Как я нарушал государственную границу, или «наши люди» всюду

1

Эта забавная история произошла со мной, студентом Казанского университета, на каникулах в августе 1981 года. Захотелось новых впечатлений и я ещё зимой взял в профкоме университета путёвку в Туркмению на двадцать дней: по десять дней на Фирюзу и столицу Ашхабад.
Сначала мы остановились на турбазе в посёлке Фирюза — ухоженном курортном местечке в живописном ущелье Копетдага, которое находилось километрах в пятидесяти от Ашхабада. Название «Фирюза» произошло от туркменского слова «певризе», что в переводе означает «бирюза». Драгоценный камень. Турбаза действительно казалась драгоценным вкраплением в мрачноватых, серых нагромождениях скал, почти лишённых растительности. Копетдаг, как считают геологи, молодое горное образование, порода скал сильно крошилась.
В нашей группе собрались представители разных городов. Нас, казанцев, оказалось шестеро: я, Ринат Ахунзянов, перешедший на 5 курс физфака КГУ, две молодые сотрудницы физфака, подруги Лариса и Лузия да супружеская пара Неля и Салих. Мы сдружились, проводя время в вылазках на природу, в играх в настольный теннис и прочих развлечениях, как обычно бывает на отдыхе. Чуть позже к нашей компании прибился азербайджанец Алик (на самом деле его звали Шахид) — воздыхатель Лузии.
Ринат добирался до Ашхабада самостоятельно, через Баку: захотелось, говорит, посмотреть попутно столицу советского Азербайджана, которая ему очень понравилась. Запомним это обстоятельство.
Недалеко от базы, почти сразу за посёлком, начиналась первая полоса границы — заграждение из колючей проволоки с наблюдательными вышками. А сама государственная граница СССР проходила южнее, до неё — ещё километров тридцать. На «первой полосе» никого не было. Кое-где в ограждении зияли дыры. Мы свободно пролезали под колючей проволокой, забирались на вышки, фотографировались. Словом, этот рубеж мы воспринимали как некую формальность. Скорее всего, она служила лишь напоминанием о близости государственного рубежа. Далее простирался беспокойный Иран, в котором совсем недавно, в 1979 году произошла исламская революция. Замечу, что для посещения Фирюзы и Ашхабада требовался специальный пропуск в приграничный район, который оформлялся вместе с путёвкой ещё в Казани.

Первые десять дней отдыха пролетели незаметно. На высоте, в условиях горного микроклимата, августовская жара почти не утомляла. Но когда мы переехали в Ашхабад… Да, товарищи дорогие, столица пустыни Каракум (в переводе с туркменского «чёрный песок»), жаркое дыхание которой мы ощущали постоянно, оправдывала своё название: в небе — почти никогда не заслоняемое облаками солнце; на земле — раскалённый асфальт и выхлопы тысяч автомобилей, снующих по городу. Разместили нас в гостинице «Турист», мы с Ринатом поселились вместе. От жары в номере спасал кондиционер.
За пару-тройку дней мы изучили столицу советской Туркмении — зелёный, уютный, небольшой городок с широкими современными улицами. Особой старины мы там не увидели: жестокое землетрясение 1948 года полностью стёрло город с лица земли, и столицу отстроили заново, стилизовав архитектуру новых зданий под восток.
История Ашхабада, как и многих других городов Средней Азии, начиналась с укреплённого поселения, возведённого русскими в XIX веке. Позже оно утратило своё оборонительное значение, превратившись в захолустье. Новую жизнь вдохнуло строительство железной дороги. Город стал бурно развиваться. Приехало много людей из Средней Азии, и из России. А когда была образована Туркменская ССР, Ашхабад стал её столицей. В 1910 году там была похоронена великая Вера Комиссаржевская, умершая от чёрной оспы, эпидемия которой, к несчастью, пришлась на время её гастролей. Могила великой русской актрисы стала местной достопримечательностью, несмотря на то, что позже прах Комиссаржевской перезахоронили на родине, в Тихвине.
Мы побывали на грандиозном, полном изобилия городском Текинском рынке с незабываемыми развалами шикарных туркменских дынь. На фабрике ознакомились, как вручную ткутся знаменитые восточные ковры: искреннее восхищение вызывали отточенные, доведённые до автоматизма движения рук вязальщиц узелков.
На центральной площади города мне очень понравился первый в Средней Азии памятник Ленину, возведённый вскоре после его смерти. Восхитило не само изваяние вождя — оно было маленьким и незапоминающимся — а постамент, выложенный плиткой, повторяющей орнамент туркменских ковров. Позже, после развала Советского Союза памятник Ленину демонтировали, а его место заняла огромная статуя первого президента Туркменистана Сапармурата Ниязова-Туркменбаши, которую отлили из золота. «Алтын-президент», указуя царственной десницей на солнце, двигался вместе со светилом, благодаря особому механизму.
Помимо экскурсий по городу, нам показали руины бывшей столицы древнего Парфянского царства и подземное Бахарденское озеро. Однако, где бы мы ни были, нас безжалостно иссушало «белое солнце пустыни». А в окна гостиницы заманчиво глядели зубцы гор Копетдага, постоянно напоминая нам, как было комфортно в Фирюзинском ущелье. О-хо-хо… И у нас с Ринатом возникла мысль сходить в горы, освежиться.

2

И вот ранним утром, часиков в пять мы двинулись в южном направлении, в сторону манящих гор, надеясь дойти до заветной цели часа за полтора-два, пока не началось пекло. Интересно, что горная цепь вставала прямо из равнины полупустыни — смена характера местности была очень резкой.
Сразу за оазисом столицы начался унылый серо-желтый пустынный пейзаж — ни одного населённого пункта мы не заметили. Встречались лишь редкие саксаулы, верблюжья колючка и повинующиеся ветру, кочующие сухие мотки перекати-поля. Попалась навстречу отара овец с пастухом — мы поприветствовали друг друга.
За плечами у нас висели рюкзачки с запасом воды, еды, Ринат прихватил с собой фотоаппарат и, на всякий случай, большой складной охотничий нож. Из документов мы взяли лишь гостиничные пропуска.
Протопав почти два часа, мы вплотную приблизились к горам — солнышко уже начало упрямо набирать силу. Но что там за тёмная ровная каемка вдоль всей цепи гор? Чем ближе мы подходили, тем отчетливей угадывалось — это, похоже, «колючка» первой полосы границы. Точно! Но ничего: ведь это, как мы знаем по Фирюзе, всего лишь бутафория. Зато сразу за ней — такая зовущая, уютная тень и прохлада гор. Мы пошли вдоль столбов с колючей проволокой и, щупая ее, подыскивали брешь. Контрольно-следовой полосы, понятное дело, нигде не было видно. И вдруг, как гром среди ясного неба: «Стоять!» Откуда взялся вооружённый «калашами» пограничный наряд численностью в личный состав отделения мы не поняли.
— А, здорóво, ребята! Службу несём? — Серьезности ситуации мы не почувствовали. Но пограничники даже не улыбнулись. Один из них, сняв с плеча Рината рюкзак, заглянул внутрь.
— Ты чего полез, как в свой? — выразил недовольство хозяин поклажи.
— Молчать! — последовал ответ.
— Нет, ребят, серьёзно: вы чё, в самом деле?!
— Следуйте за нами!
— Хорошенькие дела! Ну, ладно, пойдём.
Мы по-прежнему были уверены в том, что нас разыгрывают. После получасового марша мы прибыли к огороженным зданиям с символикой погранвойск. Застава. За всё время следования «погранцы» не проронили ни слова.
Нас провели в одно из зданий и развели по разным комнатам. Что мне сразу не понравилось, — всё делалось молча. В комнате, куда меня завели, я увидел офицера в звании майора. Он, сняв фуражку с ярко зелёным околышем, молча указал мне место у стола и положил передо мной листок бумаги и ручку.
На листочке было напечатано: «Анкета нарушителя государственной границы СССР». Ничего себе! Похоже, игры действительно кончились.
Я удивленно спросил:
— Товарищ майор, Вы что, серьёзно? Какой я — нарушитель границы?
— Заполняйте, я потом всё объясню.
Помимо обычных анкетных вопросов на обороте листа шёл главный раздел: «мотивы пересечения государственной границы СССР». Там я постарался доходчиво изложить и про сбившую с толку фирюзинскую первую полосу границы, и про измучившее нас в городе «белое солнце пустыни», особо акцентируя, что никаких намерений нарушить границу у нас не было. Указал и то, что никаких инструктажей с нами в Ашхабаде никто не проводил. В общем, уложился на одной страничке.
Ну, думаю, сейчас нас должны отпустить — пограничники не могли не видеть, что мы обычные студенты-балбесы. Глядишь, и до города подбросят, жаль только, что горам придётся «сделать ручкой». Однако майор не торопился и, внимательно изучив мою писанину, спросил, есть ли какое-нибудь удостоверение личности. Нет, отвечаю, только пропуска в гостиницу «Турист» с указанием имени и фамилии. Потом он начал расспрашивать, на каком курсе я учусь, на каком факультете, что изучаю, как добирался до Ашхабада, встречался ли с кем-нибудь по дороге сюда, и кто нас знает в тургруппе. После этого, попросив вооружённого дежурного присмотреть за мной, куда-то вышел. Я уныло уставился в окно.
Через полчаса майор вернулся:
— Вставайте, следуйте за мной.
Он вывел меня на улицу, там уже ждали двое автоматчиков.
— Сейчас мы с Вами доедем до вашей гостиницы, — объяснил майор.
Ну, наконец-то, слава Богу, домой. Только где Ринат? Не может быть, чтобы отпускали только меня одного.
Сказав что-то автоматчикам, майор вернулся в помещение. Пограничники, встав рядом, закурили, обмахиваясь форменными панамами защитного цвета с широкими полями, солнышко к тому времени уже палило вовсю.
Рядом ходил туда-сюда ещё один солдатик, оружия при нём не было. Подойдя, он издевательски обратился ко мне:
— Ну, что, чухлики, где попались?
Я, смерив его взглядом, отвернулся, — общаться с ним не хотелось. Он понял это и, нагло ухмыльнувшись, почему-то запел: «Папа у Васи силён в математике, учится папа за Васю весь год…»
Наконец-то вышел майор. Заметив «певца», он подозвал его к себе, и гонор у того, как рукой сняло.
— Ну что, Приходько, сколько тебе рябчиков дать?
— Сколько дадите… — Приходько провёл рукой под носом.
— Парочку хватит?
— Так точно, товарищ майор.
— Кругом, марш!
А тут и УАЗик подкатил. Меня усадили на откидное сиденье в задней части машины, закрыв за мной дверцу. Майор сел рядом с водителем, автоматчики — за ним. Мы тронулись. По пути майор объяснил:
— Сейчас мы приедем в вашу гостиницу, Вы заберёте документы и все вещи: свои и товарища. Есть ли там те, кто подтвердит ваши личности?
— Не знаю, может, будут на месте казанцы. А почему Рината не взяли?
— Ваш товарищ слишком развыступался, он, видимо, решил, что мы тут в бирюльки играем.
Да, думаю, ситуация с Ринатом прояснилась — он и до этого производил впечатление ерепенистого, вечно чем-то недовольного парня. Кроме того, стало понятно, что придётся вернуться обратно на заставу уже «с вещами» — положение прорисовывается не очень весёлое.
Прибыв на место, майор благоразумно оставил автоматчиков в машине. Я вошёл в гостиницу первым, он следовал чуть сзади. «Прямо, как в кино!» — подумалось невзначай. На вахте я показал гостиничный пропуск старенькой бабуле, она кивнула — проходи.
— А это кто? — недовольно буркнула бдительная вахтёрша, взглянув на следовавшего за мной майора.
— Это со мной! — многозначительно пропел я, небрежно сделав жест в сторону офицера КГБ.
— Да-да, я с ним! — немного смущённо, как мне показалось, сказал страж границы.
Однако завидевшая нас администраторша пулей выскочила из-за стойки, мгновенно прервав с кем-то телефонный разговор.
— Дежурного администратора или директора! — не поздоровавшись с ней, кратко приказал майор.
— Да-да, конечно! — понятливая администраторша тут же нырнула в коридор. Через минуту она уже стояла перед нами с каким-то мужчиной, как выяснилось позже, директором. Майор сказал:
— Пройдёмте в их номер.
Мы вчетвером поднялись на наш этаж, зашли в номер. Майор обратился ко мне, перейдя на «ты»:
— Собирай все вещи вот сюда в кучу. В каких, говоришь, комнатах живут ваши друзья?
Услышав номера комнат, офицер попросил администраторшу сходить туда и пригласить их с документами.
Я тем временем собрал всё барахло — и своё и Рината — в кучу. Изучив наши паспорта, майор спрятал их в нагрудный карман.
— А это что?
На тумбочке около кровати Рината лежала бумажка, на ней была нарисована какая-то радиосхема: будущий радиофизик постоянно вечерами рисовал схемы, очень был увлечён своей специальностью.
— Не знаю, — говорю, — это не моё, Рината.
Бумажка отправилась вслед за паспортами.
В этот момент в номер в сопровождении администраторши вошли немного побледневшие Лариса с Лузией. Слава Богу, они оказались на месте. Салих с Нелей куда-то успели уйти, Алика-Шахида тоже на месте не оказалось. Майор, изучив их паспорта, спросил, что они о нас знают. А что могут знать друг о друге люди, впервые встретившиеся в туристической группе пару недель назад? Лариса, украдкой встретившись со мной взглядом, еле заметно покрутила пальцем у виска, Лузия показала кулак. Они вообще-то знали о нашем намерении сходить в горы. Поблагодарив наших подружек, майор попросил их вернуться в свой номер.
— Ну, что, всё собрал? — спросил страж границы, окинув взглядом кучу шмоток.
— Вроде всё.
— А это что, забыл?
Бдительный офицер, заглянув под кровать Рината, вытащил его летние сандалии, которые я не заметил.
Я сгрёб всё добро в охапку, мы вышли из гостиницы. Администраторша с директором помогли донести вещи, не уместившиеся у меня в руках. Майор нёс злосчастные сандалии.
На заставе допрос продолжился. С Ринатом работал другой офицер в звании подполковника. Оказалось, что я забыл сообщить про встречу с пастухом по пути к границе — первая нестыковка в показаниях. Но их больше волновал другой вопрос: почему Ринат летел из Казани не как мы — прямиком в Ашхабад, а через Баку, и не встречался ли он там с азербайджанцем Аликом-Шахидом. На это я ответил честно, что знал: «Хотел, говорит, посмотреть город Баку, а с Аликом познакомился при мне в Фирюзе». На этом очень насыщенный первый день моего знакомства с пограничной службой СССР, организационно входившей в структуру Комитета госбезопасности, завершился. Два вооружённых автоматами пограничника вывели меня на улицу и повели куда-то вглубь территории заставы. Смеркалось, солнце уже не лютовало, от близких, но таких недоступных, как оказалось, гор веяло едва ощущаемой прохладой. Мы направились в КПЗ для нарушителей государственной границы — к отдельно стоящему домику, белеющему в сумерках крашеными известкой стенами.
Там уже сидел отрешённый, грустный товарищ по несчастью Ринат, лениво пережевывая и запивая густым чаем, макароны по-флотски. Харчи в алюминиевых мисках нам принесли из солдатской столовки. Ринат рассказал, как стал возмущаться перед офицерами, которые вели допрос: дескать, вам, погранцам, от безделья, похоже, нечем заняться! Вы что, не видите: мы — обычные студенты, какие, к чёрту, «нарушители границы», что это за издевательство, не буду ничего заполнять! Тоже мне, понимаешь ли, «кагэбе», и так далее. Короче, мне стало ясно, почему «с вещами» привезли меня, а не его. Потом, говорит, докопались до меня с этим злосчастным Баку, с азером Аликом, почему-то стали выяснять тему дипломной работы. Ринат признался офицерам, что нож и фотоаппарат принадлежат ему. Я поведал ему о радиосхеме, которую, похоже, отослали на экспертизу. Он ухмыльнулся.
В камере не было света, и вскоре навалилась темень, хоть глаз выколи. Уф! На сегодня отбой, спокойной ночи, Ринатик.

3

При свете выглянувшего утром солнышка мы оглядели своё жилище. Камера предварительного заключения представляла собой небольшую комнатку площадью метров шесть с тремя нарами-лежанками, покрытыми чёрными толстыми матрасами. Постельное бельё нам не выдавали. Маленькое оконце под потолком закрывала классическая тюремная решётка, через которую нам улыбалось ослепительно голубое небо «в клеточку». Стены побелены и испещрены какими-то надписями арабской вязью — похоже, их авторы были с «той стороны». М-да, подумалось, кто только не давил местные матрасы. Правда, первую ночь мы спали, как убитые. Кое-какую одежонку нам всё же отдали, видимо, предварительно её прощупав.
Лязгнул засов со стороны улицы: солдатики принесли завтрак. Ринат начал о чём-то скулить, погранцы измерили его равнодушным взглядом, пожелав, тем не менее, приятного аппетита. Потом пояснили: «Захотите в туалет — стучите. Что-то понадобится — тоже стучите. Теперь здесь пост». КПЗ охранялся двумя часовыми, вооруженными автоматами.
— Ух-ты, — говорим, — как круто!
— А вы как думали! — последовал ответ.
Первая новость, которую Ринат с вечера забыл мне сообщить, была позитивной: допрашивавший его подполковник оказался своим человеком — татарином.
— Как ты узнал это?
— Очень просто. Ему позвонили. В трубке угадывался взволнованный женский голос. Ага, думаю, наверное, жена звонит. И тут я шестым чувством учуял, что говорят на том конце провода по-татарски. Я стал внимательно прислушиваться: подполковник же смотрел мимо, через меня. Но, отвлёкшись, «прокололся»: «А ул нарс…» Но, осёкшись и кашлянув, тотчас же переспросил в трубку: «Да, а он что?» Я заулыбался, а он, по-русски закончив общение по телефону, ответил мне непроницаемым взглядом, не подав ни малейшего виду.
— Ну-ну-ну! — нетерпеливо заёрзал я. — Ты развил с ним эту тему?
— Да нет, решил воспользоваться своим «открытием» попозже.
— Может быть, поможет, как своим, а?
— Не знаю, дальше будет видно…
Снова лязгнул затвор двери: солдатики пришли за посудой. Я попросился в туалет, больше для того, чтобы оглядеться вокруг, сориентироваться. «Пошли!» — один часовой, закрыв за мной дверь на засов, остался у КПЗ, второй, поправив на плече ремень автомата, пошёл следом, указав направление движения. Выводить «на оправку» полагалось по одному. Я шёл медленно, глубоко вдыхая свежий утренний воздух. Вся застава утопала в зелени. Мой «бодигард» меня не торопил.
Путь в туалет лежал мимо постройки, оказавшейся кухней и столовой заставы. И вдруг я услышал частое металлическое «вжикание»: голый по пояс солдат сосредоточенно драил огромный, железный кухонный чан. Я присмотрелся… Ба-а! Да это же мой знакомый Приходько, сутки назад «докапывавшийся» до меня с дурацкой песенкой. Вот, оказывается, что значит «рябчик» — наряд вне очереди! Прекрасно!
— Приходько! — громко окликнул его я.
Он поднял голову. И я, помахав ему рукой, запел во всю глотку:
— Папа у Васи силен в математике, учится папа за Васю весь год!..
Он, перестав упражняться с чаном, зло зыркнул на меня, но ничего не ответил, ведь я, извините-с, с охранником, который весело хмыкнул у меня за спиной. Видимо, рядовой Приходько был известным на всю заставу балбесом.
Процесс оправки происходил под бдительной охраной вооруженного сотрудника органов госбезопасности — непередаваемые ощущения, скажу я вам… Возвратившись, я поведал Ринату о своей мелкой мести рядовому Приходько. Сокамерник кисло скривил губы в подобие улыбки: на него стала наваливаться депрессия.
— Слушай, Ринат, кончай киснуть, мне тоже невесело.
— Да-а-а… — он слабо махнул рукой. — Сколько мы тут ещё просидим — одному Аллаху известно.
— Да ладно тебе! Разберутся — отпустят.
В ответ Ринатик лишь тяжело вздохнул. Настроение у него ещё больше упало, когда в обед нам принесли чуть тёплые суп и макароны. Ринат остался верен себе:
— Послушайте, вы! — с неожиданной резвостью напустился он на погранцов. — Почему суп холодный и макароны слипшиеся?! Вы чё, в натуре, нас за скотов держите! Что за фигня такая, салабоны?!
Я отчетливо осознавал, что это — перебор.
— Ринат, кончай!
Ответ не заставил себя долго ждать: один из постовых схватил Рината за грудки и грубо оборвал:
— А ты что, хочешь, чтоб мы тебя ещё с ложечки кормили?! Жри и не возбухай, понял?!
Обиженный до глубины души «нарушитель границы» к обеду не притронулся. Холодный «хавчик» и у меня с трудом пролезал в глотку.
— Ешь, ешь, — говорю, — Ринат, не выпендривайся! До ужина ещё долго ждать.
— Да пошли они!
— Они-то пойдут, а вот сосать в животе будет у тебя!
Всё бесполезно. Нет, думаю, так дело не пойдёт. Поев и дождавшись, когда унесут посуду, я вежливо попросил часовых приносить еду вовремя. Те пообещали. А Ринату говорю:
— Ну, хочешь, я тебе сказочку расскажу? «99 зайцев» называется.
Раскисший собрат по несчастью едва заметно пожал плечами.
Я начал: «Расскажу вам, ребятки, сказку про плутишку Эспена, про сына моего. Сыновей-то у меня трое: Пер, Поль и Эспен — ха! Один другого ленивей! Захотелось им лёгкой работой заняться, а король наш как раз и объявил, что нужен ему заячий пастух. Да-да-да! Зайцев пасти! Ну вот, сынки мои и загорелись…»
И так далее. Ровно через сорок минут (время проигрывания пластинки с этой сказкой, которую с детства помню наизусть) я закончил. Ринат чуть заметно заулыбался.
— Клёвая сказка! — донеслось с той стороны: постовые тоже изнывали от скуки. — Давай, исполни ещё чё-нить!
— Песни пойдут? — спрашиваю.
— Валяй!
— В «тему»?
— Годится!
И пошло-поехало. Никогда в жизни я не пел столько песен про пограничников. Тут вам и Высоцкий: «Наши пограничники — храбрые ребята, трое вызвались идти, а с ними капитан, только разве ж знать могли про то, что азиаты порешили в ту же ночь вдарить по цветам, ведь на нейтральной полосе цветы…» И торжественная «Ночь темна, и кругом тишина, спит советская наша страна». И бодрая «Стой, кто идёт! Стой, кто идет! Никто не проникнет, никто не пройдёт!» И чуть переиначенная мной, весёлая песня «Три танкиста»: «У высоких горных перевалов часовые Родины стоят!» И опять Высоцкий: «Ринат Халилов, мой сосед по камере — там Мао делать нечего вообще!» И многое другое. Не каждый день так «зеки» поют. Интересно, офицерам об этом доложили? Ну, думаю, теперь-то точно горячий ужин принесут! Не могут, чёрт возьми, не принести!
Послеобеденный «концертный» досуг разнообразился неспешными поочерёдными вояжами до «толчка». Каждый раз, проходя мимо столовой, я замедлял шаг, выискивая взглядом рядового Приходько: мне всё хотелось пожелать ему хорошей, без «залётов», службы или просто послать воздушный поцелуй. Но он на глаза, к сожалению, больше не попадался. Наверное, до посинения картошку чистил или макароны продувал.
Потихонечку, полегонечку, день склонился к закату. Ринат неподвижно лежал на своей шхонке, глядя в потолок. А ужин — обжигал! Часовые Родины, временно исполнявшие обязанности вертухаев, на сей раз не подкачали. Правда, просьбу принести нам «по медведю» («медведями» на зонах называют одеяла) не выполнили — видимо, не полагалось. Отбой!
Следующее утречко опять отметилось «за решёткой, в темнице сырой» заглянувшим солнышком. Для поднятия настроения, я решил начать день с шутки, в чём мне вновь помог усопший всего год назад, но, всё равно, бессмертный Володя Высоцкий. Я запел «Милицейский протокол»: «Разбудят утром — не петух прокукарекал, сержант поднимет — то есть, как человека!» Но Ринат никак не отреагировал.
Зато после завтрака (горячего!) нас ждал приятный сюрприз. Дверь открылась, и очередной постовой в звании сержанта, известил:
— Можете выйти полежать на травке: командир сегодня добрый.
Похоже, подполковник, тот самый, «безнен кеше» (с татарского, «наш человек»), оправдывая свой высокий статус земляка, сжалился над нами.
Что ж, дважды приглашать не надо. Сощурившись на солнышке, мы выползли из КПЗ и, зевнув, с удовольствием потянулись.
— Но дальше этого места, — погранец прочертил сапогом линию на земле, — выходить нельзя! Ясно?
Мы растянулись на мягкой травке в теньке, оголившись по пояс. Земля дышала упоительным теплом. Внутрь камеры, дверь в которую осталась приоткрытой, даже не хотелось заглядывать.
— Ну, что, пацаны, вы кто такие и откуда?
Постовые, видимо, решили нарушить «обет молчания».
— Мы-то? Из Казани, учимся в университете, приехали сюда по турпутёвке, — начали мы свой рассказ.
И так почти два часа: за Казань, за Татарстан, за университет, за физику-биологию и прочее. Пограничники с интересом, как нам казалось, слушали, задавая вопросы и вставляя в наш рассказ фразу-другую.
Вскоре прошла смена караула. И опять по новой: за Казань, за Татарстан, за университет… Не жалко, пусть слушают, скучно тут у них, однообразно, да и Ринат хоть немного отвлечётся от своей хандры. И так — по кругу, через каждые два часа, с каждой новой сменой, с перерывом на обед и неспешным «дефиле» до «толчка».
Однако и тут Ринат не изменил своей привычной подозрительности и недоверию. Он украдкой шепнул мне на ухо:
— Ты думаешь, они просто так расспрашивают нас, от безделья? Не будь наивным! Им наверняка дали задание подловить нас на россказнях.
Но мне было всё равно:
— По заданию ли, от безделья — какая разница? Тебе где лучше: на травке, на солнышке или в камере?
Так мы и не выяснили цель расспросов. Но и от постовых кое-что смогли узнать. Оказалось, все служащие — призывники с Украины. Я сразу обратил внимание: все мягко произносили «г». И служилось им здесь, похоже, непросто: один пожаловался на строгость службы в войсках госбезопасности, другой горько сетовал на почти полное отсутствие увольнительных.
Мы поинтересовались, кто нацарапал арабскую вязь на стенах КПЗ.
— Да сидели тут недели за две до вас трое иранцев. У них в последнее время мода пошла: как заболит что-то — сразу границу нарушать. Со своей-то медициной, похоже, «труба». Пока суть да дело — их, разумеется, наши посмотрят, подлечат. Один даже отвечать на вопросы отказался. Сразу нашему подполковнику руку под нос — не видишь, мол, болит, лечи сперва! Понятное дело, наш медик лечил. Потом их возвращают назад. Хорошо устроились!
Мы судорожно сглотнули, вспомнив чёрные матрасы на нарах. У меня потом непонятная красная сыпь на теле появилась, но через некоторое время, уже в Ашхабаде, прошла.
Однако нас беспокоил главный вопрос: что собираются с нами делать, сколько здесь ещё промурыжат?
— Да не беспокойтесь, пацаны! На допросы вас больше не тягают? Значит, им с вами всё ясно. Теперь надо дождаться, когда придёт ответ на запрос с вашего места жительства: кто вы, что вы, нет ли чего на вас — сами понимаете, здесь — граница. Короче, не вы — первые, не вы — последние.
— И как быстро придёт ответ на этот запрос?
— Ну, пацаны, не знаем, по-разному бывает. Они имеют право удерживать вас неделю, только потом извещают прокурора.
— Неделю?! И что прокурор?
— А ничего! Он зафиксирует факт задержания, и вы будете дальше находиться под арестом столько, сколько им потребуется. Но не бойтесь, вы им не нужны, таких балбесов, как вы, хватает.
— Да уж, хорошенькие дела! Успокоили… А! Кстати! Слышь, ребят! А ваш подполковник — не татарин случайно? — отважились мы ещё на один волновавший вопрос и невинно улыбнулись.
— Пацаны, не зна-ем! — членораздельно ответили «ребята», наглядно продемонстрировав предел разумных расспросов.
Ближе к ужину, когда солнышко коснулось вершин деревьев, пришёл пограничник и что-то шепнул нашим очередным охранникам. Те поднялись.
— Так, ребятишки, давайте-ка быстренько «домой»: начальство приехало.
Снова противно лязгнул засов закрываемой за нами двери вонючей камеры. Мы, тяжело вздохнув, уселись на свои «персидские» матрасы. А как было хорошо на воздухе! Мы даже успели немного загореть. Второй день отсидки не сравнить с первым. Потрепавшись перед сном после ужина, мы отошли ко сну. Ринату стало заметно легче.
Спокойной ночи!

4

Третье утро началось с уже ставшего привычным визита солнечного прямоугольника на противоположную от окна стенку. Доброе утро, «мой сосед по камере» Ринат! Алла берсе (Бог даст), оно станет для нас добрым. Как обычно, последовал утренний «моцион» и такой же привычный армейский завтрак.
И, о небо! Аллах услышал наши молитвы! Через час после завтрака дверь КПЗ отворилась, и мы услышали слова постовых, показавшихся мне началом первой части «Сороковой симфонии» Моцарта:
— Эй, пацаны! На выход «с вещами»! Командиры зовут!
По тембру голосов пограничников я шкурой почуял, что в камеру мы больше не вернёмся.
Мы снова оказались в той комнате, где я заполнял анкету нарушителя. Перед нами за столом сидели «подпол» с майором.
— Ну, что, ребятки! Благодарите свой родной казанский КГБ: ответ на запрос пришёл очень быстро. Ничего на вас нет, сейчас отвезём вас в гостиницу.
О-о! Какой вдруг стала комната светлой, торжественной и просторной! Не погостить ли ещё денёк на территории ставшей почти родной заставы, только не в КПЗ! Пообщаться со славными пограничниками, несущими непростую службу по охране государственных рубежей нашей великой Родины, в том числе, и от нас, безмозглых студентов. А мне «дотереть базар» с рядовым Приходько. Но Ринат неожиданно выдал:
— Ипташ подполковник, сез татарма (товарищ подполковник, вы татарин)? Татар, татар! Мин билям бу (я знаю это)!
— Да я, Ринат, понял, что ты догадался, — ответил он по-русски. — Когда жена позвонила: сын дома с велосипеда навернулся, нос разбил.
Тут в разговор, широко улыбнувшись, вмешался майор:
— А я ведь тоже — татарин! Мы с товарищем подполковником оба когда-то учились в Казанском артиллерийском училище!
Комната стала ещё просторней и светлей от озаривших её четырех вспыхнувших разом улыбок земляков. Однако противный Ринат, первым свернувший с лица улыбку, вновь в упор уставился на офицеров.
— И все-таки, зачем вы промариновали нас здесь трое суток? Неужели сразу неясно было, кто мы такие?
Подполковник тоже «снял» улыбку и, кашлянув, глубоко вздохнул.
— Видишь ли, Ринат, — серьёзно начал он. — Прутся сюда из Ашхабада регулярно. Мы взяли вас в окуляры, когда вы ещё топали по равнине. Думали, подойдёте ближе, увидите ограждение, развернётесь и уйдёте назад — так, кстати, обычно и происходит. Но вы же подошли вплотную, стали щупать проволоку, пошли вдоль ограждения, выискивая, где можно пролезть. Разве не так? Я выслал наряд, при вас не оказалось никаких удостоверений личности, а пропуска в гостиницу, сами понимаете, — филькина грамота. Вы неплохо экипированы, с рюкзаками, в них приличный запас еды, воды, хороший фотоаппарат, серьёзный нож — холодное оружие. Тоже, скажешь, не так? Кто вы такие? Что вам здесь нужно? Каковы ваши цели? Извините, но здесь государственная граница. Уйларга киряк, джяным (Думать надо, дорогой)! Шулайма (Не так ли)? Потом, твои непонятные для меня радиосхемы, что они обозначают, для кого предназначены? Их должны были глянуть наши спецы. Нужно было также посмотреть, что вы успели «нащёлкать» своим фотоаппаратом. Далее. Почему ты следовал сюда через Баку, с кем там встречался? А ты ещё и «выступать» на допросе начал, вместо того, чтобы нам помочь побыстрей во всём разобраться. Вы поблагодарить нас должны, что мы вчера на целый день выпустили вас на воздух, ведь, по большому счёту, так делать не полагается. Но чего только не сделаешь ради земляков!
Ринат вроде поумерил свой пыл, но снова не сдержал характер:
— Спасибо, конечно. Но, товарищ подполковник, почему тогда в Фирюзе первая полоса границы — полное фуфло? Да и сама граница, как нам сказали, аж километрах в тридцати отсюда!
Я пару раз пнул его ногой под столом — кончай, мол! Подполковник спокойно ответил:
— Во-первых, здесь граница, выдам тебе тайну, намного ближе, чем в Фирюзе. Во-вторых, рядом большой город. Другое дело, что никто вас не проинструктировал об особенностях нахождения в приграничной зоне. Поэтому я ещё разберусь, почему так произошло. И администрации гостиницы, и турорганизации, которые вас здесь принимали, «вдуют» — будьте спокойны!
— Да уж, пожалуйста, «вдуйте» им, как следует! — Ринат постучал пальцем по столу.
— Ну, ладно, ребята, давайте прощаться! Больше нам не попадайтесь!
Подполковник встал из-за стола:
— Товарищ майор, сопроводите их до гостиницы!
— Есть!
Мы не узнали даже имен наших земляков. Оно и понятно: сотрудники госбезопасности. Одно радовало: наши люди всюду!
И вот уже знакомый УАЗик понёс нас к такому милому, уютному Ашхабаду. Вооружённое сопровождение, слава Богу, на этот раз отсутствовало.

5

Когда мы вошли в гостиницу, к нам опять выскочила из-за стойки администраторша. Тут же нарисовался и директор. Не попрощавшись с нами, майор и директор куда-то удалились — видимо, исполнить формальности. Зато администраторша торжественно препроводила нас в номер полу-люкс! Во как! Мы с Ринатом, оставшись одни, швырнули на пол рюкзаки и молча плюхнулись на кровати. Ну, дела-а-а…
Первым подал признаки жизни Ринат:
— Вообще-то, Петь, сейчас время ужина, — тихо промолвил он, скосив глаза на часы. — Пойдём, что ли, пожрем?
— Пойдём, — едва слышно выдохнул я, добавив крылатую фразу «джентльмена удачи» Василия Алибабаевича. — «А в тюрьме сейчас макаро-о-оны»!
Оба рассмеялись.
Спустились в столовую, когда ужин был в самом разгаре. Едва закрыли за собой дверь, как увидели, что десятки голов резко повернулись в нашу сторону: вот они — бывшие арестанты, нарушители государственной советско-иранской границы. Помещение тут же наполнилось гулом голосов. Раздался радостный визг — это, опрокинув стулья, к нам метнулись Лариса, Лузия и Салих с Нелей! Алик опять где-то запропастился…
Да, товарищи дорогие, я глубоко прочувствовал, что означает выражение «распирает от гордости». На самом деле, становится тесно в груди. Мы оказались в центре внимания. А что? Очень приятно!
Однако на следующий день опьянение популярностью стало потихоньку улетучиваться. Каждый считал своим долгом подойти к нам и, хлопнув по плечу, поинтересоваться: «Ну, что, «Шурики» (так прозвали нас обитатели гостиницы), передали привет аятолле Хомейни? Записались в корпус стражей исламской революции? Сколько набрали голосов на выборах в меджлис?» Это, оказывается, утомляет! Как будто бы все сразу, дружно превратились в «рядовых Приходько».
Но уже через три дня мы, с лихвой перевыполнив программу пребывания в гостях, возвращались домой. Счастья тебе и благополучия, гостеприимный Туркменистан!

Имело ли трехсуточное заключение в ведомстве КГБ для меня какие-то последствия в дальнейшем? Нет, не имело, что опровергает утверждения некоторых критиканов строя, дескать, любой интерес со стороны органов ставил на человеке чуть ли не чёрную метку. По крайней мере, на режимный «почтовый ящик» в Кольцове через каких-то три года меня распределили. Значит «личное дело» было чистым, в противном случае… Сами прекрасно понимаете.
А потом исчез Советский Союз, а с ним и советско-иранская граница. Реорганизовался и Комитет госбезопасности, а аббревиатура его преемницы — ФСБ — звучит уже совсем по-другому, не так одиозно. Уж не ведаю, жива ли та застава, и, вообще, как и кто несёт дозор на нынешней туркмено-иранской границе.
И хотя в солнечном Туркменистане никогда не было ни дремучих лесов, ни снегов, знаковая песня, вдохновенно исполнявшаяся когда-то мной на южных рубежах советской Родины, всегда вызывает трогательные добрые воспоминания:

Лес дремучий снегами покрыт,
На посту пограничник стоит.
Ночь темна и кругом тишина,
Спит советская наша страна…

Рассказ опубликован в февральском номере (№2) литературного журнала «Сибирские огни» за 2017 год

Автор

Пётр Муратов

Сам я «родом» из науки, но уже почти четверть века в бизнесе. Однажды решил рассказать, как все начиналось, было и есть. С тех пор понемногу пишу, стараюсь, чтоб выходило доступно для всех, с юморцом. Помимо художественного изложения, на мой взгляд , получились своего рода «портреты» времени. И не писать уже не получается.

Как я нарушал государственную границу, или «наши люди» всюду: 2 комментария

  1. Петр,добрый день! Очень интересно прочитала на одном дыхании! Небольшая поправка памятник Ленину жив и здоров,на том же месте иньде. С уважением, Аида. Ашхабад.

  2. Доброе утро, уважаемая Аида! Большое спасибо за комментарий! Нескромный вопрос: Вам сколько лет (насколько Вы помните СССР)? Я где-то читал о том, что Ленина демонтировали и поставили на его место Туркмен-баши. А вообще я рад, что Ленин остался на месте. Всего доброго!

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *