Аптекарша

Городишко Б., состоящий из двух-трёх кривых улиц, спит непробудным сном. В застывшем воздухе тишина. Слышно только, как где-то далеко, должно быть за городом, жидким, охрипшим тенорком лает собака. Скоро рассвет.

Всё давно уже уснуло. Не спит только молодая жена провизора Черномордика, содержателя б—ской аптеки. Она ложилась уже три раза, но сон упрямо не идёт к ней — и неизвестно отчего. Сидит она у открытого окна, в одной сорочке, и глядит на улицу. Ей душно, скучно, досадно… так досадно, что даже плакать хочется, а отчего — опять-таки неизвестно. Какой-то комок лежит в груди и то и дело подкатывает к горлу… Сзади, в нескольких шагах от аптекарши, прикорнув к стене, сладко похрапывает сам Черномордик. Жадная блоха впилась ему в переносицу, но он этого не чувствует и даже улыбается, так как ему снится, будто все в городе кашляют и непрерывно покупают у него капли датского короля. Его не разбудишь теперь ни уколами, ни пушкой, ни ласками.

Аптека находится почти у края города, так что аптекарше далеко видно поле… Она видит, как мало-помалу белеет восточный край неба, как он потом багровеет, словно от большого пожара. Неожиданно из-за отдалённого кустарника выползает большая, широколицая луна. Она красна (вообще луна, вылезая из-за кустов, всегда почему-то бывает ужасно сконфужена).

Вдруг среди ночной тишины раздаются чьи-то шаги и звяканье шпор. Слышатся голоса.

«Это офицеры от исправника в лагерь идут»,— думает аптекарша.

Немного погодя показываются две фигуры в белых офицерских кителях: одна большая и толстая, другая поменьше и тоньше… Они лениво, нога за ногу, плетутся вдоль забора и громко разговаривают о чём-то. Поравнявшись с аптекой, обе фигуры начинают идти ещё тише и глядят на окна.

— Аптекой пахнет…— говорит тонкий.— Аптека и есть! Ах, помню… На прошлой неделе я здесь был, касторку покупал. Тут ещё аптекарь с кислым лицом и с ослиной челюстью. Вот, батенька, челюсть! Такой именно Сампсон филистимлян избивал.

— М-да…— говорит толстый басом.— Спит фармация! И аптекарша спит. Тут, Обтёсов, аптекарша хорошенькая.

— Видел. Мне она очень понравилась… Скажите, доктор, неужели она в состоянии любить эту ослиную челюсть? Неужели?

— Нет, вероятно, не любит,— вздыхает доктор с таким выражением, как будто ему жаль аптекаря.— Спит теперь мамочка за окошечком! Обтёсов, а? Раскинулась от жары… ротик полуоткрыт… и ножка с кровати свесилась… Чай, болван аптекарь в этом добре ничего не смыслит… Ему небось что женщина, что бутыль с карболкой — всё равно!

— Знаете что, доктор? — говорит офицер, останавливаясь.— Давайте-ка зайдём в аптеку и купим чего-нибудь! Аптекаршу, быть может, увидим.

— Выдумал — ночью!

— А что же? Ведь они и ночью обязаны торговать. Голубчик, войдёмте!

— Пожалуй…

Аптекарша, спрятавшись за занавеску, слышит сиплый звонок. Оглянувшись на мужа, который храпит по-прежнему сладко и улыбается, она набрасывает на себя платье, надевает на босую ногу туфли и бежит в аптеку.

За стеклянной дверью видны две тени… Аптекарша припускает огня в лампу и спешит к двери, чтобы отпереть, и ей уже не скучно, и не досадно, и не хочется плакать, а только сильно стучит сердце. Входят толстяк-доктор и тонкий Обтёсов. Теперь уж их можно рассмотреть. Толстобрюхий доктор смугл, бородат и неповоротлив. При каждом малейшем движении на нём трещит китель и на лице выступает пот. Офицер же розов, безус, женоподобен и гибок, как английский хлыст.

— Что вам угодно? — спрашивает их аптекарша, придерживая на груди платье.

— Дайте… э-э-э на пятнадцать копеек мятных лепёшек!

Аптекарша неспеша достаёт с полки банку и начинает вешать. Покупатели, не мигая, глядят на её спину; доктор жмурится, как сытый кот, а поручик очень серьёзен.

— Первый раз вижу, что дама в аптеке торгует,— говорит доктор.

— Тут ничего нет особенного…— отзывается аптекарша, искоса поглядывая на розовое лицо Обтёсова.— Муж мой не имеет помощников, и я ему всегда помогаю.

— Тэк-с… А у вас миленькая аптечка! Сколько тут разных этих… банок! И вы не боитесь вращаться среди ядов! Бррр!

Аптекарша запечатывает пакетик и подаёт его доктору. Обтёсов подаёт ей пятиалтынный. Проходит полминуты в молчании…. Мужчины переглядываются, делают шаг к двери, потом опять переглядываются.

— Дайте на десять копеек соды! — говорит доктор.

Аптекарша опять, лениво и вяло двигаясь, протягивает руку к полке.

— Нет ли тут, в аптеке, чего-нибудь этакого…— бормочет Обтёсов, шевеля пальцами,— чего-нибудь такого, знаете ли, аллегорического, какой-нибудь живительной влаги… зельтерской воды, что ли? У вас есть зельтерская вода?

— Есть,— отвечает аптекарша.

— Браво! Вы не женщина, а фея. Сочините-ка нам бутылочки три!

Аптекарша торопливо запечатывает соду и исчезает в потёмках за дверью.

— Фрукт! — говорит доктор, подмигивая.— Такого ананаса, Обтёсов, и на острове Мадейре не сыщете. А? Как вы думаете? Однако… слышите храп? Это сам господин аптекарь изволят почивать.

Через минуту возвращается аптекарша и ставит на прилавок пять бутылок. Она только что была в погребе, а потому красна и немножко взволнована.

— Тсс… тише,— говорит Обтёсов, когда она, раскупорив бутылку, роняет штопор.— Не стучите так, а то мужа разбудите.

— Ну, так что же, если и разбужу?

— Он так сладко спит… видит вас во сне… За ваше здоровье!

— И к тому же,— басит доктор, отрыгивая после сельтерской,— мужья такая скучная история, что хорошо бы они сделали, если бы всегда спали. Эх, к этой водице да винца бы красненького.

— Чего ещё выдумали! — смеётся аптекарша.

— Великолепно бы! Жаль, что в аптеках не продают спиритуозов! Впрочем… вы ведь должны продавать вино как лекарство. Есть у вас vinum gallicum rubrum?¹

— Есть.

— Ну вот! Подавайте нам его! Чёрт его подери, тащите его сюда!

— Сколько вам?

— Quantum satis!..² Сначала вы дайте нам в воду по унцу, а потом мы увидим… Обтёсов, а? Сначала с водой, а потом уже per se…³

Доктор и Обтёсов присаживаются к прилавку, снимают фуражки и начинают пить красное вино.

— А вино, надо сознаться, препаскуднейшее! Vinum plochissimum. Впрочем, в присутствии… э-э-э… оно кажется нектаром. Вы восхитительны, сударыня! Целую вам мысленно ручку.

— Я дорого дал бы за то, чтобы сделать это не мысленно! — говорит Обтёсов.— Честное слово! Я отдал бы жизнь!

— Это уж вы оставьте…— говорит госпожа Черномордик, вспыхивая и делая серьёзное лицо.

— Какая, однако, вы кокетка! — тихо хохочет доктор, глядя на неё исподлобья, плутовски.— Глазёнки так и стреляют! Пиф! Паф! Поздравляю: вы победили! Мы сражены!

Аптекарша глядит на их румяные лица, слушает их болтовню и скоро сама оживляется. О, ей уже так весело! Она вступает в разговор, хохочет, кокетничает и даже, после долгих просьб покупателей, выпивает унца два красного вина.

— Вы бы, офицеры, почаще в город из лагерей приходили,— говорит она,— а то тут ужас какая скука. Я просто умираю.

— Ещё бы! — ужасается доктор.— Такой ананас… чудо природы и — в глуши! Прекрасно выразился Грибоедов: «В глушь! В Саратов!» Однако нам пора. Очень рад познакомиться… весьма! Сколько с нас следует?

Аптекарша поднимает к потолку глаза и долго шевелит губами.

— Двенадцать рублей сорок восемь копеек! — говорит она.

Обтёсов вынимает из кармана толстый бумажник, долго роется в пачке денег и расплачивается.

— Ваш муж сладко спит… видит сны…— бормочет он, пожимая на прощанье руку аптекарши.

— Я не люблю слушать глупостей…

— Какие же глупости? Наоборот… это вовсе не глупости… Даже Шекспир сказал: «Блажен, кто смолоду был молод!»

— Пустите руку!

Наконец покупатели, после долгих разговоров, целуют у аптекарши ручку и нерешительно, словно раздумывая, не забыли ли они чего-нибудь, выходят из аптеки.

А она быстро бежит в спальню и садится у того же окна. Ей видно, как доктор и поручик, выйдя из аптеки, лениво отходят шагов на двадцать, потом останавливаются и начинают о чём-то шептаться. О чём? Сердце у неё стучит, в висках тоже стучит, а отчего — она и сама не знает… Бьётся сердце сильно, точно те двое, шепчась там, решают его участь.

Минут через пять доктор отделяется от Обтёсова и идёт дальше, а Обтёсов возвращается. Он проходит мимо аптеки раз, другой… То остановится около двери, то опять зашагает… Наконец осторожно звякает звонок.

— Что? Кто там? — вдруг слышит аптекарша голос мужа.— Там звонят, а ты не слышишь! — говорит аптекарь строго.— Что за беспорядки!

Он встаёт, надевает халат и, покачиваясь в полусне, шлёпая туфлями, идёт в аптеку.

— Чего… вам? — спрашивает он у Обтёсова.

— Дайте… дайте на пятнадцать копеек мятных лепёшек.

С бесконечным сопеньем, зевая, засыпая на ходу и стуча коленями о прилавок, аптекарь лезет на полку и достаёт банку…

Спустя две минуты аптекарша видит, как Обтёсов выходит из аптеки и, пройдя несколько шагов, бросает на пыльную дорогу мятные лепёшки. Из-за угла навстречу ему идёт доктор… Оба сходятся и, жестикулируя руками, исчезают в утреннем тумане.

— Как я несчастна! — говорит аптекарша, со злобой глядя на мужа, который быстро раздевается, чтобы опять улечься спать.— О, как я несчастна! — повторяет она, вдруг заливаясь горькими слезами.— И никто, никто не знает…

— Я забыл пятнадцать копеек на прилавке,— бормочет аптекарь, укрываясь одеялом.— Спрячь, пожалуйста, в конторку…

И тотчас же засыпает.

1886

1. vinum gallicum rubrum — красное французское вино (лат.).
2. Quantum satis!.. — Сколько потребуется!.. (лат.).
3. per se… — чистого… (лат.).