— Кашляните,— сказал врач 6-го участка М.-К.-В. ж. д. Больной исполнил эту нехитрую просьбу. — Не в глаза, дядя! Вы мне все глаза заплевали. Дыхайте. Больной задышал, и доктору показалось, что в амбулатории заиграл граммофон. — Ого! — воскликнул доктор.— Здорово! Температура как? — Градусов 70,— ответил больной, кашляя доктору на халат. — Ну 70 не бывает,— задумался доктор,— вот что, друг, у вас ничего особенно — скоротечная чахотка. — Ишь как! Стало быть, помру? — Все помрём,— уклончиво отозвался медик.— Вот что, ангелок, напишу я вам записочку, и поедете вы в Москву на специальный рентгеновский снимок. — Помогает? — Как сказать,— отозвался служитель медицины,— некоторым очень. Да со снимком как-то приятнее. — Это верно,— согласился больной,— помирать будешь, на снимок поглядишь — утешение. Вдова потом снимок повесит в гостиной, будет гостей занимать: «А вот, мол, снимок моего покойного железнодорожника, царство ему небесное!» И гостям приятно. — Вот и прекрасно, что вы присутствие духа не теряете. Берите записочку, топайте к начальнику Зерново-Кочубеевской топливной ветви. Он вам билетик выпишет до Москвы. — Покорнейше благодарю. Больной на прощанье наплевал полную плевательницу и затопал к начальнику. Но до начальника он не дотопал, потому что дорогу ему преградил секретарь. — Вам чего? — Скоротечная у меня. — Тю! Чудак! Ты что ж, думаешь, что у начальника санатория в кабинете? Ты, дорогуша, топай к доктору. — Был. Вот и записка от доктора на билет. — Билет тебе не полагается. — А как же снимок? Ты, что ль, будешь делать? — Я тебе не фотограф. Да ты не кашляй мне на бумаги. — Без снимка, доктор говорит, непорядок. — Ну так и быть, ползи к начальнику. — Драсте. Кхе… кх!.. А кха, кха! — Кашляй в кулак. Чего? Билет? Не полагается. Ты прослужил только два месяца. Потерпи ещё месяц. — Без снимка помру. — Пойди на бульвар да снимись. — Не такой снимок. Вот горе в чём. — Пойди потолкуй с бухгалтером. — Здрасте. — Стань от меня подальше. Чего? — Билет. За снимком. — Голова с ухом! У меня касса, что ль? Сыпь к секретарю. — Здра… тьфу. Кха. Ррр!.. — Ты ж был у меня уже. Мало оплевал? Иди к начальнику. — Здравия жела… кха… хр… — Да ты что, смеёшься? Курьер, оботри мне штаны. Катись к доктору! — Драсти… Не дают! — Что ж я сделаю, голубчик? Идите к начальнику. — Не пойду… помру… Урр… — А я вам капель дам. На пол не падай. Санитар, подними его. ЧЕРЕЗ ДВЕ НЕДЕЛИ — С нами крестная сила! Ты ж помер?! — То-то и оно. — Так чего ты ко мне припёр? Ты иди, царство тебе небесное, прямо на кладбище! — Без снимка нельзя. — Экая оказия! Стань подальше, а то дух от тебя тяжёлый. — Дух обыкновенный. Жарко, главное. — Ты б пива выпил. — Не подают покойникам. — Ну, зайди к начальнику. — Здрав… — Курьеры! Спасите! Голубчики родненькие!!! — Куда ты с гробом в кабинет лезешь, труп окаянный?! — Говори, говори скорей! Только не гляди ты на меня, ради Христа. — Билетик бы в Москву… за снимком… — Выписать ему! Выписать! Мягкое место в международном. Только чтоб убрался с глаз моих, а то у меня разрыв сердца будет. — Как же писать? — Пишите: от станции Зерново до Москвы скелету такому-то. — А гроб как же? — Гроб в багажный! — Готово, получай. — Покорнейше благодарим. Позвольте руку пожать. — Нет уж, рукопожатия отменяются! — Иди, голубчик, умоляю тебя, иди скорей! Курьер, проводи товарища покойника! 27 июня 1924 г. |