— К вам можно? — повторил я через запертую дверь. — Кто такой? — послышался изнутри сердитый старческий голос. — Это я, Михаил Осипович,— пустите. Я вам ничего дурного не сделаю. Дверь, защёлкнутая на цепь, приотворилась, и на меня глянуло испуганное, злое лицо Меньшикова. — Да ведь вы небось драться пришли? — недоверчиво прохрипел он. — Чего же мне драться… У меня и палки нет. — А вы, может, руками… а? — Нет, руками я вас не буду… Право, пустите. Я так, поболтать пришёл. После долгого колебания Меньшиков снял цепь и впустил меня. — Здравствуйте, коли пришли. Не забываете старика — хе-хе… — Где вас забыть! Он привёл меня в большую холодную гостиную, с застоявшимся запахом деревянного масла, старой пыли и какой-то мяты… Мы сели и долго молчали. — Альбомик не желаете ли посмотреть? — придвинул он мне книгу в кожаном переплете, с оторванными застёжками. Я развернул альбом и наткнулся на портрет какого-то унылого человека. — Кто это? — Большой негодяй! Устраивал сходки разныя… Да — шалишь,— сообщил я кому следует… засадили его. — Гм… А этот? — Морской чиновник? Вор и растратчик. Я в одной статье такое про него написал, что вверх тормашками со службы полетел. — Это вот, кажется, очень симпатичное лицо… — Какое! Бомбист, совершеннейший бомбист! Школьным учителем был. Он, правда, бомб ещё не метал, но мог бы метать. Ужасно казался мне подозрительным! В Якутской области теперь. — А этот? — Этот? Просто мерзавец. Вот тут ещё есть — жид, зарезавший отца, поджигатель, два растлителя малолетних… а эти — так себе, просто негодяи. Он закрыл альбом и, прищурившись, ласково сказал: — Может, вы свою карточку дадите, а? Я бы вставил её в альбомчик. — Гм… после разве, когда-нибудь. Он сидел со сложенными на животе руками, молча, с любопытством поглядывая на меня. Потом встал, оправил лампадку и, вытирая замаслившиеся руки о волосы, спросил скрипучим голосом: — Небось бомбы всё бросаете? — Нет, не бросаю. Чего же мне их бросать… — Нынче все бросают. Узнавши, что я бомб не бросаю, он повеселел и, скорчив лицо в улыбке, хлопнул меня по колену: — Так уж и быть!.. Показать разве вам мой зверинец?! Я удивился. — Зверинец? Разве вы так любите животных? — Хе-хе… У меня особый зверинец… Совершенно особенный! Взявши связку ключей, он подмигнул мне и повёл через ряд пустынных холодных комнат, с тем же запахом. — Вот мой зверинец,— сказал он, скаля беззубый рот в подобие приветливой улыбки и открывая ключом последнюю дверь. В небольшой комнате сидели за столом и играли в «шестьдесят шесть» трое мужчин и одна женщина. — Ну, как вы тут, ребята? — сказал Меньшиков, подозрительно осматривая всех и похлопывая по ноге откуда-то взявшимся арапником. — «Раскаявшийся рабочий»! «Раскаявшийся рабочий»!! Ты опять пьян, мерзавец?! — закричал он вдруг, вглядываясь в лицо человека с красным носом и слезящимися глазами.— Ты чего смотрела, «Дама из общества»? А ты, «Осведомлённое лицо с Кавказа»,— шампур тебе в глотку?! Дармоеды! Всех выгоню!! Кавказец, в истасканном бешмете, встал и, почесав грязной рукой за ухом, хладнокровно сказал: — Зачем кырчать? Ему водкам давал «Мужичок из деревни». «Дама из общества» строила мне уже глазки и, подойдя бочком, спросила: — Парле ву франсе? — Пошла, пошла, старая грешница,— закричал на неё Меньшиков, грозя арапником. Потом, видя, что я с удивлением смотрю на всю эту сцену, он мне объяснил. — Это, видите ли, зверинец. Для статей держу этих дармоедов… Вдохновляют меня. Тут они не все… Некоторых гулять я отпустил. Здесь вы видите «Мужичка из деревни», «Раскаявшегося рабочего», «Осведомлённое лицо с Кавказа» и «Даму из общества». — Она в самом деле из общества? — спросил я, поглядывая на её толстое накрашенное лицо. — Да, я её взял из Общества спасения от разврата падших женщин. Дом она какой-то на Лиговке содержала. А это вот — «Мужичок из деревни». Пьяница, каналья, и, как напьётся, колотит «Даму из общества». — А «Осведомлённое лицо с Кавказа»? — У Макаева шашлык жарил. Я его к себе сманил. Правильный парень. Тараска! Что нужно жидам делать? — Резать! — завизжало «Осведомлённое лицо». — Видите!.. Ты куда, мерзавец! Отдай им бумажник! Он хватил арапником по руке «Раскаявшегося рабочего» и, отняв у него появившийся откуда-то мой бумажник, возвратил его мне. — Вы с ним поосторожнее. Что ни увидит, негодяй, всё сопрёт. Часы целы ли? «Дама из общества» тайком ущипнула меня за руку, а «Осведомлённое лицо с Кавказа», заметив это, скрипнуло зубами и положило руку на рукоять кинжала. — Пойдёмте! — сказал я. Меньшиков подмигнул мне и сказал: — Роман тут у них… Но «Дама», кажется, флиртирует, кроме того, с «Мужиком из деревни». Впрочем, пойдёмте. Воздух у них тут… действительно! Мы вышли. Я стал прощаться. Провожая меня, Меньшиков лукаво подмигнул и сказал: — А ведь давеча соврали-то, а? Хе-хе… Бомбочки-то ведь бросаете? Ну, сознайтесь! Боясь сознаться, я поспешно вышел. 1910 |