Впервые в жизни мне больно
коснуться живительной плоти
доверчивого существа.
А ты так глядишь, как будто
я бог, дарующий вечность.
Не бог я — невольник жизни,
обманувший не смерть — себя. Ты разве не видишь холода
моих глаз, лакающих тьму,
что сочится из звёздной бочки? Слышишь ли стон мой зовущий,
вокруг себя рассыпающий
искры обманных слов? Не верь мне…
О, как же мне больно!
Не может любить кровопийца…
Но люблю я — и это ужасно!
Чувство к тебе раскололо
мою душу: была одна,
теперь же их две, дерутся
за тебя… Но есть некто третий,
и он говорит с тобою,
от любви умирая и жажды. Смотри же: я весь — наизнанку!
Моё ожившее сердце
вывалилось из гроба
дьявольской веры в нетление,
покатилось с горы надежды
и бьётся о камни сомнений. Чуешь ли мерзкий запах
радости, ставшей уксусом
в мехах моей лживой души? Коснувшись морщин моей вечности,
узнаешь ли ты на ощупь
нежность наивного юноши,
улыбку ребёнка? О нет! Я труп, не похожий на мёртвого,
забвение, ставшее знанием,
я жизнь под могильным камнем. Высохло небо, съёжилось,
и только скуластый месяц
напомнит тебе, что потёмки
были когда-то рассветом. И только оскал мой бессмысленный —
ошейник для ветра, что рвётся
из груди, уцепившись за звёздную
гриву звериной страсти. Ты всё не уходишь? Так знай же:
питаясь чужими жизнями,
никогда не вернёшь своей. Такой ли ты жаждешь вечности?
Если да, то прощайся с собою,
спускаясь в тартар бессмертных. Не боишься?
О боже, как больно!
Это твой выбор.
Прости же…
Не в тело чужое вонзаю
клыки, а в свою любовь… |