Еропегов

I

Недавно ко мне зашёл мой приятель Еропегов и, среди разговора, вдруг, будто что-то вспомнив, всплеснул руками.

— Да! Чуть не забыл… С тобой очень хочет познакомиться Дёмкин.

— Какой Дёмкин?

— Дёмкин! Очень симпатичный парень. Я ему много о тебе говорил. Тебе с ним обязательно нужно познакомиться.

Я пожал плечами.

— Ему что-нибудь от меня нужно?

— Ну, вот видишь, вот видишь, какой ты сухой, чёрствый человек. Сейчас — «нужно»! Просто он тобой очень интересуется — я ему так много рассказывал о тебе… Почему же вам не познакомиться?

Еропегов был известен мне за человека крайне порывистого, нелепо-суетливого и восторженного.

Поэтому я ещё раз пожал плечами и спросил:

— Да он что же, по крайней мере, интересный человек?

— Он? Удивительный! Стихи пишет.

— Да что ж тут удивительного: и я пишу стихи.

— И ты удивительный человек. Я знаю, ты о себе преувеличенно скромного мнения, но… эх, брат! О чём там говорить. Так можно его привести к тебе? В нём, между прочим, есть ещё одно драгоценное качество: незаменимо рассказывает анекдоты!

— Ну, что ж — приводи.

— Очень тобой интересуется. А анекдоты — ты животики надорвёшь.

II

На другой день, сидя в кабинете, я услышал звонок и потом шум какой-то борьбы в передней.

— Да пойдём! Чего ты, чудак, стесняешься? — слышался голос Еропегова.

— Уверяю же тебя, что неудобно. Ну, как это так вдруг, ни с того, ни с сего, явиться к незнакомому человеку знакомиться! — доносился до меня другой голос.

— Пустяки! Он тобой очень интересуется. Я так много рассказывал ему о тебе. Ты ему доставишь только удовольствие! Расскажешь два-три анекдота — посмеёмся. Раздевайся! Тут запросто.

— Да почему ему так хотелось со мной познакомиться?

— Ну, как же! Он тоже стихи пишет…

Дверь отворилась и на пороге показался оживлённый Еропегов, таща за руку конфузливо упиравшегося чёрного человека, с кривыми ногами и мрачным унылым взглядом впалых глаз.

— Вот он, проказник! Насилу приволок… Ффу!.. Познакомьтесь, господа!

Дёмкин застенчиво пожал мою руку и сел, скривив голову на бок.

— Вот, брат, тот Дёмкин, о котором я говорил. Стихи пишет! Поэт.

Поэт сконфузился и занялся своими ногами: одну подвернул под кресло, а на носок другой стал пристально смотреть, будто не веря глазам, что он ещё обладает этой частью тела.

Руки решительно затрудняли его: сначала он сложил их на коленях, непосредственно за тем перенёс их на грудь и, в конце концов, подпёр одной рукой бок, а другой стал обмахивать лицо, покрасневшее от уличного холода.

— Вы, действительно, пишете стихи? — спросил я, желая ободрить его.

— Пишу,— отвечал он надтреснутым голосом.— Только так, для себя…

Этот человек трогал меня до слёз своим жалостным видом. Я решительно недоумевал: зачем Еропегов притащил его?

— Нет ты, брат, расскажи лучше анекдотик какой-нибудь. Изумительно анекдоты рассказывает,— обратился ко мне оживлённый, весёлый Еропегов.— Право, расскажи!

Дёмкин потупил голову и гудящим, унылым голосом покорно начал:

— Один купец пришёл в ресторан. Видит — висит клетка с соловьём. «Сколько,— говорит,— стоит».— «Триста рублей».— «Зажарьте».

— Этот анекдот мне известен,— сказал я.— Купец, когда зажарили, сказал: отрежьте на три копейки. Да?

— Да, да,— кивнул головой Дёмкин.— А то другой анекдот есть: армянин застал жену с приказчиком на диване. Они целовались, и он…

— Знаю! — перебил я.— Потом он ещё диван продал.

Дёмкин тяжело вздохнул и замолчал.

— Ты расскажи об еврее, который пришёл в театр, а потом ушёл, не желая ждать, когда прочёл в программе, что между вторым и третьим действием проходит полтора месяца,— подсказал Еропегов.

Мрачный Дёмкин покорно рассказал анекдот об еврее.

Анекдот был тоже мне знаком, но я сделал вид, что впервые услышал его и, поэтому, насильственно смеялся.

Еропегов громко хохотал и одобрительно повторял:

— Этакий весельчак! Удивительно! Вот ему бы,— обратился он ко мне,— с Подскокиным познакомиться! Надо будет их познакомить. Да что, брат, там думать… Пойдёмте сейчас все к Подскокиным. Они будут очень рады.

Я категорически отказался, ссылаясь на работу. Дёмкин встал и стал прощаться со мной. Еропегов хлопал его по плечу, одобрительно говоря:

— Уморушка с тобой! То есть, откуда у него берутся эти анекдоты?! Прямо удивительно!

Потом я слышал, как Еропегов говорил Дёмкину в передней.

— Ты, брат, к нему запросто приходи! Он очень будет рад. Ну, как он тебе понравился? Не правда ли — душа человек?.. А сейчас мы к Подскокиным.

— Да я ж с ними незнаком!

— Пустое! Они очень будут рады.

III

На днях я собирался ехать в Москву. Услышав об этом, Еропегов всплеснул руками и спросил меня:

— Ты где же думаешь остановиться?

— В гостинице. Мне на два дня.

— Ну, не чудак ли?.. Я всегда говорил, что ты — форменный чудак! Поезжай прямо к Коле Полтусову и остановись у него.

— К какому Коле Полтусову?

— Ты не знаешь Кольку? Он не знает Кольку! Тебе стоит только явиться к нему и сказать: «Привёз вам поклон от Алёши!» Он тебя в объятиях задушит.

Глаза его увлажнились слезами.

— Да…— прошептал он, будто охваченный потоком нахлынувших воспоминаний.— Коля Полтусов… Сколько у меня связано с этим именем… Наши кутежи, попойки… Милый, непосредственный Коля… Нет, брат! Ты его обидишь, если не придёшь прямо к нему. У него ты великолепно устроишься на эти два дня.

— Но как же мне поехать к незнакомому человеку? Ведь это ты с ним друг. А мне он незнаком.

— Колька незнаком?! Николай Полтусов незнаком? — вскричал Еропегов.— Ну, ты, милый, меня уморить хочешь. Вас через час водой не разольёшь! Прямо скажи — поклон от Алёши! Ну, согласись… ведь ко мне ты бы поехал? Почему же к нему не хочешь? Ты скажи только — я друг Алёши! И довольно. И довольно!!

Я спорил с Еропеговым около часа и, наконец, он победил меня своей стремительностью, взяв торжественное слово, что я, по приезде в Москву, направлюсь прямо к Полтусову.

— Но ведь не могу же я ему сказать: «Приютите меня». Это неудобно!

— Этого и не надо. Он сам в тебя вцепится. Да… Коля Полтусов… Что-то ты сейчас делаешь там, в своей Москве?! — растроганно прошептал Еропегов.

IV

Приехав в Москву, я прямо с вокзала поехал по данному мне адресу и, действительно, увидел подъезд с металлической дощечкой на дверях:

«Николай Карпович Полтусов, присяжный поверенный».

Меня впустили и через минуту ввели в кабинет Полтусова, высокого пожилого господина, недоумевающе поднявшегося мне навстречу.

— Здравствуйте,— сказал я, отрекомендовавшись.— Привёз вам поклон от Алёши.

— От какого Алёши? — спросил он.

— От Алексея Петровича Еропегова, вашего друга.

— Алексея… Агапеньева?.. Что-то… такого я не знаю,— задумчиво сказал Полтусов.

— Не Агапеньева, а Еропегова.

— Еропегова?.. Гм… Да он какой из себя?

— Высокий такой, костлявый. Вечно суетится.

Полтусов потёр лоб.

— Не припомню… Что за странность!..

— Да вы Полтусов? Ваше имя Николай?!

— Да.

— Ну, как же вы его не помните?! Он ещё вспоминал о ваших попойках, о каком-то кутеже в «Славянском Базаре»…

Полтусов задумался.

— Он не брюнет ли такой, с размашистыми движениями?.. Ещё всех знакомить любит?..

— Он! — вскричал я.— Конечно, Еропегов!

— Теперь я припоминаю. Мы с компанией однажды сидели в «Славянском Базаре» за столиком, а этот господин, сидя рядом, со своим знакомым — подошёл потом к нам и сам представился. Помню, помню. Он ещё предлагал мне выпить на брудершафт, да я отказался… Ну, что за смысл пить с почти незнакомым человеком… Не правда ли?

Я встал, пробормотал несколько слов извинения и, опрокинув стул, поспешно ушёл от Полтусова, боясь оглянуться, чтобы не встретиться с его глазами.

V

— Ну, что,— спросил Еропегов, радостно приветствуя меня по возвращении из Москвы.— Как Коля?

— Ничего. Просил тебе кланяться,— усмехнулся я.

— Вот видишь! Ты, конечно, у него остановился?

— О, да. Он меня принял, как родного. Одно твоё имя раскрыло передо мной все двери.

— Ну, вот видишь! Я всегда говорю, что человеческие отношения должны быть самыми простыми и задушевными.

Он посмотрел на меня, помолчал и потом, подумав немного, сказал:

— Тебе нужно отдохнуть среди природы. Тебе нужно поехать в Новоузенский уезд.

— Почему именно в Новоузенский?

— Там живёт семья помещика Козулевича. Прекрасные люди! Право, поезжай. Они тебя, как родного, примут. Чего, в самом деле.

— Ты хорошо знаком с ними? — усмехнулся я.

— Я не знаком, но мне Дёмкин много говорил о них. Славные такие люди! Они будут тебе бесконечно рады…

1910