Мюнхен, Мюнхен, как не стыдно!
Что за грубое безвкусье —
Эта баба из металла
Ростом с дюжину слонов! Между немками немало
Волооких монументов
(Смесь Валькирии с коровой),—
Но зачем же с них лепить? А потом, что за идея —
На баварские финансы
Вылить в честь баварцев бабу
И «Баварией» назвать?!.. После этих честных мыслей
Я у ног почтенной дамы
Приобрёл билет для входа
И полез в её живот. В животе был адский климат!
Как разваренная муха,
Вверх по лестнице спиральной
Полз я в гулкой темноте. Наконец, с трудом, сквозь горло
Влез я в голову пустую,
Где напев сквозного ветра
Спорил с дамской болтовней. На дешёвом стёртом плюше
Тараторили две немки.
Потный бурш, расставив ноги,
Впился в дырку на челе. Чтобы выполнить программу,
Поглядел и я сквозь дырку:
Небо, тучки — и у глаза
Голубиные следы. Я, вздохнув, склонился к горлу,
Но оттуда вдруг сверкнула,
Загораживая выход,
Тёмно-розовая плешь. Это был толстяк-баварец.
Содрогаясь, как при родах,
Он мучительно старался
Влезть «Баварии» в мозги. Гром железа… Град советов…
Хохот сверху. Хохот снизу…
Залп проклятий — и баварец,
Пятясь задом, отступил. В тщетном гневе он у входа
Деньги требовал обратно:
Величавый сфинкс-привратник
Был, как рок, неумолим! И, скрывая смех безумный,
Смех, сверлящий нос и губы,
Смех, царапающий горло,
Я по-русски прошептал: «О наивный мой баварец!
О тщеславный рыцарь жира!
Не узнать тебе вовеки,
Что в „Баварской“ голове!» 1911 | 
