* * *

*К сожалению, иногда женщина

не может найти себе мужчину в мужья потому,

что пьяные ей не нравятся,

а трезвым не нравится она.

*Иногда мне страшно хочется тебя увидеть. Просто увидеть. Например, из-за угла нашей городской библиотеки или из окна моего любимого кафе в центре города, или на вокзале в толпе молодых людей с рюкзаками. Я знаю, что я к тебе никогда не подошла бы. А ты — тем более... Но если бы ты проходил мимо, я б тебя обязательно узнала, а когда ты оказался бы за моей спиной, я бы всё-таки оглянулась... и посмотрела ещё раз на твою походку...

Странно, почти не реально, но мне кажется, что когда-нибудь это случится. И я этого боюсь.

Боюсь, что ты узнаешь меня, и... поравнявшись со мной, остановишься...

4 июля 2011 года  00:35:28
Завтра сменю ник (Не ушла...) |

---

* * *
После просмотра фильма Домовой

* * *

Человек всегда одинок: когда рождается, и когда умирает. И больше всего он ненавидит тех, кто с ним рядом.

* * *

Попадётся добрая мать — станешь счастливым, попадётся злая мать — станешь убийцей.

* * *

Друзей выбрать можно. Родителей — нет. Родители — это твоя судьба. И ты не виноват, что ты стал преступником. Виноваты родители, которые не дали тебе любовь. Преступников в детстве не любили. Они были нежеланными детьми.

* * *

Лучшая награда за грехи — это одиночество. Потому что люди только толкают на грех. Чем больше людей тебя окружает, тем больше вероятности, что ты согрешишь.

* * *

Лучше жить не долго. Тогда меньше сделаешь грехов. Лучше умереть быстро. Тогда никого не станешь винить в своих грехах.

4 июля 2011 года  12:59:03
ДОМОВОЙ |

---

* * *

* * *

Лучшая награда за грехи — это одиночество. Потому что люди только толкают на грех. Чем больше людей тебя окружает, тем больше вероятности, что ты согрешишь.

ПОПРАВКА

* * *

За грехи нужно расплачиваться. И лучшее наказание за грехи — это жить среди людей. Одиночество же — это награда. Потому что люди только толкают на грех. Чем больше людей тебя окружает, тем больше вероятности, что ты согрешишь.

4 июля 2011 года  13:04:14
ДОМОВОЙ |

---

ЦИТАТЫ МАРИ ШАНСОН

* * *

После просмотра фильма "Домовой", в главных ролях: Константин Хабенский (писатель), Владимир Машков (убийца):

* * *

Человек всегда одинок: когда рождается, и когда умирает. И больше всего он ненавидит тех, кто с ним рядом.

* * *

Попадётся добрая мать — станешь счастливым, попадётся злая мать — станешь убийцей.

* * *

Друзей выбрать можно. Родителей — нет. Родители — это твоя судьба. И ты не виноват, что ты стал преступником. Виноваты родители, которые не дали тебе любовь. Преступников в детстве не любили. Они были нежеланными детьми.

* * *

За грехи нужно расплачиваться. И лучшее наказание за грехи — это жить среди людей. Одиночество же — это награда. Потому что люди только толкают на грех. Чем больше людей тебя окружает, тем больше вероятности, что ты согрешишь.

* * *

Лучше жить не долго. Тогда меньше сделаешь грехов. Лучше умереть быстро. Тогда никого не станешь винить в своих грехах.

О ЛЮБВИ

* * *

Никто не знает, что такое любовь, но все знают, что такое секс. Потому что любовь — это кровь, а секс — это плоть.

* * *

Если мужчина был дважды женат, второй брак можно назвать как "исправление ошибок". Но если мужчина женится и в третий раз, и в четвёртый — это уже называется "разврат, официально оформленный".

* * *

Никто не может быть верным: ни мужчина, ни женщина. Но почему-то каждый из них "всех собак вешает" на партнёра. Это природа. Инстинкт самосохранения. Как у зверей.

* * *

Если ты меня любишь, свари, пожалуйста, борщ, помой пол, посуду, окна, посади картошку, куст, дерево, построй дом, гараж, дачу, роди сына, второго, третьего... какая же всё-таки ты стерва, что ушла к другому, я так тебя любил...

4 июля 2011 года  13:20:50
ДОМОВОЙ |

---

Ю.Иванов

Велосипед
Рассказ о детстве

Ищи правильный путь, а не прямой, ибо не всегда правильный путь – прямой.

(кто-то очень мудрый)

Сережа рыдал долго. Громко, взахлеб, размазывая крупные слезы по лицу маленькими кулачками. Семью трясло. Ничто — ни мамины увещевания и поцелуи, ни бабушкины сладкие преженцы и шоколадные конфеты, ни угрозы отца снять ремень и всыпать — не помогали. Его ставили в угол, выводили из угла, смешили, ругали, плакали сами, дед даже выстругал ему свистульку из ивового сучка и обещал дать поносить свои медали — тщетно. Прошло уже два часа, а ребенок все не мог успокоиться. Его слезы были настолько искренними и горькими, что черствые взрослые сердца готовы были расплавиться от жалости.

Но взрослые позволить себе слабости не имели права. Мама и папа собрались ехать в Сочи. Уже были куплены профсоюзные путевки, плавки, купальники, панамки и даже взят напрокат у знакомых фотоаппарат. Ехать они были просто обязаны в силу своего молодого возраста, желания развлечься и немного порадоваться жизни. И сын Сережа в их взрослые отпускные планы совершенно не вписывался. Его, по этому самому плану, надлежало оставить у деда с бабкой в деревне. И все так хорошо срасталось — пожилые родители были согласны и билеты на поезд куплены, но самое слабое звено дало сбой. На Сережу накатило, и оставаться в деревне он категорически не захотел.

Его выгнали в горенку и собрали семейный совет. За дверью слышался громкий вой ребенка. Мама нервничала, отец играл желваками, бабка с дедом с безучастным видом ждали решения детей. Все долго молчали. Наконец, дед — фронтовик взял инициативу на себя: «Что ж, доча, раз так — берите этого теленка с собой!». Мама кивнула, тряхнула красивыми черными волосами и решительно пристукнула ладошкой по столу. Отец жалобно спросил: «Галя, а как вообще… А это? Мы ж хотели одни…». Поняв, о чем он сокрушается, мама строго посмотрела на него и сказала: «А этого, значит, не будет!». Папа смиренно уронил голову вниз. Он так надеялся на этот отпуск. Ведь «этого» ему доставалось совсем ничего, потому что семья жила в коммуналке и, благодаря оглядке на тревожно спящего Сережу, ночи проходили практически бездарно.

Мальчика вывели из горенки и повели одеваться в чистое — скоро на поезд. Через двадцать минут у окошка просигналил бортовой ГАЗ-51 и сосед-водитель Коля Макаров с прибаутками объявил посадку в «плацкарту». Горе-пассажиры с унылыми лицами полезли в кузов. Поехали!

Надутый мальчик шмыгал носом, все еще находясь в образе. Но слезы как-то разом перестали течь. Он схватился за доски передка и сквозь щель борта стал смотреть на дорогу. Дедушке с бабушкой на прощание он даже не помахал. Мама встала рядом, с силой вытерла сыну нос платком, и обиженно отвернулась. Насупленный папа вообще отошел к другому борту.

Дорога была длинной и ухабистой. Старая машина сначала весело ехала по пыльному проселку, потом вышла на «булыжник» и громко забилась в каких-то предсмертных конвульсиях. Но до смерти ей было еще далеко — машина была после второй капиталки. Было слышно, как в кабине напевает какую-то песню неунывающий шофер. Сережа подпрыгивал в кузове и смотрел по сторонам. На влажные от слез щеки налипла пыль, и любопытным носом он несколько раз тыкался в грязные доски. Он обожал эти деревенские дороги, ему было всё интересно — и деревни, и зеленые рощи, и телеграфные столбы, и пестрые коровы на пастбищах…

Если честно, в деревне ему нравилось. Он уже успел познакомиться с ребятами и заприметил симпатичную девочку Иру в голубых бантиках. Но мама… Он не мог представить себе — как это так долго прожить без нее. Без ее теплых рук, слов, губ. Она была такой мягкой, нежной и так хорошо пахла! Он был обычный мамочник — этот Сережка. Маленький, малыш, пупсик… Ему было просто страшно оставаться в этом мире одному, без привычного уклада, без поддержки, без защиты. С мамой же он ничего не боялся.

Через полтора часа машина прибыла на станцию. Родители поболтали с Колей-шофером и отдали ему плату — законный рубль за двоих (дети транспортным налогом не облагались). Веселый сосед рассказал им какой-то анекдот и сказал, что через полчаса поедет обратно.

— Валера, Галя, да, может, ну его на хер этот юг? Поехали обратно,— он подмигнул семейству, побибикав, понажимал грязным пальцем на Сережкин нос, захлопнул непослушную дверь и укатил на станционный товарный двор.

До электрички было еще минут сорок и все пошли в каменный, с колоннами, поселковый магазин. Там иногда выбрасывали в продажу ненужное селянам, но очень необходимое городским, добро. Мама и папа привыкли заходить в этот сельмаг еще со времен своей студенческой юности.

Перешагнув порог пустого, пахнущего рыбой и резиновыми сапогами, магазина, Серега огляделся. У стены под окном, обмотанный рваными промасленными бумажками сверкал и переливался в лучах обеденного солнца подростковый велосипед. Зрелище было великолепным. Спицы, как серебряные стрелы, были нацелены в центры никелированных ободов, ярко-зеленая рама с большой красно-белой надписью «Erelivkas», блестящий руль, седло, педали с катафотами, жирная от смазки цепь и черные колеса с выдавленными на них непонятными словами. На руле красовался каплей ртути звонок. Сережка охнул.

Пока родители рассматривали витрины, чего-то там считали в своих кошельках и просили взвесить какую-то ерунду, он как истукан стоял у велосипеда и не мог промолвить ни единого слова, словно боясь спугнуть это, пахнущее ароматом нового механизма, волшебство. Мальчик несмело протянул руку и нажал на лепесток звонка. Брянь-брянь!!!

Родители повернули головы и увидели чудо. Их бледное, капризное чадо стояло сейчас в ступоре восторга перед велосипедом и что-то шептало сухими губами. Они разом посмотрели друг на друга и все поняли. Одна и та же мысль пронзила их головы.

— Сколько? — шепотом спросила мама продавщицу.

— Тридцать,— также шепотом ответила ей та.

— А что Галя, да не так уж и много,— папа полез в брюки, и достал из потайного карманчика четвертной — заначка. Мама, не говоря ни слова, вынула из кошелька синюю пятерку. Словно заговорщики они подошли к сыну и искусительно прошипели в два голоса: «Хочеш-ш-шь?». Ребенок немедленно кивнул и просительно посмотрел на довольные лица взрослых. В его взгляде усматривалась безоговорочная капитуляция и добровольная сдача в плен своим страстям. Отказаться от этого чуда было невозможно.

— Купить? — наступали родители, применяя цыганский гипноз. Ребенок опять кивнул. На третий вопрос «Останешься у бабушки?» глупый ребенок просто не смог ответить ничего кроме тихого, но уверенного «да». Слава цыганам!

Папа немедленно рванул на грузовой двор за Колей-шофером, а мама протянула деньги продавщице. Велосипед был куплен. Чтобы ребенок не дал слабину, хитрая мама доверила Сереже самому вывести никелированное чудо из магазина.

Когда мальчик прикоснулся к рулю, неимоверное счастье охватило все его существо. Он забыл обо всем — о маме, о папе, о поезде и о юге. В голове зашумело и огромное чувство гордости за самого себя — такого крутого мужчину, со своим собственным настоящим велосипедом стало буквально распирать его изнутри. Где-то в животе стало горячо-горячо и очень захотелось по-большому. Но он стерпел, ведь он стал взрослым и теперь уже не имел права оставить своего боевого коня, своего нового железного друга, доверив его кому бы то ни было. Ему теперь было о ком заботиться. Взрослый не может плакать, взрослый должен научиться терпеть все тяготы и невзгоды.

Его лицо немного похудело от напряжения. Сережа стоял у магазина и молчал, вцепившись в велосипед. Мысли его были теперь далеко-далеко. Там неясно просматривалась и зависть деревенских мальчишек, и уважительный лай Тузика, и восхищенные глаза городской девочки Иры, живущей неподалеку. И он, такой взрослый и гордый, в новой буденовке и на сверкающем скакуне…

Он совершенно покинул этот мир. Пользуясь этим, мама уже целовала его в макушку и быстро подсаживала в кабину к Николаю. Велосипед папа молниеносно погрузил в кузов и привязал веревкой к борту. Все делалось в темпе.

— Коля! Ты только не гони,— мама лихорадочно совала шоферу полтинник. Однако, весельчак Коля деньги брать отказался.

— Ой, да что ты, Галя, что я не понимаю что ли? Отдыхайте по-полной, не думайте ни о чем. Довезем в лучшем виде! Вот бабка-то очумеет! — он засмеялся, захлопнул дверь, и машина затряслась по булыжнику, увозя разом повзрослевшее чадо в начало самостоятельной жизни.

Мама нежно прижалась к папе и поцеловала его в щеку. Папа обхватил ее за талию и оба, смеясь, побежали на электричку. Отдых обещал быть радостным, интересным и наполненным новыми незабываемыми ощущениями.

***

май 2011 г.

6 июля 2011 года  14:33:53
Юрий Иванов | saturday76@yandex.ru | Ярославль | Россия

---

Ю.Иванов

Десятка
Юмор

К остановке подъехала расхлябанная убитая маршрутка – ПАЗик номер "десять" и с характерным воем плохих тормозов остановилась. Задние двери жалобно прошипев, неохотно открылись и Оля резво вскочила в пованивающий выхлопами салон, расположившись на свободном месте у заднего окна. Рядом слонихой плюхнулась толстая потная тетка, прижав ее к стенке.

Длинные Ольгины ноги уперлись в ребра противоположного сиденья и их пришлось немного приподнять и сдвинуть в сторону. Юбка была короткой и бедра опасно обнажились. Оля прикрыла колени сумочкой, но это не помогло – прыщавый тинейджер, сидящий около дверей, развернул свою пушистую голову к ее ногам и чуть приоткрыл мокрый рот.

— Тьфу! Вот же, блин, кобели озабоченные,— она заворочалась в своей клетке, пытаясь принять более целомудренную позу и не смогла. Потом нарочно сделала серьезное лицо и с подчеркнуто-угрюмым видом вперилась в окно.

У порта в автобус завалилась нетрезвая компания из троих попахивающих тяжелым заводским духом мужичков лет сорока. Встали тут же, на задней площадке, держась за поручни и оживленно загомонили, видимо, продолжая какую-то свою тему. Оля не прислушивалась к их разговору и думала о своем – завтра они с подружкой переезжали на новую съемную квартиру. Столько дел!

Внезапно макушкой она ощутила опасность. Девушка подняла глаза и увидела мужика из портовой компании. Он висел на поручнях прямо над ней и мутными розовыми глазами как-то жадно смотрел ей на ноги, словно сдерживая себя от какого-то нехорошего шага. Оля посмотрела по сторонам – соседи, как нарочно, сидели отвернувшись. Или специально отвернулись?

— Сволочь, да чего же он хочет-то? — сердце запрыгало и к ушам прилила кровь. Она сидела и не знала что делать, двигая маленькую сумочку взад-вперед по открытым бедрам. Мужик же неотрывно смотрел на ее голые ноги, глотая слюни словно хищный зверь. Его явно интересовали именно они – длинные, покрытые легким загаром, с гладкой атласной кожей… Предмет особого мужского вожделения, коим Ольга гордилась всю свою сознательную девичью жизнь.

Внезапно автобус остановился и компания зашевелилась на выход. Мужик же, чуть попятился, вдруг резко нагнулся и устремился вниз – туда, вглубь, к Ольгиным ногам, нагло протягивая к ним свои ручищи. Глаза его при этом, как ей показалось, были безумны, полны животной страсти, и выражали готовность свершить с ней насильственный акт прямо на полу, куда они и были устремлены. Сумашедший отморозок! – мелькнуло в голове.

— А-а-а!!! Маньяк!!! – закричала она, ударяя мужика по склоненной голове со всей силы сумкой и кулаками. Голова неестественно хрюкнула, проехала по бедрам жесткой щетиной и провалилась куда-то на пол. Оля вдарила по спине мужика еще несколько раз и попыталась пихнуть его коленом в глаз.

— Маньяк!!! Убийца!!! – продолжала она визжать на высокой ноте.

Мужик застрял и что-то мычал под сиденьем, пытаясь выползти на четвереньках из капкана. Толстая тетка- соседка, проявив женскую солидарность, метко пнула мужика куда-то в интимное, отчего он пулей вылетел из-под лавки и покатился по ступенькам на улицу, прямо в руки своих товарищей.

На последней подножке ему удалось остановиться. Лицо было красно, губы нервно тряслись. Схватившись за створку двери, он дико завертел пальцем у виска.

— Дура!!! Дура!!! — заорал он на Ольгу, вращая глазами,— Ты чо, бешеная совсем? Я же… ###, дура, сопливая! Да кому ты нужна! Какой на хер маньяк! Да, там… там… Там десятка на полу, мымра ты крашенная!

Потом его вытянули из салона гогочущие мужики, двери захлопнулись и маршрутка затряслась дальше. Взволнованная Ольга посмотрела на пол. А там, прямо у нее под ногами, вдавленная сотнями ботинок в резиновый пол, лежала грязная десятирублевая купюра.

— Ага! — тетка – соседка, бесцеремонно нагнулась и, распрямив ее на ладони, засунула, по-хозяйски, себе в карман.

— Упс! – с чувством запоздалой вины подумала Ольга и густо покраснела,— Сам дурак!

***

июнь 2010 г.

6 июля 2011 года  14:43:53
Юрий Иванов | saturday76@yandex.ru | Ярославль | Россия

---

Георгий

Дорога домой
реальная история

раб Божий Георгий

Дорога Домой.

Книга первая

Часть первая

(В сокращенном виде)

Эта книга представляет собой дневник непрерывных событий, происходящих в реальной жизни двух современных человек, когда-то крайне амбициозных материалистов, жестко нацеленных на высокие материальные победы, стремившихся в нашем диком ритме успеть все и получить от жизни все – по максимуму и самое лучшее! И вдруг, в один миг осознавших призрачность этих побед, потерявших смысл всех своих чаяний, но получивших взамен безценный дар – новую жизнь, новый смысл, новые цели и новую надежду!

Может быть, кто-нибудь найдет в этой книге и для себя что-то важное и получит ответы на свои вопросы.

Рождение, жизнь, смерть, что потом?

Все мы живем в сумасшедшем ритме современной жизни – мы бежим по «полосе препятствий» отмеренных нам лет, пытаясь успеть все задуманное, прилагая все свои силы, чтобы выполнить программу «максимум», не понимая, почему на нашем пути постоянно возникают эти препятствия. Откуда они берутся? Что является причиной время от времени настигающих нас неудач? Что является причиной этих вечных заминок, так огорчающих нас? Почему наши планы рушатся? Почему они рушатся, когда мы все так скрупулезно рассчитываем, выверяем, проверяем и дотошно по очереди исполняем каждый пункт намеченных дел? Почему мы часто топчемся на месте, затем летим, сломя голову, а потом все идет наперекосяк? Откуда берутся возникающие вдруг и ниоткуда болезни, иногда неизлечимые? И почему нас все время преследуют досадные разочарования? И откуда все эти неисчислимые природные катаклизмы, стремительно на нас навалившиеся и участившиеся непомерным образом в последние годы?

От кого это было?

Рождение, жизнь, смерть … Смерть – это конец? Нет …

Предисловие.

Эта история началась летом две тысячи восьмого – мы начали делать ремонт в нашей квартире. После ремонта планировали ее продать и уехать из России навсегда. Цены на жилые квадраты в Москве были такими высокими, что нам с лихвой хватило бы на все, чтобы начать новую жизнь в Европе: открыть компанию, арендовать помещения, приобрести технику, мебель, оргтехнику, оборудование, машины и запустить в производство продукты питания, внушительный список которых мы подготовили на все случаи жизни.

К этому времени мы обладали колоссальным опытом и вдвоем могли организовать все, что угодно – от цеха по производству пончиков до мега-завода по выпуску двигателей к сверхзвуковым истребителям. Добиться успеха в России нам мешали бюрократические препоны, чиновничий разгул, милицейский безпредел и морально неустойчивые судьи. Другими словами – полное отсутствие правовой защищенности, а также ментальность русского человека: работать спустя рукава, тащить все, что под руку попадется и при первом удобном случае слить всю коммерческую информацию конкурентам, да еще и за безценок.

Работали мы ударными темпами, с одним выходным в неделю и без перерывов. Исполнителем работ был муж, а я в основном по снабжению – принести, подать, приготовить поесть и постирать. По воскресеньям мы отдыхали и ходили гулять.

Окунувшись в ремонт настолько, что повернуть назад было невозможно, мы обнаружили, что не вписываемся в бюджет.

– Где взять деньги? – спрашивали мы друг у друга, безцельно слоняясь по ободранным комнатам, напоминающим заброшенный подвал.

– Негде! – отвечали мы и расходились, напрягая извилины.

Конечно, можно было бы продать машину, это было бы не менее семисот тысяч рублей. Примерно столько и было нужно, но как тогда передвигаться по городу, в ботинках? Нет, нет, нет, это не для нас! Для нас – подъехать к самому входу, а еще лучше заехать внутрь и вариант с продажей авто даже не рассматривался. Оставалось одно – взять кредит. Взять его можно, но как отдавать, если вдруг что-то пойдет не так, какие варианты? Ну, пару месяцев банки будут просить, еще пару месяцев будут требовать, а потом … а-а-а, к тому времени мы наверняка все уладим.

И мы взяли кредит … один. Потом еще один … Потом нам было уже все равно и мы взяли третий. На продаже квартиры все равно отобьемся, – думали мы, – вот и вернем, в чем проблема? И расслабились настолько, что не потрудились мониторить рынок недвижимости.

В январе две тысячи девятого мы здорово отметили новый год и после праздника неделю приходили в себя. Затем лениво подождали, когда народ нагуляется, а в конце января решили запустить в продажу квартиру, вылизанную, как на картинке. Но когда мы узнали актуальные цены, мы вначале опешили, потом у нас засосало под ложечкой, а потом стало плохо. Цены на жилье в Москве упали втрое!!! И продолжали падать! Это был кризис. Многие деловые люди не могли справиться с падением продаж и сбрасывали квартиры за безценок, спасая свои компании. И это правильно, квартиру купить можно всегда, а вот дело после падения наладить уже трудно, можно даже сказать – невозможно. Но нам-то, что делать?!

На этот раз мы выход найти не смогли. И мы начали плавно и медленно опускаться на дно – вначале мы высосали все средства с кредитных карточек и какое-то время жили без потерь, потом пришлось продавать имущество. Первой попала под прицел машина. Мощное вливание в отощавший семейный кошелечек семисот двадцати тысяч на какое-то время скрасило наше отчаяние, но денежки таяли прямо на глазах. Это было в мае две тысячи девятого.

Дома не сиделось, на нас давила эта злосчастная квартира, сделавшая нас своими узниками. Прогуливаясь по свежему воздуху, мы непроизвольно заходили в наш Храм. Все как «у людей» – свечки поставить, записки подать, святой водички набрать, просфорочек купить и попросить святого Николая Угодника о помощи, а вдруг получится?

Верить в помощь свыше? Каким-то образом мы верили, но не так, чтобы аж. Как можно повлиять на обстоятельства непреодолимой силы откуда-то оттуда, сверху? Действовали мы скорее машинально, потому что больше просить было не у кого. Когда я вспоминаю о том времени, мне становится страшно. Дело доходило до того, что мы изо всех сил старались не попасть на службу, а если попадали – по быстренькому ставили свечки и уходили.

В Бога мы верили, но каждый «по своему» – муж каждый день начинал с «Отче наш» и без этой молитвы никогда не садился за стол. Отходя ко сну, тоже типа «молился». У меня отношение к Богу было более причудливым. Внутри себя я понимала и принимала, что есть нечто такое, что неподвластно человеку. И это «нечто» было очень умное и необъятное, эдакий «высший разум». Этот разум был где-то там, далеко – мне он не мешал, я ему тоже и все разговоры о вере я обрывала заявлением, что вопрос этот интимный и мне навязывать ничего не нужно.

В Нижнем Новгороде, откуда мы вернулись домой летом две тысячи восьмого года с твердыми намерениями начать новую жизнь, я «случайно» набрела на две книги в церковной лавке одного из Храмов, которые мы там хаотично посещали и решила их купить. Отчаянно сопротивляясь, муж пытался убедить меня не делать этого, так как был убежден, что нужно идти к первоисточнику, то есть к Святому Писанию, а все эти книжки только вредят и туманят мозг. Но книги назывались крайне интригующе: «Невидимый мир Ангелов» и «Невидимый мир демонов», и я уговорила мужа их приобрести.

И вот уже дома, в Москве, когда мы не знали, чем заняться – интернет надоел, телевизор опротивел, я лениво, скорее даже из любопытства, прочитала первую книгу. И мир… перевернулся в моих глазах, он просто рухнул и вдребезги разбился. До этого я считала, что Ангелы бывают только в сказках, а демоны живут там, где им положено – на болотах. И то, что я узнала, меня потрясло! Сопоставляя все необъяснимое, что произошло со мной за всю мою прожитую жизнь, я поняла: все, о чем там было написано, было самой, настоящей, правдой!

Разнузданный лихач в женском обличье, я часто устраивала гонки на дорогах со знакомыми и незнакомыми мне людьми. Часто выигрывала у опытных водителей, и это очень тешило мое тщеславие, я была уверена, это – дар! Не задумываясь над тем, что рискую жизнью и подвергаю опасности всех находившихся вокруг меня людей, я горделиво ловила восхищенные взгляды и радостно выслушивала восторженные комментарии. Упиваясь ими, я была уверена, что со мной никогда ничего не может произойти. Произойти это могло с той, которая родилась не такой умной, красивой, решительной и отчаянной, как я. Много, очень много раз я могла погибнуть, но каждый раз выходила сухой из воды, считая, что «родилась в рубашке».

Долгое время муж отказывался прочитать эти книги. Однако, устав отмахиваться от моих назойливых предложений, согласился прочесть несколько страниц. И только с одной целью – чтобы с треском разгромить автора, возомнившего себя неким учителем. Прочитал он вначале несколько страниц, затем еще несколько. А затем прочитал первую книгу от корки до корки. Когда дочитал вторую, залег в постель лицом к стене и три дня не вставал и ни с кем не разговаривал, что было немыслимо, поскольку родом он с юга Украины, и этим все сказано – жить молча он просто не умеет. Вечером третьего дня, с большой грустью, муж признался:

– Это немыслимо, невозможно поверить, что всю свою сознательную жизнь я иду не туда, будучи уверен, что нахожусь на верном пути.

Особенно же поразили его слова божественнейшего Апостола Павла:

«… человекам положено однажды умереть, а потом суд …». (К Евреям, Гл.9, ст.27)

Муж: То есть до меня наконец-то дошло, что после «смерти» меня ждет самый настоящий суд, на котором придется ответить на массу неприятных вопросов, касающихся тех дел, о которых лично я не хотел бы даже вспоминать. На этот суд мы придем без документов. Разбирательство будет тщательным, безпристрастным и «объяснить» там ничего не удастся, переложить вину тоже. Следовательно придется дать ответ и понести наказание. Где? Понятно, ведь об этом месте наказания мы слышим с самого детства. Это место называется – ад!

Жена: Люди мы с мужем энергичные и напористые, мы всегда внимательно изучаем любую проблему или возникающий вопрос. Вначале мы штудируем учебники и все источники с информацией, без исключения. Затем тщательно обдумываем и скрупулезно прорабатываем план действий и только после этого начинаем свое наступление. В этот раз мы наткнулись на огромнейшую сложность – мы поняли, что нашу жизнь нужно менять. К этому мы были абсолютно не готовы. Состояние наше было крайне мучительным, мы поняли – убежать от Господа Бога некуда, спрятаться негде, и не встать на путь исправления нельзя! Отказаться от планов уехать из страны, чтобы открыть свое дело было крайне мучительно трудно. Потому что мы этим жили последние несколько лет. За эти годы мы разработали план выпуска продуктов. Продуктов, которых на рынке нет, как на отечественном, так и на мировом, несмотря на изобилие и перепроизводство. У нас все было готово, осталось только решить несколько технических вопросов. Первым пунктом нашего проекта была продажа квартиры. Куда ехать, мы даже не думали – конечно же, в страну, в которой муж прожил девять лет до знакомства со мной. По сути, она стала для него второй родиной. Рисков не было вообще! В предвкушении близкого успеха мы в возбуждении перебирали ногами!

И вот теперь все это нужно было вычеркнуть, забыть и не вспоминать. Но как? Вначале мы старались об этом даже не говорить, каждый пытался справиться с собой в одиночку. Потом мы сели вместе, я внутренне вся сжалась и продолжала бороться сама с собой – нам нужно было принять решение, которое мы принимать не хотели; муж испытывал такие же муки. Взглянув друг на друга только раз, мы постановили – вместо дела выбираем жизнь. Конечно, мы думали, что может быть потом, когда мы духовно возрастем, мы сможем совмещать одно с другим. А пока … пока нам следует во всем разобраться, все понять, найти истину. Как наивно – у Господа на нас были Свои планы. Не как ты хочешь, а как Бог даст. (Св. Преп. Серафим Вырицкий)

Как раз в этот период мы начали посещать вечерние богослужения. Поначалу мы их просто честно отстаивали, что было неимоверно тяжело: много раз я теряла сознание, часто становилось плохо. У нас болело все – ноги, позвоночник, сердце, немели руки. Но потом мы понемногу начали втягиваться и понимать, что это такое – общая молитва. Однажды из алтаря вышел священник и спросил:

– На исповедь есть кто-нибудь?

Несколько человек отделились от общей массы и сбились в кучку. Переглянувшись друг с другом, мы быстро решились.

В свой первый раз я исповедалась в том, что мучило меня давно, очень давно … у меня … два аборта. Первый я сделала юной девушкой. Родители мои были против, да я и сама осознавала, что делаю большую ошибку, тем не менее, я сделала это. Потом был еще один …

Муж: Как оказалось, я был человеком совсем не таким, каким я себя представлял. То есть, я шел не в ту сторону, я искал то, от чего нужно было убегать. Это что-то особенное? Нет, обычный набор: в любом деле я стремился одержать победу любой ценой – победителей судить некому. У меня и у близких мне людей все должно было быть самым лучшим. Если покупался автомобиль – только престижный и только топовая версия. Если покупалась одежда или обувь – только от известных и модных кутюрье. И все, что не покупалось – телевизор, пылесос, ложки, вилки или носки – все должно было быть только самое дорогое и самое изысканное. Ко всему этому, неравнодушие к противоположному полу, мимо себя я не мог пропустить ни одной женщины, как минимум – не оценив ее. Единственной моей положительной чертой оказалась неспособность делать подлости. Во всем остальном я был обычным человеком, хотя и возомнил себя царем природы.

Жена: Неумело, криво и боком, мы начали ковылять по нашему новому пути. Проблема была в том, что спросить и узнать о чем-нибудь, было не у кого. Одни священники говорили одно, другие говорили другое, а что читать, мы не знали. Полки церковных лавок завалены литературой: брошюры, буклеты, сборники, собрания сочинений. Но кто эти люди? Кого читать первым? И где ответы на самые элементарные вопросы? Покупаешь брошюрку, а там «розовые сопли», которые мы уже кстати прожевали. Покупаешь другую, а там «бред сивой кобылы», от которого приходишь в полное недоумение. Тогда мы набросились на интернет, но там было просто море информации. Что делать, кого читать первым?!

И мы наткнулись на одно очень интересное словосочетание, которое уже пару раз встречали, но пропускали мимо внимания: «Святотеческая литература», «Святотеческое наследие». Так вот же он, ключ! Вот тот ключ, который откроет нам дверь в нашу страну знаний!

«Так говорит Господь: остановитесь на путях ваших и рассмотрите, и расспросите о путях древних, где путь добрый, и идите по нему, и найдете покой душам вашим». (Иер.6.16).

И мы засели учиться – я в основном изучала наставления, поучения, толкования и слова подвижнические, а муж вникал, что такое мир Раи и что такое мир ада. Понемногу мы стали возрастать духовно. На богослужения ходили уже каждое воскресенье и каждый раз каялись. Открылось нечто, что откровенно поставило нас в тупик.

Муж: Исповедовавшись однажды в одном из своих тяжелых грехов, сразу после разрешительной молитвы, я неожиданно услышал наставление батюшки:

– Молись!

– Но я же покаялся! Искренне! – недоумевал я.

– Молись, – повторил священнослужитель и занялся другим человеком.

Жена: Здесь что-то не клеилось, мы были уверены – покаялся и привет, ты снова хороший, иди гуляй и больше так не делай! И вдруг: молись. Что это?! Получается, за нами остается должок? Но ведь этого не может быть! Как же так?! Да у нас всего столько, что мы сможем не рассчитаться даже до конца своих дней!

Потом мы вспомнили о наших покойных родственниках; я – о своей бабушке, которую безумно любила, а муж о маме, значившей для него очень много, рано ушедшей из этой жизни, в сорок один год. В это время мужу было сорок восемь лет, а мне – сорок три года.

Где сейчас наши близкие, задумались мы? В церкви они были пару раз за всю жизнь, никогда не молились, никогда не соблюдали пост, никогда не каялись и никогда не причащались. И мы поняли что они не умерли, что они там … внизу!!! В бездонных подземельях ада – на тяжком воздаянии. Жить после этого спокойно и безмятежно, когда самый близкий и самый любимый человек страдает, было уже невозможно. Ведь каждую, только что прошедшую секунду, пока мы спим, едим, ходим, смотрим телевизор, пьем чай, шутим, обсуждаем новости – все это время наши родные проводят в неимоверных, непередаваемых муках!

И мы бросились на поиски литературы на эту тему. Здесь мнений было еще больше: одни тянули в лес, другие – звали по дрова. Одни пугали ужасами, а другие рассказывали небылицы. По крупицам, по отрывочным данным и по каким-то единичным случаям, начала вырисовываться полная картина. Что нужно? Настроиться на максимальный срок, а это три раза по сорок дней. Минимум – сорок дней поста по Уставу Церкви, телевизор – только новости и никаких развлечений, никаких компьютеров и всего такого прочего. Это невероятно трудно, но по-другому нельзя, да и награда стоила того.

Собственно говоря, к этому времени мы уже и так перестроились; мы перестали смотреть развлекательные программы, художественные фильмы и перестали читать периодику, она нам уже просто опротивела. Каждый свой новый день мы начинали с утреннего правила и заканчивали его вечерним. Какое-то время мы читали молитвы из правил выборочно, на свой взгляд и вкус, потом пришли к единодушному выводу, что правило читать нужно все, поскольку «лишних» молитв там нет.

Перед Рождественским постом, настроившись на трудности и не имея ни малейшего представления о том, что нас ждет впереди, мы начали наше первое вымаливание: муж просил за маму, Ольгу, а я за свою бабушку – Елизавету. Что мы читали: акафист ко Господу за умершего единого, затем молитву ко Пресвятой Богородице о усопшем и молитву ко святому преподобному Паисию Великому за умерших без покаяния. Акафист и молитву ко Пресвятой Богородице мы немного поправили на свой страх и риск; читали за двоих, называя в акафисте в первом кондаке имена бабушки и мамы. Потом, после небольшого перерыва – мы читали пятьдесят Богородичных правил на коленях с поклонами.

Вначале мы молились порознь, потом подумали и решили – а давай молиться вместе, ведь Господь сказал: где двое молятся, там и Я среди них. Именно этот момент следует считать ключевым, поскольку все пошло намного быстрее, чем мы ожидали.

На пятый день я почувствовала, что бабушка прощена. Не знаю, как это объяснить и, наверное, объяснить это невозможно, но я очень четко и ясно осознала, я почувствовала это душой, я вся содрогалась от горячих слез молитвы, что было со мной впервые. На шестой день то же самое почувствовал и муж. Тем не менее, мы продолжали молиться, чтобы сдержать слово, которое мы дали – сорок дней. Потом было Рождество и святки – светлая седмица, на которой молиться за покойных мы не рискнули и решили домолиться потом. И мужу приснился сон.

Муж: Будто стою на балконе пятиэтажки, сталинки, передо мной напротив высокий дом культуры, справа – белый нарядный одноэтажный коттедж. Был вечер и немного смеркалось. Неожиданно из коттеджа вышла мама, в белом роскошном халате и белом полотенце на голове, будто только что приняла ванную; я обратил внимание, что мама очень хорошо выглядела. Затем она вошла в дом культуры, и неожиданно появилось четверо мужчин, внешне похожих на преступников – одеждой и манерой поведения. Безцеремонно и по-хозяйски осматриваясь вокруг, они направились вслед за мамой, в дом культуры. Открылась боковая дверь дома и крадучись, из нее вышла мама и так боком, боком – незаметно в коттедж.

У меня не было возможности ни крикнуть, ни предупредить маму и после сна я понял, что это было как раз предупреждением для нас – мама просила, чтобы мы не забыли об оставшихся недомоленных четырех днях.

Жена: Близилось время Великого поста две тысячи десятого года. В это время мы уже активно читали святоотеческую литературу и с каждым днем узнавали все больше и больше нового, интересного и поучительного – например, что наши предки после сорока лет, вырастив и воспитав своих детей, уходили в монастыри, готовиться к той, настоящей жизни. И мы единогласно согласились что это правильно, поскольку все в таком случае становилось на свои места – дети начинали новую жизнь с более высокой ступеньки, а конфликты «отцы-сыновья» и «дочки-матери» отсутствовали в принципе. Каждый на своем месте занимался тем, чем заниматься был должен: дети растили следующих детей, а родители замаливали грехи своей молодости, боролись со страстями и развивались духовно. Это просто поразительно, насколько ясной и стройной была жизнь наших прадедушек и прабабушек! Однако с приходом к власти царя Петра первого, увы, все стало меняться в худшую сторону. Через пресловутое прорубленное окно в Россию из Европы, вместе с широкой рекой всевозможных искушений, хлынул и мутный поток ереси и всякой другой мерзости.

Начать мы решили с того, что стали жить как брат и сестра. Примером нам послужил Святой Праведный отче Иоанне Кронштадтский, проживший всю свою долгую жизнь с женой именно так – как любящий брат с любящей сестрой. Этот шаг был для нас очень серьезным, поскольку мы понимали: это навсегда и безповоротно. Когда мы подучились духовно еще немного, мы узнали, что без отказа от сладостей мира, счастья нам не видать, как собственных ушей. И делать это нужно очень аккуратно, поскольку шаг назад расценивается как отступничество и соответственно, увеличиваются скорби. А скорби, это как раз то, что мы в настоящее время переживали – абсолютное невезение в делах, полное отсутствие денег и присутствие долгов.

Потом я перешла спать с широкой мягкой кровати на жесткую и узкую; затем я отказалась от подушки – муж смотрел на все это с любопытством, время от времени интересуясь, сколько времени я так выдержу. Но произошло нечто необыкновенное, произошло самое настоящее чудо, я попала в сказку! В ответ на мой скромный шажочек к духовному возрождению, Владыка Господь одарил меня невероятной благостью, безценным подарком – мне приоткрылась завеса того, настоящего мира, который скрыт от нас нашей телесной оболочкой. Приоткрылась завеса неведения и начались мои видения. Когда это произошло, муж понял, что сглупил и отказался от подушки тоже. В этот пост мы решили вымаливать: я своего дедушку Алексея, мужа моей бабушки, по маминой линии; а муж – своего дядю Владимира, но за Елизавету и Ольгу мы продолжали просить.

И с нами начало что-то происходить – мир вокруг нас изменился. Каким-то образом изменились и мы, практически в один миг. Изменилось также наше восприятие всего происходящего и окружающего нас. И вообще, все стало безвозвратно и совершенно иным. И еще мы поняли, очень ясно, что происходящие события мы должны записывать. То, что с нами происходит, не может быть достоянием только двух человек, об этом должны узнать и другие люди.

Дневник.

Я приду и возьму вас с Собою, чтобы и вы были, где Я.

(Ин. 14.3)

Некоторым людям описанные здесь события покажутся бредом, или же выдумкой, а может и продуктом деятельности воспалившегося мозга, но, как написано:

– «Кто имеет уши слышать, да слышит!» (от Матфея, Гл.11ст.15; Гл.25.ст30)

Этой книгой мы не ставим перед собой задачу кого-то в чем-то убедить и что-либо доказать, да это никому и не нужно – мы делаем только то, что нам велено, как бы невероятным, невообразимым и невозможным показалось все, что с нами происходило и продолжает происходить.

Современный мир настолько далеко отошел от Бога, мы так сильно отгородились от Творца всевозможными теориями, лжеучениями, своими «тщательно выверенными» планами и многочисленными изощренными техническими и технологическими решениями, что Владыка Господь Сам пришел к нам – а Он пришел, чтобы напомнить миру о его безумии и приближающемся скором воздаянии, через нас, обыкновенных среднестатистических потребителей, недостойных рабах Божиих, погрязших в глубоком омуте собственных безчисленных грехов.

Невероятность описываемых событий для человека непосвященного является результатом невозможности осознать нашу человеческую ограниченность и является также результатом нашего тотального и абсолютного осуечивания. Все это мешает нам понять, что Господь Бог рядом, каждую секунду – Он стоит перед дверью каждого сердца, стучит в нее и ждет, когда человек откроет Ему эту дверь.

Каждый, без исключения, человек может видеть и слышать Господа, но для этого нужно верить и найти в себе силы очистить сердце. Нужно верить, что Владыка Господь любит и ждет каждого, верить, что для истинно верующего человека нет ничего невозможного.

Конечно, мы понимаем, и отдаем себе трезвый отчет в том, что Церковь может предать эту книгу анафеме. Может она предать анафеме и нас, как людей, по их мнению находящихся в невообразимой прелести. Но мы не можем ослушаться Господа и помним Его слова:

– «… кто потеряет душу свою ради Меня, тот сбережет ее …» (от Луки, Гл.9, ст.24)

В полной мере сознательно мы идем на этот шаг, потому что мы – воины Христовы, мы исполняем волю Господа нашего Иисуса Христа.

Да хранит вас Господь.

_____________________________________________________________________________

Обычно, когда мы молились, муж читал молитвы, я закрывала глаза и непроизвольно представляла образы Пресвятой Богородицы по очереди, которые знала. Через время я поняла, что икона Божией Матери «Остробрамская» всплывает в моем воображении чаще, чем другие, и я поняла, что внимание нужно остановить на ней. Через несколько дней я увидела, как слева от представляемого мной образа Пресвятой Богородицы открылось пространство, напоминающее окно.

В этом окне я увидела лестницу, ведущую наверх. Это была немыслимо высокая лестница из темного металла, балясины которой были украшены драгоценными сверкающими камнями. При виде этой лестницы я испытала ощущение бездонности преисподней. Снизу пахло затхлостью, оттуда исходил мировой ужас; я поняла, что она поднимается из ада. На лестнице были небольшие площадки, ступеньки были в ширину чуть больше, чем нужно пройти человеку средней комплекции. Вся лестница была забита стоящими вплотную друг к другу людьми. Верхней частью она примыкала к высокой горе. Что там, наверху, мне видно не было. С интервалом в пятнадцать, двадцать минут люди поднимались по одной ступенечке наверх У всех были испуганные лица, у всех было напряженное ожидание чего-то неизвестного. Никто из них не знал, куда они поднимаются.

Когда видение закончилось, я не поняла, что именно произошло, у меня был шок от невероятности произошедшего. Что со мной было? Куда я попала? Как я туда попала? Как вернулась обратно? Где я физически была? Ощущение реальности всего виденного было необычайно непреложным и не вызывало никаких сомнений. И что удивительно, муж понял, что со мной произошло что-то необычайное – он терпеливо ждал, когда я приду в себя и расскажу ему, что случилось.

Ничего не осознавая в полной мере, мы подумали что это единичный случай, невероятное и исключительное событие, по какой-то причине случившееся со мной. Учитывая наши мизерные заслуги перед Господом и наше жуткое прошлое, ставшее мерзким уже и для нас самих, мы не предполагали, что теперь это будет неотъемлемой частью нашей жизни. Спустя время, я каким-то образом поняла, что нужно двигаться вперед; я почувствовала, что это может произойти еще раз и вход в тайну приоткроется снова. В эти дни кто-то невидимый толкал меня перелечь спать на пол и я это сделала, я перенесла матрас с кровати на пол. Увидев это, муж ужаснулся, потом пошел на балкон, взял тоненький поролоновый матрасик от раскладушки, и постелил его рядом со мной.

Через несколько дней чудо произошло снова – в открывшемся окне я увидела светлый круг, похожий на театральный софит, а в нем свою бабушку. На вид ей было лет пятьдесят. У нее был спокойный умиротворенный облик, но смотрела она левее и меня не видела. У бабушки были длинные седые волосы, убранные в белый платок-накидку, покрывающий голову и плечи, одета она была в белое платье.

Это видение необыкновенно взволновало меня – бабушка ушла из этой жизни около тридцати лет назад. Это был человек, которого я любила больше своих родителей, она была для меня моим счастьем. И радость от того, что я вижу ее целой, невредимой и живой, захлестнула и потрясла меня. Когда я рассказала мужу, он обрадовался и попросил – если видение будет снова, попытаться увидеть его маму.

И через несколько дней я увидела его маму в открывшемся пространстве, в таком же луче света. Одета она была так же, как и бабушка, на вид ей было около сорока пяти лет, у нее были красиво уложенные ниспадающие волосы каштанового цвета. Смотрела она направо и тоже меня не видела.

Находясь в состоянии необыкновенного душевного подъема, мы восторженно делились впечатлениями. Все еще не осознавая, что на самом деле происходит, мы трепетали и благоговели перед той Тайной, которую открывал нам Сам Господь, мы были безумно счастливы, что нам предоставили возможность увидеть то, о чем мы даже не смели пытаться мечтать!

Муж: Для меня моя мама значила все, она была для меня всем моим миром. У нее я учился жить, ей подражал, ее безпрекословно слушался и до безпамятства любил, в отличие от отца, который с каждым прожитым годом становился для меня все более и более чужим, пока не стал врагом номер один. Врагом жестоким, безжалостным, безпощадно и несоразмерно карающим за малейшую провинность. В отличие от него, мама была очень доброй, мягкой, любвеобильной, быстро прощающей и забывающей мои выходки, а рос я мальчиком не слишком примерным. Терпеливо возилась со мной только мама, никому больше я нужен не был. Мама же отвела меня в Храм и Святое Крещение я принял благодаря ей, поскольку в те советские годы это было осуждаемо почти всеми.

В своей жизни мама натерпелась много плохого, в первую очередь от моего отца, считавшего ее своей собственностью – работа в «кгб» сделала его крайне бездушным функционером, возомнившим себя сверхчеловеком. Натерпелась мама и от меня … иногда я выкидывал такие коленца, что даже не понимаю, как она все это терпела. В двенадцать лет у меня хватило «ума» попытаться свести счеты с жизнью! Наглотавшись валениума, кажется так называлось это успокоительное, я попал в больницу, где меня долго промывали и чистили. Во мне сидело нечто, что не давало мне покоя, мама была единственной, кто с этим «нечто» неустанно и безропотно боролся.

Мама моей мамы, бабушка Фаина, происходила из богатого купеческого рода – она родилась перед революцией, вся советская власть прошла перед ее глазами. Работала она дома, шила необыкновенные по красоте платья и весь город стоял к ней в очереди. Отец, дедушка Степан, происходил из семьи скромного дворянского рода, его отец, мой прадедушка, был спокойным и добропорядочным помещиком. Дедушка проработал всю жизнь на крупном сталелитейном заводе. Начал с простого рабочего, затем получил высшее образование и длительнее время, до самой пенсии, работал начальником электроцеха, который по своим задачам и численности трудящихся был заводом в заводе.

В детстве мама была ребенком спокойным, доверчивым и безмятежным. Замуж она вышла за моего отца, когда ей было семнадцать лет. И прожила с ним недолгую свою жизнь, вырастив и воспитав двух детей, меня и моего младшего брата. Когда пришло время спокойно вздохнуть и насладиться свободой, за ней пришла смерть. Болезни – слуги Господни, в особенности же – рак. В сорок два года, когда мама была молодой, неотразимо красивой, обаятельной и очаровательной женщиной, она сгорела в короткие три месяца от саркомы. По ее желанию, мы увезли ее из Киева на родину, в Мариуполь. Умирала мама очень долго и мучительно. По правде говоря, я был настолько измотан ее мучениями, что в глубине сердца желал ей скорой смерти, как это ни страшно звучит. Последние полторы недели мама пребывала в безпамятстве – какой-то умник догадался вместе с многочисленными инъекциями подавать ей и лекарства, стимулирующие работу сердца. По сути дела, мы с каждым новым днем жизни умножали ее мучения.

Когда спохватились и перестали колоть стимуляторы, мама начала умирать, это продолжалось долгих три дня и ее смерть поразила меня. Мама все время с кем-то разговаривала – она пожимала плечами, все время что-то несвязно объясняла, пыталась оправдаться, пожимала плечами в недоумении и часто сокрушенно сникала. Перед самой смертью из всех наших родственников она неожиданного позвала меня одного … я зашел к ней в комнату … нас оставили двоих и я прильнул к ней, понимая, что обнимаю ее скорее всего последний раз в жизни. Мама слабо шевельнула правой рукой, пытаясь прижать меня к себе, я понял, что она хочет что-то сказать. Непослушными уже губами мама повторяла одни и те же два слова, но я не мог разобрать, что это за слова, я не слышал, но я понял, что она уже там, за чертой этой жизни и поднес ухо к ее губам. На каждом выдохе, одним только слабым дыханием, она повторяла:

– … будь добрым … будь добрым … будь добрым …

… если бы молодость знала, если бы старость могла – только сейчас мне открылся истинный смысл этой народной мудрости. Если бы я послушался маму! … Скольких бы глупостей я не наделал

7 июля 2011 года  02:34:10
Георгий | doroga.domoy-georgiy@yandex.ru | Москва | Россия

---

Ю.Иванов

Среда не похожа на вторник
Про любовь

Подбегая к перрону, Оленька услышала гудок электровоза — поезд тронулся. Сначала медленно, потом все быстрее и быстрее. Девушка устремилась вслед за ним.

—Куда ты, девка! Не толкайся! Вот, оглашенная! Опаздывает, что ли?

Оля не слышала ничего – она бежала сквозь толпу, уворачиваясь от сумок и локтей, извиваясь в тесноте людских тел на железнодорожной платформе.

—Девятый вагон, девятый… Пустите, пустите! Подожди! – она шептала эти слова как заклинание, но поезд шел все быстрее и быстрее. И вот уже последний вагон – злорадное лицо пергидроленной проводницы с флажком, дверь, которая никуда не ведет, и чье-то лицо с растопыренными ладонями за пыльным стеклом … Ольга остановилась тяжело дыша – всё, не успела.

Она осталась одна. Оглядевшись, девушка увидела, что люди как-то разом исчезли с перрона. Никого. Лишь пара ментов вдалеке спорила с мужичком в оранжевом жилете. Стайка жирных ворон, выковыривала пирожок из мятого голубого пакета. Блестели рельсы среди мазутного щебня. Размываясь, как миражи, в дрожащем солнечном свете, они уходили куда-то в никуда, в потустороннюю пустоту, в иной мир…

От внезапно накатившего ощущения огромной тоски, ей захотелось завыть. Ольга успела почувствовать, как подгибаются ноги, и ухватилась за столб. Не хватало воздуха, во рту была липкая горечь, и в области солнечного сплетения начиналось знакомое жжение.

—Боже, да что же я за дура такая? Что же у меня всё вот так-то вот? Все через зад, прости меня, Господи! — понурив голову, она медленно поплелась обратно, проклиная себя под нос,— дура, дура, дура…

На привокзальной площади Оля нашла свою машину, села за руль и заплакала.

Сегодня был не ее день. Все валилось из рук с самого утра. И на работу она проспала, и хорошего клиента упустила, и еще судья в процессе на нее сорвалась за какую-то мелочь. А теперь вот опоздала из-за пробки – Миша уехал. Уехал на целый месяц, и как прожить этот месяц без привычного ожидания «посетительных» вторников — Оленька не представляла. Они и жила-то только этими вторниками. И если их не будет, зачем ей тогда просыпаться по утрам?

Он уехал в командировку — за границу, в Германию, во Франкфурт-на-Майне. Что-то там налаживать – связи или оборудование – Ольга не поняла. Когда Михаил сказал, что должен уехать надолго, все в ее голове взорвалось, глаза перестали видеть, а уши слышать. Слепоглухая, она лишь глупо улыбалась и кивала головой: «Да, да, милый, поезжай, это ведь такая удача! Я буду ждать тебя!».

Хорошо, что они были тогда в постели, иначе она бы грохнулась на пол без чувств. Но он тихо целовал ее живот и гладил руки и все что-то говорил, говорил… Его низкий, хрипловатый голос легко успокоил ее, заворожил своим журчанием, убаюкал… И Оленька снова впала в знакомый транс. Ей казалось, что огромный бурый медведь лежит у нее на бедрах и громко мурлычет, как кот. Она знала, что это обман — медведя нет и, вообще, все медведи врут, а этот в особенности, но, загипнотизированная, не могла проявить своих чувств – закричать о своем несогласии, о том, что ей нельзя без него, что это нечестно, больно и страшно... И она совсем не умеет ждать. Она просто не понимает, что это такое!

Женские пальцы механически бродили в его волосах, и ей не хотелось открывать глаза. Эти чертовы часы перед кроватью! «Стойте, не стучите, так громко! Еще немного, ну еще чуть-чуть, пусть продлится этот миг счастья, и пусть любимый побудет со мной подольше…».

Но Мишка ушел. Как всегда – ровно в восемь тридцать вечера. Встал, поцеловал ее окаменевшее лицо и буднично сказал: «Всё, медвежонок, пора мне». Оля, как всегда, ни о чем не спорила. Всё, что он говорил, она привыкла принимать, как должное. Любимый был гораздо умнее и гораздо старше ее, и она считала, что Михаил знает всё. И как надо жить и что надо делать.

При нем она вообще ничего не понимала. От его первого взгляда на пороге квартиры Оленька стремительно глупела и превращалась в послушную и немую рабыню. Все ее принципы, образование, опыт, успешная адвокатская практика – все шло прахом, стоило ему дотронуться до нее хотя бы пальцем. Объяснить что это было Оленька не могла – просто что-то вспыхивало в спине и по телу разливался кипяток. Еще какие-то ежики, иголочки, колючки – всё сразу. Они кололи ее тело извне и изнутри. Начиналась какая-то дрожь, и совершенно сдавливало дыхание.

Потом она пыталась трезво анализировать свое состояние, но ничего не получалось – логика просто отсутствовала. Все, что было с ним связано — все казалось таким ярким, сильным, приятным и радостным, что она снова и снова сваливалась в бездонную яму прощения и оправдания себя за все свои прегрешения. А их было так много!

Оленька любила.

—Как это могло случиться? – пыталась она вести допрос, сидя верхом на нем в мятой постели. Михаил смеялся и говорил: «Просто я обаятельный, как Буратино!».

— Дурак, говори серьезно. Ну, почему? Почему я влюбилась, как идиотка, именно в тебя? Ты же обычный старый трепаный мишка с чужого комода.

—Значит у тебя комплекс. Тянет к классике. Эрзац надоел. Хочется натуральных опилок и настоящего плюша,— он снова издевался, просовывая между делом свою лапу ей под ягодицы .

—Куда-а?!! Я тебя сейчас укушу! Ну, за что, скажите, можно любить этот пыльный музейный экспонат? Ого! А это что?

—Как это что? Это – экспонат, который ты так любишь.

—Однако!

Допросы обычно оканчивались радостной возней. Этот их секс, наполненный нежностью и юмором, был таким естественным, простым и ярким, что в минуты блаженства и после, она никак не могла вспомнить себя в то время, когда его не было рядом. Он был, есть и всегда будет – так ей казалось.

—У меня даже верх живота болит, когда ты уходишь! – признавалась она ему после всего.

—Медвежуха ты моя, между нами просто имеется пуповина. Она и ноет, потому что тянет. Когда я с тобой — она сжимается, отхожу далеко — тянется, как резинка,— он широко улыбался. Ему было приятно, что его любит молодая женщина. А ей было приятно оттого, что ему приятно. Его было невозможно не любить. Миша всегда всё очень просто объяснял.

После каждого его ухода вверху живота действительно неимоверно жгло. Она смотрела на свой гладкий животик молодой двадцатипятилетней женщины, и ей даже казалось, что кожа в районе солнечного сплетения слегка приподнимается вверх. «Привязал, как же ты меня привязал! Как собачку на веревочку... И водишь за собой уже целый год».

Она довольно гладила себя по животу и блаженно улыбалась. У нее были его «вторники». Оленька никогда не видела его жены и детей, а Михаил почти ничего о них не рассказывал. Они казались ей какими-то картонными или нарисованными на холсте образами… Она не верила в то, что они настоящие. Ее герой играл на сцене только для нее, а позади его были выстроены и раскрашены декорации – искусственные дома, деревья, машины, фигуры людей и животных… Они были где-то позади – фоном. Видела и слышала она только лишь его – завороженная прекрасной игрой, силой, красотой и еще, черт знает чем…Тем неуловимо мужским, от которого сносит крышу и сами по себе мокнут трусики. И ощущая это в принадлежащем ей мужчине, женщина испытывает неимоверное блаженство и гордость от осознания того, что она есть женщина.

«И правда, обаятельный он, что ли такой? Сорок пять лет – а все, как ребенок. И глаза такие наивные и чистые… Мальчишка! Как он там без меня будет?». Оля снова слегка задрожала.

Пуповина тянула, натягиваясь все сильнее и сильнее. И казалось, что сейчас ее блузка просто порвется под сильным напором, стремящейся за убегающим счастьем, души и машина сама покатится вслед за поездом, уносящим от нее любимого в неизвестную даль.

Покатится, как катится по песочнице игрушечный автомобильчик, буксируемый за веревочку маленьким мальчиком. Этот мальчик – есть Бог, это он водит людей, куда ему вздумается, прихватив их за кончики, ожидающих любви, душ.

Оленька вытерла слезы, проверила глаза и вышла из машины. Купила у мороженщицы каменно-ледяное эскимо и вернулась обратно. Расстегнула блузку и приложила мороженое к грудине. Холод отрезвил, прижег рану и немного унял боль — дышать стало легче. Все потихоньку отошло на задний план и успокоилось. Пуповина ослабла.

Оленька съела мороженное, вытерла губы, повернула ключ и завела машину. «Надо бы в магазин заехать — сегодня ведь, среда — Лешка придет. Хорошо кушает, котище…». Улыбнувшись, она чуть поежилась от воспоминаний о молодых Лешкиных плечах, бицепсах и ягодицах, уверенно вывернула с парковки и лихо нажала на газ.

Среда – Лешкин день и опаздывать ей никак было нельзя.

***

7 июля 2011 года  08:22:50
Юрий Иванов | saturday76@yandex.ru | Ярославль | Россия

---

Ю.Иванов

Фиолет
(баллада о цвете)

—Парень, ты жив? – долгожданный белый голос, тонкими распушенными нитями влетел в красную пелену огромной полусферы боли.

Мне страшно, я пытаюсь ответить – да, жив, тащите меня отсюда, поскорее… Но ничего не получается. Губ нет, рта нет, лица — ничего нет… Мне нечем даже помолиться. Не понимаю, что со мной – как это может быть, я все понимаю, слышу, но ничего не могу сказать. И ничего не вижу… Ч-черт, что же это?

Краснота во мне то розовеет, то малиновеет и даже фиолетовеет и боль становится совсем невыносимой. Фиолетовый цвет означает, что я вот-вот потеряю сознание. Сейчас, вот сейчас, он потемнеет настолько, что я снова уйду в небытие и меня бросят здесь, так и не поняв — жив я или нет… Страшно... Не уходите, люди!

Я снова пытаюсь позвать на помощь, но тщетно – это совершенно невозможно. И вдруг чьи-то руки тянут меня за одежду наверх. Где я? Почему меня тянут вверх? Разве я куда-то провалился? Может? это болото?

Слышен мат и восклицания: «Ё-ёёп-п! Головешка! Мужики, я не могу на это смотреть…» На какое-то мгновение меня оставляют в покое, и я вишу на чем-то посередине между верхом и низом. Слышу, как кто-то откровенно блюет совсем рядом. Да что тут у вас происходит?! Я пытаюсь крикнуть, но снова тщетно. Я уже не обижаюсь на свою беспомощность – привыкаю. Пробую шевельнуть хоть чем-нибудь, но с ужасом понимаю, что у меня вообще ничего нет — ни рук и ни ног… Да что же это, а?

Потом меня снова тянут вверх, и наконец я через что-то переваливаюсь и стекаю вниз. Мне неимоверно больно. Пелена в сфере малиновая, еще чуть-чуть — и она снова станет фиолетовой. Мне страшно, я не люблю фиолетовый цвет, он ассоциируется у меня с гробами. И я очень не хочу терять сознание – обратный приход в мир настолько ужасен, что этого не описать ни словами, ни цветом, ничем… Но умирать я тоже не хочу…

Я помню. Я все помню. Мама! Она золотая... Эти руки – теплые и нежные. Они гладят меня по волосам, ерошат стриженный ежик на затылке. Мне приятно настолько, что все шевелится во мне крошечными колючими огоньками и отнимаются руки и ноги, а в шее растекается жар… И мамин голос, окутывающий меня теплым, мягким одеялом, из-под которого не хочется вылезать… Где ты, мама? Где мое пуховое одеяло?

Теперь меня несут. Я не могу понять, чувствую я чем-нибудь это движение или просто догадываюсь об этом – мерное покачивание, чавканье грязи и негромкая грубая ругань приводят меня к выводу, что меня не бросили, и вытащив из какой-то дыры, несут, чтобы оказать дальнейшую помощь. Впереди брезжит салатным цветом надежда.

О маме я забываю. Пытаюсь вспомнить, что я такое, зачем все эти действия вокруг меня, в какую же беду я попал и почему меня пришлось выручать… Мысли подходят к ответу, смотрят на него, даже щурятся, но потом вдруг резко отворачиваются и в ужасе бегут прочь. Сам вывод мне уже видно и без этих предателей и трусов. Вот он — светится и моргает, как экран в кинотеатре, в вышине сферы что-то стрекочет и жужжит, только я ничего не понимаю. Не понимаю и все… Какая-то гроза, белый огонь и нестерпимый жар… Откуда, зачем, почему – мне неизвестно.

Я перестаю мучиться от бессмысленных догадок и просто жду. Может быть, из внешнего мира ко мне придет что-то такое отчего мое положение разъяснится? Страх утихает.

Тем временем, меня снова поднимают вверх. Кто-то глухо гакает, опять ругается матом, и я грохаюсь на что-то жесткое и вибрирующее. Больно, очень больно – боль темно-малинового цвета, но я держусь. Рядом со мной кто-то стонет. Кому-то, видимо, тоже больно. Мне немного завидно оттого, что я не могу стонать, как он. Мне было бы гораздо легче.

Потом шум, вибрация все сильнее и нас сильно качает. Видимо, я бьюсь о того, кто стонал – он стонет еще громче. Мне от этого неудобно, но я ничего не могу поделать. Стоны раздаются уже со всех сторон. Красное, красное...

Кто-то молится: «Господи всемогущий, господи милосердный, да вывези ты нас отсюда, мать твою!»

От этого голоса становится еще страшнее.

Незнакомый, сильно окающий, голос ноет: «Вот сука! Ну, куда вы эту черную головешку-то, на хрен, везете? От него горелым мясом за версту несет. Зачем ему такому жить? Наших, вон, не взяли, а этого чурку…»

Ему резко отвечают: «Да заткнись ты, сопля вологодская! Все тут солдаты. Кто тут не наш, кто тут чужой? Все свои».

—Да он же не жилец, сразу видно… Огарок...

—Глохни, деревня… А ну, заткнулся н-на хер, а то выкину сейчас из кузова под откос. Он в подбитом танке сутки такой вот провалялся... Значит выжил зачем-то? Кто знает зачем? Лежи, лежи, браток, скоро уже... Ой, боже ж ты мой, что же с тобой наделали-то...

Они говорят обо мне – я понимаю это. Значит, я солдат? Я что, был на какой-то войне? С кем же я воевал? Ничего не помню.

Заветный логический вывод совсем побелел, на его экране стали видны даже волокна грубого холста и маленькие заштопанные дырки. Но он все равно не поддался на мои попытки понять, что произошло.

Почему-то все называют меня черным или горелым. Черный цвет это очень плохо, совсем плохо. Это цвет смерти, цвет того места, куда впадает мой фиолетовый, от которого мне становится так тошно. Голоса говорят, что я не жилец, значит я обязательно умру. Я очень не хочу этого. Что-то держит меня здесь на земле, чего-то я не сделал. Мне, конечно, этого вспомнить не удастся, но это чувство, подобное чувству вины, меня сильно гнетет и почему-то так до одури стыдно, что все разом смешивается в запуганных мыслях, стоит только заикнуться о смерти.

—Нельзя! Ну, никак нельзя! – говорят мне они хором,— ни в коем случае!!!

Я пытаюсь объяснить им про ужасный фиолет, но они и слышать об этом не хотят – хор их становится грознее, и я отступаю. Ладно, нельзя умирать, значит нельзя. Красный цвет, все еще красный… Значит, до смерти еще нескоро.

Что-то вверху орет, закладывая уши. Оранжевое, с черными полосами... Воет дико и безумно, громче сирен сотен пожарных машин, потом слышны хлопки, грохот, истошные крики разрывы… Они оглушают, и вместе с ними приходят резкие и жгучие порывы ветра. От них трясется и колотится все — кузов вибрирует и качается все больше, а стоны вокруг становятся еще громче.

Голос, что за меня заступался, дико кричит: «Воздух! Воздух! Юнкерсы!!! Наддай!!! Снова заходит!!! »

Резкий толчок, удар и я чувствую, что куда-то скольжу вниз, потом бьюсь обо что-то твердое. Боль раздирает меня пополам. Толчки внутри меня становятся лихорадочными. Я чудом остаюсь в сознании. Грохот и вой становятся еще громче.

«С-сука! Фиолет! Нет! Не надо, я должен узнать! Я должен чувствовать! Я не хочу умирать!!! Эй, кто-нибудь, спасите меня!!! Я ваш, я свой… Люди, что же это такое!!! »

Что-то невидимое и черное втемяшилось в грудь так сильно, что, казалось, оно пригвоздило меня к поверхности. Вмиг красная краска потекла по сфере липкими потеками, а потом стала пузыриться и съеживаться, словно под напором огня.

Огонь. Да, я вспомнил этот огонь! Это он выжег мне глаза и сделал меня головешкой, которую испугались даже похоронщики. Я помню, кто я такой! Боже, как же больно!!!

Фиолетовая вспышка разорвала меня на части. Кто-то сбоку, окая, проговорил: «Все, парень, отмучился!» А кто-то сверху хрипло добавил: «Ладно, хватит… Пошли, солдат!»

Я так и не понял этой глупой логики, которую безуспешно штурмовали мои мысли все это время, да она мне, почему-то, стала уже не нужна.

Сердце замолчало и сразу стало спокойно-спокойно. Исчезла сфера, цвета и страх…

Я огляделся — светло-голубой свет вокруг меня. Мне стало легко и хорошо, и я облегченно вздохнул.

Прощай, фиолет!

Эй, кто тут последний в очереди? Я иду!

***

ноябрь 2010 г.

7 июля 2011 года  08:27:17
Юрий Иванов | saturday76@yandex.ru | Ярославль | Россия

---

* * *

Ю.Иванов

Среда не похожа на вторник

Про любовь

..........

Мужики, небойсь, оба женатые, и один, и второй?

:-)

Поэтому не суди женщину, что у неё эти женатые по дням расписаны... :-) Не легко ей всё-таки...

7 июля 2011 года  14:10:40
Свобода |

---

* * *

браво арлекино!

по тебе плачет и болшой театор и малый театр и все театральные школы

сначала ты доводишь женщину до истерики своими высказываниями в её адрес когда же она уходит (о, ты наконецтот добился своей цели!) ты начинаешь её уличать в том, что всё же она не ушла, предполагая, что Любопытство (Сергей Криушин)- это Машка и продолжаешь её долбить... что у неё нет достоинства

когда один из порядочных мужчин ставит тебя на место

на матах

я б тоже самое сделал, но меня опередили

ты делаешь из себя жертву

типа невиновен, аки святой агнец

а

да

"повезло кому-то", кто рядом

11 июля 2011 года  12:19:27
. |

---

Автор неизвестен

* * *
взято из интернета

Я истеричка. Я невыносима.

Я разная, как сто улыбок мима.

Я эгоистка. Я великолепна.

Я от своих лучей, сияя, слепну.

Я меломанка. Я — непостоянна.

Я ветрена. Я буду Ваша рана.

Я вечная эксгибиционистка.

Я обнажаю чувства. Я артистка.

Я королева черного пиара.

Я сплетница. Я Вам совсем не пара.

Я аферистка. Я плету интриги.

Я лишь фрагмент. Я вырвана из книги.

Я Вас люблю. Я Ваша без остатка.

Я девушка «почти без недостатков»…:)))

14 июля 2011 года  13:07:18
Арчибальд Э. Дорсет | эсквайр | можно - Арчи, Archy

---

* * *

Как жаль, что шутки плёхо понимаются %-(

14 июля 2011 года  17:00:35
Арчибальд Э. Дорсет | эсквайр | можно - Арчи, Archy

---

Анар Гаджиев(creiven)

Элизабет Дан
А.Н.

Элизабет выбросилась из окна В тот день был дождь, и умирающая Элизабет видела высокого человека в плаще, стоящего в стене дождя, наблюдая за ней ..Что? скажи?... — допытывался у Элизабет взволнованный врач... Скажи мое дитя... — врач сжал ее холодную умирающую руку .-.. Он уходит... я должна... ска... Элизабет обмякла и уронила головку на грудь врача Доктору показалось что на него кто-то смотрит со стороны сада. Но за сплошной стеной дождя, никого конечно не было.

На могиле Элизабет нашли музыкальную шкатулку с вращающейся балериной. Эту вещь никто не узнал из близких Элизабет. Но все были ошеломлены узнав в механической музыке творение Элизабет, будто душа Элизабет вернулась в этой музыкальной шкатулке неким прощальным подарком.. Как таинственны и странны были эти аккорды доносившиеся будто из-за глухой стены смерти... Где то скрыта тайна, невидимая, как тот человек за стеной дождя. Что происходит? Все вдруг поняли что никогда не знали Элизабет. Не призраком ли была Элизабет и столь же призрачной ее смерть? Как пробуждение дает осознать иллюзорность сна так и смерть Элизабет привела всех к поразительной догадке что Элизабет не было никогда.... А был лишь некий призрак, ставший таковым

в сознании людей, когда этот призрак сымитировал смерть.

Никакой Элизабет никогда не было...

Шкатулка играла музыку которую ее близкие слышали во сне.

Быть может однажды во сне кто-нибудь откроет дверь в комнату, откуда доносится музыка, и Элизабет отвернется от партитуры, и улыбнется нам прежней светлой улыбкой...

2008

22 июля 2011 года  15:39:47
Анар | grafdulin@rambler.ru | Баку | Азербайджан

---

зощенко

* * *
аристократка

рассказ

24 июля 2011 года  16:55:06
САбина | sabina-10@mail.ru | Москва | Росия

---