…Сделка для Петра Петровича была замечательная: за какие-нибудь пустяковые шесть миллиардов рублей он приобретал в полную собственность особняк в Каретном ряду — из четырёх комнат с кухней и погребом. В комиссариате Дырбырщур (неизвестно, что это значило в переводе на русскую речь) ему самодовольно сказали: — Видите, как теперь всё просто в Советской России: приведите только двух свидетелей русскоподданных, чтоб они расписались на этой бумажке,— и вступайте себе спокойно во владение купленным домом. — Только и всего? — радостно осклабился Пётр Петрович. — А вы думали! Это не то, что в прежнее бюрократическое время: купчие, да мунчие, да ввод во владение… Притащите двух русскоподданных, распишутся,— и домишко ваш со всеми потрохами. Радостный, побежал Петр Петрович по Долгоруковскому переулку, выбежал на Тверскую,— на ловца и зверь бежит: навстречу Григорий Семёныч Бутылкин идёт. — Гриша, голубчик! Распишись на одной бумажке… Домик покупаю. Требуется русскоподданная подпись. — Тю, дурной,— усмехнулся Бутылкин.— Хиба ж я русськоподданный?.. Я ж украинец. У меня теперь не паспорт, а тей-те, як его? Чи то оповидание, чи чёрт ти що. Ты лучше Пузикова позови,— вон издали кланяется. — Пузиков! Иди сюда. А я, брат, дом покупаю, свидетель нужен, расписаться. Русскоподданный. Распишись, голубчик. — Какое же я имею отношение? — Но ты, как русскоподданный… — Вот что, мой милый… Хотя я у тебя и детей крестил, но если ты ещё раз так обо мне выразишься, я так тебя этой палкой по шее огрею! Какое право ты имеешь оскорблять природного лимитрофа1 и эстонца Пантелея Пузикова? Заплакал Пётр Петрович. — Пантюша! Да когда же ты лимитрофом сделался? — У нас это в роду было. Отец даже два раза по делам в Ревель ездил, а у бабки дом в Риге был! Кровь-то, брат, она заговорит! Карамала-бучук. — Это чивой-то значит? — По-эстонски: о, моя родина, о моя Эстия! Всех ты улыбкой даришь. По-эстонски оно очень ловко выходит: карасу-барасу бубулдай. — Здорово. Так где ж мне найти всё-таки русскоподданного? — Господи! В Москве не найти русскоподданных! Да вот тебе Жигулёв Васька идёт. Тащи его за шиворот. Васька и сам подошёл. — Здравствуйте, лимитрофы несчастные! Читали, как наш Гардинг2 отбрил в ноте большевиков?.. — Почему это он «наш»? — Гардинг-то? А как же: наш, американский. Мы, американцы, вообще… — Васька! Да неужто ты американец?! — Уэс! Кис ме квик,3 как говорят у нас в Белом Доме. Сода-виски! Отныне моя личность неприкосновенна! О, гейша, пой, играй, пляши. Ударил себя несчастный Пётр Петрович в грудь так, что по Тверской загудело: — Да не будет же того, чтобы я в русской православной Москве не нашёл русского человека. Эй, вы, господин прохожий! На минутку… Вы русский подданный? — Так точно. Чем могу служить? — Золото моё! Дайте я вас поцелую! Единственного русского по всей Тверской нашёл. Пойдём со мной, распишешься. Коробку спичек за это подарю! Вы свободны? — Гм… Собственно, я немного занят. — Так я вас тут, на тумбочке, подожду. — Гм… Едва ли вы дождётесь. — Да вы куда идёте-то? — Иду по вызову в ГПУ, извините, расстреливаться. * * *Три дня у Петра Петровича шли переговоры с голландцем Драпкиным, южно-африканцем Пантюхиным, испанцем Гусевым и другими… На четвёртый день Пётр Петрович выехал в Тулу. Ему сообщили, что в Туле на Самоварной улице у сапожника Водопьянова живёт подмастерье, и будто бы отец этого подмастерья — русскоподданный. 1923 1. …оскорблять природного лимитрофа… — Лимитроф — буквально «пограничный» (от лат. limitrophus). Лимитрофами назывались государства, образовавшиеся после Октябрьской революции на западных окраинах бывшей Российской империи: Литва, Латвия, Эстония, Польша и Финляндия. |