Аптека НКПС на Басманной открыта только по будням, а в праздники заперта. А если кто заболеет, как же тогда быть? «Снег. На углу стоит аптека…» — «Любовь сушит человека…» — напевал приятным голосом человек в сером, стоя у крыльца. В окнах по бокам крыльца красовались два сияющих шара — красный и синий — и картинка, изображающая бутылку боржома. Очень бледный гражданин в чёрном пальто выскочил из-за угла, кинулся на крыльцо и упёрся в висячий замок. — Вы не бейтесь,— сказал ему серый,— заперто. — Как это заперто? Ох, голубчик,— бледнея, заговорил чёрный,— я тебя умоляю. Ох, взяло, говорю тебе, взяло. Наискосок. — Аль живот? — участливо спросил. — Живот… Голубчик, родной,— тоскливо забормотал гражданин,— вот рецептик… По пять капель, ох, опию… Три раза в день!!! Ой, пропаду… Опять взяло… По кап… пятель… Пузырь с водячей горой… Я вас умоляю, товарищ!!! — Что вы меня умоляете, я караулю. Меня умолять нечего. — О-го-го-го-го…— неожиданно закричал гражданин, звонко и широко открывая рот. Прохожие шарахнулись от него.— Ух, отпустило,— внезапно стихая, добавил гражданин и вытер пот со лба.— По какому праву заперто? — Да день-то какой сегодня? — Воск-кре… Воскресенье. Ох, голубчики родные, воскресенье, воскресеньице, милые. — Завтра, в понедельник, приходи… Впрочем, нет, завтра не приходи. Тоже праздник… После Нового года приходи. — Я в старом помру, ох-ох-ох, о-о-о! — Иди в другую аптеку, что ж поделать! — Где ж другая-то здесь? — Я не знаю, голубчик, у милиционера спроси. Чёрный сорвался с крыльца, завился винтом, несколько раз вскрикнул задушенно и полетел наискосок через улицу к милиционеру. — Живот болит, товарищ милиционер,— кричал он, размахивая рецептом,— умоляю вас… Милиционер вынул изо рта папиросу и, взмахивая рукой, стал объяснять гражданину, куда бежать… Тот потоптался ещё секунд пять и исчез. 7 января 1925 г. |