Пароход «Игнат Сергеев», однотрубный, двухклассный (только второй и третий класс), пришёл в Феодосию в самую жару — в два часа дня. Он долго выл у пристани морагентства. Цепи ржаво драли уши, и вертелись в воздухе на крюках громаднейшие клубы прессованного сена, которое матросы грузили в трюм. Гомон стоял на пристани. Мальчишки-носильщики грохотали своими тележками, тащили сундуки и корзины. Народу ехало много, и все койки второго класса были заняты ещё от Батума. Касса продавала второй класс без коек, на диваны кают-компании, где есть пианино и фисгармония. Именно туда я взял билет, и именно этого делать не следовало, а почему — об этом ниже. «Игнат», постояв около часа, выбросил таблицу «отход в 5 ч. 20 мин.» и вышел в 6 ч. 30 мин. Произошло это на закате. Феодосия стала отплывать назад и развернулась всей своей белизной. В иллюминаторы подуло свежестью… Буфетчик со своим подручным (к слову: наглые, невежливые и почему-то оба пьяные) раскинули на столах скатерти, по скатертям раскидали тарелки, такие тяжёлые и толстые, что их ни обо что нельзя расколотить, и подали кому бифштекс в виде подмётки с сальным картофелем, кому половину костлявого цыплёнка, бутылки пива. В это время «Игнат» уже лез в открытое море. Лучший момент для бифштекса с пивом трудно выбрать. Корму (а кают-компания на корме) стало медленно, плавно и мягко поднимать, затем медленно и ещё более плавно опускать куда-то очень глубоко. Первым взяло гражданина соседа. Он остановился над своим бифштексом на полдороге, когда на тарелке лежал ещё порядочный кусок. И видно было, что бифштекс ему разонравился. Затем его лицо из румяного превратилось в прозрачно-зелёное, покрытое мелким потом. Нежным голосом он произнёс: — Дайте нарзану… Буфетчик с равнодушно-наглыми глазами брякнул перед ним бутылки. Но гражданин пить не стал, а поднялся и начал уходить. Его косо понесло по ковровой дорожке. — Качает! — весело сказал чей-то тенор в коридоре. Благообразная нянька, укачивавшая ребёнка в Феодосии, превратилась в море в старуху с серым лицом, а ребёнка вдруг плюхнула как куль на диван. Мерно… вверх… подпирает грудобрюшную преграду… вниз… «Чёрт меня дёрнул спрашивать бифштекс…» Кают-компания опустела. В коридоре, где грудой до стеклянного потолка лежали чемоданы, синеющая дама на мягком диванчике говорила сквозь зубы своей спутнице: — Ох… Говорила я, что нужно поездом в Симферополь… «И на какого чёрта я брал билет второго класса, всё равно на палубе придётся сидеть». Весь мир был полон запахом бифштекса, и тот ощутительно ворочался в желудке. Организм требовал третьего класса, т. е. палубы. Там уже был полный разгар. Старуха-армянка со стоном ползла по полу к борту. Три гражданина и очень много гражданок висели на перилах, как пустые костюмы, головы их мотались. Помощник капитана, розовый, упитанный и свежий, как огурчик, шёл в синей форме и белых туфлях вдоль борта и всех утешал: — Ничего, ничего. Дань морю. Волна шла (издали, из Феодосии, море казалось ровненьким, с маленькой рябью) мощная, крупная, чёрная, величиной с хорошую футбольную площадку, порою с растрёпанным седоватым гребнем, медленно переваливалась, подкатывалась под «Игната», и нос его лез… ле-эз… ох… вверх… вниз. Садился вечер. Мимо плыл Карадаг. Сердитый и чернеющий в тумане, где-то за ним растворялся во мгле плоский Коктебель. Прощай. Прощай. Пробовал смотреть в небо — плохо. На горы — ещё хуже. О волне — нечего и говорить… Когда я отошёл от борта, резко полегчало. Я тотчас лёг на палубе и стал засыпать… Горы ещё мерещились в сизом дыму. |
«Качает»
Автор
