IДва человека шли по пыльной, залитой светом луны, улице города Чугуева и беседовали: — Так, значить, так-то, брат Перепелицын… — Именно так, Никеша. — В Питер, значит… Только как же ты поедешь, если не знаешь, что там ещё с тобой будет? — Это пустяки! Я сегодня уже написал моему питерскому приятелю Шелестову, чтобы он узнал — как и что. Скажем — три дня письмо туда, три дня — ответь обратно. Ну… да день ему на справки. Итого — через неделю получу. IIДва человека лежали на диванах в большой меблированной комнате, выходившей окнами на шумную петербургскую улицу, и тихо беседовали: — Сегодня Стрелка, завтра — Стрелка. Сегодня Аквариум, завтра — Аквариум… Скучно, брат Шелестов… Правильно сказал великий психолог Гоголь: скучно жить на этом свете, господа! В дверь постучали. — Вам письмо, господин Шелестов! — От кого это? — лениво спросил приятель Шелестова, забрасывая ногу на спинку дивана. — Недоумеваю… Гм… Какой-то Перепелицын… Чего ему нужно, этому удивительному Перепелицыну. Ага! Из Чугуева… Припоминаю Перепелицына! Был такой человек, с которым мы во дни оны играли в перья и воровали огурцы на огородах. — Наглец! — сказал, зевая, приятель Лошадятников.— Не хочет ли он теперь, под угрозой раскрытия этих хищений,— шантажировать тебя? — «Дорогой Петруша! Ты, конечно, страшно сердит на меня за то, что я за эти шесть лет не удосужился написать ни строчки, но что поделать — такова уж городская шумная жизнь. У нас, в Чугуеве, очень весело — недавно приезжал цирк и играла малороссийская труппа. Очень хорошо играли. Могу сообщить новость, которая тебя очень удивит: Пальцев разошёлся с женой и живёт теперь с акушеркой Звездич». — Кто сей Пальцев? — спросил Лошадятников. — Понятия не имею! — Так что выбор акушерки Звездич и её дальнейшая судьба тебя не заинтриговывает? — Ты видишь,— я остаюсь совершенно хладнокровен. Продолжаю: «У меня к тебе есть маленькая просьба, которую, надеюсь, исполнишь: по получении сего письма заезжай на политехнические курсы (адреса не знаю) и узнай условия приёма и срок подачи прошений. Потом ещё просьба от Кати Шанкс — нельзя ли достать „Вестник Моды“ за прошлый год № 9,— ей для чего-то нужен. Вышли наложенным платежом. Твой Илья Перепелицын». Шелестов засвистал какой-то неведомый мотив и принялся складывать из письма петуха. Когда это занятое ему надоело, он забросил петуха за диван и сладко потянулся. — Ты бы хотя адрес его заметил…— сказал Лошадятников. — Чей адрес? — Куропаткина. — А на что он мне? — Положим. Ты бы одевался. Скоро девять. IIIПрошла неделя. — Вам письмо, барин! Шелестов повернулся на кровати и прищурился на горничную. — Давай-ка его сюда. Да чего ты боишься? Подойди ближе. У горничной были, очевидно, какие-либо свои соображения и взгляды, потому что ближе она не подошла, а, бросив письмо на одеяло, отпрыгнула и убежала. — От кого бы это? Писал Илья Перепелицын. — «Дорогой Петруша! Прошла неделя, а от тебя ответа нет. Сомневаюсь — получил ли ты моё письмо? На всякий случай, прошу тебя, кроме политехникума, заехать на фельдшерские курсы и узнать условия приёма и программу. Кстати, можешь Кате Шанкс „Вестник Моды“ не высылать. Она нашла его у Колопытовых. А с Колопытовыми,— ты не поверишь, какой случай: Ивану Григорьевичу во время сна заполз в ухо маленький таракан, а жена его заперла, когда уходила. Он выскочил из окна и получил сотрясение мозга. Да,— забыл я прошлый раз написать — кланялся тебе Гриша Седых. Представь себе,— он уже в аптеке фармацевтом. Дорогой Петруша! Зайди в магазин Бурхардта и узнай — есть ли пластинки куплетиста Бурдастова. Если есть — вышли наложенным платежом. Буду весьма благодарен… А Пальцев уже ухаживает за попадьёй, женой о. Ионы. Звездич в отчаянии. Твой Илья Перепелицын». В дверь постучали. Вошёл, приплясывая, Лошадятников. — А у меня есть ложа на Крестовский… товский, товский, товский, кий! — Можешь представить себе, Митя, потрясающую новость: Пальцев, оказывается, ухаживает за женой о. Ионы. Лошадятников посмотрел на приятеля широко раскрытыми глазами: — Какой Пальцев? Какого Ионы? — Да я и сам, собственно, не знаю. Но об этом считает нужным поставить меня в известность Илья Перепелицын. — Какой Перепелицын? — Боже ты мой! Перепелицын — знаменитый чугуевский Перепелицын. Но ты — сущее дерево… Ты способен остаться равнодушным даже к тому, что Гриша Седых служит фармацевтом? — Ах, это тот… чудак пишет? Ещё что-нибудь поручает? — Как же! Просит заехать на фельдшерские курсы и за граммофонными пластинками. — Что ж ты? — Ну, конечно, я моментально. Сейчас же лечу, как молния. — Однако, слушай… Брось глупости. Поговорим о серьёзном. Ты едешь завтра в Павловск? Будет Мушка и Дегтяльцева. — Вам телеграмма,— сказала горничная, просовывая в дверь руку. Шелестов взял телеграмму и, заинтересованный, развернул её. — От кого? — спросил Лошадятников. — Ну, конечно же… от Ильи Перепелицына. «По некоторым обстоятельствам выезжаю сам Петруша встреть меня на Николаевском вокзале завтра утром Илья Перепелицын». — Шелестов!? — Ну? — Ведь он дурак? — Форменный. За окном заиграла шарманка. Лошадятников поморщился, вынул пятак, завернул его в телеграмму Ильи Перепелицына и выбросил это несложное сооружение за окно. Потом обрушился всей тяжестью на кровать рядом с Шелестовым и деловито спросил: — Сегодня свободен? — По горло. В двенадцать — отель де Франс, в половине второго — банк, в четыре к Уржумцеву, семь — у Павлищевых и десять — Крестовский. — И у тебя не выберется времени погоревать о судьбе акушерки Звездич и поведении Пальцева? — Что делать! Такова участь о. Ионы,— вздохнул Шелестов. IVЧерез три дня Шелестов получил письмо: — «Дорогой Петруша! Я страшно перед тобой виноват. Ты, наверно, очень удивился, приехав на вокзал и не найдя меня. Очень перед тобой извиняюсь. Дело в том, что обстоятельства изменились, и я должен остаться ещё на две недели. Но ты не беспокойся — я сообщу тебе точный день выезда. Пластинки куплетиста Бурдастова я ещё не получил. Не знаю почему: вероятно задержка в дороге. Можешь представить — о. Иона узнал обо всём и вышел большой скандал. У нас открылся новый биоскоп — уже по счёту третий. Помнишь Киликиных? Их недавно описали. Никеша очень просил тебе кланяться. Он ещё здесь. Твой Илья Перепелицын». Прочтя это письмо, Лошадятников сказал: — Знаешь, твой этот Перепелицын начинает мне нравиться. Роскошный юноша! VТри долгих месяца пронеслось над головами Шелестова, Лошадятникова и Перепелицына. Однажды вечером Шелестов и Лошадятников заехали за Перепелицыным, не попавшим ни на фельдшерские, ни на политехнические курсы, а просто жившим в столице на те 100 рублей, которые присылали ему родители. — Перепёлка! — сказал, входя, Шелестов.— Вот тебе письмо. Я внизу у почтальона взял на твоё имя. Из Чугуева. — От кого!? Решительно недоумеваю…— Перепелицын пожал плечами и распечатал письмо. — «Дорогой Илюша»,— прочёл он.— «Тебе все кланяются. Пишу тебе это я, Никеша… Голубчик, большая к тебе просьба: заезжай в какой-нибудь магазин фотографических принадлежностей и узнай — сколько стоит „Кодак“. Если недорого — вышли наложенным платежом. Ещё просьба — вышли дюжину открыток с видами Петербурга. Очень интересно. Какие у вас стоят погоды? А знаешь — вчера видели Пальцева с Корягиной Лидочкой. Что ты на это скажешь? Сообщи в письме, не родственник ли Леонид Андреев купцу нашему Николаю Андрееву? Сын его Петя очень интересуется этим вопросом. Твой Никеша Чебурахин». — Слушай, Перепёлка,— сказал Шелестов, выслушав содержание письма.— Ведь этот Никеша, очевидно дурак? Перепелицын пожал плечами. — Форменный. 1910 |