Любил дед Антон в баньке париться, иной раз трижды в неделю туда наведывался. Едва засобирается, супруга его, Агриппина Ильинична, браниться начинает: — Вот повадился-то, окаянный! Сколько денег на эту баню тратит? — Ты, бабка, не шуми, — тут же парирует дед Антон. — Лучше носки чистые мне положи. Я ведь на свою пенсию хожу — раз, и все время чистый — это два. А деньги-то тебе к чему? Шубу, что ли, покупать? Так у тебя пальто с каракулем есть, век его не износить. А еще пять пар обуви. — Да ладно тебе, — вроде успокаивается бабка, — смотри там, не запарься в конец. …В ту среду денек выдался ясный, солнечный и теплый. Вышел дед на улицу — благодать, красота, свежий снежок под ногами поскрипывает. Идет старик себе, жизни радуется. А тут ворона откуда не возьмись, и давай себе талдычить по вороньему: — Кар да кар… — Ты что это тут раскаркалась? — возмутился дед Антон. — Баню, что ли, мне хочешь испортить, беду каркаешь? Махнул рукой на ворону, та и отлетела в сторону. Присела на другом дереве и поглядывает на деда, что это он дальше делать-то будет. А дед уже кричит соседу: — Эй, Максим, пошли в баню. Сегодня среда, пар сухой будет. Максим, мужик лет сорока, тоже уважал хорошую баньку и потому сказал: — Сейчас догоню. Народ у бани уже томился и живо о чем-то спорил. Максим и дед Антон прислушались. — Ты, Петр не замечал, как в нашей бане инопланетяне моются? — шутливо спросил Степан. — Да ну, кто их видел-то? — Да вот Иван, говорят, видел в парилке. — Ну, Иван… Этот такого с похмелья наплетёт… — Да нет, — вмешался в разговор солидный мужчина в очках, — это не инопланетяне, а иностранцы прилетели на презентацию фирмы «Зингерс». Вот они-то и мылись в нашей бане. — Да ну, — возразил дед Антон, все это время, прислушиваясь к разговору, — сколько раз хожу, а что-то сроду никаких иностранцев не видел. Уж их-то я бы в раз узнал. А Иван заспорил: — Вот вам крест, видел их. Ну вот как вас сейчас. Четверо их было инопланетян-то. Зашел я тогда в парилку смотрю, а они там сидят. Один черный весь, а глаза белые-белые… Я, понятно, быстро оттуда вышел, ничего понять не могу, а только глаза вот жжет… — А ты примочки сделай, — посочувствовал дед Антон, — слышал, чаем свежим шибко помогает. Оглянулся тут дед, а рядом негр. Ну, прямо натуральный негр. Это же надо, какой черный-то, подумал дед Антон, и зачем ему мыться, все равно ничего не видно… — Ну вот, — прошептал рядом Максим, — говорили же, что иностранцы прилетели, а вы заладили: инопланетяне, инопланетяне… Негр как зашёл в парилку, так пропал. А дед Антон так на этот случай рассуждает: — Человек привык в Африке к жаре. А у нас тут Сибирь-матушка, вот и сидит в парилке, отогревается. Подошло время и ему в парилку идти. Заглянул туда, негр на полке сидит, черный весь, блестит, только белки глаз сверкают. Жар кругом, а ему хоть бы что, лепечет что-то по-своему. Тут еще один мужик в парилку зашел, здоровенный такой. И давай веником махаться. — Да ты что, — взмолился дед, — руки, ноги жжет! — А ты рукавицы и шапку надевай, — ответил верзила и полез на полок. Не выдержал дед и вышел. А следом — негр чуть живой, и сразу в раздевалку. Дед за ним, интересно поговорить. — Ну, что, русский мужик тебя в парной осилил? — Карашо, — отвечает негр, — рус Иван Африка не живот. Не понял дед, при чем здесь живот, хотел, было еще поговорить с негром про жизнь, да тут Максим подошел. — Пошли домой. Старик не стал перечить. Быстро собрался. А негр вновь в парилку ушел. По дороге долго молчали. Каждый думал о своем. — Вот ведь штука какая, — рассуждал вслух дед Антон, — какое совпадение. По дороге в баню я встретил черную ворону. Она-то и накаркала мне негра в бане. Я ведь в первый раз негра вижу. Разговорился с ним, интересно же, а ты вот помешал. Максим промолчал. Так и дошли до дома. …А вскоре дед захворал простудой. Врача вызвали. Тот послушал старика, выписал таблеток разных и сказал: — Хрипы в груди есть, надо соблюдать постельный режим, ставить горчичники. Бабка Агриппина за переживала, ласковой вдруг сделалась: — Антоша, тебе что-нибудь принести? — Соседа позови, — ответил дед Антон, а когда тот пришел, все про баню расспрашивал: как там, в бане-то? Кто приходил? Прошел месяц. Агриппина деду банки, горчичники ставила, таблетками поила, а болезнь все не хотела уходить из старческого тела. Как-то зашли мужики знакомые: — Пошли, дед, в баню с нами. Старик засобирался, Агриппина давай отговаривать: — Куда ты, такой больной? — Может, поможет, вот возьму масло пихтовое, натру грудь прогреюсь, на парюсь… Должно же помочь. В бане дед решил париться по-особому. Намазался мазью, надел шапку, рукавицы, валенки с калошами, взял березовый веник, было, пошел уже в парную, да мужики остановили: — Ты что, дед, тронулся? Валенки-то хоть сними. — Да ноги жжет мне. Валенки все же снял. В парную пришел, полез на полок, а все почему-то от него шарахаются. Кто был в парной, выбежали. Кто от вида старика, кто от странного запаха, исходившего от него. Один цыган остался. Принюхался к старику и говорит: — Запах знакомый. Я такой мазью кобыле раны смазываю. — Да ты что! А как она называется? — заволновался вдруг дед Антон. — Дегтярная. Осмотрел себя дед Антон и ахнул. Мазь расползлась по всему телу. Уж на что у цыгана кожа темная, а у деда еще темней, ну прямо, как у того негра, стала. — Видать перепутал я мази то, — сообразил дед и давай скорей отмываться. Парилку мужикам пришлось проветривать и отмывать. На деда напустились: — Ты что, старый, совсем из ума выжил! Давай домой иди. — Да не могу я, — ответил старик. В бане его разморило, совсем ослаб. Мужики помогли ему до дому добраться. — Ой, душной-то какой! Вот наказание-то, — запричитала Агриппина. — Зато куда хворь делась, — парировал дед, — видать мазь помогла. — И то правда, — согласилась старуха, — вот и хорошо, вот и хорошо. …Дед и впрямь на поправку пошел. Чуть полегчало, — опять в баню засобирался. Он и сейчас туда ходит, только мази не путает. |