Леший на ёлке

В лесной чаще дымился снежок. Сверху падала мелкая крупа, снизу над сугробами курилась снежная муть, ветер всё перемешал, смесил — весь лес затянул мглистою белою пылью.

На голой верхушке дуба шуршали ржавые листья. Тростник у замёрзшего ручья качался, скрипел, переливался снежным бисером — инеем. Засинели ранние сумерки.

Под широкой, с лапами до земли, ёлкой сидел старый леший, сосал ледяную сосульку, посматривал сквозь мохнатый снежный шатёр ветвей и зевал.

Заяц, проваливаясь по уши в сугробы, тяжело проскакал, взбрасывая куцый хвостик, к больничной ограде,— туда стряпуха вместе с золой капустные кочерыжки выбрасывала. Лисица, раскинув пышную рыжую метёлку, шаг за шагом, отряхая мягкие лапки (холодно!), осторожно прокралась к опушке, авось глупая галка на дороге зазевается. Белка шишку в лапках повертела с одного конца, потом с другого и уронила, лешего по колену щёлкнула. Ишь, чёрт вертлявый! Ворона над головой закопошилась, снег крылом задела, полетела вниз холодная вата, прямо лешему на нос.

Нигде покоя не найдёшь. Бросил леший огрызком сосульки в ворону, спиной о шершавый ствол потёрся… Блохи одолели. В шубу набились, жгут мелким огнём, ничем их не выкуришь.

Потянулся старый, в локтях кости хрустнули. Вылез на просёлочную дорогу и застыл.

Идти к леснику на полянку в стожок спать? Или рябины пожевать? Вон за елью алые кисточки висят, морозом хватило,— чудесная закуска!

Приложил мохнатую руку к косматым бровям, посмотрел вдаль и свистнул.

Что за штука? Почему у школы суета такая? Праздник ведь, занятий нету. С утра ещё поволокли туда ёлку, школьники сегодня весь день в лесу мелькали, кто пеший, кто в дровнях с отцом… Чего они там галдят, как галки на колокольне? Вокруг школы расселись, смеются…

Зоркий глаз у лешего, чуткое ухо — и сквозь снежную мглу всё увидит, услышит. Ветер притих. Снег улёгся. Сквозь еловые метлы над головой звёздными кусками засквозило тёмно-синее небо.

Ого-го! Ишь, как горланят… От ствола к стволу леший подкрался ближе: притаился.

С крыльца и с лужайки перед школой всех людей точно в воронку в школьную дверь гуськом втянуло. Скрипит блок, кирпич на верёвке о дверь хлопает. Во всех четырёх окнах забегали, замелькали огоньки и вспыхнуло, переливаясь светлым колоколом, знакомое лесное дерево. Ёлка! Писк-то какой… В чём дело? По какому случаю?

* * *

Все в школе. Мохнатые лошадёнки, привязанные у ракит к низкому плетню, жуют сено, головами встряхивают. В дровнях солома и серое тряпьё-дерюга торчком…

Кто скрипит-переваливается? Не медведь ли? Ух, косматый какой, ростом с верстовой столб… Затопотали лошадёнки на месте, зады поджимают, глазами косятся. Брякнули колокольчики.

Леший испугался:

— Тише вы, тпру! Лешего не признали, лесного хозяина? Но-но! Не трону. Ёлку мне посмотреть интересно. Как бы на бубенцы ваши мужики не выбежали… Тпру! Кому говорю?

Притихли лошадки. Фыркают, ушами прядут, друг дружку мордами подталкивают. Хрустит сено. Месяц голубые хвосты вдоль улицы стелет. Тишина.

Леший припал к стеклу. Ничего, если кто на крыльцо и выбежит воздуха морозного глотнуть, никто его, лешего, не распознает,— старый дед в овчине, может, мельник, а может, и лесник,— пусть смотрит…

А в школе чудеса в решете. Ёлка выше печки, золотые нитки светлой паутиной висят, золочёные орехи и зайчики ярче осенних листьев, разноцветные свечки, словно светляки мигают-переливаются. И на самом верху ёлки,— как это они её с неба достали? — сияет золотая звезда с серебряными лучами. А под ёлкой, под ёлкой что делается! Школьники за пазухи пряники прячут, в зелёные лапы ныряют — друг дружку ловят, дудят в пёстрые дудки,— пастух на заре, конечно, складнее играет, да ничего — было бы весело… В дверях и вдоль стен мужики жмутся, ухмыляются в льняные бороды. Кое-кто тоже пряничком улыбку закусывает,— от сына перепало.

Подал учитель знак, в ладоши захлопал. Взялись школьники за руки, и мальчишки и девчонки, закружились вокруг ёлки хороводом и запели все враз весело и звонко:

Коляда! Коляда!
Посконная борода!
Отпирай ворота,
Выноси пирога!
Отворяй окошки,
Подавай лепёшки…

Учитель тоже, даром что длинный да острый,— как складная лестница,— в хоровод вклеился, как телёночек подтягивает, коленками перебирает. Ай да Созонт Тимофеевич!

Потом — пляс. Скрипочку учитель вынес, пыль клетчатым носовым платочком обмахнул, к плечу приложил и пошёл… Соловей не соловей, козёл не козёл, а ничего веселее леший в жизни не слыхивал.

Васенька, школьного сторожа сын, да Таня, псаломщика дочка, в круг вышли (мальчишки их выпихнули), друг на друга соколами взглянули, топнули и давай откалывать. У Тани над головой рука с платочком, головёнка набок, словно и смотреть ей на Васеньку не хочется, летает вдоль круга, стрекозой носится, а мальчишка за ней. Ух ты! Корова его забодай… Такой клоп, от пола не видать, а смотри что разделывает… Мужички у дверей смотрят, любуются, валенками, как косолапые медведи, перебирают.

И у лешего коленки сами собой зашевелились. Да стыдно стало. Знакомый лесниковый пёс Мухомор рядом с ним, на задние лапы встав, тоже в окошко заглядывал. Неловко при нём степенному лешему приплясывать.

А звезда на ёлке, больше всего она лешему понравилась, дрожит — пол-то ведь трясётся,— дрожит-искрится… Глаз с неё леший не сводит.

Сидит леший на голой раките в школьном саду, ждёт-прислушивается. Гудит крыльцо, на морозе детские голоса и мужицкое кряканье далеко разносятся. Потянулись мимо плетня в обратный путь дровни, пузатые лошадки застоялись — бегут, и кнута не надо. Колокольчик один за другим в лесную чащу нырнул и сгинул. Разошлись и пешие из ближних деревень, да кто был здешний. Слез осторожно леший. Никто его не приметил,— разберёшь разве в морозной мгле, шалаш ли в саду стоит, либо леший на раките сидит…

Слез и прокрался от бани к колодцу, от колодца к школе. Темно в окнах. Лунный свет на полу оконный переплёт отпечатал.

Сторож Михей спать ушёл, ослабел. Мужички ему в сенях поднесли, а какой же сторож от винца отказывается? И учитель, поскрипывая калошами, прошёл к себе наискось через белый выгон. Вон за больницей, в угловой избе керосиновый язычок вспыхнул…

Потянул леший носом: человечьим теплом пахнет… Посмотрел вверх,— форточка в окне настежь распахнута, забыл сторож прикрыть. Маленькие зелёные глазки под косматыми бровями загорелись, как зрачки у кошки, когда она с порога увидит, что дверь в чулан забыли прикрыть.

Щёлкнул леший языком, горсть снега для освежения в пасть забил и начал вытягиваться… На то он и леший: мог в вышину расти хоть до сосновой верхушки, мог и до лопуха снизиться. Вытянулся леший, тонкий-тонкий стал, как камышинка. Закачался, склонился и сквозь форточку пролез, словно цепкий хмель вдоль шеста.

В комнате опять сократился до своей обычной лесной порции. Глаза зорки, лунный свет по полу и по стенам играет,— осмотрелся леший. Тесно ему,— никогда в комнате не бывал. На стене карта: «Россия». Посмотрел, понюхал, не понял. Он и не знал,— где ж ему знать? — что он сам в России живёт, в самом сердце её — в Орловской губернии, в Волховском уезде. А рядом с картой знакомое: таблица грибов. Ловко! Вон грузди, а вон сыроежки с оборочкой, а над ними тугой рыжик… Корявым пальцем потрогал. Что за штука! Все плоские… Как это так устроено? За таблицу посмотрел — ничего нет, гладкая стена. Крякнул и отошёл. В школьный шкаф сквозь стекло заглянул: на полках чучела синички, иволги, лазоревой сойки… Все знакомые! Пощелкал им леший пальцами,— не отзываются. Спят, что ли? Но почему же глаза открыты?

Подошёл к ёлке, покосился на зелёную верхушку и ахнул: звезду забыли снять!

Ужели пропустить такой случай?.. Вот как только её голой рукой взять? Помнит леший, как из забытого костра в лесу алый уголёк вытащил — поиграть,— волдырь (во какой!) на ладони, вскочил.

Ничего, сорвёт, на пол бросит, а потом в тряпицу — вон в углу валяется — завернёт.

Вытянулся, вырос до потолка, протянул лапу… отдёрнул… опять протянул и хвать за звезду.

Не жжётся! Совсем, совсем холодная, словно лист кувшинки. Не стал дальше ничего и рассматривать, зажал звезду в лапу, в другую горсть огарков с ёлки обобрал и сквозь форточку, в складную сажень вытянувшись, скорей на волю. У плетня коврижку-пряник на снегу поднял, видно, школьник обронил,— пригодится,— и бегом, на ходу приплясывая и весело подхрюкивая, побежал, старый дуралей, к лесу.

* * *

Пёс Мухомор отошёл от лесной сторожки. Что такое? Почему огонёк в лесу под старой елью засветился? И второй. И третий.

Надо проверить: лесник-хозяин на ёлку в школу ушёл, не вернулся,— у кума-кузнеца до утра застрял,— пёс за него хозяином в лесу остался.

Подкрался Мухомор к ёлке, за снежным бугром притаился… Высунул морду, глазам не верит…

Сидит леший под пушистой елью, свечки вдоль нижней ветки рядком золотыми глазами мигают, в одной руке у лешего звезда с ёлки, в другой пряник… Задрал лохматую голову и тоненьким голоском (все слова перепутал) напевает:

Борода! Борода!
Посконная Коляда!
Отпирай пирога,
Выноси ворота!
Отворяй лепёшки!
Подавай окошки!..

А потом пряник на снег положил, звезду над головой поднял и давай приплясывать вокруг ёлки, все ухватки девочки Тани перенял…

Подполз пёс на брюхе поближе (леший его и не заметил, очень уж расплясался), обнюхал пряник и съел до крошки. Повернул назад к своей избушке, губы облизывает, вкусно! — и думает,— задал ему леший загадку:

«Как он свечки зажёг без спичек-то? Откуда у него спички? И свечи откуда добыл и звезду… и пряник?»

Спички лешему ни к чему: у него и кремень и кусок железной подковы и трут — всё в лесу под камнем хранилось,— давно он у человека научился костры в лесу разводить. А откуда свечки, звезда и пряник — кто сказку эту прочёл, сам знает.

1926
Париж

Автор

Саша Чёрный

Саша Чёрный, настоящее имя Александр Михайлович Гликберг (13 октября 1880, Одесса — 5 августа 1932, Ла-Фавьер, Франция) — русский поэт Серебряного века, прозаик, журналист, получивший широкую известность как автор стихотворных фельетонов. Наиболее популярные произведения: сборник «Несерьёзные рассказы», повесть «Чудесное лето», а также детские книги «Живая азбука», «Сон профессора Патрашкина», «Дневник фокса Микки», «Кошачья санатория» и «Румяная книжка».

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *