Посвящаю Лиде Терентьевой Подперев руками голову, я углубился в «Историю французской революции» и забыл всё на свете. Сзади меня потянули за пиджак. Потом поцарапали ногтем по спине. Потом под мою руку была просунута глупая морда деревянной коровы. Я делал вид, что не замечаю этих ухищрений. Сзади прибегали к безуспешной попытке сдвинуть стул. Потом сказали: — Дядя! — Что тебе, Лидочка? — Что ты делаешь? С маленькими детьми я принимаю всегда преглупый тон. — Я читаю, дитя моё, о тактике жирондистов. Она долго смотрит на меня. — Чтобы бросить яркий луч аналитического метода на неясности тогдашней конъюнктуры. — А зачем? — Для расширения кругозора и пополнения мозга серым веществом. — Серым? — Да. Это патологический термин. — А зачем? У неё дьявольское терпение. Своё «а зачем» она может задавать тысячу раз. — Лида! Говори прямо: что тебе нужно? Запирательство только усилит твою вину. Женская непоследовательность. Она, вздыхая, отвечает: — Мне ничего не надо. Я хочу посмотреть картинки. — Ты, Лида, вздорная, пустая женщина. Возьми журнал и беги в паническом страхе в горы. — И потом, я хочу сказку. Около её голубых глаз и светлых волос «История революции» бледнеет. — У тебя, милая, спрос превышает предложение. Это не хорошо. Расскажи лучше ты мне. Она карабкается на колени и целует меня в шею. — Надоел ты мне, дядька, со сказками. Расскажи да расскажи. Ну, слушай… Ты про Красную Шапочку не знаешь? Я делаю изумлённое лицо: — Первый раз слышу. — Ну, слушай… Жила-была Красная Шапочка… — Виноват… Не можешь ли ты указать точно её местожительство? Для уяснения, при развитии фабулы. — А зачем? — Где она жила?! Лида задумывается и указывает единственный город, который она знает. — В этом… В Симферополе. — Прекрасно! Я сгораю от любопытства слушать дальше. — …Взяла она маслецо и лепёшечку и пошла через лес к бабушке… — Состоял ли лес в частном владении или составлял казённую собственность? Чтобы отвязаться, она сухо бросает: — Казённая. Шла, шла, вдруг из лесу волк! — По-латыни — Lupus. — Что? — Я спрашиваю: большой волк? — Вот такой. И говорит ей… Она морщит нос и рычит: — Кррасная Шапочка… Куда ты идёшь? — Лида! Это неправда! Волки не говорят. Ты обманываешь своего старого, жалкого дядьку. Она страдальчески закусывает губу: — Я больше не буду рассказывать сказки. Мне стыдно. — Ну, я тебе расскажу. Жил-был мальчик… — А где он жил? — ехидно спрашивает она. — Он жил у Западных отрогов Урала. Как-то папа взял его и понёс в сад, где росли яблоки. Посадил под деревом, а сам влез на дерево рвать яблоки. Мальчик и спрашивает: «Папаша… яблоки имеют лапки?» — «Нет, милый».— «Ну, значит я жабу слопал!» Рассказ идиотский, нелепый, подслушанный мною однажды у полупьяной няньки. Но на Лиду он производит потрясающее впечатление. — Ай! Съел жабу? — Представь себе. Очевидно, притупление вкусовых сосочков. А теперь ступай. Я буду читать. Минут через двадцать знакомое дёргание за пиджак, лёгкое царапание ногтем — и шёпотом: — Дядя! Я знаю сказку. Отказать ей трудно. Глаза сияют, как звёздочки, и губки топырятся так смешно… — Ну, ладно. Излей свою наболевшую душу. — Сказка! Жила-была девочка. Взяла её мама в сад, где росли эти самые… груши. Влезла на дерево, а девочка под грушей сидит. Хорошо-о. Вот девочка и спрашивает: «Мама! Груши имеют лапки?» — «Нет, детка».— «Ну, значит, я курицу слопала!» — Лидка! Да ведь это моя сказка! Дрожа от восторга, она машет на меня руками и кричит: — Нет, моя, моя, моя! У тебя другая. — Лида! Знаешь ты, что это — плагиат? Стыдись! Чтобы замять разговор, она просит: — Покажи картинки. — Ладно. Хочешь, я найду в журнале твоего жениха? — Найди. Я беру старый журнал, отыскиваю чудовище, изображающее гоголевского Вия, и язвительно преподношу его девочке: — Вот твой жених. В ужасе она смотрит на страшилище, а затем, скрыв горькую обиду, говорит с притворной лаской: — Хорошо-о… Теперь дай ты мне книгу — я твоего жениха найду. — Ты хочешь сказать: невесту? — Ну, невесту. Опять тишина. Влезши на диван, Лида тяжело дышит и всё перелистывает книгу, перелистывает… — Пойди сюда, дядя,— неуверенно подзывает она.— Вот твоя невеста… Палец её робко ложится на корявый ствол старой, растрёпанной ивы. — Э, нет, милая. Какая же это невеста? Это дерево. Ты поищи женщину пострашнее. Опять тишина и частый шорох переворачиваемых листов. Потом тихий, тонкий плач. — Лида, Лидочка… Что с тобой? Едва выговаривая от обильных слёз, она бросается ничком на книгу и горестно кричит: — Я не могу… найти… для тебя… страшную… невесту. Пожав плечами, сажусь за революцию; углубляюсь в чтение. Тишина… Оглядываюсь. С непросохшими глазами, Лида держит перед собой дверной ключ и смотрит на меня в его отверстие. Её удивляет, что если ключ держать к глазу близко, то я виден весь, а если отодвинуть, то только кусок меня. Кряхтя, она сползает с дивана, приближается ко мне и смотрит в ключ на расстоянии вершка от моей спины. И в глазах её сияет неподдельное изумление и любопытство перед неразрешимой загадкой природы… 1909 |