Время

Петер вошёл в городские ворота. Ещё издали он уловил запахи жареного лука, свежеиспечённого хлеба и копчёной ветчины, и теперь эти безжалостные ароматы душили его. Он не ел уже более трёх дней, а кусок мяса, которым на рассвете с ним поделился старик нищий, был тухлым, и Петер не стал его есть, бросил старой, растрёпанной вороне, сидевшей у дороги на мшистой кочке и бесстрашно глядевшей на плетущегося мимо голодного, оборванного мальчика. Она словно ждала от него милостыни и радостно захлопала крыльями, когда кусок мяса упал ей под ноги. А Петер тяжело вздохнул и побрёл дальше.

Войдя в город, он почувствовал себя крысой, очутившейся в стаде коров. Никто не обращал на него внимания. Его толкали, пихали, ему кричали: «Посторонись!» Кто-то нёс корзину, кто-то тянул за собой тележку, кто-то просто прохаживался, небрежно постукивая по земле тростью. А мимо мелькали телеги, кареты, всадники…

От всей этой толчеи и от запахов, плывущих из кухонь, Петеру стало дурно. У него кружилась голова и дрожали ноги. И он решил присесть на крыльцо большого, красивого здания. Его величественный фасад показался мальчику знакомым. Петер уже был здесь когда-то. Но когда?

Не успел он сесть, как сзади послышался высокий мужской голос:

— Мальчик, постой!

Он оглянулся: к нему приближались двое в красивой одежде. На одном из них был светло-серый плащ, а на другом — чёрный.

— Ты чей будешь, мальчик? — спросил его тот, что был в светлом плаще, человек немолодой, худощавый, красивый.

— Я Петер. А чей — не знаю.

— Ты откуда?

Петер пожал плечами — он ничего не помнил, кроме пыльной дороги, голода и холода.

— Сирота? — сказал господин в чёрном плаще, полноватый, с красным лицом булочника, только что отошедшего от горячей печи.

Петер снова пожал плечами.

— Сколько тебе лет?

— Не помню.

— А здесь что делаешь?

— Я есть хочу.

Незнакомцы переглянулись.

— То, что надо, — сказал человек в чёрном плаще.

Обладатель светлого плаща кивнул ему:

— Удивительное сходство! Несомненная удача.

— Да, вы правы, советник, в этом году праздник будет особенным, — сказал господин в чёрном и обратился к Петеру: — Пойдём с нами. Мы накормим тебя, оденем прилично, и ты отправишься на аудиенцию к его величеству…

— К кому?

— К самому королю! — Человек в светлом плаще поднял вверх указательный палец, чтобы подчеркнуть важность предстоящего события. — Кстати, я советник Александр Хорст.

— А я Вольфганг Штаубе, — подхватил одетый в чёрный плащ. — Я тоже советник, но ещё и с полномочиями лейб-егеря его величества. — Он улыбнулся. — Да ты не бойся! Ничего плохого с тобой не случится. Если его величество утвердит твою кандидатуру, на три дня ты станешь принцем.

— Тебя будут хорошо кормить, — подхватил господин Хорст, — слуги будут тебя холить и лелеять. Люди будут приносить тебе деньги, и ты станешь богатым. А после праздника тебя обязательно усыновит кто-нибудь из придворных.

— Возможно, и сам король! — добавил господин Штаубе.

И они посадили растерявшегося мальчика в красивую карету и повезли.

Не успев опомниться, Петер очутился во дворце, на королевской кухне. Господа в плащах удалились. Толстощёкая женщина в белом фартуке и белом чепце усадила его за стол и поставила перед ним целую миску жаркого и большую кружку молока. Когда он наелся, да так плотно, что у него заболел живот, другая женщина, такая же толстощёкая, отвела его в прачечную, где было много пара и всяких женщин, худых и толстых. Стоя перед огромными чанами, они большими палками помешивали в них бельё и не обращали на Петера внимания. А приведшая его женщина велела ему раздеться и залезть в большое корыто. Он подчинился, и она стала его мылить, обливать водой, снова мылить. И так раз пять, если не больше.

После этого она завернула его в простыню, на ноги ему дала огромные тапки, ходить в которых можно было только шоркая ими по полу — иначе они сваливались с ног.

Затем Петера привели к придворному цирюльнику, он остриг его по последней моде, а дальше им занялся портной. Когда он снял с мальчика все мерки, снова появились двое в плащах. Советник Хорст поднял его, завёрнутого в простыню, на руки, перенёс в карету и привёз к себе домой, за город, в тихую усадьбу, где на клумбах было столько цветов и они так сладко пахли!

Петеру казалось, что он спит и что вот-вот проснётся — и обнаружит себя лежащим где-нибудь в конюшне или в норке, вырытой накануне в копне сена. Снова будут кусаться блохи и вши, а желудок — терзать всё его существо. Но время шло, а сон не кончался. Вот уже и вечер наступил, и в комнату (а ему выделили целую комнату с огромной кроватью, на которой могли уместиться и шестеро таких, как он) вошла горничная с подносом в руках.

— Ваш ужин, сударь, — сказала она, вежливо улыбаясь и ставя поднос на большой стол с тёмно-красной, гладкой, как зеркало, столешницей.

После ужина он вернулся в постель и быстро уснул. И скоро и проснулся. В той же красивой комнате. А окна горели утренним светом. И он поверил, что всё это — на самом деле. И перестал бояться пробуждения.

После завтрака к нему в комнату вошли двое вчерашних советников. С ними были и другие господа, а также несколько дам в роскошных платьях. Все они с любопытством разглядывали мальчика, кивали ему и улыбались. И о чём-то вполголоса переговаривались. Единственное слово, которое расслышал Петер, было восторженное восклицание одной дамы: «Вылитый!»

Они ушли, и через какое-то время явился портной со свёртком в руках. Положив свёрток на кровать, он развернул его — и у Петера от неожиданности и радости перехватило дыхание: перед ним лежала одежда, такая же красивая, какую носили господа советники, только маленького размера, а значит, сшитая для него! А какие красивые башмаки с золотыми пряжками!

— Ну, сударь, — сказал портной, — одевайтесь и позвольте мне проверить, всё ли сделано как надо.

Пришли и господа Хорст и Штаубе.

— Как хорошо! — восклицали они, поворачивая Петера то вправо, то влево.

— Значит, завтра в девять? — спросил советник Штаубе у советника Хорста.

— Сегодня, — ответил советник Хорст. — Его величество хочет видеть мальчика сразу же после обеда.

— Понимаю, — кивнул ему советник Штаубе. — Боже, помоги нам! У меня нехорошее предчувствие.

— Да будет вам! — воскликнул советник Хорст. — Это просто нервы. Слишком уж вы суеверны.

И Петера снова привезли во дворец, только на этот раз ввели через парадный вход. Они прошли сквозь искрящуюся зеркалами и золотом анфиладу и остановились в большом зале.

— Его величество — там, за этой дверью, — сказал советник Штаубе. — Посиди здесь, тебя вызовут. А мы пока отлучимся по одному важному делу.

И они, усадив мальчика на стул, удалились.

Дверь, за которой находился король, была приоткрыта, и из-за неё до Петера доносились два голоса. Они показались ему знакомыми, и он как будто что-то вспомнил, и у него сильно заколотилось сердце. Память беспомощно хваталась за эти голоса, как карабкающийся на гору хватается за кусты. Но ничего не вспоминалось, кроме пыльной дороги, голода и холода.

Тогда Петер встал и подошёл к самой двери. И стал слушать.

— Нет, уважаемый магистр, — говорил один голос, — я решительно отказываюсь принять вашу теорию. Она слишком смела…

— Но помилуйте, ваше величество! — возражал другой. — Это не теория, но практика! Мы привыкли воображать время в виде реки…

— И вы хотите сказать, что исток этой реки — будущее, а устье — прошлое?

— Вовсе нет! Вернее, всё зависит от воли Творца. А порой и от нас, простых смертных. Вот смотрите, нам кажется, что мы движемся в будущее, но так ли это? Любому, кто так думает, я посоветовал бы сходить на кладбище и полюбоваться этим будущим. Разве к нему мы стремимся? Мы плывём в одну сторону, а течение тянет нас в противоположную. Посмотрите на любого старика — и вы увидите воплощённое прошлое.

— Что-то вы совсем меня запутали. Ну хорошо, ставим пока этот вопрос. Как-нибудь на досуге мы вернёмся к нему. А теперь мне не терпится увидеть мальчика. Так что прошу вас, дрожайшая моя супруга, и вас, уважаемый магистр, пройти со мною в тронный зал.

За дверью послышались звуки отодвигаемых стульев, шаги, и Петер бросился на место, куда его усадили господа советники. Но к нему никто не вышел. Наступила тишина. А в ушах всё ещё звучали голоса. Он ничего не понял из того, о чём они рассуждали, но ощущал себя причастным и к предмету спора, и к судьбам тех людей, кому эти голоса принадлежали.

Из беспокойных дум Петера вывел вступивший в зал человек в смешном камзоле, расшитом золотыми и серебряными нитями.

— Прошу вас следовать за мной, — с достоинством произнёс он и вышел. И Петер подчинился, побежал за смешным человеком.

— Прошу оставаться здесь, — сказал тот, когда они приблизились к огромной двустворчатой двери, покрытой причудливыми узорами. — Я доложу его величеству. — И, открыв одну створку, исчез за нею.

— Прибыл кандидат! — послышался его голос, после чего дверь снова отворилась. — Входите!

И Петер вошёл.

В глубине просторного помещения с высокими стрельчатыми окнами не было ничего, кроме нескольких кресел и двух больших стульев с высокими резными спинками, бок о бок стоящих на возвышении. В глазах у мальчика зарябило от обилия красного цвета: стены были алыми, а мраморный пол отражал их, усиливая неприятное впечатление. Где Петер видел уже столько красного? Ему было страшно, однако он гордо вздёрнул голову — и страх отступил.

Перед ним стояли трое: двое мужчин и одна женщина.

— Это он! — сдавленным голосом воскликнул один из них.

— Боже мой! — простонала женщина и, прикрыв лицо ладонями, опустилась на стул.

— Это ты? — сказал другой мужчина, подошёл к мальчику и дрожащими пальцами стал ощупывать его, словно был слеп. — Петер, это ты?

— Я Петер, — мальчик проглотил комок.

— Это же он! — Крикнул ощупывающий его человек, оглянувшись к женщине, которая отняла руки от лица и глядела на Петера большими, испуганными глазами. А мужчина снова обратился к нему: — Скажи, у тебя на шее, сзади, есть родинка?

— Я… я… Я не знаю…

— Повернись ко мне спиной.

Петер повернулся. Мужчина оттянул вниз воротник его комзола и вдруг прижал мальчика к себе.

— Это он! Это мой Петер! — кричал он во всё горло.

— Вполне вероятно, — сказал другой мужчина. — Этот случай редок, но не невозможен. Возвращения с того света время от времени случаются.

Женщина встала и неуверенными шагами приблизилась к ним.

— Не может быть, — прошептала она, склонившись к Петеру.

— Это он, наш сын! — торжественно произнёс человек, обнявший его и, отстранив его от себя, упал перед ним на колени. — Ты вернулся! Клавдия, он вернулся!

Он стал целовать мальчика, и слёзы текли по его суровому лицу. А женщина стояла рядом, прижав к глазам кружевной платок.

Затем мужчина поднял Петера на руки, понёс его и посадил на один из двух больших стульев, а сам сел перед ним на корточки.

— Ты знаешь, кто я?

— Король? — робко предположил мальчик.

— Да, я король, твой отец. Разве ты не помнишь меня?

— О нет! — воскликнула женщина! — Я не верю!

Но мужчина не обратил внимания на её слова и продолжал:

— Скажи, ты помнишь нас?

— Кое-что мне кажется знакомым. Ваши голоса… И этот красный цвет… Но он такой страшный…

Король вскочил на ноги и подбежал к женщине:

— Клавдия, это он! Он помнит! Как раз здесь он и потерял тогда сознание.

— Ох! — сказала королева. Она упала на стул и зарыдала. И лепетала что-то неразборчивое.

— Прошу вас, уважаемый магистр, — обратился король к другому мужчине, позовите слуг, пусть её величество уведут в её покои и вызовут врача. Ей вредны подобные волнения.

Вошли слуги, и король уговорил свою супругу оставить их.

Всхлипывая и продолжая произносить непонятные слова, королева удалилась, опираясь на руки горничных, а Петера король сам отвёл в детскую.

— Здесь ничего не изменилось после того… того как… — говорил он, вводя мальчика в комнату с салатовыми обоями и жёлтой мебелью. — Целых десять лет прошло… Дай я полюбуюсь… — Он повернул Петера к себе лицом и долго разглядывал. — Никаких сомнений, это ты, мой первенец, мой наследник. Как же я счастлив! Я готов скакать от радости, как Давид перед ковчегом. И я бы так и поступил, но боюсь, ты испугаешься. А знаешь, твоя кормилица жива и здорова. Ты обязательно вспомнишь её, она была так добра к тебе. А ты был непослушным и дерзким. Но сострадательным. Весь в меня. Послушай, ты, наверное, голоден?

— Я долго голодал, но те господа… советники… Они хорошо меня кормили.

— Голодал? Где же ты был?

— Я шёл.

— Откуда? Куда?

— Не знаю. Но пришёл сюда. И встретил советников.

— Надо их наградить. Они вернули мне счастье.

— Они говорили, что я три дня буду принцем, что это праздник, день рождения королевского первенца, который умер…

— Это так, Петер, через неделю тебе исполняется двенадцать. И ты будешь принцем, но не три дня, а долго, пока не займёшь моё место на престоле.

Король ушёл — его ждали иноземные послы — и Петер, оставшись один среди сна, который странным образом оказался явью — или это явь переродилась в сон? — стал исследовать свои покои, казавшиеся ему и знакомыми, и незнакомыми одновременно. То, что он жил здесь раньше, ему подсказывала радость возваращения, безотчётная, необъясимая, а то, что всё это нечто новое для него, говорила пустая его память, где не было ничего, кроме звуков, запахов и мягких, дорогих сердцу теней.

Прошла неделя. День рождения принца, теперь уже настоящего принца, шумно и весело справляла вся страна. Петер получил столько подарков, что они не вместились в его комнате, и их пришлось сложить в каретном сарае.

— Я за всю жизнь не разберу их, — сказал он родителям. — Может быть, подарить их детям бедняков?

— Это твои вещи, делай, как знаешь, — ответил отец, а королева грустно улыбнулась ему.

Мать вообще вела себя как-то странно, старалась лишний раз не прикасаться к сыну, словно боялась заразиться от него опасной болезнью.

А ведь ему она нравилась. Он любил её. Она была первым человеком, кого он вспомнил (за неделю он успел многое вспомнить). У неё был ещё один сын, Александр, младший брат Петера, и оба они, королева и Александр, относились к вернувшемуся Петеру настороженно, недоверчиво. Зато отец не скрывал своей льющейся через край радости и всё свободное время проводил с новообретённым сыном.

Однако беззаботное счастье было недолгим. Спустя три месяца после возвращения Петера над страной нависли тучи войны. И радость в глазах и голосе короля поутихла. А королева и вовсе замкнулась в себе. Петер всё чаще оставался один или с кормилицей. А отец часами беседовал с магистром Петрониусом, тем самым, который спорил с ним за обедом в тот, первый день.

Обычно они уединялись в тронном зале и принц не знал, о чём они говорят. Но однажды он вошёл туда, когда спор короля с магистром был в самом разгаре. Мальчик хотел напомнить отцу о том, что тот обещал сходить с ним на рыбалку, но король был так увлечён беседой, что не заметил, как вошёл сын. Не видел его и магистр, стоявший у окна и глядевший во двор. Петер решил подождать, когда отец освободится, и забрался в одну из четырёх ниш, где стояли железные рыцари, пустые внутри, но грозные снаружи.

— Значит, вы утверждаете, что виноват во всём я? — с жаром выпалил король.

— Помилуйте, ваше величество! — взмолился магистр. — Я и не думал никого обвинять! Я учёный, а не юрист! Но есть факты, опираясь на которые я и делаю выводы.

— Выводы? — воскликнул король и принялся ходить туда-сюда по залу, отбивая каблуками тревожный такт. — Это не выводы, а сплошная мистика.

Магистр Петрониус повернулся к нему и возразил:

— Когда-то люди были уверены в том, что земля плоская. Мистикой кажется нам всё, чему мы пока не нашли правильных объяснений.

— И вы нашли?

— Не я, а мой орден, который изучает время уже много столетий. Собрана целая библиотека фактов, свидетельств и доказательств.

— Ну хорошо, я выслушаю вас и постараюсь понять. И, возможно, даже поверить.

— Не нужно мне верить! Я не проповедник, а учёный.

— Хорошо, продолжайте, я молчу.

— Благодарю, ваше величество. Итак, факты. Факт первый: к вам возвращается сын, который был мёртв десять лет. И это не воскрешение Лазаря, прошу заметить, это нечто иное, более чудесное и глубокое. Факт второй: король Леопольд опять, как и десять лет назад, объявляет вам войну, хотя в этот раз никаких предпосылок к странному его решению не было. Тем более что ни он не готов к войне, ни вы. То есть он поступает точно так же, как поступил тогда. Факт третий: сразу после объявления войны ваша любимая кобыла на ровном месте ломает ногу, точно так же, как и десять лет назад, в первый же день войны, ваш любимец Фаворит сломал ногу, кстати, тоже левую. Напрашивается четвертый факт… — Магистр осёкся.

— Какой? — Встревоженный король подошёл к нему, стоящему у окна.

Петрониус набрал в лёгкие воздух и заставил себя произнести самое страшное:

— Петер умер через восемь дней после начала той войны.

— И вы хотите сказать… — Король схватил магистра за руку. — Нет! Только не это! Я не верю!

— Ваше величество, вы хотите проверить, прав ли я? Тогда подождите оставшиеся пять дней.

— Нет! — Король отошёл к трону и сел. — Это жестоко. Второй раз такого удара я не переживу. — Он встал и возобновил хождение по залу. — Что же мне делать? И почему всё это вернулось? В чём причина? У вас есть ответ, я надеюсь?

— Есть, ваше величество. Вы не первый, кто оказывается в подобном положении. Помните, я как-то говорил вам, что время не река, текущая в одном направлении, из прошлого в будущее. Её течение непредсказуемо. По крайней мере, пока мы не нашли способа исследовать его научными методами. Но и мы кое-что знаем. Пожалуй, расскажу вам одну историю. Это тайна ордена, но, поскольку вы очутилтсь в таких необычных обстоятельствах, возьму на себя смелость раскрыть вам её. Итак, жил в пятнадцатом веке на Востоке эмир Гарун Аль Рашид. У него умерла дочь, его любимица. И он не мог смириться с этой потерей, отказывался принять очевидное.

— Как я, — вставил король.

— Да, ваше величество, случай похожий. Так вот, через десять лет его дочь вернулась к нему. Но не долго он радовался этому счастью. В соседнем государстве началась моровая язва, та самая, которая и унесла жизнь его дочери десять лет назад. У эмира был друг и советник по имени Муса, рыцарь нашего ордена. Он убедил эмира в том, что у того есть наилучший выход из создавшегося положения: всё бросить, взять дочь и уйти. Он так и сделал. И язва прекратилась.

— Вы и мне предлагаете поступить так же?

— Выбор у вас небольшой: либо оставить всё как есть, но тогда вас и вашу державу ждут ужасные потрясения, к тому же вы потеряете Петера; либо вы уходите вместе с ним и спасаете и его, и свою страну от опустошительной войны; либо вы устраняете причину надвигающихся на вас бедствий.

— Причину? А в чём причина?

— В возвращении мальчика.

— О чём вы?

— Понимаете, ваше величество, Петер пришёл не один. Он не только вернулся в настоящее (для него же это было будущее), но и притянул за собою целый поток прошлого.

— Не понимаю.

— Представьте себе гору. С её вершины скатывается камень. Сначала он падает в одиночестве, но постепенно увлекает за собой всё больше и больше камней, пока наконец не образуется мощный оползень, сносящий всё на своём пути, не разбирая правых и виноватых. Примерно то же самое порой происходит с потоками времени.

— И что вызывает эти явления?

— Люди, ваше величество. Создатель дал этот мир во владение человеку и наделил нас способностью любить и ненавидеть. Ненависть сильна, однако действует на низшем уровне, поскольку борется с духом. А любовь — самая могучая сила во вселенной. Ей подвластны и низшие, и высшие сферы. Вы так сильно любите Петера, так настойчиво молились о его возвращении…

— Но я не молился! Я вообще, вы знаете, человек далёкий от религии.

— Молились, ваше величество. Сильное желание и есть молитва. Богу ведь всё равно, верите вы или нет. Он принимает и блудного сына, и послушного. Так вот, ваша любовь пробила все преграды и запреты, и сквозь этот пролом к вам вышел ваш сын. Но вслед за ним устремился поток прошлого. Вот почему всё повторяется, даже в мелочах. Но не обольщайтесь, на этот раз всё кончится иначе. Ваша страна слаба, поэтому война принесет с собой не только жертвы на поле боя, но и голод и болезни. История никогда не повторяется.

Король сел на стоящий у стены стул, но тотчас вскочил с него как ужаленный и снова стал ходить.

— Я вас правильно понял: устранить причину — это значит?..

— Ну, Петер может утонуть в реке, задохнуться во сне…

— Нет, замолчите! Я на это не пойду!

— Тогда остаётся две возможности: оставить всё как есть или уйти.

— Но куда? — Король остановился и беспомощно развёл руками.

— Увести Петера туда, откуда он пришёл, и тогда вместе с ним уйдёт и прошлое. Леопольд передумает воевать, на трон сядет Александр, королева утешится…

— Но если я уйду, они будут страдать…

— Вы знаете, какой слух ползает по дворцу? Что Петер и в самом деле — ваш сын, но прижитый на стороне, его родила некая крестьянка по имени Эльза…

— Какая чепуха!

— Однако ваша супруга верит этому. И ей совсем не хочется, чтобы на трон сел бастард, а не её сын, законный наследник Александр. Поэтому, уйдя в прошлое, вы поможете и ей.

— Как это в прошлое?

— А вот так: будете идти и идти по дороге…

— И долго идти?

— До конца. Вернее, до начала.

— Не понимаю. Допустим, я уйду. Но всё равно же мы с ним придём в будущее. Он вырастет, я состарюсь, у меня на коленях будут сидеть внуки, но я уже не буду королём, а мой сын останется без наследства…

— Ваше величество, о чём вы беспокоитесь! Не будет этого «потом». Будет то, что уже было до вас. Вы не во время уйдете — вы будете двигаться сквозь время. Мимо легионов Цезаря, по дну Красного моря вслед за Моисеем, и так до первого дня творения.

— Но чем же мы будем питаться? Чем кормить слуг? Надолго ли хватит золота, которое я прихвачу с собой?

— Золото? — Магистр рассмеялся. — Забудьте о золоте! Ничего из прошлой жизни не должно быть ни с вами, ни на вас. Вы оденетесь во вретище, купленное у бедняков. Как сказано: ни посоха, ни сумы, ни серебра в поясе. Вы не можете тянуть с собой своё прошлое.

— Но если мы отправимся в прошлое, то оставшееся здесь будет будущим. Это же не логично…

— Решать не нам, а Богу, где былое, а где грядущее. Я ведь уже упоминал, что время — чрезвычайно сложная и неоднозначная конструкция. Это клубок, состоящий из множества переплетённых и связанных узлами нитей. Вот крестьянин запрягает лошадь, отправляется на ярмарку — а куда приедет он? В будущее? Он в этом уверен, но у Творца свои виды на его дорогу. Всякое бывает. Кто мы такие, чтобы требовать у небес отчёта? Горе тем, кто подчиняет свою любовь страстному желанию. Вам мало того, что уже случилось? Хотите усугубить?

— Не хочу, — смиренно проговорил король.

— Тогда выбирайте: либо устранить мальчика (однако помните, что не он настоящая причина событий, но ваша слепая любовь), либо отказаться от королевства, спасая и Петера, и свою державу.

— Но там я не буду в состоянии защитить Петера! Любой разбойник сможет обидеть его, а я, с пустыми руками…

— Во-первых, здесь вы его точно не защитите, а во-вторых, насколько известно ордену, идущих сквозь время бережёт Бог. Если уж Каина он берёг, то тем паче вашего сына.

Король подошёл к магистру, взял его за обе руки и заглянул ему в глаза.

— Допустим, я послушаюсь вашего совета. Но откуда вам известно, что меня и моего сына ждёт удача?

— Но эмиру-то это удалось, — ответил Петрониус.

— А это откуда известно? Он же ушёл…

— Потому что он оставил нашему ордену книгу, которую написал, когда находился в пятом веке по Рождеству Христову. В ней он подробно рассказывает о своём пути, о том, как счастлив, что его дочь жива и здорова, как им порою трудно, однако и легко. Ведь у них там нет никаких вещей, которые жалко было бы потерять.

— И они до сих пор идут?

— Идут. И Гарун Аль Рашид уверен, что их путь окончится в раю. Он даже написал поэму о том, что нет ни прошлого, ни будущего, а есть дороги между адом и раем. А что из этих двух мест считать прошлым, а что будущим, — зависит от самого идущего.

***

Мужчина и мальчик поднялись на возвышенность и сели на сухую землю передохнуть. На них серые балахоны, видавшие виды и залатанные, на ногах — стоптанные сандалии. У мужчины — котомка. У мальчика на плече — холщовая сума. Слева от них — холмы, кое-где усыпанные овечьими отарами, справа — пустынная местность, ощетинившаяся чахлыми кустами, а впереди — дымка, за которой притаилась неведомая южная страна.

Над холмами висит утреннее солнце. Пока ещё прохладно, однако, судя по всему, день обещает быть жарким.

— Отец, — говорит мальчик, — а царица Савская красива?

— Красива ли? — Мужчина задумался. — Я слышал, что её красота — в её богатстве, как красота Соломона — в его мудрости.

— А в чём твоя красота?

— Ну, на этот вопрос ты должен ответить сам.

— Это трудно. Вот если бы у царя Соломона поучиться… Но он говорит такие мудрёные вещи.

— Ты сам виноват. Ты плохо знаешь язык евреев. Сколько раз говорил тебе: учи его как следует! Нам ещё предстоит с Давидом пообщаться, а потом и Моисея послушать. Ты же хочешь стать умным?

— Больше всего на свете хочу! — воскликнул мальчик, но тут же погрустнел. — Отец, знаешь, я так скучаю по маме.

— Я тоже. Очень скучаю. По ней и по твоему брату. — Мужчина вздохнул и положил ладонь сыну на плечо. — Видимо, это судьба всех людей — тосковать по будущему, не ведая, что идут-то они в прошлое, и мечтать о прошлом, отправляясь в будущее. Прав был магистр Петрониус: ничего-то мы не знаем о времени. А ещё берёмся спорить с его Создателем.