(Диспут о советской сатире в Политехническом музее) Уже давно граждан Советского Союза волновал вопрос: «А нужна ли нам сатира?» Мучимые этой мыслью, граждане спали весьма беспокойно и во сне бормотали: «Чур меня! Блюм меня!» На помощь гражданам, как и всегда, пришло Исполбюро 1 МГУ. Что бы ни взволновало граждан: проблема ли единственного ребёнка в семье, взаимоотношения ли полов, нервная ли система, советская ли сатира — Исполбюро 1 МГУ уже тут как тут и утоляет жаждущих соответствующим диспутом. «А не перегнули ли мы палку? — думали устроители.— Двадцать пять диспутантов! Не много ли?» Оказалось всё-таки, что палку не перегнули. Пришла только половина поименованных сатириков. И палка была спасена. Потом боялись, что палку перегнёт публика. Опасались, что разбушевавшиеся толпы зрителей, опрокидывая моссельпромовские палатки и небольшие каменные дома, ворвутся в Политехнический музей и слишком уже переполнят зал. Но и толпа не покусилась на палку. Публика вела себя тихо, чинно и хотела только одного: как можно скорее выяснить наболевший вопрос — нужна ли нам советская сатира? Любопытство публики было немедленно удовлетворено первым же оратором: — Да,— сказал режиссёр Краснянский,— она нам нужна. Чувство облегчения овладело залом. — Вот видите,— раздавались голоса,— я вам говорил, что сатира нужна. Так оно и оказалось. Но спокойная, ясная уверенность скоро сменилась тревогой. — Она не нужна,— сказал Блюм,— сатира. Удивлению публики не было границ. На стол президиума посыпались записочки: «Не перегнул ли оратор тов. Блюм палку?» В. Блюм растерянно улыбался. Он смущённо сознавал, что сделал с палкой что-то не то. И действительно. Следующий же диспутант писатель Евг. Петров назвал В. Блюма мортусом из похоронного бюро. Из его слов можно было заключить, что он усматривает в действиях Блюма факт перегнутия палки. Засим диспут разлился широкой плавной рекой. После краткой, кипучей речи В. Маяковского к эстраде, шатаясь, подошла девушка с большими лучистыми глазами и швырнула на стол голубенькую записку: «Почему Вл. Маяковский так груб и дерзок, точно животное, с выступавшим т. Блюмом. Это непоэтично и весьма неприятно для уха». Записка подействовала на Маяковского самым удручающим образом. Он немедленно уехал с диспута в Ленинград. Кстати, ему давно уже нужно было туда съездить по какому-то делу. Писатель Е. Зозуля выступил весьма хитро. Все диспутанты придерживались такого порядка: одни говорили, что сатира нужна, и награждались аплодисментами; другие утверждали, что сатира не нужна, и тоже получали свою порцию рукоплесканий. Своенравный Зозуля с прямотой старого солдата заявил, что плохая сатира не нужна (аплодисменты), а потом с тою же прямотой отметил, что хорошая сатира нужна (аплодисменты). Потом снова выступал В. Блюм. И снова он утверждал, что сатира нам не нужна и что она вредна. По его словам, не то Гоголь, не то Щедрин перегнули палку. Услышав о знакомом предмете, зал оживился, и с балкона на стол свалилась оригинальная записка: «Не перегнул ли оратор палку?» Председатель Мих. Кольцов застонал и, чтобы рассеять тяжёлые тучи, снова сгущавшиеся над залом, предоставил слово писателю и драматургу В. Ардову. — А вот и я,— сказал писатель и драматург.— Я за сатиру. И тут же обосновал своё мнение несколькими весёлыми анекдотами. За поздним временем перегнуть палку ему не удалось, хотя он и пытался это сделать. — Лежачего не бьют! — сказал Мих. Кольцов, закрывая диспут. Под лежачим он подразумевал сидящего тут же В. Блюма. Но, несмотря на своё пацифистское заявление, немедленно начал добивать лежачего, что ему и удалось. — Вот видите! — говорили зрители друг другу.— Ведь я вам говорил, что сатира нужна. Так оно и оказалось. 1930 |