(Образцы иностранной литературы) I. ФРАНЦУЗСКИЙ РАССКАЗ Войдя в вагон, Поль Дюпон увидел прехорошенькую блондинку, сидевшую в одиночестве у окна и смотревшую на него странным взглядом. — Ого! — подумал Дюпон, а вслух спросил: — Вам из окна не дует? — Окно ведь закрыто! — засмеялась блондинка и лукаво взглянула на него. — Разрешите закурить? — Пожалуйста. Я люблю сигарный дым. — Увы! К сожалению, я не курю,— вздохнул Поль.— Разрешите узнать, как ваше имя? — Луиза. — Луиза?! Ты должна быть моей! С первой встречи, когда я тебя увидел… — Ах, плутишка! — сказала Луиза, открывая свои объятия. . . . . . . . . . . . . Оправляя причёску, Луиза спросила любовника: — Ты куда? — В Авиньон. — И я тоже. Поезд подходил к вокзалу. Из вагонов хлынула публика, и они расстались. Поль взял извозчика и поехал в замок своего друга д’Арбиньяка. Д’Арбиньяк очень ему обрадовался. — Сейчас познакомлю тебя с женой. Луиза! Поль Дюпон вздрогнул. — Ка-ак! Это вы?! — Вы… знакомы?! Молодая женщина улыбнулась и, глядя на мужа ясным взглядом, сказала: — Да! Мы ехали в одном и том же вагоне и премило убили время… Надеюсь, что и тут вам будет так же хорошо… — Браво! — вскричал виконт д’Арбиньяк.
II. АНГЛИЙСКИЙ РАССКАЗ Томми О’Пеммикан добывал себе скромные средства к жизни тем, что по вечерам показывал в уайт-чапельском кабачке Сиднея Гроша своё поразительное искусство: он всовывал голову в мышеловку, в которой сидела громадная голодная крыса, и после недолгой борьбы ловил её на свои крепкие, белые зубы… Несмотря на то, что животное яростно защищалось, через минуту слышался треск, писк — и крыса, перегрызенная пополам, безжизненно падала на покрытый кровью пол гигантской мышеловки. Мисс Сьюки Джибсон упросила своего отца однажды сделать честь Сиднею Грошу и навестить этого старого мошенника в его берлоге. Отец сначала ужаснулся («Ты, девушка из общества,— в этом вертепе?»), но потом согласился, и таким образом однажды в туманный лондонский вечер среди пропитанных джином и пороком джентльменов — обычных посетителей дяди Сиднея — очутилась молодая, изящная девушка с пожилым господином. Представление началось. Томми вышел, пряча свои жилистые кулаки в карманы и равнодушно поглядывая на метавшегося по клетке обречённого врага. Все придвинулись ближе… И вдруг раздался звонкий девичий голос: — Держу пари на тысячу долларов, что этому джентльмену не удастся её раскусить! — Годдэм! — крикнул хрипло подвыпивший американский капитан с китобоя «Гай Стокс».— Принимаю! Для Томми это всё равно, что раскусить орешек. Ставлю свою тысячу! — Томми, не выдай! — заревела толпа. Томми О’Пеммикан, не обращая внимания на рёв, смотрел на красивую девушку во все глаза. Потом вздохнул, всунул голову в клетку и… крыса бешено впилась ему в щёку. — Что же ты? — взревели поклонники.— Что с ним? Это первый раз. Болен ты, Томми, что ли? — Годдэм! — вскричал хриплый китобой.— Он её не раскусил, но я его раскусил! Он в стачке с девушкой! Загремели выстрелы… Томми прыгнул как тигр и, отбросив ударом кулака китобоя, ринулся к выходу! . . . . . . . . . . . . Когда Джибсоны выбрались из адской свалки и побежали по туманной улице, Сьюки наткнулась на что-то и вскрикнула: — Это он! Это мистер Пеммикан… Он ранен! Нужно взять его к нам домой. — Удобно ли,— нахмурился отец,— постороннего человека. — All right! — вскричала Сьюки решительно.— Постороннего неудобно, но будущего моего мужа — против этого никто ничего не скажет!
III. НЕМЕЦКИЙ РАССКАЗ — Лотта! — вскричал Генрих, хватая свою женушку за руку.— Это что такое? Что ты от меня спрятала? Лотта закрыла лицо руками и прошептала: — О, не спрашивай меня, не спрашивай. — Покажи! Это, вероятно, записка! У тебя есть любовник?! Лотта молча заплакала: — Бог тебя простит! — Покажи!! — Нет! — сказала Лотта, смело смотря ему в глаза.— Ни за что! — В таком случае — вон из моего дома! — Я уйду,— прошептала Лотта, глядя на него глазами, полными слёз,— но позволь мне вернуться 28 июля. — Вздор! К чему эти комедии. Вон! . . . . . . . . . . . . Был день 28 июля. У Генриха собрались гости и родственники, так как был день его рождения,— одной только Лотты, любимой Лотты, не было. Где она бродила, изгнанная мужем? — С днём рождения тебя! — вскричал отец, поднимая бокал. Вдруг дверь распахнулась и вошла исхудавшая Лотта… С гордо поднятой головой она подошла к столу, в котором месяц тому назад спрятала что-то тайком от мужа. Она открыла ящик стола, сунула туда руку и… вынула пару тёплых туфель, вышитых гарусом. — Вот, Генрих, почему я не могла показать… это сюрприз. — Прости меня, Лотта,— вскричал Генрих, обливаясь слезами.— Я не имел права тебя подозревать… Лотта вся вспыхнула и бросилась мужу в объятия. — Вот видите,— сказал отец,— как вы были легкомысленны. Пословица говорит, что нужно сначала хорошенько расспросить, что за вещь заключалась в столе, и если эта вещь была невинного характера, то не нужно обращаться так сурово со своей маленькой жёнкой. Теперь вы достаточно наказаны, и в будущий раз это не повторится!
IV. АВСТРАЛИЙСКИЙ РАССКАЗ На краю золотоносной ямы сидели двое: беглый каторжник Джим Троттер и негр Бирбом — неразлучные приятели. — Проклятая страна! — проворчал Джим, отбрасывая в сторону кусок попавшегося под руку золота.— Ни одной женщины… А мне бы так хотелось жениться. — Ты любил когда-нибудь? — спросил чёрный Бирбом, лениво пожёвывая кусок каменного дерева. — Давно. Это была индианка, которую я однажды застал в обществе долговязого Нея Мастерса. Это меня так смутило, что я тут же убил их обоих, украл лошадь и бежал. Он посмотрел вдаль и вдруг, вскочив, крикнул: — О, что это? Боже мой! Ведь это женщина! Ну, конечно… Старина Бирбом! Беги к ней со всех ног, чтобы она не ушла. Скажи, что я люблю её, ну и прочее… и предлагаю сделаться моей женой. Если обломаешь дело, подарю тебе мои щегольские красные штаны! Прыткий Бирбом не заставил себя ждать. Он понёсся во всю прыть, а Джим собрал около себя кучу самородков, вытер грязной рукой с лица пот и вытащил из волос запутавшуюся ветку — всё это для того, чтобы ослепить невесту своим видом и богатством… Бирбом вернулся, еле дыша, с глубоким разочарованием в лице. — Что она сказала? — Она сказала, что я не получу твоих красных штанов. Тем более что это была не она, а он. — Кто он? — Старый мул диггера Паулинса, отбившийся от прииска. А ты, слепая курица, принял его за женщину! И мечты бедного Джима о семейной жизни в один миг оказались разбитыми. Он разбросал рукой опостылевшие самородки, упал на раскалённую землю и завыл. А австралийское солнце — злой, жёлтый, пылающий таз — заливало равнодушные камни и пыльные листья молочаев своим мутным, как потухающие уголья, светом… 1912 |