Монолог начальства Посвящается ЦЖЗ Мальбрук в поход собрался!.. Ну-с, происходило это, стало быть, таким образом. Напившись чаю, выехал я со своими сотрудниками, согласно маршруту, вечером со станции Новороссийск. Перед самым отъездом приходит какой-то и говорит: — Вот,— говорит,— история: круг у нас поворотный ремонтируется. Ума не приложу, как нам вас повернуть? Задумались мы. Наконец я и говорю: пущай нас в таком случае в Тихорецкой повернут. Ладно. В Тихорецкой так в Тихорецкой. Сели, засвистали, поехали. Нуте-с, приезжаем в Тихорецкую. Вовремя, представьте себе. Смотрю на часы — удивляюсь: минута в минуту! Вот, говорю, здорово. И, конечно, сглазил. Словно сатана у них на поворотный круг уселся. Вертели, вертели, часа полтора, может быть, вертели. Чувствую, что у меня головокружение начинается. — Скоро ли?..— кричу. — Сей минут,— отвечают. Ну-с, повернули, стали поезд составлять. Я из окна смотрю: положительно, молодецкая работа — бегают, свистят, флажками машут. Молодцы, говорю, ребятишки на этой Тихорецкой — работяги. Ну и, конечно, сглазил. Перед самым отъездом является какой-то и говорит: — Так что ехать невозможно… — Как?! — кричу.— Почему?.. — Да,— говорит,— вагоны сейчас из состава выкидать будем. Неисправные они. — Так выкидайте скорей! — кричу.— На какого лешего вы их запихнули?.. Ничего не ответил. Застенчиво усмехнулся и вышел. Начали опять свистеть, махать, бегать. Наконец выкинули больные вагоны. Опоздали мы таким методом на два часика с половиной. Наконец, тронулись. Слава тебе господи, думаю, теперь покатим. Ну и сглазил, понятное дело! Развил наш поезд такую скорость, что, представьте, потерял я пенсне из окна, так проводник соскочил, подобрал и рысью поезд догнал. Я кричу тогда: «Что вы, смеётесь, что ли? Как же я при такой скорости состояние пути и подвижного состава определю?.. Развить,— говорю,— мне в 24 секунды скорость, предельную для товарных поездов на означенном участке!» Ну-с, вообразите, наорал на них таким манером, и жизни был не рад! Развили они скорость, и что тут началось — уму непостижимо! Загремели, покатились, через пять минут слышу вопль: «Стой, стой!! Стой, чтоб тебя раздавило!» Верёвку дергают, флагом машут. Я перепугался насмерть. Ну, думаю,— пропали! «В чём дело?» — кричу. «Так что,— отвечают,— буксы горят». Вышел я из себя. Кричу: «Что это за безобразие! На каком основании горят? Прекратить! Убрать! Отцепить!» Великолепно-с. На первой станции отцепили вагон. Сыпанули мы дальше. Ну понимаете ли, трёх шагов не проскакали, как опять гвалт. В двух вагонах загорелись буксы! Выкинули эти два, на следующем перегоне ещё в двух загорелись. Через пять станций глянул я в окно и ужаснулся: выехал я — был поезд длинный, как парижский меридиан, а теперь стал короткий, как поросячий хвост. Святые угодники, думаю, ведь этак ещё вёрст сорок, и я весь поезд растеряю. А вдруг, думаю, и в моём вагоне загорится, ведь они и меня отцепят, к лешему, на какой-нибудь станции! А меня в Ростове ждут. Призываю кого следует и говорю: «Вы, вот что, того… полегче. Ну вас в болото с вашей предельной скоростью. Поезжайте, как порядочные люди ездят, а не вылупив глаза». Отлично-с, поехали мы, и направляюсь я к смотровому окну, чтобы на путь поглядеть, и как вы думаете, что я вижу? Сидят перед самыми глазами у меня на буферах два каких-то кандибобера. Я высовываюсь из окна и спрашиваю: — Эт-то что такое?.. Что вы тут делаете? А они, представьте, отвечают, да дерзко так: — То же, что и ты. В Ростов едем. — Как? — кричу.— На буферах?.. Дак вы, выходит, зайцы?! — Понятное дело,— отвечают,— не тигры. — Как,— кричу,— зайцы?.. На буферах?.. У меня?.. В служебном?.. Вагоне?! Вылетайте отсюда, как пробки!! — Да,— отвечают,— вылетайте! Сам вылетай, если тебе жизнь надоела. Тут на ходу вылетишь, руки-ноги поломаешь! Что тут делать? А?.. Кричу: «Дать сигнал! А-с-с-тановить поезд!.. Снять зайцев!» Не тут-то было. Сигнала-то, оказывается, нету. Никакой непосредственной связи с паровозом. Стали мы в окна кричать машинисту: — Эй! Милый человек! Э-эй! Как тебя? Будь друг, тормозни немножко! Не тут-то было. Не слышит! Что прикажете делать? А эти сидят на буферах, хихикают. — Что,— говорят,— сняли? Выкуси! Понимаете, какое нахальство? Мало того, что нарушение правил, но, главное, не видно ни чёрта в смотровые окна. Торчат две какие-то улыбающиеся рожи и заслоняют весь пейзаж. Вижу я, ничего с ними не поделаешь, пустился в переговоры: — Вот что,— говорю,— нате вам по пятьдесят целковых, чтоб вы только слезли. Не согласились. Давай, говорят, по пятьсот! Что ты прикажешь делать? И вот, представьте, как раз на моё счастье — подъём!.. Поезд, понятное дело, стал. Не берёт. Ну, уж тут я обрадовался. Кричу, берите их, рабов божиих! Пущай им покажут Кузькину мать, как на буферах ездить! Ну, понятное дело, слетелись кондуктора, забрали их, посадили их в вагон и повезли. Прекрасно-с. Только что я пристроился к окну, как поезд — стоп! «Что ещё?!» — кричу. Оказывается, опять из-за зайцев этих проклятых. Удержать их нет возможности! Рвутся из рук, и шабаш! Сделали мы тут военный совет и наконец решили отпустить их к свиньям. Так и сделали. Выпустили их в четырёх верстах от станции. Они поблагодарили, говорят, спасибо, нам как раз до этой станции, а четыре версты мы пешком пройдём… Поехали, через десять минут — стоп! Что?! Заяц! Ну, тут уж я не вытерпел — заплакал. «Что ж это,— говорю,— за несчастье такое? Доеду я когда-нибудь до Ростова или нет?!» Говорю, а у самого слёзы ручьём так и льются. Я плачу, кондуктора ревут, и заяц не выдержал, заревел. И до того стало мне противно всё это, что глаза б мои не смотрели! Махнул я рукой, задёрнул занавески и спать лёг. В Ростов приехал, от нервного расстройства лечился. Вот оно, какие поездки бывают! 1923 |