Хвала тебе, Ай-Петри великан, В одежде царственной из сосен! Взошёл сегодня на твой мощный стан Штабс-капитан в отставке Просин. НЕВРАСТЕНИЯ ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯУлицы начинают казаться слишком пыльными. В трамвае сесть нельзя — почему так мало трамваев! Целый день мучительно хочется пива, а когда доберёшься до него, в нёбо вонзается воблина кость и, оказывается, пиво никому не нужно. Тёплое, в голове встаёт болотный туман, и хочется не мочёного гороху, а ехать под Москву в Покровское-Стрешнево. Но на Страстной площади, как волки, воют наглецы с букетами, похожими на конские хвосты. На службе придираются: секретарь — примазавшаяся личность в треснувшем пенсне — невыносим. Нельзя же в течение двух лет без отдыха созерцать секретарский лик! Сослуживцы, людишки себе на уме, явные мещане, несмотря на портреты вождей в петлицах. Домоуправление начинает какие-то асфальтовые фокусы, и мало того, что разворотило весь двор, но ещё на это требует денег. На общие собрания идти не хочется, а в «Аквариуме» какой-то дьявол в светлых трусиках ходит по проволоке, и юродство его раздражает до невралгии. Словом, когда человек в Москве начинает лезть на стену, значит, он доспел, и ему, кто бы он ни был — бухгалтер ли, журналист или рабочий,— ему надо ехать в Крым. В какое именно место Крыма? КОКТЕБЕЛЬСКАЯ ЗАГАДКА— Натурально в Коктебель,— не задумываясь, ответил приятель.— Воздух там, солнце, горы, море, пляж, камни. Карадаг, красота! В эту ночь мне приснился Коктебель, а моя мансарда на Пречистенке показалась мне душной, полной жирных, несколько в изумруд отливающих мух. — Я еду в Коктебель,— сказал я второму приятелю. — Я знаю, что вы человек недалёкий,— ответил тот, закуривая мою папиросу. — Объяснитесь? — Нечего и объясняться. От ветру сдохнете. — Какого ветру? — Весь июль и август дует, как в форточку. Зунд. Ушёл я от него. — Я в Коктебель хочу ехать,— неуверенно сказал я третьему и прибавил: — Только прошу меня не оскорблять, я этого не позволю. Посмотрел он удивлённо и ответил так: — Счастливец! Море, воздух, солнце… — Знаю. Только вот ветер — зунд. — Кто сказал? — Катошихин. — Да ведь он же дурак! Он дальше Малаховки от Москвы не отъезжал. Зунд — такого и ветра нет. — Ну хорошо. Дама сказала: — Дует, но только в августе. Июль — прелесть. И сейчас же после неё сказал мужчина: — Ветер в июне — это верно, а июль — август будете как в раю. — А чёрт вас всех возьми! — Никого ты не слушай,— сказала моя жена,— ты издёргался, тебе нужен отдых… Я отправился на Кузнецкий мост и купил книжку в ядовито-синем переплёте с золотым словом «Крым» за 1 руб. 50 коп. Я — патентованный городской чудак, скептик и неврастеник — боялся её читать. «Раз путеводитель, значит, будет хвалить». Дома при опостылевшем свете рабочей лампы раскрыли мы книжечку и увидали на странице 370-й («Крым». Путеводитель. Под общей редакцией члена президиума Моск. физиотерапевтического общества и т. д. Изд. «Земли и Фабрики») буквально о Коктебеле такое: «Причиной отсутствия зелени является «крымский сирокко», который часто в конце июля и августа начинает дуть неделями в долину, сушит растения, воздух насыщает мелкой пылью, до исступления доводит нервных больных… Беспрерывный ветер, не прекращавшийся в течение 3-х недель, до исступления доводил неврастеников. Нарушались в организме все функции, и больной чувствовал себя хуже, чем до приезда в Коктебель». (В этом месте жена моя заплакала.) «…Отсутствие воды — трагедия курорта,— читал я на странице 370–371,— колодезная вода солёная, с резким запахом моря…» — Перестань, детка, ты испортишь себе глаза… «…К отрицательным сторонам Коктебеля приходится отнести отсутствие освещения, канализации, гостиниц, магазинов, неудобство сообщения, полное отсутствие медицинской помощи, отсутствие санитарного надзора и дороговизну жизни…» — Довольно! — нервно сказала жена. Дверь открылась. — Вам письмо. В письме было: «Приезжайте к нам в Коктебель. Великолепно. Начали купаться. Обед 70 коп.». И мы поехали… 27 июля 1925 г. |