Крайние течения

I

— И вам не стыдно? — укоризненно спрашивал судья, смотря на стоявшего перед ним Декадента,— ну, скажите: пара ли она вам?

— Она из хорошей семьи,— ответил, моргая глазами, Декадент.— Отец её был предводителем стада, и потом жил несколько лет на городской конюшне, а мать получила на выставке медаль.

— Да, но ведь она же — коза!

— Коза, господин судья.

— Так как же вы так?! А?..

— Я не из расчёта, господин судья. Я по любви.

— Что же вы нашли в ней хорошего? Коза — козой и останется. Вот вы говорите, что хотите узаконить вашу любовь браком. Намерение в своём первоисточнике — почтенное. Не спорю. Но подумали ли вы о тех тяжёлых осложнениях и инцидентах, которые должны возникнуть потом? Вы из хорошей семьи, у вас есть престарелые родные… Того ли ожидали ваши папа и мама, когда растили вас и качали на коленях, маленького, с кудрявой головкой, о такой ли партии для своего первенца думала ваша уважаемая матушка? Уж не говоря о том, что ваш брак, как противный каноническим правилам, будет только гражданским, подумали ли вы о том, что будет, если ваши родственники, ваши друзья захотят познакомиться с вашей… супругой? Сможете ли вы ввести её в порядочное общество равноправным членом, и не заставит ли она своим бестактным поведением краснеть вас, с первых же шагов её светской жизни? Я понимаю, конечно, вы скажете: я молод, я её перевоспитаю, с милым рай в шалаше, ну… и прочее там… Хорошо-с! А о старости… О старости своей подумали ли вы, молодой человек?! Кто вам — хворенькому, седенькому, слабенькому подаст напиться?! Кто поправит вам подушку и даст в чайной ложечке лекарство? Коза? Коза пригреет вас, приголубит, утешит и облегчит в жизненных неудачах и передрягах?

На глазах престарелого судьи стояли слёзы.

Декадент плакал навзрыд.

— Что же мне делать, господин судья? Теперь я и сам вижу, что она мне не пара.

— Гоните её от себя!

— Она будет очень страдать,— прошептал Декадент, сморкаясь в носовой платок.— Мы так любили друг друга…

— Вы должны её возненавидеть!

— Спасибо, господин судья. Возненавижу. А тут ещё у моего приятеля была собака… Очень красивая. Её звали — Леди. Если бы…

— Нельзя,— твёрдо сказал судья.— Тоже нельзя. Гнать и ненавидеть!

— Тут ещё кошку на днях я одну видел,— признался Декадент.— Препикантное создание!..

— Ни-ни! Гоните от себя всякие соблазны… Поселите в своём сердце вместо любви — ненависть.

— Поселю, господин судья,— обещал растроганный Декадент.

II

— И вам не стыдно? — укоризненно спрашивал судья, смотря на стоявшего перед ним Декадента.— Ну, скажите, разве для воспитанного молодого человека подходящее занятие — давить кошек верёвками и травить собаками?

— А мы потом этих собак кипятком обливали,— попытался оправдаться Декадент.

— Тоже нехорошо. Нет в вас меры. То вы хотите козу осчастливить предложением руки и сердца, то собаку кипятком шпарите. Ведь собака вам ничего дурного не сделала?

Декадент подумал.

— Ничего.

— Так зачем же вы её кипятком обливаете?

— Да, теперь я и сам вижу, господин судья, что это было лишнее.

— Вот видите. А зачем кошек давить? Существо она чистенькое, никому вреда не приносит, а, наоборот, в хозяйстве полезное — мышей ловит, за что же её убивать?

— На днях у тёти моей,— оживился Декадент,— во какую мышь поймала!

— То-то и оно. И тётенька ваша, наверное, её любит, молочком за это, печёнкой кормит. А вы взяли её, да верёвкой удавили! Покличет ваша тётушка свою Машку: Машенька, Машенька, где ты? Ан нет Машеньки… На верёвке удавлена… Померла! Не нужно ей уже ни молочка, ни печёночки…

Старый судья прослезился.

Декадент тоже плакал.

— Не буду больше, господин судья.

— То-то и оно. Вы бы лучше книжки читали, чем животных мучить…

— Буду книжки читать, господин судья,— пообещал Декадент.

III

— И вам не стыдно? — укоризненно спрашивал старый судья, смотря на стоявшаго перед ним Декадента.— Что дурного сделали вам книжки в публичной библиотеке, что вы из них выдирали страницы?

— Я полюбил чтение, господин судья.

— Так зачем же страницы выдирать?!

— Я не все. Несколько страничек… И то в толстых книжках. Если тоненькая — я понимаю, что нельзя. Она оттого ещё тоньше будет. А толстая — что ей сделается?

— Ну, поставьте вы себя на место другого читателя… Приходите вы, берёте книгу, разворачиваете, ан от 16-й до 86 страницы — и нет!

— Как нет? Есть! — возразил Декадент, полез в карман и вынул несколько измятых листков.— Вот они!

— Так это у вас! Поймите, у вас, потому что вы их тайком вырвали… А возьмите вы другого читателя… Ну, учёного какого-нибудь, профессора, скажем, медицины. Нужно ему пополнить какой- нибудь пробел в теории, которая приведёт его к открытию лекарства, скажем, от чахотки, поедет он в публичную библиотеку, возьмёт нужную книгу и — что же! Необходимые страницы вырваны. Что тогда получится: средство от чахотки не открыто, больные будут умирать по прежнему,— и всё это сделали вы!

Декадент заплакал.

— Когда вы так хорошо всё объяснили, то я, действительно, вижу, что был неправ. Я больше не буду, господин судья! Но что же мне делать, посоветуйте?!

— Боюсь вам и советовать,— сказал судья.— Советовал вам гнать от себя козу, вы стали давить кошек, посоветовал читать — вы стали драть страницы… Разве вот что… начните писать что-нибудь!

— Это невозможно! — рыдая, воскликнул Декадент.

— Почему?

— Я уже пишу! В «Весах»!!

1910