Я пишу, чтобы не извериться в любви
и не топтать умными мыслями увядающие цветы надежды. Я стараюсь написать твой портрет сладкими мазками,
но горькие линии проступают между ними.
Какой из меня портретист!
Что бы я ни писал —
выходят натюрморты гниющего счастья. Нарисовать бы лесную фиалку,
живую,
дрожащую в щепотке ветерка,
и ещё раз по-настоящему расцвести,
хотя бы на миг! Раздуть угольки гаснущих восторгов,
покрытые саваном золы… Нет, не умею писать поперёк страдания! Забыть бы тебя,
исцелиться от веры в невозможное!
Всё пройдёт, даже если время остановилось
и река настоящего разлилась трясиною прошлого.
Неужели боль не утонет в этой протухшей воде?
Неужели грусть свежей осени
не сотрёт еловым рукавом
с моей стареющей кожи
поцелуи нашей легкомысленной весны? А вдруг, когда я вытравлю тебя из души
и найду себе новые крылья,
ты внезапно вернёшься забрать свои вещи —
и снова твоя улыбка вонзится мне в грудь безжалостным ятаганом…
Зло это будет или добро?
Радость или смертельный удар?
Не знаю… А пока я коротаю время за глупейшим занятием —
пишу твой портрет,
не чувствуя своего тела,
не ощущая дыхания Бога —
я всего лишь тень руки на холсте,
хранящая всё, что было, в одной маленькой горсти. Как бы я хотел сжать в кулаке своё сердце
и выдавить из этого тюбика ядовитую охру любви,
всю до последней капли! |