ВСЕВОЛОД  САХАРОВ

«ЛЮБИМИЦЫ  ЗЛАТОЙ  МОЕЙ  ЗАРИ»

ПУШКИН И «УЕЗДНЫЕ БАРЫШНИ»

В выбранной нами теме явственно просматривается некий, условно говоря, вульгарно-социологический аспект, ныне весьма непопулярный. Такие «классовые» названия часто встречались в нашем пушкиноведении в 1920—1930-е годы, и за ними стояли помещичья усадьба, провинциальное дворянство, «любовный быт» «крепостников», нравы и обычаи дворянских «гнёзд», понимаемые весьма схематично и прямолинейно и трактуемые ругательно (см. замечательный рассказ М.А.Булгакова «Ханский огонь»). Между тем это любимая пушкинская тема, сам термин им придуман и узаконен в «Евгении Онегине» («Конечно, вы не раз видали // Уездной барышни альбом» и «...Явилась барышней уездной») и лирике («альбом красавицы уездной» в послании И.В.Сленину и «барышни мои» в черновой строфе «Осени»). Глубокий смысл вложен в само название одной из «Повестей Белкина» — «Барышня-крестьянка». Героиня «Романа в письмах» говорит: «Теперь я понимаю, за что Вяземский и Пушкин так любят уездных барышень. Они их истинная публика». И когда поэт обозначил в плане романа «третью песнь», написанную в Одессе и Михайловском, он так и назвал её — «Барышня». Разумеется, эти пушкинские строки надо читать в общем богатейшем контексте тогдашней русской поэзии, вплоть до «Тамбовской казначейши» Лермонтова, где с онегинской добродушно-иронической интонацией говорится о «губернских девах».
«Уездные барышни», так привлекавшие поэтическое внимание Пушкина на протяжении всей его короткой, насыщенной встречами, чувствами и мыслями жизни,— лишь часть благодатной, всесторонне разработанной пушкинистами темы «Пушкин и женщины» 1. Не собираясь здесь повторяться, напомним лишь, что в увлекательных разговорах об «уездных барышнях» поэт любви избирает особый тон. Ведь о светских столичных красавицах и блестящих аристократках Пушкин говорит совсем по-другому, Софью Киселёву язвительно именует «похотливой Минервой», ветреную Елизавету Воронцову — «графиней де Бельветрило», Закревскую — «медной Венерой», корыстную и неискреннюю Собаньскую — «демоном», холодную и недобрую умницу Александру Смирнову-Россет — «Венерою Невы».
Сама любовь поэта к таким скульптурно-безжизненным «богиням» высшего общества, как графиня Долли Фикельмон, при всей искренности мгновенного страстного увлечения, всегда кончающегося столь же скорым разочарованием, в основе своей какая-то парадная, этикетная, очень литературная, берущая изящные французские фразы любовных признаний и писем из модных парижских романов. Никак нельзя сказать, что он за ними «сердцем летает». А милую и простодушную Евпраксию Вульф Пушкин называет в «Евгении Онегине» иначе, ласково и шутливо — «кристалл души моей», с понятным удовольствием прибавляя черты очаровательной «тригорской» соседки к собирательному портрету русской «уездной барышни» («Рисуй и франтов городских, // И милых барышень своих»). Скромная Татьяна Ларина не случайно противопоставлена в романе блестящей, холодной и развратной (не по темпераменту, а по необходимости, ибо такова участь красавицы фрейлины при дворе) Нине Воронской, «сей Клеопатре Невы».
«Эти девушки, выросшие под яблонями и между скирдами, воспитанные нянюшками и природою, гораздо милее наших однообразных красавиц, которые до свадьбы придерживаются мнения своих матерей, а там — мнения своих мужьёв»,— сказано в пушкинском «Романе в письмах». Да, это не «святыня красоты» и не «чистейшей прелести чистейший образец». Далеко милым провинциальным девушкам и до любвеобильной Анны Петровны Керн, которую проницательный поэт одновременно именовал «гением чистой красоты» и «вавилонской блудницей». Но именно в письме к Керн он решительно отделил её от тригорских девушек: «Я без ума от Нетти. Она наивна, а вы нет. Отчего вы не наивны?»
Русских «уездных барышень» Пушкин знал со всеми их приятными достоинствами и столь же очаровательными недостатками, понимал и любил их, без этого поэтического портрета, писавшегося всю жизнь, не были бы возможны «Евгений Онегин», «Граф Нулин» (ибо кто же героиня этой иронической поэмы, как не лукавая «уездная барышня», вовремя и удачно вышедшая замуж?) и всем известные шедевры пушкинской любовной лирики вроде «Подъезжая под Ижоры» или «Когда б не смутное влеченье...». Их можно узнать и в нежной смиреннице из стихотворения «Нет, я не дорожу мятежным наслажденьем...», и в безымянной героине «Осени»:
Как лёгкий бег саней с подругой быстр и волен,
Когда под соболем, согрета и свежа,
Она вам руку жмёт, пылая и дрожа!
Поэт относился к милым барышням вполне по-домашнему, мог в частном письме сказать в сердцах о тригорских соседках — «несносные дуры» 2, а в стихах к умело ухаживавшему за помещичьими дочками приятелю-офицеру великодушно уточнял: «Счастлив ты в прелестных дурах...» Однако именно одной из них, Александре Ивановне Осиповой, посвящён любовный шедевр — «Признание», где запечатлены изящные, вполне искренние движения чувства влюблённого поэта. А если мы хотим узнать благодарное ответное чувство «уездной барышни», нам надо прочесть замечательное по искренности и простодушию собрание любовных писем Анны Николаевны Вульф к автору «Евгения Онегина». Любопытный реальный комментарий к ним находим в очень смешных пушкинских письмах к А.Н.Вульфу и в дневнике этого провинциального ловеласа.
Об этих девушках Пушкиным сказано и подумано много, он постоянно ищет ёмкое и выразительное имя для них: «Девы нового времени», «Чмоканье девиц», «Девчонки прыгают заране», «Здесь очень много хорошеньких девчонок (или девиц)» и т.д. Продуманное многолетнее собирание материалов для поэтической истории русской «уездной барышни» показывает, что Пушкин видел эту тему во всей её сложности и богатстве, знал реальную правду, но не всегда её говорил, что понятно. Но историю эту он написал, её надобно уметь читать как нечто целостное, как лирический цикл.
Песней об «уездных барышнях», поэтическим памятником им остается «Евгений Онегин», одно из лучших пушкинских творений — образ Татьяны. Но ведь и этот милый образ на самом деле существенно сложен — она «русская душою (сама не зная почему)», «по-русски плохо знала». И не случайно многое из собирательного образа «уездной барышни» передано Ольге и другим девушкам из «дали свободного романа», иначе «Евгений Онегин» не был бы «энциклопедией русской жизни» (Белинский). Здесь мы встречаем не только «язык девических мечтаний», «доверчивость души невинной», «невинных лет предубежденья», но и рассказ о воспитании «уездной барышни» в «дворянском гнезде», где встречаются две культуры, дворянская и народная:
Ни дура англинской породы,
Ни своенравная мамзель,
В России по уставу моды
Необходимые досель,
Не стали портить Ольги милой.
Фадеевна рукою хилой
Её качала колыбель,
Она же ей стлала постель,
Она ж за Ольгою ходила,
Бову рассказывала ей,
Чесала шёлк её кудрей,
Читать «Помилуй мя» учила,
Поутру наливала чай
И баловала невзначай.
Пушкин как историк усадебной культуры пишет о том, что в результате такого воспитания получилось, и потому никак не может ограничиться милым идеалом Татьяны и даже более земной Ольгой и неизбежно приходит к бестолковой, пискливой и жеманной Аннет Олениной и Дуне, которая пищит: «Приди ко мне в чертог златой!» Многое говорится в черновиках, но ведь всё это написано, и как написано! Ведь есть же в «Евгении Онегине» предусмотрительно исключённая из основного текста язвительная строфа:
Но ты — губерния Псковская,
Теплица юных дней моих,
Что может быть, страна глухая,
Несносней барышень твоих?
Меж ними нет — замечу кстати —
Ни тонкой вежливости знати,
Ни ветрености милых шлюх.
Я, уважая русский дух,
Простил бы им их сплетни, чванство,
Фамильных шуток остроту,
Пороки зуб, нечистоту,
И непристойность и жеманство,
Но как простить им модный бред
И неуклюжий этикет?
И в другом месте в сердцах добавлено:
Умна восточная система,
И прав обычай стариков:
Они родились для гарема
Иль для неволи теремов.
Мысли эти продолжены в отрывке из «Евгения Онегина», напечатанном в 1827 году под характерным названием «Женщины» и вызвавшем поэтический спор Пушкина с костромской «уездной барышней» А.И.Готовцевой. Однако Пушкин отвечал своим милым читательницам не журнальными статьями, которых бы они и читать-то не стали, а их поэтическими портретами, например, полным очарования и какого-то нежно-насмешливого реализма образом синеглазой Катеньки Вельяшевой:
Позабуду, вероятно,
Ваши милые черты,
Лёгкий стан, движений стройность,
Осторожный разговор,
Эту скромную спокойность,
Хитрый смех и хитрый взор.
«Уездные барышни» всегда заключали в себе для Пушкина скромную красоту и правду русской дворянской усадьбы, уютное обаяние провинции, теплоту искренних чувств, живость и весёлость увлекательной любовной игры, возвращавшие печального и одинокого поэта к простым радостям бытия. Даже обычное девичье лукавство и непостоянность были ему дороги. Пушкин умел ценить прелесть усадебного романа и нам оставил замечательный портрет давно ушедших весёлых чаровниц:
Но если под вечер в печальное селенье,
Когда за шашками сижу я в уголке,
Приедет издали в кибитке иль возке
Нежданная семья: старушка, две девицы
(Две белокурые, две стройные сестрицы),—
Как оживляется глухая сторона!
Как жизнь, о Боже мой, становится полна!
Сначала косвенно-внимательные взоры,
Потом слов несколько, потом и разговоры,
А там и дружный смех, и песни вечерком,
И вальсы резвые, и шёпот за столом,
И взоры томные, и ветреные речи,
На узкой лестнице замедленные встречи;
И дева в сумерки выходит на крыльцо:
Открыты шея, грудь, и вьюга ей в лицо!
Но бури севера не вредны русской розе.
Как жарко поцелуй пылает на морозе!
Как дева русская свежа в пыли снегов!
Изображение «уездных барышень» в пушкинском творчестве красноречиво и исчерпывающе, прибавить к нему нечего. Любая история русской дворянской усадьбы будет без этого портрета неполной. Остаётся лишь напомнить, что скромные девы русских поместий были самыми внимательными и благодарными читательницами великого русского поэта, хорошо их знавшего, любившего и понимавшего. Поэтому Пушкин называл их так ласково — «наши барышни».

1.  См.: Губер П.К. Донжуанский список Пушкина. Пб., 1923. Черейский Л.А. Пушкин и его окружение. Л., 1988. Гроссман Л.П. Письма женщин к Пушкину. Подольск, 1994. Спутницы Пушкина. М., 1996. Утаённая любовь Пушкина. СПб., 1997. См. также известные книги-комментарии В.В.Набокова и Ю.М.Лотмана о «Евгении Онегине» и наше предисловие к кн.: Пушкин А.С. Любовная лирика. М., 1999.
2.  Заметим, что терпеливые «уездные барышни» на эти сердитые слова не обижались. Они умели слушать поэта, сердцем чувствовали то отношение к ним, о котором Пушкин сказал А.О.Смирновой-Россет: «Я такого мнения, что на свете дураков нет. У всякого есть ум, мне не скучно ни с кем, начиная с будочника и до царя» (А.С.Пушкин в воспоминаниях современников. М., 1985. Т. 2. С. 175).

© 2000 Vsevolod Sakharov: hlupino@mail.ru | guestbook | homepage
Edited by Alexej Nagel: alexej.ostrovok.de
Published in 2000 by Ostrovok: www.ostrovok.de

Rambler's Top100 Russian America Top. Рейтинг ресурсов Русской Америки. TOP.germany.ru Rambler's Top100