Контролёр чайно-рассыпочного отделения Фёдор Иванович Аквинский шёл в купальню, находящуюся в двух верстах от нанимаемой им собачьей будки, которую только разгорячённая фантазия владельца могла считать «дачей»… Войдя в купальню, Аквинский быстро разделся и, вздрагивая от мягкого утреннего холодка, осторожно спустился по ветхой шаткой лесенке к воде. Солнце светлое, только что омытое предрассветной росой, бросало слабые тёплые блики на тихую, как зеркало, воду. Какая-то не совсем проснувшаяся мошка очертя голову взлетела над самой водой и, едва коснувшись её крылом, вызвала медленные, ленивые круги, тихо расплывшиеся по поверхности. Аквинский попробовал голой ногой температуру воды и отдёрнул, будто обжёгшись. Купался он каждый день и каждый же день по полчаса собирался с духом, не решаясь броситься в холодную прозрачную влагу… И только что он затаил дыхание и вытянул руки, чтобы нелепо, по-лягушачьи прыгнуть, как в стороне женской купальни послышались всплески воды и чья-то возня. Аквинский остановился и посмотрел налево. Из-за серой позеленевшей внизу от воды перегородки показалась сначала женская рука, потом голова, и наконец выплыла полная рослая блондинка в голубом купальном костюме. Её красивое белое лицо от холода порозовело, и когда она сильно, по-мужски, взмахивала рукой, то из воды чётко показывалась высокая пышная грудь, чуть прикрытая голубой материей. Аквинский, смотря на неё, почему-то вздохнул, потрепал голой рукой съеденную молью бородку и сказал сам себе: — Это жена нашего члена таможни купается. Ишь ты, какой костюм! Читал я, что за границей, в какой-то там Ривьере, и женщины, и мужчины купаются вместе… Ну и штука! Когда он, выкупавшись, натягивал на тощие ноги панталоны, то подумал: «Ну хорошо… скажем, купаются вместе… а раздеваться как же? Значит, всё-таки, как ни вертись, нужно два помещения. Выдумают тоже!» Придя на службу в таможню, он после обычной возни в пакгаузе сел на ящик из-под чаю и, спросив у коллеги Ниткина папиросу, с наслаждением затянулся скверным дешёвым дымом… — Купался я сегодня, Ниткин, утром и смотрю — из женской купальни наша членша Тарасиха выплывает… Ну, думаю, увидит меня да мужу скажет… Смех! Уж очень близко было. А вот за границей, в Ривьере, говорят, мужчины и бабы вместе купаются… Гы!.. Вот бы поехать! Когда, через полчаса после этого разговора, Ниткин пил в архиве с канцеляристами водку, то, накладывая на ломоть хлеба кусок ветчины, сказал, ни к кому не обращаясь: — Вот-то штука! Аквинский сегодня с женой нашего члена Тарасова в реке купался… Говорит, что в какой-то там Ривьере все вместе — и мужчины и женщины купаются. Говорит — поеду в Ривьеру. Поедешь, как же… На это деньги надо, голубчик! — Отчего же! — вмешался пакгаузный Нибелунгов.— У него тётка, говорят, богатая; может у тётки взять… Послышались шаги секретаря, и вся закусывающая компания, как мыши, разбежалась в разные стороны. А за обедом экспедитор Портупеев, наливая борщ в тарелку, говорил жене, маленькой, сухонькой женщине с колючими глазками и синими жилистыми руками: — Вот дела-то какие, Петровна, у нас в таможне! Аквинский, чтоб ему пусто было, собрался к чёрту на кулички в Ривьеру ехать и Тарасова жену с собой сманил… Деньги у тётки берёт! А Тарасиха с ним вместе сегодня купалась и рассказывала ему, что за границей так принято… Хе-хе! — Ах, бесстыдники! — целомудренно потупилась Петровна.— Ну и езжали бы себе подальше, а то — нако, здесь разврат заводят! Только куда ему с ней… Она баба здоровая, а он так — тьфу! На другой день, когда горничная Тарасовых, живших недалеко от Портупеевых, пришла к Петровне просить по-соседски утюги для барыниных юбок, душа госпожи Портупеевой не выдержала: — Это что же, для Ривьеры глаженые юбки понадобились? — Ах, что вы! Слова такие! — усмехнулась, стрельнув глазами, горничная, истолковавшая фразу Петровны совершенно неведомым образом. — Ну да! Небось тебе-то, да не знать… Она скорбно помолчала. — Эхма, дурость бабья наша… И чего нашла она в нём? Горничная, всё-таки не понимавшая, в чём дело, вытаращила глаза… — Да, ваша Марья Григорьевна — хороша, нечего сказать! С пакгаузной крысой Аквинским снюхалась! Хорош любовничек! Да-с. Сговорились в какую-то дурацкую Ривьеру на купанье бежать, и деньги у тётки он достать посулился… Достанет, как же! Скрадёт у тётки деньги, вот и всё! Горничная всплеснула руками: — Да правда ли это, Анисья Петровна? — Врать тебе буду. Весь город шуршит об этом. — Ах, ужасти! Горничная опрометью, позабывши об утюгах, бросилась домой и на пороге кухни столкнулась с самим членом таможни, который без сюртука и жилета нёс в стаканчике воду для канарейки. — Что с вами, Миликтриса Кирбитьевна? — прищурив глаза и взяв горничную за пухлый локоть, пропел Тарасов.— Вы так летите, будто спасаетесь от привидений ваших погубленных поклонников… — Оставьте! — огрызнулась горничная, не особенно церемонившаяся во время этих случайных tête-à-tête1.— Вечно вы проходу не дадите!.. Лучше бы за барыней смотрели покрепче, чем руками… Пухлое невозмутимое лицо члена таможни приобрело сразу совсем другое выражение. Господин Тарасов принадлежал к тому общеизвестному типу мужей, которые не пропустят ни одной хорошенькой, чтобы не ущипнуть её, зевая в то же время в обществе жены до вывиха челюстей и стараясь при всяком удобном случае заменить домашний очаг неизбежным винтом или chemin de fer’ом2. Но, учуяв какой-нибудь намёк на супружескую неверность жены, эти кроткие, безобидные люди превращаются в Отелло с теми особенностями и отклонениями от этого типа, которые налагаются пыльными канцеляриями и присутственными местами. Тарасов выронил стаканчик с водой и опять схватил горничную за локоть, но уже другим образом. — Что? Что ты говоришь, п-подлая? Повтори-ка?!! Испуганная этим неожиданным превращением члена таможни, горничная слезливо заморгала глазами и потупилась: — Барин, Павел Ефимович, вот вам крест, я тут ни при чём! Моё дело сторона! А как весь город уже говорит, то, чтоб после на меня чего не было… Скажут — ты помогала! А я как перед господом!.. Тарасов выпил воды из кувшина, стоявшего на столе, и, потупив голову, сказал: — Рассказывай: с кем, как и когда?.. Горничная почуяла под собой почву. — Да всё с этим же… трухлявым! Фёдором Ивановичем, что в прошлом году раков вам в подарок принёс… Вот тебе и раки! И как они это ловко… Уже всё и уговорено: он у тётки деньги из комода скрадёт — тётка евонная богатая,— и вместе купаться поедут в Ривьеру куда-то… Срам-то, срам какой! Надо думать, завтра с вечерним поездом и двинут, голубчики!.. * * *Сидя за покосившимся столиком в нескольких шагах от своей собачьей будки, контролёр чайно-рассыпочного отделения Аквинский что-то писал, склонив набок голову и любовно выводя каждое слово. Дерево, под которым стоял столик, иронически помахивало пыльными ветвями, и пятна света скользили по столику, бумаге и серой голове Аквинского… Бородка его, как будто приклеенная, шевелилась от ветра, и общий вид казался измученным и вялым. Похоже было, что кто-то по небрежности забыл пересыпать никому не нужную вещь — Аквинского — нафталином и сложить на лето в сундук… Моль и поела Аквинского. Он писал: «Милая тётенька! Осмелюсь вас уведомить, что я нахожусь в полнейшем недоумении… За что же? Я вас спрашиваю. Впрочем, вот передаю, как было дело… Вчера досмотрщик Сычевой сказал, подойдя к моему столику, что меня требуют член таможни господин Тарасов, тот самый, которому я в прошлом году от усердия поднёс сотню раков. Я пошёл, ничего не думая, и, вообразите, он наговорил мне столько странных и ужасных вещей, что я ничего не понял… Сначала говорит: «Вы,— говорит,— Аквинский, кажется, в Ривьеру собираетесь?» — «Никак нет»,— отвечаю… А он как закричит: «Так вот как!!! Не лгите! Вы,— говорит,— попрали самые священные законы естества и супружества! Вы устои колеблете!! Вы ворвались в нормальный очаг и произвели водоворот, в котором — предупреждаю — вы же и захлебнётесь!!» Ужасно эти учёные люди туманно говорят… Потом и про вас, тётенька… «Вы,— говорит,— вашу тётку порешили ограбить… вашу старую тётку, а это стыдно! безнравственно!!» Откуда он мог узнать, что я уже второй месяц не посылаю вам обычных десяти рублей на содержание? Как я уже вам объяснял — это произошло потому, что я заплатил за дачу вперёд на всё лето. Завтра я постараюсь выслать вам сразу за два месяца. Но всё-таки — не понимаю. Обидно! Вот я теперь уволен со службы… А за что? Какие-то устои, водоворот… Насчёт же семейной жизни, что он говорил, так это совсем непостижимо! Как вам известно, тётенька, я не женат…» 1911 1. …tête-à-tête — Свидание наедине (фр.). |
Сплетня
Автор
