Таракан-2

Пролог

…Я открыл глаза. В комнате стоял полумрак. Я был жив. Я был только оглушён огромным безобразным тапком с белой пампушкой. Я осторожно пошевелил усами — нет ли перелома. Перелома не было. В воздухе висел густой пивной смог. «Суббота,— вздохнул я,— опять на кухне человечьи мужики пьянствуют. А потом выставят бутылки на пол — и наша молодь так налижется, что всю ночь спать не даст. Ни с кем». Возле тапка валялся увесистый кусок сыра. Я подошёл к нему и утолил голод.

«Интересно, где сейчас Гладкокрылая Таракуша? — подумал я и от мысли о ней у меня засосало под ложечкой. Впрочем, наверное, у нас, тараканов, нет ложечки. Но всё-равно где-то засосало. Гладкокрылая Таракуша жила в старом, заброшенном радиоприёмнике, где я ещё ни разу не был…

…В приёмнике стояла кромешная тишина и не было слышно ни зги.

— Никак Таракушу ищешь? — прошелестел чей-то противный сладкий голос.

— Ага,— подтвердил я.

— Опоздал, мил таракан,— прошепелявил Голос,— она в плену у мусорников, почитай ужо часа три. А от мусорных тараканов, сам знашь, обратной дороги нет. Говорят, Рыжий Спырь пошёл на них войной, но куда ему. У тех, мил таракан, армия — а у него? Так, банда… Слушай, мил таракан, а тебя звать-то как?

— Такарыга,— потерянно сказал я. Перед моими глазами вставали картины марширующих полчищ мусорных тараканов.

— Когда мусорники окружили приёмник энтот,— снова прошепелявил Голос,— успела она на клочке бумаги цветной пару строк написать, сказала: «Отдай Такарыге».

Голос вышел из темноты и оказался маленьким сморщенным тараканишкой. Он протянул мне обрывок цветной бумажки. На девственном чистом листе красивым почерком Гладкокрылой Таракуши было написано: «Прощай, любимый!».

В моей груди взорвалось солнце.

— Иду за ней,— решительно заявил я,— не останавливай меня!

— И не собираюсь,— пожал усами Сморщенный, перевернулся на бок и заснул глубоким противным сном.

Поиск следов

Это была уже десятая по счёту квартира, в которую я проник, разыскивая следы Гладкокрылой Таракуши и проклятых мусорников. В квартире было тихо. На полу валялся худой измождённый человек-вегетарианец по фамилии Пинакин. За пять последних месяцев он не съел ни кусочка мяса и дошёл до такого состояния, что стал понимать язык тараканов. Ещё совсем недавно он был влюблён в красивую длинноногую швею-мотористку, но она на его глазах слопала кусок свиной грудинки величиной с человеческую ладонь. Теперь он лежал на полу, из последних сил грыз какую-то сухую травинку и страдал от несбывшейся любви.

— Любовь движет всеми нами,— подумал я,— ведь даже люди и те способны любить… в свободное от уничтожения тараканов время.

Вегетарианец повернул голову и посмотрел на меня большими грустными глазами.

— Что это у вас за беготня такая сегодня? — спросил он тихим прозрачным голосом на тараканьем языке,— сначала большая толпа, потом маленькая, теперь ты.

— А куда побежала большая толпа? — взволнованно спросил я.

— А туда,— обречённо махнул он рукой на валявшийся в углу разбитый телефон с длинным шнуром, истоптанным целой армией тараканьих ног.

В плену

Я бросился к телефонному шнуру и стал спускаться по лабиринту маленьких тараканьих тропок в квартиру № 16.

В квартире визгливо ругались какие-то люди.

— Ты опять выпил всю водку! — возмущённо кричала большая человечья женщина с огромным синим носом.

— Как всю? — удивился маленький худосочный мужичок.

— Вот смотри: пусто в холодильнике! — ревела человечья женщина.

— И взаправду пусто,— заглянув в холодильник снова удивился мужичок,— как же я её мог всю выпить?

— Всю водку! — причитала Большая Синеносая.— Вот так просто взял и выпил!

— И водки-то было много,— недоумевал мужик.

— На неделю бы хватило! — всхлипывала Большая Синеносая.

Прислушавшись к разговору, я на мгновенье ослабил бдительность и тут же пожалел об этом: зашелестело лассо и в мгновение ока я оказался спутанным липкими нитями. В квартире № 16 жил Кровожадный Паук Мохноног. Это знали все. И только я, глупый, этого не знал.

Вверху на паутине сидел большой кровожадный Мохноног.

— Мохноног,— попросил я,— выпусти меня, я спасу Гладкокрылую Таракушу, а потом добровольно вернусь к тебе в паутину.

— Ты никогда её не спасёшь,— Мохноног по-свински хрюкнул,— ты мой ужин.

— Сырые влюблённые вызывают несварение желудка,— напомнил я ему,— неужели ты никогда в жизни не любил?

Паук задумался.

— Помню я однажды влюбился в человечью женщину,— наконец припомнил он,— но потом понял, что мы с ней не пара. Она не обращала на пауков никакого внимания. После того, как мы расстались, она запила — и вон во что превратилась,— он указал на потерянно ходившую по квартире Синеносую.

— Мою любимую захватили мусорники,— сообщил я ему.

— Не люблю мусорников,— согласился Мохноног,— но как же ужин?

— Ты и так толстый,— сказал я,— ну, поголодаешь немного.

— Ладно,— благородно махнул ногой Мохноног,— иди, освобождай свою таракашку.

В животе у него что-то возмущенно заурчало, но Мохноног мужественно отвёл глаза от своего живота и помог мне освободиться.

Я кинул на него благодарный взгляд и побежал дальше. Я чувствовал, что логово мусорников уже близко.

Освобождение

Это была квартира поэта эротического жанра Изюмихина, в которой и обосновались основные полчища мусорников. Поэт сочинял стихи и ему некогда было обращать внимание на такую мелочь, как какие-то тараканы. Как раз сейчас, он работал над мемуарами в стихах под названием «Мои партнёры по сексу», начинавшиеся такими строчками:

За старенькой мебельной стенкой, в темноте и сырости, я наконец-то нашёл свою возлюбленную.

Гладкокрылая Таракуша, прикованная суровой ниткой к осколку бутылки, одиноко стояла и тихо плакала. Увидев меня, она радостно замахала усами.

— Я знала, что ты придёшь,— нежно сказала она,— но как же ты дошёл, ты ведь такой неуклюжий?

— Доковылял понемногу,— отмахнулся я,— сейчас я тебя освобожу.

И я перекусил суровую нитку своими острыми зубами. Впрочем, наверное, у нас, тараканов, нет никаких зубов. Но всё-равно чем-то перекусил.

— Какой ты храбрый и удивительный! — воскликнула Гладкокрылая Таракуша.

Мы бросились к телефонному шнуру и побежали по нему обратно домой. На следующем этаже мы услышали взволнованные крики мусорников — они заметили исчезновение Гладкокрылой Таракуши.

— За нам идёт целая армия! — испуганно воскликнула она и с надеждой посмотрела на меня.

Мохноног и Синеносая

Мохноног грыз большую жирную муху.

— Берегись мусорников! — крикнул я ему на бегу.— За нами движутся целые полчища.

— Надеюсь, ты их как-нибудь истребишь,— заявил Мохноног,— но предупреждаю: в следующий раз я тебя обязательно съем.

— Спасибо,— остановившись, поблагодарил я,— а как твоя Синеносая?

— По-моему, она решила бросить пить,— гордо заявил Мохноног,— наверное, меня заметила.

Я посмотрел на Большую Синеносую, задумчиво стоявшую перед пустым холодильником.

— Выпил всю водку,— ворчала она,— даже жене не оставил. А ведь когда-то зимой розы дарил.

Маленький худосочный мужичок показался в дверях. В руках у него была помятая ромашка.

— Извини, что я всю водку выпил,— сказал он,— вот возле мусоропровода нашёл. Это тебе.

И он протянул Синеносой одинокую печальную ромашку.

Синеносая посмотрела на него и вздохнула.

— Да ладно, чёрт с ней, с водкой,— махнула она рукой,— новую купим. Лишь бы тебе было хорошо.

Потоп

Вегетарианец Пинакин по-прежнему валялся на полу, грыз сухую травинку и вспоминал швею-мотористку.

— Пинакин,— попросил я его,— устрой наводнение.

— Пожалуйста,— жалобно добавила Гладкокрылая Таракуша.

Пинакин нахмурился и стал похож на вынутую из земли морковку.

— Но ведь это же убийство,— сказал он,— массовое.

— Это война,— поправил я его.

— Ну, что ж,— согласился он,— а ля хер ком а ля хер.

И посадив меня с Гладкокрылой Таракушей в мыльницу, он открыл на полную мощь водопроводные краны. Огромные потоки воды лились и лились. Вода наполнила ванную и хлынула через край на пол. Передовые полки мусорников, уже показавшиеся в коридоре, смыло огромным ледяным цунами. Мы стояли в пластмассовой мыльнице, крепко обнявшись, и смотрели друг на друга. А потом поцеловались. Впрочем, наверное, у нас, тараканов, нет поцелуев. Но всё-равно было очень хорошо.

— Какой ты храбрый и удивительный,— шёпотом сказала Гладкокрылая Таракуша.

— Ты тоже ничего,— признался я ей в любви и с благодарностью обернулся к вегетарианцу.

— Пинакин,— обратился я к нему,— прости свою швею. Может, она не будет больше есть мясо.

— Я-то давно простил,— вздохнул Пинакин,— да она ушла к Шмонченко, голодающему по Брэггу. А от него женщины уже не возвращаются.

И он снова схватился зубами за травинку.

Эпилог

Счастливые, мы вбежали в радиоприёмник, стремясь уйти подальше от этого противного мира и остаться наедине. Возле радиоприёмника послышался шорох — это проснулся забытый всеми Сморщенный.

— А ведь действительно, освободил,— усмехнулся он,— ну что ж, а теперь тебе пора и удалиться. Обманули мы тебя вместе с моей коварной Гладкокрылой Таракушей, мил таракан.

— Она не коварная! — заявил я.— Ты не коварная? — обратился я к Гладкокрылой Таракуше.

— Нет, я не коварная,— ответила она, улыбаясь.

— Вот видишь, мерзкий Сморщенный, она говорит, что не коварная!

— И записки она тебе не писала,— снова усмехнулся Сморщенный.

— Ты писала мне записку? — обратился я к Гладкокрылой Таракуше.

— Какую записку? — удивилась она.

— Вот эту,— я показал ей обрывок цветной бумажки со словами «Прощай, любимый». Гладкокрылая Таракуша в недоумении посмотрела на записку, потом на меня и ласково сказала: «Конечно, милый, я писала тебе эту записку».

В моей груди взорвалось Солнце. Второй раз за день. Я закружился в традиционном тараканьем танце счастья и любви, но внезапно поскользнувшись, упал во что-то липкое, как оказалось, в кисельную лужу. Герой дня, мужественный защитник любимой, храбрый и удивительный — я беспомощно и позорно болтал ногами по воздуху, не в силах высвободиться из липкой кисельной массы. И тут меня накрыл тапок.

— Ну, вот и всё, роман окончен. Рыжего Спыря нет. И этого тоже нет,— сказал Сморщенный,— пошли ко мне.

— Пошли,— печально вздохнула Гладкокрылая Таракуша и пошла с ним.

Но я этого уже не услышал. Я был мёртв. Я был раздавлен огромным безобразным тапком с белой пампушкой. Но всё-таки я был счастлив в своей жизни. Гораздо счастливее Сморщенного…