Женька читал где-то, что с возрастом люди становятся фаталистами. Они начинают верить в рок, судьбу, карму, гороскопы. Они, суеверно и совершенно серьезно слушают по утрам, за чашкой кофе астрологические прогнозы, которые, как навязчивые прилипчивые мысли, потом держат весь день в своей голове, поверяя ими любой, хоть сколько-нибудь значимый, происшедший за день, случай. Они созваниваются со знакомыми, в умопомрачительных подробностях рассказывая, как по дороге на работу или обратно, вдруг таинственно взвизгнул на повороте трамвай, как «чуть-чуть» в него не вьехал огромный грузовик, а не вьехал только потому, что сегодня для «имярека» звезды сложились удачно. Словом, «Аннушка уже пролила масло».
Слушая порой материнские телефонные разговоры с подружками про подобную чушь, Женька посмеивался и ему казалось, что взрослые нарочно придумывают для себя всяческие благоглупости, исключительно от нечего делать. Либо это является для них своеобразной разрядкой, релаксом, после трудового дня.
Он был еще в том удивительном возрасте, когда мир материален и для обьяснения аномальности тех или иных случаев больше подходил сбой в теории вероятности, как в случае с Артемом, когда того девчонки заподозрили в нетрадиционной сексуальной ориентации, чем всяческие изотерические штучки.
Но когда они вошли в вагон, и поднялись во второй ярус — к вящему удовольствию Артема, Женька готов был поверить, что здесь не обошлось без участия небесных сил: в их купе сидели две молоденьких китаянки, одна из которых была Оля.
«Сон-то в руку», — мельком отметил он. Кстати, весь путь до этой встречи, он проделал под впечатлением того удивительного сна, в котором ему больше всего понравилось, что он мог так свободно дышать под водой полной грудью. Но он не мог понять смысла сна: что это за удивительное соревнование по плаванию, эти странные метаморфозы с превращениями, какой-то захватывающей игрой, очень похожей на любовную. И чье лицо он видел во сне? Оно тревожило, притягивало, вызывало в груди какие-то сладкие смешанные чувства — и странное томление, и нежность, и любопытство, и ему чертовски хотелось до него дотронуться. До этих синих глаз, солнечной улыбки. Будь рядом мать, она бы достала свои сонники и быстро бы все разложила по полочкам.
— Ни хау! (привет) — только и нашелся, что сказать Женька.
Несколько опешивший от неожиданной встречи он, даже не услышал ответного приветствия и не заметил, как радостно вспыхнули Олины карие глаза и тут же, точно испугавшись своего порыва, смущенно потупились, настороженно скосившись на сидевшую рядом подружку.
— Йоу! Выходит, наш поезд еще не ушел,- вынырнул из-за плеча преобразившийся вдруг Артем. — Видать судьба, приятель.
— Видать… судьба… — немного задервеневшим голосом задумчиво откликнулся Женька. Он сам себе поразился. Что это с ним? Что случилось? Отчего вдруг эта, пусть и третья по счету встреча, так на него повлияла? «Раз случайность, два случайность, три — закономерность, так что ли»? И этот странный сон с такой волнующей любовной игрой, это смеющееся лицо, совсем не похожее, кстати, на Олино. Скорее на Юлькино, доброе, распахнутое, или… на Маринкино? Конечно на Маринкино! В этих насыщенных событиями днях, он совсем забыл про Маринку. Чувство вины вновь напомнило о себе, шкрябнуло мелкой наждачкой. Более того, какой-то скрытый рецептор засигналил о том, что он, Женька Балябин, не просто удрал от подружки в эту поездку, но и беспардонно и нагло пошел на флирт с Юлькой. О! Но это же был порыв… Порывистый ты наш… А Маринка, Маринка, наверняка, ждет. Соскучилась. Ну, подуется, малость, позлится, а все равно простит. А там вечер наступит, ночь… Какая все-таки у Маринки красивая фигура.
— Эй, приятель, ку-ку, — балагурил Артем. — Ты что это дар речи потерял? Понимаю. Но не будь эгоистом, познакомь.
— Да, конечно, — рассеяно пробормотал Женька и вновь поймал на себе, улыбчивый, внимательный, казалось, читающий его мысли, Олин взгляд. Сам того не желая, Женька покраснел. Первым чувством было сердитое раздражение. Но вдруг неожиданно для себя, он рассмеялся.
— Ваш проницательный взгляд, Оля, спутал все мои лукавые мыслишки! — он намеренно сказал правду, зная, как она обезоруживает, и с первых минут располагает к разговору. — Познакомьтесь, это мой приятель, Артем, с которым мы вместе в Поднебесной грызем гранит китайской лингвистики. «Ученый малый, но педант…»
Закончил Женька с намеренно показушным пафосом, действительно вызвав общее улыбчиво-раполагающее состояние. Заулыбалась даже сидевшая рядом с Олей китаянка, хотя, как показалось Женьке, она вряд ли понимала по-русски. Ему вдруг захотелось поприкалываться, попросить Артема поцеловать дамам ручки, что он непременно сделал бы, окажись в подобной ситуация в России. Но, зная о твердых нравах во взаимоотношениях между мужчиной и женщиной в Китае, он только показательно учтиво поклонился и сказал, больше обращаясь к Олиной подружке:
— А меня зовут Жень Я, можно Дэн. Ни нэ (а вас)?
— Это моя подруга Чен Шуан, а меня зовут Оля, — девушка посмотрела на Артема.
— А по-китайски?
— Фэй хуа.
— Цветок сливы?! — машинально перевел Женька и удивленно поднял брови.
— В Китае не принято переводить имена. У вас ведь тоже так. Просто меня зовут Фей Хуа. Но если вы хотите… Да, цветок сливы. Вам не нравится? — она спросила это немножко кокетливо.
— Я этого не говорил. Просто мне вспомнились стихи вашего поэта, кажется Чень И. Мы их по университетской программе проходили. Что-то там: Когда наступает глубокая зима,
Нет уже и следов цветов.
Но цветы сливы не покорились, — «Они на каждом дереве распускаются на ветру и в снегу», — докончила Фэй Хуа. — Да, это стихи маршала народной Армии Чень И. Это — «Красные цветы сливы».
— Вы очень хорошо говорите по-русски, — ввернулся в разговор Артем. — Вы, наверное, лингвист?
— Спасибо, — у Фэй Хуа чуть зарозовели скулы. — Да я заканчивала лингвистический, потом в России училась.
— А где в России, если не секрет?
— В Санкт-Петербурге.
— Что?! — Артем аж подпрыгнул. Даже его чубчик, кажется, излучал неподдельный восторг.
— Тема, — невольно рассмеялся Женька. — Создается впечатление, что у тебя эксклюзивное право на «окно в Европу». Другим там бывать строго воспрещается.
— Да что ты, старик, я очень рад, — даже не обратив внимания на то, что его назвали Темой, просиял Артем.
Как водится, в подобных случаях, начались бесконечные расспросы, что, да как, где училась, где жила, куда ходила, с кем встречалась, что понравилось, и что нет. Артем отчего-то разволновался, раскраснелся, глаза его азартно горели, излучая живой интерес.
Поезд уже давно был в пути, убегая от солнца, спешил на запад в Шеньян. Колеса мерно и мягко постукивали, отсчитывая стыки рельс, плавная дуга которых поворачивала от моря, устремляясь в развалы желтых сопок. Вот, точно прощальный взмах руки, мелькнула узкая морская полоска, и исчезла, оставив в душе смутное желание непременно вернуться сюда еще.
За окном опять потянулись яблоневые и персиковые сады, виноградники. Во втором ярусе и в самом деле ехать было интересней — окрестности открывались, казалось, значительно шире, хотя это мог быть просто самообман.
Пока они были в Даляне, в осенних красках еще прибавилось желтизны. Казалось сам воздух, точно спиртовый раствор вытягивал желтизну из деревьев, травы, кустарников и она разливалась прозрачными пластами по сопкам, скалистым увалам, блеклой латунью отражаясь в окнах домов и стекле врытых в землю теплиц. Небесная, стираная джинса стояла высоко, открывая горизонт.
Женька вполуха слушал разговор Фэй Хуа и Артема о Невском, Васильевском острове, Авроре, театрах — Фей Хуа оказалась завзятой театралкой, музеях, поглядывал в окно. Несколько раз пытался заговорить с Олиной подругой. Это была красивая, смуглая китаянка, в очках с модной оправой, с тонкой гладкой, почти детской кожей и короткой прической. Волосы у нее были толстые, как конская грива и блестящие, казалось, можно было пересчитать каждую волосинку. Немножко портили ее вид синеватые крупные зубы. Она смущалась, отвечала односложно, и скоро Женька потерял к ней всякий интерес. На Артема было просто приятно смотреть: он преобразился, говорил с воодушевлением, и совсем забыл о сигаретах. Слушая Фэй Хуа, он чуть подался ей навстречу, внимательно смотрел ей в глаза, часто кивая головой, и было видно по всему, что эта светлокожая «азиатская дивчина» его крепко зацепила.
Из того, что услышал, Женька узнал, что живет Фэй Хуа с родителями в Шеньяне, хотя родилась и окончила школу в Даляне. Там до сих пор живет ее бабушка и сейчас она едет от нее. Отец ее горный инженер и сейчас работает в Иране, а мать преподает в университете русский язык. Пока у нее нет постоянной работы и она подрабатывает, сопровождая русские туристические группы в Далянь и Порт-Артур.
Вагон был полупустой, его вальяжно и приятно покачивало, а может это ощущалось от- того, что ехали во втором ярусе.
Через проход, в соседнем наискосок купе ехала молодая китайская семья — муж с женой и скромный красивый мальчик, в школьном костюмчике, чистый и опрятный. В отличие от сына, папаша был далеко не скромный. У него была густая, вороненая, с синеватым отливом волнистая шевелюра, зачесанная назад, и похож он был даже не на китайца, а на какого-то узбека, с густыми нахмуренными бровями и сердитым видом. Он постоянно что-то вполголоса долдонил своей равнодушно сидящей, страшненькой жене, которая изредка, отрешенно и равнодушно бросала ему: «Замолчи, ты мне надоел». Ребенок тихо и мирно взирал на их перебранку, не выражая ни малейшего беспокойства. Как понял Женька, разговор шел о каких-то деньгах, которые так неэкономно потратила супруга.
Мимоходом «узбек» достал из сумки внушительных размеров жареную, с золотистой корочкой курицу, и стал рвать ее, остервенело, на части. Так же мимоходом протянул кусок сынишке, но тот скромно отказался. Супруге предлагать не стал, уж больно, видать, был на нее зол. Разорвав курицу на куски на откидном столике, он так же остервенело, стал отрывать жаренную плоть, красивыми белыми зубами, по ходу не забывая поносить супружницу. Он громко чавкал, упиваясь своим гневом, вытирая жирные руки о маленькое махровое полотенце. «Неужели всю съест?» — подумал Женька. «Узбек» съел, сыто отрыгнул воздух, и что-то опять резко сказал супруге. Что, Женька не расслышал, но, судя по тому, как вызверилось ее лицо, не очень приятное. Женщину прорвало.
«Если ты сейчас же не заткнешься, выродок, я все расскажу твоему отцу. Уж точно тебе будет нахлобучка. Лучше заткнись и не выводи меня из себя». Все время пока она говорила, «узбек» хищно и злобно пожирал ее ненавидящими глазами, и казалось еще миг, и он порвет ее, как только что расправился с жареной курицей. Когда женщина закончила говорить, он еще некоторое время молча на нее смотрел, что-то соображая и вращая белками глаз, которые ярко выделялись на смуглом лице. Он был похож на узбекского Отелло в гневе. Потом отпил хороший глоток из пластиковой бутылки холодного зеленого чая, отвалился на обтянутый материей подголовник и… уснул. Да, да уснул, буквально через минуту обмякнув и захрапев. Сынишка его тихо и невозмутимо поглядывал в окно, точно ничего не произошло. Это было до того необычно и забавно, что Женька не удержался от улыбки. Мимоходом вспомнился старый анекдот про женские измены, где русская, спасаясь от мужниных побоев, кричит: «Ой, Вань, только не по голове».
Женька знал, что китайцы умеют быстро расслабляться, это у них в крови, но чтобы вот так, за какую-то минуту из гнева и в глубокий релакс — это просто класс. Женьку эта сценка развеселила.
«Интересно, — подумал он, — а как бы я вел себя в подобной ситуации? Сначала так же рвал бы зубами куриное мясо, со злостью и гневом поглядывая на жену. А потом? Неужели я мог вот так спокойненько рыгнуть, попить водички и тут же отключиться, точно хлобыстнул добрый стакан водки? Или — «ой, Вань, только не по голове?!» Скорее последнее, особенно, если твоя половина была бы такой же уродиной, как у этого китайца-узбека. Ну, тогда бы одного стакана водки вряд ли хватило, чтобы забыться. Ведь некрасивых женщин не бывает… А может он просто таким макаром вымещает на ней свою злобу, за то, что отдал свою кучерявую головушку этой «красавице»? А парнишка у них бравенький. Интересно, каким будет мой парнишка? А может дочка? Или парнишка и дочка. И на ком я буду вымещать свою злобу? На Юльке, Маринке или Танюше Барсуковой. Эх, Таня, Таня, любовь ты моя первая…»
В мир реальный Женьку привел громкий смех Артема. Девушки улыбались. Все смотрели на него, и Женька вновь столкнулся взглядом с Фэй Хуа.
— Дэн, ты, где витаешь? — Артем просто покатывался со смеху. — Тебя уже в третий раз спрашивают — ты кто по гороскопу.
— Что? Скорпион, — Женька говорил будто спросонья.
— Да нет, — мягко поправила Фэй Хуа, — по восточному гороскопу.
— А-а-а, забыл, кажется, кажется… Я родился в 77-м, значит, значит…
— Значит вы змея.
— Верно.
Он снова встретился взглядом с Фэй Хуа. Ему показалось, что смотрела она как-то загадочно-растерянно, точно молчаливо пытаясь что-то до него донести. Ее лицо было близко. Оно было свежее, с чуть тронутой загаром кожей, темными, вразлет бровями, без признаков макияжа, разве что чуть-чуть, для четкости подведенными полными губами. Белую шею красиво обрамляли густые волосы, настолько густые, что казались неестественными. И цвет у них был даже не просто черный, а с каким-то пепельным отливом, как сливовый налет. Женька невольно залюбовался. Кого-то она ему напоминало. Стоп! Если чуть-чуть вздернуть этот носик с тонкими крыльями, малость округлить лицо и придать глазам русский разрез… Оставить такими же полные губы и красивый, волевой подбородок… Ну как же он сразу не догадался! Астахова Аксинья из герасимовского «Тихого Дона» в исполнении Алины Быстрицкой. Как ему нравился этот фильм! Он посмотрел его почти сразу после прочтения шолоховского романа и все боялся, что киногерои будут совсем не такими, какими их рисовало его воображение. Но то, что он увидел, его потрясло до глубины души. И Григорий, и Аксинья, а особенно Пантелей — все было настоящим и правдивым, и даже более красочным, чем он себе представлял. Над многими сценами Женька всамделишне плакал и был полностью согласен со своим отцом, когда тот говорил:
«Я не могу смотреть этот фильм. Это выше моих сил!»
И вот сейчас напротив него, пусть не точный слепок, скорее как людской тип, сидела девушка, похожая на любимую киногероиню, сыгравшую горячую донскую казачку в удивительной, грустно-печальной эпопее «Тихий Дон». Особенно подчеркивали сходство густые черные волосы. Почему-то от этого наблюдения было и приятно и волнительно.
Он нащупал лежащую на сиденье пластиковую бутылку с холодным зеленым чаем. Отхлебнул глоток, медленно закрутил крышку. Честно говоря, ему совсем были неинтересны эти разговоры про гороспопы, но, зная, как к этому относятся в Китае, спросил:
— А вы Фэй Хуа, кто вы по гороскопу?
— Вы знаете, а мне почему-то нравится, когда меня Олей называют, — с грустинкой в голосе ответила девушка.
— Или Аксиньей.
— Что?
— Это я к слову. Так кто вы по гороскопу?
— Я, как и вы, змея, очень сложный знак.
— Почему?
— Змея всегда кусает и редко с кем может ужиться. Порой она жалит сама себя.
— Ну, по европейскому гороскопу я скорпион и тоже жалю себя, а тут еще и змея, значит, жалю вдвойне. Хотя, если честно, я за собой этого не замечал. Так бывают угрызения совести, попереживаешь чуток, но чтобы мазохизмом заниматься — это не для меня. Надо полагать, что Змея не входит в ряд тех счастливцев, кто мог бы ужиться со змеей?
— Увы!
Фей Хуа улыбнулась и развела в стороны ладони.
— А с лошадью, с лошадью как у Змеи? — встрял Артем, явно намекая на себя.
— Здесь, к счастью, все прекрасно.
— Йес!, — сделал победный жест Артем. Таким воодушевленным и любезным Женька не видел Артема ни разу. Помолчали.
— А ты знаешь Дэн, что у Фэй Хуа — русские корни?
— Что?!
Кажется, это был уже перебор.
— Да, мой прадедушка русский. — Было заметно, что Фэй Хуа приятно Женькино удивление. — Они познакомились с моей прабабушкой в Даляне еще до Освобождения (1949 г.) и тогда же родилась моя бабушка. У нее даже имя было русское — Лена. Но потом, когда наступили годы культурной революции бабушка стала Ли Юй Шин. У бабушки даже фотографии старые сохранились.
— А знаете, Фэй Хуа, вернее Оля, что прадед Дэна тоже здесь жил, был женат на китаянке, у них была дочка. Может это ваша бабушка и вы с Дэном родственники?- со смехом закончил он и добавил, — Вот было бы классно!
Фэй Хуа внимательно посмотрела на Женьку, скулы ее порозовели, выдавая волнение.
— Я не очень хорошо знаю все подробности. — Совершенно серьезно ответила она. — Об этом надо поговорить с бабушкой. Она много может рассказать. Даже по-русски, хотя уже не так, как раньше.
«Что за странная цепь совпадений? — сосредоточенно думал Женька. — Началось все с Порт-Артура. Ведь опоздай я всего на несколько минут, или не окажись вовремя в нужном месте, я и вовсе мог не попасть в крепость. Но я попал, успел в самый последний момент. И мне помогла вот эта, сидящая передо мной кареглазая девушка. И когда мы расставались на вокзале, провожая Юльку, ничто не предвещало, что мы встретимся вновь. Я бросил тогда свое, дежурное — увидимся — так, между делом, мимоходом, не придавая этому никакого значения. Но мы увиделись. Вечером, на площади. И вновь расстались, теперь уже казалось, навсегда. Однако мы предполагаем, а Он располагает. Неужели где-то Там, в Большом Небесном Компьютере, это было все запрограммировано, чтобы вот сейчас, в самый последний момент, когда за окном уже пробегают платформы Шеньянского вокзала, скрипят тормоза, и пора расставаться, я узнал, что наше знакомство не только не кончается, а будет, обязательно будет иметь какое-то продолжение. Потому что в нас, пусть в ком-то меньше, в ком-то больше течет русская кровь».
— Оля, — с волнением проговорил Женька, — вы не против, если мы продолжим наше знакомство? Знаете, мне интересно все, что связано с русскими в Китае. И то, что мы с вами встретились, это как подарок судьбы.
— Конечно. Вот моя визитка, звоните в любое удобное время, не стесняйтесь.
— Может быть поужинаем вместе? — встрял Артем.
— В другой раз, поздно уже.
Поезд остановился. Все как-то деловито торопливо засобирались. Молчком, словно каждый уже жил своей жизнью, вышли на перрон. Вечер был южный — теплый и темный. Пахло железной дорогой, нагретым асфальтом. Кружком встали у вагона.
Этих тягучих, как патока, непонятных минут расставания Женька терпеть не мог. Никогда не уловишь нужную струну. Тем более, что непонятен статус отношений: вроде еще не друзья, но уже и не чужие. Как себя вести? Предложить проводить, а вдруг их встречают. И разбежаться, как говорила бабушка — горшок об горшок, тоже, вроде, неприлично. Девчата, видно ощущая то же самое, так же топтались на месте, переглядываясь. На перроне стоял полумрак и глаз друг друга было не различить.
«Забавно, — подумал Женька, — почему все молчат-то? Хороним что ли кого». Он сказал об этом вслух. Все заулыбались.
— Все-таки рискнем предложить проводить вас. Кэи ма?(можно?)
— Кэи, — расхохотались девушки. — Только до такси.
Артем подхватил сумку Фэй Хуа, Женька — ее подруги и этот, казалось бы, маленький, незаметный и незначительный жест доверия подчеркнул, что начинают завязываться отношения, какие бывают между хорошо знакомыми людьми. — Ну старина, вижу, зацепила тебя южноазиатская дивчина, — бодро сказал Женька, сделав соответствующий жест рукой, едва такси отьехало.
— Зацепила. — откровенно и серьезно ответил Артем. — Слушай, давай где-нибудь посидим, а то тошно мне.
Это было сказано таким тоном, что намеревавшийся было возразить Женька, осекся, чувствуя, что парню надо выговориться. Ведь еще несколько минут назад все было о,кей, и вдруг такая смена настроения.
От вокзала до их школы было рукой подать, и они зашли в один из недорогих ресторанчиков по дороге, где не раз бывали до этого, и с которого началась постельная история Женьки с Маринкой. Он назывался «Глаз (или Око) Дракона». Свирепая морда с огненными, сверкающими очами этой сказочной рептилии, встречала всякого входящего в небольшом вестибюле и почему-то считалось — чтобы у парня с девушкой завязались любовные отношения, надо было непременно посетить это заведение и символически выпить маленькую кубышку (кхоу бэй — один глоток) знаменитой крепкой гаоляновой, на каких-то таинственных травках, водки «Маотхай». Ни Маринка ни Женька в тот вечер никакой водки не пили, а лишь, правда в приличных количествах, одно пиво, изготовленное по заурядным европейским технологиям, однако, видать, настолько были сильны и коварны чары этого заведения, что немедленно возымели действие.
Женька с Артемом заказали по длинногорлой бутылке пива, горку соленого жареного арахиса. Женька налил в стакан, а Артем, верный своей привычке, сделал долгий длинный глоток «из ствола». Пиво было свежим и резким, имело хороший горьковатый вкус хмеля и выдержанного солода. Хотя, если честно, Женька в этом мало разбирался и полностью доверял Артему, утверждавшему, что именно этот сорт пива, по указанным признакам, один из лучших в Шеньяне.
Артем помолчал, закурил, откинулся на спинку металлического стула.
— Помнишь, я тебе говорил про одного мерзопакостного дядьку — Изю Ругайло? — спросил он.
Женька кивнул.
— С этой тварью связано, почему-то все самое гадкое и мерзкое в моей жизни. Он мне даже однажды приснился с совершенно демонической мордой, какие могут быть только там, — Артем ткнул пальцем в пол, отхлебнул из бутылки. — Так вот, когда я поступил в институт, у нас на курсе в соседней группе оказалась одна девушка…
— Похожая на Фэй Хуа? — вставил Женька.
— Как ты догадался?
— Жизненный опыт, ну и сам понимаешь…,- Женька иронично-многозначительно постучал согнутым указательным пальцем по лбу, как когда-то это сделал Артем. Но по всему было видно, что Артем не был настроен на их привычный тон, потому что отреагировал на это, лишь слабой грустной улыбкой.
— Ты знаешь и похожа, и не похожа. Глаза — точно похожи. Такие же, карие, с восточным разрезом. Она была из Казани. Пожалуй, похожи губы и волосы, знаешь такие густые, как войлок, только светлее. А в остальном… Она была маленькой, с тонкой талией худышкой. Но при этом у нее была такая… как бы это сказать, развитая, что, ли грудь. Когда у нас были совместные лекции, я часто смотрел, как она сжимает своими тоненькими, игрушечными пальчиками ручку, и мне было до того это умилительно, что хотелось встать и накрыть эти старательно выводящие буквы руки, как заводную игрушку. При этом она склоняла голову, и прядь этого вьющегося войлока красиво падала ей на щеку. Она поправляла ее маленькой ручкой и продолжала дальше старательно писать. Ее пальчики гнулись как у ребенка. Если бы я сказал, что весь курс был от нее без ума, то это далеко не так. Но я уже говорил, что каждому свое. Наверное, это было мое.
Она постоянно смущалась, если кто-то с ней пытался заговорить, краснела, и была со всеми внимательна и обходительна. Даже казалось, что она всем готова услужить. Будто весь ее вид говорил: может вам в чем-нибудь помочь? Есть такая категория людей. Короче смотрел я, смотрел, а однажды, узнав у сокурсников про ее день рождения, взял да и купил ей огромный букетище роз. Дэн, представляешь, как мне было хорошо. Именно мне, когда я смотрел на ее удивление, радость, восторг. Как она волновалась, как играл на ее щеках румянец, который она пыталась спрятать, зарывшись в букет. И мне казалось, что это был вовсе не румянец, а цвет роз отражался на ее щеках.
Это и для меня был поступок. Я никогда не отличался донжуанством, и самой сильной у меня была, как у всех, наверное, первая школьная любовь, когда мы жили в Якутии, в поселке Батагай. Это была вторая. Мы стали встречаться, и скоро случилось то, что и должно было случиться. Она жила в общаге и встречи наши были отрывочными, мы использовали любой момент или повод, чтобы остаться наедине. Как бы это сказать… Короче, она была очень страстная, как твоя Маринка, — Артем посмотрел на Женьку и покраснел. — Ты извини, я почти все слышал, уж слишком бурно у вас все происходило. У нас с Гулей, ее Гуля звали, тоже все получалось, и ты знаешь, меня распирала, какая-то потаенная гордость. Так было здорово ощущать себя мужчиной, особенно, когда ты делаешь приятное другому человеку. Я не думаю, что она играла, думаю, что все было взаправду. Но она была не только страстная, она была еще и умная. Я повторяюсь, но действительно, интеллект у нее был на лице написан, вернее в ее глазах. Поэтому я тебе сказал про Фэй Хуа. Я знал, что говорил. Она любила Омар Хайяма, Блока и Шолохова. Особенно его «Поднятую целину». По взглядам она была… социалисткой, что ли, короче, очень жалела, что развалился Советский Союз. У нее отец был каким-то секретарем, и видно привил дочке уравниловские взгляды. У них почти все родственники работали в нефтехимии, и ее снарядили на учебу по семейной профессии в Питер.
Короче, мы встречались несколько месяцев и когда наши отношения перешли уже в серьезную плоскость совместной жизни, она рассказала мне, что у нее есть двухлетний сынишка. Как моя бабушка говорила — прижитый без мужа. Но ты знаешь, я нисколько не расстроился. И даже в душе где-то обрадовался. И дернул же меня нечистый рассказать все своей мамашке: так, мол и так, хочу жить с девушкой, ну словом все рассказал и о ребенке тоже. Я ж за советом к ней, а она как вызверится — не бывать этому, только через мой труп и пошло поехало. Они уже к той поре с отцом не жили. Ладно, думаю, проорется, успокоится и все уладится. Да не тут то было. Она втихушку нашла Гулю, и закатила ей такой концерт, что вся общага на ушах стояла. Мне оставалось только сквозь землю провалиться.
В ту пору мы уже с Гулей ходили к этому козлу Ругайло. Гуля была как в воду опущенная. А тут эти выборы, это пиво, эта травка. Ты знаешь Дэн, нет ничего страшнее, когда женщина приседает на эти дела. Она готова на все, только дай ей дозу. И однажды пришел такой момент, когда она за дозу пошла с этой мразью Ругайло. Что он только не делал с ней, Дэн. Я даже говорить не хочу.
Артем замолчал, сделал подряд несколько глубоких затяжек. Глаза его повлажнели, стали грустными и отсутствующими. Он смотрел на Женьку и не видел его, уйдя в себя, в те невеселые воспоминания, которые тревожили его, заставляя искать ответы на непростые вопросы. Женьке показалось, что парень спрашивал себя, а не он ли всему случившемуся виной, не его ли добрыми намерениями устлана дорожка в наркотический мир грез его и его девушки? Чтобы вернуть парня в реальность Женька, тронутый рассказом, мягко спросил:
— А дальше, что же было дальше?
— Что? А, дальше… Дальше все просто: приехали родственники, и увезли Гулю домой. Больше я ее не видел. Однажды, правда, пришло письмо на факультет. Видно она писала домой, но мамашка была на стреме и мне ничего не говорила. Но и это письмо я даже читать не стал. К той поре я уже плотно присел на геру и решил, что не жили богато, не хрен начинать. Что я ей мог дать? Она может, сумела выскочить из этого болота, а я только больше увяз. Короче, вот я здесь, сижу с тобой и дую хорошее пиво. Давай, дружище, твое здоровье.
Артем попытался взбодриться, сказал все маршевым голосом с бравадой, но видно было, что ему совсем не весело.
— Давай приятель. Грустную историю ты мне рассказал, и я хочу выпить за тебя. Думаю, что у тебя еще все впереди, и ты наверняка поймаешь свою удачу, — Женька говорил всю эту дежурятину и ненавидел себя.
— Конечно, старик, все так и будет, спасибо.
— Слушай, — хлопнул себя ладонью по лбу Женька. — А Фэй Хуа, что ты скажешь на счет Фэй Хуа? Ведь она ж тебя зацепила, сам говорил. Закадри ее, тем более она похожа на твою Гулю.
Все время, пока Женька говорил, Артем по-клоунски кивал ему в такт головой.
— Гениально, — с хохотком сказал он, едва Женька закончил. — Долго думал?
— А что я такого сказал?
— Да ничего особенного, я ж говорил тебе, что когда дело доходит до баб, ты тупеешь.
— А ты умнеешь?
— Мы повторяемся. Я ж говорю тебе, я над схваткой. А Фэй Хуа девчонка действительно классная…
Кажется, он развеселился. |
