Так это шутка? Милая моя,
Как боязлив, как недогадлив я!
Я плакал над твоим рассчитано суровым,
Коротким и сухим письмом;
Ни лаской дружеской, ни откровенным словом
Ты сердца не порадовала в нём.
Я спрашивал: не демон ли раздора
Твоей рукой насмешливо водил?
Я говорил: «Когда б нас разлучила ссора —
Но так тяжёл, так горек, так уныл,
Так нежен был последний час разлуки…
Ещё твой друг забыть его не мог,
И вновь ему ты посылаешь муки
Сомнения, догадок и тревог,—
Скажи, зачем?.. Не ложью ли пустою,
Рассеянной досужей клеветою,
Возмущена душа твоя была?
И, мучима томительным недугом,
Ты над своим отсутствующим другом
Без оправданья суд произнесла?
Или то был один каприз случайный,
Иль давний гнев?..» Неразрешимой тайной
Я мучился: я плакал и страдал,
В догадках ум испуганный блуждал,
Я жалок был в отчаянье суровом… Всему конец! Своим единым словом
Душе моей ты возвратила вновь
И прежний мир, и прежнюю любовь;
И сердце шлёт тебе благословенья,
Как вестнице нежданного спасенья… Так няня в лес ребёнка заведёт
И спрячется сама за куст высокой;
Встревоженный, он ищет и зовёт,
И мечется в тоске жестокой,
И падает, бессильный, на траву…
А няня вдруг: ау! ау!
В нём радостью внезапной сердце бьётся,
Он всё забыл: он плачет и смеётся,
И прыгает, и весело бежит,
И падает — и няню не бранит,
Но к сердцу жмёт виновницу испуга,
Как от беды избавившего друга… Апрель-сентябрь 1850 | 