Давид

Его зовут Давид, до сих пор он требует, чтобы все его звали этим литературным псевдонимом, притом что он уже давно ничего не пишет. Он просто спит, ест, выходит на прогулки в парк и не хочет ни с кем общаться.
А так ярко всё начиналось!
Писать он начал лет в пятнадцать. Тогда он ещё был нескладным, слабохарактерным очкариком, жил на проспекте Калинина в Москве и звался Витей Мизулиным. Начал со стихов и сразу почувствовал себя особенным. Осознание могучего таланта выхватило Витю из среды обывателей и подняло над миром. Страсть сочинительства поглотила его, обволокла сладким розовым туманом. Всё свободное время он посвящал стихосложению.
Поднаторев в теории (он даже проштудировал статейку Маяковского о том, как делать стихи), стал писать правильно, быстро и много. «Ни дня без строчки» — в этот лозунг бородатого человека, гдядящего на него из мёртвой тишины далёкого прошлого, Витя вложил особый смысл: «ни дня без поэтических восторгов!»
И вот, когда Вите исполнилось семнадцать, он показал свои стихи Лукиану Степановичу Перехватскому, внушительного вида писателю, стойкому коммунисту предпенсионного возраста, который жил в Мытищах и обхаживал Витину мать, неплохо сохранившуюся вдову.
Товарищ Перехватский, прочитав сочинения прыщавого стихотворца, почувствовал себя между двух огней: с одной стороны, он не мог испортить отношения с Аглаей, матерью Виктора, с другой — его совесть противилась необходимости хвалить то, что просилось в мусорную корзину.
Единственными строчками, которые он мог бы с натяжкой причислить к поэзии, были такие:

В раструб сердца попала любовь,
В мясорубку безрадостных лет.
Сделал фарш я тебе: приготовь
Мне на ужин привычных котлет.

Но от этой строфы разило такой пошлостью, что Лукиан Степанович решил забраковать и её.
Однако дать ответ сынку возлюбленной женщины он был обязан и посему, чтобы обезопасить себя, решил пойти на хитрость.
Когда спустя неделю будущий Давид явился к нему, сгорая от нетерпения и страха, маститый писатель, певец армейских будней и колхозных радостей, повёл такую речь:
— Знаете, Витя, в ваших стихах я обнаружил одну прелюбопытную вещь. — Он выдержал паузу, наблюдая за игрой чувств и эмоций на лице юноши, затем прокашлялся и, собравшись с духом, продолжил: — Дело в том, что ваши строки пронизаны безусловным талантом, но не тем рыхленьким талантом, коим пользуются поэты, а настоящим даром прозаика. Мой вам совет, Витя, не поддавайтесь искушениям бабьей романтики, а посвятите свои силы мужественному ремеслу, учитесь писать прозу. Сами посудите: что значат все рифмы Лермонтова по сравнению с «Героем нашего времени»? Или сопоставьте Льва Толстого с Тютчевым, Тургенева — с Есениным, Фадеева — с Ахматовой. Чувствуете разницу? Поэты — словно лилипуты перед великанами прозы.
Виктора озадачили слова Перехватского, он не ожидал такого резкого поворота. Но, поскольку о его стихах маститый коммунист не сказал ни одного плохого слова, он был ему благодарен и согласился: в самом деле, стишки кропать — занятие нехитрое, а проза — это да, вещь поистине значительная. Пожалуй, займётся он настоящим делом. А будет охота порифмовать в своё удовольствие — можно и побаловаться.
Окончив школу, Виктор Мизулин сунулся было в институт иностранных языков, чтобы приобрести заодно и профессию переводчика, но провалился на экзаменах по английскому и русскому, а через год его забрали в армию. Там он отмучился чуть меньше года и понял, что может «откосить» по причине плоскостопия, не замеченного медкомиссией. Стал жаловаться на боль в ногах, а когда ротный возмутился такой наглостью подчинённого, рядовой Мизулин расплакался, сел на свою койку и заявил, что не может больше ходить.
Пришлось отправить его в госпиталь, где диагноз подтвердился, и спустя два месяца Виктор, свободный и гордый своей находчивостью, уже прогуливался по Садовому и Арбату, высматривая симпатичных девочек. А если среди коллег (он устроился дворником на улице Кирова) заходил разговор на сугубо мужские темы, он гордо заявлял, что служил в армии, и рассказывал придуманные на ходу случаи из нелёгкой солдатской жизни.
Наконец Виктор смог посвятить себя вожделенному писательскому труду и взялся за прозу с не меньшим рвением, чем когда-то дерзнул заняться поэзией, к которой, кстати, его совсем не тянуло, особенно после того как один прапорщик в армии осмеял его вирш о ночном подъёме по тревоге. Он не хотел верить мнению какого-то вояки, однако в душу ему всё же закралось сомнение. Он стал бояться поэтических искушений и решил больше не писать в столбик.
Первый его рассказ повествовал о том, как дворник Семён, подметая тротуар, нашёл золотой перстень с бриллиантом, подарил его Олимпиаде, фасовщице из ближайшего бакалейного магазина, но она всё равно вышла замуж за другого.
Отличный получился рассказ, — решил Виктор, раз десять перечитав эту пробу пера, и воспрял духом. И заработала машина фантазии. Рассказы размножались, как бурьян на хорошо удобренном участке, появились среди них и добротные кусты повестей и даже несколько разлапистых яблонь романов в жанре бытового фэнтези.
Лукиан Степанович Перехватский давно прервал половую связь с Витиной матушкой, да и та уже год как почила в Бозе. И всё же Семён позвонил своему литературному наставнику, надеясь, что в суровом сердце старика по-прежнему горит симпатия к юному ученику.
И в самом деле, титан литературы не забыл талантливого поэта с прозаическим уклоном. Судя по голосу, он обрадовался звонку.
— Приезжай ко мне на дачу, в Софрино, — сказал он, выслушав просьбу Виктора прочитать несколько его рассказов.
Молодой гений почувстовал себя на седьмом небе. Как раз неделю назад его за пьяный дебош уволили с работы, и ничто не мешало ему сесть в электричку и отправиться туда, где, как он не без основания полагал, определится его дальнейший творческий путь.
Лукиан Степанович заметно постарел, осунулся, даже его прокуренные седые усы как-то уж слишком печально провисли, словно их концы стремились сомкнуться на бритом подбородке. В глазах же хозяйничала глубокая, внимательная грусть, какая бывает у людей, не видящих в будущем ничего хорошего, а потому живущих воспоминаниями о бурной молодости.
— О, Витя, как ты вырос, мой мальчик! Как похорошел! — воскликнул Перехватский, пропуская гостя на широкую, светлую веранду, где был накрыт стол, призывно поблескивающий бутылкой вина, двумя бокалами, тонко нарезанными кусочками жирной сёмги и хрустальной вазой, полной шоколадных конфет. — Дай, я обниму тебя! — Он прижался к Виктору теснее, чем того требовали правила хорошего тона, и даже чмокнул его в губы. — Сколько лет, сколько зим! Прошу к столу. Отметим встречу, да ты расскажешь старику, как твоя молодая жизнь. Надеюсь, течёт себе ручейком по гладким камешкам.
Сели, выпили, закусили. В голове Виктора поднялась лёгкая, приятная муть, зато скованность растаяла, а язык развязался. И он вкратце поведал Лукиану Степановичу о том, что случилось с ним за последние годы.
Слушая его, Перехватский понимающе кивал, иногда улыбался и даже смеялся, когда гость пытался шутить, а в нужный момент его печальные усы приобретали выражение скорби и один раз даже сошлись кончиками на подбородке, когда Виктор осторожно упомянул о кончине своей доброй матушки.
Время от времени Лукиан Степанович похлопывал его по руке, пожимал её и поглаживал, как будто всеми силами старался показать молодому другу степень своего отеческого сочувствия.
Время шло, на дворе вечерело. Виктор успел захмелеть и протрезветь, но крепко держал в голове цель своего визита. И ему было неприятно, что мэтр не предлагает перейти к основной теме. Наконец он не выдержал и сам напомнил о главном:
— Я написал много рассказов… Не знаю, насколько они хороши…
— Отлично, Витенька, — откликнулся Перехватский. — Я готов прочесть. Что там у тебя?
Виктор воспрял духом, вынул из сумки толстую кипу бумаги и протянул Лукиану Степановичу.
— Нет, этого я за раз не осилю! — замахал руками титан прозы. — Покажи мне пока небольшую вещицу, которая кажется тебе наиболее удачной.
Виктор выбрал из кипы рассказ, повествующий о любви маньяка к трупу своей жертвы. Перехватский надел очки и стал читать. А юный автор застыл на стуле и жадно ловил каждое движение читающего наставника.
Наконец Лукиан Степанович снял очки и посмотрел на гостя не то с сожалением, не то с похоронной скорбью. Но вдруг, как будто опомнившись, сказал:
— Время позднее. Надеюсь, ты останешься у меня ночевать?
Виктор кивнул, нетерпеливо ожидая от мэтра похвалы. Но тот не торопился. Погладил гостя по руке и произнёс с загадочной улыбкой:
— Немного погодя я, с твоего позволения, прочту ещё несколько рассказов, чтобы иметь более полное представление о направлении твоих поисков, о стиле, слоге… Ты меня понимаешь?
— Да.
— А пока я могу сказать следующее… — С масляной улыбкой Перехватский вглядывался в глаза гостя. — Твой талант поразил меня в самое сердце!
Виктор судорожно вздохнул и выпрямил сутулую спину. Лицо его озарилось радостью.
— Да, талант, — повторил титан прозы. — Но есть несколько замечаний. Понимаешь ли, дар божий сам по себе не работает, его необходимо развивать… Тренировать, так сказать. И я обязательно научу тебя, как делать это. Но потом. Сперва я должен основательнее изучить твоё творчество. А пока пройдём в дом. Приготовим ужин, поболтаем по-дружески.
После ужина Лукиан Степанович прочитал ещё один рассказ, произнёс несколько общих слов о развитии таланта, а затем, сославшись на позднее время, постелил гостю на диване в гостиной, а сам удалился в спальню.
На следующий день они пропалывали грядки в огороде Перехватского и окучивали картошку. Вечером наставник прочитал ещё одну вещицу своего юного друга, но опять ограничился туманными намёками на его безусловный талант.
Так, в трудах и туманных намёках, прошли четыре дня.
На пятый день Лукиану Степановичу стало плохо. Пришлось вызвать скорую. Старика увезли в больницу, и Виктор ночевал на даче один. А утром явились двое, дочь и зять хозяина, и сообщили о смерти папы. И вели себя так, что гость понял: пора ему выметаться. И уехал, так и не узнав тайн настоящего мастерства.
Однако сомнений в нём больше не оставалось: он хороший писатель. И сам будет постигать науку побеждать прозу.
Прошло ещё несколько лет. Наш герой выучился на бухгалтера, нашёл приличную работу. Коммунизм давно сменился капитализмом, и на услуги счетовода появился спрос. Теперь Виктор твёрдо стоял на ногах, и его привлекательность в глазах женщин резко выросла, так что он и тут не упустил своего — женился.
Время от времени писателю Виктору Мизулину удавалось пристроить свои шедевры в журналах и газетах, однако того, на что он рассчитывал, так и не произошло: его имя не гремело по свету. Какие-то Пелевины, Акунины, Ерофеевы и Сорокины заполонили рынок, а истинный гений так и оставался где-то на задворках.
Но вот пришёл и его звёздный час. Купив первый в своей жизни компьютер, он попал в загадочную страну интернета и обнаружил там сайты, где мог бесплатно и без ограничений публиковать свои рассказы. Так родился сетевой автор под псевдонимом Давид. И начал бурную виртуальную жизнь, которая показалась ему намного более приятной, чем даже жизнь половая, хотя жена его вполне устраивала. Она работала в парикмахерской, любила смотреть по телевизору сериалы и взахлёб читала любовные романы. Но самое главное — неизменно хвалила произведения мужа. Разумеется, от неё он не мог ожидать тонкостей в оценках его работы, но её похвалы были такими сладкими!
Из интернета тоже посыпались доброжелательные и даже порою восторженные комментарии на его рассказы. Были, конечно, и примеры хамского злопыхательства, они больно ранили самолюбие знающего себе цену писателя, но не могли пробить прочный панцирь его уверенности в себе.
Пока счёты бухгалтера Виктора Мизулина отщёлкивали год за годом, великий прозаик Давид, выбравшись на берег вневременья, щедро делился с читателями плодами своего чудесного воображения. Он освоил все жанры и направления, писал фантастику, психологические триллеры, подростковое фэнтези, сказки, притчи, детективы, магически-реалистические повести, комедийные сценки, трагедии и так далее. Источник его вдохновения был неисчерпаем. Кастальский ключ робко прятался во мху, боясь мощного потока, рвущегося из души неистового Давида. А благодарные читатели черпали из этой реки вкуснейшую воду, причём бесплатно. И автор был рад, что избавляет людей от духовной жажды.
И всё было бы замечательно, если бы на одном из сайтов, где Давид размещал свои остросюжетные рассказы, жизненные сценки, изящные миниатюры и глубокомысленные эссе, однажды не появился прозаик по имени Алексей Морозов.
Давид ждал, что и этот автор станет хвалить его опусы, но и через месяц, и через два никакого отзыва от него так и не дождался.
— Какая наглость! — воскликнул Давид, в который раз увидев на мониторе своего компьютера хамское словосочетание «Алексей Морозов», — и терпение его лопнуло. И он стал читать каждый новый рассказ надменного прозаика, позволившего себе не замечать гениальности Давида.
Писал Морозов явно лучше Виктора, это признавал и сам Давид, но только не умом признавал, а щупальцами подсознания. Вынести на поверхность разума возможность второсортности своего таланта он не имел права. Душа взывала к мести. И Давид стал мстить. Под каждым произведением Морозова он помещал разгромный комментарий. Дело это было нехитрое: пиши о несовершенстве слога, о скучных диалогах, о несоответствии реалий рассказа физическим законам… Не истина важна была в нападках на Морозова, а наказание его за обиду, нанесённую великому прозаику. Пусть знает своё место!
И Виктору стало легче. Теперь его не раздражало имя соперника, а зажигало в нём азарт охотника. Он стал замечать за собою, что, заходя на сайт, первым делом ищет, не появился ли там новый рассказ соперника. И если находил его, читал со смешанным чувством злорадства и предвкушения мести.
Давид был уже не молод, знал жизнь и хорошо усвоил, что такое отражение жизни в слове. Он был мастером. Он не мог позволить какому-то нахалу портить ему кровь. Не для того он столько лет оттачивал перо, чтобы рядом с собою, на сайте, где он чувствовал себя как дома, терпеть наглого выскочку.
На первый комментарий Алексей Морозов отозвался нелепой шуточкой, а после шестого уже умолял Виктора прекратить издевательство. Но не на того напал этот бумагомаратель! Великий Давид заявил ему, что имеет право писать рецензии на любого автора, и продолжил наказывать хама суровыми отзывами.
И вдруг…
Это случилось в конце апреля, когда в окна Давидова кабинета глядело нежное вечернее солнце, а из кухни тянуло жареными котлетами — жена готовила ужин.
Виктор включил компьютер, зашёл на свой любимый сайт…
— О, новый комментарий под моим детективом! — воскликнул он, предвкушая сладостную похвалу в свой адрес. И стал читать:
«Честно говоря, написал я эту муру, находясь в полубессознательном состоянии. Как ещё можно объяснить тот факт, что в рассказе нет ни одного оригинального места? Сюжет построен по схеме, сотни раз использованной в детективной макулатуре, так что у читателя создаётся впечатление, что он это где-то уже читал. Короче говоря, банальщина голимая. Весьма разочарован». И подпись: Давид.
Виктор не поверил своим глазам: как такое возможно? Это его подпись, никто другой из зарегистрированных на сайте не мог использовать его псевдоним!
— Так, стоп! — сказал он себе. — Думай мозгами! Ага, причина может быть только одна: этот гад Морозов каким-то образом получил мой пароль и вошёл вместо меня. А если это не Морозов вовсе? А кто? Ну, мало ли у меня завистников? На одного льва — дюжина гиен…
Он вскочил на ноги и бросился на кухню.
— Зин, ты не заходила на мой сайт?
— Какой ещё сайт? — Стоящая у плиты пышнотелая супруга великого мэтра вытаращила изумлённые глаза.
— Ну, на «Прозаиков и поэтов».
— Нет, Витя, а что?
— Да так, ничего. — И Давид вернулся в кабинет.
«Да уж, нашёл, кого подозревать, — подумал он, вновь уставившись в монитор. — Зинку только шмотки интересуют. И секс. А уж отличить логин от пароля она точно не способна».
— А если всё-таки это она? — сказал он, нервно стуча пальцами по столу. — То-то третьего дня мне показалось подозрительным её шушуканье по телефону. А как только я вошёл в спальню, она тут же выключила его. И стала мне так глупо улыбаться… Неужели продалась врагу? Нет, ерунда! Никто же не знает моего пароля. Если только она не подсмотрела, как я его вводил… Нет, вряд ди. Должна быть другая причина.
Виктор изменил пароль входа на сайт и успокоился: теперь уж точно его творения недоступны злоумышленникам. Пусть попробуют! Такой заковыристый пароль никакому хакеру не по плечу!
Однако на следующий день под своим рассказом «Призраки, летающие на зонтиках» он прочитал:
«Ну, кажется совсем я плох! Здесь же ни стиля, ни нормального, живого языка. Ошибка на ошибке и ошибкой погоняет. Образости — ноль, идея взята из телесериала. Едва не уснул, пока читал».
И снова подпись: Давид.
Это уже был настоящий удар по самолюбию Виктора! Он удалил комментарий, но не прошло и минуты, как тот вернулся на место.
— Кто это решил поиздеваться надо мной! — взревел Виктор, стукнул кулаками по клавиатуре, встал, рванул её на себя и, бросив на пол, растоптал.
— Только не выходить из себя! — бормотал он, отправившись в магазин за новой клавиатурой. — Надо быть холодным, как айсберг. Надо разобраться во всём. Узнать, кто этот гад, и наказать его.
Прошло два дня. На сайте появился очередной рассказ Алексея Морозова. Виктору стало страшно. Однако он решил, что нельзя поддаваться шёпоту суеверия, и смело прочитал текст. И тут же написал под ним свои критические замечания, безжалостно разоблачив все его слабые места.
— Вот так тебе! — сказал он, нажимая на кнопку «Опубликовать комментарий». — Не запугаешь меня, бездарная обезьяна! А пока я разберусь с этой тайной. Должна же быть у неё разгадка.
Он взял телефон и набрал номер администратора сайта, Максимилиана Шкуркина, с которым успел подружиться.
— Привет, Макс! Это Виктор. Послушай, у тебя на сайте творятся какие-то непонятки. Кто-то от моего имени пишет мне комменты.
— Этого не может быть, — ответил Шкуркин.
— Я тоже считаю, что не может этого быть, но факт…
— Поменяй пароль.
— Поменял уже. И тут же получил новый коммент. И удалить его не могу.
— Я, конечно, всё проверю, — растерянно проговорил Максим, — но мне кажется… Либо этим занимается кто-то из твоей семьи или друзей, знающих пароль, либо ты пристрастился к определённого рода веществам…
— Да что ты такое несёшь! — потерял терпение Давид. — Я даже алкоголь пью только по выходным и праздникам. Лучше бы ты следил как следует за своим хозяйстом!
Связь прервалась.
— Обиделся, стервец! — Виктор бросил на стол телефон. — У них там бардак, а я виноват!
Но не договорил он последней фразы, как получил новое сообщение: «К вашему произведению добавлен комментарий».
Неужели опять?
Так и есть! Виктора затрясло, а в глазах его потемнело: ещё одна порция уничтожающей критики от имени Давида. Ещё один рассказ оплёван и опорочен — и кем? Самим автором! Это уже ни в какие ворота не лезет!
Виктор пошёл на кухню, налил в стакан воды, дрожащими руками накапал туда валокардину и залпом выпил.
— Что с тобой? — спросила жена. — Нездоровится?
— Да, чёрт возьми, нездоровится! — закричал он. — Враги решили уничтожить меня, затоптать в грязь моё имя!
— Какие враги, Витя?
— А чёрт их знает, какие! Они могут быть везде, даже в моей семье!
— Что ты говоришь? Нас здесь только двое…
— Значит, один из нас — враг!
Виктор выбежал из кухни, влетел в кабинет и бросился к компьютеру: ещё один комментарий, теперь к повести «Оборотни в метро». Прочитать? Или сделать вид, что ничего не видел?
Он покачал головой:
— Ну, уж нет! Я силён и смел, я не боюсь какого-то злого шутника, я встречу его с открытым забралом!
«И это литература? — написано было в комментарии к повести. — До чего же я докатился, если не могу отличить увлекательное развитие сюжета, от нудной банальщины? А язык! Бледный, невыразительный. Эй, Давид, хватит уже строить из себя писателя! Да, это я, ты не ошибся, зовут меня Давидом, а в миру — Виктором, и обращаюсь я к тебе, Давид-Виктор. Если тебе не важно мнение других авторов, так прислушайся хотя бы к собственному. И прекрати притворяться, делая вид, что не узнаёшь меня. С уважением, Давид».
У Виктора Мизулина закружилась голова. Он встал. Шатаясь, подошёл к дивану и рухнул на него. В груди и животе — дрожь, снаружи — тьма и холод. В голове, как саранча по сухой земле, скачут бестолковые мысли: ни на одной невозможно сосредоточиться, ни одной не поймать.
Через некоторое время Виктор успокоился и смог мыслить логически.
Итак, кто-то входит в его аккаунт и вместо него пишет комментарии. Это ясно. Ясно и то, что этот негодяй откуда-то узнаёт его пароль. А если предположить, что кто-то изобрёл программу, которая улавливает каждое действие Виктора в интернете, каждое нажатие на клавишу? Или даже каждое его движение, каждый вздох в реальном мире? Например, он ласкает жену, а этот кто-то видит всё, слышит, и не только то, что делают они с Зиной, но и что происходит у них во рту, в венах, в клетках? А что? И такое возможно! Какой-нибудь компьютерный гений в недрах ЦРУ разработал такую программу и в виде вируса запустил в его, Давида, компьютер.
— Заменить компьютер! — воскликнул Виктор, вскочил с дивана и стал ходить по комнате, развивая мысль о шпионской программе, сотворённой нарочно, чтобы избавиться от светоча мировой литературы. — Ну конечно! Эти подонки вычислили, что я скоро стану всемирно известным писателем и не только получу Нобелевскую премию, но и задам тон прозе будущего. И они вознамерились погубить меня. Например, подвергнуть деморализации. Или даже свести с ума… Нет, вам это не удастся!
На следующий день, вернувшись с работы, Виктор принёс новенький ноутбук, в котором продавец уже установил лучший в мире антивирус. Однако деньги были потрачены зря: на экране ноутбука ему пришлось читать всё новые и новые комментарии Давида, то есть самого себя.
Неделя прошла в тумане и головной боли. Ночами он почти не спал. Пытался, но не мог. Жена не знала, что и подумать. Виктор пугал её безумными, как она считала, речами и взрывами гнева. Она ему так и сказала, на что он возразил ей, что не поддастся козням иноземных спецслужб.
— Передай своим заокеанским покровителям, что я раскусил их козни! — кричал он, побелев от гнева.
После этих слов Зинаида собрала вещи и уехала к сестре в деревню. А Виктор остался решать жизненно важную задачу: как обезопасить человечество от посягательств тайных обществ и разведывательных центров, которых расплодилось столько, что их филиалы процветают даже в Москве.
Виктор уже не читал комментарии, он боялся их, ведь с их помощью враги пытаются его загипнотизировать и завербовать, заставить его служить Бафомету. Стоит только поддаться им — и Давид начнёт писать всякий вражеский бред. На такое он никогда не согласится. Он честен и гениален — таким и погибнет в борьбе за истину!
Ещё несколько дней — и он всё понял: главарь мерзавцев, ведущих за ним слежку, не кто иной, как ненавистный ему Алексей Морозов! Всё началось с него — им же должно и закончиться. Давид обезглавит организацию сатанистов, а потом заявит на них в полицию… Нет, лучше сразу в ФСБ обратиться… Хотя и там могут быть их агенты… Всё, решено, он поедет в ООН и выступит на Генеральной Ассамблее! Пусть весь мир услышит о заговоре против человечества!
Виктор отпер ружейный шкаф, взял свою охотничью двустволку, пачку патронов на мелкую дичь и, несмотря на то что на дворе уже стемнело, бросился на поиски проклятого Морозова. Он был уверен, что этот растленный писака трётся у одного из столичных гей-клубов. Где он расположен, этот клуб, он понятия не имел, но высшее знание подсказывало ему, что он найдёт его без труда.
Виктор был тяжело ранен в спину полицейским, когда стрелял по дверям бара на Тверской. Хирург извлёк из него пулю, а после того как он поправился, им занялись другие врачи, которые специализируются на лечении телесно здоровых пациентов. Они внимательно слушали рассуждения Давида о мировом заговоре вегетарианцев, после чего предложили ему отдохнуть в санатории, предназначенном для уставших от жизни мудрецов.
В этом заведении тихо и спокойно. Нет ни рассказов верховного тамплиера Морозова, ни мерзких комментариев под шедеврами лучшего в мире писателя, ни компьютера заражённого смертельным вирусом… Вообще ничего здесь нет — только стерильная пустота, такая мягкая и заботливая.