Когда вошёл в столовую маленький Жорж, супруги очень обрадовались. — Жоржик! — воскликнул Балтахин.— Душа общества! Очень рад вас видеть… — Миленький Жоржик! — захлопала в ладоши Елена Ивановна.— Вот-то прелесть, что вы пришли… Неизвестно почему Балтахин назвал Жоржа душой общества… Наоборот, Жоржик был маленький скромный человек, с вечно потупленным взором и застенчивостью в движениях. Весь он был эластичный, мягкий, деликатный, и, если на румяных устах его появлялась изредка улыбка, он сейчас же и гасил её, пряча в нависших ярко-рыжих усах. Его все любили за эту мягкость и деликатность. Он уселся за стол, придвинул к себе стакан чаю, благожелательно взглянул из-под опущенных век на супругов Балтахиных. — Вот, Жоржик,— сказал Балтахин.— Мы сейчас беседовали с Леной. Она говорит, что я ревнив, а я утверждаю, что не ревнив. Представьте, её не переспоришь. — Ай-я-яй,— покачал головой Жоржик.— Как же это так, Елена Ивановна? Неужели вас не переспорить? — Да ведь мне же скорей со стороны видно — ревнив он или не ревнив,— засмеялась Елена Ивановна. — Положим, это верно,— мягко сказал Жоржик.— Действительно, со стороны виднее… — Со стороны? Да позвольте… Если я в себе чувствую отсутствие ревности, если её нет — вот, понимаете,— нет! Хоть ты что хочешь делай — нет её, да и только… Как же меня хотят убедить в таком случае, что она есть? — Да,— сказал Жоржик, обращаясь к Елене Ивановне.— Как же так можно убеждать человека? — Он просто не отдаёт себе отчёта! — Да что вы! Это нехорошо. Разве можно не отдавать себе отчёта? — Кто, я? Я не отдаю себе отчёта? — Можно,— сказала Елена Ивановна. Жоржик подтвердил: — Можно. Балтахин пожал плечами. — Какая чепуха! Это всё равно, если бы у меня не болел зуб, а ты бы стала уверять, что у меня зуб болит… Это ведь одно и то же… — Конечно, одно и то же,— кивнул головой Жоржик. — Ну, так вот… Значит, вы, Жоржик, согласны со мной, что ревность, как чувство субъективное, скорее всего может чувствоваться мною — ревнующим или неревнующим,— чем другими… — Понятно,— задумчиво сказал Жоржик.— Это ясно как день. — Да ведь он,— обратилась Балтахина к Жоржику,— может думать, что ничего не чувствует, а на самом деле в глубине души будет раздираем муками ревности. — Да что вы? — покачал головой Жоржик.— Неужели он такой? — Уверяю вас — такой. — Это нехорошо,— огорчился Жоржик. — Ну вот поговорите с этой женщиной,— воскликнул Балтахин.— Она больше меня знает: раздирает меня внутри что-нибудь или нет?.. — В самом деле,— сказал Жоржик.— Откуда вы можете это знать? — Ах! — нетерпеливо махнул рукой Балтахин.— Женщина всегда останется женщиной! — Да уж… это так. Эти женщины — действительно… женская логика. — Ну вот! Ты видишь — почему же Жоржик меня понимает, а ты не можешь понять?.. — Почему? — воскликнула обиженная немного жена.— Да потому, что я тебя уже давно раскусила. — Ага! — сказал Жоржик.— Значит, вас раскусили? Ишь ты… Его раскусили, а он сидит как ни в чём не бывало. — Ты? Ты?! Меня раскусила? — воскликнул разгорячённый Балтахин.— Ну, знаешь ли… — Да уж, знаете ли,— возмущённо вздёрнул плечами Жоржик.— Это действительно… — Ты?! Меня?! — Пожалуйста, без патетических восклицаний… Да! Я тебя раскусила. Ха-ха… Подумаешь, какая загадочная натура… Почему же в таком случае ты не отпустил меня на лето в имение к Кандауровым? — А-а, батенька,— воскликнул Жоржик.— Так вот оно что? Значит, вы её не отпустили к Кандауровым? — Да… представьте себе, Жоржик… Я уверена — он не отпустил меня потому, что туда съезжается на лето много молодёжи, студентов. Как вам это нравится? — Возмутительно,— вздёрнул плечами Жоржик. — Ну, скажите вы, человек беспристрастный! Если бы вы были женаты, как он, неужели вы бы не отпустили меня на лето куда-нибудь? — Что вы! — сказал Жоржик.— За кого вы меня считаете. Конечно бы отпустил. — Вот вы и поговорите с ней! — стукнул кулаком по столу Балтахин.— Она уверена, что я не отпустил её, потому что ревную к каким-то молокососам?! Как вам это понравится? — Кому же это может понравиться? — сочувственно сказал Жоржик.— Нравиться тут нечему. — Ага! Вот видишь… Это в твоей голове, может быть, студенты занимают какое-нибудь место, а я, матушка моя, человек серьёзный! — Глупо! — раздражённо сказала жена.— Не забывай, что ты говоришь при постороннем человеке. — Да, действительно…— сказал Жоржик.— Такие вещи при постороннем немножко не того. — Ну, Жоржик, знаете, если я вижу человека, который говорит идиотские абсурды,— я и при постороннем замечу ему это… — Спасибо за комплимент,— злобно вскричала Елена Ивановна.— Заслужила… Стоило выходить за такого человека замуж, отдавать ему жизнь… — А в самом деле? — спросил Жоржик, оживляясь.— Зачем вы это сделали? Охота была… — Да уж спросите… Клялся меня на руках носить, под золотым колпаком держать… — Вот тебе…— меланхолически прошептал Жоржик.— То клялся и то и другое сделать, а потом обманул… Ох эти мужья… — Выслушайте меня, Жоржик,— крикнул муж, цепляясь за его руки.— Ради бога… Вы должны меня понять. Она, эта вот женщина, говорит, что я клялся на руках её носить… Да! Может быть, это и было… Но если человек мечтал носить на руках всю жизнь любимое существо, а у него потом на руках оказался мешок с отрубями, как он должен поступить? — Ясное дело — как,— мужественно, не колеблясь, сказал Жоржик. — Если я мешок с отрубями,— захлёбываясь от слёз вскричала жена,— то что же ты такое?! Что он такое, Жоржик? — Он? — презрительно взглянув на мужа, переспросил Жоржик. — Да, он… Мужчина… Рыцарь! Способны были бы вы, Жоржик, даже не любя женщину, назвать её мешком с отрубями?.. — Что вы, что вы! — А способны были бы вы, Жоржик,— воскликнул Балтахин,— жить бок о бок с нелепой женщиной и выслушивать ежедневно её благоглупости?.. — Трудновато…— ответил Жоржик.— Это уж, знаете, нужно ангельское терпение… — Ты вот как говоришь? — сверкая глазами и дрожа от возмущения, воскликнула жена.— Почему же ты в таком случае не разведёшься со мной? — А в самом деле, Владимир Васильич?.. Почему бы… — Ты спрашиваешь, почему я с тобой не разведусь? Ты меня спрашиваешь — почему? Как вам, Жоржик, понравится этот вопрос? — Да уж… вопросец… Жена ударила кулаком по сухарнице. — А я тебе скажу, почему ты со мной не разведёшься… Потому, что через полчаса по уходе Жоржика будешь валяться у меня в ногах и просить прощения!.. — Неужели вы это сделаете? — изумился Жоржик. — Конечно, сделает! Будет уверять в своей любви, плакать, говорить, что жить без меня не может… — Однако… поступочки,— пожал плечами Жоржик. — Што-сс? И вы серьёзно думаете, Жоржик, что я это сделаю? Так я тебе скажу, кто ты такая: ты психопатка, больная манией величия!! Неужели вы этого не замечаете? — Подлец! — крикнула жена и, закрыв лицо носовым платком, выбежала в другую комнату. — Да…— сказал Жоржик.— Действительно, ваше положение тяжёлое. Ну, я пойду домой. До свиданья. — Всего хорошего, Жоржик. Заходите… Я так рад видеть вас. — Жо-о-оржик! — донёсся из другой комнаты голос Елены Ивановны.— Идите-ка сюда. — Что прикажете? — спросил Жоржик, входя к ней. — Ну, Жоржик? Как вы назовёте эту жизнь? — Да как же: ад! — Можно ужиться с этим слабоумным ипохондриком? — Ну, уж знаете — это трудно. Не очень-то уживёшься тут. — Могли бы вы поступить так с женой? — Что вы, что вы,— возразил Жоржик.— Разве можно? Ну, я пойду. Посидел, попил чайку — и баста. — Заходите, Жоржик! Ради бога. Я так рада вас видеть!!! Вы такой… хороший! Такой сердечный… Вы так откликаетесь. 1912 |