол и отправился на поиски зибильдарцев. Пришло время для похода на рыночную площадь, где всю честную, или не очень, компанию ожидал немалый сюрприз, приготовленный алагарским пройдохой.

…В Фарузову лавку, что скромнейше притулилась между мастерской шорника и цирюльней, все выбрались в пыли и паутине. Дамы брезгливо сморщили носики, и, стыдясь своего вида, робко выглянули на улицу через приоткрытую дверь, разузнать, много ли народу толчётся окрест. Оставшись удовлетворёнными увиденной картиной, обе эльфийки, тёмная и светлая, чуть повеселели; в этой части базара народу оказалось совсем немного. Всё-таки вечер — окончание торжища, время подсчёта барышей и убытков. Двумя серенькими невзрачными пташками они выпорхнули из сумрачной духоты лавчонки, напутствуемые раздражающим шёпотом гвардейского перестраховщика:

— Будьте здесь же через час, никак не позднее. Эх, надо было с ними хоть кого-то отправить, — запоздало спохватился Шрам. — Хоть того же Брегнома или, скажем, Максимия. — Последний персонаж, буквально напросился под начало к Уланду, не желая бросать службу дворецкого при меняле. Теперь он мялся в углу, снимая со своих оттопыренных ушей пыльные тенёта, и сдержанно вздыхал, то и дело, поглаживая объёмистое чрево. Пояс с ценностями таскает, догадался Меч Короны, но вслух сказал совсем другое: — А то ведь две женщины без мужского сопровождения на силизийском базаре… Как бы беды не стряслось. И дроу, как назло, в подземелье застряли.

Из лаза в полу показалась всклокоченная голова одного из двух тёмных эльфов, взятых Шагурой в качестве не то охранников, не то носильщиков. Скорее, всё-таки, носильщиков, ибо нагружены они были туесками со снедью, магическими атрибутами и лекарскими снадобьями сверх всякой меры. «Нелегко быть в подчинении у слабого пола, — пришёл к логическому выводу Шрам. — А ведь наши дамы ещё тряпичные ряды не прошерстили. Что же дальше этих бедолаг ожидает?»

— О наших бабёнках не кручинься, — басовито заговорил Брегном, стараясь согнать со своей обожаемой бороды ошалелого паука. — С ними, по доброй воле, токмо блаженный идиот сцепиться возжелает. Одна — магичка. Это самому распоследнему тупице ясно. Вторая — целительница из лесных эльфов. А они, всяк разумеет, в разных травках и кореньях зело сведущи. Ткнёт такая бестия тебя каким ни на есть шипом, хотя бы от кактуса Монто-Манто, и будешь всю оставшуюся жизнь гадить под себя жидко-жидко. Шипов же этих у Лоуреллы поболе  дюжины. Сам видел.

— А ещё что ты у неё видел? — с деланным равнодушием спросил цез Олатроон.

— Более ничего, — помрачнел бородач и стянул с головы предусмотрительно напяленный шлем, вдруг да в подземелье потолки низкими окажутся. — И сдаётся мне други, что шипы эти самые, не зря пред очи мои явлены были, дескать не распускал бы ты грабки, орёл молодой. Эх, нетути в жизни фарту, — вдруг посетовал коротыш. — Желал в унтера выбиться, так  к союзникам в полон угодил. Чувствами благородными к эльфийке воспылал. Опять облом приключился. И паук ещё этот в бороде запутался и, кажись, сдох от безысходности.

Под камнепадом необоримых несчастий зибильдарский молотобоец совсем сник и скуксился. Пребывая в неизъяснимой тоске, шлялся по тесной, заставленной чем попало лавчонке, то и дело, задевая локтями людей и дроу. Наконец, устав отругиваться от раздражённых попутчиков, Брегном причалил к подслеповатому оконцу, посмотрел в него и отвесил в изумлении челюсть.

— Глянь, братва, что за хреновина высится?! — рокотнул он, тыча коротким пальцем куда-то налево и вверх.

Все, кроме невозмутимого Шрама, кинулись кто к окошку, кто к дверям.

— Ого, и впрямь диво! — Пух сдвинул шлем на затылок. — Что ж это такое? Вроде как на летающий корабль смахивает. Видел его однажды. Неповоротливая посудина, дорогущая и магической энергии жрёт столько, что в воздух её только мощнейшим артефактом запустить можно.

— А где тебе такую диковину видывать довелось? — спросил, тёмный, как тюремный подвал, молотобоец.

— У папаши моего, одно время, подобная посудина в родовом замке пришвартована была, — брякнул Розовощёкий, повергнув этим признанием в лёгкий шок не только Брегнома и маркиза, но даже неэмоциональных дроу. — Чего уставились? Моему папаше летающая яхта была просто необходима. Как говорится — положение обязывало. Иными словами — к любовницам летать с особым шиком. Ну и просто для форсу.

У маркиза на языке тут же завертелся один очень-очень важный вопрос, но задать его он не успел, потому что заговорил Шрам:

— Конструкция эта именуется дирижабль…

— Дирижопль?.. — не расслышал Пух срамное слово.

— ДИРИЖАБЛЬ! — с нажимом повторил Уланд. — Гномское изобретение. И название тоже гномское.

— Название матерное, — заключил Брегном. — Хотя, чего ещё от гномов ожидать. Весь их мелкотравчатый род — одни сплошные хитроумцы, жадины, сквалыги и выжиги.

С подобной нелицеприятной характеристикой гномского племени были согласны все присутствующие. Особенно активно кивала парочка клыкастых тёмных эльфов, извечных гномьих конкурентов в сфере горных разработок и инженерно-конструкторских изысканий. Было бы большим прегрешением против истины утверждать, что дроу одерживали верх в вековечной борьбе с гномским родом-племенем. С этими мелкими пузатыми бородачами, непревзойдёнными рудознатцами и технарями, сколь-нибудь успешно могли конкурировать лишь их ближайшие родичи — дварфы, тоже не питавшие особой любви к носатым карапузам. По вредности характера гномы легко могли дать фору даже гоблинам. А это показатель, как ни крути!

Всё это сержант Панцирной пехоты, запустивший сейчас пятерню в отросшие волосы, естественно знал, но это его ничуть не волновало. Именно дирижаблем — гномским изобретением — собирался он воспользоваться, чтобы покинуть такой негостеприимный Силизийский султанат, чем обязательно должен был удивить членов своей команды, посланных по их тела и души наёмных убийц и… создателя оного воздушного судна. Коего, в виду чрезвычайной занятости, как-то не удосужился посветить в свои планы. Пока же Уланд Шрам поглаживал собственную шевелюру и терпеливо дожидался возвращения двух женщин. До конца отведённого им часа оставалось не более пятнадцати минут, но доблестный вояка от чего-то сильно сомневался в пунктуальности сексопильной дроу и её чрезмерно стройной спутницы.

— Брег, — обратился он к зибильдарцу, — сделай одолжение, оторви лупетки от летательного аппарата и пошарь ими по толпе: не видать ли где наших красоток?

Брегном послушно исполнил просьбу Шрама, которого, после сражения на арене и в лабиринте уважал больше собственного папеньки, естественно, никого не увидел и снова уставился на чудо гномского разумения и мастеровитости. Простоватому горцу подобная конструкция казалась мало, что не шедевром. Но и он через час с четвертью совершенно охладел к плавающему над торговыми рядами пузырю. Дроу задремали и потихоньку посапывали в пыльных углах лавчонки. Розовощёкий что-то жрал. Вот уж не удивительно! А Флогрим с Фарузом развлекались тем, что на спор пытались рассечь короткими тёмноэльфийскими мечами летающих по помещению мух. Меняла выигрывал, но не сказать, чтоб очень уж убедительно. И только Шрам прочно «приклеился» к оконцу, внимательно вглядываясь во всё более редких прохожих. Уланд прислушивался к шумам затухающего торжища и готовящегося к вечернему отдыху города. Он чего-то ждал. Но вот чего именно, в известность никого не поставил.

Дамы, естественно, опоздали. «Господи, всего-то на пару часиков! Нам простительно». Правда, занудливый алагарский аристократ истёр зубы в мелкий порошок. Но кого из женского племени могут озаботить мужские и потому такие незначительные проблемы? Вот приобретённый со скидкой плащик из лилового бархата!.. Ну что за чудо! А здесь этот бука нудит… И на наряды не смотрит, сволочь такая! Слушает чего-то. А чего слушать-то, когда…

— Ф-у-у, — шумно выдохнул Меч Короны. — Теперь пора. И очень быстро.

— А… — начала было Шагура.

— Бегом, мадам! — отрезал Пух, судорожно проглотив всё, что не успел прожевать. — Если этот парень поторапливает, значит, тому есть причина. Так что… — он пожал плечами. — Бегом, дамы, бегом.

Шрам уже успел покинуть лавку и мчался во все лопатки по направлению… к дирижаблю.

— Но, — заикнулась Лоурелла, — полотнище… Белое полотнище в другой стороне. Я точно видела.

Кто бы сейчас послушал глазастую эльфиечку… вот бы не долго прожил!

Мало, что, понимая, все кинулись за бесноватым алагарцем, который, не чинясь, расталкивал встречных локтями и плечами, а особо неповоротливых охаживал рыцарским кулаком по самым чувствительным местам. Шрам спешил, очень спешил, потому как почти одновременно с появлением в лавке двух поклонниц шопинга, он услышал отдалённый гул. Значение этого шума, из всей честной компании, пока мог осознать только он.

Дирижабль удерживали на месте четыре прочных каната, привязанных к вбитым в землю толстым шестам. С его борта свешивалась верёвочная лестница, по ней на твердь земную должна была спускаться немногочисленная команда. Это и был путь к спасению, заранее намеченный сержантом Панцирной пехоты. Он подпрыгнул высоко вверх и, подтягиваясь на руках, начал подниматься. Фаруз обзавидовался; он бы так ни за что на смог. Проклятый же алагарец ещё умудрялся выкрикивать команды, не прекращая подъёма.

— Пух, там четверо караульных!

— Я понял, — отозвался великан, хватаясь за вихляющуюся лестницу.

— Поторопись! — прозвучало сверху, одновременно со звоном стали. Шрам, не теряя ни секунды, ввязался в драку.

— Вот ведь неуёмный перец, — бурчал Розовощёкий, карабкаясь вверх. Выходило это у него далеко не так споро и грациозно, как у поджарого Уланда. — Погоди, не убивай всех, — добавил он мощи в голос. — Я уже почти… Я уже вообще… Да дай ты мне хоть забраться, забияка силизийский! Вот ведь до чего злобный парень. Ну и лети отсюда…

И силизиец полетел. Выбора у него, один бес, не было, коли Пух отправляет, то спорь, не спорь, а лететь придётся. Твёрдой оказалась земля. Дух вышибло напрочь. И даже что-то хрустнуло… во многих местах, но бедолага, подписавший контракт на охрану дирижабля с одним придурковатым гномом, остался жив. Он, и ещё один. Только второму повезло меньше. Рыбкой нырнув за борт воздушного судна, он столь неудачно приложился к швартовочному шесту, что забыл собственное имя и возомнил себя летунгом. При полном отсутствии крыльев и природной способности к полёту подобная мания чревата увечьями и безвременной кончиной. Но не будем о грустном…

Когда на борт поднялся последний из беглецов, ни одного из охранников там уже не было. А маркиз и полукровка, вдохновляемые командирским рыком Шрама, вдохновенно рубили толстенные канаты. По всему выходило, что обмороженный на весь ум алагарец собрался удирать именно на этом…

— И… — пискнула Лоурелла.

— Ой… — тихонько прошептала Шагура.

— Чтоб меня!.. — яснее всех выразился Брегном, когда взобравшийся на капитанский мостик Шрам дёрнул рычаг с самым большим набалдашником. Спустя вечность невообразимая конструкция скрипя, визжа и стеная, медленно, очень медленно повернула свой нос на запад, чем-то хрустнула и… полетела!

…Лоурелла проводила взглядом ненавистную рыночную площадь, где когда-то она была продана… Нет, об этом лучше не вспоминать! Неужели всё заканчивается? Рядом тяжко дышит влюблённый коротыш. Далеко на востоке и юге разгорается, какое-то зарево. Пожары? Но с чего бы?.. Ох, хоть бы эта посудина летела быстрее!

И тут…

— Якорь вам всем в уседнее место! Что происходит на моём корабле?!

Из капитанской рубки, не твёрдо держась на толстых коротких ногах, выбрался… гном.

— Ты кто? — не просёк ситуацию Брегном.

— Капитан Хугу, чтоб вам околеть!!! — прозвучал, всё объясняющий, ответ. — А ну вертай взад, салага! — рявкнул толстяк, и его короткий палец вытянулся в сторону приросшего к штурвалу Шрама.

Глава 11

Распалённое от дел дневных, дел праведных солнце нехотя, с ленцой улеглось на перину из расплавленного струящегося марева, чтобы бросить последний за этот день взгляд на хлопотливый и бестолковый мир, без особой благодарности принимающий его щедроты. Но мы с вами за весь мир не ответчики, верно? Пусть он там сам себе ко сну готовится, нас же ждёт не дождётся новая глава. Так не будем чрезмерно жестоки и сердобольно прекратим пытку ожиданием. Вперёд! Вместе с нашими героями главными и не очень!

В неказистой таверне, что скромнейше притулилась на перекрёстке торговой дороги и неизвестного просёлка, милях в пятидесяти от шумной столицы султаната, шло развесёлое гульбище. Гулял народ тороватый из далёких северо-восточных земель. Отмечали купчины удачные сделки и заливали зеленым вином горечь банкротства. Дело коммерческое — рискованное, тут всякое бывает. Но больше всех шумствовал рыжий крепыш к торговому люду касательства не имевший. По виду человек бывалый: росту невысокого, морда в шрамах, зубов комплект не полный.

— Я, — кричал, — гладиатором был. Да не абы каковским. Я в самой наилучшей бойцовской команде состоял. Именовалась та команда «Сморкачи»!

Тут загудел подвыпивший народишко, что твой рассерженный улей, ибо наслышаны здесь были все о почти невероятных подвигах столь быстро и широко прославившихся поединщиков. А из самого тёмного и пыльного уголка, где трудяга-паучок уже успел сплести свою ловчую сеть, остро глянули на говоруна узкие красные глаза. И горело в них что-то. А вот, что именно, того с первого раза понять было нельзя.

Встал из-за стола детина поперёк себя шире, ростом под притолоку, брюхо отвисшее широким алым кушаком перевязано. А за тем кушаком кинжал с лезвием в ладонь, не меньше. Длиною же… Вот сейчас из ножен вынет — все и увидят, и оценят. Взгляд у детинушки был мутный, а дыхание таково — свечку поднеси, таверна дотла сгорит.

— Из «Сморкачей», гриш, — выдавил сипло. — Это из каковских «Сморкачей»?

Хозяин заведения, печёнкой почуяв неладное, глазами и кивком велел двум здоровенным вышибалам присмотреть за буяном. Сам же дал себе нерушимый зарок более не жадничать, не скупердяйничать и нанять ещё двух-трёх парней, да оборужить их, ну хошь бы дубинами.

— А команда под названием таким была всего одна. — Рыжий не струхнул и вызов принял. — Или то тебе не ведомо, столб ты воротный?

— Хто-о? — сивушно выдохнул бугай.

— Ты ещё и глухой? — едко спросил «каучуковый» нахал. — Я, говорю, столб ты, воротный. Возле, которого собаки задние лапы задирают.

После такого-то обращеньица и самый кроткий взбеленится. Медведистый задира к числу кротких агнцев не принадлежал; более того — сам драки алкал. Вот тут-то клинок его кинжала белый свет и увидел. И свет увидел и собой всех поразил. Велик оказался ножик. Лезвие — матовое, без блеска, острое и тяжёлое. Длиною же — в локоть. С таким весомым аргументом, не токмо на человека, но и против хобгоблина выйти не страшно, ежели, конечно, тот пьян и безоружен. Однако крепыша нож не устрашил. Рыжий нахал даже с лавки не встал, только кружечку с брагою на стол поставил, повернулся эдак вполоборота и приглашающе улыбнулся, мол, подходи, не стесняйся. Здоровенный дурень, у которого вино разве что из ушей не плескалось, громко помянул срамные места оркского бога Дюп-Дюпа, Гомсеева близнеца и грудью попёр на ухмыляющегося наглеца. На роже нетрезвого скандалиста явственно проступило желание оставить от рыжего прыща мокрое место. Дружки громилы, а их насчиталось не менее пяти, поддержали вожака дружными криками. А один из них, видимо самый предусмотрительный, незаметно, под столешницей обнажил острейшее жало стилета, до той поры скрываемого в рукаве.

— Нету у тебя ни стыда, ни совести, — укорил разбушевавшегося пьянчугу, рыжий. — Вынимаешь ножик в честной кабацкой потасовке: разве это по-божески, или по-людски?

— Горло вскрою, ботало! — кровожадно пообещал бугай. Замахнулся кинжалом и… упал. Упал, непонимающе покряхтел и вдруг тоненько, жалобно заскулил.

— Что же это приключилось с забиякой, господа негоцианты? — ехидненько спросил дядька только что уронивший орясину. Глазом бесовским повёл и покатыми своими плечами задвигал. И глаз его был зорким и плечи, прямо скажем, не подкачали, тяжёлые, литые, борцовские. Да и сам он был опытен, а потому прекрасно осознавал, что это не конец заварухи, а лишь самое её начало вот и разминаться стал, кровь погнал по жилам. — А попался грубиян на любимый приём самого Уланда Шрама. Великий он боец, доложу я вам… Уланд Шрам, разумеется, а не этот, колченогий.

Двое вышибал, потеряв из виду обозначенную хозяином цель, остановились и принялись неуверенно топтаться на месте, не зная, что предпринять. За то на месте не засиделся ушлый обладатель смертоносного стилета. Не слышно ступая мягкими сапожками по опилкам, устилавшим пол, он начал приближаться к разглагольствующему крепышу.

— Именно он, этот мудрый алагарец, втолковал мне, — вещал рыжий, не замечая перемещений врага, — всю эффективность и полезность удара ногой по колену. А ну отдай ножик, невежа! Тебе он теперь без надобности. Не хочешь?.. Ну и зря. Придётся тебе запястье сломать… Не ори и не выпучивай зенки. Хороший кинжал… Опа!

Мирно бубнящий и, казалось, ничего вокруг не видящий мужчинка, стремительно обернулся, отбил, нацеленный ему в спину удар стилета и тут же придавил его к столу лезвием трофейного кинжала.

— И сам ты хам! — продолжил воспитательную беседу бывший гладиатор. — И друзья у тебя такие же.

Не готов был несостоявшийся убийца к такому поведению балаболящего зазнайки. Он даже слегка растерялся и вовремя не сообразил, что его пальцы прочно прижаты рукоятью стилета к плохо оструганным доскам. Потом, конечно собрался с силами, рванулся, но время… Время-то было упущено. Не надо быть умником семи пядей во лбу, чтобы сообразить — в таком серьёзном деле, как поножовщина, промедление грозит вполне прогнозируемыми неприятностями. Стремительно распрямляя тугой торс, рыжий крепыш выкинул вверх свой левый кулак с лёгким сердцем отправляя его на пылкое свидание с нижней челюстью душегуба. Хрясь!

— А не делай людям каку! — было последнее напутствие «сморкача» обомлевшему выпивохе.

Прежде чем померкнуть на очень долгое время, мир в глазах обеспамятевшего мстителя окрасился самыми невероятными цветами. До сей поры, он и не подозревал, что действительность может быть столь красочной. Почему-то именно сейчас ему очень захотелось жить. Потом откуда-то стал наползать противный багровый туман. А затем, некий неизвестный доброхот, взял и своей волей прикрыл все ставни на окнах таверны, не удосужившись зажечь ни единого факела. Ноги, обутые в щегольские сапожки, оторвались от пола. Их непутёвый обладатель совсем не грациозно перемахнул через стол и послушно затих под подоконником. На его светло-зелёных в жёлтую полоску штанах появилось и стало быстро расползаться тёмное пятно.

— Ещё одно вещественное доказательство моей исключительной правдивости. — Крепыш с видом знатока оглядел добытый стилет. — Какая, однако, презабавная зубочистка. В хозяйстве непременно сгодится. Так вот я и говорю, — в «Сморкачах» числился некто Брегном-зибильдарец. По праву числился, — не по знакомству с начальством. Вот его-то стараниями, ваш покорный слуга, сумел освоить столь действенный удар. Нам, людям невысоким, тоже выживать надо. А уж, коли выжили, так тую жизнь оберечь, как-то требуется. Что же касательно до моего умения обращаться с всякими колющими и режущими предметами, то к этому у меня самого был и есть замечательный талант. Однако и он без огранки и шлифовки не был оставлен. И к этому делу не побрезговал приложить руку свою сам маркиз Флогрим цез Олатроон. Да не канет имя его в веках! Так-то, господа торгаши, надеюсь, теперь среди вас не найдётся охотников проверять правдивость слов моих?!

— Зря надеешься, дюйм обрезанный! — вдруг заорал один из четверых, оставшихся не у дел приятелей скулящего в опилках задиры. — А ну, робяты, намнём бока бахвалу всем скопом, чтоб неповадно ему было измываться над честным купечеством и сокрушать безобидных людёв.

Знающие люди поймут, а прошедшие через подобное оценят: четверо на одного — это уже серьёзно, тут байки травить некогда, только успевай, поворачивайся. Но видимо в этот раз непредсказуемые боги решили сыграть на стороне рыжего хвастуна. Всё ж таки он правду молол языком своим, так почто не пособить человеку? Один из нападавших, явив товарищам излишнюю ретивость, неловко толкнул локтем вышибалу. Тому, стерпеть подобное неуважительное обращение не позволила профессиональная гордость и с криком: — «Раз шары залил, так, думаешь, всё можно?» — добрый молодец врезал в ухо неуклюжему торгашу. Человек торговый оказался парнем стойким и, послушав пару секунд мелодичный звон в своей голове, решил отплатить оскорбителю той же звонкой монетой. И задуманное ему удалось…

Вот после этого пошла настоящая потеха — хоть святых выноси!

Второй вышибала, незаслуженно обделённый вниманием публики, не поленился сгонять до кухни, выбрал там сковороду потяжелее и стал ею напоминать о своём реальном присутствии всем, кто не успел вовремя увернуться. Кто-то перевернул стол. Какому-то счастливцу досталось по голове единственным в заведении табуретом. А здоровенный бугай, чертами лица сильно напоминавший неопохмелённого тролля, взялся за скамью и с её помощью, начал доходчиво втолковывать двум силизийцам, с которыми до того резался в кости, что мухлевать можно с кем угодно, но не с ним. Хозяин таверны не потерпел такого варварского обращения со своей мебелью и, проорав что-то призывное в сторону заднего двора, схватил большой половник и воодушевлённо стал вносить свою лепту в коллективный разлад. Из кухни в общую залу вырвался дородный повар, а с заднего двора, на зов разлюбезного работодателя заявился потный дровосек и свалка начала приобретать эпический характер. А в центе всего этого безобразия, безвозмездно даря людям, избыток собственного веселья и жизненных сил, волчком крутился рыжий крепыш. С уже расквашенным носом и рассечённой бровью он не терял куража и присутствия духа, весело щерился, довольно покрякивал и, даже, умудрился приложиться к чужому узкогорлому кувшину с вином. Винцо оказалось так себе. Да что там: дрянь было винишко! К тому же из-за своего бездумного ухарства рыжий отхватил великолепную помордасину, такую, что даже покачнулся. Да и упал бы, не окажись на его счастье рядышком стеночка. А вот от кого персонально прилетел ему в рожу столь горячий привет «сморкач» понять не сумел. Разбираться «что», да «как» бывший гладиатор не стал, — тоже была охота, — просто влепил кулак в первую подвернувшуюся физиономию, чем и остался, весьма доволен. Он ещё успел осознать, что выкидывает кого-то орущего благим матом в двери, сожалея какой-то частью сознания о том, что бросок пришёлся не в окно. Вот было б здорово!.. Потом цельная картина реальности рассыпалась на очень-очень мелкие фрагменты. И снова сложилась в единое целое примерно через полчаса.

Придерживаясь обеими руками (всё-таки заштормило!) за перевёрнутый на попа стол, крепыш осмотрел зал замутнённым оком и с чувством превосходства осознал — на ногах он остался один. Остальные посетители таверны теперь служили заведению модерновым декором, украшая собственными телами в позах разной степени живописности пол,  подоконники, барную стойку и, даже, потолочные перекладины. Треснувшая пополам дверь сиротливо висела на одной петле, а поперёк порога недвижимо и монументально валялся, какой-то косматый мужчина без сапог.

— Во-от, а ежели б сего дядю швырнул  Пух, то её бы здесь совсем не стояло, — пробормотал триумфатор, оглядывая устоявшую дверь с некоторым неудовольствием. — Инда и так славно! — смирился он с этим фактом. — Всё ж таки успехов Розовощёкого мало, кто способен достичь. И вообще — нет предела совершенству, но стремиться к нему надо!

Он протёр кулаком подбитый глаз и насмелился оторваться от подпирающей его мебели. И только теперь разглядел, что кое-кто, как и он сам способен передвигаться на своих двоих. Сразу как-то неприметилось, поскольку иные художества внимание отвлекли. Это ведь тоже своего рода рукоделие и, даже, можно сказать, искусство против такой массы народу биться и выстоять. Как на дело лап своих здоровущих не полюбоваться и чувством прекрасного не насладиться? Душа-то гладиаторская, она тоже живая и высокого эстетизма не чужда. Обводил вот единственным зрячим оком (второе заплыло надёжно, без щёлочки) место побоища и впёрся им в… КРАСНЫЕ ЛУПЕТКИ природного дроу!

— О! А ты, немочь бледная, откель взялся? — спросил рыжий, высматривая хоть что-то увесистое. Стилет с кинжалом с боем добытые, в бою и посеял. Никто ведь подобного оборота ожидать не мог. Каким мусорным ветром синюшного сюда занесло?!

Дроу подошёл без стеснения и робости. Близко подошёл. Потом скинул с головы капюшон серого дорожного плаща и внимательно вгляделся в лицо человека.

— Чего пялишься? — не удержался тот. Не было у него горячей любви к этому народцу. Да и странно было бы, окажись по-другому.

— «Сморкач»! — вдруг радостно вскрикнул тёмный. — Истинно — «сморкач»! Я же все ваши выступления видел, начиная с самого первого. Ни единого не пропустил. Смело могу утверждать: таких бойцов стадион ещё не знал — точно!

Рыжий, не �