Мой маленький друг

Он сидит на подоконнике, похожий на сгусток тумана. Мудрый и загадочный Чешир. Его глаза — две зеленые звезды, отраженные в оконном стекле. Лунная шерсть струится сквозь пальцы, почти неощутимая, прохладная и шелковистая. Кот довольно мурлычет и легонько трется головой о мою ладонь. Мы чувствуем друг друга с полувзгляда, с полуприкосновения.
Как хорошо, что дочка меня не послушалась! В пустой квартире, окруженный призраками прошлого, я бы сошел с ума от одиночества. В моей спальне до сих пор живут зловещие безделушки-куколки покойной жены, и рука не поднимается их выбросить. А на стенах развешаны дочкины рисунки. Пучеглазые чудовища — герои каких-то мультфильмов. Ночами они пугают меня. Но стоит под кроватью завозиться Чеширу, и кошмары тают, как снег в пригоршне. Ступая мягкими лапами, словно обутыми в меховые сапожки, кот выходит на середину комнаты, хрустит сухим кормом и лакает воду из миски. А я лежу, улыбаясь в темноте. Знаю, что стоит задремать, и Чешир придет ко мне под бочок и, прижавшись уютно сквозь одеяло, запоет свою кошачью песенку, и тогда ни одна злая куколка, ни одно мультяшное чудище не вторгнутся больше в мой сон. Мы оба будем мирно спать до утра, согревая друг друга и защищая от всех напастей. Такая у нас дружба.
Он уже стар, мой маленький друг. Да и я не молод. Мы, как двое любопытных детей, заглядываем в окошко вечности. Что там, за последней чертой, которую вот-вот переступим?И кажется, совсем недавно моя девятилетняя дочь Мартина принесла его с улицы, крошечного, мокрого, всего как будто скрюченного от холода. Шел дождь и дул ветер, такой сильный, что деревья рвались в полет вместе с листьями. Ранний ноябрь. Хрупкая грань осени и зимы. Без помощи человека котенок бы, конечно, не выжил.
Как Мартина за него просила!
— Папа! Пожалуйста! Давай его оставим! Он маленький, погибнет без нас. Пожалуйста! Папа!
Она ревела, будто малое дитя, и, заходясь в истерике, топала ногами. Даже Алиса, моя жена, царство ей небесное, хоть и не любила кошек, но, жалея дочку, умоляла взять малыша. Напрасно. Уверенный, что детским капризам нельзя потакать, я затворил свое сердце и запер на три замка.
— Отнеси, где взяла. И немедленно! — прозвучал мой приговор, а от своих слов я не отступал никогда.
Казалось бы, поздний ребенок. Сам Бог велел обожать и баловать, как принцессу. Но что-то не срослось. Не тянулась к любви душа. Сейчас тянется — но поздно. Хоть и звонит Мартина каждую неделю, интересуется, спрашивает о здоровье, предлагает помощь… но в ее голосе звенят льдинки. Ежусь от внутреннего холода, но исправить, увы, ничего не могу. В тот дождливый ноябрьский вечер что-то между нами сломалось безвозвратно.
Плача, Мартина ушла с котенком на руках. Через полчаса вернулась, вымокшая до нитки и дрожащая, и заперлась в своей комнате. Три дня она со мной не разговаривала, а потом я стал замечать котика у нас дома — то лежащим на подоконнике, то на диване. То за шкаф шмыгнет, то шебуршит газетами в кладовке.
Он был абсолютно белым, настолько белым, что на белом свету становился невидимым, рассыпаясь в солнечную пыль. Только в сумерки его удавалось рассмотреть как следует — грациозного пушистика с яркими изумрудными глазами.
Я прозвал его Чеширом за умение исчезать и появляться, словно из воздуха. А какое имя дала ему Мартина, не знаю до сих пор. Да и так ли это важно? Имя — по сути пустой звук, а мы с моим маленьким Чеширом давно понимаем друг друга без слов.
Котик оказался тихим, не устраивал по ночам концертов, не царапал мебель и не путался под ногами. Он совсем никому не мешал. И если поначалу я собирался настоять на своем, то потом смирился и даже рад был невинному дочкиному обману. Как мудро иногда поступают дети. Сама того не сознавая, Мартина принесла в наш дом счастье. Погружая пальцы в мягкую кошачью шерсть, я чувствовал, что и сам становлюсь мягче, добрее. Мы с женой даже ссориться перестали. Не то чтобы сблизились, но вели себя деликатнее и тише. Как наш любимый Чешир.
Нередко он приходил ко мне в постель и ложился рядом, неотличимый от белизны одеяла, грел больное плечо и баюкал тихим мурлыканьем. Я засыпал, словно под крылом у ангела и просыпался обновленным. После смерти Алисы он стал приходить каждую ночь.
От воспоминаний меня отвлекает звонок Мартины. «Поздновато ты сегодня, дочка», — думаю, рассеянно вглядываясь в темноту за окном. Хотя что тут удивляться — осень. Не успеешь пообедать — и ночь на дворе. Ненавижу смотреть на часы.
— Привет, папа, — бодро начинает Мартина, и вот уже посыпались дежурные вопросы — про здоровье, давление, врачей.
— Да все в порядке, — отмахиваюсь. — Старые мы стали. И здоровье по возрасту.
— Мы — это кто? — настороженно интересуется дочь.
— Я и Чешир.
Странное ощущение, когда в трубке потрескивает тишина.
— Кто такой Чешир? — спрашивает, наконец, Мартина.
— Ну кот же, — мне отчего-то делается неловко, как будто ненароком выболтал стыдную тайну.
— Папа, ты завел кота? — холодно изумляется Мартина.
— Да нет. Ты что, забыла? Чешир — тот самый котенок, которого ты притащила в детстве, а я сказал его выкинуть. Помнишь? Ты потом принесла его назад, тайком. И хорошо сделала. Теперь я понимаю, что хорошо.
Дочь коротко, со всхлипом вздыхает, и я представляю себе, как она поджимает губы. Возможно, комкает в руке платок или край скатерти, или чертит пальцем по столу замысловатые узоры.
— Я сделала, как ты велел, — говорит она чужим голосом. — Я не приносила котенка назад.
«Неправда», — хочется закричать мне, но я уже вижу, что его зеленые глаза — отражения уличных фонарей, а тело — клубящийся лунный свет. Его роскошный белый хвост разметался дождинками по стеклу. Мой маленький друг растаял, навсегда оставшись в том холодном ноябре. А я сижу один в пустой квартире, зная, что впереди долгая ночь и никто не заговорит мои кошмары.
Я смотрю на его миску с крупинками сухого корма, недоумевая, кто ел из нее? Кто шуршит по ночам у меня под кроватью? Может быть, мыши? Да, наверное. В моем доме поселились мыши. Почему бы и нет? Ведь у меня никогда не было кошки. Я твержу эту фразу снова и снова. Она горчит на губах. Горько-соленая, с привкусом слез. Она звучит как «жизнь прожита напрасно». Или «меня никто никогда не любил». Нет, не так. Это я никого никогда не любил.
Повторяю опять и опять. Слово за словом приучаю себя к этой новой боли. У меня. Никогда. Не было. Кошки.