Почтовый поезд номер такой-то мчится нa всех парах от станции «Весёлый Трах-Тарарах» до станции «Спасайся, кто может!». Локомотив свистит, шипит, пыхтит, сопит... Вагоны дрожат и своими неподмазанными колёсами воют волками и кричат совами. На небе, на земле и в вагонах тьма... «Что-то будет! что-то будет!» — стучат дрожащие от старости лет вагоны... «Огого-гого-о-о!» — подхватывает локомотив... По вагонам вместе с карманолюбцами гуляют сквозные ветры. Страшно... Я высовываю свою голову в окно и бесцельно смотрю в бесконечную даль. Все огни зелёные: скандал, надо полагать, ещё не скоро. Диска и станционных огней не видно... Тьма, тоска, мысль о смерти, воспоминания детства... Боже мой! — Грешен!! — шепчу я.— Ох, как грешен!.. Кто-то лезет в мой задний карман. В кармане нет ничего, но всё-таки ужасно... Я оборачиваюсь. Предо мной незнакомец. На нём соломенная шляпа и тёмно-серая блуза. — Что вам угодно? — спрашиваю я его, ощупывая свои карманы. — Ничего-с! Я в окно смотрю-с! — отвечает он отдёргивая руку и налегая мне на спину. Слышен сиплый пронзительный свист... Поезд начинает идти всё тише и тише и наконец останавливается. Выхожу из вагона и иду к буфету выпить для храбрости. У буфета теснится публика и поездная бригада. — Гм... Водка, а не горько! — говорит солидный обер-кондуктор, обращаясь к толстому господину. Толстый господин хочет что-то сказать и не может: поперёк горла остановился у него годовалый бутерброд. — Жиндаррр!!! Жиндаррр!!! — кричит кто-то на плацформе таким голосом, каким во время оно, до потопа, кричали голодные мастодонты, ихтиозавры и плезиозавры... Иду посмотреть, в чём дело... У одного из вагонов первого класса стоит господин с кокардой и указывает публике на свои ноги. С несчастного, в то время когда он спал, стащили сапоги и чулки... — В чём же я поеду теперь? — кричит он.— Мне до Ррревеля ехать! Вы должны смотреть! Перед ним стоит жандарм и уверяет его, что «здесь кричать не приходится»... Иду в свой вагон № 224. В моём вагоне всё то же: тьма, храп, табачный и сивушный запахи, пахнет русским духом. Возле меня храпит рыженький судебный следователь, едущий в Киев из Рязани... В двух-трёх шагах от следователя дремлет хорошенькая... Крестьянин, в соломенной шляпе, сопит, пыхтит, переворачивается на все бока и не знает, куда положить свои длинные ноги. Кто-то в углу закусывает и чамкает во всеуслышание... Под скамьями спит богатырским сном народ. Скрипит дверь. Входят две сморщенные старушонки с котомками на спинах... — Сядем сюда, мать моя! — говорит одна.— Темень-то какая! Искушение да и только... Никак наступила на кого... А где Пахом? — Пахом? Ах, батюшти! Где ж это он? Ах, батюшти! Старушонка суетится, отворяет окно и осматривает плацформу. — Пахо-ом! — дребезжит она.— Где ты? Пахом! Мы тутотко! — У меня беда-а! — кричит голос за окном.— В машину не пущают! — Не пущают? Который это не пущает? Плюнь! Не может тебя никто не пустить, ежели у тебя настоящий билет есть! — Билеты уже не продают! Касс заперли! По плацформе кто-то ведёт лошадь. Топот и фырканье. — Сдай назад! — кричит жандарм.— Куда лезешь? Чего скандалишь? — Петровна! — стонет Пахом. Петровна сбрасывает с себя узел, хватает в руки большой жестяной чайник и выбегает из вагона. Бьёт второй звонок. Входит маленький кондуктор с чёрными усиками. — Вы бы взяли билет! — обращается он к старцу, сидящему против меня.— Контролёр здесь! — Да? Гм... Это нехорошо... Какой?.. Князь? — Ну... Князя сюда и палками не загонишь... — Так кто же? С бородой? — Да, с бородой... — Ну, коли этот, то ничего. Он добрый человек. — Как хотите. — А много зайцев едет? — Душ сорок будет. — Ннно? Молодцы! Ай да коммерсанты! Сердце у меня сжимается. Я тоже зайцем еду. Я всегда езжу зайцем. На железных дорогах зайцами называются гг. пассажиры, затрудняющие разменом денег не кассиров, а кондукторов. Хорошо, читатель, ездить зайцем! Зайцам полагается, по нигде ещё не напечатанному тарифу, 75% уступки, им не нужно толпиться около кассы, вынимать ежеминутно из кармана билет, с ними кондуктора вежливее и... всё что хотите, одним словом! — Чтоб я заплатил когда-нибудь и что-нибудь!? — бормочет старец.— Да никогда! Я плачу кондуктору. У кондуктора меньше денег, чем у Полякова! 1 Дребезжит третий звонок. — Ах, матушки! — хлопочет старушонка.— Где ж это Петровна? Ведь вот уж и третий звонок! Наказание божие... Осталась! Осталась бедная... А вещи её тут... Што с вещами-то делать, с сумочкой? Родимые мои, ведь она осталась! Старушонка на минуту задумывается. — Пущай с вещами остаётся! — говорит она и бросает сумочку Петровны в окно. Едем к станции Халдеево, а по путеводителю «Фрум — Общая Могила». Входят контролёр и оберкондуктор со свечой. — Вашшш... билеты! — кричит обер-кондуктор. — Ваш билет! — обращается контролёр ко мне и к старцу. Мы ёжимся, сжимаемся, прячем руки и впиваемся глазами в ободряющее лицо обер-кондуктора. — Получите! — говорит контролёр своему спутнику и отходит. Мы спасены. — Ваш билет! Ты! Ваш билет! — толкает обер-кондуктор спящего парня. Парень просыпается и выжимает из шапки жёлтый билетик. — Куда же ты едешь? — говорит контролёр, вертя между пальцами билет.— Ты не туда едешь! — Ты, дуб, не туда едешь! — говорит обер-кондуктор.— Ты не на тот поезд сел, голова! Тебе нужно на Живодёрово, а мы едем на Халдеево! Вааазьми! Вот нe нужно быть никогда дураком! Парень усиленно моргает глазами, тупо смотрит на улыбающуюся публику и начинает тереть рукавом глаза. — Ты не плачь! — советует публика.— Ты лучше попроси! Такой здоровый болван, а ревёшь! Женат небось, детей имеешь. — Вашшш... билет!..— обращается обер-кондуктор к косарю в цилиндре. — Га? — Вашшш... билеты! Поворачивайся! — Билет? Нешто нужно? — Вилет!!! — Понимаем... Отчего не дать, коли нужно? Даадим! — Косарь в цилиндре лезет за пазуху и со скоростью двух с половиною вершков в час вытаскивает оттуда засаленную бумагу и подаёт её контролёру. — Кого даёшь? Это паспорт! Ты давай билет! — Другого у меня билета нету! — говорит косарь, видимо встревоженный. — Как жe ты едешь, когда у тебя нет билета? — Да я заплатил. — Кому ты заплатил? Что врёшь? — Кондухтырю. — Какому? — А шут его знает какому! Кондухтырю, вот и всё... Не бери, говорил, билета, мы тебя и так провезём... Ну, я и не взял... — А вот мы с тобой на станции поговорим! Мадам, ваш билет! Дверь скрипит, отворяется, и ко всеобщему нашему удивлению входит Петровна. — Насилу, мать моя, нашла свой вагон... Кто их разберёт, все одинаковые... А Пахома так и не впустили, аспиды... Где моя сумочка? — Гм... Искушение... Я тебе её в окошко выбросила! Я думала, что ты осталась! — Куда бросила? — В окно... Кто ж тебя знал? — Спасибо... Кто тебя просил? Ну да и ведьма, прости господи! Что теперь делать? Своей не бросила, паскуда... Морду бы свою ты лучше выбросила! Аааа... штоб тебе повылазило! — Нужно будет со следующей станции телеграфировать! — советует смеющаяся публика. Петровна начинает голосить и нечестиво браниться. Её подруга держится за свою суму и также плачет. Входит кондуктор. — Чьи веш-ш-ш...чи! — выкрикивает он, держа в руках вещи Петровны. — Хорошенькая! — шепчет мне мой vis-a-vis старец, кивая на хорошенькую.— Г-м-м-м... хорррошенькая... Чёрт подери, хлороформу нет! Дал бы ей понюхать, да и целуй во все лопатки! Благо все спят!.. Соломенная шляпа ворочается и во всеуслышание сердится на свои непослушные ноги. — Учёные...— бормочет он.— Учёные... Небось, против естества вещей и предметов не пойдёшь!.. Учёные... гм... Небось не сделают так, чтоб ноги можно было отвинчивать и привинчивать по произволению! — Я тут ни при чём... Спросите товарища прокурора! — бредит мой сосед-следователь. В дальнем углу два гимназиста, унтер-офицер и молодой человек в синих очках при свете четырёх папирос жарят в картёж... Направо от меня сидит высокая барыня из породы «само собою разумеется». От неё разит пудрой и пачулями. — Ах, что за прелесть эта дорога! — шепчет над её ухом какой-то гусь, шепчет приторно до... до отвращения, как-то французисто выговаривая буквы г, н и р.— Нигде так быстро и приятно не бывает сближение, как в дороге! Люблю тебя, дорога! Поцелуй... Другой... Чёрт знает что! Хорошенькая просыпается, обводит глазами публику и... бессознательно кладёт головку на плечо соседа, жреца Фемиды... а он, дурак, спит!! Поезд останавливается. Полустанок. — Поезд стоит две минуты...— бормочет сиплый, надтреснутый бас вне вагона. Проходят две минуты, проходят ещё две... Проходит пять, десять, двадцать, а поезд всё ещё стоит. Что за чёрт? Выхожу из вагона и направляюсь к локомотиву. — Иван Матвеич! Скоро ж ты, наконец? Чёрт! - кричит обер-кондуктор под локомотив. Из-под локомотива выползает на брюхе машинист, красный, мокрый, с куском сажи на носу... — У тебя есть бог или нет? — обращается он к обер-кондуктору.— Ты человек или нет? Что подгоняешь? Не видишь, что ли? Ааа... чтоб вам всем повылазило!.. Разве это локомотив? Это не локомотив, а тряпка! Не могу я везти на нём! — Что же делать? — Делай что хочешь! Давай другой, а на этом не поеду! Да ты войди в положение... Помощники машиниста бегают вокруг неисправного локомотива, стучат, кричат... Начальник станции в красной фуражке стоит возле и рассказывает своему помощнику анекдоты из превесёлого еврейского быта... Идёт дождь... Направляюсь в вагон... Мимо мчится незнакомец в соломенной шляпе и тёмно-серой блузе... В его руках чемодан. Чемодан этот мой... Боже мой! 1881
1. У кондуктора меньше денег, чем у Полякова! — железнодорожный магнат С.С.Поляков был строителем и концессионером Харьковско-Азовской, Курско-Харьковской и Фастовской железных дорог.
Edited by Alexej Nagel: alexej.ostrovok.de
Published in 2000 by Ostrovok: www.ostrovok.de