О бал Дели Мысли как те не дели: дни бегут — из них недели.
Наша глушь-то вам не Дели, надоели дни на деле. Очень жизнь там оскудела — довела до беспредела.
О, балдела, оба ль дела, и от дела вид отдела. Лучше рот на мир разинь-ка — ночи пала, видишь синька,
Там травы ворса — простынка, но гляди ты, не простынь-ка! Тёк попов пот ряс се на… либидо у них обуза.
И страна потрясена, что религии от пуза. Шар — не плоть, не плоть арбуза. Не шару арбузы — бусы.
И на нём одни конфузы, оплетают нас зла узы. Как пресса там давит пресса, ни к чему нет интереса.
Вот и получи бал беса и от прочего балбеса. Бестолковщины укусы, как меняются здесь вкусы.
И та жизнь нам, словно уксус, жаль, не кончил эту бурсу. За спиной грехов сума и сведёт она с ума.
А с ума ли была сумма? Эта сумма толстосума. Ода лоска одалиска. И крушат там обелиски,
И тропинки очень склизки, но мозгам не вставишь клизмы. Дуют ветры с дуру грозны и ведут они до розни.
Мысли ваши чем-то грязны, вот и речи-то бессвязны. Злобы полны ваши козни, всё там строится на розни,
Предрекают людям казни — мысли ваши безобразны. О блик О, метущийся о, блик, каков истинный твой облик!
Когда ты дерьмом облит и Душа твоя болит. Жди когда взведут курок. И когда получишь срок.
Ты иди-иди по зоне — в этом то диапазоне. Ишь скоты там озоруют. И не уследить за роем.
День от страхов тот продрог. Все могилу себе роем. А кому-то в ад нырок и видать плевать на рок.
Там свобода коммуналок. Не аналог, а налог. Жизнь эту сволочную прировняют к раю чую!
Ты катись луна зарёю, как и всех тебя зароют. Дан кому порок, для порок. А кому мирок морок.
Дан пирог, а папе рог, лбами — люда бит порог. Ты пойми коммуна лох, то обида коммуналок.
Спи в кровати, как сурок, не сбивая лепку с арок. И хотя тебе за сорок — не бери дурной зарок!
Если будешь-будешь зорок, то поймёшь ты сей урок. О борт Их корды — поводки — бегут ну, как по водке.
Я знаю их повадки — не ум, а с кайфом ватки. Вы общества аборт, вас били лбом о борт.
Хватало нам забот — всех бросило за борт, Он продал дуб, а бор ты — пустил всё на аборты.
Устроили ор рты — забились злом аорты. Не сделать злу аборт — народ от злобы бодр.
И он той злобой горд — навьючен ею горб. У злобы же есть хватка, шла с мужиками схватка.
И клали на лопатки, тут не аборт, то схватки. Трап стукнул там о борт — запел об этом бард.
А порт грузил, а порт — ел яблоки апорт. Есть яблоки апорт, так заготовим рапорт.
Хвалил он низа быт, никто, мол, не забыт. Нам этого не забыть, с воспоминаний зябнуть.
Камнями он забит и там знобит, зла быт. Забыл Союз за блик, пропал там бедный зяблик.
Он Богом был забыт и пострадал за быт. И что-то там бубнит, он, про дырявый бублик,
Что сдохнет от забот, с рабочих тех суббот. О, брака добро Выползет ночь коброй, тьмой тупой недоброй.
Вот абракадабра — ждёшь от брака да добра!? Шуткой меткой — храброй, не кусай тьму коброй!
Ещё светит луны бра — сыпется свет серебра. Не бывать тьме доброй — быть абракадаброй.
Ну, на что ты годна! Тьма, как змей ты голодна. Небо тьма, балл лона, свод нутро баллона.
Вышла в холл одна — холодна, ах! холодна. Жизнь была безбедна, с ней сверкала бездна!
Знала цепь балов она и застыла у окна И как свет луны бледна. Эта бледность модна?
В окнах жаба та луна — водит звёзд там бал она.
***
И на многое Знать годна — в отпуске год, ежегодно!
Неба звёздный абажур, будто было всё ажур. И по грани вакуума ходит-ходит звёзд коммуна.
И луна, ну, как кума! И несёт веку ума. То явь ночи, то явь ночи — давит тьма и в явь на очи.
Эта ночь и нас морочит, вид её, так нарочит. А ночные фонари же, фоном брызжут злато-рыжим.
Тьму в куски они нарежут. И вползёт вся в норы жуть. Тьма рождает миражи и несём мы с нею ражи.
Запоём и завизжим, и разрушим тьмы режим… О вала Обращаться к судьбине на вы ли,
Если врут те славные новеллы?
Всё в былом, где худой фас овалом.
И вали, и ты отсюда валом. Не понравилась эта новь Эллам.
Кто навёл лам и конец новеллам.
А Савелий туда аса вёл им,
Командуя гласом осовелым. И пришла ли пора ли завала?
Парализовала, пустив гало.
Параллель и зазывала бала,
Параллель — дурного из-за вала. И о, ужас страна криминала!
То круженье, суженье овала.
И толпа, уже под тот клич бала,
Вся ввалилась в сеть, суть узнавала. О дно Я скажу лишь вам одно: — «Биться-биться вам о дно!»
Суждено судьбой так видно, до чего же нам обидно. Ведь народец то блатной — власть же кучки там одной.
Нет звезды там путеводной, всё на грани безысходной. Ум святоши там больной, занят видно ерундой,
Из-за тайны подноготной стала жизнь вам неугодной, Стала жизнь и там виной, всё за «божьею» войной,
Стала дурость всем угодной, а потребность в ней природной. Вывих-выход од одной — превратили в выходной.
Не дождались обе дня и пропала та обедня. Стали дни нас обеднять, дуростью объединять.
Если и обед не ели, значит: вы-то обеднели! Обедняют нас. О, дни! В них лишь злыдни те одни.
Ожидал, о, бал! день я — и не ел до обалденья. О балл дел, я обалдел. Нам грозит тот беспредел.
И нашёл тот бес пределы, он теперь тут, там при деле. А у Нади был бал да? Вот её партнёр балда!
С ним не жди тепла, а льда, то сплошная вам боль-боль, да! Бьют там вольты, а вас вольт, то поднимется асфальт,
Даст-то по мозгам ступенька. Не ходи на четвереньках! О друге Когда я думаю о друге, То вспоминаю наяву,
Бровей взлетающие дуги И глаз печальных синеву. И над ночными голосами Лечу в ночную синеву,
Где мог бы я летать часами, Сплетать слова стихов в канву. Летят на встречу светотени, Переплелись полоски тьмы,
И мы отделим свет от тени, И с нами будут все миры. И как в загадочном прологе, Чья суть смутна и глубока,
В тумане, тает крик пророка, Чтобы остаться на века. О женщины О, женщины! Вино туманит взор,
В угаре том морали пал забор
И страсти миг кладёт свои права,
Когда кружит и пляшет голова. О, женщины! Как недоступны вы!
Но снят барьер снадобьем сатанвы. И ваша честь растаяла как миф.
Исчезла, лопнула и вдоль и вкось, и вкривь; Дурманом уж заволоклись глаза.
И залив ум, пошла любви буза. Но голова трезвеет поутру
И ваша ночь уму не по нутру.
Всё рухнуло перед глазами вдрызг.
Пред вами, наго, вся предстала жизнь. Обман, обман! Увы! перед тобой:
Мираж… враньё… да, да… дурман пустой!
Растаял он, когда мечи-лучи
Пронизали вчерашние харчи. В башке пустой, такой ужасный звон.
Он давит вас, теснит со всех сторон.
Глядят твои, но чужие глаза…
Что можешь ты им дать иль рассказать? Животный пыл убит в хмельной ночи
И на душе злой боли кирпичи.
Исчезли. Нет. Тех прежних пьяных чувств,
Как нет любви у пошлых, сонных уст. Пуста бутыль. И нет былой «любви»
И жизнь пуста, как блюдо без жратвы. О, женщины! Виновны вы вполне!
Что топят ум свой мужики в вине. О, женщины! Как недоступны вы!
Но снят барьер снадобьем сатанвы. О мыши ловки И пришёл этап — шла лава, а за нею шла шалава.
Не промолвил ты и слова, потому что слово плёво. Не пора ли полеветь — тьма работы в поле ведь?
Но ведь все имеют право: отклоняться в лево вправо. А уж с этой бурной плавки летят огромные плевки,
Что жгут сквозь штаны и плавки — не справляются и лавки. На снабженье вам злословить, на снабженье вам зло вить.
С продавцов там вьют верёвки, на всех, говорят, воровки. Оплеуху б не словить? Вас туда всех несло ведь!
Слушай! Ведь для мастера уж любая зла масть — эра! Эти мастера по плавкам отдают дань поплавкам.
До работы люди ловки, но заводы — мышеловки.
О посты лили И жизни снов ось ты ли, потоки снов остыли.
Сосудов уж сужение, что вызывает жжение. От страха люди стыли, стели дорожку в стиле.
О, стили прочь остыли! Посты вам опостылели. О стили! Блажь — ось ты ли! Везде твои посты ли?
Любовь основа повести — слетишь, как птица с новости. Путь лести, прям, до мести. И весь ты ушёл в вести.
Вот выводы из правила — она всё-всё исправила. На уши те новь вести — лапшою-то навесьте!
Смотри! У прыти Жени и, к любви то притяжение! Желали злобу отвести. Отвес, ты скис от вести.
И все парят от тезиса, и не заметят кризиса. Витает небылица и рада там блудница.
В стране той мракобесия, в мраке поднебесие. Готовят погост или — уж гости погостили.
Их радости стяжения иль бред-то достижения. О то варится И стою, и ныне я, да, на площади уныния.
И она горит от инея, где же эта жизни линия. Как звенит судьба зла звеньями: звонами и пустозвонами.
Вширь распространяясь клонами с душами зловонными. В век кичащийся зонами — где достали псы дозорами.
Всё с рекламными обзорами — с дураками и обжорами. Их миры залиты винами, там страдают и невинные,
Где от кайфа морды синие, не найдёшь от них спасения. Возникает опасения — не придёт пора весенняя
И замёрзнет вся вселенная, где же ты Душа нетленная! О Торе вам Ах! Расскажу о Торе вам-вам! Она подверглась папским ковам.
Фашистским псовым тем оравам. Действительность, увы, сурова. Те тайны — с злобы той покровом, листы в том пламени багровом.
Поповским быть у вас оковам — правительствам тем бестолковым. А книга отдана основам, там суть, рассказанная словом.
А крысы в клане том крестовом, всегда в кругу тупоголовом. Чем папский стал канон от ора, что дурням восклицать: — О, Тора!
Что стоит тот ваш мат от ора? На злобе всё то, от террора. Не знала глупый тот мат Тора, она как вы-то, не матёра.
С ней были — Были и манн, эра, хорошая была манера. Её слог создан для актёра. Пустили к ней того монтёра.
И оторвал тот пень скоро — от шасси, с дуру, тор мотора. Такой же хитрый- хитрый лис ты! Рвать книг листы специалисты!
Вы рвали истины листы, от веры те попы солисты. А церковь в роли клеветницы — чернила Библии страницы.
И, те, плодила небылицы, готовя всем свои темницы. Прислужники прислужницы — от веры блудники, блудницы.
И совести там нет крупицы — не мир, а псих больница. О тот Русь А как пройти сквозь эту муть, как выбрать правильный там путь.
В твоей игре я разберусь, и в той резной резьбе, ах Русь! Тот славил Бонн, а этот Русь и я от них не ототрусь.
Да ты не трусь, да ты не трусь, пусть от попов остынет Русь. Сказал ярило: — Я рыло! Там ярус и кричит: — «Я Русь!».
И матюгов не оберусь, хваля, так хвалят обе Русь. Не вырвешься ты с этих уз, пока Союз, какой конфуз!
Там каждый увалень был туз, а ты пред ними карапуз. Москва: двуликий Янус, я к ней тянусь, ведь был там вуз.
Такая здесь и суть-то Русь! Кругом тут искуса тот груз. Скажу и вам, скажу: — «Вот Русь!» — ну, как в твою среду вотрусь?
От этой грязи лучше вытрусь — такой имеет, уж, вид Русь! Натянуты трассы как трос. На них, на них, не ездит трус.
Злом потруси ты, пот Руси! И в злобе видно перегруз. Ты сплетен пылью не труси — уже давно тут нет Руси.
Уж сплетня та кумир для масс — в цене там каждый лоботряс. Куда привёл народ тот тракт? Под идиотский тот теракт?
И льётся, льётся пот Руси, иди и сплетни потруси. Себя за локоть укуси, на то взъерошь свои усы.
Пиши же сплетен суррогат — ты зверский, пьяный, серый гад. Об ложке Глянцевые вы обложки! Пачкаетесь вы об ложки.
Здесь на пляже все божки нашей шайки ватажки. То на пляже эта лёжка, дошло дело до кормёжки.
И запахли балыки и собрались вкруг дружки. И журнальные обложки, уж подходят, для подложки.
Отпускники лешаки любят-любят лежаки. А вокруг же них подружки, держи ушки на макушке
Очень кружки любят кружки, похоти там очажки. Поясов сверкают бляшки, платья — ночные рубашки,
Но кусаются о, блошки, не дави ты их об ляжки. Началась там дев делёжка и на лежаках там лёжка.
Под глазами глянь мешки, не имел своей башки. Принесли-то что те блошки? И не жди судьбы поблажки.
Сплетен льют на вас ушат, брехунов там полный штат. У кого мечта об ляжках, тот сияет на обложках.
Дару жить — им дорожить. Может дар свиньёй ожить. От брехни многотиражки — улыбаются милашки.
Ох, как любят подло жить и свинью вам подложить. Заготовили бумажки и несут домой шабашки.
И в тот день, что подло сжат, оторвут, от вас, свой шмат. Начинается блажь как? Как твоя мечта об ляжках.
А кто знает, что об лаках — он парит чай в облаках? Ты не думай, по обложке ты не жди, не жди поблажки.
Те витают в облаках, спрашивают: — Вобла как? И сидишь ты на картошке, и на жизнь смотреть-то тошно.
Ну, а ложь? Ложь осла ж нить. Жизнь может осложнить. Оглобли арок Мода! Поп поп-артом — нас попарь-то там:
Прыгай, чай, по партам, впрок ли попа ртам. Что не рок, а рык — матюгов арык.
Ну, а ртами арок город кто нарёк? И та тьма от порок, там кругом порок.
Под оглобли арок улетел парок. О-о те оглобли? Бился, ах! лоб ли,
Свой, теряя облик, постарел и лик. Он напасть для публик — бледен лика блик.
Флагами республик разрастался клип. Бедный тип оглох, так подвёл-то лох.
И тип скоморох всех согнул в свой рог. Мысли нагой быть — искривился быт,
Лгут там, ибо, губы! Уйти к Богу бы! Оболгут и быль. А лгут губы иль!?
Лгут там, ибо губы! Выть и Богу бы. То попов лжи губы, славу им труби!
Злобы то теплица, таков тип лица. Это тип лица, может, стервеца,
Может, подлеца — лживы до конца. Огни да Эта та ли стая — лжи листы листая…
Стыл лес лжи стоя — нашего застоя. Ложь не лестная. Слизь, погань лесная,
Книгу лжи листая… видел, жрёт всех стая. Как те наглы стаи, у них те устои.
Смотрится крутою! Мы под их пятою. Дело не простое, дело не в простое
И сражаться с тою — дело то пустое. Мафией ли стали — тайною листа ли?
Голова пуста ли и молчат уста ли! Зеркалом блистали, чищенные стали.
Лестью лис ли стали от них мы устали. Вижу, у огней ста я, мечется тьма-стая.
Стоны, вой устоя, ко дну идут стоя. Вот горят огни да? Шторку отогни да.
Огни там о, гнида! Матом гни за гида. Дни, огни. Нас не согни! Нёс огни, не сохни!
А вы там, вы там одни. Мерзкие те злы дни. Они хуже, хуже казни, их проделки козни.
Вы их молите: — О, дни! Те о, дни-то, злыдни. Может, всё на том стоит — время денег стоит!
Тайну ту оно таит — и летает на просторе. Восставай, вставай заря, не нужна нам ссора!
Добротой без меж соря — светом лей, сияй не зря! Огонь и я Свечу обнажало огня кроха — жало.
Свеча лишь дрожала, от бликов дрожь ала, Виденья рождала, ушли с ней в рожь дали.
Свеча догорала — её долга роли.
Такие свеч доли — на гране юдоли. О роли орала: — «Мечи на орала!»
Она не орала, то суть ареала. Начало тьмы бала, луна — блин овала,
На совесть опала — душе кабала.
Огнём красным рдели, те ночи бордели. И нега плоть — жила, в ней не было жали.
И мысль, в ней не жила, и тьма сжала жилу. Что было однажды, то может быть дважды!
Ах, зла наважденье! Чихал на ваш день я!
С утра, снова ж день я — начну с наважденья. И радость служила — ожила о, жила.
Ты жизнь не ту жила — казала и жало. И яд каплей с жала — терпение бежало.
Теряла пульс жила и слышен крик жали,
Секунды бежали — разбиты скрижали. Течёт зла желе там — тяжёл в желе атом.
Ругаются матом — летят клочья адом. И день дымом латан, работал на ладан.
Слов много железных, для чина же лестных.
Эффект же негадан — и мир наш не ладен. Одесную Земля до краюшка — дела зла мокрые.
И хлеба краюшек — дела дней добрые. По храму шаркая, свет славит чаркою.
Горит плоть жалкая, пришла рань жаркая. Течёт жизнь пёстрая, шныряет шустрая
И стая истая — на злобу щедрая. Где в рай же лестница? Где жизнь чудесница?!
Дай знать кудесница, иль проповедница: Умом лбы ль тронутся, скажи красавица?
Куда все ринуться, слышь, избранница? Горем изб раниться, та, дня избранница.
Душа поранится — судьбы та страница. Зря тратим силушку, а это вымысел!
Там бес зло выместил, он кислый окисел. Нам та новь раною! Брехня вновь наврана!
И блудим с ламами, и блуд с исламами. Озёр коло о, зеркало! Родник, его водица — чистая, как вольница.
В ней леший-то не водится — в ней лик негодницы. Меняется водица — меняется и модница.
Ах и она угодница, и Богу только молится… Бьёт краской ложь по лицам, бьёт словно палицей.
И с кем девица водится, кого она невольница? Ах, это-то вот чина презлого вотчина.
Такая тарабарщина, для чина тара — барщина. Душа же не водица и зла она невольница.
Пляши же красавица, где жизнь не вольница. Получен луч чинами — горя от зла лучинами
И выводы получены — обвесились причинами. И тьма они полу чины — обвешаны кручинами
Они-то с бесом случены, зовутся же мужчинами. А та дева пригожая, что с пьяною-то рожею.
Прослыла кражами, пустыми ражами. Чины продажные, обвесят тяжбами,
С грехами тяжкими — всё вверх тормашками. Богата тьма грошами — обзавелась и крышами.
Ей беды станут прошлыми, а дни от злобы пошлыми. Озерцо Свет сверкнёт, луны гнёт Путь свернёт, тьмы черёд
Свернёт прочь в эту ночь — Душу прячь, коль в немочь. Стайка свеч на алтарь, Зов очей прорицай…
Сверка цифр — сверкал царь… Лучи сфер — Люцифер. И сверкнёт сварки свет, И свернёт зверька след.
Свет сверкал от зеркал, Падал ниц свет зарниц. Созерцал с озерца, Во сердцах ждал конца.
Озерцо — слезы цель. Шла к концу жизни цепь. Образ с ним чаши сей. Объясним: — Зло не сей!
Тьму оставь. А свет ли — Наш состав осветли! Шёл поток… Шёлка клок. Век потёк на восток.
Пыток ток — зла исток. Выжил ты — молоток! Озорую Я как мальчик озорую. Вся надежда за зарёю!
Как люблю зари красу и сияющую росу. И роса свет озаряя, нам несёт лишь азы рая,
Но от злобы нету спасу, от неё мир не спасу. Ах, какие были грёзы, а остались только грозы!
И глотаешь ты слезу — ты поймался на азу. И теряешь разум сразу, вмиг поддашься там экстазу.
И вошёл мир в полосу, мы в волшебном том лесу. И устроили бал бесы, ну а в их руках балбесы…
Как мираж нам Мекки ал, и на что он намекал. Масло льёт там в ссору Мекка. Где же память человека?
Если не откроешь веко, так затянет на века. Я тебе суть Мекки кину, намекая на мякину.
Как никак и я смекну, что же брать нам с Мекки ну! Око села Так сине небо — парят небеса.
Такси не небо не беса буза. С неба токсины — буза сан у зла.
Так это сыны! Прёт как с санузла. Но, нет-нет базы — жизнь горя азы.
Зло учит сразу — ведёт до бузы. Маты мы слили — вер злость раскалив.
Ведь, так мы мыслили — греха краску лив. Село окосело. Кричи же о, день!
В ночь око село — ты очки одень. Ом опера Те, кто к цели добрели, разве сразу все добрели?
От жары видать попрели — исполнял там им поп трели. Вопрошали, яро ли: — Исполняю им я роли?
Видно в детстве не пороли — драли-драли их по роли. Если вы солдат тот бравый и во всём всегда вы правый.
До разбитой, до брови, не припишите добра вы! Не найдёте вы управы. Кто-то там сидит у права.
И для этого, вы правы, не найдёте там оправы. Из чего слова там кроют, отделяя запятою?
Матом вас слегка покроют, это вам не за горою. И вот вам Ом опера от хвалёного ампера.
Вот так, по лире уют, выбивают из валют. (и на всё они блюют.) А морали нас марали! Рогом били как маралы.
Плоть ума вам замарали, вот за эти, за морали. Где попало гады с ралли и смеялись видно с ралли.
Ром, икра ли, там и крали? Короли всегда на ралли. Вот как вши и умирали. У, марали — ума ралли!
А прощение у мира, вы просили для блезира? Сотворил с Христа кум мира, вам, хвалёного кумира.
Только тюрьмы камера, вам теперь, как мира мера. Он Он был хорошенький лицом, он был ответственным лицом.
Вам такого не присниться! Да, уж ответственные лица! Он был, конечно, подлецом: скрывал он подлость под лицом.
Была ли в нём души ль частица, что не давала ниже опуститься? Он не ударил в грязь лицом и выстоял, в конце концов.
О нём ходила небылица, то, что он не был из столицы. Что возносил он к небу лица. Ну и чего здесь стали, цыц!
И анекдот летит как птица, что с КГБ с ним были лица.
***
Понять там сущность силятся, как стал их цаца силищей!
В хоромах дело телится, там бал — балбеса селище. А что там принцу сулится — грязь сплошная с улицы?
Пройти же грязь и лестница, а на ней прелестница, Пусть суть дерьма не делится, то, как на всех красавица.
А там от смеха приснится — да то, от беса крестница! Что на премьера мылится. Ах, эта мозга мыльница!
Опять на беса молятся, и это смерти мельница. Она бы азом Шёл и мета мор, ор фазой, вот и стал метаморфозой.
Обладал почти гипнозом, был почти что виртуозом, Но заснул анабиозом, под пахучим прям навозом,
Может, стал он там шимозой, ну, а может просто грёзой. Не назвать, ведь, угря розой, а вот красоты — угрозой.
Не пройти бы мимо аза, пусть цветёт он как мимоза. Но, пугает босса проза, искра-то его угроза.
И уж принята им поза, и вот будет, видно, криза. Искрою кебы искрою и вам не скажу и скрою
Я мысли эти матом крою, претензии то к раю! Искры как в душе искрили, искрили что-то и скрыли
Копали яму — иск рыли и матом этот иск крыли. Вот это матом и крыл я, кто подрезал нам-то крылья?
А крылу идти ли к рылу и с крыла та перья скрыла. Может, злобой жуткой влиться, может, зло — то наше в лица.
Пышет злоба в брани улиц, ею пышет и безумец. Чепуха там валит валом, замыкает мир скандалом,
Что в признаньи запоздалом, если дураков навалом. И кто ответит на лаж нам? На пути мы все на ложном.
Их идеи слишком ложны. Путаны пути и сложны. Оп эра Лучше не было запрета: Хор отпетых — оперетта.
Ой, что была за пора та, ну, сорвались с Арарата, Крыша ехала ли хаты, иль поломка аппарата.
Птица, словно без пера та, плагиат свершён пирата. Уж настала опер эра и у смерти зла афёра.
Может быть, та зла премьера от нехорошего премьера? Бес-пар-ток, люд без порток. Перетёк ток опереток!
Ну, пошло ко дну корыто, не кори-то — шито-крыто. Корысти кори то кредо! Кары то летит карета.
Тайна, верно, то укрыта. Не кори ты блеск карата. Глупость то дегенерата — бесполезная то трата.
Где карьера сверх карьера. Не нужна игра кларнета. Средь лакеев Интернета и уж дурочек Клар нету!
Засоряет корн нетто, на то реакция корнета. Забияка тот тореро, и до зада тот тор — эра.
А мадам водив терьера, сбила с ног того курьера. И познала, и боль эра — вертится как болеро.
Это хмель аперитива — воет оперы ретиво. Знает пользу права дива! Да, на сплетни, уж, правдива.
У разбитого корыта — вот в чём, правда, та зарыта. Не греми, как гром, корытом — не найти ума коры там.
Гадине не покорись! Нас загрызла злая корысть, А те гады, пока рану, разрывают по Корану.
Кара та Корана рана, брызжет кровью по экрану. Где кора того декора, нет коры там у террора.
Здесь ислама дикость — кредо. Смерть-хозяйка видно рада. Сень её нам эльдорадо и смерть это, нам награда.
О, гряда тупых ограда! Деградация суть ада. Ора вам оравам. Плоть афиш отодрана — суть рекламы попрана.
И шуршит, лист ветрено, завтра будет ведренно. Матюги из ротика — варьете эротика,
Видано, не видано, сколь любви там выдано. А улыбка ли чека, этого ли личика?
Морды горды пачками, всё салфетки пачкали. От волшебной палочки — камни, как из ларчика.
Лифчиков бюст — колпачки и крутые попочки. Ах, вы мои деточки! Скрылись по куточечкам,
Сверх сего на корточках — порно фотокарточка. Ах! Какие лапочки, им вкрутить бы лампочки.
Одевай-ка тапочки — доведут стопочки. И напялил поп очки, те, увидев попочки,
Там скурил пол пачечки — ой, какие лапочки. Подвели-то почечки и отбросил тапочки.
Вот такой он дочечки! Там лились рек водочки. Блеск её росиночка. Натянута резиночка.
Дарит рези и ночка… блеклая блондиночка. Прямо в суть попал очкам — разложив по полочкам…
Пляски пышкам-булочкам и порхать по улочкам. Ора сила Водка горло оросила — закричала ора сила.
Как округа окосела, окосело око села, а… Дурь не грела, а косила, дурости, что яка сила.
Или дурни укусили? Иль рассказы о косе ли. Может, их вне укусили? Бросили в науку силы,
Но залили какой сели и они там в каку сели. И вся знать там окосела, под закусочку из сала,
В рюмку водку, враз, слила, а — беса та косая сила. И природа окосела, тьма — дневное око село.
И в душонке зло засело. Око село за те сёла. Слышишь, чуешь ас алло! Ну, не жри прожора сало!
Сало, там, текло салоном, было сало эталоном. Видно всё по панталонам, отдавал долг пан талонам.
Мы к нему пришли с поклоном, он магистром был над кланом. Что просеешь через сито, может тем умора сыта?
А страну то мор разит, от того её морозит. Разве пьяна от росы та и так это отрази ты.
Красотою порази — та, этого то паразита. Осенние приметы Осенние приметы: деревья, как скелеты,
Кострища дымные горят — сжигают осени наряд. И как монголов иго ветрище ходит дыбом.
И горечь осени — остра, крутилась в языках костра. На чёрных, голых ветках, зияет красной меткой,
Платочек красного листка, как язычок горит костра. И это так приятно! Гори, гори, не падай!
Тебя прошу: «Листок алей». Мне будет без тебя грустней. Не будь, покорен бурям! Они тебя не сдуют.
Последний, стойкий лепесток, последний крик: –»Держись дружок!» А с неба капли птицы, поют в ручьях водицы
И бицепсы, огромных туч, дождями искромсали путь. И вдруг, как озаренье — луч солнца миг весенний,
Но день за днём, мне всё трудней, от грусти убежать своей. Осень ранняя Расступись гряда — ветру в города,
Дай тепло весны, развей наши сны. Чтобы талая, вода ранняя
Стрекотала бы, как и ранее. Чтобы тоненьки травы — росные,
Зелены ростки, пряли вёснами. Веселы деньки — светом сладеньки,
Таки сладили — губки сладкие. Целовали мы — губки алые.
Танцевали мы, в страсти пламени. Зарекались и — клялись клятвами.
После каялись, мы под ковами. Изменились мы под оковами.
И юдоль стучит тут подковами. Листья ранила, осень ранняя —
Дурость крайняя, дно исподняя. Снова холодно снова голодно.
Все тут заодно! Всё тут задано. Ось ладом А много, после нас, ли дел исправил тот, чей беспредел?
Он за Адамом ли следил, но смылась ложь, как с леди ил. О как тут сердце леденит, той проповеди — леди нить,
Об этом ли день ныть, темнить, чтоб нужную взять от тем нить. И нет такого дома слов, что до мослов, то дом ослов.
Ты слово этим обусловь. Ты слово только этим славь. А он валил на нас-то, мол: — «Твой лоб высок, ну как тот мол!»
Высок, крутой и твой мол лба — твоя та, мол, ко мне мольба. Вам… это… письма шлю да-да!? Намёк прозрачен, как слюда.
В душе оставит ни следа, как нет растаявшего льда. А мысли чёрная смоль да: — «Чего припёрся я сюда?»
В башке ну, просто ерунда! Не прочитал ты и Рун, да? Откинул текст, как домыслы, ведь перепортят дом ослы.
И пасторам ли до месс, когда такой тут зла замес. Развяжешь ли ты, узел зол? Коль задом в эту лужу сел,
Диапазон ссор сор сузил — запачкал в грязи вас же сель. А дом осла из домысла. Не видят в этом дамы зла.
Полны уж злого замысла — источник, видно, замы зла. Подлили ишь — в огонь масла! Имеют видно ум осла.
От ерунды и у осла б, вдруг, взял, и ум, от дум, ослаб. Деньга сочится с люда, когда блестишь ты, как слюда.
Всё началось с несчастных снов — упал и тонус — нет основ. А ты смеялся с леди — ты за собой, барбос, следи!
Несчастный, потому и вновь — не знал хвалённый наш ас новь. Ось лица Не смейся с лиц! Сжат рот их в шлиц.
И с наших улиц. Слышь! Шли, цыц!
СОС слышен с лиц! То чей же блиц?
То боль бойниц среди больниц.
История — среди бойниц. Ах! Звонница ей нет границ,
За гранью грань. Легла грань ниц.
В среде, средь горя небылиц,
рта на раскроешь — сразу, цыц.
И лик землист в среде темниц. А поп не цаца, не «овца»! И дань берёт он там с лица.
И там как крест тащит та щит. И принесёт в подоле счёт.
Ведь от святого он отца! (Ведь, от святого он конца). А поп ли: — Цыц — пёр на ослиц. И аса блиц — тут пик — тупик.
И писк из ступиц, смех с тупиц, и улиц крик возник у лиц.
И маты там, и шум возниц. Прижжёт, прижжёт, даст тёсу йод. Ведь, ненужное та суёт.
И карты доля та тасует — звенит та суета сует.
Течёт слезами из зениц. Сквозит ось лиц и кризис улиц. С фасадами пустых глазниц.
Знак икс у лиц, он что сулит? А стан сулит, по стансу лит.
И выпил гад по стансу литр. Изводится крап из водиц и звонница, и звон он лиц.
Попа стоит, на век, палац — народ же тот, как тот паяц.
Грех из спеца, хвали отца! Ось ты ли Злобу впустили, злоба вам стили.
Души остыли. Время ось ты ли? Чем угостили? Там угас ты ли?
Путь в рай пустыни со страху стынет. Краски сгустили — душу жгут стили.
Где мысли гостили? Ой, да гусь ты ли? И погостили — знал погост стили…
Злости напасти, мир, в ужасной пасти. Чьи в костре кости? Крест на погосте.
Ведь ость кости телу — молви-то костёлу! Дан указ телу — злобы модели.
И путь злу в рай стели, слезами по стеле. Пеплом кос стыли, смерти шаг с тылу,
Креста костыль ли — рая то кусты ли? Ох, позолотили ваш позор те ли?
Шиньон с кос стели, там по вашей стеле. Зори пестрели, воет пёс трели.
Души пустели — тьмы, где постели. Теле в борделе или пропасти теле?
Зритель слёг в постели — за окном метели. Асы вкус те ли, нашли в кусте ли?
Сплетни пустили — главы пусты ли? А опус ты ни — ввёл о пустыне?
И грехи отпусти, прочь пусти, дни пусты. От касты Грязные их страсти — сброшен асом с трасс ты.
Поросли коросты — проросли: клыкасты! И вот то напасти — им замок на пасти.
Подхалимы власти — грязные их страсти. Вы теперь часть паствы — заняли там пост вы.
И смеёшься с нас ты — всюду твои снасти. Пакости по ости, въелись уж по кости.
Раб-рабом от касс ты — что там ждать от касты? А куда прём эру? Это вот к примеру:
Ставили премьеру — льстили там премьеру. Сказы вам про эхо — вам бюджет прореха.
Множит дурь, эх, эхо! Рада тем дурёха. Говорят, у спеха вовсе нет успеха.
Что там, ведь у рока, вам там нет урока. От края до края В борьбе за жизнь сгорая — от края и до края,
Не «жил», там нас карая, последний дока рая. Ведь, что тот маг мог рая!? Роль жалкую играя.
И матом мы миг кроя, вас кляли — мимикрия. Система быта хитрая — льстецы поют хит рая.
Зло дело, это хитрое и пели тот хит трое. Устроен так край ним и некому быть крайним.
Но многих он устроил, желание уст с троил. Зачем же утро им? Мы им уж тьму утроим.
За выданные роли — пропали и герои. Уже сошёл с гор рая, он на кострах сгорая.
А гады загорали — играли и Граали! От ора вам глохнуть оравам И боялись ора вы сумасшедшей той оравы.
Плохо ведь от ора вам, но ор тот хорош оравам. Потому даны права вам, чтоб в уме не быть прав вавам.
Где права! Права всех прав, о права хулы оправа. Уж всегда права управа, шайка та стоит у права.
Кто у права, то псих, нет — он, как сено вспыхнет.
***
А вспыхнет-то права спихнёт. Установил, тот псих гнёт.
Объятья зло вам распахнёт — тут дурно, уж, раз пахнет. К тому и шла параша — мела там злоб пороша.
И голова их хороша — поехала их крыша. Мерзавцы ту парашу там, прикрыли парашютом.
Но пела там пара шутов: — Не быть параше ютом. Рать лишнее да влила и в масть входила вилла.
Нам злобу всю валила, то был с дерьма вал ила. Страну до краха довела — кидаясь вправо в лево.
Она лишь то умела и ей там было клёво. И есть чем поживиться, и будут пажи виться.
То, беса сослуживица: пьян пэр, СОС в луже вице. От природы не уйти Я предложил, я ждал ответа,
Но был её расчётлив взгляд,
Она желала, хоть за деда,
А что с меня поэта взять? Красива ты, но вот досада,
Что я не тот, кого ты ждёшь.
А может, просто мало мёда!?
Зальём умы, и я хорош! Природа! Ты обременяешь.
Ты камнем виснешь на душе,
Ты сердце биться заставляешь,
Краснеть порою до ушей. От Руси И волдырь большой отрос, когда тёрся пёс о трос.
Звали пса того Барбос, он был просто в баре босс. Прославлял, рыча поп Русь, но туда я не попрусь,
Жирок лучше потруси, верно, он тот пот Руси. Бесов ты от рясы сбрось, ты же поп, а не отброс!
Платье срочно отряси — потрусил, тебе мерси! Чёрной сотнею струясь, в ад нисходит попа власть,
Кланами из них роясь — уж нажрались крови в сласть. Посмотрю, что явит Русь! Я тем вытрусь, ты не трусь!
Я до сути доберусь — я залезу на Эльбрус. Может, в небо там упрусь, одолею боль и грусть.
Хочет накрутить ус Русь. Гад, туман твой там вис Русь! Ваши дни там как уксусы, хоть за локоть укуси.
Мало выпили росы? Те надменные тузы… Ты словами не труси! Стынет кровь. Там нет Руси!
Лучик света одолжи — в этом крае, крае лжи! Ведь род, как древа ось — не, снится на одре во сне.
И ты на одре во сне, не говори адрес, не! Ведь, для церкви не груз ты. Ты о том и не грусти!
И что белый — негру льсти — на потоке глупости. Я в пыли — не ототрусь — мне кричит тот поп: — «Не трусь!»
Ну, вот если б, пил эль б рус, то полез бы на Эльбрус. Не загнуться бы от рос, выживешь ли там вопрос?
Страхами я весь оброс, я уже, что тот барбос! Отдел ал На лицо отдел ал-ал, так как босс его отделал.
Это уж не идеал, от стыда, ты иди, ал. Отдалились и от дела все сотрудники отдела.
И всем им не до дела — с того-то недодела. Носятся все на приделе, вроде все уж там при деле.
Надя платьице одела — уж красавица отдела. А на деле не в наделе, там такие канители!
В них-то сразу канет тело и умы там оскудели. Рыбку там братва удила, так и просится у дело.
У, дела — братва у дела! До того дошла удела. Ну, дела, скажи ну, дело — да отстань, ты прочь, нудило!
Вот-вот так братва чудила, молодая была сила. Ну, чудила, но чудила — было это ночью дело:
Задушил двоих Отелло. О, теля того отеля! И над чем звезда довлела, и слезами богатела?
Лужа пенилась лиловым — много слёз лило-лило вам. Вот такие то дела у соседнего отдела.
В общем, все они от дела. И отделали пострела. Дело движет еле-еле, зеленеют только ели.
Ну, дела, скажи ну, дело, да не чавкай там, нудило! Кто размазал там пастели, по кладбищенской по стеле?
Не кричи ты: — Цыц то дело! — Чуя запах цитадели. Тарахтели тарантеллу — подготовив таран телу.
Преуспели те картели, их рекламы слышны трели. Ототру си Гады вы уж на террасе, кто мозги натёр те расе?
А не знаете, здрасти! Это те не наши страсти. Чинить тар аса — шеф, чинка? Он читал Тараса Шевченко.
Каждая знает девчонка, что у нас он уж в печёнках. Водка — друг рассола и кругом тот звук рос соло.
Всех идея потрясала, что бы тёк с вас пот в три сала. Ну и что же там росло? Превратили Ливан в Осло?
Там Насрала староста — тьма у нас сто роста. Нет Руси — нас не труси. Не три силы нас трусили!
Не тряси на… там трясина. Утонули не три сына. Трон осла мразь не трясла. Не тронь ясли, не труп если!
Собирай свои ты мысли, как философы ты мысли. О, Россия! О, Россия! Ороси рот, маты сея,
Чтобы в славе вам сиять — лучше веять, лучше сеять. Началась и ора сила — землю матом оросила.
А не лучше — оды сея, вспоминать про Одиссея. А вы злобу бы трусили! Правовой — то быть Руси ли?
Зла границы не сузили и сквозит оно сквозь или, Мозг болит, ведь квасил или — мыслить надобно усилий.
Потому всё исказили. Знают иска аз азы ли? Отражение Лужи на тропинках, Лес пропитан влагой.
Сосны и опята Писаны тут магом. В иглах рой дождинок Розовых былинок,
Бисером жемчужным Заполняют лужи. Звоном многократным И многоголосым
Эхо разносилось, Смехом разрядилось,
Мокрою девчушкой В луже отразилось. Отруси Солнечное утро вы проведёте у травы.
Утро вместе им утроим. Мы устроим утро им. Ну и страсти! И с трасс ты влез в заморские те трасты.
А пот расам тёк по трасам. Конь трасс ты и вот контрасты. Ты немного потруси и течёт вновь пот Руси.
Потрясало — по три сала… прячь под рясу се, алло! Эти злобные Тарасы проклинают, как та, расы.
А те говорят: — То россы! — безголовы как торосы. Прёт со рта от той росы — напоили их Тарасы.
И в болоте чернь загрузла, для реки нет видно русла, Чтоб толпа мир не трясла, с ними жили три осла.
Отросли здесь отрасли, яблоки все отрясли. След приличий потерялся. Секс вам в поте — роль ся.
В поте роль, аж по Тироль. Потерялся сам король. Там такие были рейсы — перепутали все рельсы.
Он за то их всех карал, что ценили те коралл. Отрясли от трасс осла, отрясли тот раз козла.
Он весь на — пришла весна, стала крышей и сосна. Может-то у вас со сна да! Может, кликнуть СОС надо.
Ну и дали там вы чаду — принесли в подоле чадо. Оттенки Зелень пышет ветками, а глаза за стёклами,
За очками ёмкими — цвета льются светлые. Ах, кому оттеночки — расписные сотенки.
Бегают день ножки из-за этой денежки. За какими стенками, дорожить оттенками.
И блондинки и Шатенки любят очень сотенки. Ими только сытеньки, словно сливок пенками.
А народ за стенками мечется застенками. Там портреты — стен очки, всё горохом в стеночки.
Ну, что там стенаете, милые, пригожие? В прах ушли пластиночки, до стен ночки — темочки.
Холлы и прихожие; дни ушли пригожие. Вот сама за стеночкой, стынь теперь за ночкою,
Завелась заначкою, заведёшься зоночкой. Ох нули Предъявить иск тот стакану ли? В нём народов-то сто канули.
В сток ушли года, да, как нули. Стали выбитыми окнами. Сатанинские жгли факелы. Жижею текли фекалии.
Звали вы и Мефистофеля, не имея и картофеля. Разрослись там тати клонами, шла братва шпаны колонами.
С разными на то наклонами — заменили суть иконами.
***
Грохнуло, не охнули. И кричали ох нули!
За следами санными смерть легла за санами. Десять со ста канули — полнился сток оными.
Опиум стаканами. Вопит сток и Аннами. Вновь, скакали сто коней и, не вспомнил сток о ней.
Шли полки там конные, рамы в дрожь оконные. И в стаканах бульканье, а в глазах мелькание.
Дрожь пошла каналами, истории анналами. Ох рою Смотри: — «Ох, охрою и к рою,
вновь солнце, брызжет вам по краю!»
И я секрет вам не открою, что все покрыто лжи корою. Каким-каким словам те рады? Такие будут и тирады.
Вы волка, в папу, не рядите! Вы, пополняете ряды те! Опять вы сели на мели, наговорили слов крамолы.
Чего хорошего намыли? И счастье убежит на мили. От охры ныли — онемели. Ну, оградите Бога ради!
Её от хамства оградите! Ах, солнце охры-то обитель. Над ней смеяться рады, от вас нам нет ограды.
Уж как несётся слов метель — сказитель мысли исказитель. Какое родите вы слово? Чтоб не творили духа злого.
Однако, кебы охромели и засияла охра мели. И ложь вам слаще карамели, вы производите крамолы.
Тельца вы слили золотого и заблудились в дебрях снова. Охр рой Жужжит и кружит, ох, рой-рой! Ох, рай! Ох, рай! Так и льёт охрой.
Преграды только себе строя, прошли через кошмары строя, Он шёл усилия утроя, так возводя остов — ость роя.
Там охры позолота. О, храм! Подвластен папским охрам. Откуда злато-охру мыли? Истории ох, рамы или!
Мозги совсем-то охромели. Нам говорят о храме стили? И охра ной, и ох роняй ай! Вопи за папской ты охраной.
Откуда охра им мела, а? Что мысль, стала белее мела? Меня ох, ради, огради! Не нужны мне тюрьмы ограды.
А грады небоскрёбам рады, растут спокойствия всё ради. Ах, солнца охра ты дитё! И Бог есть твой родитель?
Какому слову ты родитель? Каких же слов Душа обитель? Поставлены ох, рамы ли и засияла охра мели.
Когда на совесть охромели. Мы говорим о храме ли? А речи слаще карамели и то наверно кара мели.
Наверно, хорошо промыли мозги вам, водочки «промилле». Зачем вы языком мели? Что вы от этого имели?
От охры ныли — онемели… и обходили они мели. Откуда охра им мела, что мысль стала не мила.
Наверно водочки «промилле» мозги вам хорошо промыли. Охра нить — хора нить Речи были их остры, чтоб разжечь души костры,
То до трепета в три пита — пиво пили три пиита. И летели, те, слова, ведь пьяна, та, голова.
Из красна и искра пива, лица — зад, как из крапивы. И узнал, где изба рая — вышел прочь из бара я.
Выползаешь из крапивы, завела туда искра пива. И уходят дни на брани, слово правды оброни!
Где ошибка — души рана, от упорства-то барана. Там скажи, ох, рано по ость — солнцем, лилась охра на пост,
Жжёт, и жжёт от неба рана, нёбо рана не барана. Где теперь, была охрана — это напасть, сгнил компост.
И запахла вся страна, тем страна, быть может, странна! Это бесов оборона — чешут шерсть о борона.
Оболгала бар она из-за странного барона. И бар пал до ропота — ой, жара дары и пота.
И текла слюна — апа рта, аж до аэропорта. Вот их рэп с ветром окреп, крик — их скрип, верно, свиреп.
До полуночи храпели — слушали тот храп бордели. Очарование В чарах звёздных ночей Слышу голос, но чей?
Словно, искры лучей, Мысли жар горячей. Льётся звёздный ручей Блеском, блеском очей.
Вижу связку ключей Нам от вещих вещей. Зачарованный мим, Зачарованный кварк,
Твоя странность одним, А другим кавардак. Хватить, хватить стенать, Став за тысячи спин.
Рухни тайны стена! Ощущаю твой спин. Очкам Что даром-то моргать очам и ярко ли сверкать очкам!?
Но разве -то темнеть ночам и исчезать заначкам? Разложим… их не пачкай… ту зелень всю по пачкам.
Плясать от ныне попочкам и видно рад тот поп очкам. Шалить же почемучкам. Нацеливаться мушкам.
А пальчиков всех тех пучки, бегут ну, словно паучки. Такие гонят штучки — вопросы почемучки.
А свалитесь вы с тучки — с острят с вас чудо острячки. Слова не хуже те картечи, к чему пустых слов течи?
А в огненной века печи — слова той речи кирпичи. Там гамма тем лететь пучкам. Следы снимать по пучкам.
И лупит вас тот дождь густой — то тучка стала на постой. От этой гиблой ночи, нависли мрака тучи!
И вот мусолит напасть ту — мрак стоя в небе на посту. Не сделать ложь короче, тут много надо мочи.
Тут Видно тучку за версту — грозить, грозою ей, персту. Ошарашен Возвращаюсь я с шарашки, вижу пляшут шара ряшки.
Был он звёздами окрашен — ресторанным вашим ражем. Мир покрыт весь ералашем и от грязи этой страшен.
И явиться крупным кражам, коль святоша привык к ражам. Красным пламенем окрашен — в пламени крестовом вражьем,
Под поповским арбитражем, каждый мракобес отважен. Стать джихада страждет стражем под тротила бомбой даже.
Ну, а поп то, тот продажен, толстоморд и очень важен. Этот мир от трупов тошен, суматошен и тревожен.
Он ублюдками — ничтожен, потому пустопорожен. Замысел был тут нарушен, этот мир наш злом разрушен,
Идиотами загружен и дотошен крик истошен. И путь выхода там сложен, путь спасения ничтожен,
Мир для счастья заморожен, заморочен не ухожен. В кровь невинную окрашен, ты погибнешь от шарашек.
Наркоту не раз ширяли — интересы расширяли. |