Рассказы, истории, сказки

   
  1 • 17 / 17  

Осташевский Александр Арсеньевич

!. Любовь и виртуалная маска. 2. Малыш.

Осташевский А. А.
Любовь и виртуальная маска.

рассказ

Владимир Михайлович, в отличие от большинства других мужчин, почти двадцать пять лет работал учителем и жил на окраине города, одинокий, на нищенскую зарплату, а чтобы как-то сводить концы с концами, работал за двоих в школе, которая тоже находилась на окраине города. Устав от бессонных ночей, он устроился на третью работу: по ночам охранял книжный магазин, где готовился к урокам и проверял тетради. Поэтому за два года он скопил немного денег на лечение своего застарелого простатита в медицинском учреждении высокого класса с красивым названием “Clinic For Favorites” («Клиника для любимых, или избранных»).

Здесь, в мягком неоновом свете, учитель как всегда почувствовал, что не вписывается в окружающую обстановку: неуютно ему было в присутствии двух милых девушек, сидящих за регистраторской перегородкой. Учитель стыдился своего старого костюма, длинной, сухой и сутулой фигуры, лица с отвисшими щеками, большим носом и небритой щетиной. Одна из девушек поздоровалась, представила себя и записала его данные, а другая, похожая на бледное улыбающееся солнце в белом халате, встала и подвела его к витрине с новыми лекарствами, где он увидел нечто необычное….

На полке среди солидных и красивых пузырьков дорогих лекарств лежал ряд почти прозрачных овально серых предметов, а над ними высилось вырезанное из фанеры лицо лилейно улыбающегося врача, говорящего: «Подберите мне образ того характера, который милее вашей душе!». Эти образы, или маски, назывались виртуальными, и Владимир Михайлович разглядел на каждой черную кнопочку, которая, очевидно, запускала характер врача в виртуальный режим. Рядом зазвучал мелодичный голос той же девушки в белом халате:

— Наша клиника придает большое значение психологическому состоянию пациента, которое существенно влияет на процесс лечения. Пациент сам выбирает тот склад характера врача, который подходит ему больше других, и тем самым обеспечивает себе наилучший психологический настрой на весь курс лечения.

— Здорово!-восхищенно произнес учитель.-Значит, теперь и душу человеческую шьют под заказ!... -и стал рассматривать таблички под масками.
«Строгий, вежливый тип профессионала-549 руб. в неделю.
Классический тип интеллигентного доктора-299 руб. в неделю»…

Из них самой дешевой была маска «Человеколюбивый тип», каждая неделя ее использования обходилась всего в 199 рублей. Учитель купил эту маску, потом заплатил за предварительное обследование и, наконец, предстал перед своим врачом.

Приземистый, коренастый, с чуть заметным пушком светлых волос на голове врач улыбался так доброжелательно мило, проявил такой живой интерес к Владимиру Михайловичу, что тот засомневался: а не зря ли купил для него маску человеколюбия. Доктора тоже звали Владимиром, но Николаевичем, и у него буквально все кипело в руках. Быстро проведя обследование, он нашел у Владимира Михайловича две болезни простаты и сказал, что лечение, вместе со скидками, стоит 42 тысячи. Учитель долго молчал, а потом в растерянности предложил врачу купленную виртуальную маску человеколюбия. Тот натянул ее на голову, как прозрачный чулок, но ни в чем не изменился и сказал, что можно платить в рассрочку.

Владимиру Михайловичу удалось взять в банке деньги, и теперь он ездил к Владимиру Николаевичу каждую неделю, отдавая за встречу и лекарства 4-5 тысяч. Врач первый жал ему руку, расплываясь в улыбке, беседовал с ним по душам, вникая во все его проблемы, связанные с болезнью, так что ходить на лечении стало для Владимира Михайловича чем-то вроде праздника души, хотя купленной человечности врача он не верил.

Шло время, уже третий месяц продолжались их встречи, и одинокий, задавленный школой учитель не заметил, как полюбил своего дорогого во всех отношениях доктора, который всегда величал его по имени-отчеству и ни разу не назвал по фамилии, даже перед своими сотрудниками.

Но вот подошел к концу оплаченный срок лечения и человеколюбия, а их встречи продолжались на том же уровне, хотя срок действия маски тоже истек. «Значит, мы стали друзьями, настоящими друзьями, раз он лечит меня бесплатно и по-прежнему добр ко мне…»-размышлял учитель в своих ночных дежурствах и тихо плакал от счастья.

Однажды его тезка, как обычно ласково и уважительно пожав ему руку, расспросил о состоянии здоровья и сказал, что курс лечения закончен.
— Но у меня все еще болит («…душа»,— хотел сказать учитель)… при мочеиспускании….
— Все сроки вышли, Владимир Михайлович,-твердо ответил врач, улыбнулся и добавил,-но мы вам за счет заведения как дисциплинированному пациенту проведем еще курс лечения лазером, а потом покупайте в аптеках средства от простатита.
— Но я же… («…люблю вас!»-хотел сказать Владимир Михайлович)…спасибо….-сказал он.
И долго молчал, опустив голову, как виноватый школьник, а потом тихо сказал:
— Владимир Николаевич… мне очень хочется дружить с вами… вместе проводить время… общаться… не только на медицинские темы, но и в душевном разговоре… чтобы я в чем-то помог вам, а вы-мне…. Я ведь очень одинок… у меня никого нет.
Владимир Николаевич заинтересованно, но с затаенным презрением посмотрел на старого учителя:
— То есть вы хотите долечиваться по полной программе бесплатно или по приемлемой для вас плате?
— Нет, не о лечении я говорю, как вы не понимаете, а о простой, человеческой дружбе…. Я не попрошайка и не гомосек, я просто за все наши встречи успел по-человечески полюбить вас, ваши манеры, ум, обхождение, характер, вот и хочу быть к вам поближе…. Я душу вашу полюбил, Владимир Николаевич!...
Подцепив на шее пальцами обеих рук «чулок» виртуальной маски, врач с большим трудом стащил ее с головы. Лицо его медленно прояснялось, он вышел из-за стола, подошел к своему бывшему пациенту, наклонился и долго смотрел ему в глаза, будто хотел понять, проверить что-то в душе Владимира Михайловича. Наконец, убедился и опустил руки, голову, грустно смотря в сторону:
— Дорогой мой Владимир Михайлович…. Близким другом я быть вам не смогу, как бы я этого ни хотел. В первую очередь, вам необходимо закончить лечение… а для этого потребуется еще не меньше тридцати тысяч на лекарства и процедуры… и я, как настоящий друг, должен вам помочь материально… а я этого сделать не смогу. И еще…. Я не играл перед вами, а старался раскрыть в себе самое лучшее, чтобы больше расположить вас к себе и к своему лечению, так что виртуальную маску я надел только для вашего спокойствия. Но я вовсе не предполагал, что вы вдруг полюбите меня как человека и будете страдать. Простите мне мой профессиональный грех, дорогой Владимир Михайлович!...
— Вы извиняетесь за то, что оказались не только врачом, но и человеком?
Владимир Николаевич беспомощно пожал плечами. Владимир Михайлович извинился, поблагодарил, попрощался и пошел домой, в свою одинокую комнату.

Кое-как он выкарабкался из автобуса и увидел вдали, в зареве заката, золотом пылающий купол церкви. Сокрушенное сердце устремилось к нему, и учитель двинулся за своим сердцем, опустив голову в неизбывной тоске. А храм будто и сам шел к нему навстречу: вырастал перед ним по мере его приближения, желая помочь ему, защитить его, принять в себя. Вместе с храмом поднималась и голова Владимира Михайловича, росла смутная надежда в его груди. Наконец, храм предстал перед учителем во всем своем величии и силе, вознося к багрово сияющему небу золотой Крест Христа Спасителя. А старый учитель все шел и шел к нему, пока не поднялся к его древним дверям, раскрытым для объятия.

В теплом, затаенном свете колеблющихся огоньков свечей перед иконами, продолжающих возносить трепетные молитвы стоявших здесь людей, Владимир Михайлович смотрел в глаза Иисусу Христу и видел в них сострадание, нежность, и понимание, и любовь: он был дорог Христу намного больше, чем ему был дорог Владимир Николаевич. Совсем близко зазвучал тихий, проникновенный голос священника:
«Воззовет ко Мне, и услышу его: с ним есмь в скорби, изму его, и прославлю его, долготою дней исполню его, и явлю ему спасение Мое».

Малыш
(Из цикла рассказов «Все это было бы смешно…». Ч.1. В начале жизненного пути.)

Упиться вдруг неведомым, родным…
А. Фет

«Оби-и-дели-и, меня оби-и-дели!»-кричал Малыш и несся по коридору, куда-то вглубь, в темноту, сшибая все на своем пути. Квартира постепенно поглощала его крик, самого Малыша, и теперь только где-то вдалеке было слабо слышно: «Меня оби-и-дели!... ».

— Ты зачем телефон сломал-он теперь на полу валяется, весь разбитый? А?! -мама, как огромная статуя с горящими глазами, внезапно возникла перед ним в полутьме маленькой, тесной комнаты.-Кто будет чинить, ты? Как я теперь по нему разговаривать буду, а?!

Малыш увидел в ее правой руке извивающуюся змею папиного ремня.
— Не надо, мамочка, не надо, я больше не буду!-Малыш заверещал, как котенок, захлебнулся слезами.-Не надо, не надо, не бей меня, мамочка, я больше не буду!!
— Каждый день что-нибудь ломаешь, игрушки раскидываешь, каждый день истерика-сколько это можно?!

Змея все больше извивалась, приближалась и, наконец, больно стегнула его по попке и по ногам, обвилась вокруг них и укусила.

Малыш громко заревел и почему-то уставился на клетку с синичкой, которую недавно подарил ему папа на день рождения. Птичка нервничала, посвистывала, часто прыгала с жердочки на пол клетки и обратно, и Малыш впервые всей душой почувствовал, что птичке очень плохо в этой серой, тесной клетке. Он оглянулся и сквозь ручьями бегущие слезы вдруг увидел вокруг себя не стены, а решетку, как в клетке у птички. Стены, потолок-везде была та же серая, некрасивая решетка, она надвигалась на Малыша со всех сторон, и почему-то никого вокруг не было.
— Мама, мамочка, выпусти, выпусти меня из этой клетки, мамочка!

Он чувствовал, как перед ним задыхается синичка, как она мечется, бьется о стальную решетку. И ей очень больно, ее слабому красивому тельцу не пробиться сквозь железные прутья. Нет, это он сам бьется, это он сам задыхается в этой клетке, это ему тяжело и больно.

Малыш собрал все силы, вскарабкался на стул и открыл дверцу клетки. Синичка вылетела и стала весело летать по комнате, посвистывая. А Малыш сел на пол и отчаянно разревелся, но ему стало легче, а решетка пропала.

Вдруг кто-то схватил его за руку и сильно дернул вверх, поставил на ноги: перед ним опять стояла мама-статуя. Все вокруг Малыша тоже вытянулось, как будто тоже встало на ноги.
— Зачем ты это сделал? А кто будет синицу ловить: тебе ведь папа ее на день рождения подарил: сам просил?
— Мама, мамочка, ну выпусти ее совсем, открой окно, выпусти ее на улицу!
Мама опять дернула его за руку:
— Да ты что, с ума сошел, ведь за нее деньги заплачены, и за клетку тоже! Ты канючил, просил синичку тебе купить, а теперь не надо-выбрасывай?
— Мамочка, ей плохо в клетке, выпусти ее!
— Я вот тебе сейчас дам «плохо», избаловался совсем!-тяжелая рука мамы ударила по больной попке.
— Будешь сидеть дома, и никакого телевизора!
Малыш опустил голову, а мама закрыла дверь и стала ловить птицу тряпкой.

До вечера Малыш ходил по дому, не зная, чем заняться. Все валилось из рук, и везде ему мерещилась то тяжелая мамина рука, то извивающаяся змея ремня. В другой комнате, победней, жила бабуля, но заходил он туда редко, потому что с бабулей жил ее муж, учитель-Чужой дядя. Он на Малыша совсем не смотрел, и Малыш перестал интересоваться этим старым дядей.

Вечером пришли гости, папа «врубил» музыку, и все стали топтаться, сгибаться, извиваясь по-змеиному. Сначала Малышу было весело смотреть на них, танцевать самому, подражая им, но тяжелый рок «бил» по голове и в грудь, а это вынести было трудно. Малыш посмотрел на синичку в клетке: она нахохлилась, вздрагивая от каждого «удара».

Громче, тяжелее «бил» рок-дружнее топтались и сгибались взрослые, исступленно делая непристойные движения, а Малыш вдруг увидел, как потолок с висячей люстрой тоже стал дергаться с ними в такт. Кто-то дико завизжал, выплескивая наружу свои чувства, и вдруг стены с висящими картинками, столик с выпивкой и закусками, сами взрослые как-то изломились, разорвались. Подчиняясь тяжелому, бездушному металлическому ритму, их части в адском танце стали мешаться друг с другом. Малыш увидел, что полстолика танцует на двух тоненьких женских ножках, кресло приросло к потолку и бьет в такт людей по головам, а папа ниже пояса одет в мамину юбку, и ноги у него тоже мамины, в узких туфлях белого цвета, которые мама всегда надевала при гостях.

В глазах у Малыша потемнело, и он оглянулся на синичку: она лежала на спинке, ее лапки дергались. Но Малыш уже не в силах был ей помочь: «удары тяжелого металла» повалили его на пол, выбивая остатки мыслей и чувств. Из последних сил он рванулся к двери, но на ней оказалась решетка.
«Выпустите, вы-ыпустите меня из клее-етки-и!»-закричал Малыш и забился о прутья.

Но никто не слышал, не понимал его: сзади все вертелось, стонало, визжало и грохотало. Недолго рвался Малыш: вместе со слезами он уже выплакал и все силы, он уже только задыхался и хрипел. Наконец, кто-то вышел в туалет, и Малыш прополз за ним в приоткрытую дверь.

Здесь, в коридоре, как-то сразу стало тихо и темно. Отголоски дикой музыки разбегались по более темным углам, и Малыш вдруг услышал дивную мелодию. Ее пела скрипка под чуть слышный аккомпанемент оркестра.

И так она взяла за душу, эта скрипка: она плакала слезами Малыша и омывала его душу этими слезами. Все, все поняла она в Малыше, все его обиды и страдания, и жалела, ласкала его, звала в иной мир, в иную жизнь, где он будет свободен, где его поймут и полюбят, оценят каждое его чувство, каждое его слово.

Малыш встал и, как зачарованный, медленно пошел к комнате, откуда звучала эта дивная, но такая близкая и родная музыка. Ее волны мягко стелились перед ним, но вот они поднялись, взяли Малыша за руки и повели за собой.

Протянув руки вперед, Малыш подошел к комнате бабули и увидел через полуоткрытую дверь на экране телевизора танцующих девушку и юношу в белых одеждах.

Он сразу понял их: это было то настоящее, чего так долго жаждал Малыш все свои малые, но долгие годы жизни: юноша и девушка любили другдруга, стремились друг к другу. Малыш очень захотел подойти к ним, это скрипка вела его, подойти и сказать: «Любите меня тоже, ведь скрипка меня любит, а мне так тяжело без любви!». Но из-за двери вдруг появился Чужой дядя с книгой в руке и закрыл перед Малышом дверь.

А скрипка все пела и звала, а Зигфрид и Одетта все танцевали и любили друг друга. И Малыш расплакался, да так горько, с таким отчаянием, что упал на пол. Но недвижима осталась дверь комнаты, и кончилась чарующая мелодия скрипки. А Малыш все лежал и лежал на полу, в бессильном отчаянии закрыв голову руками, лежал около двери той комнаты, где впервые услышал и увидел любовь. Густые тени из углов обступали его, нависали над ним, опускались на него. Тяжело, как маленький старичок, он медленно встал и пошел в свою комнату.

Гости уже разошлись, мама убирала посуду, а папа разложил на журнальном столике толстые пачки денежных купюр и пересчитывал их на калькуляторе. Вид его был совершенно трезв и чрезвычайно серьезен: казалось, не было на свете для него более важного дела, чем это занятие.

Все было как обычно: Малыша простили, и он смотрел телевизор, синичка резвилась в клетке, а комната была по-прежнему тесной и сумрачной, чему способствовала и темно-коричневая обивка большого дивана и высоких кресел.

Но никто не замечал новый взгляд Малыша, новое биение его сердца: везде теперь он слышал чарующую мелодию скрипки: в интонациях разговоров, музыки, даже в скрипе кресла, но особенно в себе-и чувствовал себя увереннее, свободнее. Ее голос теперь всегда был с ним, он любил и понимал Малыша, давал ему радость и надежду, звал за собой.

Но не знал Малыш, что этот голос и проклял его навсегда. Долгие годы, до самой смерти, будет он стремиться за этим голосом в «незнакомый, но родной» мир любви, будет страдать и отчаиваться, наконец, разочаруется во всем, но так и не найдет этот мир на земле.

2006-2008гг. Первый рассказ о невозможности быть человеку истинно счастливым в денежно зависимом мире людей. Второй рассказ о пробуждении в ребенке человека духовного, обрекающем его на трагические поиски счастья.

1 февраля 2009 года  00:03:46
ОСТАШЕВСКИЙ Александр | olen7769@yandex.ru | Казань | Россия

* * *

Окружающий тебя МИР находится внутри тебя. Помни, нанося удары окружающим, ты прежде всего наносишь удар себе и твоим близким.

1 февраля 2009 года  07:48:26
. |

Михаил Берсенев

Вши и развилка судеб

Артем Задорнов непрерывно чесал голову вдоль и поперек, против направления роста волос и следуя ему. Простоватое лицо, по-детски любопытные глаза, что глядели на окружающий мир с неприкрытым интересом. Но сейчас задоринка в его взгляде исчезла: все внимание сосредоточилось на коже головы, которая непрерывно зудела и ее хотелось чесать, чесать и еще раз чесать, впиваясь ногтями в череп. А череп этот, пусть несколько неправильной и не очень привлекательной формы, почти постоянно кусали. Те самые микроскопические "гаденыши", именем которых иногда называют малозначительных и паразитирующих людей. Вши.

Артем Задорнов с неделю назад вернулся из пионерского лагеря, куда родители отправили его оздоровиться, так сказать. Он и "оздоровился" — привез домой кучу вшей на голове. Родители мальчика являлись типичными представителями советской интеллигенции. Отец — профессор университета, мать — музыкальный педагог. Они с детства приучали сына к чистоплотности во всем. Душ с утра и вечером, свежая рубаха, стираные носки и т.д. Они внушали ему, что он должен быть похож всегда на первый белый-белый снег в отдаленном лесу. Пушистый, как маленький зайчонок. И если отпрыск позволял себе в спешке выйти на улицу и показаться перед людьми в неопрятной одежде или неочищенными зубами, лохматыми волосами, родители стыдили его. Пусть не сильно, но употребляли при этом малознакомые интеллигентные слова из своего богатого словарного запаса. Все это обижало мальчика, задевало его самолюбие. Чтобы избежать этих выговоров, он старался во всем следовать указаниям предков. А те в свою очередь даже ввели систему материального поощрения за точное выполнение маминых и папиных наказов.

А тут такое дело — вши! Артем нарушил в лагере запрет родителей меняться с другими детьми предметами одежды. И от этого испытывал чувство вины. Да, их не было рядом. Но обидное высказывание одного мальчика о том, что Задорнов, дескать, "жадина и дружить с ним не надо", сломило сопротивление родительских указаний. Дело в том, что Артем носил очень необычную кепку — бейсболу, которую привез из поездки в капстрану его дядя. На ней были изображены перекрещенные кости и череп человека с надписью на английском языке "Я — пират!". И такую вещь, такой символ пиратства, очень многие мальчишки и даже девчонки хотели примерить, а если повезет, то и поносить. Когда владелец необычного головного прибора отказался давать примерить бейсболку, почти все перестали с ним здороваться и он, было, прослыл самым зажимистым пареньком. Моральная изоляция от сверстников тягостно легла на хрупкие плечи Артема, и вскоре он согласился поменяться с первым пацаном головными уборами на короткое время. Потом последовали другие мальчики, потом и девочки и т.д. Таким образом, хозяина пиратской кепки приняли в "свой круг" сверстники, но и наградили его ( и не только его) этими зловредными насекомыми, что издевались теперь над черепом пионера.

— А это заразно? Могут эти вши как-нибудь на меня перепрыгнуть? — Кирилл Нитулин беспокойством глядел на приятеля.
— Не надевай мою кепку — и ничего такого не будет! — пробурчал в ответ Артем Задорнов старшему товарищу. Его друг- двенадцатилетний Кирилл Нитулин, жил в том же доме и даже в том же подъезде, что и сын профессора и учительницы музыки Артем. Ребята знали друг друга с детства. Вместе играли карапузами во дворе, вместе ходили в один детский сад и школу.
— Я слышал, что вши могут скакать, как кузнечики на поляне! — озабоченно морщился старший мальчик. — Вот какая-нибудь из них сейчас решит попрыгать, скакнет с твоей башки на мою и хвать меня за череп! А я с тобой тут сижу. Рискую! И тогда я, так же как и ты, буду своими черным когтями себе в череп впиваться, чтобы этих насекомых вычесать!
— Боишься?
— Не! Я же твой друг! Мы все всегда вместе! Я тебя всегда защищаю. Ты малец нежный, за тобой пацанский присмотр нужен! Вот даже ты со вшами, а я с тобой! Вот такие мы друзья!
— Эх, Кирюха! Скачут блохи, но не вши! Говорят ведь так: "Что ты скачешь, как блохи по перевалам"! И не называй меня "нежным"! Надоело!
— Ага! А еще говорят: "Что ты скачешь, как вошь на сковородке!".- Ты, кстати, не знаешь, чем блоха от вши отличается? — лицо Нитулина отражало мучительную работу мысли.
Артем вновь принялся усиленно чесать ногтями кожу головы, приговаривая: "Отвалите, кровососы! Господи! Когда же это кончится!". Только спустя пару минут разносчик паразитов смог ответить:
— Ты бы лучше, Кирюха, придумал, как этих гадов с моей головы выселить! Я глядел в библиотеке у родителей. Ничего про вшей не нашел. Может, у тебя есть?

Кирилл прищурил глаза. Вспоминал. Широкое лицо, хитрый взгляд, массивные скулы, по которым бегали желваки, выдавали в нем отпетого хулигана. Таким он и был в душе.
В школе. Но тогда его хулиганство только набирало обороты. С взрослыми пока он был вежлив, учтив. Поэтому родители Задорнова не препятствовали на этот момент дружбе сына с Кириллом. Но уже сейчас Нитулин начинал бедокурить не на шутку: подкладывал здоровые строительные кнопки под попы одноклассникам, любил бить лампы в подъездах, кидаться в прохожих всякими вещами с высоких балконов многоэтажек. Особенно пацан обожал что-нибудь поджечь и наблюдать, как языки пламени сначала облизывают, а потом начинают пожирать различные предметы и объекты. Будучи в пионерском лагере, он запалил старый сарай для хранения лопат, граблей и прочего садового инвентаря и с удовольствием следил как тает под пламенем постройка. Тогда все свалили на местных деревенских пацанов, которые, как принято, частенько враждовали с жителями лагеря. Потом Кирилл ночью сделал "велосипед" одному своему заклятому врагу по отряду. Когда все в палате утихомирились, когда тишина легла мягким ковром на койки ребят, Нитулин прокрался к противнику, вставил заранее нарезанные скрученные полоски из газеты между пальцами ног жертвы и, пока тот находился в царстве Морфея, поджег их. Несчастный вскоре стал дико орать, крутить ногами в воздухе, как будто бешено крутил педали велосипеда. Огненные круги от быстрого вращения потрясли красотой всех проснувшихся ребят, в то время как бумага горела между пальцами паренька. Все очень смеялись, а больше всех сам Нитулин. За эту выходку Кирилла немедленно отчислили из лагеря, но он не переживал. Необходимость соблюдения распорядка дня, питания по часам, линейки, смотры конкурсной самодеятельности и непременная зарядка с утра его сильно напрягали. Душа хулигана требовала свободы действий и самовыражения.
— У меня есть толстая — претолстая книжка обо всех детских болезнях. Правда, старая — старая. Но, зато, подробная. Там наверняка есть что-то по скачущим блохам и вшам. В ней такие, простые рецепты! — Кирилл почесал нос.
— Скачут блохи! Блохи! Притащи книжку сюда, пожалуйста, Кирюха! Узнаем, как от них незаметно избавиться.
— А чего ты писаешься родителям-то признаться? Соври чего-нибудь. На лагерь свали. Они тебя подлечат! Налысо постригись! Станешь крутым пацаном!
— Без разрешения мамы и папы — не могу! — отрезал младший. И не вру я родителям!
Артем, сказав это, тут же принялся усиленно массировать ногтями кожу головы снова. Гость глядел на этот процесс и улыбался с ехидцей, но незаметно. Артем увидел, что приятель и не торопиться действовать и обиженно поканючил:
— Ну! Где обещанная книжка-то?
— У меня дома,— невозмутимо ответил хулиган.
— Так тащи ее скорее! Пожалуйста!
— Вот все же ты маменькин сынок, Темка! Ой! Таким трудно по нашей жизни! Боюсь, раздавят тебя когда-нибудь без моего присмотра! Нужно быть крутым пацаном! Тогда заживешь! Ладно, учись у меня! — Нитулин нехотя покинул квартиру младшего по возрасту товарища.

Оба приятеля стояли перед прилавком хозяйственного магазина с серьезными лицами. Задорнов вновь почесывал голову, а Кирилл покупал керосин в пластмассовой бутылке.
— А зачем вам керосин? — строго посмотрела на малолетних покупателей продавщица с густыми рыжими волосами.
— А? А! Мы ремонт в квартире делаем. Отец сказал, что керосин нужен для того, чтобы куда-то его добавлять. В эту, как ее... Смесь! Он сейчас подоконники красит. Измазан, как маляр. Нас послал за керосином. Вот так,— без тени смущения соврал старший паренек.
— Ну, ладно! Какие нынче дети хозяйственные! Помощники настоящие! Успехов вам в ремонте! — с одобрительной улыбкой сотрудница отдела хозтоваров отдала покупку маленьким клиентам.
— Слышишь, Артем! — с ехидцей улыбнулся Нитулин. — Нам тетенька пожелала успехов в ремонте твоей головы!
— Какой такой головы? — удивилась рыжая.
Но ребята уже спешно покидали магазин с купленным нефтепродуктом, причем Задорнов умудрялся почти бежать и при этом обеими руками массировать череп.
Весь это разговор слушал мужчина средних лет, что стоял в очереди позади ребят.
— Вот как спешат отцовское распоряжение выполнить! — похвалил он двух сорванцов.
— Эх! Жаль, что у меня только две дочки! — согласилась продавщица. — Вам что, мужчина?

Артем Задорнов под хохот приятеля опасливо взглянул в зеркало. Как охарактеризовал его вид продвинутый дружбан Кирилл, Задорнов стал похож на токсикомана, недотянувшего пакет с клеем "Момент" до носа. Действительно, полиэтиленовый кулек аккуратной шапочкой лежал на макушке завшивевшего паренька, достигая только бровей. "Хорошо, что родители на работе!" — думал младший, ибо стойкий запах керосина пронизывал уже воздух во всей квартире. Да и время близилось только к двум часам дня, так что скорого прихода предков ожидать не приходилось. Капельки огнеопасной жидкости стекали по лбу и попадали на брови несчастного.
— Тебе как? Кайфово? — с интересом вопросил приятеля Кирилл.
— С чего это мне должно быть кайфово? — поморщился Артем. — Щипит — это да! Противно — да! Воняет так, что нос заложило — это да! А вот кайфа нет никакого!
— Ты что, не знаешь разве, что если натянуть на голову пакет, а внутри капнуть, скажем, клея "Момент" или бензина, то можно запросто кайф словить? Эх ты — темнота! Одно слово — вшивый мальчик! — с чувством превосходства Нитулин поглядел поверх головы приятеля.
Артем хотел было огрызнуться и тоже обозвать собеседника "вшивым", но не стал, так как на данный момент именно он являлся носителем заразы.
— Да знаю! — только и ответил он. — Только глупости все это.
— Слушай! А у тебя клей "Момент" есть? — вдруг оживился Кирилл.
— Ну, есть. В тумбочке для отцовского инструмента, в коридоре.
— А давай ты будешь с керосином в пакете на голове сидеть, а я в таком же, но с клеем! Из солидарности с тобой, как говорят. Красивое слово давеча услыхал — солидарность. Это про нас с тобой. Да и попробовать хочется.
— Ту что?! Что родители скажут?! — Задорнов аккуратно попробовал почесать кожу головы сквозь полиэтиленовый пакет на волосах.
— Да ничего они не узнают! Или ты опять трусишь, что мама с папой прознают и заругают? Ну, ты и бояка!
— Да не боюсь я! — задетый за "живое" Артем стукнул кулачком по подлокотнику кресла.
— Ты хочешь — ты и делай! А я не хочу! От этого, знаешь, дурачком на всю жизнь заделаться можно! На всю голову! А она у меня и так вшивая! А вшивый дурак — это уже совсем перебор!
Нитулин повторил словосочетание "вшивый дурак" и после коротких раздумий согласился с другом.
— Да! Согласен! Вшивый дурак — это уж слишком! А я — попробую! Я же старше тебя, и к тому же н6е вшивый! — обрадовался своему почти взрослому умозаключению хулиган.
Задорнов лишь пожал плечами.

Оба пацана сидели с пакетами на головах, только один из них, старший по возрасту Нитулин, натянул полиэтилен по самые плечи. У Артема пакет играл роль шапочки, края которой доходят до бровей. Если Задорнов пытался таким образом избавиться от позорного, по его скромному мнению, заболевания, как детский педикулез, то другой сделал себе почти безвоздушное пространство с добавлением клея "Момент". Из книги, что принес сосед, заболевший узнал, что вши выводятся народным средством, и, достаточно радикальным: путем втирания в кожу головы керосина. Кирилл же желал новых впечатлений, мечтал поскорее почувствовать себя взрослым, лихим пацаном. Впоследствии сие стремление сыграло с ним злую шутку. Но пока он вдыхал пары клея и периодически выглядывал наружу, чтобы глотнуть свежего воздуха. Тело ребенка реагировало на проводимую интоксикацию странно и по-новому: ощущение невесомости росло, калейдоскоп причудливых картинок с неким матовым налетом мелькал перед сознанием. Слегка подташнивало. Паренек вспомнил своего безобидного кота по кличке Кузя, который перед замутненными глазами начинающего токсикомана стал превращаться в крупного зверя. Во льва, агрессивно клацающими отточенными и мощными клыками. Нитулин испугался этого перевоплощения и выдохнул в пакет:

— Кузя! Я же тебя люблю! Прости, что пытался поджечь тебе хвост! Ты что, меня не узнаешь?! Не трогай меня, пожалуйста! Я тебе дома колбасы вареной отрежу, какой хошь кусок!
Лев пытливо поглядел в глаза человеку и каким-то чудесным образом вновь трансформировался в безобидного кота Кузю, который привычно свернулся кольцом и заснул.

После льва Нитулин вдруг узрел родного младшего брата Алешку, которого частенько поколачивал и отнимал игрушки, в купе с небольшой денежкой, коей снабжали мальца родители. Причем и сам Кирилл не оставался без карманных средств, но те суммы, что выделяли предки, казались ему уже совсем недостаточными. И вот теперь братишка- малец, так же как и Кузя, перед мысленным взором хулигана стал резко наливаться силой и превратился в зеленого, невероятно мощного Халка из одноименного фильма. Причем вместо трусов на нем были надеты огромные подгузники. Алешка — Халк горой надвинулся на старшего братца и тот вновь вымолил о пощаде, выдыхая в пакет:

— Не бей меня, Халк! Я же твой старший братик! Бра-а-а-ти-шка! Я больше не буду таскать тебя за уши! И верну тебе твои три рубля семьдесят копеек! Прости меня! Я же твой бра-а-а-тик!
— Обидишь меня или Кузю еще раз — прихлопну! И не гляди, что мне пять годиков всего, а у Кузи клык сломан! Раздавим тебя с ним на пару, как вошь на голове у твово дружбана Артемки! Понял?!
— Да понял я! Понял! — жалобно запищал Нитулин видению.
Дальше из-под стоп великана Алешки — Халка стали выбивать языки пламени, облизывая гигантские ноги, отчего тот стал кричать и топтаться на месте. " А вот так-то лучше!" — с ехидцей подумал Кирилл, глядя на мучения галлюцинации. "Все бояться огня! Все! Все без исключения!". Далее перед воспаленным взором паренька возникли перистые облака, меж которых, странно чирикая, полетели пятикрылые птицы дивной красоты.

— Эй! Эй! Ты совсем, что ль, там закайфовался! — Кирилл очнулся и увидел Артемку, который сорвал пакет с головы приятеля и теперь пытался привести того в чувство. Малолетний токсикоман тряхнул волосами и убежденно заявил невпопад:
— Все бояться огня! Все!
— Какого огня, Кирюха? Ты о чем?
— О пламени.
— Нда-с! Слушай, а у меня кажись, вши-то не перевелись на башке-то! Чешется голова чертовски! Кусают еще сильнее, по- моему! Видимо, мстят за то, что я их керосином вместо кровушки своей угостил! — взъерошенный Задорнов массировал кожу головы на сей раз костяшками пальцев. — Керосин не помог! Зато воняет теперь на весь дом!
— Не помог? Не помог! — ошарашено повторил старший по возрасту пацан. — Точно не помог?
— Говорю тебе — точно! Я теперь не просто вшивый, но и вонючий к тому же! Весь пропитался керосином! Спичку поднеси и факел получиться! — неосторожно выпалил младший. — Что мне делать-то, Кирюха? Родители не поймут всю эту вшивую историю. Заругают!
— А? А? А-а-а! Я тебе помогу! Я помогу! — запричитал Нитулин. — Я!
— Как?
— Садись в кресло, малец! Садись! Я их выведу! Я их прогоню! Прогоню вшей! И керосин еще давай! И пакет! Я их прогоню!
— Да не помогает же это все!
— Один раз — мало! За один раз их не проймешь! Садись друг! Садись!
Артемка плюхнулся в кресло, поставил на столик остатки керосина в бутылке и положил рядом новый пакет.
— Втирай! — попросил он старшего. — Попробуем еще! Сильно втирай!
Нитулин зашел позади кресла, принял из рук потенциальной жертвы нефтепродукт, взбрызнул им на волосы Артему и стал втирать. Плотно зажмурив глаза, подопытный терпел. Кирилл отложил керосин в сторону и со словами "Все бояться огня! Все! И вши тоже!" достал из карманчика зажигалку и прокрутил колесико. Кремень выдал искру, клинок пламени прорезал воздух и одурманенный парами клея в смеси с керосином малолетний токсикоман поднес огонь к волосам несчастного Артема Задорнова. Взъерошенные локоны, пропитанные горючей жидкость, вспыхнули моментально. В зрачках Нитулина отразился получившийся настоящий факел из головы инфицированного вшами приятеля, у которого вспыхнули разом и прическа, и ресницы, и даже брови.
Дикий крик сотряс многоэтажный дом.
— Все бояться огня! Все! Даже вши! — как заведенный повторял поджигатель, пока бедолага Артем мчался в ванну с горящей головой.

Прошло семнадцать лет. Артем Задорнов в составе пожарного экипажа мчался по вызову в знакомый до боли дом. Свой дом. Свой подъезд. Он отлично знал и отлично помнил номер этой квартиры. И сейчас эта квартира горит. Кирилл Нитулин, скорее всего, внутри. Наверняка опять заснул пьяный с сигаретой. Кирилл не так давно вернулся из мест заключения, где отбыл наказание в семь лет за грабеж. До этого был еще короткий срок по "малолетке" за угон автомобиля. После той истории со вшами и керосином Кирилла Нитулина поставили на учет в детскую комнату милиции. Дружба ребят разорвалась навсегда. А Артем Задорнов после того, как его голова стараниями токсикомана превратилась в факел, решил точно, кем станет, когда вырастит. Он испытал ужас человека перед огнем прямо на собственной коже, и избавлять людей от этого ужаса и стало его призванием.
Утренний рассвет светлым ковром ложился на город. На небольших лужицах первые лучики солнца играли свой сверкающий танец. Весна. После зимней спячки природа начинает дышать свежестью и жизнью. А в доме Артема и его семьи в этот момент погибает, а возможно, что уже погиб друг его детства — непутевый пацан, а нынче горемычный мужик,— Нитулин Кирилл.

Ранее утро. Это хорошо для машин экстренных служб, ибо дороги пока еще относительно свободны. Экипаж Задорнова считался лучшим пожарным подразделением не только города и области, но и на губернском уровне. Артем и его команда частенько представляли Россию и на всероссийских слетах и показательных выступлениях огнеборцев, и за рубежом, как дальнем, так и ближнем. Его экипаж спас немало жизней. Дома Артема ждали после каждой опасной смены любящая жена и дочка. Ждали с радостью, как героя и просто надежного человека. Инициативная группа жителей города выдвинула его кандидатуру на пост депутата Городской Думы. Но на данный момент Задорнов нес обычную вахту и спешил со своими людьми на помощь тем, кто столкнулся лицом к лицу с пожаром. К Кириллу Нитулину он тоже успел: экипаж прибыл на место спустя семь минут после получения сигнала о пожаре. Еще через восемь минут Артем и его коллеги взрезали поношенную железную дверь автогеном. Задорнов, как командир подразделения, первым ворвался в квартиру бывшего друга. Дымовая завеса, языки пламени ползли по стенам, портьерам, утлой мебели. Но Артем успел и вынес на лестничную клетку на руках друга детства, что находился уже в бессознательном состоянии. Двое других пожарных спасли маму Кирилла. Скорая уже ждала у подъезда. Жена и дочка Артема Задорнова с опаской, но и восхищением, следили из окон за слаженной и эффективной работой пожарного подразделения.

Артем шел по больничному коридору. В обоих руках, как ведра на коромысле, тащил увесистые пакеты с минеральной водой, соками, фруктами. Супруга даже испекла для непутевого погорельца пирожки с разными начинками. В специальной пластмассовой форме для переноски горячих блюд еще дымилось домашнее жаркое с зеленым горошком. В баночке — домашний салат. Задорнов нес другу детства ароматы домашнего очага и уюта. Посетитель шагнул в палату, сразу узнал человека, к которому шел. Нитулин лежал частично перебинтованный и глядел безучастно в потолок. В емкости капельницы у кровати равномерно булькали пузырьки.
— Здравствуй, Кирилл! — просто поприветствовал погорельца его спаситель. — Я к тебе.
По-хозяйски гость стал выкладывать на тумбочку гостинцы и пакеты с соком и водой. Больной глядел на гостинцы, молчал, но вскоре поморщился:
— Лучше бы водки притаранил!
— Мало тебе? — с укоризной качнул головой друг детства. — Чуть не погиб в огне!
— Но ты ж меня спас, Артемка! А может, зря спас? — хмыкнул Нитулин.
— Это моя работа, если не вдаваться в подробности.
Помолчали.
— Что врачи говорят? — нарушил молчание пожарный.
— До свадьбы заживет!
— Мать как?
— Скоро выписывают.
Помолчали. Разговор не особенно клеился.
— Ладно, Кирилл! Пойду я. Выздоравливай! — гость встал со стульчика для посетителей.
— А знаешь, Артемка, я тебе завидую! — вдруг искренне выпалил бывший зек.
Задорнов остановился.
— С чего так?
— -Я после всего тут лежал, думал, в потолок смотрел. И о тебе, и о себе, и о жизни. Ты вон какой стал! Людей спасаешь. Меня спас. Все тебя уважают. В гору по жизни прешь удачно. Семья тебя любит. Даже в политику настропалялся! А ведь в детстве я тебя за додика считал, который без маминого с папой разрешения и на улицу не сунется. А себя — лихим пацаном. А я теперь... Все кувырком. Но, знаешь, то твоя дорожка. А то -моя.
Кандидат в депутаты не нашелся что ответить.
— Ты, Артемка, знаешь чего? — продолжил погорелец. — Все ж прости меня, что тогда тебе голову поджег. Клеем надышался. Заклинило. Помочь тебе хотел. Вот что еще хотел тебе сказать. Теперь прощай.
— Простил я тебя давно,— после короткого раздумья просто ответил пожарный. — И более скажу: по иронии судьбы ты мне действительно помог, Кирюха! Ведь именно после того случая я выбрал себе призвание и профессию. Я на своей шкуре испытал ужас, который испытывает человек объятый огнем. И решил, что избавить от этого ужаса людей и станет моей работой. За ту выходку твою, когда меня поджег, ненависть была к тебе. Чуть ли не убить хотел. Но годы прошли. Многое понял. Так что — выздоравливай!
Больной прикрыл глаза, и, казалось, устал от беседы. Посетитель стал уходить.
— Спасибо что спас меня и маму! — с закрытыми глазами выдохнул Нитулин. — Я бы тебя не спас. Извиняй!
— Знаю! — спокойно вымолвил Задорнов, держась за ручку двери палаты. — Я еще приду, навещу тебя.
— Не стоит! — раздалось в ответ.

Через восемь месяцев после того, как Артем Задорнов закрыл дверь в палату погорельца, Кирилл Нитулин насмерть отравился суррогатной водкой. А еще через три месяца гордость города — командир пожарного расчета Артем Задорнов стал депутатом Городской Думы.

4 февраля 2009 года  22:25:31
Томская Светлана |

Елена Нелванд

* * *

Интернет- газета "Каббала миру"

Мысль — это самая большая сила.
Вообще, чем больше силы, тем они более скрытые от нас.
Михаэль Лайтман

Квантик поворошил прутиком картошку в горячей золе. Еще немного и можно звать всех к ужину. Фотон, а в миру — Фоти, уютно посапывал рядом, свернувшись котом. Что же касается самого кота, с ним в освещенной изнутри палатке-лаборатории снова мудрили ученые. Заманив его тунцом в очередную коробку из-под продуктов, они в очередной раз дискутировали на тему — жив ли кот или мертв.

Квантик не мог этого понять. Как и многого другого. Впрочем, это было неважно. Главное, что они согласились взять его с собой. В отличие от тех двоих, к которым рвалось его сердце.

Квантик глубоко вздохнул, пытаясь заглушить обиду, чему немало способствовал подопытный кот, решивший, что с него довольно. Истошно взвыв, он разнес свою хрупкую камеру, и, произведя ряд попутных разрушений, выскочил на волю с возмущенно задранным к звездам хвостом. Ученные засмеялись.

— Испеклась! — крикнул в сторону палатки Квантик, и все трое вылезли наружу, неся хлеб, консервы и объемистый термос. Фоти уже сидел маленьким Буддой и, не щурясь, смотрел в огонь. Гордый и независимый кот присоединился к хозяину. Некоторое время все молча ели.

— Пустыня... — прервал тишину один из ученых, обладатель ярко-рыжей шевелюры. — Странная все же страна, эта Невидимия. От ближней границы, несомненно, густо заселена, но чем дальше вглубь... все пустыннее...

— Меня больше волнует дальняя граница,— проворчала, разжигая трубку, шкиперская бородка. — Грань, как они ее называют. По всем расчетам, мы должны были уже уткнуться в нее. Отступает она, что ли, как линия горизонта?

— Это к нашим проводникам,— добродушно подмигнул в сторону мальчишек бодрый толстячок, начальник экспедиции. — Верно, Квантик?
Квантик поднял голову от маршмело на палочке, которое успел напечь на всю компанию.

— Скоро дойдем,— ответил спокойно,— пару дней еще...
— Если бы вы не тащились, как черепахи,— фыркнул невежливый Фоти, а за ним — еще более невежливый кот,— сто лет назад уже были бы там!
Толстяк покачал головой.

— Ну-ну. Поспешай медленно, мой юный друг. Успех всякого опыта на девяносто девять процентов зависит от подготовки. Тебе ли не знать, куда заводит нетерпение.

Фоти прикусил язык. Они нашли его в сердце пустыни, почти бездыханного, охраняемого неизвестно откуда взявшимся котом. Грань, которую он пытался взять с налету, просто отшвырнула его назад с силой, почти раздавившей даже такого крепыша. Что, впрочем, ни на йоту не поколебало его решимости добиться своего.

— А зачем вам Грань? — спросил Квантик.
— Я ведь уже объяснял тебе, мальчик,— нетерпеливо отозвался бородатый,
но его рыжий собрат перебил его:
— Значит, плохо объяснял. Видишь ли, Квантик, мы хотим отодвинуть ее. Застолбить новый участок. Там, где никто до нас еще не был!

— Зачем?
— Смотри... это власть над природой. Чтобы людям лучше жилось.
— Намного лучше,— саркастически отозвался бородач,— как от водородной бомбы.

— Но позволь! Я не в ответе за то что, сделает с моим открытием всякий дурак или мерзавец! Человечество, несмотря ни на что, движется вперед, и именно посредством науки! И людям живется лучше. Или хотя бы удобнее. Понял, дружок?

— Они меньше болеют? Больше радуются? — спросил Квантик.
— Вот-вот. Устами младенца... — бородатый раскурил остывшую было трубку. — Не слушай его, мальчик. Знание — самоценно. Серые клетки должны развиваться. Стремиться к Грани.

— Зачем?
— А вот это,— усмехнулся толстяк,— крайне ненаучная постановка вопроса. Я склонен согласиться со своим ученым другом. Знать — выше этого нет ничего на свете.

"Знай,— тихо и как бы неосознанно произнес Квантик,— что до начала творeния… был лишь простой всe собой заполняющий свeт. И нe было свободного нeзаполнeнного пространства... Лишь бeсконeчный, ровный свeт всe собой заполнял… И назывался он светом Бесконечности".

— Это еще откуда? — бородач отряхнул ладони и поднялся. — Как это — до начала творения не было незаполненного пространства? Полный бред.
— Ну, не скажи,— задумчиво протянул рыжий. — Простой свет... абсолютный свет... сама идея света...

— Ох, реши уже, наконец, ученый ты или философ!
— Поздно уже, соколы мои,— твердо сказал толстяк, и тоже встал. — Пора на покой. Завтра длинный и трудный день. Квантик, Фоти, вы как? Может, поспите с нами в палатке? Ночи становятся все холоднее.

— Не... — ответил Фоти за обоих. — Мы тут...
— Ну, вольному воля. Достаньте хотя бы теплые мешки из багажа. Что ж, спокойной ночи. Подъем в четыре ноль-ноль.

Квантик и Фоти смотрели на догорающий костер. Говорить не хотелось. Время как будто прилипло к белому от звезд небу. Пока из темноты, чрезвычайно довольный, не появился кот после прогулки по своим делам. Он зевнул, и вдруг бешено завертелся вокруг собственной оси, расшвыривая вокруг кучи песка.

— Эй! Эй! — Мальчики вскочили.
Локоть Фоти толкнул Квантика в бок.
— Рассуждай научно, мальчик,— важно изрек он,— погоня за собственным хвостом самоценна.

Оба рассмеялись.
— Не могу поверить,— тихо сказал Квантик немного погодя,— что я заговорил с ними об этом...
— Ничего,— утешил Фоти,— бывает... Это из той книжки? Как ты сказал — каббала?

Квантик кивнул.
— А что там дальше?
— Не помню. Да я и видел-то всего ничего.
— Скучаешь по ним?

— Скучаю,— признался Квантик. — Хотя странно... Встретились случайно... на полчаса, не больше… а как будто свет вспыхнул во тьме... а теперь снова погас. Некому объяснить тебе, зачем ты здесь. И что это за каббала такая?

— Не бойся,— сказал Фоти и положил руку на плечо друга. — Нас теперь двое. Мы их найдем! Где бы они ни были. Хоть за Гранью. Чтоб мне с места этого не сойти! Чтоб мне песок есть!

Ссылки по теме:

- Квантовые секреты долголетия
- Ванильное небо большого города
Битва орехов
В поисках космического разума

Сайты по теме:

- Каббала, наука и смысл жизни

-Интернет- газета "Каббала миру"

6 февраля 2009 года  15:58:15
Aniri | aniri_kiev@mail.ru | Киев | Украина

Осташевский Александр Арсеньевич

Почему ты такой?
рассказ

Почему ты такой?
(Из цикла рассказов «Все это было бы смешно….». Ч.2. Школа: ученики, учителя, администрация.).

«А прежде? Если рос, бывало, смышленый парнишка, хорошо учился, что о нем говорили взрослые? Вырастет-учителем будет. И это было высшей по
хвалой».
Василь Быков «Обелиск».

Сегодня в 5-м б классе было слишком тоскливо: стены кабинета казались особенно грязными и обшарпанными, а линолеум на полу еще больше отклеился, углы его протестующе поднимались вверх.

— Ну что, Вадик, какое выучил стихотворение? Рассказывай….
Вадик, похожий на грустную матрешку с опущенными глазами, вышел к доске, тоскливо посмотрел на Марью Васильевну, свою учительницу, и тонким, проникновенным голосом продекламировал:
Учитель любимый,
Учитель родной!
На тебя все давно
Махнули рукой.
В классе стало необычайно тихо. После некоторой паузы Марья Васильевна, полная, с ямочками на щеках, тупо уставилась на своего ученика, а потом спросила недоуменно, но тоже тоскливо:
— Где ты это взял?
— Вадик опустил голову и исподлобья посмотрел на учительницу:
— Сам написал,-прошептал он.

Высокая, с умной, ироничной улыбкой классная руководительница 5-го б лишь посмеялась в ответ на рассказ Марьи Васильевны о выходке Вадика, поиронизировала над несчастной учительской долей и пошла домой. Но вечером вспомнила, что надвигается фронтальная проверка по линии Министерства образования, сокращение преподавательского состава, поэтому утром пришла прямо к директору.

В приемной и кабинете все что-то писали, нервно переговариваясь между собой, постоянно звонил телефон, и от этого не совсем привычного, однообразного напряжения сердце классной руководительницы сжалось тревожной и тошнотворной тоской. Когда из кабинета вышли посетители, директриса, пожилая, солидная женщина с волевыми, твердыми чертами лица, но навек испуганными глазами, уставилась на вошедшую:
— Что случилось, Ирина Яковлевна?..
— Мой Вадик Марью Васильевну….
— Изнасиловал?-сорвалось с дрожащих губ директрисы.
— Можно сказать, оскорбил….
— Как? Матом?
— Нет, обобщенно. Даже стихами, но при всем классе.
— Это еще хуже…. Ирина Яковлевна, через неделю фронтальная проверка!...

Через два дня о выходке Вадика знала вся школа. Экстренный малый педсовет проходил при закрытых дверях в том самом классе, где прозвучали крамольные стихи, где и до сих пор чувствовалась ничем неистребимая тоска, хотя стены кабинета и пол были наскоро помыты и отремонтированы.

— Ну что скажешь, Вадик?-строго спросила директор.-Как ты мог так отнестись к своей учительнице, Марье Васильевне, так оскорбить ее в своих дурацких стишках, оскорбить в ее лице всех своих учителей?! А?! Марья Васильевна плохая?!
Вадик толстой, неуклюжей матрешкой стоял один перед учителями и своими родителями, но при последних словах директора весь собрался, протянул руки по швам и стал тоньше, стройнее. А потом, задыхаясь и подвывая от волнения, но по-прежнему высоким, задушевным голосом продекламировал:
А я Марьюшку не би-ыл!...
А я Марьюшку люби-ыл!
— Ког-го это ты Марьюшкой называешь, негодник?! -подскочила к нему директриса.-Ког-го?! Еще одно оскорбление?!
Вадик не отступил, а только поднял голову еще выше и посмотрел в глаза директору своими тоскующими матрешкиными глазами:
— Никого я не оскорблял! Мне просто вас жалко, и всех учителей очень жалко, особенно Марью Васильевну! А когда мне кого-то очень жалко, появляются стихи…. У меня всегда так.
— Значит, ты оскорбляешь, когда жалеешь?
— Нет, просто… вы не понимаете…. Можно, я стихами?
— Нет, уж хватит, говори п-просто, по-человечески.
— Ну в последний раз… можно? Это я вчера сочинил….
Не дожидаясь ответа директора, Вадик снова принял свою гражданскую стойку и уже нараспев, но так же проникновенно прочитал:
Учитель люби-имый,
Учитель родно-ой!
Почему-у ты всегда-а
Затю-юканный тако-ой?!
Директриса подскочила, хотела что-то закричать, но тут ее будто осенило: она взглянула на сидящих перед ней учителей, их поникшие головы, посмотрела на себя, стоящую перед ними и дрожащую от трусости…. «Да, мы действительно «затюканные» бедные люди, на которых общество «давно махнуло рукой»,— подумала она и вдруг обессилела, села и, как все учителя, опустила голову.

8 февраля 2009 года  23:26:20
ОСТАШЕВСКИЙ Александр | olen7769@yandex.ru | Казань | Россия

федосова марина

эссе

эссе на тему "Высшая мудрость-знать самого себя."

12 февраля 2009 года  13:49:27
марина |

Михаил Берсенев

Путевка в кинематограф

ПУТЕВКА В КИНЕМАТОГРАФ

Вы молоды? Раскованы? Мускулисты? Вас манит магия кино? Хотите дарить людям чистоту и положительные эмоции? Сексуальны? Любите экспериментировать? Желаете окунуться в волшебный мир кинематографа и за руку и прочие части тела здороваться со звездами? Тогда это предложение для Вас!

Немецкой порностудии «Астрономический фаллос" требуется приходящий сантехник чинить унитазы, смесители и самих скучающих красоток, пока их мужья вкалывают на службе.

Знание немецкого языка необязательно

13 февраля 2009 года  15:01:03
Томская Светлана |

Никита Николаенко

Опричнина и земщина современности
О насущном

Из истории известно, что в середине шестнадцатого века, Иван 1У оставил Москву и поселился в своей резиденции – Александровой Слободе. Там он учредил опричнину – выделил часть государства в личное владение, щедро одаривая своих прислужников, а остальная часть государства была названа земщиной. Естественно, земщина была тут же обложена тяжелой данью на содержание опричнины.
Можно провести некоторые аналогии с сегодняшним днем. Определенная, весьма небольшая часть общества, внезапно разбогатевшая и поставившая себе на службу все возможные структуры для обслуживания своего существования, старается оградиться высоким забором от остальной части населения. Закрытые поселки, перекрытые трассы, дорогие магазины и рестораны, в которые честному труженику вход давно заказан – это реалии сегодняшнего дня.
Привычная картина, когда выходящему из машины надутому от важности дядьке, вышколенная охрана в строгих костюмах бросается открывать с поклоном дверь, сегодня никого уже не удивляет. Желающих пооткрывать за деньги двери, пусть и с небольшим поклоном, новоявленному держателю денег много, однако, требования растут, а количество таких мест больше не становится. Скоро охране придется проявлять сноровку, оканчивать специальные лакейские школы, а желающим удержаться на таком хлебном месте, придется не только открывать дверь с нижайшим поклоном, но, со временем, возможно и целовать ботинок выходящему.
Всей остальной массе людей, не попавшей в обслугу, или не желающей ей быть, остается переходить на натуральное хозяйство, что уже и так давно и происходит на Российских просторах. На стройках, в ЖЭКах, на заводах, давно работают приезжие за небольшую плату. В нашей же провинции люди живут продуктами с огородов, а в Москве можно наблюдать, как в старых гаражах открываются ремесленные мастерские, авто – или другие, и люди своими руками, не спрашивая и не ожидая ни от куда помощи, как могут, зарабатывают себе на хлеб. Другие, толкаясь локтями и давя друг друга, устремляются толпами к ставшему вакантным хлебному месту. Следует отметить, что хлебные места сейчас расставлены на обслуживание все укрепляющих свою власть держателей денег.
Соответственно, и молиться стало модным определенному идолу – пачке долларов, или другой валюте, не важно. Она заменяет некоторым все божества, вместе взятые. На первые места в обществе, поклоняющемуся зеленому идолу, выходят такие низменные качества, как умение обмануть, непорядочность, нечистоплотность, подлость – главное – хапнуть побольше. Но, если нечистоплотный делец диктует свои правила, то таким понятиям, как порядочность и честность места не остается, и встречающиеся красноречивые надписи на заборах, вроде – засунь свою совесть поглубже – давно не редкость. Про порядочность держателей денег не следует и упоминать, но, кроме того, сомнительна порядочность человека, занимающего определенную должность, и получающего за это в двести, нет, в триста раз больше простого трудящегося. Разве он может решить какую-нибудь задачу в двести раз быстрее грамотного инженера, врача, учителя, квалифицированного рабочего – нет, конечно! Кроме лоснящейся, от переедания деликатесов физиономии, да барского вида, ничем другим он не отличается. Впрочем, еще уверенностью, что так и должно быть, что так ему и положено. Он же оказался у кормушки в нужное время и в нужном месте, а другие – нет, а теперь все – паровоз ушел,— так, вероятно, думают такие люди. Недаром восточная пословица говорит,— когда караван поворачивает назад, впереди оказывается хромой верблюд! Но, наверняка найдется много других людей, способных выполнить сложную задачу, за минимальное вознаграждение и для пользы общества, а холеный барский вид – это дело наживное. Слетает же он всего через две недели работы на руднике, а еще через месяц, от него не останется и следа, это будет вид обычного работяги, протягивающего руку за пайкой хлеба, после трудовой смены в забое. Однако, держатели денег, в настоящее время, на полном серьезе считают, что правдиво заработали свой первоначальный капитал. Оказавшись в то время, когда богатства огромной страны бесхозно лежали, рядом с рычагами их распределения, они своего не упустили. Все, считают они, теперь – наше! Ваше ли?
Дело-то в том, что, когда деляги прокручивали свои делишки, они ели хлеб, выращенный крестьянами на полях, ездили на машинах, собранными рабочими на заводах, и умение считать в них вложили учителя, которые их обучали. А еще их лечили врачи, покой их охранял постовой милиционер, от внешнего врага защищал армейский офицер и так далее. Все эти люди не могли набивать себе карманы, просто некогда было. Ну не мог отойти с поля хлебороб в тот момент, когда делец отгребал из кормушки, не мог врач прекратить прием больных, не мог рабочий бросить конвейер, а офицер – охрану границы. Да и определенные качества надо иметь, что бы грести под себя лопатой, уметь взять, что плохо лежит, не всем дано, да и не все хотят. Но, обычные прохиндеи, набившие себе карманы, и в дальнейшем будут обеспокоены только тем, что бы все это было сохранено и приумножено, что бы была создана удобная для них структура обслуживания, дома, там, построить, или дороги – до этих домов, конечно, дальше не надо, снабжение бесперебойное наладить, создать инфраструктуру для их содержания. Все это с успехом сейчас выполняется. Однако, давно не секрет, что многие новостройки стоят полупустые – это всего лишь выгодный объект вложения денег, а многочисленные перерытые канавы, создающие вид большой деятельности – всего лишь прокладка коммуникаций к таким домам. Еще в большом количестве возводятся помещения для сдачи их в аренду, в которых разместится куча менеджеров по перепродаже всего и всея. А деньги от сдачи в аренду всех этих помещений опять пойдут в чей-то конкретный карман. Пользы от такой деятельности обществу немного.
Идеология то же насаждается соответствующая. Интересно, чему будет учить кланяющийся в пояс охранник, своего сына? Если встретишь подонка и вора, сынок, бей ему сразу в глаз! – так? Вряд ли. Может быть,— будешь открывать дверь вон тому дяде, выходящему из такой дорогой машины, поклонись пониже, может быть, он даст тебе за это денежку! А дочь, дочь чему он будет учить! Судьям повысили зарплату в расчете на то, что сто тысяч рублей смогут обеспечить честное рассмотрение дел. Получается, что с некоторых пор честность определяется в стоимостном выражении. Хорошо, меньше ста тысяч она не стоит, а больше, неужели больше стоит? А сколько стоит порядочность, а любовь к матери, а к жене, а к Родине, сколько стоит? В наше время встречаются еще люди, которые могут, причем с большим удовольствием, швырнуть толстую пачку долларов в лицо вору, независимо от получаемой зарплаты. Как говорил Верещагин,— "ты же меня знаешь, Абдулла, я мзды не беру, мне за Державу обидно!"
Следует отметить, что становится все больше людей, не желающих кланяться в пояс держателю денег, строить ему дом, обустраивать его быт, обучать его детей, и вообще, что-либо для него делать. И власть держателя денег над собой не хотят признавать, потому что понимают, откуда взялись эти деньги, и на что тратятся сейчас.
Что может быть противопоставлено власти зеленого идола? Вероятно, во главе угла должно стоять элементарное воспитание – уважение старшего, помощь слабому, наказание подлеца. Строгая иерархия по образованию, знаниям, званию, заслугам перед обществом. Понятно, что такие понятия, как порядочность, честность, образованность, культурное воспитание, новоявленным прохиндеям не нужны, но история человечества, основные религии, уже на протяжении тысячелетий учат, что эти категории не пустой звук,. Как известно, идея – вот что придает многократные силы, вызывает организованность и сплочение. Примеров тому, в новой истории, когда обезоруженные и слабые, но вооруженные идеей, противостоят сильному противнику, масса. Если же не предпринимать никаких мер, то вор будет красть до тех пор, пока его воровская рука не будет отсечена, подлец будет оставаться подлецом, пока каждый встречный-поперечный порядочный человек не начнет плевать ему в лицо.
Вопрос ведь еще в том, всем ли так нужны эти зеленые. Деньги, ведь только средство для достижения целей, причем, только одно из средств. Есть и другие. Человек, конечно, должен жить в нормальных условиях, быть одетым, обеспечен едой, предметами первой необходимости, иметь возможность реализовать свои творческие способности, заниматься тем делом, которое ему нравится. Но нечистоплотным дельцам всего этого мало, надо денег, больше денег, гораздо больше! Больше, еще больше — это с какой стороны посмотреть на их применение. Что бы забить вору ими глотку доверху, достаточно всего две-три пригоршни медных монет.
Людям, не желающим быть в обслуге, остается придерживаться определенных принципов. И самый главный из них – четкое осознание того, что новоявленные держатели денег взяли их в то время, когда честный труженик работал на благо общества, и жируют они сейчас на эти деньги! То, что они дали друг другу на это разрешение, простили друг другу все прегрешения, для честного человека ничего не значит. Ему их прощать нельзя, и вопрос их сегодняшней пляски на костях – дело времени.
Следует четко понимать, что любое распоряжение держателей денег, любое их предписание нацелено на сохранение их власти, удержание и поддержание удобного для них порядка, и, следовательно, выполнять ли их, каждый должен решать для себя сам. Третий главный момент – твердое сознание того, что победа держателей денег временна, недолговечна, и что за те противозаконные действия, в результате которых они были приобретены, должно быть спрошено. Каким образом может быть спрошено, об этом также следует подумать.
Что же касается опричнины и земщины, то история показала ее полную несостоятельность. Впрочем, в борьбе со своим народом, определенный эффект был достигнут, хозяйство страны было подорвано, в жизни страны наступила сумятица. Что же касается борьбы с внешним врагом, то и здесь результат был плачевный — как известно, крымский хан занял Москву и сжег ее дотла.
Кстати, по словарю опричнина – от слова опричь – кроме, а другое значение – разнузданная орда. А всякую разнузданность можно обуздать, надо только найти способ!

2 ноября 2006 г.

13 февраля 2009 года  15:25:39
Никита Николаенко | nanikola@mail.ru | Москва | РФ

* * *

Нравяцца мне наши девчёнки! Какие они все чистенькие, красивые! Как модно и стильно одеваюцца! Как лофко накладывают на лица макеяж и касметику! А какие они умные, высокопрафессиональные, работящие! Пиют и едят мало, а любяться как заведенные! Просто чудо, адним словом.
Но есть у русских женсчин адин нидастаток, который ни###### перевешивает их многочислинные дастоинства. Этот недостаток — вечная и неразделенная любофь к Настаящему Мужчине.
Наверное, #####, каждый, кто имел сомнительное сщастье родицца на Российских просторах с #### в штанах, сталкивался с этим чертовым мутантом.
"Не плач — Настаящий Мужчина так не делает!"
"Не играй с пиписькой — Настоящий Мужчина так не делает!"
"Как Настаящий Мужчина и честный человек ты просто обязан женицца на этой бедной девушке!"
"Настаящий Мужчина не заливает глаза воткой, а идет и зарабатывает больше денек!"
"Если бы ты был Настаящим Мужчиной, у нас была бы сейчас не эта развалюха, а вон та Ауди!"
И так далее...
Я подозревайу, уважаемые падонки, что Настоящего Мужчину синтезировали в адной колбе с Бен Ладеном йобаные омериканские империалисты. Патом с него смыли слизь, паставили клизму, вечным депилятором удалили щетину с ####, причесали, адели в кастюм фабрики "Большевичка" (чтобы, сцуко, не выделялся) и сбросили с парашутом в леса Смоленской области. С тех пор он и бродит по России, как призрак коммунизма. Все, #####, о нем говорят, но никто ево толком не видел. А вот реального говна в нашей жизни до### происходит от этого проклятого фантома.

Вот говорит, #####, мать дочери: "Ты, доча, абязательно встретишь Настаящево Мущщину. Не таково ###### — алканафта, как твой папаша драгоценный, на### только я ему дала тагда! Главное, хорошо учицца и не ипстись до триццати лет. А вот ##### и ноги брить ниабизательно! Настаящий Мужчина палюбит тибя и такой! Ведь для него главное — не гладкая песда, а высокие чувства!". Что праисходит дальше — вы и сами знаете, друзья. Сталкивались небось с такими бапцами.
Или, допустим, #### баба моск тихому мужику: "Если бы ты, Вася, был Настащим Мущщиной, летали бы мы отдыхать не как лохи, в Хургаду, а на Балеааары! И накупила бы я кожаных польт в Снежной Каралеееве! А летсо накрашивала бы в салоне Жак Дессааанж!" Что праисходит дальше — апять — таки вы знаете, дарагие фтыкатели. Вотка, вотка, вотка, серия ударов паиблу и пажопе (харашо, если не молотком или тапаром), распад семьи...
А йобаный Настаящий Мужчина сидит в кустах, подло хихикает и патирает ладошки.

Впрочем, некоторые из нас пытаюцца бороцца. Рвут себе жопу на британский флаг, стараясь превзойти Его в крутизне и джентльменстве. Зарабатывают вагоны бабла, покупают Астон-Мартины и футбольные клубы. Летают в космос вместе с космонафтом Падалкой. Савершают, #####, безумства и подвиги. Но когда усталый герой, на которого ###### полмира, падает в свою кровать, что он слышит?
"КАК ЖЕ ТЫ, ВАСЯ, ПУКАЕШЬ ВО СНЕ! ЧТО ЗА СКОТСКИЕ ВЫХОДКИ? НАСТОЯЩИЙ МУЖЧИНА ДОЛЖЕН УМЕТЬ КАК-ТО СДЕРЖИВАТЬСЯ!"
Да. Камрад, ты можешь собрать все-все звезды с небес. Стать доктором фелософии и одновременно владельцем вышки в Нефтеюганске, живым и на свободе. Но настанет день, когда ты будешь взвешен и найден легким. Недостойным носить звание Настоящего Мужчины и даже быть похожим на Него. Удивлен? А хуле ты удивляешься? В Стране Одиноких Женщин по — другому и быть не может...

Я тоже когда-то хотел быть пахожим на Настаясчево Мущщину. Мечты мои были прямы и незамысловаты, как оцынкованый гвоздь — двухсотка. Сначала сеилз, патом супервайзир, патом начальник атдела продаж, патом генеральный директор... Фпирет, фпирет, к новым успехам и бонусам, в выглаженной рубашечке, со строгим, мужиствинным, и в то же время открытым и энергичным иблом... I did it right way, кароче. Как и подобает Настоящему Мужчине, который, #####, всегда и всем чего-то должен. И затрахан своей Настоящей Мужиствинностью, которую надо поддерживать пока дым из жопы не повалит.
Но теперь фсе изменилось. Типерь я, #####, ни###### атравлен контркультурой. Хочу работать вадителем тралейбуса, после работы не занимаццо спортом, а ####### пиво и ####### на главную гираиню фильма "Касабланка". Ингрит Бергман, кажеца... Я б ей вдул, жаль что здохла, сука, двадцать лет назад. Тиолкам не звоню, цветоф не дарю, не ухаживаю, ибусь только когда самому захочецца. Кагда дефки званят мне патилифону, отвечайу таким реским и грубым голосом, что самые нежные и фпечатлительные из них обоссываюцо с перепугу.
А мичта у меня простая. На большой и разъебаной тачиле ехать по Оклахомщине куда глаза глядят, а в магнитофоне чтобы играл "Hold on" Тома Уэйтса. Подозревайу, кстате, что он тоже ни### не Настаящий Мущщина, а просто олкаш и старый мудаг.

И вот еще! Пацаны, встретите Настаящево Мужчину — не трогайте его, он мой!

13 февраля 2009 года  15:26:31
Не Настаящий Мужчина (Мира) |

Осташевский Александр Арсеньевич

Покаяние
рассказ

Осташевский А. А.

Покаяние.
(Из цикла рассказов «Все это было бы смешно…», ч. 1, «Школа: ученики, учителя, администрация»).

Учительница-методист предпенсионного возраста выглядела очень старой для своих лет, сухой, изможденной, как увядающая на корню береза при первых осенних заморозках. В мерцающем свете люминесцентных ламп она посмотрела на сидящий перед ней 9 б класс, села за первую парту, а перед собой, за учительский стол, посадила пышущего здоровьем двоечника-переростка и сказала ему с раскаянием в голосе:
— Учи меня, дуру, так, как я этого заслуживаю!
Ваня Козлов ничуть не смутился, водрузил на стол длинные ноги, сбросил ими классный журнал и спокойно произнес:
— O` кей.
Ученики оживились и захихикали, к тому же ноги Вани казались огромными, почти доставали до лица учительницы, сидящей перед ним, а за их гигантскими подошвами трудно было разглядеть и самого Ваню. Так он посидел, подумал, потом с грохотом опустил ноги на пол, встал, сложил руки на груди и скучающим взглядом обвел класс. Наконец, сверху вниз посмотрел на плюгавенькую перед его высоченной фигурой учительницу и назидательно изрек:
— Нет плохого ученика, Марья Ивановна, есть плохой учитель.
— Йез,-сочувственно выдохнул класс.
— Я думаю, Марья Ивановна, мне нужно отвести вас к директору.
— Что?! -воскликнула учительница.
— Да, терпение у меня кончилось, пусть она разберется.
— Как ты смеешь?! -вскочила Марья Ивановна.-Да я тебя….
Козлов даже не шевельнулся:
— Ничего вы не сделаете: ученик всегда прав.
— Йез, йез!-загудел класс и поднял вверх большие пальцы.
Козлов постучал в дверь кабинета директора и вошел, оглянувшись на следовавшую за ним Марью Ивановну.
— Здравствуйте, Варвара Филипповна. Я вот разбираться пришел: не могу больше с этим учителем работать, сил моих нет. Сплошной террор и агрессия.
Директриса, белая и плоская, как бумага, в изобилии лежащая перед ней, строго посмотрела на Марью Ивановну.
— Может, мне докладную написать, Варвара Филипповна? Я мигом: мне Марья Ивановна поможет,-сказал Ваня и шмыгнул носом.
— Не надо, Козлов. Выйди и подожди за дверью.
Через десять минут Марья Ивановна, мокрая, взъерошенная, на подгибающихся ногах вышла из кабинета директора.
Ваня сидел на подоконнике, задрав свои длинные ноги, и сплевывал на пол шелуху от семечек.
— Ну как, Марья Ивановна?-он нагло и насмешливо посмотрел на учительницу.
— Козлов, ты….
— Что?
— Завтра приду тебя будить и за руку поведу в школу.
— А я, может быть, и не пойду…-расслабленно потянулся Козлов,-но главному я вас научил, как вы и просили: нет плохого ученика, Марья Ивановна, есть плохой учитель.
— Каюсь, Козлов, каюсь: ты оказался прав!

16 февраля 2009 года  09:54:19
ОСТАШЕВСКИЙ Александр | olen7769@yandex.ru | Казань | Россия

Глеб Станиславович Соколов

Ставок больше нет. Роман.
Детектив.

Г Л Е Б С О К О Л О В

"С Т А В О К Б О Л Ь Ш Е Н Е Т"

Р О М А Н

copyright©Соколов Глеб Станиславович Все права защищены

Я ничего не утверждаю, я
лишь наталкиваю вас на мысли,
к которым пришел сам

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

1.
В Москве проживают в данный момент по сухим цифрам статистики одиннадцать миллионов человек. На эти одиннадцать миллионов приходится одиннадцать тысяч зданий. Если поделить первую цифру на вторую, получится: на одно московское здание приходится тысяча связанных с ним людей.
Другие статистические данные говорят: ежедневно в Москве умирает три с половиной тысячи человек. Если опять-таки поделить количество смертей на число столичных построек, окажется — в день на три здания приходится одна смерть.
Три тысячи человек, проживающих в трех стоящих по соседству зданиях не отдают себе отчета — в каждый новое наступающее утро, когда яркое солнце заливает светом дворы с припаркованными в них новенькими автомобильчиками, один из них готовится навсегда покинуть лучший мир.
Наступит число календаря — и очередной человек станет жертвой смерти, принеся новую смерть в череду московских покойников.

+ + +
Кремль — это тоже здания, причем очень плотно заселенные. На территории средневековой крепости расположено около двух десятков построек. Согласно статистике, в ноябрьский день одна тысяча девятьсот восемьдесят второго года на них вместе со всеми обитателями должно было придтись две смерти…
Ровно две. Математика — строгая штука. Она никогда не дает погрешности, кроме той, что заранее учтена.

+ + +
Маленький сгусток белковой материи, бежавший по толстой, шевелившей мелкими ворсинками трубке, неожиданно ускорился и за короткое расстояние успел разогнаться так, что когда он воткнулся в сероватое, чуть припухшее пещеристое тельце, оно вздрогнуло и выпустило в окружающее пространство облако черного дисперсного вещества.
Точно бы в аэродинамической трубе задул ветер… Черные капельки, как живые, рванулись по узкому каналу вниз, их было много, какой бы объект не встречался на пути — в каждый они вонзались, проникали глубоко внутрь…
После этого встреченные черными капельками "объекты" начинали часто и мелко дрожать, их корчила судорога, заканчивавшаяся коротким, мощным рывком — словно попыткой оторваться от навсегда заданного места, на котором они были укоренены. После чего "объекты" обмякали и сдувались…
— А-а… Я… Мне… Помогите… — пассажир троллейбуса, подъехавшего к остановке рядом с Центральным телеграфом нелепо выгнулся, отпустил портфель — тот с глухим стуком упал на пол, попытался освободившейся рукой зацепиться за поручень, но она ухватила лишь воздух…
— Помогите, человеку плохо! — истерически взвизгнула какая-то девушка в дурацкой синенькой беретке. Она стояла относительно далеко, но зрелище смерти произвело на нее тяжкое впечатление.
Было уже поздно… Гражданин, запрокинув руки, падал в проход. Только что в троллейбусе было тесно, но когда он принялся хрипеть, стоявшие вокруг люди инстинктивно посторонились, почтительно освобождая место новой, незваной пассажирке…
Последнее, что успел подумать умиравший гражданин: "Если бы не лишняя чашка кофе, если бы не пробежка до подъехавшего к остановке троллейбуса… Ведь предупреждали врачи!"
Водитель,— поджарый, мускулистый дядька в старенькой клетчатой кепке,— сидя за большим круглым рулем в своей кабине не оборачивался и ничего не знал. Он ждал, пока в салон набьются все желающие. Глаза равнодушно смотрели вперед, на то, что видел тысячи раз — башни Кремля, краснокирпичные стены с причудливыми зубцами…
Внутри умершего, в потайных трубках и камерках его тела постепенно воцарялась тишина. Черное дисперсное вещество уже рассосалось по тканям, белые тельца оседали на дно сосудов. Серые, еще недавно пульсировавшие в такт бившемуся сердцу горки, опадали и скукоживались… Троллейбус все не отправлялся. Он замер, словно давая невидимому счетчику время, необходимое, чтобы отсчитать очередную жертву.

+ + +
Генеральный секретарь коммунистической партии, член Политбюро, председатель Президиума Верховного Совета Брежнев стоял возле окна и улыбался. Ни к кому не обращенная улыбка,— он был в кабинете один,— исполнена лукавства.
В последние дни руководитель Советского Союза чувствовал себя значительно лучше. Брежнев крякнул, затянулся сигаретой, не спеша выпустил дым из легких. Советский народ — простодушный ребенок. Его руководитель теперь не много старше Иосифа Сталина. Тому, когда умер, было семьдесят четыре. Леониду Ильичу полных — семьдесят пять!.. Разницы — всего год. Никто же не считал Сталина слишком старым, чтобы руководить государством!.. Тысячи граждан охотно заплатили бы жизнью, чтобы Вождь правил еще хотя бы лет пять — десять.
Брежнев припомнил охоту, в которой участвовал в прошедшие выходные,— состоялась рядом с его резиденцией в Заречье. Сам он за зверьем не гонялся, из ружья не палил — медики рекомендовали воздерживаться от физических перегрузок — с азартом "болел" за охотников. "Вот это было здорово!"
Леонид Ильич еще раз крякнул и счастливо зажмурился.
Все думают: дряхл, цепляется за власть!.. "Да знали бы: у меня всегда было бычье здоровье!.. И власть мне не нужна. Несколько лет пытаюсь уйти от нее!.. Снять с себя госношу… Но я, видишь ли, всем нужен!"
Легкие Брежнева опять потянули сигаретный дым. Вдруг какая-то плохо осознанная тревога пробежала по лицу. Показалось, что сигарета погасла.
"Плохая примета!.. " — вздрогнул он. С беспокойством уставился на тлевший кончик: ровный столбик пепла. Нет, все в порядке!.. Горит!..

+ + +
День выдался пасмурный, неуютный. По серому московскому небу тащились облака,— рваные края чуть задевали шпили Кремлевских башен, маковки древних соборов.
Союз Советских Социалистических Республик проживал финальное десятилетие. Пройдет не так много времени,— над зеленым куполом бывшего Сената, построенного в восемнадцатом веке архитектором Казаковым, исчезнет красный флаг. Но пока кроваво-красное полотнище реет, пронизываемое холодным ветром… Горе и смерть тому, кто покуситься снять его.
В здании находятся Президиум Верховного Совета, Совет Министров СССР. Купол и флаг отлично видно с Красной Площади,— торчат из-за зубчатой кремлевской стены между Сенатской и Спасской башнями,— символы советской государственности, хорошо известные каждому советскому телезрителю.

+ + +
"Тьфу ты, черт!.. Вот же, мнительность!.. " — с огорчением подумал Леонид Ильич. Тут же, взяв себя в руки, опять лукаво усмехнулся. "Разве советский руководитель может позволить себе быть мнительным?!.. " — подумал Брежнев, и глянул за окно, на отсыревшие кремлевские постройки.
Он сделал несколько шагов по кабинету. Непонятная тревога медленно, но неумолимо вползала в душу.
Противясь ей, начал анализировать.
"А ведь мне здесь всегда было неуютно!.. Лучше было в Молдавии — там виноград, солнце, вино. Или в Казахстане — жаркая Алма-Ата… Недаром цари из Москвы съехали…" Он мысленно представил залитые солнцем улицы среднеазиатского города. "А здесь… Что же произошло перед ноябрьскими?!.. И ведь не расскажешь никому!.. Даже Вите не расскажешь."
Витя — Виктория Петровна — жена Брежнева.
Стряхнул пепел. Неожиданно затушил сигарету в пепельнице. Брякнул на стол портсигар, достал следующую.
Изумительной красоты перстень на правой кисти сверкнул, отразив проникший через окно луч солнца, проглянувшего через облака. Драгоценность подарил в семьдесят шестом к юбилею сын Юрий, но слухи крепко привязали к перстню Алиева,— так и высматривают теперь: каков он, дар азербайджанского царедворца. Мол, дряхлый, властолюбивый любитель побрякушек Леня принял подарок!..
Брежнев прикурил от зажигалки. Затянулся, выпустил дым. Все-таки советские люди несправедливы к нему. Глянул бы на иного гражданина помоложе,— что бы с ним было, рухни на него, как недавно в Узбекистане на Леонида Ильича целый помост с десятками людей…
Якобы дряхлый Брежнев, с трудом извлеченный охраной из-под обломков, продолжил работу. И вручил республике орден!.. Только страницы доклада переворачивал левой рукой. Потому что правая ключица — сломана…
"Все! Сейчас поеду домой, к Вите!" — вдруг подумал Леонид Ильич, шагнул к выходу из кабинета. — "Там природа, безопасность!" Паника — беспощадная, стремительная и почти необъяснимая овладевала им. Руки его затряслись, в ногах появилась слабость, которой еще несколько мгновений назад не было в помине. Генсек безвольно выронил горящую сигарету,— она упала на пол. Тут же Брежнев наступил на нее каблуком. Вспомнил, что оставил на столе портсигар, повернулся, шагнул за ним, услышал за спиной шорох.
Успел подумать: "Ведь члены Политбюро сами рекомендовали сократить рабочий день!" Так и не схватив со стола портсигара, резко обернулся…
То, что Брежнев увидел, заставило все его естество чудовищно вздрогнуть…

+ + +
Есть только одно свидетельство — намек. Но оно прошло незамеченным. Этой же ночью, под утро, он скончался.

2.
В наши дни
За Москворецким мостом начинается набережная, которую можно считать главной в столице. Она называется Кремлевской и вид ее чаще других тиражируется на открытках. Иногда набережная появляется на экранах. Как правило при этом рассказывают о событиях в Кремле — центре политики великого государства, по сути — лишь старинной крепости шестнадцатого века, у которой есть стены, башни, ворота и засыпанный ров.
Ближе к мосту стоит Беклемишевская, затем две Безымянных, Тайницкая, Благовещенская, Водовзводная…
Антон Рубцов, недавний выпускник МВТУ имени Баумана, специалист по электронным технологиям, сотрудник московской IT-компании, поднял глаза к небу: тучи, тучи… Конца и края им не будет!.. Словно стада грузных, неведомых науке животных, тащатся по небу над центром Москвы, едва не задевают своими мохнатыми подбрюшьями острые шпили на кремлевских башнях.
На набережной выстроились длинные ряды машин — начало седьмого, самое время для пробок. Народ катил из офисов по домам.
Четверть часа назад закончил рабочий день и Антон. Только провел его не в офисе родной компании, а у заказчика — на территории Кремля, в помещении одного из музеев. Их "контора", как именовали между собой Рубцов и его приятели компанию-работодателя, заключила договор на выполнение работ по оцифровке одной из коллекции. Необходимо создать имиджи экспонатов и сохранить их на долговечных электронных носителях.
Сегодняшний день — третий, который Антон провел в московском Кремле. Припомнилось утро. Из-за него Рубцов торчал теперь между двумя Безымянными, поглядывая на следующую башню — Тайницкую, задаваясь вопросом: с чего такое название? Какую тайну скрывает краснокирпичное сооружение, похожее на вытянутый вверх старомосковский терем?..

+ + +
Сероватое, чуть припухшее пещеристое тельце содрогнулось так, что еще немного — оторвется от стенки полого ствола, на котором существует. Сгусток белковой материи пробил его едва ли не насквозь. Несколько мгновений ничего не происходило. Затем пещеристое тельце принялось стремительно набухать, изменяя при этом свой цвет с серого на красноватый. Через несколько секунд его рост остановился… Потом оно вдруг принялось скукоживаться столь же быстро, как и распухало до этого.
Сидоркин, немолодой человек, числившийся в штате кремлевской администрации на должности советника, лежал распростертым на хирургическом столе под мощной бестеневой лампой. Бригада хирургов, экипированных по лучшим западным стандартам, производила рядовую операцию.
Никаких сложностей приступая к ней врачи заподозрить не могли.
Но когда Сидоркину вскрыли брюшную полость, оказалось: первоначальный диагноз, с которым он поступил для операции в кремлевскую больницу — неверен.
Иван Никитич почувствовал себя плохо, находясь не в Москве, а на отдыхе — на одном из прекрасных греческих островов, где на берегу солнечной лагуны — одноэтажные домики фешенебельного туристического отеля. Он долго не хотел прерывать отпуска, однако в конце-концов был отправлен на маленьком круизном судне на материк, где в больнице местными врачами было сделано срочное обследование. Оно показало — необходима операция. Делать ее в Греции Иван Никитич отказался. Полагал, что врачи элитного медицинского учреждения, к которому прикреплен — справятся с ней лучше. На переезд в Москву было потеряно еще время…
Хирург, осматривавший Сидоркина в приемном покое, принял решение: оперировать немедленно. Помимо собственного опыта российский врач располагал заключением греческих коллег,— оно и сбило всех с толку…
— Черт! — выругался хирург. — Гляньте сюда!..
Помощник склонил голову,— внимательно рассматривал то, что было теперь под руками хирурга. Если бы лицо молодого мужчины не закрывала специальная маска, он бы, наверное, не удержался и присвистнул.
— О-па!.. — проговорил он.
— Идиоты! — обругал греческих коллег хирург.
Внутри Сидоркина, чье сознание было отключено наркозом, происходила трагическая борьба…
Сероватое тельце, которое уже скукожилось и стало даже меньше, чем вначале, неожиданно было атаковано несколькими белковыми сгустками. Опять та же реакция — тельце напряглось, пытаясь переварить непрошеных гостей. Но вот на огромной скорости в него врезается очередной сгусток… Тельце вздрогнуло, выбросило в полый канал множество капелек черного дисперсного вещества… Иван Никитич не шевелился. Его отключенное сознание равнодушно к происходившему. Капельки неторопливо потекли дальше, процесс их всасывания стенками канала был медленным, неотвратимым…
Финал можно было предсказать…

+ + +
На третий день Антону предстояло оказаться в крепости через проездные ворота Боровицкой башни. Станция метро, площадь, Манежная улица — места знакомые всем, если даже побывал в столице один единственный раз. Оставалось совсем немного — вот-вот по неширокому тротуару между чугунной оградкой и фонарными столбами пошагает прямо к полукруглой арке… Взгляд приковала непонятная сцена.
Новенькое "вольво S80" резко затормозило. Для катившей следом автомашины багажник "шведки" чудом не стал ловушкой. Слава богу в уличном заторе скорость невелика. Раздраженный сигнал резко оборвался: задние дверцы "вольво" распахнулись с силой,— будто их отбросил в стороны мощный взрыв. Антон замедлил шаг, почти остановился. Все сделал невольно. Продолжение не заставило ждать.
Из дверей в разные стороны (обстоятельство шокировало больше всего), прямо по проезжей части, мимо машин,— те экстренно оседали на передние рессоры,— кинулись мужчина и женщина. Господин показался Антону не молоденьким. На самом деле — вряд ли больше тридцати. Она… Возраст определить затруднялся. Могло и двадцать два, и тридцать. Скорее всего -выглядит старше своих лет. Шатенка, длинные волосы, необыкновенно красива, ярко накрашенные губы, отлично сшитый, из дорогой материи деловой костюм — юбка и жакет. Строгие простые сапожки. Сразу появлялась мысль: продукция ведущего дома обувной моды. Что-нибудь вроде известного Стива Мэддена На пальцах,— Рубцов сумел разглядеть и это,— бриллианты в золотой оправе. Сверкнули!.. Надетое поверх костюма пальто,— от "Эн Тейлор"? — не застегнуто. Концы тряпичного пояса болтались в разные стороны. Одна рука — в лайковой перчатке. Вторую, пробегая мимо Антона, красавица уронила.
Мужчина был в строгом костюме,— ни пальтеца, ни легкого плащика. Рубашка сверкала белизной, бросался в глаза яркий галстук. Кинулся бежать с такой скоростью,— через несколько мгновений Рубцов потерял его из виду! К красавице мужик даже не обернулся. Да и она бежала, словно в затылок дышал маньяк из "Улицы вязов". Взгляд Антона перескочил на автомашину. "Вольво", хоть и резко тормозило, остановилось лишь на мгновение,— вновь ехало. Впереди — свободное пространство. Колеса бешено закрутились. Двери сами собой захлопнулись. Шедшее следом авто тронулось с места значительно спокойнее. И не зря.
"Вольво" опять резко затормозило. На этот раз встало как вкопанное. Распахнулась водительская дверь. Выскочивший человек явно был шофером: простецкая физиономия, мешковатый недорогой костюм, галстучек расцветки, вышедшей из моды пять лет назад,— типичный наемный трудяга. "Не хозяин авто!" — заключил Антон. — "Для хозяина простоват!.. Хотя…"
Дикими прыжками, шарахаясь от двигающихся машин, водитель ринулся к тротуару.
В воздухе повисло чудовищное напряжение. Пешеходов поблизости не было. Но люди, с небольшой скоростью проезжавшие мимо на автомобилях, пугались догадок: неужели рванет?!.. Иначе зачем выскакивать и кидаться наутек?..
Несколько секунд, еще секунда… Время замедлило ход. Взрыва не было. Ни дыма, ни клубов огня — ничего! Водитель, добравшийся до тротуара, проскочивший по нему с полдесятка метров, неожиданно остановился, развернулся, теперь уже не такими странными прыжками, но опять — наперерез двигавшимся машинам, поспешил обратно к брошенному "вольво". Влез внутрь, хлопнул дверцей, как ни в чем не бывало поехал дальше.
В дорожном заторе как раз в этот момент возникло шевеление, через несколько минут автомашина странных пассажиров исчезла из глаз. Нигде не видно и сбежавшего господина. Скрылся за углом здания. Лишь красавица маячила чуть поодаль. Уже перешла с бега на шаг, вот-вот могла стать неразличимой за деревьями Александровского сада.
Антон решился в доли секунды: он очутился возле оброненной печатки, поднял ее с земли, кинулся за незнакомкой.

3.
Возле станции метро "Южная" царило обычное для шести вечера оживление. Из пары подземных переходов, служивших одновременно выходами из метро, вываливалось множество народа. Кто неспеша, держа в руках увесистые пакеты, кто — налегке, в полуспортивной обуви, попивая пивко, кто — деловито, словно опаздывая на важную встречу, с портфельчиком в руках.
Из одного из выходов прямо к двери кафе выбрался в дрезину пьяный мужик. Еще поднимаясь по лестнице он хватался двумя руками за перила, с трудом преодолевал ступеньки. В дверях перехода, качаясь и норовя упасть, простоял не меньше минуты.
Парень и две девушки, курившие неподалеку от входа, обратили на него внимание: перестали болтать… Под их взглядами дядька отцепился от двери, шатаясь преодолел несколько шагов, теряя равновесие и оттого очень резво взлетел вверх по маленькой лесенке, рухнул на асфальт. Пытаясь встать, уже на карачках, продвинулся на метр, окончательно сдался… Словно солдат под обстрелом прополз еще метр. Затих, что-то промычал.
Из кафе попыталась выйти посетительница. Но дверь едва открывалась — лежавший мужик перегородил вход. Та, что в кафе, повернулась и с мольбой посмотрела на работника общепита…
В то же самое время из этого же подземного перехода на другую сторону неширокой улицы шатаясь и горланя песню выбрался еще один мужик. Он двигался гораздо бодрее, но зацепился ботинком за последнюю ступеньку, рыбкой пролетел вперед, рухнул на асфальт, расшиб в кровь лицо. С трудом перевернувшись на спину, раскинул руки. Секунд десять лежал неподвижно. Потом начал громко ругаться… Взбрыкивая ногой пьяный мужик пытался достать проходивших мимо людей. Девушки взвизгивали, тетки, нелепо дергаясь, отскакивали в стороны. Мужики огибали опасный "объект" более степенно, словно не замечая его. Связываться с пьяным идиотом никто не хотел.
Через несколько минут об обоих пьяных стало известно милиционеру, находившемуся в переходе у выхода из метро. Несколько мгновений он раздумывал, как ему поступить, а потом получил информацию, что на другой стороне площади у одного из выходов валяется двое пьяных, а у другого — целых три…
Новая информация ввергла милиционера в еще большие раздумия, а когда закончил их, ему стало известно, что к первому пьяному мужику, которого еле отволокли от дверей кафе присоединилось еще двое. И оба рухнули ровно напротив двери… Так что теперь никто не мог ни войти в заведение, ни выйти из него. Сержант задергался. Не знал куда бежать… В разных частях площади одновременно валялось девять пьяных мужиков. Это походило на анекдот, но милиционеру было почему-то не до смеха. Он связался со старшим.
Чутье, которое никогда не обманывало его, подсказывало сержанту: этим вечером он столкнется к какой-то огромной бедой. У него мурашки побежали по коже. Десять секунд быстрым шагом — и он может столкнуться с чем-то, что разрушит его жизнь…

+ + +
Антон продолжал вспоминать утро…
Бежал он тяжело, громко топоча ботинками на толстой рифленой, как говорила его мама, "туристской" подошве. Услышав топот, красавица резко обернулась,— к этому моменту уже остановилась, вытащила из кармана пальто сигарету, зажигалку "Ронсон", собиралась закурить.
— Ваша перчатка! — выкрикнул он прежде чем она успела испугаться.
Если вообще была способна испугаться в подобной ситуации.
Вдруг улыбнулась… Рубцов не мог решить — была ли эта улыбка искусственной. Ему хотелось верить: его жест вызвал искренние эмоции. "Она была чертовски хороша!" Так, кажется, говорили в прошлом. Почему-то он об этом подумал. О прошлом…
Она хотела взять перчатку, но руки заняты сигаретой и зажигалкой.
— Сейчас, секундочку!.. Вам не трудно мгновение подождать!.. — сказала незнакомка.
— О-о! Хоть целый час! — радостно воскликнул Антон.
— Я могу вернуть вам перчатку вечером. В семь часов. Возле обелиска в Александровском саду,— тем не менее сказал Рубцов. Интуитивно догадывался — нахальство будет воспринято нормально. Но на встречу почти не надеялся.
— Перчатку можно вернуть и сейчас,— спокойно сказала она, убирая зажигалку в карман. — Зачем же ждать семи… И даже не семи, а семи пятнадцати!..
"О-па! — возликовал про себя молодой человек. — Получилось!"
— И не в Александровском саду. А возле двадцать первой башни Кремля…
— Двадцать первой? — промямлил Рубцов, приходя в некоторое замешательство.
— Ну вы-то должны знать, какая это? — с улыбкой произнесла она и глубоко затянулась дымом. — Слушай, давай на "ты". Мы же ровесники… Не удивляйся. Я видела тебя в Кремле.
— Точно! — к чему относилось это слово, он и сам не мог сказать. — Но я тебя…
— Не обратил внимания?!.. — красавица рассмеялась. — Вот как!.. Значит, мне надо было потерять перчатку, чтобы ты меня заметил?
— Да вообще-то вы там не только перчатки теряли… Этот твой… Как его… Спутник… Который в машине… И ты… А потом шофер…
— Давай сейчас не будем об этом,— серьезным тоном оборвала она.
— Но ты мне расскажешь? — зачем-то начал настаивать Антон.
Она поморщилась.
— Возможно… Давай постоим еще немного… Ты ведь не спешишь?..
— Нет…
На самом деле он опаздывал.
Она замолчала, куря и вглядываясь в площадь за его спиной. Молодой человек не говорил ни слова.
— Ну все!.. Я пойду,— вдруг произнесла она. — Не провожай меня. Чао!..
Девушка развернулась и быстрым шагом пошла прочь.
Он хотел догнать ее, но решил, что это глупо… К тому же, стоило поспешить к заказчику. Если работники кремлевского музея пожалуются шефу в "контору" на опоздания,— ему не сдобровать…

+ + +
"…Черт его знает, где эта двадцать первая башня!" — в раздражении размышлял Антон. До назначенной встречи оставался почти час, но он был уверен — и к четверти восьмого не будет знать, в каком месте ожидать красавицу. Ведь как ни крути, башен в Московском Кремле только двадцать.
"Мы даже не познакомились!" — все больше злясь на себя думал он. — Посмеялась надо мной, как над дурачком. Но откуда же мне было знать, что башен ровно два десятка!"
Но от кремлевской стены Рубцов, тем не менее, не удалялся. Как бы там ни было, знал наперед — и в половину восьмого, и в четверть девятого будет болтаться вокруг Кремля, надеясь на встречу с незнакомкой. От выхлопных газов, которые распространяли стоявшие в пробке автомобили, в затылке началась пульсирующая боль.

4.
— Совершенно очевидно, все трое: Брежнев, Андропов и Черненко умерли не так, как это было представлено советским гражданам в средствах массовой информации. Все полагали: престарелые лидеры один за другим "перекидывают ноги". Политбюро действительно было очень старым и объяснение выглядело разумным и единственным подходящим…
Молодой мужчина,— фамилия его была Рудалев,— окинул взглядом просторный зал, в котором находились.
Его пожилой собеседник и руководитель — Гараничев — заметил:
— Что, впечатлен?.. — в голосе зазвучало самодовольство. Явно испытывал наслаждение: сам здесь не в первый раз, уже привык к роскоши.
Гараничев взял со столика фужер коньяку "Курвазье Империал", сделал приличный глоток.
— Еще бы! — откликнулся Рудалев. — Такого не видел!.. Впрочем нет, конечно, все это… — он обвел руками густой сад, состоявший из редких тропических деревьев. — Похоже на то, что встречаешь на курортах. В жарких странах. Но здесь… Такое количество пальм, редких растений!.. Если бы увидел на цветной фотографии, честное слово — подумал: это участок буйных африканских джунглей… Нет никакого различия!
Вдруг он замер. В голову пришла неожиданная мысль: тропический лес — не только сосредоточие экзотических растений, рай для ботаника, но и место, где человека поджидают опасности.
В Зимнем саду Кремля произрастало около двух тысяч тропических растений. Более ста видов. Системы кондиционирования поддерживали температуру и влажность воздуха на требуемом уровне. В некоторых углах растения произрастали так плотно,— ветви и широкие листья образовывали густую тень, почти мрак…
— Здесь особая роскошь! — как бы вторя мыслям молодого гостя
заметил Гараничев. — В Москве появилось немало дорогих, обставленных за миллионы долларов, мест. Но это остается непревзойденным. Создавалось, чтобы всей атмосферой, каждой деталью подчеркивать могущество, каким не может обладать один человек. Только великая страна… Каждая мелочь задумывалась и исполнялась на государственном уровне. Обрати внимание на кресло, на котором сидишь!.. Мебель уникальна. Сделана по заказу с особой тщательностью… Люди, трудившиеся над изделиями, знали — работают на Кремль. Такого старания, как было у них тогда, не купишь за миллионы баксов!
Рудалев взглянул на расставленные по залу столики, кресла вокруг них.
— Уверяю тебя, этот набор склеенных деревяшек особо ценных пород эквивалентен по стоимости новенькому "мерседесу" люксовой модификации… Между прочим, в твоем кресле сидел председатель Совета министров Италии. Переговоры с ним проходили здесь. Наш президент знал: гость — страстный садовод, обожает всякую экзотическую флору.
— Теперь я знаю, что чувствовали цари! — воскликнул Рудалев.
В Зимний сад, расположенный на втором этаже, попал из западной части Владимирского зала Большого Кремлевского дворца. Там был специальный переход. Сам Владимирский зал произвел неизгладимое впечатление. В нем по традиции подписывались внешнеполитические документы СССР, потом — Российской Федерации. Он соединял дворец девятнадцатого века со средневековыми постройками.
— Цари к Зимнему саду не имели отношения. — возразил Гараничев. — Посмотри… Разве интерьеры можно отнести к позапрошлому веку?.. Конечно, при царях в Кремле тоже пытались создавать, и небезуспешно, сады. Но этот — возник при Никите Сергеевиче!
— Хрущеве?
Рудалев вновь взирал на раскидистые пальмы, изящные олеандры, стройные кипарисы и тонкие папоротники.
— Да… Говорят, ниша в стене, где бьет фонтан, создана по его личному указанию…
Рудалев взглянул, куда показывал собеседник: в основании ниши плескался бассейн с золотыми рыбками. Полукруглая выемка украшена цветной и золотистой мозаикой, в центре маленького искусственного водоема — остров…
Он не удержался, встал, в несколько шагов преодолел расстояние, отделявшее от рукотворного чуда.
Гараничев неспеша поднялся со своего кресла, пошел следом.
Крупные глыбы разноцветного хрусталя уложены в горку. Ровный свет исходил снизу, искрясь в бьющей вверх струе воды.
— Тот факт, что сад создан при Хрущеве, не случаен… Как помнишь, Никита Сергеевич обещал: к восьмидесятому году в СССР будет коммунизм.
У меня до сих пор хранится изданный тогда школьный учебник племянницы. В нем черным по белому написано: к этому времени будут бесплатными квартиры, городской транспорт, обеды на работе и в учебных заведениях. У Зимнего сада — особое название: держали в тайне, чтобы не провоцировать ненужных кривотолков… "Сад Коммунизма"! Предполагалось, такими будут жилища советских людей. Роскошь, тропические растения, стены из стекла, хрустальные острова, фонтаны… Все — посреди суровой российской стужи!
Чешуя рыбок переливалась, добавляя красок к экзотической цветовой гамме.
— Здесь должна играть особая психоделическая музыка, расслабляющая человека, подымающая над суетой… — добавил Гараничев. — Музыку тоже как-то незаметно упразднили.
— Здесь и без нее роскошно! Небось, материалы для этого чуда света выписывали за нефтедоллары … Откуда-нибудь из Италии?
— Ничего подобного: все наше!.. — с гордостью ответил собеседник. — Мрамор на стенах — уральский и баландинский, пол — из джархечского конгломерата — Армения… Стекла,— одна из стен сада полностью прозрачная,— изготовлены в том же НИИ, который сделал особый прочный колпак над телом Ленина в Мавзолее… Мы должны разобраться во всем трезво. Ты слишком увлечен сенсационной версией. Молод, молодые падки до таких вариантов…
— Значит, Сад Коммунизма?.. — перевел разговор на другую тему Рудалев.
— Самый роскошный, самый странный сад, который существует в мире!
— Точно! Сад для тех времен, когда даже ювелирные украшения из золота и бриллиантов станут бесплатными!

+ + +
Звука мобильника Антон не слышал. То, что кто-то пытается до него дозвониться, понял лишь благодаря отчаянным вибрациям,— в них содрогалась его новенькая модная трубка фирмы "нокиа".
"Какой, однако, у нее мощный виброзвонок!" — подумал Рубцов и вытащил телефон из кармана.
— Алло…
Несколько мгновений в ответ не доносилось ни звука. Взгляд молодого человека направлен вдоль Кремлевской стены: кирпичная кладка выглядела аккуратно и не производила впечатления древности.
— Ты у "Южной"? — неожиданно спросила "трубка".
Это был голос матери.
— Нет. Я еще на работе… — соврал Антон.
В конце-концов, находись он по другую сторону краснокирпичной кладки, можно было бы считать, что он по-прежнему на трудовом посту — в Кремле.
— Слава богу!.. — произнесла она. — Как здорово, что ты еще не доехал!..
Дом, в котором Рубцов жил с родителями, находился в десяти минутах ходьбы от станции метро "Южная".
— Что случилось? — Антон и не пытался скрыть тревогу, которая охватила внезапно.
— Здесь… — начала мама, но в следующую секунду связь неожиданно оборвалась.
В трубке зазвучали короткие гудки.
— Что за черт! — в сердцах выругался Антон.
Он нажал кнопку на клавиатуре. Номер матери принялся набираться автоматически. Прошло некоторое время и голос оператора, записанный на электронный носитель, сообщил ему стандартную фразу: "Абонент выключен или находится вне зоны…" Антон набирал маму вновь и вновь, но тщетно — связь не устанавливалась.
"Что, черт возьми, там происходит?! — проносилось у него в голове. Рассуждать логически было трудно, но, как ни был взволнован, он пытался это делать. — Раз она спрашивала, успел ли я добраться до "Южной", значит, возле метро что-то произошло. Но сама она не возле станции. Дома!.. Получается, узнала о происшествии по телевизору. Что же должно было произойти, чтобы об этом сообщили в новостях?! "

В прошлом веке
Генеральный секретарь ЦК КПСС Юрий Владимирович Андропов сидел за полированным столом в своем кресле и работал с документами.
Перед ним лежал проект постановления Центрального Комитета, раскрытый на второй странице. Время — позднее. Почувствовав усталость, Андропов отложил красный карандаш в сторону, откинулся на спинку и прикрыл глаза.
Он глубоко вздохнул. Захотелось подумать о чем-нибудь приятном. Вот уже год, как этот кабинет принадлежит ему. Теперь он здесь не гость,— хозяин! Последний раз живым видел Леонида Ильича именно здесь… В следующий раз Брежнев предстал перед ним уже мертвый — на Подмосковной даче в собственной постели.
"Хотел подумать о хорошем, а сам…" Юрий Андропов открыл глаза. Ни что в этих стенах не говорило о прежнем владельце. Отличная, по высшему разряду, отделка. Прекрасная мебель… Как чувствовал себя здесь Леонид Ильич?
Что же касается его, Андропова, то он на новом месте испытал прилив сил. Даже болезнь почек, которой страдал длительное время, беспокоила меньше прежнего.
Перед самой смертью Брежневу пытались внушить: его "любимчик Юра" не способен занять высший пост в государстве именно по состоянию здоровья. Ерунда! Правильное лечение, современные лекарства, режим,— а главное — огромный взрыв энергии, связанный с новым назначением, выше которого не может быть ничего — исполнение мечты всей жизни. В такой ситуации болезнь отступает!
"Я просижу в этом кресле дольше, чем Брежнев!" — подумал Андропов и усмехнулся. Мысль развеселила. Припомнились анекдоты, рассказываемые про предшественника народом. Он ласково погладил глянцевую, отражавшую свет полированную поверхность стола. "Здорово!" Радость Генерального секретаря была почти мальчишеской.
Вдруг внимание привлекла странная подробность в нижней части, под ящиком,— резанула взгляд до такой степени, что он вздрогнул и мгновенно сел выше на кресле. "Что это?! "
Он знал, чего испугался — в конструкцию стола были внесены изменения. С одной стороны опытный взгляд профессионала легко разглядел бы их. Но кто всматривается в деревяшку, придерживающую ящик?! За этим столом Андропов работает год, но сейчас не в состоянии припомнить — был ли прежде на этом месте аккуратный стык — след распила, сделанного явно не мебельным мастером.
Либо эта отметина была всегда — но кто и зачем сделал ее? — либо она была сделана недавно. Единственное, что приходило на ум чекисту Андропову — кто-то незаметно вторгся в его пространство, следит за ним. Или все произошло при Брежневе?.. Но почему такой грубый след? Какой смысл?.. Установить подслушивающее устройство можно и не оставив такого чудовищного следа.
Юрий Владимирович хотел вызвать охранника. Потом решил, что благоразумнее не торопиться. Надо исследовать странную подробность самому... Возможно, это только мнительность и ничего серьезного за этим не стоит.
Он понадеялся, что никто в ближайшие минуты не войдет к нему в кабинет, сполз с кресла и опустился на колени…

В наше время
— Не жизнь, а сплошное казино!.. — со злой иронией проговорил небольшого роста высохший старичок в мешковатой спортивной куртке. Отросшие седые волосы трепал ветер.
Старичок пригладил разметавшиеся патлы, одернул куртку и поднял голову вверх, на огромную неоновую рекламу, украшавшую фасад здания.
— Только нам в этом казино — ничего!.. Никакого выигрыша! — с откровенной злостью откликнулся на его слова другой пенсионер — тоже в куртке, но не короткой спортивной, а длинной, зимней, в спортивной кепочке, выцветшей до такой степени, что ее первоначальный раскрас определить было невозможно. — Брежнев им не нравился!.. При Брежневе такого не было!..
— Да что там ваш Брежнев! Маразматик!.. Смотрите глубже: Андропов — вот кто все понимал! Кто мог предвидеть!.. — сказал повернувшись к нему первый.
— Предвидел… Ничего он не предвидел!.. Только в банях хватать был мастер. Помню я эти времена… — уже не глядя на случайного собеседника ответил второй и торопливо пошагал дальше.
"Казино "Пале-Рояль" — надпись выполнена неоновыми трубками. Несмотря на солнце, еще не опустившееся за линию горизонта, испускала призрачное, казавшееся нереальным, сияние. Словно это химера, плод больного воображения, и нет ни казино, ни надписи.
Двери с массивными никелированными ручками — плотно прикрыты. Ни один человек не заходил внутрь и не выходил из казино наружу. Принадлежность автомобилей, стоявших на некотором расстоянии от входа, определить невозможно — по соседству располагались дорогие бутики, здания офисов. В казино ли прикатили владельцы машин, куда-то ли еще?..

5.
— Здесь, молодой человек, гулять нельзя! — скрипучий, старческий голос раздался у Антона за спиной.
Рубцов вышел из оцепенения. Как он оказался на газоне, возле кремлевской стены?!.. Одной рукой держится за ее шершавые кирпичи. В другой — сжимает мобильный телефон…
Все напрасно! Мать не отвечает. Ни по одному телефону…
Молодой человек резко обернулся: по свежей зелененькой травке к нему быстро семенил сухонький старичок. Во взгляде читалась озабоченность.
— Что с тобой, парень? Тебе плохо? — заскрипел он опять. — Сейчас ведь заберут тебя. Уверяю — уже пошли за тобой. Это не просто стенка. Это государственная святыня. Кремль! Чего тебе здесь надо?.. Уходи по добру по здорову, пока не арестовали… Будут потом выяснять!..
Антон уже и сам сообразил — для прогулок выбрал неподходящее место. Его поведение может показаться кому-то, кто незаметно наблюдает за этим участком территории, что прилегает к Кремлю, подозрительным.
— Зачем ты к ней прилип? Тебе плохо? Или, может, выпил?.. Хотя нет, ты — бледный, как полотно,— не унимался старичок.
"Сам-то откуда здесь взялся?" — чуть было не спросил Антон. Но удержался — дедок явно проявлял заботу, грубить было бы несправедливо.
— Башню ищу… — сказал Рубцов. — Девушка назначила свидание, не могу понять, где…
— Башню?.. — с интересом переспросил старичок и потер правой рукой подбородок. — Какую еще башню?..
— Двадцать первую башню Кремля. Возле нее я должен с ней встретиться… Но башен — всего двадцать. Вы не знаете, где это?
— Знаю… — произнес старичок.

В прошлом веке
Под ящиком был явно устроен тайничок. Стоя на коленях и упираясь одной рукой в тщательно вычищенный ковер, Генеральный секретарь ЦК КПСС водил пальцами по шероховатой поверхности дерева, постукивал по нему. Звучек выдавал какую-то полость. Судя по толщине доски, в которой она была устроена, глубина тайника — не больше полсантиметра, ширина — чуть меньше ладони.
Удивляло, что тайник не пытались замаскировать: стыки были хорошо заметны. Сразу отпадала версия о припрятанном техническом устройстве. Не могло быть речи и о стандартной конструкции. Вглядываясь в деревяшки Юрий Владимирович даже под столом, при плохом освещении отметил: распилы сделали уже когда деталь была частью стола. Выдавал более "свежий" цвет дерева.
Андропов поднялся, сел обратно в кресло. "Все же штука появилась почти наверняка при Брежневе. Вероятно — незадолго до его смерти. Может быть, это часть некого устройства — какая-нибудь кнопка экстренного вызова врача?! "
Нет, зная Брежнева, он не мог в это поверить. Кнопка вызова могла существовать только в анекдотах, которые Леонид Ильич сам же про себя и сочинял. Но что это тогда?
Андропов попытался вспомнить: не было ли каких-нибудь историй с этим столом, но в голову ничего не приходило. Стол, как стол. Он сел за него после Брежнева…
Генеральный секретарь хотел вызвать помощника, но остановился,— рука не дотянулась до тумблера. Опять слез с кресла, опустился на колени. Зачем этот "шов", на котором остановился его взгляд в самом начале?.. Он словно бы был сделан специально для того, чтобы привлекать внимание. Юрий Владимирович опять забрался под самую крышку. То-то переполошатся референты, если увидят, что вместо того, чтобы сидеть за столом, главный человек в государстве находится под ним…
Ногтями Юрий Владимирович попытался подцепить деревянную пластинку. Она задвигалась, заходила под его пальцами. Что-то здесь не так: больно деревяшка напоминает крышку ларчика!..
Андропов чувствовал — пальцы его не предназначены для такой работы. Будь они половчее — давно бы раскрыл эту загадочную "коробочку". Он залез под стол глубже. Теперь он сидел уже не на корточках, а прямо на ковре — полулежа, опираясь плечом о боковину стола. Досадовал на плохое освещение. Вот бы сюда настольную лампу!
Неожиданно для себя он как-то так подцепил деревяшку ногтем, что она дрогнула и подалась вниз. Ухватившись за края пальцами, Андропов потянул еще… "Боже мой!.. " — он едва не застонал.
То, что предстало его глазам, не могло привидеться ему даже в самом болезненном состоянии…
Слава богу, в комнате никого не было!..

+ + +
— В Московском Кремле действительно было не двадцать, а двадцать одна башня!.. — рассказывал старичок.
— Почему — было? Выходит, ее больше нет? Она назначила мне встречу возле несуществующей башни?..
Они по-прежнему стояли на зеленой травке. И это несмотря на то, что старичок только что советовал Антону уйти с газона под Кремлевской стеной, Чуть поодаль медленно двигались автомобили. Вокруг них — густое марево выхлопных газов. Два человека, беседующих под главной стеной страны, как у деревенского забора, привлекали внимание. Кроме них на всей набережной ни одного пешехода не просматривалось.
— Башня существует, но теперь это не совсем башня. Наблюдательный "столп" с винтовой лестницей внутри — самая высокая постройка средневековой крепости. По замыслу создателей с нее должен быть виден приближающийся к Москве неприятель. Башня превратилась в колокольню Ивана Великого.
— Значит, ждет возле колокольни! — воскликнул молодой человек. Рубцов прикидывал, как быстрее оказаться у колокольни. На Ивановскую площадь — она находится в Юго-восточной стороне крепости,— легче добраться через Спасские ворота. Антон полагал: с его пропуском — нечего думать, чтобы войти в них. До Боровицких еще идти и идти, а потом столько же протопать до колокольни. Вон она,— до нее рукой подать. Как раз напротив! Если бы только был хотя бы узенький лаз в Кремлевской стене!..
— Позолоченный купол, который, как рассказывают туристам, сияет двадцать четыре часа в сутки, появился при Борисе Годунове. Снизу до купола ведет триста двадцать девять ступеней… В первом ярусе внутри стены — каменная лестница. Состоит из восьмидесяти трех ступеней…
Старичок,— голос его звучал взволнованно,— неожиданно замолчал. Перехватил взгляд, который устремил молодой человек к началу Кремлевской набережной,— там, рядом с Беклемишевской башней на тротуар, нагло попирая правила дорожного движения, вползало новенькое "вольво" черного цвета.
Антон подумал: машина — точно такая же, как та, что участвовала в утреннем приключении. Молодого человека охватила еще большая тревога.
"Вольво" преодолело высокий бордюр и оказавшись двумя колесами на асфальтированном тротуаре, а двумя — залезая на ярко зеленую траву, покатило вперед. Рубцов следил за ней не отрываясь. Мог поклясться: водитель — внутри легковушки виднелся всего один человек — смотрит только в их сторону.
— По-моему нам надо отсюда тикать! — пробормотал старичок, мгновенно позабыв и про двадцать первую башню и про ступеньки. — Хотя…
Как завороженный, он смотрел на приближавшееся "вольво" — машина увеличивала скорость.
— Бегство означает признание вины!.. — глубокомысленно произнес старичок. — Я же предупреждал вас. Автомобиль явно принадлежит службе охраны президента… Что за день такой?!.. Вы не в курсе: это… Ну то, что произошло на "Южной"…
— А что произошло на "Южной"?! Я не знаю! — выкрикнул, теряя самообладание, Антон.
Ответить старикан не успел… Поравнявшись с тем местом у стены, на котором стояли двое, "вольво" резко затормозило. Водительская дверь распахнулась и оттуда выскочил тот самый шофер, которого Антон видел утром. Хотя перед началом рабочего дня лицезрел его несколько минут, запомнил достаточно хорошо.
Бросил быстрый взгляд по сторонам,— Рубцову показалось: даже медленное движение автомобилей по набережной прекратилось,— все были заняты только тем, что следили за дерзким человеком из "вольво". А тот, словно убедившись — ему ничто не угрожает, ринулся быстрым шагом к двоим, стоявшим у стены.
Тут Антон сплоховал… Он послушался старичка.
Хрыч неожиданно произнес:
— Беги парень, я его задержу!..
Рубцов сначала сделал несколько шагов в сторону — видя это утренний водитель прибавил шагу: не интересовал старичок, смотрел только на парня. Антон быстро пошел прочь, потом побежал.
Не оборачивался. Когда сделал это, увидел: непонятный старикашка по-прежнему торчит у Кремлевской стены, шоферюга прыгает обратно в "вольво", хлопает дверцей и, резко тронувшись с места, мчит по тротуару в сторону ускользающего Антона.
Рубцов ловко воспользовался ситуацией ("А нужно ли мне все это?! чего я бегу?! "). Но рассуждать — некогда. Он ринулся в гущу автомобилей. Те в очередной раз остановились — густой поток почти не двигался. Побежал по узкому промежутку между рядами. Выскочил на противоположный тротуар,— узкую полоску набережной, возвышавшуюся над Москвой-рекой. "Вольво" замедлилось,— проскочить между автомобилями водитель мог только бросив легковушку. Однако этого делать не стал.
Антон побежал быстрее. Был уверен,— если шоферюга немедленно не кинется в погоню на своих двоих — шансов настичь беглеца не останется.
Уже не с такой скоростью, как до этого, "вольво" проехало некоторое расстояние по тротуару и остановилось.
Рубцов вновь перебежал мимо едва ползших автомобилей на тротуар у Кремлевской стены. Здесь он разглядел — шведская легковушка удалялась от него задним ходом. Старикашка по-прежнему стоял на том месте, где покинул его Антон.
"Зачем я бежал и что все это означает?! " Мысли в голове молодого человека роились. Теперь он был готов сам поспешить за "шведкой", чтобы узнать ответ… Только глянув на индикатор времени на своем мобильнике, решил двигаться к Великому Ивану — до назначенного свидания оставалось меньше пяти минут.

6.
В прошлом веке
Андропов по-прежнему сидел на полу между собственным креслом и рабочим столом. В его руках был лист бумаги, тщательно сложенный в несколько раз — чтобы уместился в тайнике.
Послание выпало из "ларчика" прямо на голову адресата — у Юрия Владимировича было ощущение, как если бы с неба, от самого бога на него свалилось письмо с предсказанием судьбы.
Он узнал этот почерк — Брежневскую руку он не спутал бы ни с какой другой. Суеверный ужас охватил убежденного атеиста Андропова. Послание это в прямом смысле можно было назвать посланием с того света: писавший его Брежнев был уверен — Андропов получит его уже когда предшественник будет гнить в сырой могиле. Волосы на запястьях Генерального секретаря встали дыбом. Раскрывая "коробочку" он ожидал чего угодно: следов, оставленных заговорщиками, доказательства какой-то постыдной медицинской тайны Брежнева… Но что Леонид Ильич вот таким экстравагантным способом захочет передать ему некую информацию!..
Предшественник знал — Андропов, как профессионал, не пропускает ни одной мелочи. То, на что не обратили внимание хозяйственники — странный дефект рабочего стола, обязательно его заинтересует. Учитывая некоторую специфику ситуации, Андропов наверняка попытается выяснить как можно больше деталей самостоятельно, как можно дольше не привлекая помощников… Брежнев рассчитал правильно!..
"Такое послание не может быть ординарным… Оно обязательно перевернет мою жизнь!" — думал Андропов и руки его, разворачивавшие сложенный лист бумаги, дрожали.
Он начал читать. Рукописные строки плясали перед глазами. Брежнев и здесь обращался к нему, как к любимчику — запросто и тепло…
"Юра, Сталин — гений. До этого рябого грузина доперло то, что не смогли узнать все русские цари с их голубой кровью… Юра, СССР угрожает смертельная опасность. Во всем этом я боюсь признаться даже жене…"
Андропов читал послание дальше. По мере знакомства с этим документом, ему становилось все хуже. Чудовищное волнение, которое он испытывал, вмиг обострило все хронические болячки.
Он не расслышал, как дверь в кабинет отворилась. За порог прошел человек. Увидев торчащие из под стола ноги Генерального секретаря, человек преодолел короткое расстояние бегом.
— Что?!.. Что с вами?!..
Он уже тянулся к телефону, чтобы немедленно вызвать врача, но ослабевший, однако не потерявший трезвости духа Андропов жестом остановил его. Протянул письмо.
Человек принялся пробегать строки одну за другой. На лице его ничего не отражалось. Однако Андропов чувствовал: чтец испытывает те же эмоции, что и он сам.
— Боже мой, Петрович, как же мы с тобой… Блин!.. Все советские люди… — проговорил вдруг Андропов.
Затем он схватился за край стола. Резким движением поднялся с пола. Читавший, поглощенный содержанием листа бумаги, не обращал на него никакого внимания.
Андропов побледнел. Оперся обеими руками на стол. Чудовищная боль накатила неожиданно. Так быстро, что он не успел даже застонать. Теряя сознание он задел рукой плечо читавшего и рухнул на пол.
Еще секунд тридцать человек не отрывался от Брежневского послания — пока не прочел его до конца. Несколько мгновений он колебался, затем аккуратно сложил лист бумаги и убрал его во внутренний карман пиджака.
Посмотрел на лежавшего на полу руководителя Советского государства.
— Как же мы… — негромко передразнил он Андропова. — А вы?.. Ведь все лежало на поверхности!..
После этого он выбежал из кабинета. Врачи появились в нем только спустя четверть часа.

7.
На огромной скорости, равнявшейся в первый момент примерно семидесяти километрам в час голова, туловище, руки и ноги молодого человека, словно существуя отдельно друг от друга рванулись вперед. Перед тем, как сделать чудовищный рывок, парень не успел ни напрячься, ни уж тем более сгруппироваться. Он смотрел вбок, на шикарный черный автомобиль, подкативший ко входу казино "Пале-Рояль" — обслуга уже держала двери широко раскрытыми, один человек успел предупредительно распахнуть дверцу машины. Кто-то, находившийся пока внутри собирался ступить на чисто вымытую дорожку из ячеистого, упругого пластика, расстеленную на тротуарной плитке перед входом в казино.
"Мазда" старенькой модели не была оборудована подушками безопасности, ремень, перед тем, как защелкнуть его в замок, был продет позади водительского сиденья. Не снижая скорости голова молодого человека ударилась в стекло…
Студенистые, податливые сгустки прогнулись, раздались в стороны. Для системы трубок и канальцев, которая густо пронизывала их, это было катастрофой. Однако обрушившийся костный свод и не думал замедлять своего страшного движения. Он опускался ниже, хотя из лопнувших "кровепроводов" и без того вовсю хлестала багровая жидкость.
Электрические частицы, перебегавшие по глянцевой поверхности жидкости от одного берега к другому, враз прекратили свое движение… Исполненное любопытства ожидание, образ — кто же выйдет из шикарного автомобиля к дверям казино, мгновенно угасло. Словно на экране монитора пропала картинка,— свернулась мгновенно в точку, которая тут же погасла.
Так и осталось тайной, кто же прибыл в казино "Рояль" на шикарном автомобиле.
Одно можно было сказать точно — молодой человек, погибший врезавшись в неожиданно затормозивший грузовик, проживал совсем рядом,— через дом от казино. Статистическое количество людей в этом квартале подразумевало не одну смерть.

+ + +
— Привет!..
Антон резко повернулся. Нет, он не узнал этот голос, но шестое чувство подсказало, кому принадлежит… Все точно! Перед ним — утренняя красавица.
Он уже отчаялся ее увидеть. В Боровицких воротах выяснилось: охрана не собирается пропускать его внутрь. Рабочий день Кремлевских музеев закончился и пропуск, выданный Антону, как привлеченному сотруднику, больше не действовал. Попасть к подножию двадцать первой башни, перестроенной в колокольню, теперь невозможно.
— Меня зовут Элалия…
— Где ты работаешь?..
— Об этом — позже,— по лицу девушки пробежала тень раздражения.
— Но все же!.. Я хочу знать!..
— Я профессионально занимаюсь историей. Но я — не сотрудник музея, не экскурсовод. И даже не ученый. Если хочешь, пойдем: двадцать первая башня… Состоит из трех ярусов. В стене первого яруса вверх поднимаются восемьдесят три каменных ступени. Во втором ярусе лестница — винтовая. Из ста сорока девяти ступеней. В последнем, самом верхнем ярусе лестница из металла. Она бежит по внутренней стене до самого купола и состоит из девяноста семи ступеней… Мы с тобой…
— Элалия, постой! Как же мы пойдем?!.. Ведь нас не пропустят. Я только что пытался войти внутрь. Все — мой пропуск не действует!..
Красная громада Боровицкой башни возвышалась у них за спиной. Она нависала над двумя молодыми людьми, словно излучая опасность и тревогу.
— Твой пропуск не действует. Зато в полном порядке мой! — решительно сказала красавица и схватила молодого человека за руку.
Рубцов видел: стоящий возле ворот милиционер следит за ними не отрываясь. Вдруг Антон вспомнил: так и не знает, что произошло или, быть может, до сих пор происходит возле "Южной".
— Послушай, ты, случайно не знаешь: что-то произошло совсем недавно возле одной станции метро?
Теперь он уже не мог определить, что вернее: движет ли им жгучее любопытство, круто замешанное на тревоге или же использует вопрос, как повод, чтобы оттянуть поход в крепость.
— Знаю. Но об этом позже. Давай обсудим новости потом.
"Неужели же она и вправду может войти туда сама и повести с собой меня?" — мелькнуло у него в голове.

8.
"Вольво" проехало еще какое-то расстояние задним ходом и остановилось. По-прежнему находилось на пешеходном тротуаре, протянувшемся вдоль старинной кремлевской стены. Водитель посмотрел сквозь боковое стекло: старикашка держался рукой за красные кирпичи, словно прирос к ним. Пробка начала быстро рассасываться — автомобили двигались все быстрее.
Водитель выбрался из "вольво", легким движением прикрыл дверь. Поверх тускло поблескивавшей крыши глянул на старикашку. Тот стоял повернувшись в пол-оборота к стене. Казалось, смотрел куда-то себе под ноги. Человек из "вольво" не торопясь двинулся в его сторону. Время от времени оборачивался и бросал взгляд на поток автомобилей на набережной, словно размышляя: не много ли свидетелей?
Старикашка тоже несколько раз поднимал голову, поворачивался и смотрел на приближавшегося человека. Но руку от кирпичей не отнимал. Чем ближе оказывался человек из "вольво", тем меньше обращал на него внимания.
Наконец водитель подошел к старику вплотную.
— Не бойся, не упадет! Можешь не придерживать! — бросил ему человек из "вольво" грубым голосом.
Старикашка по-прежнему не отлеплялся от стены.
— Слушай сюда! — рявкнул водитель и схватив старикана за плечо, резко развернул его лицом к себе.
Тот не противился, но глаз не поднимал, глядя куда-то вниз, на траву. Несколько мгновений оба стояли напротив друг-друга не произнося ни слова.
— Чего Ваньку валяешь?! — вновь рявкнул человек из "вольво" и собирался уже потрясти старичка за плечо, но одернул руку…
Старикан поднял на него глаза. Взгляд лишь скользнул по лицу водителя,— голова старикашки запрокинулась еще сильнее. Стали видны ноздри.
Неожиданным, резким движением старикан рубанул водителя "вольво" ребрами ладоней по шее. Тот рухнул к его ногам.
Сцена была прекрасно видна людям, сидевшим в автомобилях, ехавших по набережной. Нисколько не смущаясь этим обстоятельством, старикан энергично наклонился к телу жертвы, схватил ее под мышки.
Со стороны могло показаться: не сможет не то, что оторвать тело от земли,— даже сдвинуть его с места!.. Но старикан бодро поволок водителя через всю зеленую лужайку к "вольво", стоявшему на асфальтированной пешеходной дорожке.
Дотащив тело до автомашины, старикан ловко обшарил карманы жертвы, вытащил ключи… Автомобиль был не заперт,— старикан нырнул в салон, открыл изнутри багажник. Опять схватил водителя под мышки, подволок к задней части "вольво". Резким движением, продемонстрировав немалую физическую силу, оторвал тело от земли, перебросил в багажник. Захлопнул крышку. Бодро, по-молодому подбежал к распахнутой водительской двери, прыгнул в салон. Завел двигатель, захлопнул дверь и тронулся с места.
"Вольво" легко покатило по пешеходной дорожке вперед. Наконец, старикан притормозил, уродуя зеленый газон свернул к бордюру.
Никто не попытался остановить его. Напротив, шедшие до этого друг к другу впритык машины расступились, то ли испуганно, то ли почтительно пропуская "вольво" с мрачным грузом в багажнике.
Ему повезло: стремительно набирая скорость, "вольво" скрылось за Водовзводной башней… Дорога как раз в этот момент стала посвободнее.
Через полчаса рискованной езды новенькая, поблескивавшая лаком "шведка" остановилась на платной парковке неподалеку от Московского Художественного академического театра имени Чехова. Старикан неторопясь вылез из-за руля и, вплотную приблизившись к парковщику, одетому в зеленую форму, что-то негромко сказал ему. Тот на секунду задумался, воровато глянул по сторонам и кивнул головой. Старикан и парковщик вместе подошли к уже слегка приоткрывшемуся багажнику. Новый "владелец шведки" раскрыл крышку во всю ширину. В багажнике покоился большой деревянный ящик. Именно в него и сбросил старикан водителя. Потом, остановившись на одной из улиц у тротуара, он сдвинул над телом роль-крышку, скрывая содержимое ящика от посторонних глаз…
Вдвоем старикан и парковщик вынули тяжеленный ящик из автомобиля, поставили его на асфальт. Затем старик прикрыл крышку, включил сигнализацию и они вновь подхватили ношу. С трудом отыскивая дорогу среди толп спешивших пешеходов, донесли ящик до "рабочего" подъезда театра. Старик, так же как до этого парковщику, что-то буркнул охраннику, приблизив свое лицо к его. Тот отошел в сторону, освобождая проход в здание. Ящик с телом был отнесен за сцену. Там стоял второй, точно такой же ящик, только пустой.
Водитель, заключенный в деревянный саркофаг, был оставлен среди деталей декораций, свисающих с потолка тросов и осветительных приборов. Парковщик по указанию старикана подхватил пустой ящик и поволок его следом за ним к машине.

9.
"Кто она такая?! " — все сильнее терялся в догадках Рубцов.
Могущество Элалии проявилось, когда они проходили сквозь Боровицкие ворота внутрь старинной крепости. Их остановили, но она, повернувшись к Антону спиной, показала офицеру какой-то толи пропуск, толи удостоверение. Через ее плечо тот с любопытством глянул на Антона, но ничего не сказал.
Когда Элалия и Рубцов шагнули прочь от офицера, у того за пазухой заработала портативная рация. Антон мог поклясться, что он слышал, как кто-то назвал его фамилию. В ту же секунду он поймал на себе быстрый, напряженный взгляд красавицы. Следом она отвела глаза.
Некоторое время они шли по кремлевской мостовой молча. Напряжение нарастало. Рубцов не представлял, зачем они идут к колокольне. И к колокольне ли они вообще движутся?..
Перспектива увидеть Москву с последнего яруса Ивана Великого показалась ему захватывающей. У него даже мурашки побежали по коже.
"Интересно, увижу ли я оттуда "Южную"? Если правда, что с верхотуры видно окрестности на двадцать пять — тридцать километров, то есть все шансы разглядеть что-нибудь. Вот только что?!.. Лучше бы ничего не увидеть…"
Только он хотел вновь спросить Элалию про события на "Южке",— она заговорила первой…
То, что она сказала, повергла Антона в шок.
— Скажи, ты бы хотел встретиться с Президентом Российской Федерации?..

+ + +
На огромной скорости автомобиль с вращавшимися синими проблесковыми маячками и завывавшей сиреной подкатил к одному из входов в станцию метро "Южная".
Милицейский генерал Бойко,— грузный, поживший на свете человек,— выскочил из салона раньше, чем это успели сделать сопровождавшие его молодые помощники.
Начальник местного подразделения милиции представился:
— Капитан Прохоров!
Вытянулся в струнку.
— Ну что ж, веди! — мрачно проговорил генерал.
— Может не стоит?.. — как-то совсем не по военному заметил капитан. — Подождем… Постоим здесь…
В лице милиционера явственно читался испуг. Он испытывал страх до такой степени, что даже возможный гнев начальства не мог удержать от того, чтобы произносить эти слова.
— Ты что, совсем?!.. — генерал даже не разозлился. Он опешил. С подобным поведением подчиненного не сталкивался.
— Зачем нам это?.. Окажемся первыми, которые примут на себя все… Огребем по полной…
— Ты что, обалдел?!.. — скорее, чтобы соблюсти приличия, чем искренне возмутившись, произнес генерал.
Взгляд его устремился вниз, в пустынный темный переход… На ступенях не было ни одного человека. Павильончик, торговавший пирожками, по-прежнему залит светом, но продавщицу как ветром сдуло.
Генерал понял: спускаться вниз ему совершенно не хочется. Но он сделал над собой усилие и преодолел две первых ступеньки. Обернулся. Прохоров по-прежнему не двигался с места.
— Да ты что?! — вскричал генерал.
Звук собственного грозного голоса помог обрести привычную уверенность.
Прохоров вздрогнул, вдруг засуетился…
— Да я чего!.. Просто подумал… Может чего надо?.. Виноват!.. Не приходилось сталкиваться!
Хлопнул себя по карманам, словно пытаясь отыскать запропастившуюся вещь, махнул рукой. С дробью каблуков ринулся вниз по ступеням. Обогнал гостя, остановился, обернулся, уставился на генерала, словно приглашая его вслед за собой.
— Извините, товарищ Махлёв, у нас тут такая специфика: придется вам немного пройтись пешочком. Ну никак к нашим помещениям на машине не подъедешь!.. Глубина!.. — пытаясь как-то загладить неприятное впечатление, возникшее у генерала от первых моментов встречи, капитан норовил втянуть его в разговор.
Тот молчал.
Они спустились вниз, оказались в узкой прямоугольной полости подземного перехода. Длинные ряды торговых киосков были безжизненны. В одном из них на прилавке за стеклом разбросаны мелкие металлические деньги, в другом — на спинке стула висит забытая продавщицей легкая курточка. Торговый персонал покидал рабочие места в спешке…
Вход на станцию выглядел запертым наглухо. Но когда Прохоров толкнул одну из дверей, та свободно подалась внутрь.
— Проходите, товарищ генерал! — он услужливо пропустил начальство вперед себя.
Преддверие станции было залито ровным светом. Как и в подземном переходе нигде не виднелось ни одного человека. Махлёв прошел мимо турникета — рядом в будке вместо привычной контролерши зияла пустота.
"Мертвая станция!" — подумалось генералу. На мгновение пожалел, что не поддался увещеваниям трусоватого капитана и спустился вниз.
Внизу, на самой платформе нарастал какой-то шум. К моменту, когда Махлев оказался возле работавшего, но совершенно пустого эскалатора, шум перешел в грохот — на станцию влетел поезд. С надсадным воем электромоторов, не снижая скорости, долетел до противоположного жерла тоннеля и, так и не остановившись, начал втягиваться в него. Проехавший некоторое расстояние вниз генерал увидел лишь кабину хвостового вагона, исчезавшую в тоннеле.
Он ступил на платформу. Позади услышал грохот каблуков. Капитан, ступивший на эскалатор значительно позже генерала, в конце пути перепрыгнул через несколько ступенек, оказался на каменной неподвижной "почве".
— Здесь нам вот сюда… Налево! — раздалось у Махлёва над ухом.
Но генерал не слышал того, что говорил капитан. Неожиданно остановившись, в упор разглядывал средних размеров щит, установленный прямо у входа на платформу. Странно, что не заметил его раньше… Увлекся поездом, проехавшим станцию без остановки.
Черный знак — соединенные закрашенные секторы круга — подействовал сильнее слов капитана. Только теперь до генерала дошло… Черные слова на щите: "ОСТОРОЖНО! РАДИАЦИЯ!"
Сообразив, почему остановился начальник, Прохоров негромко произнес:
— Я же вам говорил!..
Генерал судорожно сглотнул слюну. Отступать — поздно. Во всем огромном вестибюле станции, пролегавшим из конца в конец под обширной городской площадью, были единственными людьми.

+ + +
Не успел Антон как следует осмыслить сказанное Элалией,— выскочив из подъезда ближайшего кремлевского здания и стремительно преодолев с десяток метров, к ним подлетело четверо в строгих черных костюмах.
Со стороны ворот быстрым шагом двигалось еще трое,— Рубцов посмотрел назад, следуя быстрому взгляду спутницы. Увидав группу, двигавшуюся им наперерез, словно искала пути отступления… Губы ее решительно сжались, взгляд стал острым. Пошла медленнее. Антон испуганно озирался,— что-то происходило, он не понимал, что.
Элалия сделала последний шаг и остановилась. Девушка, похоже, знала подоплеку событий. Рубцов обернулся — троица нагнала их.
Самый младший из четверых,— был выше других ростом,— проговорил:
— Предъявите паспорт!.. — обращался к одной Элалии.
— Охрана видела документы. Меня пропустили… — твердо сказала красавица.
— Мы вас задерживаем,— таким же не допускавшим возражений тоном сказал "длинный".
— На каком основании?.. Я — гражданка США!
— Вы обманули нас. При получении визы указали ложную цель поездки. Разрешение прибыть в Россию аннулировано!
— Какого черта?! Кого она обманула?! — неожиданно для себя ляпнул Рубцов.
Кто-то схватил сзади за предплечье. Тут же вторая пара рук схватила за другое. Молодой человек дернулся. Его уже волокли в сторону, к подъезду, откуда появились преградившие путь четверо мужчин.
— Куда тащите?! — он вырывался.
Короткий удар в поясницу... Где-то на заднем плане промелькнул мысль: "Бьют не сильно. Так только… Для острастки!"
Он вертел головой: Элалия по-прежнему находилась там, где их остановили. "Длинный" о чем-то говорил с ней. Трое других — вокруг, соблюдая деликатную дистанцию. С красавицей церемонились… Рубцов не мог похвастаться обхождением: растворив дверь, троица грубо втолкнула его внутрь.

+ + +
Махлев в сопровождении капитана прошел узеньким коридорчиком. Когда входили в него, генерал услышал позади топот нескольких пар ног. Сопровождавшие лица, приехавшие на той же машине с мигалкой, догнали. В грохоте каблуков не чувствовалось страха или нерешительности. Махлев, успевший взять себя в руки, не без гордости отметил: ребята в "свите" -подходящие. Предупреждение о радиации не произвело впечатления. Можно объяснить тупостью, но генерал предпочитал быть окруженным спокойными тупицами,— не подавленными опасностью умниками!
Узкий коридор расширился.
— Вот! — с нажимом, но негромко произнес капитан.
Махлев сам все видел. Поперек коридора лежало в ряд пять недвижимых тел.
— Остальные?
— Не знаю… Забрали… Тут вертелись из центра. Хотели увезти.
— Кто разрешил?! — грубый, неприветливый голос раздался у Махлева прямо над ухом.
Он вздрогнул. Обернулся. Человек в странном "космическом" одеянии,— блестящий стального цвета комбинезон, угловатый шлем,— с лицом за стеклянным забралом, протиснулся сквозь людей Махлёва,— стоял в полуметре от него. Поначалу показалось: голос раздается из динамика, укрепленного на груди. Присмотревшись различил: человек немного приподнял защитное стекло.
Картина повергла генерала в ужас. Если бы посмотрел в это мгновение на капитана, ему бы стало еще хуже: Прохоров — белый как мел.
Бараны из свиты и тут проявили свои "лучшие" качества. Нимало не смущаясь, напирали на человека в "скафандре", едва не толкая вперед, на Махлёва. Хотелось расслышать каждое слово.
— Вы — кретин! Зачем приперлись и привели этих придурков!
Под толстым защитным стеклом виднелись рассерженные глаза "космонавта".
— Они чудовищно излучают!.. — продолжал тот.
— Нас… Мы… — генерал не помнил, когда последний раз лепетал так испуганно. Самообладание стремительно покидало его.
— Теперь не отпущу! — "космонавт" произнес недобрым тоном.
Махлёв увидел: с тылу к баранам из свиты подходит, отрезая путь к отступлению, еще один такой же — в космическом костюме, шлеме. Стекло — опущено.
Ни говоря ни слова "космонавт" тоже захлопнул стеклянное забрало.

+ + +
С головы сняли черный полиэтиленовый мешок. Он приходил в себя целую минуту. Грудь вздымалась. Молодость брала свое. Рубцов отдышался… Сборки полиэтилена, стянутые на горле в тугой жгут, лишили воздуха,— чьи-то руки продержали на голодном пайке довольно долго. Собственные — заведены за спинку стула, схвачены особыми браслетами. При малейшем шевелении стальные шипы врезались в запястья.
Больше не кричал "Что вы делаете?! Отпустите!" Понял: история — серьезна. Криками свободы не добьешься. К тому же, именно после них его принялись душить, одевая на голову полиэтиленовый мешок. Антон обвел взглядом мучителей — к прежним троим, добавился четвертый. Этому лет шестьдесят. Личностям, схватившим на улице — не больше тридцати, тридцати пяти.
Рубцов молча разглядывал того, кто казался ему "старшим" группы. Во взгляде молодого человека — затаенная тоска. Но самообладания не потерял. Изучая присоединившегося к группе, пытался понять: кто такой?..
Тонкий хрящеватый нос, большие голубые глаза. Светло-русые, редкие и тоненькие волосики. Они расчесаны на пробор и аккуратно уложены волосок к волоску… Отталкивавшим и пугавшим лицо делала нижняя челюсть,— словно все время стремилась выдвинуться дальше вперед. Подергивавшиеся в брезгливой гримасе губы обнажали два ряда мелких зубов.
Строгий костюм, отличный галстук, начищенные до зеркального блеска черные ботинки выглядели на человеке так, как смотрятся на профессиональном военном, если одевает штатский костюм.
Раз в году.
Подчеркнутая аккуратность выдавала. Антону казалось: встреть человека где-нибудь случайно — безошибочно определил бы офицера особой службы.
На правом запястье — толстая золотая цепь. В поблескивании чудилось что-то зловещее. Намек на склонность к беззаконию, порокам. Еще больше усугублял впечатление изящный золотой перстень с красиво ограненным изумрудом на безымянном пальце левой руки.
— Кто вы?!.. В чем провинился? — сдавленным голосом произнес молодой человек.
— Будешь много болтать, мешком ребята не ограничатся,— спокойно проговорил обладатель перстня. — Вопросы задаю я!..
— Могу я хотя бы узнать, как вас зовут?..
Вычурность фразы была замечена человеком. Сделал вывод: парень не растерялся, вполне владеет собой.
— Зовут Анатолий Геннадиевич. Только имя тебе не пригодится. Отсюда ты не выйдешь… Живым. Ночью тебя… Вернее, то, что от тебя останется, спустят с Водовзводной башни к Москве-реке, перекинут через ограждение в воду. А выловят гораздо ниже по течению. Смотри, раньше времени не разлагайся. Сам знаешь, из реки пьет вся Москва. Плавающие трупы ухудшают ее качество… Лучше, наверное, сжечь тебя в камине. Живьем. Как ты на это смотришь?
— Нормально… Что я сделал?!.. — Антон понял: он сейчас расплачется. Как ни старался, к такому повороту событий не был готов. Сил держаться не осталось.
— Ты не знаешь?.. Расскажи-ка, дружок, что связывает тебя с дамочкой?.. — Анатолий Геннадиевич уставил на Рубцова большие холодные глаза.
— Ничего! Клянусь!.. Мы познакомились сегодня утром. Единственное, что знаю, ее зовут Элалия. Кто вы такие?! Что вам от меня нужно?!..
— Сейчас поедешь с нами. Путь будет короткий. Если начнешь плохо вести... Станешь неуправляем… От тебя требуется, чтобы внимательно слушал, а потом делал в точности, как указано!.. Понял?..
— Понял! Что надо делать?!.. — выкрикнул Антон.
— Слишком много вопросов… — заметил человек с перстнем раздраженно, бросил помощникам. — Давайте мешок!..
— Нет!.. Нет…
Жестом Анатолий Геннадиевич остановил их.
— Ты — подопытная крыса. Ясно?.. — он опять уставился на Рубцова. Взгляд стал злым. — Зверек, не более... На тебе будут кое-что отрабатывать. Если посмеешь противиться… Думаю, не надо повторять, что с тобой будет… Насчет дамочки — еще проверим, когда с ней познакомился… Отведите его: пусть приведет себя в порядок. Дайте, если хочет, кофе, сигареты,— сделал короткий знак подручным. — Через полчаса должен быть в форме. Помни, Антон Рубцов, ты — только крыса!.. Горе тебе, если забудешься, вообразишь себя чем-то большим!..

10.
Актер Московского Художественного академического театра Шмушкевич торопливо вошел в свою гримерную. Запершись изнутри на ключ, быстро подошел к столику. Перед ним — большое зеркало. Шмушкевич включил лампы. Взглянул на разложенные на деревянной поверхности, покрытой лаком, приспособления, баночки с материалами. Все готово к работе…
Актер отодвинул рукав пиджака, взглянул на циферблат стареньких наручных часов еще советского производства. До спектакля оставалось совсем ничего. Представил, что происходит в фойе: собирается толпа празднично одетых людей, билетерши продают программки…
Шмушкевич спешно уселся в креслице. Вместо того, чтобы накладывать грим, принялся снимать тот, что уже был. Через десять минут от старикана не осталось следа. В зеркало смотрел лысый, тщательно выбритый человек средних лет,— подвижное, гладкое лицо.
Удалив грим Шмушкевич стащил с себя костюм, последними снял с руки часики. Сунул в боковой карман. Открыв шкаф проверил на полке сменную одежду — все на месте: новенькие джинсы, хлопковая рубашка. Вместо того, чтобы повесить костюм на вешалку, второпях свернул, засунул на полку — вглубь, к стене…

+ + +
В первое мгновение, когда с глаз сняли повязку, Антону показалось: он спит и видит красочный, нереальный сон. Его окружали тропические растения, которые прежде видел лишь по телевизору. Уж не повредился ли от переживанием умом? Быть может, в кофе было что-то подмешано — некий наркотик — и он видит галлюцинацию?
Потрогал рукой широкий и сочный лист пальмы. Узкая каменная тропинка между растениями терялась во мраке. Нет, он не бредит…
Один из тех, что забирал его с Кремлевской мостовой грубо потянул сзади за локоть.
— Не зависай! Успеешь потрогать. Садись вот сюда!..
Развернувшись Антон увидел роскошный полированный столик из ценных пород дерева, вокруг него — три не менее впечатляющих кресла. Откуда-то от противоположной стены доносилось успокаивающее журчание фонтана. Это здесь ему предстоит послужить подопытной крысой?!.. В таком месте он мог бы провести время более приятно.
Взгляд его был устремлен за стеклянную стену. Так они никуда не уезжали?.. Ему казалось, они покинули Кремль. Но вот перед ним — средневековые постройки. Значит машина, в которую его посадили с завязанными глазами не покидала пределов Кремлевских стен. Зачем такая секретность? Странно!..
Антон уселся на кресло, которое отодвинула перед ним "морда". Двое других стояли в сторонке и холодно и недружелюбно смотрели на молодого человека.
"Я — что, приманка?" — подумал Рубцов.
— Садись-садись! — сказала морда. — Главное, не рыпайся. А то так и не дождешься продолжения… Сдохнешь раньше. В страшных мучениях.
Позади себя Антон явственно услышал какой-то шорох. Точно зашевелились сочные листья экзотического сада. Он обернулся. В полумраке никого не было. Толстые стволы пальм были недвижимы. Тонкие листья папоротников застыли в молчаливой неподвижности. Значит, ему показалось?..
Он повернулся обратно… Никого!.. Троица исчезла. Антон вскочил с кресла. Тут же сел обратно. Чего он испугался?!.. Они велели не рыпаться!.. А может, надо бежать?!.. Чего ждать своей участи, как барану? Но ведь они, наверняка, предусмотрели и такой вариант.
Он опять обернулся: по-прежнему никого... Уф!.. В этом тропическом саду можно сойти с ума! Рубцов почувствовал — лоб его покрылся испариной. Он вытер ее ладонью. Спокойно! Главное, не сделать ошибки. Антон всмотрелся в фонтан, видневшийся вдалеке. От него исходило неяркое разноцветное сияние.
Похоже на рай. И в этом раю оказаться в роли подопытной крысы!

+ + +
— Что такое?!.. Почему Махлёв не отвечает?!
Министр в сердцах тряхнул мобильным телефоном, поднял глаза на человека, поджидавшего момент сказать о своем.
— Разрешите доложить… Я как раз про Махлёва…
— Ну! Где он?.. — министр-силовик строго взглянул на подчиненного.
— Пришла информация: их задержали,— докладывавший подполковник взирал на босса с затаенным страхом.
— Кто посмел?!..
— Они влезли туда. Ребята из спецотряда говорят: отпустить их, как выражаются, без спецобработки, невозможно. Серьезная вероятность: нахватались радиации.
Босс помрачнел.
— Зачем его туда понесло?..
Пробормотал скорее для себя, но подполковник ответил:
— Хотел оказаться на месте события. Лично и одним из первых.
В этот момент в тесную, не предназначенную для уймы народа комнатку, где находились министр с сопровождавшими, вошел человек. На нем — цвета морской волны медицинский халат, такие же мягкие брюки, бахилы.
Протолкавшись между людьми в форме, подошел к министру,— единственному в компании, одетому в штатское.
— Слушаю вас! — проговорил медик, смело взглянул министру в глаза.
— Нет, это я вас слушаю!.. — тот бы раздосадован независимостью, с которой повел себя собеседник.
Врач молчал, словно ничего сказано не было.
Министр неожиданно сменил тон.
— Видите ли… Хотел лично побывать… Выяснить… Убедиться… — большой босс говорил мягким голосом, медленно, с трудом подбирая слова.
У человека в халате смягчилось выражение лица.
— Извините, не приглашаю вас в мой кабинет… Это далеко отсюда. В другом крыле здания. Сейчас мне нужно быть возле пациентов. Хотя… От них бьет радиацией сильнее, чем от пожарников-чернобыльцев. Думаю, вы слышали?..
— Кое-что… Но… Это было так давно!
— Неважно. Сегодня столкнулись с похожей проблемой. Эти проживут недолго. Фактически, уже покойники. Я врач. Мой долг — лечить. В этом случае… Большую заботу уделяем не только им, но тем, кто может оказаться рядом… Мы поместили их в новейший бокс. Экспериментальное помещение. Толстые свинцовые стены. Стекла, не пропускающие радиацию. Но это нормальная больничная палата со всем необходимым.
— Что персонал? — министр начал понимать.
Мелькнула жалость к Махлёву. До какой степени успел из-за дурацкой активности облучиться?..
— Персонал де факто отстранен от прямого контакта. Все действия по обслуживанию и… — человек в халате горько усмехнулся,— лечению проводятся с помощью специальных манипуляторов. Эдакая железная рука, приводимая в действие электромоторчиками, подчиняющаяся маленькому джойстику на пульте управления. В редких случаях при необходимости персонал заходит в бокс в специальном костюме. Время пребывания — ограничено, контролируется электроникой. На выходе костюм обрабатывается. Самые современные технологии!.. Если не нарушать инструкцию, риск для медработников сведен к нулю.
"Чего не скажешь о пассажирах, ехавших с этими гавриками в одном вагоне, стоявших на эскалаторе… Те, кто шел рядом по улице…" — министру было не по себе. Только теперь начал осознавать ужас произошедшего.
Тут же промелькнула и другая мысль. Большой босс подался вперед, точно намереваясь своей крупной фигурой подавить медика.
— Думаю, понимаете, в этой ситуации от вас требуется конфиденциальность… Важно избежать шумихи в первый момент!.. Паника ни к чему.
— Чтобы это сказать, приехали лично?!.. — медик смотрел министру в глаза.
"Что хочет доказать?! — подумал тот. — Что я не смогу, если нужно, заставить его подчиниться?! Какой-то псих!.. "
— Приехал, чтобы понять ситуацию. Думаю, прекрасно понимаете: все, с чем столкнулись — государственная тайна. Задача — сохранить ее. Будете мешать, мы вас заменим.
— Я лучший специалист! — запальчиво выкрикнул человек в халате.
— Тем, кто в боксе, уже никто поможет. Даже специалист. Или не так?..
Медик,— а это бы профессор Михаил Карпов,— неожиданно сник. Кивнул головой.
— Я хочу посмотреть бокс… — сказал министр. — Это не опасно?..
— Нет… Я же сказал: там особые стекла. Видно все, но радиация не проходит. Пойдемте…
Большой босс и окружавшая его толпа сопровождающих потянулась за профессором Карповым к выходу из комнаты.

+ + +
Метрах в десяти от Антона, там, где тропические растения произрастали особенно близко друг к другу, раздался шум. Как будто что-то упало. Потом звук повторился. Что-то начиналось. Рубцов вскочил с кресла. "Надо обзавестись оружием!.. Хоть палкой!.. "
Кресло, на котором сидел, слишком тяжело. Размахивать таким не под силу. Неужели в тропическом "лесу" не найдется подходящей дубины?! Он ринулся в заросли. Как назло, в этом месте из искусственного грунта торчали пальмы со слишком толстыми стволами да папоротники! Вон — молодой кипарис!.. Переломить ствол, ободрать ветви — получится недурная дубинка.
Он подскочил к дереву, ухватился за ствол. Но тут состояние его переменилось. "Что за чушь?!.. От кого собирается защищаться таким оружием?.. Воин из него — еще тот… В компьютерах разбирался лучше, чем в боевых единоборствах".
Тут Рубцов увидел: на полпути от него до стены за густыми листьями какого-то очередного экзотического растения стоит фигура. Различил ее только потому, что стена была зеркальной. Отдать должное архитекторам — задумка отличная! Зрительно размеры помещения увеличивались!
В зеркале фигура отражалась со спины. Невозможно разглядеть лица.
Чья-то рука легла ему на плечо. От страха он метнулся в сторону.
Перед ним был всего лишь Анатолий Геннадиевич.
— Пойдем… Ты помнишь, о чем я тебя предупредил. Сейчас начнется важное…
— А разве?.. — Рубцов со смесью удивления и испуга смотрел на своего главного мучителя.
— Ты думал, оно уже происходит?.. — понял его вопрос Анатолий Геннадиевич. — Нет… До сих пор было только ожидание. Приятное ожидание в роскошной обстановке…
Лицо мучителя прорезала садистская улыбка,— наслаждался растерянностью и страхом молодого человека.
Из-за пальмы появилась "морда". В руке у нее была черная повязка. Анатолий Геннадиевич собственноручно завязал Рубцову глаза, взял его под локоть и Антона куда-то повели…

11.
Он стоял в каком-то помещении. В каком — видеть не мог. Глаза по-прежнему были завязаны. "Морда" держал его за локоть.
В стане врагов наметились разногласия и, как мог понять Рубцов, появилась какая-то проблема.
Где-то совсем рядом, скорее всего — в соседней комнате, кричали… Один из голосов принадлежал Анатолию Геннадиевичу:
— Почему не предупредили?!..
— Это невозможно!..
— Единственный выход…
Затем громкие крики стихли. Подул сквозняк — открылась дверь. "Морда" подтолкнул Антона: иди!.. Через десять секунд он опять привыкал к дневному свету.
— Садись!.. — Анатолий Геннадиевич указал ему на кресло.
Оно стояло за солидным, очень хорошо сделанным письменным столом. Фасон неопровержимо выдавал советское происхождение.
— Сейчас произойдет самое главное! — мучитель свирепо посмотрел на Антона. — Помни: у крысы есть только один выход — участвовать в эксперименте. Не участвовать в нем она не может… Надеюсь, мое объяснение было доходчивым!..
Анатолий Геннадиевич развернулся и вышел из комнаты. Массивная дверь дорогого дерева за ним захлопнулась.
Антон остался в просторном, роскошно обставленном кабинете один. Он посмотрел на окно. Шторы были прикрыты. Но неплотно. Сквозь щель различил: по-прежнему находится в Кремле, только в каком-то другом здании. Гадать, в каком именно — бесполезно. Рубцов плохо знал постройки внутри средневековой крепости. Они казались ему хаотическим нагромождением средневековых и более поздних дворцов, церквей, колоколен…
Молодой человек отвернулся от окна. На столе перед ним не было ни одной бумажки. Что может произойти в таком кабинете?.. Внешне все выглядело вполне безопасным. Он осмотрел стены, остальную мебель…
Уставил взгляд в точку перед собой… Не задумываясь, машинально провел рукой по деревяшке стола — она находилась внизу, под ящиком. Кто и зачем сделал вот этот странный пропил?.. Явно по готовому столу!..
В этот момент дверь принялась медленно открываться. Антон широко раскрыл глаза. Дверь резко распахнулась.
Перед ним был президент Российской Федерации…

+ + +
Все же стекло не выглядело, как обычное оконное. Легкая матовость показалась министру зловещей. Точно изнутри, как дым, витала радиация. Большой босс подошел к широкому окну ближе, заглянул внутрь. Осторожными шагами, испытывая те же чувства, что и министр — страх, жгучее любопытство — к стеклу приблизилась свита.
Интерьер бокса выдержан исключительно в белых тонах. От этого картина производила еще более жуткое впечатление.
— Сколько у вас таких палат?.. — неизвестно для чего пытаясь говорить как можно тише, спросил министр.
— Девять! — профессор Карпов ответил нормальным, громким голосом. — Все боксы однотипные. Защищают от пациентов не только внешний мир, но и пациентов друг от друга. Все радиоактивны в разной степени. От некоторых исходит такое сияние,— может враз добить соседа, если того положить рядом.
К стеклу подошел еще один человек в салатовом медицинском облачении.
— Позвольте… — равнодушным голосом уставшего, а потому безразличного ко всему участника событий сказал он. Слегка подтолкнул министра в сторону.
Тот безропотно подчинился, сделав шаг влево. Медик нажал плоскую широкую кнопку,— та едва выступала над матовой поверхностью стены, облицованной гладкими пластиковыми квадратиками. Один из них тут же перекувырнулся вокруг невидимой оси. Министру предстал небольшой пульт с черным изящным джойстиком.
Человек в салатовом комбинезоне нажал на нем маленькую серебристую таблетку — рядом с джойстиком мягким, приглушенным светом замерцала голубоватая интерактивная панель. Медик несколько раз приложил к ней палец. Изнутри бокса донеслось прерывистое гудение.
Большой босс прильнул к стеклу. Над несчастным, покоившимся на больничной кровати зависла блестевшая никелем металлическая рука. Легкое движение джойстика — и рука загудела скрывавшимися внутри электрическими моторчиками. Подобралась к лежавшему человеку и принялась медленно двигаться в горизонтальном направлении, повторяя контуры неподвижного тела. Только теперь министр заметил: в никелированных щупальцах сжат маленький приборчик. В черных гранях виднелись небольшие отверстия диаметром в сантиметр.
— Что вы делаете?..
— Кое-какие измерения… — бросил, не поворачивая головы, медик.
Вдруг где-то совсем рядом, в коридоре,— несколько минут назад по нему прошли министр и свита, раздался отчаянный крик:
— Пустите! Он здесь!.. Я знаю! Немедленно пустите…
Люди у стекла обернулись. Лицо Карпова приобрело озабоченное выражение. Через мгновение, отбиваясь от двух, смахивающих на лаборантов, молодых людей в халатах, появилась женщина.
Увидев толпу мужчин,— часть из них была в милицейской форме,— растерялась. Через мгновение сбросила с плеча ремешок дамской сумочки. За него, пытаясь ее удержать, схватился один из парней. Женщина ринулась к Карпову.
— Где он?! Моего мужа зовут Семен Вихров!.. Пустите к нему!
За несколько секунд преодолев расстояние, отделявшее от стекла, разглядела, что находится в боксе.
Осеклась, остановилась, как вкопанная.
Специалист с джойстиком в ладони ни на секунду не прекращал манипуляций никелированной рукой.
Женщина повернулась к профессору.
— Вы — Карпов?.. В холле висел ваш портрет… Это Семен? — голос упал.
Она опустила руки.
— Нет, это не Семен! — жестко отрезал Карпов. — Как вы проникли сюда?..
— Обманула секьюрити…
Большой босс наклонился к стоявшему рядом помощнику:
— Усильте охрану нашими людьми!.. Двери института — на замок. Бабу взять и не выпускать… Приставить нашего психолога…
Она расслышала часть слова. Резко повернулась к говорившему. Узнала министра. Прошептала:
— И этот здесь!.. — опять посмотрела на профессора. — Где Вихров?..
— Здесь, рядом… Вы не сможете к нему пройти… — Карпов посмотрел на чисто вымытый пол у себя под ногами.
— Почему?.. Я ничего не боюсь…
— Стоит минут двадцать пробыть рядом с Вихровым и вас придется положить в такой же бокс. У меня нет свободного,— профессор оторвал взгляд от носков ботинок. Пристально посмотрел ей в глаза.

12.
— Здравствуйте, молодой человек! — президент приветливо улыбнулся. У него было свежее лицо, ровные, сверкавшие белизной зубы. — Мне кажется, вы ошарашены…
Главный человек в государстве усмехнулся. Лукаво взглянул на Антона. Опять растянул губы в улыбке.
Рубцов отчего-то вспомнил: точно так же разговаривал с ним учитель по физике, когда собирался сообщить — Антон выиграл городскую олимпиаду по информатике. Это было пять лет назад. Он учился в одиннадцатом классе…
— Прежде всего, хочу извиниться перед тобой… — Президент Российской Федерации неожиданно перешел на "ты". — Виновные будут наказаны. Мне сообщили, отдельные сотрудники моего аппарата вели себя… Что говорить! Они издевались над тобой?.. Можешь быть уверен, даром не пройдет… К сожалению, узнал слишком поздно.
Антон наконец обрел способность говорить.
— Старая история: злые бояре. Хороший царь…
— Зря иронизируешь. Такое случается везде,— глава государства был серьезен. — Думаю, если бы подобное вышло в США, обращались бы с тобой гораздо более жестко… Антон… — Президент сделал паузу. — В Российской Федерации происходят небывалые события. — он опять замолчал. Потом добавил:
— Я бы сказал беспрецедентные!.. Для всех это пока тайна.
Рубцов смотрел Президенту в глаза. Единственная мысль: наступившая минута — в жизни самая важная. Все похоже на сон, но за руку щипать себя не собирался. Если это мираж,— хочется знать: как будет дальше? Предполагал бы утром, какой день предстоит!..
— Сейчас объясню по порядку и ты поймешь, в каком положении находимся.
В кабинет вошел средних лет мужчина в строгом черном костюме. В руках — кожаная папка — углы окованы позолоченным металлом, в центре оттиснут двуглавый орел. Положив папку на стол перед президентом, человек удалился бесшумно, как и вошел.
Глава государства раскрыл ее. Внутри — несколько страничек с текстом, отпечатанном на принтере.
— Видишь ли, времени мало, вынуждены действовать спешно. Бери и читай…
Антон послушно взял бумаги. Строчки плясали перед глазами. Смысл слов не доходил. Положил текст на стол. На минутку зажмурился, принялся за чтение вновь.
"Надобно промышлять, чтобы из чужих стран привозился в Россию сырой материал и чтобы здешние ремесленники обрабатывали его… Заповедовать накрепко, под страхом казни, вывозить за границу сырье…" — Совершенно обыденная фраза, старообразная. Рождалось недоумение: "Зачем читать это?"
Глаза бежали дальше…
"Русь редко населена и не так людна, как… могла быть… Для увеличения народонаселения правительство должно способствовать увеличению числа браков".
— Послушай, Антон, нет у тебя ощущения: жизнь в мире… Говорю не про мелочи, а глобально… Дела хуже и хуже. Прежде, конечно, не было рая… Но по сравнению с нынешним… Тебе не кажется: во всем этом угадывается некая интрига... Слышал выражение "Потерять рай…"? Как профессионал скажу: рай не бывает потерян случайно… За этим всегда что-то кроется.
Рубцов оторвался от бумаги. Глава государства смотрел ему в глаза. "При чем здесь я, молодой специалист ай-ти компании".
— Мне кажется, в детстве я был счастлив… Потом — заботы, волнения… Тоже потерял рай,— собственная речь показалась Антону глубокомысленной. Он не знал, как продолжить.
— Как ты думаешь, что это такое? — президент постучал пальцем по бумажкам.
— Ваше послание? — Рубцов ляпнул первое, пришедшее на ум.
— Значит, мало прочел…
"Должно определить, сколько священник должен брать за венчание, чтоб бедным людям было не убыточно".
"Стоп! Какие еще священники?! Венчание?.. Бедные люди…"
"Правительство должно озаботиться, чтоб по городам и селам для новобрачных были готовые дворы, чтоб бедность, неимение где жить не останавливали бы браков…"
— Я не даром сказал читать. Семнадцатый век. "Докладная записка царю" одного неравнодушного славянина,— серба Юрия Крижанича, иначе прозываемого Сербенином. Пишет, как про сегодняшний день… Болел за судьбу России, незадолго до петровских реформ написал этот текст,— Президент внимательно посмотрел на Антона. — У меня есть группа аналитиков,— продолжал он. — Эти люди изучают текущий момент, делают рекомендации по стратегическим планам. Не знаю, удивлю ли тебя: мы в Кремле внимательно изучаем прошлое… Так вот, очень многое в этом прошлом поразительно напоминает настоящее. Столетьями похожие проблемы и коллизии. Мы подключили математиков и те создали особую цифровую модель… Не буду утомлять подробностями. Закладываются очень многие параметры общественного развития, переведенные в математический, цифровой код… Сообщу вывод, который лично меня ошеломил: история России — повторение одних и тех же, абсолютно совпадающих друг с другом математических последовательностей — так называемых "кривых".
— Кривая судьбы!
— Именно!.. Мало того, такое совпадение в реальном мире абсолютно невозможно (на этот счет тоже есть математические выкладки)! Это само по себе странно. Все-таки Россия — реальная страна, которая существует в реальном мире… Непонятно, почему математика утверждает, что она не может существовать. Но самое важное…
Глава государства сделал паузу.
Антон задержал дыхание…

+ + +
— Все тот же математико-вероятностный расчет показывает: нынешняя кривая, которая началась не так давно, будет первой…
Президент опять замолчал.
— Что — первой?! — не выдержал Антон.
— Они не могут больше ничего понять. Не могут отныне ничего рассчитать. Тысячу лет кривые с равным интервалом повторяли друг-друга… Но нынешняя кривая, начав с достаточно традиционной траектории, как ей и положено по выясненному алгоритму, уходит… в ничто.
— В ничто?
— В неизвестность!.. Это будет первая кривая, кардинально отличающаяся от всех предыдущих. Нас что-то ждет, Антон…
По спине у Рубцова побежали мурашки.
— И мы не можем предсказать, что… Ни математики, ни историки из моей команды не могут сделать прогноза. Теория вероятности неумолимо утверждает: на целую последовательность кривых должна попасться одна, полностью отличная от предыдущих. Но это, так сказать, предисловие… Как я тебе сказал, все началось с рукописи Юрия Сербенина, в которой он обличал нравы и ситуацию в тогдашней России. Историки считают: этот человек гениально предсказал Петровские реформы, вскрыл их причины. Прошло немного времени и Петр Великий поднял Россию на дыбы… Все, что писал Сербенин оказалось правдой, сбылось…
— Но… — Антон наконец решился задать вопрос, тяготивший его все это время. — При чем здесь я?..
Президент поднял руку: не торопись, узнаешь.
— На одного исследователя из моей команды личность серба произвела особое впечатление. Увлекся: параллельно с заданием затеял работу над диссертацией. Членство в Кремлевской группе открывает двери в документохранилища. Парень стал изучать все, имеющее отношение к Сербенину. Раскопал некий черновик — рабочую запись, на которую прежде исследователи не обращали внимания. Серб упоминает о предсказании, якобы сделанном ведуньей-старицей в тысяча шестьсот втором году. Чтобы понимал: шестьсот второй предшествовал смутному времени. Год страшного голода. Неурожай хлеба таков, что на Руси массовыми стали случаи людоедства. На рынках торговали пирожками, в начинке — говядина смешана с человечиной. Путники боялись останавливаться в гостиничных комнатах в одиночку… К слову именно в шестьсот втором границу России пересек монах Григорий — будущий Самозванец Юрий Отрепьев. Надеюсь, знаешь, кто?..
— Еще бы! — с горячностью подтвердил Рубцов. — Зловещая фигура Смуты.
— То-то и оно!.. Но дело не в нем. Сербенин, а его интересовало будущее, упоминает: в Москве в тот год появилась старушка. Упорно твердила одно и тоже...
— Что?!.. Про метро "Южная"?! — неожиданно для него самого, по-детски вырвалось у Антона.
Глава государства воспринял серьезно.
— Почти. В столпе Ивана Великого сокрыта тайна конца… Конца мира…
— Ох… И ничего себе!..
— Столп в нынешнем виде построен за два года до предсказания. В тысячу шестисотом.
— Но где тайна? Вы извлекли ее?!..
— Все по-другому. Предсказание гласило: через столько лет, сколько ступеней идут под купол Ивана и на куполе две сороки без трех хвостов — то есть еще семьдесят семь, в день круглой луны в крепость войдет парень… На пять дней. Будет ему в тот момент двадцать два. Родом — из деревни Чертаново, с берегов Чертановки. На третий день он должен один подняться на самый верх Ивана Великого и остаться там в полночь. Вокруг не должно быть ни души… Ровно в двенадцать произойдет какая-то встреча. Он узнает будущее России. Там было еще один признак…
Антон почувствовал: у него отнимаются ноги… Он уже знал, что будет сказано дальше.

+ + +
— Из чистого любопытства мой ученый, а дело было сегодня утром, прошерстил списки входивших в Кремль в день полнолуния… Нашел тебя. Все совпадало: работа по оцифровке в течение рабочей недели, возраст, место жительство… "Южная"…
— Наш район появился на месте деревни Чертаново… Это же какая-то дикость! — воскликнул Антон. — Неужели вы здесь!.. Сумасшедшая старуха четыре века назад…
— Стоп… — Президент сделал паузу. — Никто не стал бы тобой заниматься, только потому, что четыреста лет назад сумасшедшая что-то предсказала… И уж тем паче не стали докладывать мне… Но… — Президент сделал паузу.
— Что — но?!
— Вещунья-старица указала еще один признак. В день, когда может открыться тайна конца мира, в деревню, из которой родом парень, то есть ты, войдут девять волхвов… Так вот…
Президент опять замолчал.
— Что?..
— Они вошли!.. Собственно, так все и началось. Мне о них доложили… Потом всплыла история с рукописью Сербенина… Ученый из группы сказал шефу, тот — по цепочке… В этой ситуации уже нельзя просто взять и отмахнуться. Сумасшедшая — сумасшедшей, но… Эти девять волхвов…
— Что произошло на "Южной"?
— Не волнуйся, с твоей матерью все в порядке. Никаких деталей больше не расскажу. Меня отговаривали от встречи с тобой. Но, уверен, я должен… Мы решили: роль Антона сведется к минимуму. Поднимешься и все потом расскажешь нам…
Неожиданно для себя Рубцов заплакал. Сказывалось чудовищное нервное напряжение.
Президент уже не обращал на него внимания. Подойдя к окну, отдернул занавеску. Посмотрел на небо.
— Темнеет, Антон Рубцов. Ровно в полночь должен быть под куполом Ивана Великого!.. Помни: мы стоим на пороге новой эры. Тысячи лет кривые повторяли друг друга, как сестры близняшки. И вот первая уходит в ничто… В неизвестность!.. Конечно, не верю в конец света. Но глупо будет, если что-то упустим и он произойдет…
Глава государства сделал очередную паузу.
— Что б ты знал... Наши исследования… В общем моя группа аналитиков была не совсем оригинальна. Мы работали по исходным данным американцев. Первыми до всего дошли они... Рай, знаешь ли, потерян не только у нас. За океаном дела идут хуже и хуже. Моему другу Джорджу Бушу, как, впрочем, и всем его соотечественникам, очень бы хотелось знать, почему… Люди по всему миру хотят быть счастливыми. И очень страшатся неизвестности. Особенно зловещих математических кривых, уходящих в ничто…

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

13.
Боксы для особых пациентов располагались по всему этажу. Дилетанту, взглянувшему на висевший на стене план, могло показаться: заштрихованные красными линиями спецпалаты — как кораблики в игре "морской бой" — нарисованы в хаотическом порядке. За внешним беспорядком скрывалась четкая логика, железная необходимость. Пространства между огненными квадратами занимали технические помещения, напичканные сложным оборудованием, комнаты медперсонала. Все сделано, чтобы опасная зона занимала минимальную площадь… Некоторые помещения на этаже сообщались с остальными лишь узкими коридорами, разделенными створчатыми дверьми — миновать их можно, приложив к считывающему устройству электронную карточку. Камеры видеонаблюдения — напротив палат. Экран монитора, отображавший все, что видели объективы — в кабинете Карпова. Сам он теперь стоял вместе с министром внутренних дел перед вторым боксом.
Шестая "палата",— в ней лежал Семен Вихров,— находилась в конце пустынного коридора. Изредка по нему проходил кто-то из врачей. За тем, что происходило в "тоннеле" с матово-белыми стенами, полом и потолком, также как в прилегавшем к нему помещении, никто никогда не следил. Медицинское учреждение охранялось, но нужды устанавливать на этажах тюремные порядки не было.
Врач Данилюк прошел до конца коридора, приложил карточку к считывающему устройству последней двери. Отворять ее не торопился. Мысли проносились под назойливый писк сработавшего электронного замка: дорогой, он считал "ворота" — дверь оказалась девятой. "Последние врата". Преддверие ада!.. Данилюк весь внутренне сжался и толкнул створку. Слава богу, в безопасной роли врача и наблюдателя! Преисподняя — для того, кто за матовым стеклом. Жуткая штука — радиация!..
Кинул быстрый взгляд на пациента. Тот неподвижно лежал на своей кушетке. Лишь кисть правой руки совершала какие-то непонятные кругообразные движения. Данилюк метнулся к компьютеру, стоявшему у противоположной стены на маленьком столике, напоминавшем школьную парту. Отодвинул стул, включил процессор… Программа принялась неспеша загружаться.
"Черт знает что!" — с раздражением подумал Данилюк. — "Передовое медицинское учреждение, а компьютеры — как со свалки!.. " Профессор Карпов сделал ему замечание — параллельно с лечебными мероприятиями и наблюдением за пациентом полагалось заполнять в компьютере определенные формуляры. С того момента, как в центр доставили больных, Данилюк ни разу не сделал этого. Времени прошло немного, но первый электронный бланк требовалось загрузить в память сразу по прибытии пациента.
Наконец, электроника готова к работе. Данилюк с щелчком ударил по клавише и для чего-то обернулся… Точно вид пациента помогал врачу сосредоточится на его истории болезни.
— Семен Вихров!.. — торжественно произнес Данилюк.
Лежавший в боксе человек продолжал мерно вращать кистью руки. Слышать что-либо, произносимое за стеклом, не мог — специальное переговорное устройство отключено.
Данилюк отвернулся и больше не обращая на больного внимания застучал по клавишам. В течение десяти минут работал очень напряженно. Вбивал текст в специальные окошки, удалял его, пропечатывал вновь, редактировал…
Скоро Данилюк, который обычно уставал сразу после начала работы, почувствовал, что взял слишком напряженный темп. Снял пальцы с клавиатуры, слегка подвинул ее вперед по узкому столику из светлого полированного дерева. Глубоко вздохнул, выпустил из легких воздух, обернулся… Тут же вскочил, едва не опрокинув стул.

14.
Антон по-прежнему сидел в кресле за столом. Взгляд устремлен в бумажки, разложенные по полированной поверхности. Президент несколько минут назад ушел неожиданно, как и появился. Рубцов остался один. Придти в хоть сколько-нибудь нормальное состояние было трудно.
Все же он сумел взять себя в руки. Помогло чувство обиды: похоже, его здесь никто и ни о чем не собирался спрашивать. Включая главу государства.
"В конце-концов, если я не арестован, могу в любой момент встать и пойти, куда хочется!"
Резко оттолкнувшись от стола, он подвинул кресло назад, поднялся и двинулся к двери. Ожидал,— вслед за тем, как его покинул президент,— в огромный кабинет войдет кто-то из помощников. Никого не было. Рубцов беспрепятственно вышел в коридор.
Постояв некоторое время возле двери, посмотрев по сторонам, без особой решимости пошел налево. Направление выбрал наугад. Всплеск эмоций стремительно угасал. Куда денется здесь?!.. Да и зачем?.. Не отправится же теперь домой! Президент сказал ясно, что от него требуется. "Темнеет!"
А то, что его мнением позабыли поинтересоваться,— чего он хотел?! Кто он такой?.. Статистическая единица, один из миллионов, по какой-то непонятной прихоти судьбы оказавшийся… Стоп!..
Вот тут Антон по-настоящему осознал, что произошло. Он вовсе не единица!.. Тот, про кого еще в начале семнадцатого века было сделано предсказание. И девять волхвов пришли сегодня возвестить о его появлении!.. Чушь собачья!.. Бред!
Но как ему жить со всем этим? Воспринимать всерьез? А если нет, то как? Ответов не было.
Рубцов понял, что если еще немного побудет один, точно самым натуральным образом сойдет с ума. Куда, черт возьми, подевались все люди в этом здании!
В эту секунду чья-то рука легла ему на плечо. "О-па!"

+ + +
— Скажи… Этот Черненко… Кем он был?..
Рудалев,— это он выскочил этим утром из новенького "вольво",— вытащил из черного кожаного портфеля ноутбук, положил его на маленький журнальный столик. Раскрыл, передвинул ползунок выключателя.
Индикаторы, обозначившиеся на болотного цвета дисплейчике, показывали — заряд аккумуляторов — на максимальном уровне.
— Не понимаю твоего вопроса, Саша. Неужели ты с твоей эрудицией… И потом, ведь ты же защитил диссертацию по теме… Ты же занимался историей СССР… — проговорил Рудалев, следя за экраном.
— Все верно, Андрюш. Спасибо за комплимент. И про диссертацию вовремя вспомнил. Только она была посвящена организации первых колхозов. А это немножко другой край истории. Не конец советского периода, а его начало… Я хочу знать все про Константина Устиновича… — присев на диванный валик, Петренко скрестил руки на груди.
Андрей неожиданно захлопнул переносной компьютер.
— Не компромат, нет… — продолжал Петренко. — Все невинные шалости советского периода не играют в нашей истории никакой роли. Пил он или не пил…
— Скажешь тоже! — моментально перебил Андрей,— лучший друг Петренко в годы его учебы в Московском Университете, теперь еще коллега по работе. — Как это не пил?!.. Как тогда можно было не пить?.. В брежневской команде!
— Но Андропов-то горькую не глушил… — заметил Александр.
— Андропов был тяжело больным человеком…
— Брежнев — тоже не здоровяк. И потом, мы с тобой установили: болезнь Андропова — инсеньюация заинтересованных лиц. Если Юрий Владимирович смертельно болен, а значит, со дня на день может стать недееспособным, или в худшем случае — скоропостижно скончаться — как же его можно назначать преемником. Надо выбрать другого!.. Который не станет организовывать отлов граждан по баням…
— Ну это, справедливости ради, организовывал не он…
— Слушай, все это неважно! — раздраженно произнес Петренко. — Граждане, бани!.. Это антураж. Только уводит в сторону от основного!..
— Я не согласен. Откуда ты знаешь, что здесь основное, а что — второстепенное?..
Александр Петренко порывистым движением откинул со лба длинную прядь волос. Встал, подошел к окну.
— Гибнет империя. Странным образом на последнем этапе умирают три ее руководителя. В этой истории все детали взаимосвязаны,— проговорил он.
— Вот! Вот, дорогой, ты все сам и сказал: все детали взаимосвязаны. Но среди этого хитросплетения должна быть одна, самая важная деталь! И мне кажется, я ее знаю! — Рудалев прихлопнул ладонью по крышке ноутбука.
— Рассказывай! — оживился Александр. — Потому что я тоже приготовил для тебя одну новость. Мне кажется, ее можно назвать ниточкой, следом.

+ + +
Пациент стоял почти вплотную к матовому стеклу и сквозь него смотрел на Данилюка. Лицо его было спокойным, словно отрешенным.
— Эй, ты что?! — неизвестно зачем пробормотал врач и взмахнул рукой, словно отгоняя странное видение.
Вихров не двигался. Взгляд его сперва показался врачу остановившимся, но когда Данилюк медленно, точно опасаясь спугнуть того, кто смотрел на него, встал из-за столика, на котором стоял компьютер и двинулся к боксу, обнаружил: глазами пациент, по-прежнему неподвижно стоявший у стекла, следит за врачом.
Поведение несчастного тревожило Данилюка, но разгадать его смысла он не мог.
Надо было срочно связаться с профессором Карповым. Врач с досадой подумал: интерком находился в пульте, вываливавшемся из стены бокса. Разговаривать придется прямо перед глазами больного. Не могли сконструировать по-другому, идиоты!.. Все у них не так, как надо! Все в этой стране не "слава богу"!
Данилюк тут же подумал, что напрасно гневается на разработчиков. Не могли предполагать, что больные, которым по всем оценкам полагается лежать, прикованными к кровати, станут уставлять на врачей такие странные, лишенные понятного смысла взгляды… До чего неотрывно он смотрит!..
Данилюк запаниковал. Захотелось кинуться прочь из этого отрезанного от внешнего мира помещения, пролететь стремглав коридором, вырваться на улицу, срывая на бегу салатовый халат, шапочку. На воздух! На свободу!.. Неимоверным усилием воли ему удалось справиться с собой. Данилюк сделал два шага, еще шажок. Самое ужасное: не мог оторвать взгляда от глаз пациента. Словно змея тот загипнотизировал его…
Теперь они стояли напротив друг-друга. Данилюк с внешней стороны толстенного, слегка матового стекла, обреченный и умиравший Вихров с внутренней.
"Его должно непрерывно рвать, а на теле появиться страшные лучевые ожоги. Ничего этого нет. Непонятно!.. "
Данилюк, конечно, знал о специфическом явлении, именуемом в узких кругах профессионалов "рентгеновским похмельем". Обычно в первые дни или даже часы после облучения жертвы чувствуют слабость, подавленность, страдают от головной боли, головокружения и рвоты. По-медицински это — дисфорический синдром.
Но иногда вместо того, чтобы впасть в апатию человек, испытавший на себе действие радиации приходит в состояние крайнего нервного возбуждения. Нервно-психическая деятельность резко активизируется. Больной испытывает сильнейшую эйфорию, сравнимую с той, что наступает вслед за употреблением наркотических, подстегивающих психику, средств.
Строго говоря называть это похмельем — не совсем точно. Последнее скорее наступает потом, когда неожиданный всплеск эмоций гаснет.
Данилюк знал: у некоторых больных лучевой болезнью появляются как периоды апатии, так и маниакального возбуждения. Они сменяют друг друга в течении длительного времени. Но все это относилось лишь к первым, не самым тяжелым стадиям заболевания.
Не опуская глаз, шаря по стене рукой, Данилюк нащупал плоскую широкую кнопку и с ожесточением надавил на нее. Пульт управления с джойстиком и интерактивной панелью плавно вывалился из стены. Теперь он должен нажать серебристую кнопочку и вызвать по интеркому с помощью той самой панели, что так приглушенно мерцает, врача у первого бокса. Рядом с ним,— Данилюк знал наверняка,— находился в эти минуты профессор Карпов.
Но для того, чтобы проделать манипуляции, необходимо опустить взгляд. Данилюк не мог этого сделать. Он пытался понять по глазам, по каким-то малейшим движениям лицевых мускулов, о чем думает Вихров. Вдруг врач со страхом понял, что пациент озабочен тем же самым. Это уже были не шутки!..
В следующее мгновение,— и как он только не догадался проверить сразу! — взгляд Данилюка упал вниз и вбок. Оказаться в боксе можно было через дверь, которая по инструкции должна быть закрыта снаружи. Ручка локера находилась в положении "не заперто". По небрежности Данилюк, когда больной уже лежал на койке, а дверь — захлопнута, не повернул ее. Тогда он спешил снять с себя специальный костюм. Сама мысль, что он может подвергнуться воздействию радиации делала Данилюка невнимательным.
Врач не только не успел исправить свою ошибку,— ему даже не удалось протянуть руку. В тот момент, когда он собрался это сделать, дверь уже открывалась. Семен Вихров не зря следил за глазами медика.
Первой мыслью Данилюка было навалиться на дверь и силой привести ее в старое положение. Но при этом он окажется в десяти сантиметрах от излучающего пациента!.. Душевное колебание оказалось для Данилюка очередной роковой ступенью. В те доли секунды, пока он боролся с охватывавшим его ужасом, Вихров вышел наружу. Еще мгновение и он вцепился в доктора.
— Прекратите! Вы что?!.. — вяло пролепетал Данилюк и тут, наконец, к нему пришла решительность.
С силой он толкнул Вихрова обеими руками в грудь, но тот не отстал. Силы в пациенте было предостаточно. Не меньше, чем во враче!
Не отпуская клешни, мертвой хваткой вцепившейся в халат на груди Данилюка, другой он вцепился врачу в ворот, рванул на себя. Теряя равновесие тот упал в объятья больного. Семен разжал пальцы и тут же сомкнул их уже за спиной доктора.
Данилюк задергался, пытаясь оттолкнуть от себя Вихрова, но тщетно… Лягнув ногой тяжелую дверь,— она распахнулась пошире,— Семен потащил "добычу" в бокс. Врач заорал. Но голос его отшатнулся от стеклянной стены, потонул в извилистых коленах узкого коридора. Брыкаясь, он чувствовал, что все попытки освободиться тщетны — "атомный" Вихров был в несколько раз сильнее его.

15.
Обернувшийся Рубцов ожидал увидеть кого угодно, но только не Анатолия Геннадиевича. После разговора с президентом как-то само собой разумелось, что своего мучителя он больше не встретит. Но тот опять был рядом. Глаза спецслужбиста,— а Антон не сомневался, что этот человек служит в каком-то особом учреждении,— смотрели холодно и нагло. Получалось, даже гнев президента не страшил его. Или все, что было сказано — лишь обман?!.. Нет, Антон хотел верить в иное!..
— Мне сказали, ты чем-то недоволен?..
Антон возликовал: "Все-таки есть на Земле правда и справедливость!"
— Вы, батенька, исключительный дурак! — Рубцов сам себя не узнавал. И откуда только на его языке появились подобные выражения!..
"Надо быть все же поосторожней!" Но Антоном овладела жажда мщения.
— Вас накажут! И очень сильно!.. Из вас сделают одновременно подопытную крысу и свинью. Вы будете метаться, как первая и визжать, как вторая!.. Когда ее режут!..
Анатолий Геннадиевич смотрел на Рубцова с равнодушным презрением.
— Я вижу, встреча с главой государства произвела на тебя впечатление!..
Вдруг он опять положил руку Антону на плечо и больно сжал его. Чтобы так сдавить надо обладать поистине железной хваткой!
— Моя фамилия Холмогоров! Запомни ее, придурок!.. Ты думаешь, если встретился с президентом, то дальше ты в полной безопасности?!.. Ничего не изменилось!.. Я вижу президента каждый день!.. И это ничего не значит. Это значит только то, что мы все — и в том числе теперь и ты — находимся в святая святых Кремля. Мы здесь работаем, понимаешь?..
Он легонько двинул Антона кулаком в солнечное сплетение. Рубцов согнулся пополам.
— И президент здесь работает… Понимаешь?.. — продолжал Анатолий Геннадиевич. — Мы все делаем одно дело. Каждый на своем месте… Мы служим Родине. И ты будешь служить!.. Я забираю тебя в армию!.. Ты ведь не служил?..
— Я младший лейтенант запаса! — едва в силах говорить, сдавленным голосом прохрипел Рубцов.
— Я тебя уже разжаловал в рядовые. Потому что ты — дурак. Я же тебе сказал — ты подопытная крыса. И даже президент не в силах изменить этого. Тем более что…
— Что?.. — прохрипел Рубцов.
— Он не все сказал тебе!.. — Анатолий Геннадиевич шипел, как змея. Правая рука его по-прежнему крепко сжимала плечо Рубцова. — Ты понял, рядовой Рубцов?!.. Президент передал тебе не весь текст предсказания. Этого чертового предсказания, которое неожиданно стало сбываться.

+ + +
— Ну здравствуй! Зазнался, не замечаешь?! — Мацыгин, завзятый биржевик, владелец широко известной в кругах финансистов брокерской фирмы только что хлопнул по плечу проходившего мимо темноволосого человека с умным лицом и мягким взглядом, вводившим в заблуждение многих.
Его удивила реакция на его дружеский удар: поприветствованный отчаянно вздрогнул.
"Э-э, да нервишки у тебя не совсем в норме!" — подумал Мацыгин.
Казалось бы заурядное обстоятельство — кого нынче удивишь взвинченными нервами — показалось биржевику исполненным особого, зловещего смысла.
Темноволосый человек через силу улыбнулся, обнажив в улыбке кривые, заостренные зубы хищника. Он больше не казался добрым. Артур Гаспарян хоть и обладал состоянием меньшим, чем то, которым мог похвастаться Мацыгин, неустанно и вполне успешно догонял его по этому главному показателю,— единственному, имевшему ценность в их среде. Денежные счета Артурчика непрерывно увеличивались.
— Что ты так неожиданно! — пробормотал Гаспарян. — Я тебя просто не видел!.. Зачем обижаешься?
Вопреки дружеским словам он оценивающе, точно впервые увидел, с ног до головы оглядел давнего знакомого. Словно собирался купить Мацыгина целиком: приобрести вместе с дорогим костюмом,— сшит лондонским портным, но мерка снята с Мацыгина здесь, в Москве. Плюс итальянские ботинки "Зеня", которые биржевик купил этой зимой во время поездки в Милан. Галстук долларов за сто пятьдесят — неброская светло-розовая гамма, рубашка из высококачественной хлопковой материи.
— Я не обижаюсь! С тобой ссорится опасно… — Мацыгин криво усмехнулся.
Гаспаряну показалось: в этой улыбке мелькнул едва заметный оттенок презрения.
— Ты ведь у нас теперь влиятельная личность… С тобой надо дружить. Крепнешь и богатеешь на глазах.
— А тебе, признайся, завидно!.. — со злой веселостью проговорил Гаспарян и в свою очередь хлопнул знакомого по плечу.
"Мог бы и поуважительней! Выскочка!.. "
Удар был злым и гораздо сильнее первого, что предварил разговор.
— Ты хочешь, чтобы только тебе везло!..
Теперь казалось уже Мацыгину: в словах Гаспаряна есть какая-то затаенная злость. Оба были слишком умны, чтобы превратиться в открытых врагов, но острое соперничество, всегда существовавшее между двумя биржевиками, становилось в последние месяцы беспощадней и беспощадней. Рыночная поляна по своим размерам в реальности гораздо меньше, чем казалось в конце прошлого века. Особенно это стало заметно в начале века нынешнего.
Мацыгин считал себя пионером — из тех, кто первым начинал сразу после объявления экономических свобод. Артурчик -- гораздо моложе. Его финансовая мощь пока только приближалась к той, что обладал Мацыгин. Старейший биржевик чувствовал — Гаспарян, как представитель нового поколения гораздо злей и беспринципней — пройдет немного времени и он может смотреть на ветеранов свысока.
Мацыгин и правда в тайне опасался Артура,— сегодня он впервые,— как будто в шутку,— сказал об этом. Прежде не хотел признаваться даже себе. В этот день его холодил иной страх,— новый,— перед которым отступали все прежние. Даже возможность в один несчастный день оказаться разоренным в конкурентной борьбе с Гаспаряном — и та выглядела менее реальной, а потому не такой ужасной.
— Есть сигареты? Свои забыл в офисе… — вдруг произнес Артурчик.
Мацыгин с готовностью, даже как-то очень торопливо полез в карман "лондонского" пиджака. Вытащил бордовую коробку "данхил", протянул Гаспаряну.
Тот мягко, снисходительно улыбнулся — привычки Мацыгина — даже пристрастия к чопорной, подчеркнуто аристократической марке английских сигарет,— казались ему старомодными. Но опытный биржевик уже не обращал на улыбки внимания. Все казалось ему теперь мелочами по сравнению с главным.
Мацыгин тоже вынул из пачки сигарету, сунул ее в рот. Из кармана пиджака вытащил зажигалку. Артурчик внимательно рассмотрел: дорогая вещь, покрытая толстым слоем позолоты. Сам Гаспарян пользовался дешевыми одноразовыми зажигалками, продаваемыми в любом табачном киоске за рублевую мелочь. Все в коллеге казалось Артуру несовременным, но теперь удержался от улыбки. Чувства меры лишен не был…
Опытный биржевик обрадовался перекуру — давал возможность переброситься парой слов.
— Слушай, хорошо, что пересеклись… — начал Мацыгин.
— Я очень спешу… — не удержался, чтобы не унизить старшего коллегу Гаспарян.
— Нам надо поговорить! — нервно воскликнул Мацыгин.
Артурчик вскинул глаза. Что-то в тоне знакомого показалось ему необычным. "Что ему нужно?.. "
— У меня такое чувство: на рынок надвигается беда… — Мацыгин глубоко затянулся сигаретой.
Глаза Артурчика раскрылись пошире. Даже приблизительно не мог ничего предположить. "А ничего и не может быть…" — тут же пронеслось в голове. — "Что-то он крутит…" Гаспарян был человеком весьма рациональным и жестким…
— В чем она заключается? — молодой бизнесмен холодно посмотрел на Мацыгина.
— Понимаешь, несколько моментов… Во-первых чутье…
Гаспарян с откровенным презрением усмехнулся. Какое еще чутье?! Бред!..
— Во-вторых… Ты работаешь с "Маклинз Консалтинг"?..
— Что они мне?.. Я не очень нуждаюсь в их услугах.
— Значит, не получаешь их отчетов и аналитических справок.
— На всей бирже эту дребедень приобретаешь у них только ты…
— Послушай, Артурчик, мне кажется, когда встретились, у тебя было не очень хорошее настроение. Более того, ты нервничал!.. — пошел в атаку Мацыгин.
— Какое твое дело?! — взорвался Гаспарян. — К рынку не имеет отношения. У всех полно причин нервничать. Может, личное!..
— Этот отчет… — продолжал биржевик. На несколько мгновений сделал паузу. Он знал — Гаспарян, не имея глубоких теоретических познаний в экономической науке, удачно ориентируется лишь в сиюминутных выгодах. Чтобы объяснить ему что-то выходящее за пределы сегодняшнего дня, требуется подобрать простые и доходчивые слова. Они никак не находились. — "Маклинз Консалтинг" отслеживает многие показатели экономики… Сейчас есть новая теория… Ты слышал? Экономических кризисов?
Артурчик неожиданно помрачнел. Мацыгин не рассчитывал добиться успеха с первых фраз.
Просторный холл в здании биржи начал постепенно заполнять народом. Некоторое запустение, связанное с окончанием рабочего дня, сменялось толчеей. В здании было назначено собрание акционеров одной крупной фирмы…
— Что ты хочешь мне сказать?.. Не понимаю!.. Давай поужинаем что ли? — устало предложил Гаспарян и вытащив из кармана черных брюк широкий, отлично отглаженный носовой платок, развернул его и вытер пот со лба.
— Давай… Угощаю!.. А то может скоро произойдет такое… Не то что пожрать в удовольствие… Будешь считать за счастье, если сумеешь вовремя выброситься с двадцатого этажа вниз. Покойники по крайней мере не мучаются.

+ + +
Звезды… Млечный путь — действительно как будто размазанная по небу дорожка из молока. Мрачная, пугающая чернота далеких галактик. Пространство космоса, непостижимое для человеческого сознания, бесконечное и в то же время, как утверждают астрономы и физики — замкнутое. Скрученное в восьмерку кольцо, знак беспредельности — мир, в котором никогда не наступает предел, но в то же время конечный…
На борту международной космической станции — совместного проекта России и Соединенных Штатов Америки властвовало над всем странное напряжение.
Как высокопарно выражались в средствах массовой информации, "космическую вахту" внутри нескольких пристыкованных друг к другу модулей нес российско-американский экипаж. Двое космонавтов — Титов и Мироненко — от Российской Федерации, третий — Джонсон — был родом из маленького городка на тихоокеанском побережье Аляски. Меньше, чем через десять часов к станции должен был подойти и пристыковаться одноразовый корабль "Союз". В нем, помимо необходимых припасов и груза для проведения важного научного эксперимента на орбиту "приехало" еще два человека. Оба — россияне. Самойленко и Вержбицкий.
Встреча с ними уже два раза откладывалась. Тому были важные причины… Сейчас Мироненко и Джонсон, как мальчишки, прильнувшие носами к окну скорого поезда, смотрели в иллюминатор — маневрировавший "Союз", совсем недавно отдалившийся от станции на приличное расстояние, теперь находился на дистанции в несколько сотен метров.
Титов работал с бортовым компьютером, управлявшим системами жизнедеятельности орбитального комплекса.
Мироненко оттолкнулся от иллюминатора и продвинулся вглубь отсека. Следом за ним то же самое сделал Джонсон.
— Я категорически против стыковки… — проговорил Мироненко, приблизившись к Титову.
Тот был в экипаже космической станции главным.
— Все, чем мы располагаем — это подозрения… — устало откликнулся Титов. — И из-за них мы должны выбросить на космический ветер миллиарды рублей?..
— Это не подозрения, а уверенность…
— ЦУП полагает иначе.
Джонсон внимательно вслушивался в разговор, переводя взгляд с одного российского коллеги на другого.
— Ты же знаешь, какие по поводу этого в ЦУПе интриги!.. Для них слишком многое поставлено на карту. В этой игре наша безопасность — ничто!.. За этот день… С первой попытки состыковаться прошло меньше суток, но я… На многое открылись глаза…
— Ты переутомился, тебе надо успокоиться… — ровным голосом, как капризному ребенку, проговорил Титов.
— Я согласен с Андреем! — вступил в разговор Джонсон.
Титов вскинул на него глаза. Джонсон был представителем другой державы. Она тоже участвовала в проекте и мнение Северо-Атлантического Космического Агентства — НАСА — было отнюдь не второстепенным. Титов был уверен — ЦУП тянет с командой на третью попытку состыковаться именно потому, что НАСА думает так же, как Андрей Мироненко.
— В "Союзе" таится опасность! — с характерным англосаксонским акцентом решительно проговорил Джонсон. — Мы не можем открывать для нее МКС.
— Опасность?!.. — Титов скептически улыбнулся. — В корабле ее не больше, чем вокруг. — он показал пальцем на иллюминатор. — Чем там, во млечном пути… Или там — в Большой Медведице, или в созвездии Скорпиона… Это везде…
— Но внутри "Союза" особенно! — твердо произнес Андрей.
Два раза космический корабль пытались пристыковать к МКС. Оба раза из-за проблем в бортовом компьютере и системе сближения — провально. Во время последней попытки в центр управления по электронной почте поступило письмо. Аноним сообщал: ему стало известно — сбои техники — не случайность, а вредительство. "Предлагаю прекратить стыковку и срочно вернуть космонавтов на Землю".
— Во всех случаях, ты не можешь ни ослушаться приказа, ни дезертировать. Здесь некуда деваться. Полагаю,— Титов перевел взгляд на американца. — Сейчас все зависит от консультаций наших и ваших начальников…
Все трое повернулись к иллюминатору. Корабль "Союз" как раз находился ровно напротив круглого окошка космической станции. Матовые бока космического судна были освещены ровным, холодным светом.
— Пошли они все в задницу, козлы! Работать не дают! — выругался командир Титов.
Он не верил во вредительство на корабле. Но все же неприятное чувство существовало и у него в груди.

+ + +
— Вы должны поставить их об этом в известность немедленно!..
— Немедленно?.. Мне следует понимать ваши слова…
— Буквально! — нетерпеливо прервал его собеседник.
Элбридж Дюрброу, резидент Центрального Разведывательного Управления США, работавший под прикрытием должности первого секретаря посольства в Москве тяжело вздохнул и зачем-то посмотрел на потолок.
Хотя именно этот телефонный разговор и не был секретным,— в самое ближайшее время противник должен узнать о всех подробностях,— Элбридж Дюрброу вел его из особой комнаты. Экранированные стены, пол и потолок делали бессмысленными любые попытки прослушать беседу.
— Уже вечер. Боюсь, что во всех случаях, пока эта информация пройдет по всей бюрократической машине… — Элбридж Дюрброу тщательно подбирал слова. Он уже придумал решение,— просто тянул время, чтобы иметь хотя бы десять секунд: взвесить за и против. В голове вертелись подробности рискованного плана.
— Мы должны предупредить русских! — опять раздраженным тоном перебил его собеседник.

16.
— То, что я тебе сказал про армию — не шутка. Как я погляжу, парень ты чрезвычайно шустрый. За тобой нужен глаз да глаз… Располагайся. Чувствуй себя, как дома. И не забывай, что здесь, в Кремле, ты в гостях…
Анатолий Геннадиевич показал Антону на диван, стоявший у стены. Рубцов нехотя уселся. В компании спецслужбиста чувствовал себя в большой опасности. Но деваться некуда. Еще интриговала фраза про то, что президент не все ему сказал.
Он заперт в средневековой крепости один на один с какими-то средневековыми предсказаниями… Рубцов с невероятной ясностью вдруг осознал: всегда краснокирпичная громада Кремля казалась ему пугавшей, исполненной опасности. На мгновение молодой человек прикрыл глаза…
Память и воображение легко унесли из стен кабинета, где все, начиная с хозяина, было враждебно… Громады островерхих башен,— неприступные и величественные,— возвышаются над городом. От них словно бы исходит некая энергия — она отбрасывает прочь от кремлевских рубежей бурное море столичной жизни. Здесь, внутри стен, свои события, о которых не всегда становится известно людям, не имеющим пропуска в ворота под башнями. Рубцов попытался представить узкие и длинные ходы на зубчатых стенах — каким видятся кремлевские постройки оттуда?..
Железо покатых кровель, выкрашенных зеленой краской, тут и там узкие вентиляционные трубы под металлическими "домиками", защищающими от дождя… Бело-золотой "столп", видный отовсюду. И над всем этим едва различимой дымкой стелется ужас… Россия выходит на новую кривую. Этот отрезок ведет ее в… Ничто!..
Анатолий Геннадиевич подошел к телефону, снял трубку, набрал несколько цифр и отрывисто бросил в микрофон:
— Давай, неси, как я сказал… — швырнув трубку обратно на рычаг, повернулся к Антону. — Я уже распорядился: люди едут в твой военкомат. Получишь повестку на руки в течение часа. Можешь считать себя призванным на действительную воинскую службу. С этой минуты. С вытекающими последствиями. Небось, косишь от армии еще с семнадцати лет?.. Как видишь, армия оказалась проворнее!..
— Я — офицер запаса. Я не косил!
— Твой начальник теперь — я. Холмогоров Анатолий Геннадиевич, полковник.
— Не имеете права!.. У меня другая военная специальность. Я — ракетчик.
Едва Рубцов произнес это, дверь просторного кабинета, отделанного дубовыми, в человеческий рост панелями, отворилась. Оба повернули головы…
На пороге появился человек в штатском — одна из "морд", которые стояли в сторонке, когда Антону развязали глаза в Зимнем саду… Согнувшись в поясе, "морда" катил перед собой тележку-столик,— на нем стояли две больших лаковых коробки из дерева.
— Очень хорошо. Мне ракетчик как раз и нужен!.. — со злостью сказал, отвернувшись от "морды" Холмогоров. — Если не хочешь стать дезертиром, выполняй мои указания, без ведома не отлучайся ни на шаг… Понял?!
Антон не ответил.
Скрипя колесиками тележка, толкаемая "мордой", оказалась возле дивана.
— Все как я велел?! — грозно спросил верзилу Холмогоров.
"Морда" красноречиво вытаращил глаза и сдвинул губы в трубочку. Брови взметнулись вверх. Коротким взмахом руки Анатолий Геннадиевич отпустил его. "Официант" удалился.
Спецслужбист стремительно подскочил к тележке, снял с одной из коробок лаковую крышку.
— Жрать хочется!.. Такие дела, а организм требует по часам! Привычка!.. — лицо Холмогорова немного смягчилось.
Рубцов с изумлением таращился на содержимое лаковой коробки. Внутри была разделена крестообразными перегородками на четыре одинаковых отделения.
В левом дальнем на аккуратном прямоугольнике специальной бумаги покоились две обжаренных в скляре гигантских креветки, по ломтю маленького сига и кальмара. Рядом — куски бифштексного растения и съедобные грибы. Насколько понимал Рубцов, это была "темпура" — японское блюдо, которое изначально было перенято жителями страны восходящего солнца от португальских моряков. Подобным способом — в скляре — те любили готовить все, что попадалось под руку — главным образом овощи и морепродукты. Антон пробовал "темпуру" единственный раз и потом подробно изучил рецепт этого блюда. Уж больно она ему тогда понравилась!
В левом ближнем прямоугольнике лежал рис, слепленный в форме кроны распустившегося вишневого дерева.
Еще в одной ячейке — соевый творог, небольшие кусочки нарезанной тыквы, фасоль. В четвертом отделении — ломти сырой рыбы и листья какого-то, особым образом приготовленного растения.
— Да будет тебе известно, я двадцать лет занимаюсь дзюдо…
— Лучше бы книжки читали!.. — Антон саркастически усмехнулся.
Холмогоров пропустил замечание мимо ушей.
— Так что интерес ко всякой японщине у меня, можно сказать, профессиональный,— продолжал Анатолий Геннадиевич. — Но с кухней японской до определенного момента познакомиться вплотную случаев не было. Так, знаешь, был в паре ресторанов… Но как-то неудачно,— в голосе агента впервые за все время зазвучали человеческие нотки. — А тут, помнишь, на праздновании юбилея Победы…
— А что на праздновании юбилея?..
— В Кремле был большой прием, пригласили большую японскую делегацию во главе, как ты сам понимаешь, ни с кем-нибудь… С самым главным самураем — премьером-министром Дзюнъитиро Коидзуми. Я его хорошо разглядел… Если помнишь, для каждой делегации специально приготовили национальные блюда их страны. Конечно, особый шик — представить в Кремле японскую кухню. От лучших поваров в Москве. Тогда я ее и распробовал!.. Теперь — неизменный почитатель… Этот сундучок, что б ты знал, называется шокадо-бенто, для нас привозят из одного ресторана…
— И на много таких ужинов хватает зарплаты полковника?.. — язвительным тоном поинтересовался Рубцов. — Могу поговорить с президентом?..
— Ишь ты!.. Вы, господин Рубцов, все-таки зазнались!.. Нет, не можешь, его больше не увидишь…
Антон вскинул глаза.
— В живую не увидишь,— поправился Анатолий Геннадиевич. — Только по телевизору или на фотографии в газете. Больше вам встречаться ни к чему. Всю работу с тобой сделаем сами. И эта встреча была не нужна… Если будешь так себя вести, не увидишь президента и на фотографии. В гарнизонной тюрьме, в которую помещают до суда дезертиров, у арестантов нет ни газет, ни телевизора. Впрочем, будешь вести себя хорошо… — все же Холмогоров говорил теперь с Антоном без прежней жестокости в голосе.
Отношение после встречи с президентом переменилось — это Рубцов чувствовал.
— Чего не сказал мне президент?..
— Чего?.. — Анатолий Геннадиевич прищурился. — В предсказании говорилось, что ты… В общем станешь обладателем половины мировых богатств. Получается, под моим началом проходит службу без нескольких часов суперолигарх!.. Представляешь, каким-то непостижимым образом тебе станут принадлежать пятьдесят процентов акций Газпрома, Лукойла, Сибнефти, Транснефти… Да что там их, половина Майкрософта и Дженерал Моторз — тоже твоя!.. Я в это не верю…
— Но вы же сами недавно сказали, что предсказание начало сбываться.
Холмогоров помрачнел.
— Мечтаешь о богатстве? Плохо кончишь…
Анатолий Геннадиевич хотел сказать что-то еще… Неожиданно в кармане зазвонил мобильный телефон. Мигом выхватив, он распахнул трубку-раскладушку. Лицо помрачнело еще больше…
— Черт! Это как-то связано со всем!.. Не может быть не связано. Что они все, белены что ли объелись?!..
Холмогоров вскочил с дивана.
— Жри!.. — бросил Антону, выбегая из кабинета. — Рекомендую налегать на сырую рыбу — называется сашими… Тунец и кальмар! Придает сил! При встрече с…

17.
Если ехать от посольства Соединенных Штатов Америки, расположенного в доме по улице Чайковского, до Боровицких ворот Кремля на автомобиле, то с маршрутом, по которому каждое утро движется кортеж президента Российской Федерации, совпадет большая часть пути: Новинский бульвар, Новый Арбат, площадь Арбатские ворота, Арбатская площадь,— напротив павильона станции метро и кинотеатра "Художественный", улица Знаменка и потом — через Боровицкую площадь — к Боровицким воротам!..
Мчащаяся "кавалькада", в состав которой входит тяжелый и длинный бронированный "мерседес" с президентским штандартом,— машина, не хуже любого броневика выдерживающая прямое попадание из армейского гранатомета,— на подступах к Кремлю не в диковинку.
На пульт дежурного по городу дорожно-патрульной службы поступил сигнал вызова.
Офицер нажал кнопку и услышал из микрофона, находившегося в прицепленной к правому уху телефонной гарнитуре, сочный бас:
— Тут у нас странное… Автомашина посольства США несется… Через осевую, через сплошную… Дипломатические номера. Мы преследуем… С сиреной и вертушкой…
— Пьяный… Причем очень сильно! Это очевидно. Задерживайте и не сомневайтесь, пока он кого-нибудь не сшиб…
— Да нет, похоже, что трезвый. Пьяный бы так ехать не смог. Вопрос в чем… Непонятно, куда он рвется…
— Как непонятно?..
— Похоже, что рвется в Кремль! Точно в Кремль!..
— Это странно!.. Подождите…

+ + +
Вплотную к зданию биржи примыкал невысокий старинный дом. В его цокольном этаже располагался фешенебельный ресторан, чьи клиенты в ста процентах случаев обладали солидным банковским счетом. Часть из них проводила рабочее время по соседству, многие же прибывали из других частей города. Посещать место считалось престижным.
Интерьер ресторана решен в матово-белых, бордовых и коричневых тонах. Бордовыми были тяжелые, до самого пола скатерти на круглых и квадратных столиках да еще — полосы в обивке деревянных кресел. Коричневыми — тяжелые шторы на окнах, огромные, стоявшие тут и там по залу металлические столбы-колонны, вздымавшиеся к высокому потолку. Матово-белыми — симметричные ромбы и круги на полу, скатерти на нескольких столиках, стоявших в дальней от входа части зала.
Бизнесмены с биржи уселись за стол под бордовой скатертью. Вечер — в разгаре. По залу разносилось звяканье столовых приборов. Официанты в белых рубашках, отутюженных черных брюках не ходили — скользили с тяжелыми подносами по сверкавшему чистотой каменному полу. Разговоры гостей негромки — редко кто приходил сюда просто отдыхать. Приглушенные речи порой касались миллиардных сделок. Здесь, за одним из столиков, недавно решилось слияние российского металлургического гиганта с западной компанией.
— Потрясающая красавца! Обернись, только как-нибудь… Ненарочито. Ее надо видеть! — проговорил Мацыгин. — Но почему одна?
Артурчик, следуя указаниям коллеги, посмотрел сначала в другую сторону, словно разыскивая взглядом знакомого, затем мельком скользнул по посетительнице.
Молодая стройная женщина, только что севшая за круглый столик,— покрыт тяжелой бордовой скатертью,— выше среднего роста. Изумительно красива. Одета в обтягивающие фигуру брюки, поверх которых с плеч до самого пола спадает полупрозрачная накидка из темного газа. Остроносые туфли и черные очки в пол-лица довершают наряд. Дужки очков скрыты длинными каштановыми волосами.
— Ждет кого-то… — произнес Гаспарян и уткнулся глазами в бокал, наполненный до половины "Селексьон де Грэн Нобль" — французским вином, стоившим четыреста долларов за бутылку и порекомендованным сомелье ресторана к фуа-гра — печени насильственно перекормленного гуся.
Мацыгин, словно враз позабыв о вине и разговоре, ради которого привел сюда Артурчика, продолжал исподтишка наблюдать за прекрасной незнакомкой.
Молодая женщина извлекла из узкой и длинной черной сумочки кожаный футляр. Он был вытянутой формы. Раскрыла его. Пальцами с длинными темно-красными ногтями, чрезвычайно гармонировавшими с цветом скатерти, вытащила сигарету — долгую и тонкую подстать футляру.
Неизвестно как и откуда,— только что его не было нигде видно,— перед ней вырос молоденький официант с зажигалкой. Жестом она остановила его, попросив зажечь свечу. Тут же исполнил. Подождав, пока пламя от фитиля перестанет колебаться, вытянется вверх огненным столбиком, молодая женщина чуть склонила красивую головку. Прикурив от свечи, глубоко затянулась.
— Я где-то видел ее. Точно!.. — сказал Гаспарян.
— Это объяснимо. Увидев такую красавицу, запомнишь на всю жизнь!..
Мацыгин только теперь перестал тайно рассматривать незнакомку, перевел взгляд на собеседника.
— Зачем ты меня сюда заманил? — мрачно спросил Артурчик. — Присутствовать при том, как ты будешь разглядывать женщин за соседними столиками?..
— Больше никого разглядывать не буду! — усмехнувшись произнес Мацыгин. — После нее разглядывать некого да и незачем… Ты вообще, как… Знаком с теорией экономических кризисов?..
Красавица, сидевшая через несколько столиков, сделала заказ.
— Меня мало интересует теория. Больше занимаюсь практикой,— тон Гаспаряна по-прежнему мрачен.
— Тогда вынужден сделать кое-какие пояснения. Без них многое будет непонятно… Человечество сталкивается с экономическими кризисами с тех пор, как занялось экономической деятельностью. Египет, Греция, Древний Рим — все знали периоды экономического упадка. Несомненно, лишь в современной экономике — она сложилась приблизительно к концу девятнадцатого, началу двадцатого века, стали появляться те исключительные по последствиям кризисы, которые наводили на всех страх. Чем мощней, сложней и изощренней становилась экономика, тем с большей отчетливостью прорисовывалось новое явление.
Им принесли фуа-гра. Гаспарян, не дожидаясь, пока официант расставит по столу тарелки, начал есть. Он был голоден.
— При всех потугах мы не догнали развитые государства… — скептически заметил Артурчик, поддевая вилкой "жирную печень" — То, что бывает там, не всегда способно произойти у нас.
— Наиболее страшный экономический кризис произошел как раз тогда, когда западный мир еще не достиг нынешнего развития.
— Хочешь сказать, мы сейчас — как они тогда? — в голосе Гаспаряна впервые зазвучал интерес.
— Точно!.. Именно на это я и хочу обратить внимание. Что тебе известно про знаменитый кризис двадцать девятого года?.. День Страшного Суда. Знаешь с чего он начался?.
Артурчик отрицательно повертел головой.
— Двадцать четвертого октября тысяча девятьсот двадцать девятого года торги на Нью-йоркской фондовой бирже открылись как обычно. Но уже через полчаса среди держателей активов царила паника, переросшая в обвал. К полудню почти тринадцать миллионов акций было продано — рекордное число! Обезумевшие инвесторы спешили избавиться от активов даже не поинтересовавшись текущими ценами! Результаты торгового дня оказались трагическими: тысячи людей, еще накануне причислявших себя к богатым, лишились состояний. Одиннадцать знаменитых биржевых спекулянтов покончили с собой. Прославленный баскетболист, вложивший по окончанию спортивной карьеры все деньги,— гонорары за победы,— в акции нескольких предприятий, к шести вечера оказался нищим. Ему оставалось либо влачить жалкое существование, либо… Он выбросился из окна фондовой биржи. Деловой квартал финансовой столицы Соединенных Штатов охватила эпидемия самоубийств. На последние несколько десятков долларов бизнесмены снимали номера в отелях,— их в районе рядом с биржей было множество,— поднимались на этаж, закрывали дверь на ключ, писали предсмертную записку, открывали окно… К концу дня циничные клерки в отелях спрашивали прилично одетых мужчин: "Сэр, вы будете ночевать или освободите через час?.. "
Гаспарян поморщился.
— К чему рассказываешь?.. Это ужасно, но… Какая связь?..
— Главное обстоятельство заключалось в неожиданности происходившего. В течение предшествовавших месяцев двадцать девятого года экономика США развивалась устойчиво. Покупательная способность внутреннего рынка непрерывно росла. Ровно за пять дней до кризиса известный экономист из Йельского Университета Ирвинг Фишер сказал: "Нация неизменно взбирается выше и выше по дороге процветания!" Говорит только об одном!.. Предсказать кризис невозможно… Чем сильнее его ждут, тем меньше шансов, что возникнет. Наоборот: чем больше уверенность, что ничего не произойдет…
— В двадцать девятом году у кризиса были причины. Экономисты вскрыли их…
— Нет!.. До сих пор причины — предмет научных споров!.. Сколько ученых — столько и причин!
— Ты преувеличиваешь!
— Нет!.. Плюс существует несколько теорий, объясняющих кризис заговором финансовых, политических группировок. Видишь, какой разброд мнений?! Ясно одно — проблема сложней, чем может показаться непосвященному.
— Мне плевать… — равнодушно проговорил Артурчик. — Не верю, что в России в случится экономический кризис.
— Он произойдет завтра во второй половине дня! — спокойно произнес Мацыгин и положил вилку на край тарелки. — О-па! Этот-то здесь зачем?..

+ + +
Данилюк знал, что у него есть лишь одна возможность привлечь к себе внимание. Дверь бокса заперта снаружи, переговорное устройство — отключено.
Голова болела. Сколько времени лежал без сознания после того, как Вихров ударил его виском о мощный металлический косяк двери?.. От десяти до пятнадцати минут. Не более. Вполне вероятно: еще долгое время к шестому боксу,— он расположен по длинному коридору дальше остальных,— не подойдет ни одного человека. И все это время Данилюк будет "хватать" радиацию!
Да, выход у него только один. Хотя предстоявшая процедура ужасна. Но коль уж решено — следует торопиться.
Врач очень медленно, стараясь от резкого подъема на ноги не потерять сознание,— голова отчаянно болела и кружилась,— встал сперва на колени, а потом, хватаясь правой рукой за стекло,— выпрямился в полный рост.
Данилюк был раздет,— оглушив его, пациент стащил с бесчувственного тела салатовые штаны, халат и рубашку. Забрал он так же шапочку врача.
Одежда Семена в беспорядке брошена у кровати. Из карманчика рубашки высунулась пачка "винстона". Рядом с ней за кромкой материи торчало колесико зажигалки. К этим вещам никто не притрагивался с момента, когда Вихров упал у станции метро. Волосы, кожа и все, надетое на пьяных, было загрязнено радиоактивными частицами. Должны быть и внутри пачки, на мелких рубчиках кремниевого колесика...
Данилюк с трудом подавил ужас и отвращение, медленно наклонился. Вытащил "винстон", открыл: там было только две сигареты. Одна измятая, слегка согнутая пополам. Он взял другую, уронил открытую пачку на пол. Негромкий стук… Медик уже держал в руке зажигалку.
Чиркнул кремнем,— столбик пламени возник сразу. Он был ровным, словно застывшим — сквозняка в палате не было, газу в зажигалке достаточно.
Врач поднес огонь к сигарете. Сгорела бумага, он затянул дым в рот, тут же выпустил. Старался прислонять фильтр к губам лишь едва. Кончик белой палочки засветился ровным багряным колечком.
Теперь — самое главное. Держа сигарету большим и указательным левой руки, он забрался с ногами на кровать. Потолок в палате — низкий, но все равно: даже привстав на цыпочки, не хватало сорока — пятидесяти сантиметров, чтобы дотянуться до пожарного датчика. Он был ровно под ним.
С силой затянул в рот большую порцию дыма. Психика его была на грани: ужаснулся — казалось, вместе с табачным облаком втягивает в себя рентгены. Они здесь и без того повсюду. С силой выдохнул дым вверх, прямо на датчик… Струя рассеялась, не долетев до него. Данилюк несколько раз повторил процедуру. Под потолком появилось маленькое облачко дыма. Встав на цыпочки на вытянутой руке задержал горящую сигарету под датчиком.
Если эта чертова система окажется не слишком чувствительной, просидит здесь до тех пор, пока освобождение его из бокса не потеряет всякий смысл…

+ + +
"Не слышны в саду даже шорохи!
Все здесь замерло до утра…"
— Напел слова из популярной в свое время песни "Подмосковные вечера" Гараничев.
Освещение в Зимнем саду московского Кремля, в котором они находились, было приглушено. Все так же журчал фонтан. Подсветка под ним работала с прежней силой.
— В мои годы эта песня была чрезвычайно популярна. Одно время неслась из каждого второго окна… — тон Гараничева был игривым.
Рудалев не разделял подобного настроения. На лице — тень озабоченности.
— Зачем он приехал? Что за непонятные обстоятельства?.. Машина с дипломатическими номерами… — задумчиво произнес он. — Принадлежит американскому посольству, несется на полной скорости через весь центр, чудом во время гонки не происходит ни одной аварии…
— Две аварии все-таки происходят… — точно бы радуясь этому проговорил Гараничев.
— Помятые крылья, декоративные решетки радиатора и оторванный бампер двадцатилетней "волги" — не в счет… Никто не погиб, не ранен… Ущерб возместят страховые компании. При такой езде могли случиться инциденты посерьезней!.. Сотрудник американского посольства…
— Резидент, отвечающий за разведоперации!..
— Вот именно!.. Рвется в Кремль, словно бы…
— Все объясняется просто. Пойди он официальным путем — никогда не добился бы встречи так быстро! А теперь… Пятнадцать минут бешеной гонки… Конечно, он безумно рисковал, но в итоге… Вот он! Его ведут!..
В дальнем конце Зимнего Сада появились темные силуэты нескольких мужчин. Даже с приличной дистанции было заметно — люди повыше сгруппировались вокруг одного — маленького и широкого. Энергично шагая, этот, казалось, норовил вырваться вперед, оставив позади навязанную "свиту".
— Джентльмены, мне сказали, вы — именно те люди, которым правительство поручило принять чрезвычайно важную и срочную информацию, имеющую отношение к безопасности вашего государства, которой я располагаю… — человек произносил слова с характерным американским акцентом, но речь отличалась исключительной беглостью.
Гараничев невольно про себя отметил: не всякий русский нынче владеет собственным языком столь же свободно.
— Вы прекрасно говорите по-русски… — делая комплимент, он пристально разглядывал иностранца.
Из-за широкой, крепкой фигуры и головы, заметно запрокинутой назад — такое бывает вследствие непропорционально развитых мышц спины, американца можно было принять за борца или тяжелоатлета. Шапка жестких, курчавых, очень коротких волос плотно облепляла голову. С висков языки черных завитков уходили вниз, спускаясь по щекам ниже обычного.
Однако, вопреки "энергичной" внешности, выражение лица было простодушным. Даже в некоторой степени глуповатым.
Последнее насторожило Гараничева,— заподозрить в отсутствии интеллекта и хитрости заморского дипломата рад был, да не мог.
— Благодарю вас… Простите, до сих пор не представился. Элбридж Дюрброу, первый секретарь посольства…
Вытащив из кармана пиджака плоскую и чрезвычайно изящную металлическую коробочку, даже в неярком освещении поблескивавшую никелированным покрытием, Дюрброу раскрыл ее. Извлек две визитные карточки, преподнес собеседникам с легким церемонным поклоном.
Те представляться не стали.
— Присядем!.. — предложил Гараничев. Одновременно кивком головы сделал рослым парням знак,— это были те, что проводили Дюрброу в Зимний сад — "удалиться!"
— У вас мало времени… — заметил американец.
Гараничев с удивлением вскинул глаза. Фраза была непонятна.
— Вы предлагаете говорить стоя?.. — спросил он.
Вместо ответа американец быстро подошел к ближайшему столику, отодвинул кресло, сел.
— Я имею поручение разгласить государственный секрет Соединенных Штатов Америки… — заявил он, когда собеседники разместились напротив.
Несколько радиомикрофонов транслировали разговор в сторону стационарного записывающего устройства.
— В тысяча девятьсот восемьдесят втором году на Центральное разведывательное управление работал агент в Москве…
Взгляд Гараничева застыл. Сказанное было пощечиной профессионалу — в названное время он отвечал за то, чтобы подобных агентов в столице СССР не было.
Россияне не произносили ни слова.
— Это было наше высшее достижение,— проговорил Дюрброу медленно. Чувствовалось, первый секретарь посольства тщательно подбирает слова. — Место службы этого человека — Кремль…
— Вы назовете имя?.. — взгляд Гараничева по-прежнему оставался застывшим.
— Нет. Ни к чему… У нас есть основания полагать: его нет в живых. Вы помешали мне продолжить… Он был нашим высшим вербовочным достижением. Одновременно это была наша самая большая неудача.
— Почему? — нервы Гараничева не выдерживали. Разговор полностью выбил из колеи, хотя опытный профессионал отличался крайней эмоциональной устойчивостью.
— Очень быстро оказалось: он не собирается на нас работать. Его цель была в особой, собственной игре. Ее смысл мы, к нашему огромному стыду, так никогда и не постигли. Это при том, что над загадкой бился огромный штат работников Центрального Разведывательного Управления. Плюс еще… Это уникальный, редчайший случай в истории ведомства... Большой вычислительный центр — десять этажей мощнейших суперкомпьютеров, целый штат математиков с научными степенями, программисты — все были вовлечены в работу над разгадкой. Тщетно!.. Алгоритм его действий так и остался тайной… Сразу после смерти Брежнева, которую мы, как и вы, как весь советский народ, считали следствием старости, болезни, от агента было получено шифрованное сообщение… Заметьте — никакого задания, даже намека на него не было… Он действовал… Если, конечно, на самом деле действовал… Полностью самостоятельно…
Туманные фразы американца еще больше вывели Гараничева из равновесия.
— Сообщение… В чем оно?! — нетерпеливо спросил он.
— Сообщение гласило: "Брежнев ликвидирован. Очередь за преемником. Вторая стадия плана "Кеннеди" продолжается". После этого агент исчез. Пропал навсегда. Его не стало…
— Но почему так спешили сказать нам это?.. — Рудалев задал вопрос, который носился в воздухе.
— Два часа назад в Московском регионе заработал передатчик. Особым кодом, который известен только нам и которым мы уже давно не пользуемся, было передано сообщение… "Я снова здесь. Сильнее, чем прежде… Ждите смерти в Кремле!" Наши страны — партнеры. ЦРУ никогда не планировало и не планирует убийства руководителей СССР или России. Мы сами не можем ничего понять… Кроме того, вы знаете о докладной записке нашего центра математических прогнозов?.. Мы информировали вас…
— Мы в курсе…
— У нас это носит кодовое название "Кривая божьего гнева"…
— Мы называем это иначе, но… Дело не в этом… Той информации, которую вы нам только что представили, абсолютно недостаточно… Странно, почему вы скрываете имя агента… Кроме того…
На этот раз нетерпеливый вопрос задал американец:
— Что кроме?..
— Вот уже два дня как мы сами занимаемся смертью Брежнева.
— Да. Но вы наверное поняли главное — наш агент не имел абсолютно никаких шансов… Вы слышите — абсолютно никаких — убить Брежнева!.. Он его даже ни разу не видел! — довольный произведенным эффектом Дюрброу откинулся на спинку кресла.

18.
Прежде он никогда не был здесь. Фойе было выдержано в классическом стиле. Дорические псевдо-колонны и псевдо-портики навевали ассоциации со временами Эллады, временами философов, рассуждавших о смысле бытия в тенистых афинских рощах… На колоннах, правда, ассоциации и заканчивались. Дело тут даже не в качестве архитектурных задумок. Хотя в них тоже…
Несколько рож, увиденных Гаспаряном, способны убедить любого мечтателя: он в Москве, притом именно в наши дни, да еще в таком месте, где собирается публика определенного сорта — сливки общества, которое никак не подпадает под определение добропорядочного. Физиономии несли на себе специфическую печать,— она не стирается, не смывается, не сходит ни при каких обстоятельствах, ни за какие деньги. Гаспарян был уверен: отдай эти рожи самому искушенному пластическому хирургу,— что бы он с ними не делал, через несколько часов на новом прекрасном лице проступит сквозь созданные черты прежняя гнусная… По ней среди тысячи лиц в другой стране, на другом полушарии узнал бы Гаспарян клиента московского казино.
Само выражение трудно поддавалось анализу: чего в нем больше — не определить. Одно было точно: оно — здешнее…
Массивная дубовая дверь, уходившая своим полированным, тускло поблескивавшим полотном под самый потолок, была приоткрыта. Виднелся зал для игры. На удивление в нем почти никого не было. Стояли у одного из столов трое девушек-крупье, о чем-то оживленно беседовавших, два господина прогуливались на пятачке у бара. Один — в весьма почтенном возрасте, другой, напротив — слишком, неприлично для такого места молод. Он что-то с очень важным видом говорил, надменно вздернув подбородок, глядя, но, кажется, ничего не видя, в пространство перед собой. Пожилой внимательно слушал, чуть наклонив к собеседнику голову.
Гаспарян, почти не игравший, тем не менее почувствовал себя в казино в своей тарелке. Небрежно отдал темное пальто гардеробщику,— тот с нарочитым старанием подхватил свесившийся к самому полу широкий пояс, но бизнесмен с биржи уже не смотрел на него.
"Так вот оно… Казино "Пале-Рояль!" — думал Артурчик. Никакого особенного впечатления у него не возникло. Малый опыт, который имел с подобного рода заведениями не позволял классифицировать "Пале-Рояль", отвести ему место среди прочих.
Гаспарян напрягся — вспомнить в деталях все, что предшествовало этой секунде. Не отвлекаясь от мыслей, протянул руку, слегка прижал в ней номер, продавленный на изящной бирке, сунул в карман…
"Какого черта сюда притащился!"
Все, произошедшее показалось нереальным, фантастическим. Он, кичившийся своим рацио, Артурчик, повелся!.. Дал втянуть себя!.. "Да ведь и не втягивал меня никто! — подумал он. — И никуда не велся." Просто жгучее любопытство,— а этого чувства не желал в себе признавать,— потянуло за собой. Нет сил противиться… Так оказался в казино "Пале-Рояль".
— Открою тебе маленькую тайну… — вдруг проговорил в ресторане Мацыгин. Глаза его сузились, изрядно "потраченное" лицо словно вмиг осветилось взявшейся откуда-то молодостью. — В последнее время я пристрастился к игре… Все бы ничего… Кто теперь не играет… Но проигрыши… Если бы не кредит в банке, да та удача… Ты знаешь, в последнее время на бирже мне везло…
Мацыгин отложил вилку с ножом, наклонился вперед, стараясь оказаться ближе к собеседнику — не говорить громко.
— Я проиграл уже очень большие деньги. Не жалею… Все равно нормальной жизни конец!.. А может, и не конец!.. — он как-то неестественно рассмеялся. — Почему не задаешь вопроса?.. Тебя не удивляет, что я это тебе говорю?..
"В самом деле… Может он свихнулся?! " — подумал Артурчик, но вслух не сказал ни слова. Что-то в разговоре тревожило… Неясная опасность — самая пугающая.
— Разумеется, разоткровенничался не просто так… — Мацыгин откинулся на спинку кресла. В голосе зазвучали самоуверенные, пренебрежительные интонации. — Сказать по правде, делаю тебе одолжение… Но ты не должен меня благодарить…
— Послушай, ты пьян?! — вспылил Артурчик.
— Не горячись… — Мацыгин сделал мягкий, успокаивающий жест. — Когда все узнаешь, поймешь — я прав. Не хотел обидеть… Идея в том: для завтрашнего дня мне нужен достойный, умный партнер. Игра решительная, в одиночку работать невозможно…
— Я не играю! — отрезал Гаспарян.
— Речь идет не о картах, не о рулетке. Получил и получу такие сведения — позволяют сорвать куш на бирже. Фантастический! В день, когда рухнет мир, мы с тобой поднимемся на недосягаемые высоты… Не просто так раскрыл увлечение игрой. В казино "Пале-Рояль" случайно познакомился с человеком… Вернее…
— "Пале-Рояль"?.. — Артурчик подался вперед. Название не говорило ничего. Но это первая реальная подробность, выданная Мацыгиным в ресторане.
— Неважно… — чувствовалось — биржевик испытывает досаду, что раскрыл место загадочного знакомства.

19.
Большой, в рост человека шкаф для одежды. Полированные дверцы с маленькими круглыми ручками,— в центре каждой из них металлический под золото кружок. Его выпуклая поверхность отражает предметы внешнего мира, как зеркало. Если приблизить глаз к блестящему кружку, можно увидеть стандартную комнату площадью немногим более двадцати квадратных метров. Рядовые комнаты,— а эта — из самых обыкновенных,— бывают и меньше. Но дом построен в последние годы Советского Союза, поэтому обыкновенные квартиры спроектированы в нем удобней и просторней тех, что создавали в шестидесятые — семидесятые прошлого века. Правда и в этой двухкомнатной квартире вторая "светелка" — значительно меньше, чуть более десяти "квадратов"…
В ручках и полированных дверцах шкафа отражается стандартный гарнитур, приобретенный примерно тогда же, когда построен дом. Письменный стол с глубокими и просторными выдвижными ящиками — забиты всяким хламом: ручками, в которых нет чернил, тетрадками, наборами карандашей и фломастеров, дающих, если ими провести по бумаге, бледную, чахлую линию. У стены — низенький журнальный столик. На нем нет ничего, кроме невысокой хрустальной вазочки, из которой торчат высохшие полевые цветы. Такие обильно произрастают по всему Подмосковью — ромашки, васильки, незабудки. Полировка столика три часа назад натерта специальной мастикой и источает приятный медовый запах.
Рядом стоят два кресла с деревянными, тоже полированными ручками. Сиденья и спинки обиты красной синтетической тканью, которая за долгие годы утратила первоначальный яркий цвет — выцвела, запачкалась.
Ровно посреди комнаты, деля ее на два неравных объема — угловой диван-кровать из толстого светло-коричневого пластика. Если раздвинуть все его скрытые один в другом, как матрешки, объемы, разложить бежевые давно продавленные подушки — получится изрядных размеров двуспальное ложе. Но сейчас диван сдвинут, на маленькой полочке, служащей дивану изголовьем, едва слышно тикает электрический будильник. Возле него — миниатюрный музыкальный центр "Джи-Ви-Си" с маленькими колонками из светлого дерева, а еще штатив, забитый компакт дисками,— преобладает драм энд бейз музыка, хаус, эсид джаз. На стене над диваном, выделяясь в стандартной обстановке, висит большущая — метр в высоту, два — в ширину,— фотографическая картина…
Северная Европа. Берег моря перед закатом, пустынный пляж, истоптанный множеством ног, в дали — выстроенный у самой воды из стекла и бетона ресторанчик. За его окнами мерцают робкие, неяркие огоньки.
Вдоль берега у пенной кромки идет в сторону ресторанчика одинокий человек в черной широкополой шляпе и в плаще. Он удаляется от фотографа, ни лица, ни даже волос из-за шляпы не разглядеть. Человек точно бы намеренно обезличен, но от всей его фигуры в черных одеждах веет какой-то неизбывной тоской и тревогой…
Комната находится в доме неподалеку от метро "Южная". В ней живет Антон Рубцов. В соседней — меньшей — его мама. Картина появилась на стене позавчера. Поначалу Антон не хотел ее вешать, но потом, с большим усилием приложив ее к стене, нашел, что картина придает его комнате оригинальность и зацепил ее за уже имевшийся в стене крючок. Прежде на нем крепились корейские настенные часы, временно теперь убранные в шкаф.
Рубцов решил, что оставит картину только на пробу и если изображение моря, ресторанчика и идущего человека будет действовать на него угнетающе — снимет ее, повесит обратно привычные часы. А прямоугольник в рамке запихнет в щель между стеной и шкафом,— там он может простоять до скончания века и никто о нем не вспомнит…
Электрический звонок, укрепленный с внутренней стороны над дверью два раза звякнул громким, мелодичным колокольчиком. Софья Лукинична — мама Антона вздрогнула и пришла в себя… Вот уже час, как она сидела перед выключенным телевизором, не в силах больше ни смотреть новости, ни думать о чем-либо другом, кроме Антона и того, что показывали по всем каналам в бесконечных выпусках. Постепенно немолодая женщина погрузилась в некое оцепенение, схожее с болезненным сном.
Звон электрического колокольчика — и все переменилось! "Антон!" — с сердцем, бешено и радостно заухавшим, подумала она. Вскочила с плетеного дачного креслица, в котором имела обыкновение смотреть любимые телесериалы.
Шаркая и один раз едва не потеряв с ноги тапок поспешила к металлической входной двери. Пальцы привычно ухватились за рукоятку замка, посмотреть в глазок не подумала… Слишком взволнована!
Раскрыв дверь Софья Лукинична отпрянула… От того, чтобы закричать — в маленький тамбур выходили двери еще трех квартир,— ее удержало странное одеяние человека, стоявшего на пороге. Не будь он одет в салатовый врачебный халат и такие же брюки,— она бы позвала на помощь. Настолько поразил второй, стоявший за спиной медика. Черная борода, скрывавшая лицо чуть ли не до самых глаз, мясистые красные губы, недобро прищуренные веки и руки, засунутые в карманы потертой кожаной куртки. "Держит нож или пистолет!" — мгновенно предположила Софья Лукинична.
— Я к вам от вашего сына… — пробормотал медик, глядя на хозяйку с тревогой.
Она охнула…
— Что с ним?.. — ухватилась рукой за косяк. Еще мгновение — и безвольно опустится на пол.
— Успокойтесь… Пока, слава богу, ничего… Можно мне войти?..
Она молча посторонилась, глядя теперь на гостей с испугом и надеждой одновременно.
— Я извиняюсь… Так получилось… Не могли бы вы… — губы на мертвенно бледном лице медика подергивались. Он по-прежнему стоял на пороге, не проходя в квартиру.
Бородатый шарил глазами по прихожей. Софье Лукиничне было уже на это наплевать.
— Вы можете одолжить мне сто рублей? — наконец произнес медик. — Несся, как угорелый, схватил такси… А в бумажнике — только триста. Теперь не хватает рассчитаться… Метро к вам по-прежнему не ходит, частники взвинтили цены… — продолжал говорить он.
— Чего взвинтили?!.. — начал громко возмущаться бородатый. — Командир, ты меня обижаешь!.. Я с тебя ни копейки лишней не взял, только обычный тариф… Вижу, ты из больницы. Сегодня такой конец стоит в три раза дороже!..
— Ладно, ладно… Не кричи!.. — принялся успокаивать врач.
— Сейчас… Я принесу… — Софья Лукинична посеменила вглубь квартиры.
Гость с таксистом остались стоять в дверях…
Когда она вернулась с сотенной купюрой, они по-прежнему переминались с ноги на ногу у порога. Софья Лукинична протянула деньги врачу. Тот передал их бородатому.
Не говоря больше не слова, таксист сунул бумажку в карман, пошел к двери в лифтовой холл. Не закрыв ее,— тем продемонстрировав свою обиду, исчез из глаз… Через несколько мгновений послышалось, как с грохотом разъезжаются в разные стороны створки лифтовых дверей.
Медик уже притворял за собой железную входную дверь. Немолодая женщина осталась с ним наедине.
— Что с Тошей?.. — начиная плакать спросила она.
— Он в Кремле,— сухо проговорил врач. — Черт!.. Даже халат забыл снять, так торопился… Можно я повешу…
Он стремительно снял с себя халат, зацепил его за крючок вешалки. Теперь на нем были только салатовая рубашка и такого же цвета легкие брюки.
— Давайте пройдем в квартиру. Мне нужна ваша помощь…
— Конечно-конечно!.. — вытирая слезы, она засеменила в комнату. — Вы из Кремлевской поликлиники?..
Софья Лукинична готовилась к худшему.
— В Кремле нет никакой поликлиники. Я работаю в больнице МПС. С вашим сыном пока все в порядке…
— Пока?!.. Что значит "пока"?.. — она обернулась. В глазах стоял страх.
— Значит только то, что мне нужно через вас срочно связаться с ним. Это его комната?.. Я присяду… — он присел на краешек углового дивана. Зачем-то схватил с полки будильник. Принялся вертеть его в руках.
Несколько секунд она стояла, глядя на гостя во все глаза. Затем села рядышком. Силы уже изменяли ей.
— Да, это комната Антона. Что с ним?..
— Я не могу вам всего рассказать. Тем более, многого не знаю сам… — словно пытаясь ее утешить, он слегка приобнял ее за плечи. — Он вовлечен в одну политическую историю. Речь идет о самых верхах… Вы понимаете меня?
— Да!.. — она зарыдала в голос и привалилась к его плечу. — Что с ним?.. Мил человек, как его можно выручить?..
— Его можно спасти, передав ему информацию… Она звучит так… Постарайтесь немедленно успокоиться и запомнить… "Президент передал тебе не все предсказание…" — гость говорил теперь гораздо медленнее, стараясь, чтобы немолодая женщина отчетливо восприняла каждое слово информации. — "Подняться вверх должен либо ты, либо он сам. Но того, кто поднимется, ждет смерть. Поэтому, спасая президента, они выбрали тебя. Ни в коем случае не поднимайся на башню".
Софья Лукинична тихонько завыла…

20.
— Говорите, Дидковский!
— Я ничего не знаю… Все, что я слышал тогда, я воспринимал как шутку…
— Врете!.. Вы были достаточно опытным человеком, не могли не понимать: таких шуток не бывает. Вот что, Дидковский — Гараничев отчаянно блефовал. — Вам наверное известно, что находится под Троицкой башней?.. Вы же много работали в Кремле?..
В определенных кругах ходила легенда, что под Троицкой башней находится тюрьма для важных государственных преступников. Там якобы есть несколько специально оборудованных камер для пыток, где используется дыба с электрическим приводом и электронным управлением, щипцы с электронакаливанием и электрорезак для четвертования заговорщиков.
Эта страшилка была в ходу, когда хотели попугать ужасами службы безопасности. На самом деле под Троицкой башней действительно существовали тюремные казематы, но в последний раз они использовались по назначению еще в средневековье.
Тем не менее на Дидковского страшилка подействовала.
— Он сказал, что Андропов перед смертью обнаружил письмо Брежнева, адресованное лично ему. Содержание письма — шокирующее…
— В чем оно заключалось? Он рассказал вам?
— Нет. Ни слова. Он сказал, что изменить все равно ничего нельзя. Информация только еще больше осложнит ситуацию… Поймите, я был молодым человеком.
— Вы были любовником Четверикова?
— Да…
— Верно. Иначе зачем бы он стал вам во всем этом признаваться… Это письмо… Его оригинал в то время существовал?.. Где он находился?.. Он говорил вам об этом?
— Да,— твердо ответил Дидковский.
— Ну же, говорите, Дидковский!
— Он сказал, что запрятал письмо в хитроумное место. Он опасался, что если выяснится, что он читал письмо — ему не сдобровать. Тайник — в руле любимого автомобиля Брежнева…
— Любимого автомобиля?.. Какого?!.. У него их было больше четырех десятков!..
Дидковский зарыдал.
— Отпустите меня. Я рассказал вам все, что знал… Четвериков умер на следующий день после этого разговора. Мне ничего больше неизвестно. Я никогда не придавал значение этой истории. Не интересовался ею… Она была лишь мелким эпизодом, деталью разговора…

+ + +
В зале отеля "Балчуг Кемпински" собралось много народу. Последний день международного саммита работников средств массовой информации близился к концу. Финальное мероприятие — вот, что оставалось неотработанным: заключительная встреча участников, доклад представителей международной организации,— под ее эгидой проводился саммит. После всего — торжественный ужин.
— Полагаю, официальная часть будет недолгой… — сказал московский журналист Дмитрий Наяшков Джозефу Доу.
Коллега из Соединенных Штатов понимающе усмехнулся:
— Все уже сказано!.. Пора выпить за счет устроителей!.. — Доу оглядел просторный холл… Американец — человек чрезвычайно общительный. Во время саммита постарался поучаствовать во всех мероприятиях, которые физически в состоянии охватить один человек. Но большинство лиц, по которым пробегал взгляд, были ему незнакомы. — К мероприятию большой интерес!.. Часто бываю на таких тусовках… Обычно, если с самого начала не знаешь всех приглашенных, то к концу — все лица знакомы. Сегодня море народу… Кто эти люди?
— Они пришли на халявный ужин. Кто же пропустит "Балчуг Кемпински"! — Наяшков ухмыльнулся.
Доу остался серьезен.
— Нет… На семинарах тоже было много людей… И еще столько же хотели придти, но не смогли…
— Скажи им, как все здорово! Им будет приятно!.. — Наяшков слегка кивнул головой в сторону немолодых мужчины и женщины. Спорить с американцем было неинтересно. На Наяшкова саммит не произвел никакого впечатления.
"Обычная байда! Тягомотина… Если б не "Балчуг", и не фуршеты…"
Мужчина и женщина, оба в строгих деловых костюмах,— двигаясь из разных концов холла, пересеклись в нескольких метрах от приятелей. Френсис Барнс — числился представителем Международного агентства по содействию свободной журналистике. Выглядел, как человек не в своей тарелке.
Наяшкову показалось: куратор саммита чем-то неприятно озадачен.
Женщиной, с которой Барнс столкнулся в холле, была Симона Вишневская,— гражданка США, выросшая и получившая образование за океаном. Имела семейные корни в России. Прекрасно, хотя и не без легкого акцента, владела русским языком. Симона была правой рукой Барнса. Если не сказать, что являлась его обеими руками, ногами, а так же головой там, где дело касалось организации московского саммита. Барнс русским языком не владел, роль сводилась к получению от шефов более высокого ранга "генеральной линии", а потом — наблюдения за тем, чтобы эта линия неукоснительно выполнялась. Всей практической деятельностью под общим контролем Барнса занималась Вишневская. С ней — многочисленный штат помощников, вернее помощниц — Симона отличалась нетрадиционной сексуальной ориентацией, слыла ярой феминисткой. Единственным мужчиной в ее "ближнем круге" был Барнс. Но с ним, как с начальником, вынужденно считалась.
— Этих ничем не проймешь… — Доу криво усмехнулся. — Особенно — лестью.
Френсис был в нервозном состоянии. Говорил с Симоной более громко, чем в офисе.
В холле было шумно… И все же Джозеф и Дмитрий расслышали почти весь разговор.
— Срочно задержите начало…
— Что такое?.. Я не понимаю? Что вы говорите?! — взгляд Симоны стал колючим. Лицо вытянулось.
— Вы должны во что бы то ни стало задержать начало мероприятия… — чувствовалось, что Барнс изо всех сил старается говорить как можно спокойнее, но агрессивность помощницы выводила его из терпения.
— Зачем?!.. Вы что, с ума сошли?!.. — она произнесла это гораздо громче, чем требовалось. Разговор велся по-английски.
Фразу расслышали не только Наяшков и Доу. Стоявшая рядом троица — две женщины и мужчина повернулись и посмотрели на организаторов.
— Все уже собрались!.. Мы не можем откладывать… Официальная часть будет очень короткой. Вы что, не знаете?! Торжественный ужин!..
— Да, да! Я знаю! Но именно поэтому все будут ждать!.. — Барнс вышел из терпения.
"Пора расстаться с этой стервой! Общение с ней стоит слишком много нервов! — подумал он в эту секунду. — В критические моменты неэффективна!.. "
— Симона, послушайте меня внимательно! То, что я вам говорю — очень важно. Вы должны сделать все необходимое, чтобы отложить начало мероприятия. Более того, постарайтесь сделать так, чтобы люди не расслаблялись,— в некоторые моменты Барнс умел говорить железным голосом. — Найдите слова… Я не могу за вас этого сделать. Я не говорю по-русски. Те, кто здесь собрались — журналисты. Мне важно, чтобы сегодня вечером они были способны к поздней работе. Очень важной работе. Такой, которая запомнится им надолго и станет главным пунктом в их жизни!.. Эти репортажи увидит весь мир!

+ + +
Призрачный свет проникал в высокие окна. В его сиянии небольшой спортивный автомобиль марки "мазератти" казался видением. Маргарет Тетчер подошла ближе. Осторожно, словно опасаясь спугнуть "призрака" положила руку на капот. Металл приятно холодил кожу.
Она посмотрела на круглые фары. Затем взгляд переместился в сторону лобового стекла, проник внутрь… Салон, обтянутый дорогой кожей,— его подробности в едва освещенном гараже тонули в полумраке. Бывшая премьер-министр Великобритании, Железная Леди угадывала очертания удобных эргономических сидений, свисающие ремни безопасности…
Она припомнила историю этого автомобиля. В свое время он принадлежал самому Генеральному секретарю Коммунистической партии Советского Союза!.. Когда машина только-только очутилась за воротами небольшого, но прославленного итальянского автопредприятия, она была одним из самых дорогих и люксовых седанов своего времени. Поэтому на нее пал выбор руководства Коммунистической Партии Италии. "Мазератти кваттропорте" было приобретено в качестве подарка руководителю державы, от которой в решающей степени зависело благополучное существование итальянских идеологических союзников.
В шестьдесят восьмом автомобиль отправился в Москву и положил начало знаменитой коллекции Брежнева. В гараже Центрального Комитета он простоял до тех самых дней, когда красная империя вышла на свою финишную прямую.
Именно тогда ушлые товарищи из компартии Эстонии умудрились перевести "кваттропорте" на свой баланс. С того момента "мазератти" стояла в гараже в Таллинне, а ее новые владельцы активно искали покупателей на коллекционный автомобиль среди видных людей стран Западной Европы.
Тетчер привлекла главным образом не марка автомобиля и не мощность его двигателя, а история, незримо прикоснувшаяся к его плавным спортивным обводам.
Свет, лившийся в окна стал еще более тусклым. Постаревшая Железная Леди продолжала рассматривать свое удивительное приобретение…
Ближе к стеклу виднелся краешек спортивного руля. В этом автомобиле он был едва ли не самой приятной, изысканной и продуманной во всех отношениях деталью…

21.
— Тебя сегодня прикончат! — со злым напором заявил Анатолий Геннадиевич, вернувшись после некоторой отлучки в кабинет.
Антон, как ни в чем не бывало ковырялся палочками в шокадо-бенто.
— О, у тебя неплохо получается! — удивился агент. — Где так наловчился?
— Специально натренировался на курсах при японском ресторане! — сострил Рубцов.
— Да?!.. — взгляд Холмогорова выразил еще большее недоумение. — Никогда не слышал, что есть такие курсы!.. И чему там учат? Жрать?!..
— Не жрать, а есть при помощи палочек,— спокойно ответил Антон. — Пока вы тут занимаетесь ерундой, они там готовят почву для вторжения… Отучают местное население от родных вилок с ложками. А тут ведь как… Сегодня отказался от вилки с ложкой ради палочек, а завтра продался врагу за такую вот лаковую коробочку… Кстати, мне кажется, я вас на этих курсах тоже видел…
— Тебя сегодня прикончат!.. Я не шучу!.. Я рассказал тебе не все предсказание…
Анатолий Геннадиевич сел рядом с Антоном на диван, снял с шокадо-бенто лаковую крышку. Деревянные палочки лежали сверху, завернутые в узкий конверт из специальной бумаги…
— Наши укладывали!.. — он вытащил палочки из конверта,— выпиленные из одного куска дерева, те не были разъединены до конца — узкая полунадпиленная перепонка соединяла их. Анатолий Геннадиевич с сухим щелчком переломил ее. — Японцы бы никогда так не положили…
— Вам виднее… Вы же японский шпион… — несмотря на шутливую манеру разговора, Антон был напряжен до такой степени, что во время отсутствия Холмогорова несколько раз ловил себя на мысли: выскочить из кабинета, кинуться бежать, исчезнуть, затеряться на Московских улицах…
— Да, и японский, и английский, и французский и итальянский… — Зажав палочки в длинных узловатых пальцах, Холмогоров захватил обжаренную в скляре гигантскую креветку, переломил ее надвое и отправил в рот большой кусок. — Но главное — зимбабвийский… — продолжал он, пережевывая лакомство. — С представителем африканской разведки я познакомился в общественном туалете на площади трех вокзалов. А уже он познакомил меня со всеми остальными…
Полковник не был лишен юмора и,— Рубцов чувствовал интуитивно,— на Холмогорова тоже давит исключительное психическое напряжение. Что-то происходило вокруг — невероятное, загадочное, опасное абсолютно для всех… Никто не чувствовал себя защищенным.
— Как же так?.. Зачем зимбабвийский шпион познакомил вас с западными разведчиками? Это же его конкуренты!..
— В Зимбабве платят мало. Подрабатывает налево!.. Вот что, Тоша… — в голосе Анатолия Геннадиевича впервые зазвучали отеческие нотки. — Я не шучу… Предсказание гласит…
— Почему я должен вам верить? Вы — опасный человек. Каждый раз новые подробности! Они уже входят в противоречие с предыдущими. Недавно вы сказали, что мне станет принадлежать половина мирового богатства. Но если я покойник — как же я стану олигархом?!..
— Посмертно… У всех супербогатых людей непременно отыскивается куча наследников. Ты уже поел?..
— Отчасти…
— Вставай и пойдем…
— Куда?!
— У тебя что, в мобильном нет часов?.. Мог бы в конце-концов посмотреть на улицу… Хотя… — Анатолий Геннадиевич с какой-то неприязнью взглянул на толстые шторы, наглухо закрывавшие окна. В кабинете горел электрический свет. — Час приближается… — спецслужбист зябко поежился.

+ + +
Два человека стремительно двигались по просторным залам выставочного комплекса. Их целью был самый дальний — там в эти минуты проходил аукцион. Его организовала лондонская фирма "Сотби",— на продажу были выставлены авто-раритеты. Самый маленький лот должен был начать торговаться с цены в триста пятьдесят тысяч долларов.
— Как вам удалось выйти на него?.. — спросил Маликов, агент из отдела Гараничева.
В выставочном комплексе на Красной Пресне одновременно было устроено сразу несколько мероприятий. Экспозиция, по которой "транзитом" проходили двое офицеров, в части своей тематики отстояла от аукциона, на который они спешили, бесконечно далеко — "Сырье и оборудование для пищевой промышленности".
— Опыт, дорогой мой… Только лишь он один,— Гараничев немного замедлил ход. Проход между стендами, по которому они двигались, упирался в тупик,— глу### "стену" из нескольких больших двухэтажных выставочных построек. Гараничев решил, что правильнее будет свернуть налево и опять прибавил шагу. — В свое время этот типчик отсидел пару лет по стыдной статье… Слышал что-нибудь про дело кремлевских гомосексуалистов?.. Было и такое.
— Вы занимались им?.. — в голосе Маликова не было удивления.
Он знал: Гараничев был одним старожилов спецслужбы. За его плечами — длинная биография.
— Нет. Я тогда копал другое дело… Гибель первого секретаря компартии Белоруссии. Шевченко ехал из Минска в один из колхозов, когда все и произошло…
Со всех сторон на двух торопливо шагавших мужчин взирали стенды с муляжами колбас, макетами суперсовременных пивоварен, коньячными бочками, длинными колбами из толстого прозрачного стекла, в которых выставлены для всеобщего обозрения разноцветные порошки пищевых добавок. Из колонок, выставленных перед одним из стендов неслась легкая джазовая музыка…
— Я что-то слышал об этом,— проговорил Маликов.
— Да, все получило очень большой и очень странный резонанс… Полагали, что это — политическое убийство.

+ + +
За дубовой дверью отчетливо слышался запах сигарного дыма,— его ни с чем не спутаешь. Пройдя несколько шагов, Гаспарян остановился. В руках чипы — фишки, на них разменял сотку баксов. Играть не собирался. Хотел сойти за рядового посетителя.
Внимания на Артурчика не обращали. Лишь девица в форменной серо-черной жилетке, черной короткой юбке,— из тех что стояли у покерного стола,— повернула голову, пристально вгляделась. Видимо издалека приняла за знакомого игрока-завсегдатая.
Отвернулась…
Артурчик,— немало поколесил по свету, знал: в западных казино дилеры — солидные зрелые мужчины. Сдают клиентам карты, играют за заведение. В Москве — молоденькие девушки.
Одна из них вертела в руках "башмак" — пластиковый контейнер с прорезью, из которой вынимаются карты…
"Башмак…" — привычная деталь казино. В сознании Гаспаряна мелькнула ассоциация. Тут же забыл ее, через несколько мгновений попытался вспомнить. Тщетно.
Напрягся. Отложилось: при виде пластикового контейнера в голове возникла очень тревожная, неприятная мысль. Восстановить ее не удавалось.

+ + +
Он перекинул ноги через край багажника. В висках застучало, тело охватила слабость. Сергей Хломов — так звали водителя "вольво" — рухнул обратно.
Двигатель автомашины работал на холостых оборотах. Через деревянный ящик, который положил сюда накануне вечером, рука ощущала слабую вибрацию.
Кожу на виске щипало. Тронул ее пальцами: ссадина. Старикашка, сволочь, ударил по голове уже когда он был без сознания.
По небу плыла светившаяся точка. Хломов, бессильно валявшийся в багажнике служебного автомобиля, обратил на нее внимание. Небосвод с мерцавшими звездами — единственное, что видно из багажника.
Точка не походила на бортовой огонь самолета или вертолета. Горела тусклым водянистым огоньком и очень медленно ползла между других звезд.
Чтобы получше следить Хломов приподнялся на локтях. "Что это?.. Спутник земли? Космическая станция, которая слишком приблизилась к Земле?!.. А может — таинственная звезда Полынь, предвещающая конец света, гибель России?! "
Не успел Хломов подумать об этом, как интуитивно повернулся,— почувствовал на себе взгляд.
Два глаза следили за ним из темноты у высокого глухого забора. Водила опять почувствовал во всем теле муторную немощь.
Водянистая точка "звезды Полынь" вдруг на мгновение вспыхнула ярче.

+ + +
Красные шарики вздрогнули, скукожились, их маленькие тельца покрылись рубчиками и пупырышками. Им точно вдруг стало холодно. Потом они вернулись к прежнему состоянию.
Через некоторое время все повторилось. Странная тревога воцарилась в мире красных шариков. То все становилось по старому, размеренно и безмятежно, то непонятная судорога вмиг обдавала красный мирок ледяным дыханием.
Поворот трубы отделял шарики от прицепившегося к ее стене предмета.
Он и был причиной нового состояния. Черный, бесформенный, он не шевелился, но убийственная, мощнейшая энергия распространялась вокруг во все стороны.

22.
Золоченые детали на ножках мягких стульев, на табуретах тускло поблескивали. Молодой господин что-то по-прежнему втолковывал пожилому. Мягко ступая по полу,— тот был выложен темно-бордовым мрамором,— они прохаживались вдоль колонн.
Вокруг распространялся аромат дорогой "гаваны". Курил молодой: время от времени подносил обрезанный кончик ко рту, обхватывал губами, втягивал без того впалые щеки, делал затяжку…
Артурчик направился к бару. В "Пале-Рояль" напитки и закуски предлагались за деньги. Во многих казино для клиентов такие вещи бесплатны.
Еще раз осмотрел зал: столы для рулетки, карт. Некоторые — полностью заняты. На фоне этих выделялись свободные.
"Мертвые?" — предположил Артурчик. Так на жаргоне посетителей называют столы, за которыми из суеверных соображений никто не хочет играть.
Завсегдатаи, узнав, что для кого-то стол превратился в "холодный" — игра не пошла, больше за него в эту ночь не садятся. Стол пустеет, превращается в "мертвый".
Цель — встретить Мацыгина, но где искать?.. Чтобы осмотреться и продумать дальнейший план лучше всего подходил высокий табурет у дальнего конца стойки. Гладкая полированная спинка из дерева, покрытого черным лаком, серо-зеленая толстая подушка, чуть сдвинутая предыдущим седоком к краю жесткого сиденья… Толстая мраморная колонна удачно скрывала его от остального зала. Если там сесть, можно спокойно наблюдать за всем вокруг, самому оставаться в тени.
— "Айриш Крим"… — велел Артурчик, небрежно положил на барную стойку широкое мужское портмоне с позолоченной кнопкой, украшенной монограммой, кожаную ключницу — на ней был такой же вензель. Поверх двух предметов лег телефон марки "верту". Модель "Сигначе Вайт Голд" стоимостью под сорок тысяч долларов,— эксклюзивное изделие для столичных "скромников", поблескивающее белым золотом.
Артурчик приобрел его недавно. Свежая вещь радовала,— даже в такой вечер отметил про себя: бармен дольше приличного держал на мобильнике взгляд. Не в силах отвести! Лаконичный продуманный дизайн, над жидкокристаллической панелью — чудовищной прочности стекло,— говорят, используется в космической промышленности: НАСА вставляет такие в окна своих челноков.
Ставя перед Гаспаряном рюмку сладкого и густого, как патока бело-молочного ликера, бармен еще раз внимательно взглянул на драгоценную игрушку.
Артурчик немедленно сделал маленький глоток, попросил пачку сигарет "парламент" закурил… Тревога не оставляла его…
Мацыгин неожиданно исчез из ресторана. Не доев, не допив, не расплатившись по счету, не завершив разговора с Артурчиком. Что-то произошло. Но что?..
Гаспарян сделал еще один маленький глоток ликера, затянулся, почувствовал: пальцы его от волнения начали дрожать. "Совпадение не может быть случайным!" — пронеслось в голове.
От высокой дубовой двери к бару шла та самая высокая красавица в обтягивающих брюках, накидке из темного газа и черных очках.
Именно с ней был связан эпизод во время ужина, о котором мучительно размышлял Артурчик…

+ + +
— Синус… Котангенс… Возьмите интеграл… Две тысячи триста…
Антон отчетливо разбирал слова "заклинания", произносимые молодым человеком. Кирилл перестал лить слезы… Осмотрелся. Взгляд скользнул по папоротникам, укрывавшим Рубцова. Не заметил его.
Кошка!.. Откуда она здесь?!.. Жирная, сиамской породы — пробиралась у подножия раскидистых папоротников, неотрывно смотрела на Антона. Вот уж не думал: в Зимнем саду московского Кремля, где принимают глав государств,— и вдруг, как в заводской столовой — кошки!
Киска ласково потерлась о ноги, замурлыкала.
"Только бы чертова кошка не мяукнула!"
Тишина установилась редкостная, не двигалась ни одна ветвь.
— Четыреста девяносто семь… Сорок… Тридцать шесть… Восемнадцать… Двести пятьдесят четыре… — продолжал отчетливо произносить Кирилл.

Антон вспоминает
— Вот что парень… — Холмогоров повернулся к Антону. Взгляд невероятно серьезный. Даже во время разговора про подопытную крысу не смотрел так. — Не знаю, как к этому отнесешься. Появились новые данные!.. Мы ошиблись. Ты — не тот, про кого говорит предсказание.
Рубцов вытаращился на агента.
— Есть еще один молодой человек… Тоже работает в Кремле. Зовут Кириллом. Привлечен на пять дней. Идиоты поторопились, не проверили до конца… Я не виноват. У нас конфликт внутри спецслужбы… Извини за неудобства…
Чутье подсказывало — так просто все не закончится. Тем более, Холмогоров, похоже, и сам в это не верил. Антон кивнул…

Артурчик вспоминает
В зал под стук вилок и ножей, звон бокалов вошел полный человечек. Был в стильном дорогом костюме, не менее стильной рубашке — ворот расстегнут на груди на несколько пуговиц,— словно обладатель хотел подчеркнуть невнимание к приличиям и принятым нормам. Лыс, хотя и не полностью. Остатки рыжих мягких волос курчавились над ушами, на затылке. Было видно: человечек чрезвычайно взволнован. Едва войдя, чуть не столкнулся с официантом,— тот нес на подносе тарелку супа. Ловкость молодого человека спасла костюм гостя, их обоих от — неприятного разбирательства.
Вошедший увернувшегося официанта не заметил. Взгляд устремлен вглубь зала, с тревогой перебегал по лицам ужинавших. Рот полуоткрыт, словно перед этим быстро шел,— теперь не мог отдышаться. Грудь часто вздымалась.
Не увидев человека, которого искал, потянул ворот шикарной рубашки,— сильнее распахнул его. В глазах мелькнула невыносимая боль, никто не заметил ее. Затем упрямо сжал губы, надменно запрокинул голову. "Ах так!.. " — говорил его облик.
За одним из столиков Мацыгин воскликнул:
— О-па! Этот-то здесь зачем?..
Донесись фраза до ушей человечка,— не намерен ни с кем разговаривать! Окинув ужинавших полным пренебрежения взглядом, развернулся,— уйти прочь. Именно тут заметил красавицу в черных очках. Прежде ее закрывал от него метрдотель,— беседовал у коричневой колонны с каким-то мужчиной. Разговор прекратился, они разошлись. Прощальный взгляд человечка встретил то, чего не нашел прежде.
На мгновение гость застыл. Словно не верил глазам. Резко набрал в легкие воздух. Рот приоткрылся. Лицо, по которому только недавно пробегала тревога, осветилось торжественным выражением. При виде женщины в темном газе, лениво ковырявшей вилкой палтус в филе из сыра, словно впал в молитвенный экстаз.
Несколько мгновений не двигался с места,— смотрел на нее, как на чудо. Затем экстатическое выражение лица сменилось напряженной маской жесткого, уверенного в себе бизнесмена. Очнувшись,— разглядывал ее слишком долго,— резко повернулся. Энергично зашагал, упрямо наклонив голову. В сочетании с полной приземистой фигурой могло выглядеть комично, но нет: упрямая злость, источаемая человечком, у кого угодно отобьет охоту смеяться.
Гость стремительно вышел за дверь. Артурчик наблюдал сцену заодно с Мацыгиным,— тот изменился в лице. Гаспарян хотел поинтересоваться: кто это? Мацыгин вскочил с кресла, полубегом ринулся к выходу.
Недоумевавший Артурчик остался сидеть. Исподтишка бросал взгляды на красавицу в черных очках.
Та лениво ела, время от времени отпивая маленькими глоточками вино из бокала. К происходившему вокруг не выказывала ни малейшего интереса. Издалека внимательный к деталям Гаспарян приметил: рядом с бокалом лежит мобильник. Дамский вариант той же фирмы, что и у него — "верту". Даже на расстоянии заметно мерцание крупных бриллиантов…
Прошло минут двадцать. Мацыгин исчез. Артурчик попытался дозвониться до коллеги, но телефон выдавал длинные гудки,— биржевик не отвечал.
Неожиданно,— только заказала десерт, еще не принесли,— красавица подозвала официанта, не дожидаясь счета сунула молодому человеку несколько крупных купюр, энергично поднялась с кресла, схватила со стола "верту", стремительно вышла из зала…
Через некоторое время, доужинав в одиночестве, покинул ресторан Артурчик…

Антон вспоминает
Широкие листья тропических растений едва заметно колыхались. Дуновение ветерка, пробежавшего по Зимнему саду, было слабым.
— Что вы от меня хотите?..
Антон напряг слух. Голос принадлежал ровеснику — говоривший даже моложе Рубцова… Год или два — столько разделяло даты их рождения. Страх заставлял по особенному вибрировать голосовые связки. От звуков, исторгаемых из молодого тела, Антона прошиб ледяной пот…
— Не понимаю, что хотите… Поздно, темно… Ни на какую башню не подымусь!.. Лезьте сами, еще не сошел с ума. Нет никаких предсказаний. Только псих мог такое выдумать… Президент в этом участвовать не может!..
"В отличие от меня, с главой государства не встречался" — понял Антон.
Ночное небо было видно через стеклянную стену… Круглые столики с расставленными вокруг них креслами… Ценные породы дерева поблескивали лаком и роскошью. Под самым потолком пролетела маленькая пестрая птичка, сделала круг, стремительно приземлилась на верхушку раскидистого дерева. Несколько раз мелодично прочирикала что-то.
В хрустальных глыбах фонтана причудливо играли лучи света.
— Добро пожаловать в Сад Коммунизма!.. — сказал ему Анатолий Геннадиевич, приведя сюда и усаживая за столик.
Не сразу Антон догадался: за соседним столом сидит тот самый Кирилл.
Сквозь прозрачную стену открывался изумительный вид на кремлевские постройки. Крыши и стены видны благодаря мощным прожекторам,— били с разных точек… На столе был кофейник с причудливо выгнутым носиком, несколько чашек с блюдцами. Рубцов взял в руки кофейник, из носика в чашку полилась темно-коричневая жидкость. Хлебнул… Предпочитал сладкий. Но сахарницы на столе не было.
Анатолий Геннадиевич вдруг словно бы перестал интересоваться Рубцовым. Ушел, оставив его одного. С Кириллом за соседним столиком разговаривали незнакомые Антону люди.
"Здесь у них штаб!" — фантазировал Рубцов.
Примерно минуту он сидел отвернувшись. А когда повернулся обратно — Кирилл был за столом один.
Неприятный холодок пробежал по позвоночнику. Тотчас припомнились слова Холмогорова: крыса и эксперимент.
"Не шутил!.. Опыт начинается!"
Крыс было две. Антон отставил чашку в сторону… Напряжение охватывало сильнее.
Он поднялся из за стола, сделал несколько шагов в сторону экзотических деревьев. Медленно двинулся сквозь сад…
За буйными тропическими зарослями виднелся фонтан с горкой. Весело падала на хрусталь вода. Струи играли цветами радуги. Как будто ничего не происходило.
Впереди зашевелились ветви. Кто-то двигался со стороны знаменитой стеклянной стены.
Антон стремительно перебрался левее, поднырнул под широкий стебель, спрятался в густых зарослях тропических папоротников.
Кирилл! Лицо парня залито слезами…
Рубцов принялся наблюдать. Новый герой предсказания явно опасался чужих глаз. Выбирал в Саду Коммунизма наиболее сумрачные углы. Он огибал стволы низкорослых пальм, низко пригнувшись пробирался под наклонившимися под собственной тяжестью широкими листьями.
Антон раздвинул папоротники шире.
"Что, черт возьми, делает?! " Поведение Кирилла озадачивало.

+ + +
Подойдя к барной стойке, высокая женщина резким, сильным движением ноги отодвинула табурет,— раздался грохот. Бармен,— как раз в этот момент склонился над кассой,— встрепенулся. Красавица уже взбиралась на расположенную высоко над полом подушечку.
Черные очки по-прежнему скрывали половину ее лица.
Вынув изо рта зажженную сигарету Артурчик выпустил дым. Руку не опускал, опять затянулся, задержал дым в легких подольше… Он неторопливо разглядывал ее профиль… Головка у нее была маленькая. Точеный, слегка вздернутый носик с четко прорезанными правильной формы ноздрями. Маленький, немного выдающийся подбородок. Ротик и губки бантиком,— они могли бы принадлежать какой-нибудь вздорной хорошенькой глупышке, если бы не одно "но"… Какое-то постоянное мышечное напряжение, свидетельствовавшее о работе мысли и упрямом характере, слегка искривляло линию рта. Она словно намеревалась сказать что-то неприятное, но не делала этого…
Бармен ждал. Видимо, разглядывать посетительницу "легально" — ждать, что она попросит,— доставляло ему неизъяснимое наслаждение.
— "Посреди простыней"… — расслышал Артурчик.
Бармен на мгновение склонил голову немного вбок,— видимо припоминая, знает ли он на самом деле, что это за адская смесь. Потом, вспомнив, торопливо кивнул, обернулся к задней полке: на фоне зеркал — длинный ряд разнообразных бутылок со всех концов света.
Красивая женщина некоторое время пристально, как-то очень по-мужски наблюдала за барменом. Так опытный водитель, пригнавший машину на автосервис, следит за работой незнакомого молодого механика. Бармен отвинчивал с бутылок пробочки, выдавливал сок лимона, смешивал ингредиенты в шейкере вместе с измельченным льдом… Она отвернулась, вынула из кармана брюк "верту", уставилась на дисплей. Особо прочное стекло тускло блеснуло. К тому времени, как убрала телефон обратно, коктейль "Посреди простыней" еще называемый "В постели": смесь рома "Баккарди", бренди, ликера "Куантро" и нескольких капель лимонного сока, готов. Бармен торжественно поставил запотевший бокальчик на стойку.
Торопливо красавица опрокинула его в рот. На секунду в обрамлении ярко накрашенных губ сверкнули ослепительно белые коралловые зубы, маленький язычок. Кадык дернулся, она прикрыла глаза…
Женщина слегка покачнулась. Потом медленно слезла с табурета. Вынула из карманчика брюк деньги, устало положила на стойку. Бармен отчего-то не спешил брать. Она пошла прочь, куда-то к дальней стене, в которой видна закрытая дверь. Сделав несколько шагов, тряхнула головой, взметнув в воздух каштановые волосы. "Какое наваждение отгоняет?! " — спросил себя то и дело затягивавшийся дымом Гаспарян.
Красавица достигла двери, отворила ее…
Артурчик залпом допил ликер и жестом поманил бармена.
— Повторить… Кто такая?..
— Ее зовут Агата. Кто она, не знаю… Бывает здесь часто. Я работаю не так давно… — честно признался молодой человек.
Гаспарян уже смотрел в другую сторону.

23.
— Вот и он! — проговорил Маликов.
Они стояли на пороге павильона. Несколько автомобилей были расставлены по бокам просторной аукционной площади. Искусная подсветка, хромированные детали авто, сверкающие, словно на солнце. Кругом дорогие кресла…
Взгляды собравшихся в зале людей были прикованы к казавшемуся старомодным угловатому черному автомобилю.
— "Ниссан президент"! — прошептал Маликов.
Сама по себе машина не произвела на него впечатления, но исходившая от нее аура,— подарена Брежневу бывшим министром японского правительства Хирохиде Исида,— была способна тронуть душу даже невпечатлительного человека. На подушках ее сидений отправлялись в короткие автопутешествия по Москве Президент США Ричард Никсон и Госсекретарь Генри Киссинджер.
— Это вы?
С кресла в последнем ряду поднялся, шагнул навстречу невзрачный мужчина лет сорока.

+ + +
Мацыгин на мгновение вышел из двери,— вела из большого зала в зальчик поменьше. В большом стояли игровые столы, за колоннами располагался бар с длинной стойкой, батареей бутылок у зеркальной стены. Был ли маленький зал еще одним обычным залом казино, или это — покер рум,— Гаспарян не успел рассмотреть. Бросились в глаза клубы табачного дыма, устремлявшиеся от игроков, расположившихся за карточным столом, к огромному абажуру,— он был полутораметрового диаметра. Низко свисал с потолка на черном тросе. В центре абажура горели лампы, дававших мягкий ровный свет. Любой из игроков, протянув руку, чуть-чуть приподнявшись на стуле, мог дотянуться до них, прикоснуться к горячему стеклу.
Мацыгин — вид его был ужасен — всклокоченные волосы, осунувшееся лицо, черные круги под глазами — осмотрел игроков в большом зале. Потом исчез за притворившейся дверью.
Артурчик неторопливо допивал порцию "Айриш Крим".
Хотелось вскочить, стремительно пересечь зал, рвануть на себя дверь,— в ней не было ничего необычного, но для Гаспаряна теперь окружена ореолом тайны. Был уверен — Мацыгин еще находится в нескольких метрах от нее.
Артурчик — маленький глоток за маленьким глотком,— цедил ликер. Взял с полированной стойки пачку сигарет, вынул одну. Огонь зажигалки облизал тонкую белую палочку — дым поступил в легкие.
"Чего я хочу?.. Что может принести вечер?"
Артурчику невыносимо признаться: предложение Мацыгина ввергло в лихорадочное состояние. Нервы — на грани. Рациональное естество Гаспаряна противостояло соблазну по имени Шанс из последних сил. Мог сыграть на невероятном, полученном едва ли не чудом знании об экономическом кризисе, что разразится в ближайшие сутки. За несколько часов обогатиться, как не выйдет за долгую жизнь.
Сделал последний глоток ликера, затушил в пепельнице сигарету, выкуренную лишь на треть. Разумные соображения не приходили в голову. Артурчик понял: погиб… Ночью совершит невероятную глупость, возможно разрушит собственное будущее… Это неминуемо.
Душа сметена. В мыслях переплелись: бледная красавица в черных очках, всклокоченный Мацыгин, завтрашний ужас… Соблазн, открытый старым биржевиком, действовал.
Гаспарян рассчитался за выпивку, сигареты. Оставив бармену большую сдачу, направился к двери, за которой исчез Мацыгин.
Берясь за ручку, предполагал: в зале увидит за одним из игорных столов биржевика. Быть может, в самом центре — под большим низким абажуром.
Едва потянул ручку,— дверь отворилась сантиметров на двадцать,— донесся разговор.
Два человека стояли у входа. Один из них — Мацыгин. Открой Артурчик дверь посильнее — окажутся лицом к лицу.
— Все видят то, о чем я говорю, каждый день. Но никто не способен соединить разрозненные части в одно целое… И слава богу: до сих пор никто ни о чем не догадался. Лучше им всем этого не знать!..
— Неужели все так плохо?.. — голос Мацыгина дрожал.

+ + +
Вечерняя мгла все сильней и сильней укутывала извилистую трассу, полосу препятствий с бетонными чушками, на которых сломалась не одна автомобильная подвеска.
Воздух был сырым. Влага оседала на дорожное полотно,— мышиный цвет становился все темнее, переходя кое-где в оттенки черного, сливаясь с мраком участков, где властвовало полное бездорожье. На дальних окраинах полигона, где росли кустарники и редкие деревья, было пустынно. Окажись там случайный человек — у него создалось бы впечатление, что он находится на другой планете, где уже нет разумной жизни и только останки исчезнувшей цивилизации — странные инженерные сооружения посреди неуютной местности напоминают — все проходит и вечны лишь пустота и хаос, торжествующие над человеческой глупостью, грехами и напрасными усилиями…
В ложбинке между двух маленьких рощиц несколькими грудами металла валялись ржавые автомобильные кузова, кабины, скелеты каких-то непонятных транспортных средств, чей былой внешний вид теперь уже невозможно было представить. Меньше других ржавчина тронула останки некогда шикарного "мерседеса". Поблескивая сконденсировавшейся на них влагой, затертые между другим убогим хламом, они и теперь являли остатки великолепия.
Самое удивительное — даже в темноте заметно: автомобиль не был разграблен. Варварский эксперимент, проведенный над ним, сокрушил его. Но ничьи алчные руки не откручивали с корпуса никелированных деталей, не разбирали салон,— кресла, обивка дверей — все оставалось целым.
Шустрый зверек,— полевая мышка,— едва заметно царапая своими малюсенькими коготками дорогую кожу, спустилась от подголовников вниз, юркнула через широкую десятисантиметровую щель внутрь разодранного сидения, провела там не больше двух минут и высунула мордочку наружу. Глазки зверька словно бы одну за другой осматривали выпуклости и впадины мерседесовской кабины. Детали едва угадывались в темноте,— она густо окутала автомобильную свалку между двумя рощицами.
Мышка окончательно выбралась из сиденья и юркнула во мрак. Прошло несколько минут, прежде чем ее клинообразная мордочка высунулась за край козырька,— под ним лишь густая чернота. И невозможно понять, осталось ли что-нибудь от некогда шикарной приборной доски?.. Зверек вновь пополз в темноту,— словно магнит его притягивал круглый мерседесовский руль…
Луна, выглянувшая на краткое время из-за туч, бросила на эту печальную свалку свои лучи. Один из них ударил в самую середину рулевого колеса,— характерная звезда, чудом сохранившаяся на баранке, которую сжимали некогда руки Генерального секретаря, ярко блеснула. Мышь перестала перебирать лапками и замерла в нескольких сантиметрах от нее. Сияние продолжалось несколько мгновений. Затем оно угасло и прежняя темнота охватила салон…

На Соборной площади Кремля
— По тексту предсказания ты должен быть на колокольне один, совершенно один!.. — проговорил Анатолий Геннадиевич.
— Почему решили выбрать меня?
— Кирилл подослан врагами…
Иван Великий — башня, состоящая из трех восьмигранников, поставленных один на другого. Самый широкий — нижний. Самый узкий и короткий — верхний. На нем стоит последняя, венчающая деталь конструкции — цилиндр, диаметром примерно равный восьмиграннику под ним. Цилиндр венчает знаменитая золоченая луковица.
Каждый из восьмигранников имеет террасу и открытую галерею. В арках едва заметны колокола.
— Мы засекли разговор по мобильному,— продолжал Холмогоров. — Цифры и математические термины, которые Кирилл диктовал из Сада Коммунизма — шифр. Разгадать его не смогли…
…После короткого разговора Рубцов оказался один на пустынной площади. Иван Великий, возвышавшийся в нескольких десятках метров от него, выглядел исполинским сооружением.

24.
— Есть, так точно! Понял!.. — голос командира орбитальной станции звучал по-военному четко.
Точно так же — уверенно и громко — он раздавался в огромном зале Центра управления полетами. Там в этот момент царила атмосфера неуверенности. Всех не покидало ощущение — происходит непоправимое. "Человеческие амбиции, густо замешанные на элементарной глупости вот-вот приведут к трагедии, которая войдет в историю. Та же привлечет к ответу виновников…" — большой процент сотрудников рассуждал подобным образом. И у каждого в голове была мысль: "Нам плохо, но мы все же здесь, на Земле, в безопасном и комфортном ЦУПе, где рискуют карьерой, репутацией, но не ставят на карту собственную жизнь…" Атмосфера убаюкивала: глубокие кресла, недавно привезенные из Германии, мелодичный звон стеклянной посуды в буфете, аромат дорогих сигарет, доносимый легким сквозняком из курительных комнат… На орбите, за многие тысячи километров от Земли ситуация ощущалась иначе…
…Титов повернулся к двум другим космонавтам. Мироненко смотрел угрюмо. Его остановившийся взгляд был направлен куда-то чуть ниже командирского подбородка, на белый замочек широкой молнии, туда, где через треугольник незастегнутого доверху комбинезона виднелась ярко-синяя майка из плотной хлопчатобумажной ткани. Титов перевел взгляд на американца: даже тот, до сих пор неизменно приветливый, не сумел спрятать эмоций,— рот был раскрыт, глаза прищурены. Джонсон словно бы страдал от жары, хотя установка регенерации воздуха издавала привычный шум, выбрасывая в полые цилиндры, которыми была, в сущности, МКС, десятки литров прекрасно очищенного, доведенного до нужной температуры воздуха… Незадолго до этого Титов специально поставил тумблер на "чуть холоднее нормы" — страсти в маленьком коллективе накалились,— возможно прохлада снизит градус эмоций.
— Они приняли решение осуществлять стыковку! — произнес он наконец то, что и без того было ясно, ведь затянувшиеся паузы редко бывают случайными.
— Черт! — выругался Мироненко. — Им наплевать на нас!..
Некоторое время назад по команде ЦУПа они отключились от связи, которая существовала между станцией и кораблем, болтавшимся где-то поблизости на орбите. Центр считал: иные разговоры между экипажами могут оказаться лишними и даже опасными. Самойленко и Вержбицкий могли после этого общаться только с Землей.
"То-то, должно быть, они недоумевают, если только…" — подумал командир. Проклятое "если"!..
— Активизируйте связь! — приказал Титов.
Мироненко с нескрываемой злобой посмотрел на него, однако принялся выполнять распоряжение. Сухо защелкали тумблеры. Ушли вглубь панелей нажимаемые кнопки.
Командир, стараясь не думать, о том что сейчас произойдет — превратиться в послушный автомат для выполнения приказов с Земли — размышлял, к кому относится злоба, столь откровенно выказанная во взгляде. Потом успокоил себя мыслью, что Мироненко начинает ненавидеть руководство из ЦУПа.
Связь заработала…
— Кедр, как слышите меня?.. Я вишня!.. — голос Мироненко после всех испепеляющих взглядов, которые он кидал на командира, звучал на удивление спокойно.
Титов неожиданно почувствовал, как напряжение, до сих пор нараставшее в душе, вдруг спало. Сдавленность, которую он ощущал в верхней части груди, исчезла. Он глубоко вздохнул, все мышцы его тренированного тела стремительно расслаблялись.
— Парни, мы должны успокоиться!.. Разлады в команде в такой ответственный момент… Это стыковка!.. Нервозность сейчас — пострашней, чем та опасность!.. — проговорил он и посмотрел на ребят.
Мироненко, казалось, его не слушал.
— Командир, они не отвечают! — с тревогой произнес он.
Мигом прежняя, не дававшая расслабиться волна, накатила на Титова.
Джонсон вскочил со своего места, которое занимал по штатному расписанию, и приблизился к круглому иллюминатору. Космос был пуст… Вернее, все было как всегда — и Млечный Путь, и Большая Медведица, Андромеда, Кассиопея, Гончие Псы — но одноразового корабля "Союз" нигде не было…
Дикая, несуразная мысль промелькнула в голове американца: "Не улетели же они туда — в космическую неизвестность, где мерцают бесконечно далекие галактики…
Медленно, словно в замеленной съемке "рапид" корабль вплыл в сектор перед иллюминатором. Двигатели его работали. Он даже, как мог оценить невооруженным глазом Джонсон, слегка маневрировал, то активизируя, то замедляя разные форсунки. Это означало только одно — два человека на борту космического судна активно работают, хотя и не отвечая на позывные коллег…

25.
Несколько мгновений Артурчик неподвижно стоял перед дверью. Правая рука по прежнему держалась за ручку. Не спешил тянуть за нее… Шорох и едва доносившееся до него шарканье подошв о дубовый паркет,— по ним он смог распознать: Мацыгин и собеседник, произнесший загадочные фразы, удаляются…
Гаспарян мог войти в покер рум,— специальную залу, где собирались любители клубной карточной игры — похоже, это была она,— окликнуть коллегу-биржевика, но отчего-то медлил. Не хотелось, чтобы Мацыгин понял: он подслушивал… Странное предчувствие не ослабевало в душе: ему казалось,— если скроет, что слышал эти фразы, удастся завладеть всей тайной. Если прямым вопросом или даже тем, что даст намек о своем знании, спугнет Мацыгина — все, потайные ворота захлопнутся. Никогда не узнает того, что прошло рядом, умудрившись показать лишь ничтожную частичку себя.
Наконец, Гаспарян решил: миновало достаточно времени. Его стояние у двери успело кое-кому в зале показаться интересным: девушка-крупье следила за ним почти не отрываясь. Не обратись к ней с вопросом один из игроков,— так и разглядывала бы Артурчика. Стоять дольше невозможно. Понимая: перешагивает роковую черту, Гаспарян отворил дверь и бесшумно проскользнул в маленький зал…

+ + +
Два глаза пристально рассматривали его. Не переставая наблюдать за огромным черным псом, сидевшим метрах в пяти от багажника автомобиля, Хломов ухватился руками за кромку и резким движением выбрался наружу. Теперь он сидел на краю стенки.
Пес не шевелился.
Поведение собаки казалось водиле странным: "Чего он ждет?"
Сергей соскочил на землю, черный истукан не двигался. Хломов — его очень интересовало, кто сидит в салоне машины — обернулся… Светились лампочки приборов, неяркий свет, струившийся из подфарников, освещал ближайшие кусты. На сиденьях никого не было.
Он находился либо в какой-то лесопарковой зоне, либо за городом.
"Вольво" стояло на узкой заасфальтированной дорожке. С одной стороны — чащоба — деревья и кустарник, с другой — за забором те же раскидистые кроны лип.
Вой заставил Хломова резко обернуться.
Задрав морду кверху черный пес издавал волчьи звуки. Это продолжалось секунд пять. Потом зверь замолчал. Но морда его обращена к небу.
Водила поднял глаза: по черному своду, на котором мерцали яркие точки, медленно, словно во сне двигалась одна — блеклая и водянистая.
"Звезда Полынь! Предвестница конца России! Воет на нее!" — пронеслось в голове.
Вдруг зверь перевел взгляд на человека, угрожающе зарычал.
Не закрыв багажника, Хломов метнулся к водительской двери.
В ту секунду, когда он захлопнул ее, в металл ударилось огромное черное туловище. Острые клыки, торчавшие в ощеренной пасти ударились о стекло.
В ужасе водила включил передачу, надавил на газ… "Вольво" рванулось с места…
Несколько сот метров огромный черный пес с лаем, больше похожим на львиный рык, преследовал ее… Потом отстал…
Не помня себя, Хломов гнал вперед… Только через десяток километров, уже выехав на трассу, оказавшуюся Минским шоссе, Сергей очнулся от ужаса. Смог без страха остановиться и закрыть распахнутый багажник.
Он посмотрел на небо: звезда Полынь исчезла.
"Уж не привиделось ли мне все это в кошмарном сне?! "
Через пятьдесят минут он загнал машину на обычное место в гараже службы безопасности.
По просторному подземному залу сновали люди. Несмотря на позднее время здесь был народ. Шла обычная жизнь…

+ + +
На Гаспаряна никто не обращал внимания. Игра, которая шла под абажуром, царствовала в атмосфере — видимо, был напряженный момент. Лица игроков искажены азартом, все внимание банкомета приковано к цветастым кусочкам картона, зрители — были здесь и такие — нервно курили, перебрасываясь друг с другом короткими комментариями.
Куда делся немолодой биржевик?.. Будто не стояли только что возле двери два человека, да и разговора, последние фразы которого подслушал Артурчик, не было.
Повинуясь странному инстинкту, Артурчик неторопливыми шагами, так, словно бывал в этой большой комнате сотни раз,— подошел к столу под абажуром, остановился возле двух болельщиков. Теперь узнал их: та самая двоица — молодой и пожилой — приметил их еще прежде прогуливавшимися возле колонн,— те зрительно отделяли бар от "игродрома".
Примерно минуты полторы понаблюдав, чтобы не бросаться в глаза среди других болельщиков, за тем, как банкомет ловкими движениями выкидывает на зеленое сукно карты, Артурчик достал пачку "парламента", быстро осмотрел игроков,— бледные, осунувшиеся лица, нездоровый блеск в глазах,— машинально сунул в губы сигарету. Пошарил рукой в кармане — кажется, забыл в баре на стойке зажигалку… Жестом попросил прикурить у соседа — им оказался тот из знакомой ему пары, который моложе… Непонятно по какой причине господин с ног до головы смерил Артурчика презрительным взглядом, небрежно стряхнул прямо на пол пепел со своей сигары, подставил ее под сигарету Гаспаряна.
Бизнесмен почувствовал: кровь в нем от злости вскипает… Но момент был не подходящий. Едва легкие втянули в себя первую порцию дыма, Артурчик, не поблагодарив, отвернулся… Господин с сигарой что-то негромко бросил пожилому спутнику…
Из всей фразы Артурчик расслышал слово "шулер". Произнесено намеренно громко, с расчетом, чтобы тот, про кого говорится, расслышал…
"Вот как?! Меня приняли за шулера?! " — злость в Гаспаряне мгновенно потухла.
— Я его знаю… — расслышал следующую фразу…
Артурчик, держа руку с сигаретой возле рта, выпуская дым тоненькой струйкой, отвел взгляд от игроков под лампой. Мягкий свет не слепил глаза. Он мог спокойно рассматривать дальние углы зала.
Весь он предназначался для игры… Еще один стол, подобный тому, возле которого стоял Артурчик,— под таким же низким и широким абажуром,— стоял возле окна — за ним сидело лишь два человека.
Один из них поднялся, проговорил:
— Холодный стол! — вышел из залы.
Второй игрок встал, перешел к столу, за которым шла азартная игра.
Свет с улицы не проникал. Тяжелые, длинные шторы густого изумрудного цвета наглухо сдвинуты. Нижние их концы лежали на полу, образуя бесформенные воланы. Сверху на отдельном карнизе поверх штор висел широкий волнистый ламбрекен.
Лампы во втором абажуре потушены,— он тонул в полумраке. У стены — погруженная в тень посудная горка, сделанная под старину из темного, красивого дерева: фарфоровые чашки, какой-то кофейник. Дизайнер игрового заведения пытался сыграть на аллюзиях со позапрошлым веком.
"Шулеров и тогда хватало!.. " — подумал Артурчик. Расслышанное слово, сказанное господином с сигарой, крепко засело у него в голове.
Гаспарян не знал, сколько времени находится в "Пале-Рояль". По неписаному правилу казино настенные часы — под запретом. Игра стирает разницу между днем и ночью. За покерным столом игрок теряет ощущение времени.
У другой стены стоял еще карточный стол. Этот маленький зал, в отличие от смежного, в котором было два колеса рулетки, предназначался только для карт. Игра теперь шла только за одним столом. Зато какая!..
— Остановись, выйди!.. — отчетливо расслышал сдавленный вскрик Артурчик.

+ + +
— За нами следят! — истерично завопил Хломов.
"Вольво" вильнуло по шоссе, автомобиль, на огромной скорости несшийся по встречной полосе, шарахнулся в сторону. Рудалев подавил желание зажмурится. Встречная машина закачалась, но удержала равновесие, прижалась вправо и кажется остановилась — они проскочили за поворот,— ее уже не было видно.
— Смотри, там!
— Где?! — паранойя Хломова давила на нервы. Рудалев не мог ничего понять.
— Черная собака! Я видел: она неслась за нами по дороге… Мы оторвались.
"Вольво" сворачивало к обочине… Молодой агент спешил по важному делу — водитель с машиной должен был привезти его на место.
— Я хочу, чтобы ты увидел этот ужас!.. Ты не представляешь, что это такое. У меня внутренности переворачиваются от страха… Что ей надо?!.. Мы пристрелим эту собаку!.. С ней еще две машины!..
Рудалев смотрел в зеркало, но до поворота шоссе было совершенно пустым. Ни машин, ни, тем более, собак…
Хломов уже открывал дверь…
— Надо бежать! По шоссе не уйти,— бормотал он. — Проберемся вон туда, к деревне… — вдали в темноте маячили какие-то неясные огоньки.
— Не сходи с ума! Залезай обратно в машину. Поехали!
Через открытую дверь снаружи тянуло холодом.
— Нет, я не могу, мне плохо!.. Хочу пить! Душно!.. Смотри! — вдруг дико завопил водила.
Рудалев резко обернулся назад. От этого крика волосы мгновенно встали дыбом… Ничего! Шоссе по прежнему было пустынным.
Не сразу он обратил внимание, что Хломов смотрит не назад,— задрав голову куда-то вверх, на небо…
Водила медленно осел на колени, схватился за дверь, затем разжал пальцы.
Рудалев видел мириады звезд, но не мог понять, что в ночном небе так потрясло Сергея.
Он быстро обогнул машину. Хломов уже лежал на асфальте. Глаза покрыты словно некой пеленой.
— Звезда Полынь! — чуть слышно прошептал Сергей, когда Рудалев наклонился к нему. — Она предвещает гибель России!.. Помоги мне… Отвези в госпиталь. Я умираю…
Отворив заднюю дверь, Рудалев обхватил Хломова и затолкал на сиденье. Агент чувствовал,— сам начинает сходить с ума: что все это значит?!.. Захлопнув водилу, быстро сел за руль. На счету каждая минута.

+ + +
Кроваво-красные сгустки скукожились. Воцарилось какое-то особенно гнетущее, тягостное затишье. Минуты шли за минутами, складывались в часы, но багровые комочки в прежнее состояние не возвращались.
Потом один из них стал бледнеть — рыхлая масса, из которой состоял, приобрела водянистый розовый оттенок. Вдруг из-за поворота круглой полой трубы, в которой находились сгустки, выползло густое грязно-коричневое облако. Оно стало увеличиваться, занимая собой все пространство и вскоре в мирке кроваво-красных сгустков воцарилась полная беспросветная тьма.

+ + +
Тут же один из тех, что наблюдали за игрой,— он стоял с противоположной стороны стола,— резко отшатнулся и опрометью, почти бегом, ринулся из зала — в ту самую дверь, через которую вошел Гаспарян.
Тот, к кому были обращены слова, сидел с лицом, покрытым испариной. Жадным, лихорадочным взглядом следил за картами, которые выбрасывал на зеленое сукно банкомет.
Другой игрок,— он располагался к Артурчику спиной,— явно торжествовал,— удача в этот вечер выбрала его. Это читалось по более широким, свободным движениям, которыми клал карты на стол,— отчаянно проигрывавший напротив него был зажат, скован и напряжен. Выигрывавший вальяжно стряхивал пепел в подвинутую соседом пепельницу с логотипом французского коньяка. Его не ждала сегодня неразрешимая, трагическая проблема.
Взгляд Артурчика упал на "башмак". Человек, раздававший карты брал их именно из него. Пластиковый контейнер, рассчитанный на пятьдесят две карты,— столько используется в самой популярной игре казино — покере,— служит одной цели: ловкие руки шулера не имеют доступа к колоде. Раздача карт идет прямо на стол через щель внизу контейнера.
Во многих казино "башмак" обязателен, однако в покер румах его используют не всегда. Контейнер предполагает: кто-то из сдающих может жульничать. Иных завсегдатаев мысль об этом оскорбляет.
Не успел Артурчик обдумать, что в "Пале-Рояль" "башмак" используется и в покер руме, раздался новый вскрик:
— Вот!.. Смотрите!.. Я видел!.. Он маяковал ему!.. — кричал человек, стоявший в торце стола. Тень, отбрасываемая абажуром, до сих пор скрывала его.
"Маяковать" — значить сообщить второму шулеру, участвующему в игре, об имеющейся комбинации. Например положить карты на стол широкой стороной к сдающему — "Имею карэ!"
Но Артурчик уже разглядел вторую дверь… Только в нее мог исчезнуть Мацыгин.
— Что-о такое?!.. — густым басом произнес шулер и приподнялся из-за стола.
Гаспаряну бросилась в глаза рука, в которой он держал сдвинутые в тоненькую пачечку карты — огромная, с длинными, толстыми, как железнодорожные костыли, пальцами. Карты исчезли в ней, надежно укрытые от взоров посторонних.

26.
— Вы даете мне словно, что с машиной будет все в порядке?.. — в глазах Лохматкина читались тревога и бесконечная усталость.
Вечер не подарил ничего, кроме разочарования и непонятного приключения, которое тревожило все больше — он не знал, как к нему относится.
— Да. Я обещаю вам это!.. — твердо произнес Гараничев.
Лохматкин не любил спецслужбы. Прежде ему приходилось сталкиваться с ними только один раз, когда он оказался замешанным в деле о контрабанде. Тогда он "попал", но выкрутился. Теперь ему нечего было бояться — все права, как у законного владельца машины, были на его стороне. Но он не хотел связываться… Чутье подсказывало ему — вся эта история закрутилась вовсе не ради того, чтобы отобрать у него раритетный, и, как выяснилось, не очень-то и нужный кому-то в России, автомобиль… То, что происходило, втянуло его в свой водоворот случайно, постольку поскольку… Он лично, Лохматкин, никак не относится к этим событиям, пройдет совсем немного времени и его, слегка покружив в пенных бурунах, вытолкнет обратно на берег… Цел и невредим — будет так, главное не противиться, стать мягким, как водоросль, незаметным, никчемным…
— Вы позволите мне отогнать машину самому?
— Конечно… — казалось, Гараничева удивил этот вопрос. — Но до определенного места. — тут же добавил он. — Дальше мы поставим машину в бокс, где вы присутствовать не сможете. Вся процедура займет не больше двадцати-тридцати минут. Около того… Вам не о чем волноваться. Это просто исследование. Служба безопасности иногда занимается странными делами… То есть, они кажутся таковыми непосвященным.
Лохматкин торопливо кивнул.
"Странные дела! — с раздражением подумал он. — Знаем эти странности!.. Дай вам волю…"
— Между прочим, господин Лохматкин… — каким-то необязательным тоном, как будто вспомнив общего, не относящегося никаким боком к истории знакомого, произнес Гараничев. — Дело в отношении вас было закрыто?..
Лохматкин почувствовал — ладони становятся мокрыми. Но тут же успокоился: сегодняшний день не связан с прошлым. Бурунчики, которые захватывают его и тянут в воду — совсем другого происхождения.
— Не знаю… Меня просто больше не вызывали… Я думаю, могу не беспокоится по поводу старых дел.
Гараничев кивнул.
— Между прочим,— с вызовом проговорил Лохматкин. — Почему вы не использовали для ваших экспериментов брежневский "мерседес"?..
Ему сказали, что "ниссан президент" необходим для маленького безвредного эксперимента.
— Отдали его Зиловцам… — Лохматкин сунул в рот сигарету, которую перед этим измял и едва не сломал нервными движениями пальцев. — "Пузо в масле…" Слышали, наверное, присказку?.. Что они понимают в классной технике. Отогнали "мерс" на испытательный полигон под Дмитровом, превратили в хлам. Варвары!..
Лохматкин прикурил и с наслаждением затянулся…

+ + +
Гаспарян подошел к двери ближе, склонил голову. Узкая щель вдоль косяка... В "Пале-Рояль" все источало загадку. Тайна витала в воздухе.
Пять минут назад двинулся из покер рума к служебным помещениям. Пробираясь по коридору, услышал голоса.
— Как будем играть?.. Я предлагаю кончить сразу!.. Блэкджек… Ставка против ставки. Я — дилер. Согласись, разумно. В конце-концов, играем в "Пале-Рояль", "Пале-Рояль" принадлежит мне. Моя сторона — сторона казино… Обещаю: игра дилера строго по правилам. Прикупать на шестнадцати, на семнадцати — остановиться!.. Как в заведении! Можешь провести аудит.
— Кто станет закладывать колоду в башмак?.. Ты, конечно?
— Поручим тебе… Станем играть без башмака,— в голосе зазвучал сарказм. — Ты у нас мастер фальшивого шафла…
Артурчик слышал: шафл — перемешивание колоды. Работая методом "бабочка" — колода раскрывается, как крылья,— шулер, мастер своего дела, перетасовывает карты особым образом: верхняя часть колоды остается без изменений. Масти и достоинства идут в заданном порядке. Выгодном шулеру.

+ + +
— Вы хотите разделить судьбу Кеннеди? — Чуприков, начальник президентской охраны, не мигая смотрел в глаза руководителю государства.
"Шефа" передернуло. То ли его раздражало поведение высокопоставленного офицера, то ли озноб был вызван страхом.
— Что вы хотите, чтобы я сделал? — спросил он.
— Немедленно покиньте Кремль. Пока не улягутся известные события… Мы не имеем права рисковать. Неясно, с какой стороны будет нанесен удар…
— И будет ли он нанесен вообще! — презрительная ухмылка исказила обычно спокойное лицо президента.
На этот раз передернуло Чуприкова.
— Вы хотите умереть? — наклонившись к президенту и глядя ему в глаза твердо спросил он. Так начальник охраны не позволял себе разговаривать с шефом ни разу. — Выстрел с этажа обычного здания на далласской улице. Но в окне, рядом с убийцей на несколько мгновений появлялся другой человек. Он был черным…
Твердость главы государства была поколеблена… Президент отшатнулся.
— Что вы говорите? Я не понимаю…
— Я описываю вам подробности одного из самых загадочных убийств двадцатого века. Смерть президента Кеннеди!.. Оно так и не было раскрыто. Тайна осталась тайной. Вы знаете: у нас появились основания проводить параллели между далласской стрельбой и смертью Брежнева, Андропова и Черненко… Какой смысл торчать сейчас в Кремле, подставляя себя под удар?!.. Если мы потеряем вас, Россия погибнет. В критический момент надо сохранить по крайней мере голову…
— Что?! Почему… — президент резко повернулся к вошедшему в кабинет человеку.
— Извините… — испуганно пробормотал тот. Это был Фурсенко — министр промышленности, науки и технологий, в чьем подчинении была космическая программа России. — Мне сказали: вам доложили, могу войти… Я не знал, что вы не один…
— Говорите! В чем дело?! — нервно спросил президент.
— Космическая станция…
— Что?!..
Фурсенко посмотрел сначала на главу государства, потом — встретился взглядом с Чуприковым.
— Мы не можем понять, живы ли те, кто находится сейчас там, в космосе… — собравшись с духом объявил министр.

+ + +
Черное дисперсное вещество быстро распространялось по окружающему пространству. Оно проникало в самые дальние лакуны и пазухи — полости еще недавно здорового и сильного человеческого тела.
Студенистая масса в одном из таких мешочков, образованных соединительной тканью, поначалу без всякого волнения впитывала в себя эти темные капельки. Но вдруг что-то произошло: студень задергался, забился в отчаянной судороге, выплевывая из себя незваных пришельцев, словно неожиданно разгадав их суть.
Капелькам пришлось отступить.
Но через некоторое время они пришли снова. Их было много, они омыли студенистую массу черной волной, проникли в нее так глубоко, что она уже не смогла их выплюнуть. И это было доказательством: смерть — прежде всего математика. Гибель государства и общества — описываются математической формулой, которую можно проверить лишь в самые переломные моменты.

В казино "Пале-Рояль"
— Нет, я боюсь: сколько раз сам использовал тебя для таких дел. Колоду не дам подержать, не то что шафл. Посмотришь на запечатанную…
— Знаю твои запечатанные!.. Корчишь честного?.. Вторая карта — любимый метод?.. Сам хвастался! — другой голос негодовал.
При шулерском методе "вторая карта" из колоды сдается все время карта, лежащая под первой, специально подобранной. Та в итоге оказывается у шулера.
— Небось, наколол карты,— продолжал другой голос. — Заклеил в пленку.
"Старый способ" — подумал Гаспарян. На рубашке карты гвоздем делается метка. Чуткие пальцы шулера определят по ней масть и достоинство.
— Ладно… Блэкджек — не то. Слушай, есть интересная идея. Я предлагаю Техасский Холдем…
— Невозможно! Ты что задумал?
Мацыгина среди говоривших не было.
— Будем играть на очки. Представь, у каждого по двести штук баков. Тот, кто первый спустит сумму — проигравший. Победитель получает приз. Колоды сможешь внимательно осмотреть… Будут в фабричной упаковке. Съездим, куда укажешь. Я же не смогу зарядить колоды по всей Москве!

На Соборной площади Кремля
Внутри древней колокольни пахло сыростью… Антон перестал держаться за шершавую стену, сделал еще шаг внутрь. Обернулся. Площадь казалась вымершей.
До того момента, когда Куранты отметят боем начало следующих суток, оставалось совсем мало времени.
Интересно, в какой части колокольни все произойдет?
Свет, проникавший от входа, через несколько метров полностью гас во мраке. Задумка Анатолия Геннадиевича — отрубить освещение на лестнице — казалась напрасной.
— Чтобы не спугнуть! — пояснил агент.
В руках у Антона — маленький электрический фонарик. Выхватывал из темноты лишь маленький участок кирпичной стены, угол сбитой ступени.
Поднявшись немного, Антон выключил свет, остановился и прислушался.
Кругом — абсолютная чернильная темнота.
Фонарик выбросил вперед узкий сноп света. Рубцов двинулся вверх. Звук шагов отдавался в каменных сводах эхом.
Вдруг показалось: эхо вторит еще чьему-то медленному топоту. Тут же остановился, луч фонаря заметался по лестнице.
Нет, почудилось… Сколько еще остается пройти?..
Щелкнув кнопкой фонарика, ринулся в темноте вверх, хватаясь левой рукой о стену. Боялся одного — упасть, разбиться о каменные ступени.
В какое-то мгновение почувствовал: теряет ориентацию в пространстве. Следом забрезжил свет. Подъем внутри первого, самого широкого восьмигранника — позади. Рубцов выскочил на галерею, остановился, перевел дух.
И тут понял, что поодаль кто-то стоит.

27.
Медленно черный и угловатый автомобиль, казавшийся в сравнении с огромной Боровицкой башней маленьким, подкатил к воротам.
Моросил противный дождичек. Гараничев снял руку с рулевого колеса, перенес ее на широкий, обшитый натуральной кожей набалдашник рычага коробки-автомата… Маликов сидел на заднем сидении. Со стороны могло показаться: степенный, в летах шофер везет в Кремль молодого шефа.
Лохматкина в салоне не было. Через несколько минут после того, как "ниссан президент" выкатился из ворот выставочного центра и заскользил по мокрой улице, с неудачливым продавцом раритета случилась истерика,— нервный приступ. Он рыдал, матерился, проклинал какого-то приятеля, о котором Гараничев ничего не знал, жену, изменившую ему с официантом, размазывал по лицу слезы и уговаривал агентов заехать по дороге в Кремль в какой-нибудь ресторан,— он угостит всех коньяком, потому что "если теперь не нажраться — то все, нервы лопнут, сердце остановится!"
В конце концов Лохматкин согласился, чтобы его высадили прямо посреди дороги… Гараничев видел, как владелец уникального "ниссана" ловил такси. Машины притормаживали, но потом, вглядевшись в голосовавшего, давали по газам, обдавая его брызгами мутной уличной воды.

Свалка автополигона
Рудалев вздрогнул. Какой-то далекий гудок — поезда ли, тревожно ли сигналившего грузовика,— раздавшийся в ночной тишине полигона, испугал его. От кожаной обшивки салона, от сидений пахло сыростью. Промозглый ночной холод забирался под одежду.
Брюки дорого костюма от "Ральф Лоран", надетого на нем, были измяты и перепачканы в глине.
Не распуская до конца узел, сорвал с шеи галстук. Бросил рядом с собой на то, что было когда-то роскошным пассажирским сиденьем. Принялся "работать" дальше…
— А, черт!.. — вскрикнул он.
Со стороны главного въезда по совершенно пустой трассе приближался автомобиль. Фары его были погашены.

+ + +
Охрана Кремля взирала на необычную машину с любопытством… Гараничев расслышал, как один из сотрудников в штатском бросил другому:
— Я думал она того… Посимпатичней! А это какой-то допотопный катафалк! Надо же…
Остальные смотрели на "ниссан президент" без насмешки. Гараничеву показалось: во взглядах — почти суеверный страх. "Они не могут ничего знать!.. — подумал он. — Им сообщили лишь то, что машина, которая проследует на территорию Кремля, будет из бывшего гаража Центрального Комитета… Да только ведь эти парни — молоды. Вполне возможно, уже не знают что это такое — гараж ЦК".
Охранники тщательно проверили документы, которые протянул им Гараничев… Один из них связывался при этом с кем-то по рации. Томительно тянулись минуты — Гараничев не пытался ускорить события. Знал — так надо. Сам был из этой же системы, хотя и из другой, еще более привилегированной ее части.
Наконец, путь был свободен…
Рука Гараничева опять легла на рычаг коробки-автомата. Передвинув его, отпустил тормоз. "Допотопный катафалк", тускло поблескивая боками, тронулся с места, начал набирать скорость. Здания Оружейной палаты и Большого Кремлевского дворца проплывали с левой стороны, как декорации постановочного спектакля,— безжизненные и нереальные. Гараничев зябко поежился. О том, что вполне возможно, находится прямо перед ним, практически, в его руках, старался не думать.

Свалка автополигона
Отвертка неловко двигалась в пальцах Рудалева. Больше привык орудовать компьютерной мышью, чем инструментами. Их прихватил из гаража еще Хломов.
Водилу агент отвез в госпиталь. Потерял немало времени… Устал, хотелось чашку крепкого кофе, сигарету. Нет!.. Должен разобрать баранку "мерса"!
Бросил взгляд на трассу… Автомобиль с погашенными фарами исчез. Рудалев встревожился сильнее.
Выключил фонарик, затаившись вгляделся в темноту. Так и есть! Прячась за остовами старых машин, к нему подбиралась черная, едва различимая в темноте фигура.
Он вгляделся во мрак, но фигура исчезла. Рудалев был уверен — ему не показалось. Кто это?.. Некоторое время он напряженно всматривался в темноту. Фигура больше не появлялась.
Поколебавшись, Рудалев продолжил разбирать руль. В конце концов, человек, появившийся на свалке, не обязательно следил за ним. Кругом — полно автомобильного хлама. Быть может, рассчитывал скрутить некую деталь, но Рудалев спугнул его.
Агент никак не мог отцепить защелку,— мешала разобрать массивное пластиковое покрытие руля. "Что б тебя!.. " вслух выругался он. С досады треснул кулаком по козырьку над приборной доской.
Японский электрический фонарик, едва державшийся на торпеде, рухнул вниз, покатился,— "мерс" стоял в ложбинке под небольшим наклоном,— из под кожаного пуфа вяло разлетелись в стороны призрачные лучи…
Рудалев наклонился, сунул руку под сиденье, начал шарить, пытаясь нащупать фонарь, наконец схватил его, распрямился.
В затылок уткнулся ствол пистолета.
— Ищешь? — хриплый голос принадлежал пожилому мужчине. — Не сомневайся: оно здесь… Письмо Генерального секретаря. В нем — все объясняется…
Рудалев замер. Оружия с собой не было. Зеркало в салоне "мерса" давно отломано, увидеть, кто приставил к голове пистолет, не мог.
— Не застывай!.. — проговорил тот, что сидел у него за спиной. В это мгновение Рудалев сообразил: одна из дверей позади — искорежена и распахнута. Человек проскользнул в салон, пока все внимание Рудалева было поглощено рулем. — Продолжай, а то пристрелю тебя, займусь рулем сам… Вот так, подцепляй здесь… Тяни на себя…
— Кто вы?..
— Звезда Полынь. Ангел ада, который завтра в полдень спустится на Землю.

28.
Гаспарян сделал шаг назад. Обернулся. Отступать было некуда.
"Там кто-то стоит! Подслушивает!" — воскликнул кто-то за дверью, возле которой стоял.
Он метнулся по коридору,— благо длинный, с несколькими поворотами под прямым углом… Позади двигались люди,— судя по топоту, несколько человек. Были это те, что обсуждали в комнате игру, или другие — не знал. Артурчик оказался там, где ему находиться не положено и не хотел уходить. Оставалось скрыться, спрятаться. Идущие могли быть опасны!..
Дверь в шаге от него — приоткрыта. Но из-за нее выбивался свет, несколько раз донесся звук передвигаемого стула, чьи-то шаги.
"Была не была!.. " — решил Гаспарян. Схватился за ручку. Озираясь,— по коридору стремительно приближались люди,— раскрыл дверь, нырнул в образовавшийся проем. Еще не видя, кто перед ним, обернулся, чтобы притворить... Топот ног раздавался в нескольких метрах.
Затылком Гаспарян чувствовал,— человек в комнате замер, смотрит на него. Артурчик обернулся.
Тут же вздрогнул… Встреча оказалась неожиданной, произвела на него сильное впечатление. Гаспарян выпрямился, словно перед тем, как шагнуть на эшафот, сделал глубокий вдох…

Свалка автополигона
Верхняя пластиковая деталь,— расположена по самому центру рулевого колеса,— значительно подалась в сторону.
Лучи знаменитой мерседесовской звезды, казалось, утратили сияние. Изогнув голову и подсвечивая фонариком, можно заглянуть внутрь. Рудалев напрягал зрение,— ничего, кроме спрятанных в колонке проводов и контактов!
Уместится ли здесь письмо?!..
Если на папиросной бумаге и свернуто в тонкую трубочку…
В разоренном салоне воцарилась напряженная тишина. С заднего сиденья не доносилось ни звука. Агент чувствовал,— тот, что держит у его затылка пистолет, ерзает, пытаясь заглянуть через его плечо. Батареи фонарика садились, свет стал тусклым.
Единственно возможный план уже созрел… Агент взял в руки "баранку".
— Надо раскрошить на части… Для этого я должен выйти из машины.
Воцарилась тишина. Человек сзади испытывал мучительные колебания.
— Хорошо… — наконец согласился он. — Одно резкое движение — и я застрелю тебя. Того, что было спрятано в руле, ты никогда не увидишь…
Рудалев медленно сдвинулся, высунул наружу ногу… Рука с пистолетом медленно следовала за его затылком. Вторая нога опустилась на землю.
— Медленнее!.. — прохрипел незнакомец. Ему тоже надо было выбраться из салона. Для этого надо было отвести ствол от затылка.
Агент замер, не поднимаясь с сиденья и тут незнакомец сделал ошибку: он начал вставать первым… Отчаянно рискуя, Рудалев ударил его под руку. Грянул выстрел, но вместо человеческого мозга пуля ударила в крышу "мерса". В следующую секунду агент схватил запястье незнакомца, рванул его на себя и вниз. Тот, теряя равновесие, разжал пальцы, пистолет упал, со стуком ударившись о пол между стойкой и передним сиденьем.
На мгновение Рудалев замешкался: незнакомец был обезоружен, но держать его руку и одновременно тянуться за пистолетом было неудобно. Мгновенное колебание чуть не стоило агенту жизни.
Незнакомец всем корпусом подался назад, выкручиваясь и одновременно выкручивая руку Рудалева,— пытаясь освободиться. Агент напрягся, стараясь не дать противнику уйти, но тот неожиданно подался вперед к нему. В свете звезд блеснуло длинное лезвие ножа,— его Рудалев до сих пор не видел. Враг держал его в левой руке. Мимо!.. Агент успел отшатнуться. Левая рука отпустила запястье незнакомца и на удачу пошла вниз — там должен быть пистолет, но глаза Рудалева его не видели.
Незнакомец выскочил из машины и взмахнул рукой. Следующий удар страшного ножа должен стать смертельным. Агент оттолкнулся ногами, бросая тело обратно в салон. Есть!.. Грохнул выстрел,— это Андрей, опережая врага на доли секунды, левой поднял с пола пистолет.
Пущенная на удачу пуля отбросила незнакомца в сторону от машины. Рудалев вскочил с сиденья. Не веря в спасение, медленно приблизился к поверженному телу… Даже в свете звезд было видно, что у врага снесено полголовы. Агент вынул из салона фонарик. Так и есть!..
Неспеша Рудалев обшарил карманы трупа… Водительские права, паспорт, документы на машину, удостоверение члена театрального союза… Актер МХАТа Шмушкевич.
Он вытащил из кармана смартфон "нокиа", вызвал из памяти номер Гараничева…

+ + +
Через сорок минут напряженной работы стало ясно — ни в руле, ни в рулевой колонке "мерседеса" никакого письма нет. Покойник ошибался?..
Рудалев глянул на труп: рот оскален, раскрытые глаза обращены к небу. Агент вспомнил, как представился Шмушкевич. "Звезда Полынь!" Глянул на небо. Которая из этих звезд испускает недобрые, зловещие лучи, пророча гигантскую беду людям?
Сюда приедут следователи и эксперты. Ему надо спешить дальше…

Казино "Пале-Рояль"
— Послушайте, даже не знаю, как вас зовут… Впрочем, неважно. Не все ли равно, кто тебе поможет уехать на тот свет… Кстати, знаете: по статистике смерть не приходит к одному человеку. В простом народе подметили закономерность. Пробуют покойника — если мягкий, заберет кого-то с собой… Я вывела математическое обоснование закономерности. Все в жизни можно обосновать математически…
Артурчик не говорил ни слова. То, что глаза красавицы закрыты темными очками, слова, которые произносила,— производило на него жуткое впечатление. Агата!
Исподтишка осматривал комнату. Интерьер стилизован под старину,— что-то в духе французских королей.
— Плачу хорошо… Сто тысяч баков за выбитую табуретку… Достойное вознаграждение! Не так ли?..
— Вы можете снять очки? — спросил он неожиданно для себя.
Красавица не вспылила…
— Зачем?.. — спокойно, даже как-то устало проговорила она. — Не отвечайте… Я поняла... Вы — садист. Хотите насладиться деталями… Взгляд обреченной…
Чуть было не возразил ей,— было бы оплошностью. Могла прекратить разговор.
— Можно попросить об ответной любезности?..
Гаспарян заметил, как странно прыгали ее губы. Словно жили на лице какой-то особенной, отдельной жизнью.
— Условия договора запрещают это, но все же хочу знать, как вас зовут!..
— Артур… — не задумываясь ответил Гаспарян.

Отель "Балчуг Кемпински"
— В Соединенных Штатах произошло какое-то невероятное событие… Настолько невероятное, что переменит судьбу мира.
— Что за неопределенности?!.. "Какое-то… Невероятное…" — раздражение в голосе Симоны сходило на нет. Последнее слово произнесено с испугом.
— Черт возьми, вы, наконец выйдете к журналистам?!.. Или вызвать переводчика?.. Я могу обратиться сам… Только…
— Френсис, я прошу, перестаньте!.. — впервые за все время знакомства в голосе "железной леди" Вишневской послышались нотки мольбы. — Отменю фуршет, все, что хотите… Но вы…
Барнс уже не ходил, метался по комнате. Столы завалены папками с материалами семинаров, ноутбук Симоны раскрыт, на экране плавает логотип последней версии "Виндоуз". Маленькое "Сони" куратора — схлопнуто.
В холле, посреди толпы журналюг, ожидающих фуршета, не было ощущения опасности. Того, что мир встает с ног на голову — да… Теперь мелькнуло: "Как это отразится на мне, дорогом и любимом Френсисе?!.. "
Следом подумал: "Надо бы проверить почту…"
— Что за событие произошло дома? — сформулировала пугавший вопрос Симона.
— Не знаю! — в раздражении заорал Барнс. — Час назад мне позвонил господин посол. В течении сорока минут надо организовать пресс-конференцию!.. "Все журналисты у вас… С вас все и начнется…" — так он сказал!..
— Радиоактивные террористы?
— Нет… Штаты — не Россия. Такое возможно лишь здесь.
— Френсис, произошло что-то действительно важное. Ваш долг был сразу поставить меня в известность об обстоятельствах, а не ходить вокруг да около… "Отложите… Задержите…"- в тоне Вишневской звучала укоризна. — Мы с вами находимся на острие планов посольства…
— Заткнись, ведьма!.. — слетел, наконец, с катушек куратор.
Глаза Симоны мгновенно сузились…

29.
Из своего угла Гаспарян не мог видеть ни масти, ни достоинства карт, что легли на зеленое сукно. Но выражения лиц игроков позволяли ему угадывать ход игры…
Народу в тесной комнате было предостаточно. Артурчик вошел в нее, сопровождаемый Агатой. На него покосились, но, заметив с кем он, перестали обращать внимания. Никто не говорил ему ни слова.
Все были заняты игрой.
— Без меня не делайте ни шагу!.. — сказала ему красавица. — Оставайтесь здесь… Когда понадобитесь — позову.
Гаспарян не собирался бежать. Мацыгина так и не встретил, чувствовал: на сегодняшний вечер главное в "Пале-Рояль" происходит в этой комнате.
Стол для игры в покер явно принесли из зала казино.
Садясь за него, один из игроков — в партии принимали участие двое — с мрачной иронией произнес:
— Узнаю потертый угол! И пятно на сукне… Это холодный стол!..
— Ошибаешься, Юра,— сказал второй. — Стол вовсе не холодный, мертвый!.. Нам не везет. В казино — полно народу. Многие собираются оставаться на "утренник". Даже за холодным столом сегодня играло несколько человек. Мы не могли попросить их встать… Оставалось одно…
— Мертвый стол… — прошептала Агата потрясенно. Осунувшееся лицо красавицы стало смертельно бледным. — Проиграет…
Именно после этого, бросив несколько фраз Гаспаряну, молодая женщина покинула комнату…
Когда-то Артурчик поигрывал в покер,— недолго. Увлечение не затянуло. Теперь были понятны многие подробности.
Для Техасского Холдема — разновидности клубного покера — два игрока — минимальное число участников.
Гора фишек — максимального для "Пале-Рояль" достоинства — находилась перед каждым из игроков.
Незаметно Артурчик старался получше рассмотреть их лица.
Это были те самые, чей разговор подслушал, стоя за дверью. Узнавал голоса. Одного из них он сегодня видел — тот самый полный человечек, появившийся на короткое время в зале ресторана…
Второй игрок в необычной партии — выше среднего роста, широкоплеч. Внешне напоминал Артурчику какого-то популярного актера, появлявшегося в старых американских фильмах. Фамилию американца Гаспарян вспомнить не в состоянии. Может, не знал никогда.
У него было красивое благородное лицо, нос с небольшой горбинкой, едва тронутые сединой волосы… Большие серые глаза смотрели чуть насмешливо.
"Никогда не заподозрил бы в нем шулера!"
Юрий — так его звали — был в костюме от "Хьюго Босс", темно-серой рубашке.
Раздающим был рыжий. До сих пор никто не назвал его по имени. Один раз в комнату вошел человек в униформе сотрудника службы безопасности, приблизился к нему, что-то негромко проговорил на ухо.
Тот рассмеялся. Посмотрев на людей, сгрудившихся вокруг стола, пояснил:
— Ловкий постоянный клиент!.. Выдумал способ обналичить бесплатные фишки!..
В "Пале-Рояль" постоянным посетителям перед началом игры выдавали некоторое количество бесплатных чипов. Обменять их тут же на деньги и уйти — нельзя. Чипы обязаны пройти через игорный стол.
— Приводит с собой пять человек, получает фишки, садятся за рулетку, трое ставят на красное, трое — на черное. В любом случае кто-то из них выигрывает. Сгребают чипы, обналичивают и уходят!
Лицо рыжего переменилось… Колода из пятидесяти двух карт без джокера — в "башмаке". В воздухе повисло напряжение…
Юрий сделал первую ставку — в Техасском Холдеме она делается втемную и равняется половине минимальной.
По правилам рыжий должен был поднять ее до целой — анте.

+ + +
— Что вам нужно?.. Кто вы такой?.. — голос Сухиничева звучал испуганно.
Человек, стоявший за дверью был молод и хорошо одет. Не походил на тех, что убивают беззащитного пенсионера из-за пятнадцати рублей на опохмелку. Но в дверь стучал слишком настойчиво…
— Откройте, Сухиничев!.. Нет времени… Нужно поговорить!..
Сухиничев — ослабленный после нескольких тяжелых операций старик,— медлил, не открывал. Чувствовал: незваный гость не уйдет, но открыть — страшно.
— Я не назначал встречу!.. Если нужно поговорить, приходите на следующей неделе.
— Бросьте валять дурака!.. Вот удостоверение, взгляните!..
— Что мне картонка?!.. Сейчас каждый может сочинить удостоверение.
В правой Рудалев протягивал в сторону двери свое служебное удостоверение, в левой держал смартфон. Большой палец на клавиатуре, специальная программа,— она не была предусмотрена фирмой "нокиа",— прокручивала немалый список сообщений, поступивших на имя молодого агента за время, что он шел от калитки с маленькому домику.
"Дача" Сухиничева — на самом деле — дом его матери, оставленный по наследству.
"Сошлись на фамилию Вертопрахов. Это его куратор… Как-то выручил, когда Сухиничев совершил должностной подлог…"
— Сухиничев, я от Вертопрахова! — крикнул в дверь Андрей Рудалев.
Физически чувствовал: старик напрягся. Совет из только что полученного сообщения Гараничева действовал.
— Ладно… Открою… Только знайте, в комнате — люди. Внук и его приятели. Если что…
Измученный ночными похождениями Рудалев ввалился в дверь. Сухиничев — одинок. Человек, у которого нет детей, не может иметь внуков.
— Сухиничев, прошу вас коротко. У меня нет времени… Брежнев… — Андрей отодвинул от старомодного круглого стола такой же древний стул, устало развалился на нем.
Стул, подвязанный в нескольких местах проводом в синей изоляции, жалобно скрипнул.
— Вы были главным… По его машинам…
— Дед ценил меня… — не сразу ответил Сухиничев, соображая, куда клонит незваный визитер.
Когда-то пенсионер работал в гараже ЦК, отличался редкостной квалификацией — двигатели и шасси незнакомых в Союзе иномарок — его страсть.
— Какую тачку из коллекции Брежнев предпочитал?.. Что он любил больше?..
— Не понимаю… Он… "Мазератти"… "Ролс-Ройс"… — старик по-прежнему стоял у полураскрытой двери. С улицы в домик залетал холодный ночной ветер. — Вообще-то он любил разные… Одно время запал на "кадиллак", который подарил ему Никсон… Во время визита. Да, пожалуй, "кадиллак" он выделял… Но знаете… — Сухиничев вдруг особенно встревожился. То ли его ему показался странным вопрос, то ли пришедшая на ум мысль — неожиданной и ценной. — В последний год, весною… Были майские праздники. Газовцы подарили ему новую модель "волги". Специально собрали и отделали первый экземпляр для генсека… Улучшенный салон и все такое… Он несколько раз повторял потом: "У меня много машин. Но эту я люблю больше всего… Потому что она — наша!"
Рудалев уже шагал к двери.

Отель "Балчуг Кемпински"
— Дамы и господа! Корпорация "Америкэн Петролеум Сайентистс" уполномочила меня сделать срочное заявление… — По залу прокатился гул голосов. Джефф Сэльдес, посол Соединенных Штатов в Российской Федерации, продолжал. — Я объясню, почему выбрано столь необычное время и… Как сказать по-русски… Нерегулярное место. Мы осознаем: новость обладает такой степенью важности, особенно для вашей страны — откладывать ее обнародование, хотя бы на ночь — нельзя!

Казино "Пале-Рояль"
— Три анте! — голосом, севшим от напряжения, произнес Юрий.
Полный человечек внимательно посмотрел на него. Пытается разгадать по глазам партнера: блеф или убойная комбинация?..
В Техасском Холдеме, как и в любой разновидности покера, выигрывает обладатель сильнейшей комбинации. Ему резон подталкивать ставку вверх.
— Сбрасываю! — воскликнул владелец "Пале-Рояль".
Юрий подгреб к себе фишки. С начала игры, гора чипов перед ним выросла.

Один из московских таксопарков
Рудалев медленно двигался по въезду, винтом поднимавшемуся наверх. Сзади донесся рокот автомобильного мотора. Где-то внизу полумрачный въезд пронзили лучи автомобильных фар. Ему видны лишь их отсветы.
Автомобиль быстро приближался… Рудалев испытал тревогу.

Казино "Пале-Рояль"
Роли переменились. Теперь вытаскивать карты из "башмака" "американский киногерой" — так окрестил его про себя Артурчик.
Давно уже подняли начальную ставку… Счет шел на десятки тысяч. Словно хотели завершить игру скорей.
— Ставок больше нет! — произнес с иронией киногерой.
На лице блуждала улыбка. Баланс неизменен: в его пользу!
Лицо владельца "Пале-Рояль" было мертвенно-бледным…
…Рыжий начал поднимать ставку,— с тупым ожесточением, глядя в зеленое сукно перед собой.
На флопе открыли первые три карты.

30.
Отель "Балчуг Кемпински"
Зал — в напряженном ожидании. Сэльдес по-прежнему не произносил ни слова.
Быстрой походкой к нему приблизился молодой человек. Среди строгих костюмов и вечерних платьев,— большинство журналистов уважали дресс-коды,— мешковатые джинсы со спущенной проймой и нарочито увесистые кроссовки выглядели чужеродно. Открыл продолговатую крышечку — едва выделялась на матовой поверхности стены. Показался пульт управления. Нажал несколько кнопок. Лампы под потолком принялись сбавлять накал.

Таксопарк
Захотелось убежать. Глянул вверх, на круто вздымавшийся винт путепровода, понял — машина все равно догонит его на очередном витке… Прижался к стене.
"Фольксваген"-универсал, чисто вымытое желтое такси с аккуратными шашечками, вынырнуло из-за поворота. На решетке радиатора — большая эмблема из двух острых букв. В какой-то момент свет фар стал нестерпимым. Ослепленный Рудалев лишь по стихшему урчанию мотора понял: такси остановилось. Опустилось боковое стекло:
— Садись! Михалыч велел подвезти. А то утомишься карабкаться!

Казино "Пале-Рояль"
Вновь началась торговля. Хозяин "Пале-Рояль" по-прежнему тянул ставку вверх. Наконец ставки рыжего и киногероя сравнялись. Терн — покерный термин, по-английски — "поворот" — четвертые карты из розданных пяти перевернулись рубашками вниз.
В игре тоже наступил поворот.
Рыжий начал задирать ставку с еще большим ожесточением.
Болельщики, сгрудившиеся вокруг зеленого стола, ожидали, что Юрий, признавая поражение, сбросит карты. Но киногерой вел упорную торговлю. Хозяин "Пале-Рояль" не давал уравнять ставки. Сумма на кону выросла до огромных размеров.
— Здесь — три четверти Банк Ролла каждого! Не меньше! — потрясенно прошептал человек в джинсах и белом свитере. Он стоял рядом с Артурчиком.
Банк Ролл — сумма денег, которой владеет игрок. Гаспарян знал карточные термины.

Таксопарк
Меньше чем через минуту въехали на один из автокомбинатовских этажей.
— Вот!.. — водитель нарочно изо всей силы придавил педаль тормоза.
Рудалев, отвернувшийся в сторону — разглядывал длинный ряд автомобилей — едва успел выбросить руки. Еще немного — ударился бы головой о стекло… Осев вперед, качнувшись затем назад, "фольксваген" остановился, как вкопанный…
Слева за колонной — словно отделенная от остальных таксопарковских машин — стояла старенькая "волга".
— Давно бы отправили под пресс… Но прежний директор ее охранял… Говорил: может купит кто для музея…

Казино "Пале-Рояль"
— Уравняли!.. — произнес человек, стоявший рядом с Артурчиком.
Действительно, ставки рыжего и киногероя совпали.
— Роял Флэш! — выкрикнул владелец казино, бросил на стол карты. Выиграл!
Тут же сгреб рукой чипы, стоявшие на кону, подвинул к себе. Порядок на столе смешался.
— Стоп! Карты! Покажи карты!.. — выкрикнул киногерой. — Обман рукой! Ты сделал обман рукой!..
Рыжий уронил голову на стол, зарыдал.

Отель "Балчуг Кемпински"
Небрежно захлопнув крышечку, парень в мешковатых джинсах подскочил к Сэльдесу. Тот передал ему пульт ДУ,— до этого держал его в руке.
Нажатием кнопок парень активизировал на экране иконку: яркость, размер, контрастность. Вместе подошли к ноутбуку, стоявшему на столе рядом с проектором. Молодой человек по-английски задал несколько отрывистых вопросов американцу,— расслышать их было невозможно даже из первого ряда. Сэльдес утвердительно кивнул. Парень подвинул ноутбук в свою сторону, раскрыл шире, уставился на экран… Рука тем временем автоматически манипулировала тач падом.
Сэльдес надавил на пульте кнопку. В приглушенном освещении на экране ярко вспыхнула картинка: каменистое горное плато, предзакатное солнце, бросающее на все вокруг неприятные багровые оттенки. Посреди пейзажа — черная конструкция, устремленная в небо.
Нефтяная вышка. Людей рядом не было.
"Нефть — это не нефть!" — было подписано по-русски внизу фотографии.

31.
Колокольня Ивана Великого
Колокол отбрасывал большую черную тень. Ее он и принял за фигуру огромного человека. Медленно Рубцов подошел к проему галереи. Виднелась Ивановская площадь, деревья Тайницкого сада, Кремлевские стены.
Нигде — ни человека. Но за Иваном Великим и всем, что происходит вокруг, внимательно наблюдает не один десяток глаз.
Впереди — средний восьмигранник. Антон решительно двинулся к лестнице. Галерея была залита светом, свободно проникавшим с площади.
Он не сразу расслышал шаги. Остановился, замер, не веря своим ушам. Надеялся,— это многократное эхо… Легкая, тем не менее отчетливо различимая поступь вновь раздалась где-то выше… Потом все стихло.
Рубцов не сомневался — выше его кто-то поднимался по лестнице.
Антон затаился. Фонарик был выключен.
Звук шагов не повторялся. Рубцов двинулся вверх. Второй восьмигранник преодолел уже не хватаясь рукой за стены. На пути никто не встретился. Вот уже виден свет. Легко мог различить под ногами каменные ступени… С сердцем, замиравшим от предчувствий, Антон вышел на галерею.
Он находился на высоте восьмого или девятого этажа. Внизу — зеленые крыши, подсвеченные прожекторами. Налетевший порыв ветра ворвался через арки внутрь. Что-то зашумело и опять, как тогда… Он включил фонарик: у входа на лестницу рассыпан строительный мусор: обрывки пакета из под цементной смеси, несколько кирпичей. Плотная бумага, увлекаемая ветром, заскользила вниз по лестнице. Звуки, которые она при этом издавала, молодой человек принял за шаги.
"Никого здесь нет!.. Столп проверен, а с неба никто не спустится".
Он обернулся. И вправду никого. Осталось подняться под купол… Решительно двинулся по металлической лестнице. Вокруг — полный мрак. Антон щелкнул фонариком. Проработав пять секунд тот погас.
До полуночи оставалось мало времени. Привычно хватаясь руками за стены, переставляя ноги со ступени на ступень, поднимался. Шаги гулко отдавались в каменной цилиндрической трубе. Вверху — золоченая маковка.
Антон представил высоту, на которой находится. Стало не по себе. Принялся подниматься быстрее, впервые с момента, как ступил на эти лестницы, споткнулся. Еле успел выбросить руки вперед.

Казино "Пале-Рояль"
— Что это такое? — Гаспарян смотрел на стоявшего рядом человека в джинсах и белом свитере.
— Обман рукой!.. Заявил, что у него Роял Флэш…
Это комбинация карт одной масти, идущая начиная с десятки по порядку — десять, валет, дама, король, туз. Бытовала поговорка: очко — отлично, но состояния делает Роял Флэш.
— Когда совершают обман рукой для Роял Флэш недостает карты. Резким движением на столе все перепутывается. Потом не докажешь недостачу!
— Сколько было на кону?!.. Переиграть!.. — воскликнул сосед Артурчика.
Рыжий не противился.
Сдали карты. Теперь ставки задирал киногерой.
— Стэйвер! — прошептал сосед Гаспаряна.
В покере — это человек упирающий на максимальные ставки.
— Все!.. Банк Ролл пуст! — воскликнул, уравняв ставку, рыжий.
Наступил момент "ривер" — вскрытие последней карты из пяти.
Игра должна решиться в следующие несколько секунд.

Колокольня Ивана Великого
Вгляделся в темноту — ничего. Прислушался… Внизу гулял ветер. Не сразу осознал: слышит шаги. В первое мгновение — мысль о кусках пакета из-под строительной смеси, волочившихся по галерее. Но та под ним. А звук шагов — сверху…
Антон не двигался. До полуночи оставалось несколько десятков секунд.
Маленький фонарик выпал из кармана, с шумом скатился на несколько ступенек вниз. Стук, сопровождавший падение, несколько секунд доминировал на металлической лестнице. Когда прекратился, Рубцов услышал чей-то вздох…
Раздался бой Курантов. Он долетал до самых удаленных уголков крепости.

Отель "Балчуг Кемпински"
— Дамы и господа! — голос Сэльдеса звучал глухо, точно готовый вот-вот сорваться от волнения. — "Америкэн Петролеум Сайентистс" обнаружила в южном поясе штатов гигантское месторождение нефти. Оно растянуто ровно по долготе. Размеры его огромны. Ученые оценивают их, как практически неисчерпаемые. Запасы месторождения закончатся не раньше, чем нефть, как источник энергии и промышленное сырье, перестанет требоваться человечеству.
Воцарилась гробовая тишина. Ни одного случайного покашливания, ни шороха.
— Это чудо мы назвали месторождение "Супер-Нефть". Отныне Соединенные Штаты Америки — обладатели девяноста процентов мировых запасов черного золота. По праву могут именоваться нефтяной супер-державой.
На экране одни за другими возникали картинки — карты, сравнительные таблицы.
— Гигантские размеры месторождения "Супер-Нефть" обуславливают то, что оно никогда не будет законсервировано. Очень скоро Соединенные Штаты станут ведущим экспортером нефти в мире. Вопроса цены на нефть больше не существует. По нашим подсчетам… — Сэльдес повернулся к экрану, остановил презентацию,— она прокручивалась в автоматическом режиме,— вернул предыдущий лист. Возникло несколько таблиц и график с красной и синей кривыми. — Даже если все страны, экспортирующие сегодня нефть, полностью остановят добычу, цена на черное золото благодаря "Супер-Нефти" будет неуклонно снижаться. Нефть — это не просто нефть, это квинтэссенция влияния на развитые страны. Фактически центр мировой нефтяной торговли, мирового ценообразования на это сырье перемещается в Нью-Йорк… Проблема энергетической безопасности Западного мира решена!

Колокольня Ивана Великого
Тщетно Антон пытался уловить хоть звук со стороны купола.
Поднялся немного наверх. Застыл. В полной темноте стрелки часов неразличимы. Сколько минут прошло с последнего удара Курантов?
Словно попал в черную дыру: ни времени, ни света, ничего… Про мобильный телефон,— тот вспыхивает дисплеем при нажатии кнопки,— вспомнил слишком поздно.
В первую секунду показалось: начался бред, сумасшествие. Чуть выше по лестнице, едва выдаваясь из-за поворота, стояла фигура. Антон различал ее,— темнота вокруг неоднородна.
От пяток до макушки пробрала дрожь. Неожиданно фигура исчезла. Все привиделось! Конечно!.. Клубы мрака — то густые, то жидкие и сероватые,— словно созданы рождать галлюцинации.
В стенах — ни малейшей щели, в которую проникает свет. Рука осторожно потянулась к карману. Не отваживался на резкие движения. Как в клетке с затаившимся хищником.
Пальцы нащупали мобильник.
Что-то упало… Это выше сил. Он раскрыл рот, чтобы закричать. Все произошло одновременно…
Дисплей мобильника вспыхнул. Антону кто-то звонил. Холодные отсветы упали на ступени лестницы, древние стены.
— Вы?!.. Вы все испортили! По условиям предсказания я должен быть один! — закричал он.
Элалия улыбалась загадочно, как Монна Лиза.
В следующее мгновение Рубцов машинально поднес телефон к уху. Голос, который раздался в трубке, заставил позабыть про девушку. Та неподвижно стояла напротив в чуть поредевшем мраке.

32.
Таксопарк
— Не тронется с места. В ней не хватает половины деталей…
Пожилой механик смотрел на Андрея с осуждением.
"Откуда взялся?! " — подумал Рудалев.
Агент только-только успел раскрыть прихваченный из "мерса" чемоданчик с инструментами… Дверь "волги" открыта. Лампочки в салоне не работали. Закрой — ничего не увидишь. Света, проникавшего через окна, не хватало.
— Не собираюсь ездить. Оставьте меня одного.
Механик пожал плечами.
— Одного, так одного… Не возражаю,— мужик не двигался с места.
— Ты что, не понял?!.. Помочь убраться?! — нервы Рудалева не выдерживали.
— Как бы тебе, мил человек, не помогли убраться… Видишь сколько нас здесь… — мужик показал головой в сторону. — А ты один!..
В другом конце этажа у машины, поднятой вверх на подъемнике, стояли люди в синих комбинезонах. Наблюдали за сценой…
— Ладно… — невозмутимо продолжал механик. — Лучше скажи, за сколько он тебе продал лошадку? Имей ввиду — с нее потихоньку свинтили все что можно.
Андрей невольно взглянул на прекрасно отделанный салон. Никаких прорех…
— Под капотом не осталось работоспособной детали… — уловил взгляд механик.
Рудалев молча вылез из "волги", запустил руку в карман пиджака, вынул служебное удостоверение, раскрыл. Сунул мужику под нос. Тот отшатнулся…
— Ох!.. — воскликнул дядька.
Андрей не сомневался: он не успел прочитать текст удостоверения.
— Доигрался, значит!.. — неизвестно о ком, глядя теперь на визитера с почтением и страхом, произнес тот. — Вы извините… Я наговорил… Я ж наоборот! Я думал, вы тоже…
— Исчезни! — устало сказал Рудалев…
Механик развернулся, торопливо пошел прочь.
Несколько мгновений Андрей смотрел вслед, потом засунул удостоверение в карман, влез в брежневскую "волгу". Предстояло самое трудное. "Помощь механика пригодилась бы!" — подумал Рудалев, глядя на эксклюзивный газовский руль.

Колокольня Ивана Великого
— Я хотел бы сделать официальное заявление…
— Заявление?.. Что?! — Анатолий Геннадиевич встрепенулся,— теперь он смотрел на Антона глазами, в которых — непонимание и тревога.
Они стояли на верхней галерее. Чуть в стороне, через три проема — Элалия. "Морды" держали ее под руки. Она выглядела совершенно спокойной. Зловещая улыбка больше не кривила губы молодой женщины. Разговор между Рубцовым и Холмогоровым слышать не могла — молодой человек говорил приглушенным голосом. Невольно его манере вторил агент.
— Я — не тот, за кого себя выдаю…
На Анатолия Геннадиевича было больно смотреть.
— То есть, не то, чтобы не тот… Антон Рубцов — это я. Действительно работаю в фирме, которая занимается созданием электронных имиджей. Но в том, как я здесь оказался и главное — для чего…
Холмогоров вытаскивал из кармана портативную радиостанцию.
— Восемнадцатый, как слышишь меня?.. Срочно сюда… Наручники… Все прихвати… Алло, восемнадцатый?!.. Черт возьми, ты слышишь меня?!..
Рация неожиданно выскочила из руки Анатолия Геннадиевича. С глухим звуком черный продолговатый предмет ударился о пол галереи и отскочил в сторону,— прямо к тщательно отполированным ботинкам агента службы безопасности.

+ + +
— Господин президент, происходит что-то невероятное. Только что представитель компании "Америкэн Сайентистс Петролеум" озвучил... Они проводят пресс-конференцию… В ближайшее время… Уже в эти сутки цены на нефть рухнут. Оказалось, все годы Америка плавала на огромном нефтяном озере. И гоняла танкеры на Ближний Восток.
Президент Российской Федерации оставался неподвижен. В лице не шевелился ни один мускул.
— Нам придется пересматривать экономические программы… Вернее… У нас больше нет экономических программ… Восьмидесяти процентов экономики тоже нет.
— Что за пресс-конференция?.. — произнес президент. Взгляд смотрел перед собой.
— Пресс-конференция?.. — глава администрации неожиданно почувствовал — у него засосало под ложечкой. — Не знаю…
— Наверное, в хорошей гостинице?.. — президент по-прежнему смотрел перед собой.
— Да… По-моему, там неплохо… — глава президентской администрации не мог уловить, что значат вопросы.
— Приятная обстановка, зеркала, продуманные интерьеры… В ресторане хороший повар. Я бы сходил… Наверное, будут кормить ужином. Сербенин был прав!.. Время шло, ничего не менялось. Мы как вывозили, так и вывозим сырье!.. Одно и то же не продолжается вечно. Математический прогноз был верен… — устало произнес президент.
— Еще не факт. Надо продумать экономические контрмеры. Завтра рухнет биржа. Все наши акции обречены… Предлагаю с раннего утра все прикрыть, заморозить торги…
— Это не вариант!.. — раздраженно произнес президент. — Антиэкономические меры. Мы на них не пойдем.
— Тогда и вправду остается констатировать: прогноз был идеально точен. Кривая судьбы уходит в ничто… Очень мрачное ничто.
— Я ждал от вас иных соображений,— холодно проговорил глава государства.

33.
Он было дернулся — наклониться, поднять рацию,— но тут же замер. Поднял глаза на Рубцова. Спецслужбист был растерян. Испытал неожиданный страх — что может произойти, если он на секунду выпустит Антона из поля зрения?..
— Тот, кто хочет нанести неожиданный удар, не делает при этом никаких заявлений… — спокойно проговорил молодой человек. — Мой брат… Мой родной брат Юрий — игрок. Смолоду он увлекался картами и в конце-концов связался с компанией отчаянных шулеров. Через некоторое время оказался в тюрьме. Он не был виноват больше других, но в этой среде свои законы… Его вынудили взять на себя вину одного человека. Имя ему — Математик… Хозяин казино "Пале-Рояль". Недавно открылось…
— Математик?.. — Анатолий Геннадиевич наконец немного успокоился и, то и дело бросая на Рубцова тревожные взгляды, наклонился, поднял с пола упавшую рацию.
— Да. Это его блатная кличка. В те годы, как это ни странно… А может быть, наоборот объяснимо… Игрой в карты часто грешили научные работники. Математик — один из них. Он действительно — ученый и при том выдающийся. Две страсти — к науке и к игре в карты уживаются в нем одновременно…
Рубцов сделал небольшую паузу… Помолчав,— Анатолий Геннадиевич в это время нервно вертел в руках продолговатый кубик рации,— продолжил…
— Я потому так подробно, что этот Математик — во всем ключевая фигура.
— Как его зовут? Настоящее имя! — Холмогоров постепенно приходил в себя. В голосе послышались привычные властные, требовательные нотки.
— Подождите, дойдем и до имени… Осталось недолго. Выйдя из тюрьмы, брат оказался в прежней компании. Математик успел уехать в Америку, остаться там — в время командировки сделался невозвращенцем — и потом, когда времена изменились и ему больше не угрожала кара властей, вернуться обратно. У него большой прибыльный бизнес. Но главное все же не в этом... Все это время он играл. Вы, наверное, слышали… Шулера… Предпочитают иметь дело только с теми, у кого есть деньги. Желательно большие… Через казино и игорные дома, в которых работал Математик и его подручные, прошло немало влиятельных людей. Что делать,— такие тоже не лишены человеческих страстей… Сам Математик вроде бы не был шулером в чистом виде. Ему не приходилось метить карты и жульничать при раздаче колоды. Хотя, поговаривают, что и это ему не чуждо и всеми приемами он владеет прекрасно. Его роль — организаторская. Он сколачивал шайки, находил объекты, придумывал способы... Его мозг идеально подходит для решения криминальных задач. При помощи фантастических карточных долгов Математик опутал пол-Москвы еще тогда, в советское время… Не изменил своему занятию он и теперь. Карточный долг нельзя не отдать. За зеленым сукном в последние годы проигрывались состояния олигархов и доли бывших госпредприятий, присвоенные себе ушлыми чиновниками... Он действовал очень хитро. Как известно, казино иногда дает кредит нуждающемуся в деньгах игроку. Заведения, к которым имел отношение Математик, практиковали такие кредиты. Но выдавали их только тем, кого Математик хотел заманить в свои сети. Страсть к игре — страшная болезнь. В известном смысле ничуть не менее опасна, чем наркотики. И так же, как наркоман попадает в сети к тому, кто продает ему зелье, так и игроки впадали в зависимость от Математика. Его интересовали не только богатые и знаменитые и даже не столько они. Хотя и они тоже. Иной человек, всю жизнь остающийся в тени, иногда обладает значительными возможностями влиять на события. Подобных он не торопил с отдачей долга, затягивал в сети игры все глубже, давал выиграть, вовлекал в шулерские шайки, обыгрывавшие других. Огромные деньги, свалившиеся на человека за одну ночь, кружили головы. Такие агенты влияния и составляют большую часть людей Математика — тех, кого он завербовал для выполнения поручений…
Антон вдруг замолчал и внимательно посмотрел на Холмогорова. Словно бы какая-то догадка появилась вдруг в его голове.
— Что ты остановился?.. Продолжай! — нервным тоном подтолкнул его Холмогоров.
Рубцов краем глаза заметил: Элалию повели вниз.
— Карточная игра — это одна часть жизни Математика… Другая… В какой-то момент он понял, что способен играть и более масштабные партии. К этому времени он был уже кем-то вроде главы тайной ложи, существующей среди самых влиятельных людей столицы. Не хватало одного: масштабного дела, к которому можно было применить свою власть. Я предлагаю вам срочно выехать со мной в одно место. Там я предлагаю вам послушать одну пленку. Это — запись, сделанная тайком на портативный диктофон… Но прежде… Я хотел бы поговорить с вами о брате. Ему нужны гарантии…
— Гарантии чего?..
— Я бы сказал — кого… Юрию нужны гарантии президента Российской Федерации, что против него и его… Его подруги не будет вестись никакого уголовного преследования. Математик имеет кое-какой рычаг давления на них обоих…
Холмогоров воспринял вопрос серьезно…
— Президент должен знать, взамен чего он дает гарантии.
— Против спасения России. А может быть и всего мира.
— Тогда, я думаю, он согласится…

+ + +
— Итак, хочешь сказать: незадолго до смерти Константин Устинович подтвердил, хоть косвенно, наше предположение — Брежнев умер не естественной смертью. Пусть дряхлый, глубоко больной человек, пусть организм был уже не в состоянии функционировать?.. Его убило не это.
— Именно!.. Смерть настигла Брежнева в результате какой-то истории. И Черненко о ней знал. Хотя бы о некоторых подробностях.
— Сколько лет женщине?
— Около девяноста. Виделся с ее племянником…
— Хорошо, поехали…
Вышли из кабинета. Стремительно, словно каждый старался показать другому — рвется как можно скорее оказаться на месте, прошли коридор. Лифт. Створки закрылись... На электронном табло, быстро сменяя одна другую, замелькали цифры этажей.
На улице темно… Поток машин плотен, как в час-пик.
— Да… — протянул Петренко. — Какие полтора часа! К полуночи не успеем!
— Пробки целый день… — сказал Исаев. — Погода влияет.
Взмахом руки Петренко остановил такси. Без того двигалось еле-еле. Чтобы остановиться у обочины, водителю, вероятно, не требовалось нажимать тормоз. Назвали адрес. Улочка находилась не в центре. Но район не назовешь окраиной.
— Хуже всего… — пробормотал водитель. — Дома там солидные. Но кругом пробки… Не подберешься. Застрянем наглухо…
— Прошу вас, постарайтесь побыстрее… — попросил Петренко.
— Ладно… Может, проскочим дворами. Боюсь, не один я такой шустрый.
Вскоре такси помчалось резвее… За окнами мелькали витрины магазинов. Некоторое время петляли по дворам. Вот и дом.
— Здесь! — удовлетворенно сказал Петренко.
Расплатившись, чуть ли не бегом ринулись к подъезду…
Старуха сидела на кровати, привалившись спиной к высоко поднятой подушке. В глазах — полная безучастность. На вошедших едва посмотрела.
Ухаживавшая молодая женщина жестом остановила Петренко:
— Можете не объяснять. Вася меня предупредил… Знаю, вы из органов… От нее ничего не добьетесь. Плоха! Прогрессирующее слабоумие…
Старуха встрепенулась. Гневно посмотрела на женщину.
То, что произошло следом, поразило их.
Приподнявшись на локтях, старуха внятно проговорила:
— Я слышала, о чем ты говорила с придурком Васькой… — она перевела осмысленный взгляд на одного из мужчин. Казался ей старшим. — Я действительно работала горничной в семье Черненко. Однажды убиралась в соседней комнате. Случайно… Нет, не случайно!.. Теперь можно признаться: я подслушивала... Дурой никогда не была. "Кучер" — так называла его про себя, сказал жене:
— Брежнев не выполнил моего совета и увяз. Пусть говорит: нащупал разгадку. Дурак! Выглядит, как встревоженная курица!..
Старуха замолчала. Петренко хотел поторопить, но она продолжила:
— Дальше Кучер сказал: "Я спросил Леонида, в чем разгадка? Вместо ответа он…" Тут наступила тишина… Жена ничего не говорила. Я не могла понять, что происходит. Потом раздались шаги. Они перешли в другую залу… Выждав время, я вошла туда, где были только что.
Старуха закашлялась. Приступ продолжался несколько минут.
— Кажется, это надолго,— проговорила ухаживавшая за ней женщина. — Боюсь, сегодня вам ничего уже не скажет… Попробую дать лекарство.
Она вышла из комнаты.
Старуха неожиданно перестала кашлять, красными, полными слез глазами уставилась на гостей…
— Что было дальше?.. — не выдержал Петренко.
— На столе валялась бумажка. Обрывок. И шариковая ручка. Эту бумажку я храню до сих пор…
Петренко сглотнул слюну и с шумом набрал в легкие воздух.
— Где она?.. Дайте!..
— У меня на квартире. Там жильцы. Мы сдаем… Но вам-то не помеха! На антресолях ящичек. Нитки, иголки. В самом низу… Адрес подскажет Галя…

+ + +
Машина на огромной скорости неслась по Кремлевской набережной…
В салоне, кроме водителя — четверо: Антон — по бокам холмогоровские "морды", сам Анатолий Геннадиевич.
"Шестнадцатый!" — разносились в эфире радиопозывные. — "Вам придаются особые полномочия… Действуйте в зависимости от обстоятельств. В помощь выслана машина с группой. Постарайтесь, чтобы она не понадобилась. При любом варианте, главное — деликатность. Как можно меньше шума".
По тому же маршруту, выскочив из широких ворот одного офисного здания без вывески, помчалась автомашина — маленький автобус "мерседес". В нем — до зубов вооруженная команда. Мало ли, может быть, в ближайшее время в этом городе кто-то кинется бежать, начнет отстреливаться?..

34.
— Вот она!.. Смотри, ящичек! Про него говорила старуха.
Угловатый предмет выглянул из под кучи разворошенного старого хлама. Оставшиеся после ремонта почти смотанные рулоны обоев, старое велосипедное колесо со спицами и спущенной камерой, целлофановый мешок с детскими игрушками, пачки журналов по вязанию.
Петренко протянул руку, но она не дотягивалась до оклеенного цветастой бумагой края.
— Черт, не достаю! — выругался он. Носки его ботинок упирались в поверхность табуретки,— обшарпанной, как и все в этой квартире, "убитой" многочисленными жильцами-арендаторами, менявшимися каждые полгода, а то и быстрее.
Исаев, не долго думая, метнулся в кухню,— она была пуста. Молодой мужчина, проживавший в квартире, терпеливо сидел на диване в единственной комнате. После того, как ему сунули под нос служебные удостоверения, объяснили, что визит не имеет отношения к нему лично,— парень как будто потерял к происходившему интерес. На самом деле, конечно, изо всех сил напрягал слух.
Сняв с небольшого квадратного стола пустую кастрюлю, Исаев ухватил мебелишку за края…
Меньше чем через тридцать секунд Петренко, оттолкнувшись от стола, нырнул на антресоли глубже. Пальцы вцепились в коробку, крышка легко подалась вверх… Уколовшись о какую-то булавку, не обращал внимания на боль.
— Вот, есть! Нашел…
Когда спрыгнул со стола, лицо его выражало недоумение.
Исаев буквально вырвал у него из рук пожелтевшую страничку блокнота для записей.
— Не понимаю… — он оторопело всматривался в странный рисунок. — Похоже на знак бесконечности, у которого откусили правый край. Зачем Черненко нарисовал это?.. Мол, СССР, который собирался существовать вечно, теперь…
— Что ты городишь! — оборвал его Петренко. — Какой знак бесконечности. Это символическое изображение рыбы. Вот туловище… Хвост…

+ + +
Пленка зашипела…
"- Ты должен помочь мне…
— В чем?.. "
— Голос Юрия, брата,— прокомментировал Антон.
Он и Холмогоров находились в огромной комнате старой коммунальной квартиры. Рубцов не отпирал ключом дверь,— на три звонка ее отворила сморщенная, согнувшаяся в три погибели старушонка. Она же отомкнула замок комнаты.
— Зачем хочешь, чтобы я это прослушал?.. — Анатолий Геннадиевич оставил своих "морд" внизу, в машине.
К ней в данный момент подруливал автобусик "мерседес" с головорезами.
Антон щелкнул клавишей. Миниатюрный моторчик перестал крутить пленку.
— История слишком невероятна… Боялся: просто так мне не поверите. Запись сделана с той же целью…
Тронул кнопку перемотки. Пленка едва дернулась назад. Включил прослушивание.
"- В чем?.. " — запись повторилась с последней фразы.
"- Мы вдвоем должны обыграть одного человека… Это будет чрезвычайно сложная игра. Он дьявольски осторожен, за игорным столом не новичок и подозревает меня…"
Брат Антона — Юрий — не произносил ни слова.
— Второй человек на пленке — Математик? — быстро спросил Холмогоров.
— Да, он.
Устройство продолжало крутить запись.
"- Стоит ли в таком случае связываться. Он богат?.. Надеешься сорвать большой куш?.. " — наконец спросил Юрий.
"- Он влиятелен. Денег у него не много. Но он их любит. И увлекается игрой. Хочу сделать его вечным должником… Он понадобиться для одного дела.
— Какого?.. "
Антон нажал "стоп".
— Сейчас будет самое важное… — произнес он. Слова вдруг стали даваться с трудом. Во рту пересохло. Все казалось: Холмогоров не верит.
Какой-то скепсис то и дело мелькал во взгляде Анатолия Геннадиевича.
Тот кивнул: мол, давай, внимательно слушаю. Рубцов пустил пленку дальше.
"- Неважно… Ты — мой должник… Значит, будешь выполнять все, что велю. Иначе… Сам знаешь!.. Второй посадки с твоим здоровьем не выдержать!" — даже некачественная запись передавала ноты озлобления, зазвучавшие в голосе Математика.
— Где важное?! — Холмогоров, словно подхватывая интонацию, не пытался скрыть раздражение.
— Сейчас… — Антон опять утопил "стоп". — Я поторопился. Будет небольшая пауза. Потом — запись другого разговора. Ее сделала Агата, подруга Юрия. Она любит брата и презирает Математика. Тот не оставляет ее в покое. Агата для него… Так бывает… Не знаю, поймете ли… Математик — однолюб. Женщины его не интересуют. Кроме одной… Так получилось: Агата познакомилась с Юрием на вечеринке, а пригласил ее туда Математик. Наверное, это и называется любовным треугольником.
— Включай!.. — угрюмо приказал Холмогоров.
После короткой перебивки, во время которой динамик не издавал ни звука, магнитофон зашипел вновь — чувствовалось: это уже запись, но люди пока не разговаривают. Вот послышались голоса…
"- Должна согласиться на предложение!.. Что упрямишься, Агата?!.. Общего между тобой и этим… Юрий — жалкий шулер... Весь капитал — колода карт. Сегодня играет и живет, а завтра — тюрьма и смерть!.. Он болен — наверняка не рассказал тебе об этом. Послушай, грядут невероятные события!..
— События?.. Какие события?.. У тебя странные глаза. Что, наглотался "колес"?.. — голос принадлежал женщине. Произносила слова отрывисто, с нескрываемым презрением.
— Брось, ничего я не наглотался! Я даже шампанского не пью!.. Агата, игрок — это только одна моя половина. Я…
— О, я знаю! Ты — двуликий Янус!.. — проговорила женщина с ненавистью. — Презираю таких!
— Напрасно. Я избран самим богом!..
— Ты бредишь. Бог никогда не избрал бы такого как ты!"
Из динамика стали раздаваться громкие щелчки, треск, шипение. Анатолий Геннадиевич поморщился, вопросительно посмотрел на Рубцова. Тот сделал успокаивающий жест: "Все в порядке. Продолжение будет!"
Шипение перебил голос…
"- Ты знаешь, как зовет меня эта шушера… Математик!.. Я действительно ученый. И большой. В том, чем занимаюсь, мне нет равных!..
Послышался презрительный смех Агаты.
Запись становилась все менее качественной. Что-то потрескивало. На голоса наслаивался шум.
— Не смей!.. — крикнул Математик".
Холмогоров сделал знак. Антон остановил пленку.
— Ты говоришь, он ее любит?..
— Да, безумно… То, что здесь кричит на нее — ничего не значит. Он уже много раз объяснялся ей. Агата его отвергала. Вынуждена терпеть его общество. Юрий полностью от него зависит. Она пыталась избегать мест, где бывает Математик. С моим братом это невозможно. Если не спит — находится там, где играют… К тому же Математик выслеживает их.
— Не думал, что среди картежников бушуют такие страсти! — усмехнулся Анатолий Геннадиевич.
— Азарт, сильные чувства — карты из одной колоды…
— Ты-то сам, часом, не игрок?
— Бог миловал!.. Я сотрудник ай-ти конторы. Окончил школу, поступил в институт, защитил диплом… Даже на рулетке ни разу не ставил. Хотя в казино бываю часто. Выполняю просьбы брата…
— Помогаешь мошенничать?..
— Нет. Никогда в жизни не стал бы втягивать меня в свои дела. Теперешний случай — особенный… В казино я делаю ему уколы. У него болезнь почек. Иногда его скручивает, а отойти от стола не может. Я не сказал: до института я поработал медбратом…
— Ладно, верю. Крути дальше!..
Пленка зашипела.
"- Много лет назад я сделал величайшее открытие. Математическая модель описывала судьбы народов и государств. Но в Советском Союзе… — даже сквозь помехи, шум становилось ясно: в голосе — обида и озлобление. — Такие разработки были не нужны… Противоречили марксистско-ленинской теории… Во время конгресса в США попросил убежища!.. Стал работать на ЦРУ… Легко предсказывал катаклизмы в Африке. Все сбывалось. Когда же вводил данные по СССР… — Математик замолчал, словно не мог подобрать слов. — Крахом карьеры в ЦРУ стал развал Советского Союза. Математическая кривая сходила с ума значительно позже,— несколько десятилетий спустя… "
Чрезвычайное напряжение отпечаталось на лице Холмогорова. Старался не пропустить ни слова из звучавших в маленьком динамике.
Рассказ Математика продолжался:
"- Один из высших чинов ЦРУ сказал: "Модель дает слишком неопределенные результаты. Прогноз с такой погрешностью бессмысленен. Под него можно подогнать, что угодно. Я не мог оправдаться!.. Почему модель прошла мимо краха СССР?! Посчитала его неважным… В этом есть какое-то особенное значение, тайный смысл, но я до сих пор не могу разгадать его. Среди людей в руководстве ЦРУ были мои поклонники: верили в мощь модели. Но верх взяли недоброжелатели. Финансирование было урезано, я со скандалом ушел. Доступа к шпионским секретам не имел, смог вернуться в новую Россию. По-прежнему постоянно играл. В Америке много посещал казино. Здесь стал пионером игорного дела. В своих заведениях начал организовывать "закрытые" турниры. Зависимость, в которую попадали проигравшие, дала мне даже большую силу, чем деньги... Тем временем мои поклонники в Штатах выдвинулись на влиятельные посты. И не забыли о прогнозе… Сегодняшние Америка и Россия являются союзниками. Американцам не выгоден наш крах. Эти люди по своим каналам проинформировали наше руководство о надвигающейся беде… Там, в Кремле, к моему прогнозу отнеслись серьезно!"

35.
— Где он может быть?.. Последний раз видела: шел по коридору… Глаза… Не видела такого взгляда!.. Так, наверное, смотрят, бросаясь в пропасть!.. — на Агате по-прежнему — черные в пол-лица очки.
— Ничего не сказал? — тон Юрия — озабоченный.
— Ни слова… Я поняла — он проиграл. Даже если б схватил за руку… Не поверила бы…
— Я выиграл чудом!.. Второй раз он набрал Стрит Флэш. Банк Ролл равнялся нулю… — вдруг Юрий замолчал. К ним приближался человек, незнакомый "благородному шулеру" — так брат Антона сам себя называл. — Это игрок? Видел его в комнате. Рядом с тобой… Ты вышла. Он исчез следом…
— Не игрок,— спокойно ответила Агата, глядя на Артура. — Мой палач! Хотела покончить с собой, если б ты проиграл.
— Убить себя?!.
— Ты поставил меня на кон, как вещь…
— Агата… — Юрий взял ее за руку.
— Не объясняй… Обо всем поговорили… Я согласилась!.. Но не обещала: достанусь Математику живая. Думала: будет трудно сделать самой… Есть деньги… Решила нанять палача. Это было бы самоубийство с ассистентом…
Артурчик уже рядом. Решился заговорить.
— Америка… Вы слышали?.. — голос его дрожал. Ничего не смог узнать,— биржевик исчез. Виденный в ресторане человек,— все его здесь называли Математиком,— тоже. А события начались. — На бирже паника!.. У кого российские акции — рвут волосы…
Лицо Юрия потемнело.
— На что надеялся?! — закричала на него Агата. — Такие события не остановишь!.. Ты — дурак!.. Поставил на кон самое дорогое: меня!.. А что взамен?!.. Он кинул тебя!..
— Не при нем!.. — "благородный шулер" скользнул по Артурчику взглядом, полным ненависти.
— Брось!.. Это лишь палач!.. Садист! Зарабатывает на извращенных наклонностях!..
Гаспарян испуганно смотрел на Агату и игрока. Артурчику показалось: в следующее мгновение человек ударит его. Невольно поднял руку — защититься.
Киногерой не ударил.
— Ты права!.. Но и я сделал ход: Антон расскажет все!

+ + +
— Математик считает, что предсказал сам себя… Свою губительную роль в российской истории!.. — пояснил Рубцов.
Под потолком комнаты коммунальной квартиры горела слабенькая лампочка без абажура. В ее свете фигуры людей отбрасывали призрачные тени…
Холмогоров слушал ни о чем не спрашивая. Запись шипела дальше…
"- Все получилось очень просто. Сначала я вывел, что кривая судьбы делает загадочный вираж… Потом, когда прогнозу подходило время претвориться в реальность, я задумался: а что заставит кривую судьбы уйти в ничто?.. И неожиданно понял — не "что", а "кто"!.. Я сам!.. Я предрек свой собственный заговор!.. "
Антон неожиданно остановил запись.
— Теперь вы понимаете?
— Кажется, да…
Лицо Холмогорова было задумчивым. Рубцов включил магнитофончик.
" — Математическая модель позволила мне увидеть ужасные результаты своего собственного заговора, в те далекие дни, когда я не мог еще и помышлять о нем!" — голос Математика был глух. Но чувствовалось, произнося эти слова, он упивается ими.
— Он тщеславен? — вопрос Анатолия Геннадиевича прозвучал, как утверждение.
— Не то слово! Патологически!
Пленка шипела дальше:
"- Цепь обвалов в экономике, которые по моей воле завтра начнутся с фондовой биржи приведет к масштабному неконтролируемому, сметающему в пропасть все достижения прежних лет, кризису!.. Вслед за валютой и фирмами рухнет власть!.. Пошатнется армия!.. Толпы взбунтуются и ведомые прежде никому не известными вождями ринутся с оружием в руках друг на друга. Малые народы атакуют большие. Большие вцепятся друг другу в горло в бессмысленной схватке. Я вздыблю кривую судьбы, а затем обрушу ее в пропасть! Я стану детонатором разбегающегося во все стороны хаоса!..
— Но ты, что ты от всего этого получишь?!.. Что тебе надо?!.. Зачем ты обрекаешь мир вокруг себя на гибель?.. — в голосе Агаты звучала ненависть напополам с отчаянием.
— Зачем?!.. — вскричал Математик. — Я получу деньги. Разве не это в наши дни начало всех начал, мерило всех мерил, эквивалент счастья?!.. В первые часы, а может быть — дни кризиса — пользуясь тем, что я стою за его кулисами и дергаю через своих людей за нити, я смогу заполучить огромный капитал. То, что тысячи людей потеряют, я подниму!.. "
— Стервец! — Холмогоров ударил кулаком по столу. — А ведь метод не нов!.. Один раз я уже раскрыл подобный заговор! Но делу не дали ход.
Лицо агента исказила ярость. На несколько мгновений он перестал слушать… Антон остановил запись и перемотав ее назад пустил с прежнего места.
"- Все рассчитано: математика применяется и тут… — в голосе Математика звучала железная уверенность. — Я уже знаю, как, на чем и какие суммы с бесконечными нулями я заработаю… Но это не главное. Ощутить себя вершителем судеб, сжимать в руке рычаг от механизма невиданной мощи…
— Ты бредишь… — устало произнесла Агата. — Я тебе не верю. Ты, пусть даже у тебя много подручных, пусть они обладают влиянием, не способен осуществить такое…
— Видишь ли… Я ведь действую не на пустом месте. Представь: огромный камень едва-едва держится на краю пропасти. Но издалека его шаткое положение незаметно. Подходит человек и толкает эту глыбу рукой. Она падает!.. Все поражены!.. Как он смог?!.. А ведь все очень просто. В иные моменты для того, чтобы столкнуть камень, не требуется особой силы. Достаточно легонько толкнуть в нужное место. Я все рассчитал. Ситуация благоприятна…
— Ты уверен?..
— Да. И тому уже есть подтверждения. Пока еще заметные только мне.
— Почему же правительство ничего не делает?..
— Потому что организм огромной страны, ее экономика — очень сложная вещь. Даже ученые не всегда понимают, что происходит в нем на самом деле. Но в нынешнем правительстве нет хороших ученых. А к моему прогнозу они прислушались слишком поздно. Да и не знают, что с ним делать…"
— Это правда!.. Все так и есть. Точнее — было… — проговорил Холмогоров. — Правительство — сборище тупиц!..
" — Гром грянет посреди совершенно ясного, лазурно-голубого неба, на котором нет ни одной тучки,— звучал с пленки зловещий голос. Старенькая лампочка под потолком принялась издавать тонкое дребезжание. Вот-вот перегорит! — А потом все ринется вниз как лавина… Тогда найдется масса подтверждений тому, что я не блефую. Но будет поздно… И сами эти подтверждения выискивать не придет никому в голову. Агата, моя математическая модель предсказала меня самого!.. Это я — кривая судьбы! Бич бога, который сокрушит Россию!"
— Останови! — велел Анатолий Геннадиевич.
Рубцов нажал на миниатюрную кнопку.
— И все же, в чем будет заключаться этот толчок, о котором говорит Математик? Что конкретно он собирается сделать? Это есть на пленке?
— Нет… Я не знаю… Заговор! Те, кто должен Математику или подпал под его влияние сделают так, что биржа рухнет. При желании это не сложно организовать.
— Это понятно… Но это слишком вообще!.. Ладно, все ясно… Почему ты, то есть твой брат, раскрыл все эти обстоятельства только теперь, ведь он мог сделать это раньше? Или не делать этого вообще!.. Какой мотив движет им?..
— Все очень просто… — Антон глубоко вздохнул. — Настолько просто, что в это трудно поверить. Мой брат решил спасти Россию. Пусть он шулер, пусть сидел в тюрьме…
Холмогоров жестом остановил Антона.
— Я его понимаю. Мотив не вызывает сомнений. Но вопрос остается: зачем было тянуть до самого последнего момента?.. И еще — какова твоя роль во всем этом?.. Ведь ты с самого начала многое знал. А раскрыл информацию только теперь. Мы бы могли вмешаться в большей эффективностью…
— Про мою роль — потом. Долго рассказывать, а времени у нас… То есть у вас мало… Что же до брата… Юрий не хотел вмешивать органы. Он не верит вам. Россию он спасал очень простым, понятным ему способом. Он решил выиграть ее в покер. Брат думал, что больше денег Математику может быть нужна только Агата. Юрий предложил игру,— Математик без колебаний и даже с энтузиазмом согласился. Теперь-то понятно, почему… По их договоренности, в случае, если выигрывает брат, Математик приостанавливает задуманное. Экономического кризиса не случится. Если удача с Математиком — он получает Агату. Та согласилась… Не сразу, но… Они договорились так: в условленное время Математик заходит в один ресторан. Если он встречает там Агату, сидящую за столиком, значит, она все обдумала и согласна. Если ее нет… Она пришла в ресторан.
Холмогоров сделал удивленное лицо.
— Это было непросто. Но другой ставки Математик бы не принял. В случае проигрыша сам Юрий решил покончить с собой… Но он выиграл. А Математик не выполнил обещание. Видимо он с самого начала планировал обман. При выигрыше он получал Агату, при проигрыше — в его планах ничего не менялось… Я опасаюсь за Юрия. Мне кажется, Математику ничего не стоит его убить. Брат, при всей его шулерской расчетливости, иногда словно нарочно играет с судьбой. Вы видите, что происходит в мире: все сбрасывают российские акции… Узнав об этом Юрий позвонил мне и велел раскрыть все обстоятельства. Строго говоря, такой вариант тоже продумывался. Хотя и на самый последний случай…
— Ты думаешь, "Супер-Нефть" — главная козырная карта Математика?..

36.
Лицо президента выражало мучительные колебания. Он не произносил ни слова. Время шло.
— А если информация неверна?.. Если никакого заговора, в центре которого стоит Математик, не существует?.. — проговорил он наконец. — Чем вы оперируете?.. Одни лишь домыслы, непроверенные сведения… Кто ведет дело?
— Люди Свиридова. Но в данный момент реально — Холмогоров.
Президент поморщился.
— Вездесущий Анатолий Геннадиевич. А что сам Свиридов?..
— Он доверяет Холмогорову. Вы же знаете, тот любит действовать самостоятельно, докладывает уже о готовых результатах. Конечно, с вами согласен. Плохо, что Свиридов не любит оперативной работы. Но с другой стороны: его дело руководить и спрашивать результат с таких, как Холмогоров.
— Вы знаете, с Анатолием Геннадиевичем я знаком очень давно. И отношения наши складывались непросто. Я отдаю должное его профессионализму, но… Даже не знаю, как сказать помягче, чтобы никого не обидеть. — президент, который до этого смотрел на лежавшие перед ним лист белой бумаги и золотую шариковую ручку, вдруг вскинул глаза на главу администрации. Во взгляде — нескрываемое раздражение. — Ему и раньше мерещились кругом заговоры!.. Корова в деревне сдохнет, он уже притягивает к этому ЦРУ. Он выпал из времени!.. Ему бы двадцать лет назад работать!..
— Согласен, Холмогоров ненавидит американцев, он против сотрудничества с ними. Но в данном случае речь не о США и не о ЦРУ. Математик — не шпион. Игру он ведет собственную. То, что он привлекался для исследований, которые оплачивало ЦРУ — ничего не значит. Во всем мире спецслужбы курируют интересующие их научные разработки.
— Кто говорил с Холмогоровым?
— Я. Лично! Он, кстати, настаивал, чтобы ему дали возможность поговорить с вами…
— Он берет на себя ответственность?..
— Да!.. Полную!..
Президент сжал пальцами лоб.
— Что он предлагает?..
— В течение завтрашнего дня блокировать всю активность биржи. Никаких торгов, никаких котировок. Сейчас он едет за Математиком. В течение ночи попытается раскрутить его: сообщники, планы. Немедленно блокирует основные узлы заговора. Послезавтра биржа откроется как ни в чем не бывало…
— И рухнет. Потому что "Супер-Нефть" никто не отменял.
— Согласен, рухнет. Но если она рухнет завтра, то эффект "Супер-Нефти" будет усилен деятельностью людей Математика. Нам это надо?.. Мы и без заговора на волоске…
— Тоесть мы должны поменять всю свою стратегию только из-за рассказа какого-то паренька…
— Вы встречались с ним сегодня. Антон Рубцов.
— Помню… Ловко он всех провел!..
— Никого он не провел. Мы с самого начала вели и его и всю эту историю с предсказанием. Согласитесь, что мы сами чувствовали присутствие какого-то заговора, какой-то игры…
— Но не в связи с биржей и нефтью… Вы же знаете… Смерть генеральных секретарей…
— Короче, Холмогоров ему верит,— Глава администрации решил пойти ва-банк. — Мне тоже подход Анатолия Геннадиевича кажется разумным. В конце-концов, речь идет только об одном завтрашнем дне. Это даже нельзя назвать чрезвычайными мерами. Просто технический перерыв.
— Хорошо. Вводите меры, предлагаемые Холмогоровым… И пожелайте ему от меня удачи. Если окажется, что все это — блеф… Я ему просто не завидую!.. И все же мне непонятно. Кризис спровоцирован открытием месторождения "Супер-Нефть". Выходит, Математик что-то знал о нем?!.. И просто хотел погреть на этом руки?.. Но какой же он тогда бич судьбы?!.. С ним ли, без него — цены на нефть рухнут!..

37.
Маленькая комнатка в самой глубине этажа, занимаемого казино "Пале-Рояль" была освещена бра с плотным абажуром, пропускавшим лишь слабый, рассеянный свет. На уровне головы рослого человека располагалось узкое оконце. На три четверти оно было прикрыто вертикальными жалюзи. В оставшуюся часть виден темный двор, уставленный мусорными баками и пустыми ящиками. С другой его стороны то ли учреждение, то ли офисное здание,— освещение работало лишь на пустынной лестнице…
В полуметре от верхнего карниза узких жалюзи из стены торчал короткий, выкрашенный бордовой краской крюк. Скорее всего, забыли срезать при ремонте, а может, на него планировалось подвесить какую-то деталь оформления. Теперь он был обхвачен тонким, но прочным альпинистским тросом — такой не порвется под тяжестью человеческого тела…
В полуметре от стены валялась на боку трехногая белая табуретка. Висельник оттолкнул ее и ударился затылком и спиной о стену. Трос натянулся, петля сдавила горло. Но раньше, чем это произошло, хрустнули шейные позвонки и наступила смерть…
— Это Математик! — пробормотал Рубцов. — Не понимаю… Почему вдруг… Покончил с собой!..
— Ответ — здесь!..
Холмогоров подскочил к допотопной кассетной магнитоле. Сверху на черном пластике, словно призывая, чтобы на нее обратили внимания, лежала красная кассета. Анатолий Геннадиевич вставил ее в деку.
— Оставьте нас… — велел он двоим "мордам", вошедшим вместе с ними в комнату. — Соберите всех сотрудников казино в одном месте. Отдельно посетителей… Всех обыскать… Проследите, чтобы никто не вынес и не выбросил в окно никаких материалов.
Когда дверь за "мордами" закрылась, Холмогоров надавил на "плей".
"- Юрий!.. Это не я!.. — раздалось из обоих динамиков. — Я отдал карточный долг за нынешний вечер!.. Но я не могу остановить разрушение российской экономики. Не потому, что я тебя обманул и не хочу этого делать… Я ошибся. Я — не бич судьбы. Я не могу ничего изменить. Кризис стремительно разворачивается. Но в центре — не моя фигура. Я предсказал кривую судьбы. Но по ошибке назвал причиной себя… Как оказалось, в моих руках с самого начала нет никакого рычага!.. Жить дальше невыносимо трудно… Все пошло прахом…"
Холмогоров длинно и смачно выругался.
— Ощущение, что идешь по палате сумасшедшего дома… Пациенты что-то галдят. А ты понимаешь — хоть они и сумасшедшие, но им доступно знание, которое никак не удается схватить тебе… — Анатолий Геннадиевич посмотрел на Антона. — Про какой рычаг он говорит?..
— Этого я не знаю… Наверное про тот, нажав на который можно погубить Россию.
— Значит, он не имеет отношения к "Супер-Нефть"?! Он сам узнал о нем только перед смертью?!..
— Я не знаю… — Антон выглядел растерянным. — "Бич судьбы — это не он" — Рубцов повторил по памяти слова с магнитной ленты. — Что он имел ввиду?..
— Он чего-то не смог изменить, хотя долг отдал… — Холмогоров мучительно соображал. — Какой такой рычаг выскользнул из руки будущего висельника?

+ + +
Рудалев поддел пластмассовую деталь отверткой,— рукоять была перепачкана в масле и оставляла на руках неприятные липкие следы. Письмо выпало ему прямо на колени.
Несколько мгновений он не шевелился… В брежневской "волге" пахло плесенью… По-другому он представлял себе этот момент. Еще час назад ему казалось — в такую секунду сердце забьется, как пришпоренное. Но теперь он был спокоен. Он не испытывал почти никаких чувств…
"Завещание Брежнева" — так в своем кругу они называли загадочное письмо Генерального секретаря — было у него в руках. Неспеша он развернул его…

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

38.
— Итак, я оказался прав!.. — лицо главы президентской администрации выражало торжество. — Мы оказались правы... — поправился он. — А Холмогоров доказал, что он — опытный работник. Его чутью можно доверять…
Президент подошел к огромному плоскому телевизору, висевшему в простенке, взял со стоявшего рядом столика пульт, включил…
Шел выпуск новостей.
— У меня там тоже все смотрят… — сказал глава администрации.
Примерно с минуту оба молча смотрели в экран. Камера выхватывала залы биржи, растерянные лица брокеров, электронные панно с котировками акций. Затем показали, как люди в одинаковых накидках с аббревиатурой FBI на спине сажают в автобус неких мужчин. Те выглядели, как крупные бизнесмены. Последовала панорама бескрайних полей, по которым полз одинокий трактор, вдали — фермерский домик, окруженный хозяйственными постройками.
— Все оказалось блефом!.. — наконец пробормотал президент, выключив телевизор.
— Да, как видите, никакого месторождения "Супер-Нефть" не существует. Людей, которые стоят за "Америкен Сайентистс Петролеум" уже ищут. Ряд арестов произведены сегодня. Грандиозная афера! — глава администрации не мог скрыть своего приподнятого настроения.
— На что же они рассчитывали?
— На разницу во времени!.. Когда они объявили об открытии месторождения "Супер-Нефть", рабочий день в Америке подходил к концу. Пока новость стала известна широко, он и вовсе кончился. Когда же после всего этого рабочий день начался в Москве, в Америке уже спали. Обман не мог открыться. По их плану за этот московский день они должны были баснословно обогатиться, а к тому моменту, когда в Штатах наступит утро, у нас уже будет все закончено. Их разоблачат, но прибыль уже будет зафиксирована…
— Это и должно было стать необычной траекторией судьбы? Кривая в ничто? — Президент пристально посмотрел на Главу администрации. Глаза его были чуть прищурены.
— Все эти кривые — чушь!.. Бредни Математика!.. Он был главным представителем этой шайки в России. И все вместе они работали по указке ЦРУ. Теперь, конечно, американская разведка спрячет концы в воду… Впрочем, они у них и так, скорее всего, глубоко спрятаны,— глава президентской администрации посмотрел в окно.
— Почему Математик покончил с собой?.. В самый ответственный момент!.. — президент продолжал пристально смотреть на высокопоставленного чиновника.
— Неустойчивая психика!.. Не выдержал нервного напряжения… К тому же для него все сошлось в одной точке: кульминация "Супер-Нефти", несчастная любовь, потрясение от проигрыша… Посудите сами: стал бы нормальный человек пытаться выиграть любимую женщину… В карты!.. Нет, он был очень талантлив… Но только… Кстати, еще во времена Союза многие обратили внимание: его математическая модель на самом деле не выдерживает никакой критики. Обидевшись, он стал невозвращенцем… А мог бы заняться какой-то другой темой, принести пользу… Весь этот интерес к его теории, прогнозам!.. Все не стоит выеденного яйца. Дань моде!.. Что говорить, иногда так бывает, человек обладает огромными способностями, но ничего, кроме горя, ни себе, ни окружающим не приносит… Главное, во всей этой истории — благодаря чутью мы смогли избежать потерь!..
В кабинет заглянул помощник главы государства — напомнить: через пять минут состоится важная встреча.
— Передайте Анатолию Геннадиевичу, что накануне вечером он неплохо поработал,— проговорил, завершая разговор, президент.
Глава администрации польщенно кивнул головой,— комплимент Холмогорову воспринял, как похвалу себе… Затем поднялся из-за стола, тихо вышел.
Оставшись один, президент несколько долгих мгновений смотрел в окно. Лицо его выражало тревогу.

+ + +
— Лично я считаю, что нельзя расслабляться. Такое распоряжение я отдал и своим людям. Они находятся в полной готовности. Отменены все отпуска, выходные. Разговаривая с Агатой, Математик был искренен. Тем более не ложь — его предсмертная пленка. С петлей на шее не врут. Нет смысла. Советуя нам обратит внимание на прогноз и научную модель Математика американцы не играли ни в какую игру. Если только не рассматривать, как часть их игры желание поддержать стабильность в России,— Гараничев смело смотрел на президента. Голос старого кагебешника был тверд. — "Супер-Нефть" — это какая-то отдельная история… Проиграв Юрию, Математик немедленно отменил все акции, намеченные на следующее утро…
— Михаил Павлович, на основании чего вы так говорите?.. — тон Президента был благожелательным. — Математиком занимается только группа Холмогорова. Они на него вышли, они его и раскручивают. Всем известно, что вы с Анатолием Геннадиевичем в резких отношениях… Вряд ли, получив какую-то информацию, он первым делом бежит поделиться с вами… — в последней фразе прозвучала ирония.
— Это очень плохо. Для любой спецслужбы существование внутри враждующих группировок…
— Михаил Павлович, давайте сосредоточимся на деле,— мягко оборвал его президент.
— Хорошо. Признаюсь вам. У меня в группе Холмогорова информатор. Могу раскрыть, потому что сегодня утром у него произошел открытый конфликт с… с Анатолием Геннадиевичем. В компьютере Математика осталась обширная информация. Многие его связи стали очевидны в первые минуты расследования. Людей допросили. Один признался: Математик позвонил ему и сказал — все отменяется… Он расплатился с карточным долгом. Допрос запротоколирован.
— Какие делаете выводы?..
— Математическая модель заслуживает, чтобы относиться к ней серьезно. Во всяком случае, что-то… Интуиция заставляет думать: с этой кривой судьбы не все ясно. Не все закончено… Попросил вас о встрече по другому вопросу. Мы нашли письмо Брежнева…
Президент переменился в лице.
— Что же вы молчали?!..
— Вы сами начали разговор про Математика.
— Оно при вас?!..
— Разумеется…
— Кто видел его?..
— Только Рудалев — он обнаружил, я, ну и теперь уже и вы…
Гараничев протянул письмо президенту. Тот нервным движением схватил пожелтевший от времени лист бумаги… Принялся читать…
Впервые Гараничев видел главу государства в таком состоянии.
Глаза президента побежали по строчкам…
"Юра, Сталин — гений. До этого рябого грузина доперло то, что не смогли узнать все русские цари с их голубой кровью… Юра, СССР угрожает смертельная опасность. Во всем этом я боюсь признаться даже жене…
Как ты знаешь из истории христианства, Господь Бог будет судить всех людей, и живых и тех, кто уже умер, во время Страшного суда".
Прочитав эту фразу президент поднял глаза и посмотрел на собеседника. Гараничев догадался, что он в этот момент подумал.

+ + +
— Надеюсь, теперь все закончится!.. Главная причина для беспокойства устранила себя сама. Цэреушные игры удалось вовремя нейтрализовать… — представившийся Сергеем Васильевичем офицер спецслужбы, в чьем кабинете сидел Антон, был значительно старше Холмогорова. — И все это произошло благодаря твоей своевременной помощи. Президент Российской Федерации выражает тебе свою благодарность…
— Что полагается ответить в таком случае?.. Служу президенту Российской Федерации?.. — Рубцов держал себя независимо.
Собеседник был одет в штатское, а интерьер кабинета, располагавшегося в одном из кремлевских зданий, выдержан в светлых жизнерадостных тонах.
— Ничего не полагается… Просто скажи "спасибо". — Не дав Антону сделать это, он продолжил. — Можно попросить тебя ответить на несколько вопросов… Конечно, я читал протоколы, но одно дело официальные бумаги, совсем другое — живой разговор. Я хочу лучше понять тебя… Чуть позже объясню, для чего. Ты и твой брат сказали, что с самого начала знали про идею Математика внедрить своего человека в Кремль, и потом подсунуть мысль об этом самом предсказании… Но зачем такие сложности? Разве для того, чтобы устроить обвал на бирже обязательно необходимо запускать кого-то на колокольню Ивана Великого?
— Математик сказал брату: "Хочу, чтобы эффект материальный был усилен эффектом психологическим". Ни вы, ни я, ни Юрий не знаете, что должно было произойти на колокольне, в чем суть этого плана. Я оказался в Кремле без всякой связи с планами Математика. Можно сказать, что заказ из музея Кремля и решение руководства ай-ти компании послать на его выполнение в числе прочих меня — игра случая. Предсказание юродивой — подлинное. Математик знал о нем. Ведь он тоже занимался предсказаниями. Только делал это не на основе наития или голоса свыше, а на основе математической модели. Естественно, работая над своими формулами он одновременно штудировал историю. Когда он случайно узнал и сопоставил некоторые факты, его поразило совпадение — я идеально подходил под героя предсказания. Дальше оставалось добиться моего согласия, а человек Математика тем временем начинал якобы искать того парня, на которого указывала юродивая. Затем он якобы неожиданно, с огромным изумлением находил меня. Я согласился. Но мне было сообщено: о деталях плана я буду проинформирован в последний момент.
— Тот человек в кремлевской группе, который, как ты говоришь, принадлежал к людям Математика, категорически отрицает это. Он, действительно, знаком с Математиком, но лишь как с ученым. И то, виделся с ним лишь несколько раз. Мы не смогли уличить его во лжи… Более того, некоторые обстоятельства косвенно доказывают: он не обманывает.
— Я не могу судить. Математик действовал очень осторожно…
— Напротив. В его компьютере были десятки фамилий. Он вел подробное досье. Вносил информацию о встречах с людьми, некоторые впечатления.
— Я знаю лишь, что в последний момент он решил, что доверять мне не стоит. И одновременно, видимо, сделал ставку на другого человека… Кирилла.
— Кирилл с Математиком не встречался. Этот парень вообще все отрицает. Строго говоря, он ведь действительно ни в чем не виноват. Просто пришел на работу в Кремль, потом ему сказали, что он герой предсказания…
— А разговор по мобильному из Сада коммунизма?..
— Ты и это знаешь?! Откуда?
— Случайно был там. Подслушал… Вы выяснили с кем он разговаривал?
— С девушкой.
— А что значат числа и математические термины?..
— Она учится на математическом факультете. Накануне они серьезно поссорились. Можно сказать расстались… Она упрекнула его в том, что он не может поддержать беседу и ей не о чем с ним поговорить. Чтобы примириться, он пытался рассмешить ее. Мол, ты будущий математик, так и поговорим о цифрах и формулах, хотя я в них ничего не понимаю… Мы отпустили его. Он уже дома. Обратился к невропатологу. Собирается подать на нас в суд.
— Хорошо, согласен. Все это странно. Разрешите встречный вопрос: эта Элалия… Кто она?.. Что за сцена с "вольво", мое задержание у ворот, и самое главное — как она оказалась на колокольне?!..
— Я тебе все объясню…

39.
— Вы уверены, что это именно то письмо, которое отправил наш Брежнев своему преемнику… Андропову…
— Да. Мы долго искали его. И вот…
— Лучше бы мы его не находили… — пробормотал президент и вновь уткнулся в небольшой лист бумаги, лежавший перед ним на столе.
— Почему? — удивление Гараничева было искренним.
— Получается, наш дражайший Генеральный секретарь ЦК КПСС Леонид Ильич был сумасшедшим,— проговорил президент. — Почти четверть века нашей страной управлял душевнобольной...
— Напрасно вы так считаете,— возразил Гараничев.
Президент опять посмотрел на него пристальным, долгим взглядом.
— А вы считаете, что это мог написать нормальный человек? Полная ахинея!
Президент принялся вновь читать документ.
"Появится страшный Зверь с огромными мохнатыми лапами. Он будет изрыгать серу и огонь. Задача этого зверя — определить, какое государство наиболее виновато в теперешнем несправедливом мироустройстве.
Юра, мы с тобой, как коммунисты,— а коммунисты и первые, подлинные христиане — близнецы-братья,— прекрасно понимаем: во всем виноват прогнивший западный мир! Мир капитализма и угнетения человека человеком. Таким образом, Зверь должен до основания разрушить западную капиталистическую цивилизацию… Но враги это прекрасно понимают. Они тоже успели определить: ужасный Зверь — не выдумка авторов Библии. Он — реальность, отраженная во множестве источников.
И Зверь этот выбирает. Как каждый выбирающий Зверь может в своем выборе ошибиться. Юра — американцы страшные хитрецы. Да они бы и не добились такого колоссального успеха и могущества, если бы не были такими. Когда они пришли к выводу о реальности Зверя, то поняли, что им придется с ним как-то бороться. Но справиться с ним — невозможно. И тогда в их хитрых головах возник гениальный,— надо отдать им должное,— по своей простоте план: обмануть Зверя, перенацелить его, отвести от себя и направить на другой объект разрушения. Пусть исчезнут в огненной пучине не Штаты, а Россия, Советский Союз! Разрушив нас до основания Зверь успокоится и огненные воды отхлынут. Нас не будет, а Америка по-прежнему станет преспокойненько существовать.
Юра, я серьезно подозреваю, что Запад еще с самых стародавних времен знал о существовании Зверя и никогда не тешил себя иллюзией, что встреча с ним не состоится. Они с самого начала подыскивали Зверю замену объекта.
Теперь о том, каков он. У него толстые, как у слона, но мохнатые лапы. Этакая смесь слона со львом или медведем…"
— Бред сумасшедшего! — еще раз проговорил президент Российской Федерации и поднял глаза от письма.
Взгляд его был задумчивым. Нервозность, с которой он набросился на письмо, исчезла без следа.
— Вы провели почерковедческую экспертизу? — спросил он.
— Да, в самый первый момент… Эксперту давалось не все письмо, а лишь куски отдельных фраз. Общее содержание сохранялось в секрете…
— Думаю, если оно станет широко известно, ничего страшного не произойдет… Никто не поверит, что это писал Брежнев. Все решат, что это фальшивка… — в голосе главы государства послышалась скука.
— Господин президент,— официально, с волнением в голосе заговорил Гараничев,— Я не считаю, что мы должны отмахиваться от письма, как от письма душевнобольного. Хотя оно, конечно, более чем странное!.. Я могу обосновать свою точку зрения. Лично мне кажется, что в этом письме что-то есть. За всем этим что-то стоит…
— Вы полагаете? — президент впал в прежнюю задумчивость. — Обоснуйте! — коротко, но властно велел он.

+ + +
— Элалия — американка. Пусть тебя не смущает, что по-русски она говорит лучше иной москвички. Она родилась и выросла в Нью-Йорке, никаких корней здесь у нее нет. Тем не менее, учась в Университете, она выбрала русский язык и русскую историю своей специализацией. Только не подумай, что она ученый-историк…
— Что же я, совсем?!.. — усмехнулся Рубцов. — Понятное дело — шпионка!..
— Я вижу, ты не на нашей стороне… Это плохо!.. — с улыбкой проговорил Сергей Васильевич.
— Почему не на вашей?!.. — в наигранном изумлении Антона была ирония.
— Потому, что мы и в самом деле считаем, что она шпионка. Хотя официально она числится "историческим криминалистом" и служит в Управлении национальной безопасности. Но ее отдел осуществляет исключительно разведывательные функции…
— Исторический криминалист? Что это такое?.. — удивился Антон.
— Это профессия, которая пока существует только у них, за океаном. И даже там она по-моему, есть только в одном ведомстве — УНБ. Элалия занимается преступлениями, которые произошли в достаточно отдаленном прошлом. Когда невозможно обнаружить ни вещественных доказательств, ни живых свидетелей. А найти виновников и понять истину необходимо, потому что, как показывает практика, незнание правды ведет в дальнейшем к серьезным ошибкам, которые приводят к тяжелым последствиям…
— Но что она делает здесь?.. — продолжал недоумевать Антон. — Раз специалист по всему русскому, значит…
В общих чертах он начал догадываться.
— Американцы подсовывают нам идею, что три Генеральных секретаря поздней советской эпохи не умерли, как это принято считать, от старческой дряхлости и болезней, а были убиты…
Рубцов присвистнул.
— Вернее, умерщвлены каким-то затейливым способом,— продолжал офицер. — По этому поводу в недрах нашей спецслужбы возникло противоречие… Думаю, не удивлю тебя, если скажу, что у нас здесь, как и во всем обществе есть сторонники двух противоположных точек зрения. Я и мой отдел, включая знакомого тебе Холмогорова — полагаем, что Америка, при всем внешнем дружелюбии, никакой нам не союзник, по-прежнему агрессивно работает против нас и ко всякой помощи и советам, которые навязывают нам американцы, надо относиться как минимум с недоверием. Есть и другая… Назовем ее "партия". Эти люди считают нас ретроградами и полагают, что от помощи штатников ни в коем случае отказываться нельзя… Как видишь, я ничего от тебя не скрываю. Когда Элалия появилась в Москве, вокруг нее моментально возник конфликт. Одна партия всячески шла на поводу у любых ее просьб и пожеланий, мы же, резонно опасаясь самых серьезных последствий, как могли противодействовали… Не буду от тебя скрывать, высшее руководство нашей службы и руководство страны склонно поддержать тех моих коллег, которые выдали этой Элалии въездную визу… Но борьба продолжается.
— Что она делала на колокольне?..
— Никто с самого начала не верил в историю с предсказанием. Подозрение, что кто-то намеренно пытается дезорганизовать руководство страной с помощью таких вот странных "совпадений" возникло у меня сразу. Волхвы… Про них я расскажу тебе потом… Парень с берегов Чертановки… "Но почему бы не попробовать? — подумали мы. — Надо же узнать, к каким действиям нас хотят подтолкнуть!" Но разница в том, что Холмогоров тебе доверял, полагая, что ты искренне расскажешь обо всем произошедшем, а другая сторона в тайне от нас спрятала на колокольне американку. Она у них теперь пользуется большим доверием, чем иные свои… Мы пытались устранить ее, это ведь при тебе мы задержали ее в воротах Кремля… Но каждый раз следовало указание с такого верха, которого я не могу ослушаться.
— А в машине?.. Что случилось там?.. Они кинулись врассыпную!..
— Про этот случай я ничего не знаю. Нам было приказано прекратить всяческую слежку.
"Все-таки вы не доверяли мне так, как хотите представить… Иначе откуда бы взялись разговоры про "подопытную крысу"" — думал в эти мгновения Рубцов.

+ + +
— Послушай,— в тоне Гараничева сквозила усталость, которую было уже невозможно скрыть. — Пятнадцать минут назад была получена экстренная информация… Ее не найдешь пока ни в одном выпуске радионовостей или в Интернете. Но, полагаю, за океаном она уже руководству страны доложена… У них есть соответствующие средства слежения. Слушай, а давай выпьем!..
Андрей не верил своим ушам. Ему начало казаться, что в какой-то момент весь мир вокруг него сошел с ума. Или это слуховые галлюцинации?
Гараничев снял с телефонного аппарата трубку, произнес в микрофон:
— Что у тебя там есть из крепкого?.. Вот, давай, неси!.. Ну и сооруди там!..
Он бросил трубку на рычаг. Вид у Рудалевского шефа был ужасный.
— Что произошло?! — не выдержал Андрей. Сказано слишком резко. Так подчиненный не разговаривает с начальником.
Гараничев словно не заметил. Устало махнул рукой:
— Подожди… Выпьем, а потом поговорим…
Меньше, чем через три минуты в кабинет, скрипя колесиками, дребезжа металлическими сочленениями и сверкавшей в ярком освещении чисто вымытой посудой была вкачена тележка. Подталкивавшая ее буфетчица смотрела на результат собственных усилий с гордостью.
На середине верхнего яруса тележки-столика возвышалась плоская и раздавшаяся вширь, словно рыба-камбала, бутыль французского коньяка "Шабас В.С.О.П.". Вокруг — отряд телохранителей, прикрывающий президента государства,— блюдца с ветчиной и несколькими сортами сыра. Один из них — французский, с редкой плесенью… Булочки в плетеной из соломки хлебнице.
— О, вот это я люблю! — Гараничев с деланным вожделением, не дожидаясь пока тележка остановится возле низкого диванчика, схватил с блюдца кусок сыра с обильными серо-зелеными вкраплениями и отправил его в рот.
Он явно бодрился, изображал присутствия духа. Буфетчица таких тонкостей не различала, принимала все за чистую монету. Сама откупорила бутылку и принялась наливать коньяк в хрустальные, больше пригодные для минеральной воды, бокалы.
— Приятного аппетита!.. — она удалилась.
— Ну, вздрогнем!.. — жизнерадостно завил Гараничев, поднимая бокал.
Опрокинув его в рот, он с недовольством уставился на Андрея. Тот лишь пригубил янтарную жидкость.
— В чем дело?.. — в голосе шефа послышалось раздражение. Он не спешил тянуться за закуской.
— Может еще придется куда-то ехать… Не люблю садиться за руль после коньяка. Что произошло?..
Гараничев изможденно выдохнул воздух.
— Пожар на объекте войск стратегического назначения. Там полно ядерных зарядов. Никто не может объяснить, как это произошло. Предсказание по-прежнему сбывается.

+ + +
В глубокой шахте, соединенной несколькими подземными коридорами с множеством помещений, спрятанных под многометровой толщей грунта и бетона, бушевал свирепый огонь.
На новейшем объекте проводилась окончательная сборка "контейнеров" — заправленная и готовая к старту ракета спрятана внутрь металлического кокона. Их развозили по пусковым точкам, отправляли на базы подводного флота.
Подобная система избавляла военных от сложных наладочных работ — единственное, что от них требовалось — разместить контейнер в выбранном для него месте.
Каждый контейнер предназначался для непрерывного боевого дежурства в течение долгих пятнадцати лет. Начинка, включавшая в себя несколько ядерных боеголовок, отличалась исключительной технической сложностью. Боевые ракеты последнего поколения обладали электронным умом и устройствами, делавшими их необыкновенно изворотливыми — они умели бороться со средствами защиты противника. Ракета самостоятельно "заклинивала" вражеские радары, набирая чудовищную скорость, уходила от противоракет. За несколько секунд она способна была преодолевать расстояние, сопоставимое с тем, что отделяет Москву от Санкт-Петербурга. Это был настоящий дьявол — черный, тускло поблескивавший, когда его извлекали на солнечный свет. Сейчас он "ждал" в своем герметичном контейнере, на его борту изображен символ…
Топливо, благодаря которому ракета несется со скоростью, во много раз превышающей скорость звука, настолько токсично, что в случае аварии и распространения его в окружающем пространстве, все живое в радиусе четырех километров должно погибнуть.
Завод возник на месте заброшенного военного объекта начала шестидесятых. В третьем тысячелетии порядком обветшавший подземный город обрел новую жизнь. Супер секретная оборонная программа обладала многомиллиардным бюджетом. Теперь деньги превращались в черные клубы токсичного дыма. Но это было еще не самое страшное…
Ядерные боеголовки. От произвольного взрыва их предохраняла пятикратная система защиты. Но пять ступеней — всегда меньше, чем девять кругов ада…
Плавился металл… "Сатана" в контейнере пока оставался невредим. Зверь с мощными мохнатыми лапами, изображенный на борту секретной ракеты раскрывал ужасную пасть и изрыгал огонь. Апокалипсис, конец света — вот имя ему!

+ + +
Гараничев разлил коньяк по фужерам.
Не чокаясь и не произнося тостов, словно поминая покойника, они выпили… Огненная жидкость слегка обожгла гортань Рудалева.
— Так что вы думаете, огненный зверь с мохнатыми лапами на самом деле существует?.. — спросил он шефа.
— Полагаю да. Слишком многие факты упрямо об этом свидетельствуют…
Андрей повернулся и в упор посмотрел на шефа. Он хотел спросить "Вы, часом, не сошли с ума?", но вовремя удержался.
Рот немолодого спецслужбиста болезненно скривился.
— Я уловил то, что ты сейчас подумал… Это недвусмысленно читалось в твоих глазах. Но ведь ты сам задал вопрос, который подразумевает… По крайней мере ты считаешь возможным всерьез обсуждать существование зверя с мохнатыми лапами и огненной пастью. Что ж ты так удивился моим словам? — с укоризной произнес Гараничев.
Андрей раскрыл рот, чтобы сказать что-то в ответ, но шеф не дал ему этого сделать.
— Никто, ни я, ни кто либо другой не дошел еще до такого состояния, чтобы всерьез размышлять о каком-то звере. Зная людей, которые собрались в этой старой крепости под названием Кремль — и не дойдет. Зверь — это всего лишь фигура речи. Образное выражение. Кстати сказать, только им он является и в тексте Библии. Посуди сам… Широко известно, что под городом Вавилоном, погрязшим в скверне и обреченном на разрушение, апостол Иоанн, сочинивший текст Апокалипсиса, подразумевал Римскую Империю. Вавилон — иносказание. Почему бы иносказанием не быть и Зверю? А дальше следует рассуждение — если в каноническом тексте, откуда этот Зверь, является иносказанием, то почему все последующие его употребления следует воспринимать буквально?.. Брежнев использовал Зверя как обозначение чего-то другого. Это всего лишь элемент шифра. Он хотел дать понять что-то, но не собирался называть вещи своими именами, говорить прямым текстом. На это косвенно указывает сам метод, которым он передал послание — секретный метод… Но что таится за этими иносказаниями… Если бы это был просто шифр…
Гараничев взял со столика бутылку, посмотрел на Андрея,— тот показал рукой: больше не хочу. Шеф налил коньяк только в свой бокал.
— Если бы это был обычный зашифрованный текст, сейчас бы его уже раскладывали на составляющие несколько лучших в стране криптографических отделов! — с грустной улыбкой сказал Рудалев.
— Да-а… — протянул пожилой контрразведчик. Он выпил коньяк, вздрогнул. Несколько мгновений сидел молча. — Имей мы дело с шифром… Уже бы порвали загадку на части!.. Сколько мы этих шифров раздербанили… Специальные компьютерные программы, математическое обеспечение… — Гараничев сладко зажмурился — прошлые успехи в тайной войне предстали частью благословенного и потерянного рая. — Сколько американцы не старались, каких только тонкостей не выдумывали… Я думаю, в части шифров мы преуспели больше!..
— А "Венона"?.. — скептическое замечание вырвалось у Рудалева невольно. Ему не хотелось портить розовую картину, нарисовавшуюся в начальственных воспоминаниях.
Гараничев моментально погрустнел. Порция коньяка привела к неожиданному результату — вместо того, чтобы опьянеть больше, почувствовал, что трезвеет. "Венона" было названием тайной операции спецслужбы США в результате которой американцы,— дело было в годы Второй мировой войны,— разгадали советский дипломатический шифр. В течении долгого времени вся секретная переписка с представительствами за рубежом читалась и архивировалась "янки".
— Во всех случаях, то что сочинил Брежнев — не агентская шифровка! — мрачно проговорил Михаил Павлович. — Обычный метод к ней неприменим.
Гараничев задумался… В голову пришла одна мысль. А что если это именно то, что надо?!..
Он посмотрел на молодого выдвиженца.
— А ведь у нас есть одно очень оригинальное математическое обеспечение… Что если попробовать…
— Кривая судьбы?.. — догадался Рудалев.
— Да. Интересно, можно ли применить эту математическую модель к разгадке послания Брежнева?.. Мне почему-то кажется… Не знаю, чутье… Могут получиться крайне неожиданные и интересные результаты!..
Рудалев чувствовал, что у него слипаются глаза. Страшное напряжение, в котором находился последние часы, давало о себе знать.
До него даже не сразу дошло, почему Гараничев отвлекся от разговора,— кажется, в эти секунды он попросту стал с открытыми глазами засыпать.
— Да, понял!.. Срочно привезите мне! — проговорил тем временем шеф в телефонную трубку. — Я должен видеть это сам!

40.
— А от себя хочу сказать… У моей спецслужбы много всяких разных задач. В том числе мы работаем и с контингентом, который… В общем нам нужны и игроки тоже!..
— Я — не игрок. Я — брат игрока…
— Пусть так. Не имеет значения. Я предлагаю тебе примкнуть к нашим рядам,— Сергей Васильевич пристально посмотрел на Антона.
— Не люблю форму.
— По правде сказать, я ее сам не люблю… Никакой формы. Найдем тебе применение там, где форма не только не обязательна, но и противопоказана.
— Не знаю… Если можно… Какой-нибудь пробный период.
— Он уже начался. Можешь считать, что испытательный срок — пройден.
— Не слишком ли вы торопитесь? Вы знаете меня меньше суток…
— Открою тебе один профессиональный секрет,— Сергей Васильевич самодовольно улыбнулся. — В вербовке агентов имеет значение чутье, а не время… Сотрудник службы не всегда имеет возможность месяцами проверять анкету. Да и что это даст?.. Наш контингент — особенный. С анкетными данными у него не всегда лады…
— Значит, я завербован?
— Конечно!.. Но на самых выгодных условиях. Не терзайся. Во-первых, ты заключил выгодный контракт. Во-вторых, у тебя все равно не было выбора.

+ + +
— Идея в том, чтобы проработать это письмо по программе, которая выдала данные о "Кривой судьбы". Может быть здесь есть какое-то совпадение?.. Какая-то зацепка, хоть что-то…
Гараничев по-прежнему находился в Саду Коммунизма. Знал — администрация президента и службы, ведающие протоколом, начинают раздражаться: с какой это стати он использует в качестве рабочего кабинета один из залов дворца: разложил на одном из столиков служебные документы, устраивает совещания с подчиненными?! Мог бы временно разместиться в одном из кабинетов, благо административных зданий в Кремле предостаточно…
Гараничев не любил кабинетов. Тем более чужих. В Саду Коммунизма через огромную стеклянную стену открывался вид на старинные постройки. В темное время суток, когда свет и тени вели на средневековых камнях причудливую игру, в душу заслуженного гебиста вползало странное ощущение: здесь, в искусственном саду, созданном по воле одного из самых загадочных и непонятых Генеральных секретарей ЦК КПСС, он находится в самом центре событий, сути которых до сих пор не в силах разгадать никто. Предчувствие заставляло его не покидать сада, устроить здесь импровизированный штаб.
Он протянул руку и потрогал стебель красивой, словно восковой камелии.
Петренко наконец ответил:
— Я не могу отправиться сейчас в вычислительный центр.
— Отправь Исаева… — Гараничев хмуро посмотрел на подчиненного.
— Я бы не хотел отпускать его… Мы раскопали свидетеля. Поедем к нему вместе.
— Рыбная история?..
— Можно назвать и так… Поймите, это азарт! — продолжал Петренко. Гараничев медленно двинулся в сторону бассейна с хрустальной горкой и бьющего из нее фонтана. — Сами знаете, когда идешь по следу… Все дело слишком необычное. Исаев иногда замечает такое, что не удается подметить мне. Считаю, в данном случае нельзя работать поодиночке! — твердым, решительным тоном закончил агент. — Это может повредить раскрытию истины.
Несколько мгновений оба молчали. Затем Петренко произнес:
— Михаил Павлович, с вычислительным центром до сих пор работал Рудалев. Почему вы не хотите отправить его?
— Он спит. Я не могу его будить… Парень окончательно вымотался. Пусть схватит хотя бы пару часов сна...
— Хорошо, мы сделаем крюк и по дороге к свидетелю заедем в вычислительный центр. Один раз я все же виделся с этим программистом. Правда, не уверен, что он все еще там,— Петренко отодвинул с запястья рукав пиджака, глянул на огромные, по последней моде, круглые наручные часы. — Время позднее…
— Если он уже дома, заедете туда и доставите его на работу! — распорядился шеф. — Кроме вас послать некого. Сами понимаете, посвящать кого-либо еще в подробности дела невозможно…
Они были уже у фонтана. Струи воды стекали по горке из хрусталя вниз… К ним подошел Исаев.
— Смотрите, Михаил Павлович,— проговорил он, показывая пальцем куда-то вниз, в воду бассейна. — Рыбки…
В отсветах, которые отбрасывали подсвеченные снизу глыбы разноцветного хрусталя, медленно плавали золотые рыбки.
— А ведь это… — невольно озвучил мысли шефа Петренко,— единственное место в Кремле, где плавают живые рыбы…
По лицу Гараничева пробежала тревога. Он резко повернулся и кинул напряженный взгляд куда-то туда, в глубь Сада Коммунизма, где в эти часы царствовала полутьма.

+ + +
Гаспарян не зажигал света. В камине потрескивали дрова, на стене светился экран большого плазменного телевизора,— шел какой-то сериал — биржевик не обращал на телепремьеру внимания — достаточно освещения, чтобы не наступить ногой на поднос с бутылкой виски и стаканом, стоящий посреди медвежьей шкуры.
Не мог придти в себя. Ждал каких-то неприятностей, допросов, но не в этом было дело. Мираж молниеносного обогащения не выветривался из головы. Виски не помогало. С каждым новым полустаканом Гаспарян трезвел все больше.
Что же все-таки произошло?..
Ночь "казино "Пале-Рояль",— так он окрестил для себя эту дату,— закончилась для него неожиданно,— Агата что-то прошептала на ухо своему спутнику, затем взяла Гаспаряна за руку, отвела в комнату, где состоялось их знакомство. Потом вышла — "На минутку!" — Артурчик ни о чем не спрашивал. Взвинченный, он понимал в происходившем еще меньше, чем в самом начале вечера. Вдруг накатил страх,— показалось: его блеф сейчас обернется чем-нибудь ужасным. В коридоре раздались громкие голоса, топот ног. Не владея собой выскочил наружу…
Дальше — неинтересно: отвели в покер рум, обыскали, переписали данные. "Пришел играть! — так объяснил людям в штатском.
Отпустили. С этой минуты не мог ничего делать,— в голове снова и снова прокручивалось пережитое…
В коттеджном поселке он оказался не сразу. Несколько часов колесил по Москве, звонил жене по мобильному, пытался достать до своего компаньона, но у того — а чего еще ожидать? — не отвечал телефон. Уже после рассвета оказался в промерзшем, лишь наполовину обставленном доме. В баре хранилась початая бутылка виски… Не растапливая очага и почти не закусывая Артурчик стремительно напился до бесчувствия. Такое случилось впервые.
Очнулся под вечер. Первым делом потянулся к бутылке.
Никто кроме жены не мог знать, что он здесь. Пустующее гнездышко приобрел у дальнего родственника недавно, владельцем числилось третье лицо. Если его ищут, до сюда доберутся очень нескоро.
Телефон выключен, нажав кнопку телевизора, тут же переключил его в беззвучный режим. Артурчик чего-то ждал. Было ощущение: все — лишь первая серия.
Послышался слабый стеклянный дребезг — что-то ударилось в окно. Гаспарян не пошевельнулся. Мысли в очередной раз побежали по старому, давно замкнувшемуся кругу. "Нет, надо ехать в "Пале-Рояль"! Попытаться разыскать Агату… И еще — мне нужен Мацыгин!" — успел подумать он прежде чем оконное стекло вновь зазвенело. На этот раз звук был громким и отчетливым — как будто о него ударился камушек.
Артурчик напрягся… Размышления прервались. Несколько минут он вслушивался в тишину. Потом стекло звякнуло,— не было сомнений: кто-то попал в него маленьким камнем. Гаспарян осторожно, стараясь не задеть бутылку и стакан, встал во весь рост. Подошвы его ботинок находились на медвежьей шкуре. Сойдя с нее, направился к двери.
Мог сперва попытаться разглядеть что-нибудь через окно, но не сделал этого. Голова уже ничего не соображала. В конце-концов, если кто-то не собирается прятаться… А если бы хотел…
Он вышел на маленькое крыльцо. В нескольких метрах от стены дома стоял темный силуэт.

41.
— Вполне возможно… Во всяком случае у меня есть одна методика. Могу попробовать,— программист державший в руках лист бумаги с текстом брежневского "завещания" смотрел на рукописные строки с недоверием.
В зале вычислительного центра царила разруха. Суперкомпьютер, несколько других вычислительных машин и сопутствовавшее оборудование были установлены недавно. На этаже вычислительного центра до сих пор целыми днями торчали монтажники,— разнообразное "железо" и софт не всегда успешно сопрягались друг с другом.
— Это точно брежневская рука?.. — Александр Дробышев, так звали сотрудника вычислительного центра,— продолжал рассматривать фотокопию таинственного послания генсека.
Машинально он затолкнул ногой под офисный стол валявшийся на полу кусок электрического провода,— зачищенные на концах от изоляции крученые медные жилы красиво поблескивали в электрическом свете. В подвесном потолке типа "Армстронг" большинство ячеек с лампами погашено, но на столе программиста ярко светила настольная. Рядом демонстрировал заставку с красивой анимацией мощный ноутбук IBM — последняя модель. Куплен позавчера.
— Исходите из того, что это писал Леонид Ильич… — Петренко ответил уклончиво. Хотя лично у него, да и у остальных членов группы сомнений не было. — И еще… Рудалев работал с вами… Я думаю, вы, Александр Викторович…
— Что вы так официально?.. Не надо. Меня это напрягает. Зовите меня просто Саней, мы, по-моему, ровесники…
— Хорошо, договорились. И вы меня можете просто Саней. И все же…
— Можно не тратить время!.. — перебил программист. — Рудалев… Я его кадр… — Дробышев криво усмехнулся. — Расписался под всем, что требовалось… Так что лечить меня смысла нет.
— Текст строго секретный… Никто и никогда…
— Да все понятно! — программист устало махнул рукой. — Как будто у вас бывают другие!.. Не волнуйся, по ночам здесь остаюсь один я, да еще парень… — программист заговорил каким-то разболтанным тоном. — Он тоже человек Рудалева. Условия — идеальные. Шансы, что информация окажется у постороннего человека — нулевые.
— Нулевые… Да… — пробормотал себе под нос Петренко.
У контрразведки и службы безопасности был собственный прекрасно оснащенный компьютерный центр, в котором работали специалисты высокого уровня. Помимо них целый штат профессионалов следил за тем, чтобы информация не попала в чужие руки.
И все же Гараничев и его люди обращались к Дробышеву, который по сути выступал в роли вольного художника, выполняя задания спецслужбы по секрету от своих непосредственных работодателей. Тому было две причины: во-первых, из-за конфликта с группой Холмогорова Гараничев стремился быть как можно более независимым. Программисты из контрразведки имели свое начальство. Дробышев и еще один парень, завербованные Рудалевым, работали по ночам только на него. Вторая причина: с моделью Математика в России профессионально управлялись лишь несколько человек. Дробышев — его рыцари плаща и кинжала вовлекли в свою орбиту недавно — один из них.
Программирование Александр совмещал с научной деятельностью, слыл восходящей звездой математической науки.
— Когда сможем получить результат?..
— Спешите? — программист ответил вопросом на вопрос.
— Как всегда… — Петренко вглядывался в дальние углы машинного зала — там царил полумрак, но второго парня, которого по словам Дробышева, тоже завербовал Рудалев — нигде не было видно.
— Постараюсь проинформировать о первых результатах как можно быстрее… Хотя здесь… Первый результат будет скорее всего и последним. Велика вероятность: его не будет вообще. Ты на связи всю ночь?
— Да. — Петренко порылся в карманах пиджака. — Поймешь что-то важное, немедленно сообщите мне. Или Рудалеву. Вот телефон…
Протянул программисту карточку,— типографским способом был отпечатан один лишь номер мобильного.
— Понятно… Не обещаю, что смогу сделать к утру. Сам понимаешь… Работа творческая. В общем, если удастся что-то зацепить, сообщу незамедлительно.

+ + +
Силуэт не двигался. Никак не реагировал на появление Артурчика.
Гаспарян похолодел. Чувство страха,— он утратил его после нескольких порций виски,— теперь вернулось.
Чуть было не бросился обратно в дом, под защиту двери и стен, но темная фигура хрипло окликнула:
— Артур! Не бойся, это я!..
— Я?!.. Кто я?.. — на самом деле Гаспарян уже узнал голос. Просто не мог поверить в реальность происходившего.
Все выглядело сном. "Каким образом?!.. "
— Мацыгин… Что, не узнаешь?..
— В такой темноте?!.. С ума сошел!..
— Можно в дом?.. Примешь гостя?.. — голос Мацыгина звучал хрипло. Он по-прежнему не двигался с места.
Артурчик поманил биржевика за собой. Словно нехотя и чего-то опасаясь фигура сделала шаг в сторону крыльца. Гаспарян медленно, пару раз обернувшись, поднялся к двери, перешагнул порог. Темная фигура была уже у ступенек. Теперь он мог разглядеть наверняка — Мацыгин!
В несколько прыжков пожилой биржевик преодолел ступеньки, оказался рядом с Артурчиком. Тот в страхе отшатнулся.
— Не зажигай света! — прошипел Мацыгин. Похоже, нервничал не меньше хозяина. — Запри дом…
Артурчик взял себя в руки. Пропустил гостя внутрь, уверенными движениями замкнул дверь. Повернувшись к Мацыгину замер, не произнося ни слова.
Гость бесцеремонно подошел к медвежьей шкуре, взял бутылку, чужой стакан — на донышке еще плескалось виски. Налил изрядную порцию, залпом выпил.
Артурчик ждал продолжения.

+ + +
Впервые Гараничев проводил ночь в Кремле. И раньше приходилось допоздна задерживаться в средневековой крепости. Но сегодня вообще не планировал уходить.
Местом, в котором будет коротать время до рассвета, станет Сад Коммунизма. Сейчас шеф отдела секретной службы остался в нем один. Петренко с Исаевым отправились в город. Рудалев спал в служебной комнате…
Журчание фонтана — такое же монотонное, как и днем. А освещение работало лишь едва. Кремль, как огромный офисный комплекс, сочетающий в себе к тому же функции музея, погружался в ночное оцепенение.
"Интересно, уехал ли в свою резиденцию президент?.. — подумал Гараничев. — Скорее всего да".
В пустых залах музеев нет ни одного человека. Замерла жизнь во дворцах. Михаил Павлович сгреб лежавшие на столе газеты и листы бумаги. Сложил их стопкой — здесь не было по-настоящему важных документов. Лишь аналитические записки о положении в экономике, прогнозы биржевых котировок. За спиной — с той стороны, где был фонтан — раздался едва слышный всплеск. Он не обратил внимания. Лишь отрешенно подумал про рыбу, на мгновение выпрыгнувшую из воды. Неужели золотые рыбки могут так? Взгляд был устремлен в окно.
Никогда не задумывался: как меняется жизнь Кремля, когда его покидает глава государства? Теперь пришло в голову — дом опустел. Поймал себя на мысли: хорошо бы прогуляться по крепостной стене. Почувствовать холод ночи. Почти физически ощутил: ветер обдувает лицо. Ощущение — приятное. Одновременно с ним по позвоночнику пробежал некий электроток,— накатил прилив бодрости. Вот оно, "второе дыхание"! Поможет ему продолжить изнурительный марафон! Выведет к разгадке всех тайн!..
Не будучи карьеристом, Гараничев, в тайне от самого себя, все же мечтал о серьезном успехе, который под занавес службы даст ему почувствовать себя героем!
Михаил Павлович поднялся с кресла. В Зимнем саду было слишком комфортно,— тропические растения не переносят холода. А разгоряченной голове, изнуренной долгими размышлениями, он иногда полезен.
Повернулся и посмотрел на фонтан. Медленно двинулся в его сторону. У воды он всегда испытывал чувство комфорта и успокоения.
Все было как прежде: стекающая вода, подсветка. Глыбы хрусталя казались особенно чистыми. А вот и рыбки! Неужели такие могут выпрыгивать из воды?
Гараничев вздрогнул. Такого с ним никогда не случалось,— нервы у него были крепкие. Но то, что увидел в фонтане…

+ + +
— Спрячь меня… — Мацыгин смотрел Артурчику прямо в глаза. В руках пожилой биржевик по-прежнему держал стакан.
— Спрячь? От кого? Ты что сошел с ума?! — Гаспарян быстро прошел на середину просторной залы, в которой почти не было мебели.
Мацыгин повернулся к нему.
— Как ты попал сюда?.. — выкрикнул Артурчик. Самообладание окончательно ему изменило.
— Очень просто. Перелез через забор…
Гаспаряну показалось: в глазах Мацыгина уже появился какой-то странный нетрезвый блеск. Виски подействовало.
— Какой забор?! Поселок охраняется! У этих парней есть даже автоматы!.. Артурчик метнулся к окну. Попытался разглядеть хоть что-нибудь… Логика подсказывала: должны быть еще люди. Это они доставили
Мацыгина сюда, провели мимо охраны. Сейчас они должны быть где-нибудь там, у забора участка. Но зачем?!.. "Он попросил его спрятать…" Что все это значит?!
— Автоматы?.. Может быть… — равнодушно произнес Мацыгин, резко повернулся.
Корпус пожилого биржевика нырнул вниз — он подхватил с медвежьей шкуры бутылку, свинченная нервными пальцами пробка покатилась по лакированному полу в сторону стены с телевизором. Мацыгин не стал поднимать, плеснул в стакан, тут же, держа в левой руке бутылку, выпил.
Скороговоркой заговорил.
— У вас там что-то роют… Не знаю, какие-то трубы. Еще когда приехал сюда следом за тобой заметил: забор в одном месте, возле леса разобран. Брешь маленькая… Но если на карачках — пролезешь…
— Ты следил за мной?.. — поразился Артурчик.
Многое становилось ясно.
— Да… То есть нет… Я хотел поговорить, но ты отъехал от казино так стремительно… Понимаю: эта облава… Я помчался следом, но ты… Вдруг ты поехал так странно… Мне стало любопытно. Понимаешь, эта Агата… Ты останавливался, трогался вновь… Я так ничего и не понял. Но в конце ты приехал сюда…
— Ты звонил мне домой? — задал наводящий вопрос Артурчик.
— Твоя жена сказала, что ты уехал в Ереван. Начала допытываться, кто я… Но я бросил трубку… Сразу понял, где твой Ереван. Заборчик у тебя несерьезный…
— Как ты нашел участок?.. Их здесь несколько десятков…
— Твои ворота видно от проходной. Той ночью я приметил. Сегодня просто перелез через забор… Спрячь меня.
— От кого?!..
— Брось… Ты все понимаешь?..
— Я ничего не понимаю!.. Видишь, с ночи… Не знаю, что со мной происходит… Я ничего не знаю…
— Вот как?.. — искренне изумился Мацыгин. — На бирже арестовывают людей. То есть никто не знает… Их просто сажают в машину — кого в офисе, кого у подъезда собственного дома — и увозят!.. Ничего не понятно. Но никто не вернулся и даже не позвонил оттуда…
— Откуда?
— Спрячь меня… Слушай, тогда в ресторане. Я не успел…
— Да, ты так ничего мне не рассказал!.. — воскликнул Артурчик, вырывая у Мацыгина бутылку. Он сделал большой глоток виски.
— Я не рассказал тебе главного!..

42.
Под слоем прозрачной чистой воды на дне бассейна лежала фотография президента. Над ней то и дело неторопливо проплывали безмятежные золотые рыбки. Фото главы государства имело форму многоугольника. Стороны его образовались случайно — изображение президента было вырезано ножницами то ли с журнальной страницы, то ли с небольшого плаката.
Рядом с фотографией президента лежало другое изображение. Теперь Гараничев рассматривал его. Целая стайка рыбок проплыла над покоившимися на мраморном дне картинками. У Михаила Павловича не было сомнений,— меньше минуты назад началась новая фаза расследования.
Он неспеша снял пиджак, кое-как положил его у края бассейна, затем снял еще рубашку и неспеша погрузил руку в холодную воду…
Картинка была у него в руках. "Вот так-так! — разглядывая ее думал Гараничев. — С чего начали, к тому и вернулись!"

+ + +
— Значит, в казино ты случайно подслушал разговор… И с этого все началось…
Артурчик и Мацыгин сидели со стаканами в руках на медвежьей шкуре. Пламя в камине стало угасать. Гаспарян поднялся, принес из комнаты, служившей кладовкой несколько сухих поленьев. Бросил в огонь.
Облизанные пламенем дрова принялись потрескивать. Вскоре по ним заплясали желтые языки.
— Так, да не так… — проговорил после некоторого раздумья Мацыгин. — Это дошло до меня только сейчас, но уверен: все было подстроено. Мне нарочно дали услышать эти фразы. С них-то все и началось. Они вызвали мое любопытство… Да что там любопытство! Жгучий интерес!.. Ведь уже тогда я был должен астрономическую сумму.
— Но зачем тебе понадобился я?
— Мне одному провернуть все было не по плечу. К тому же, как ты теперь знаешь, огромный недостаток свободных средств…
— Да-а… — Гаспарян покачал головой.
— В один из моментов у меня не выдержали нервы. И я задал ему прямой вопрос…
— Когда?.. Когда ты догнал его в ресторане?..
— В ресторане он не стал со мной разговаривать. Он начал угрожать мне. Если я не верну деньги… Это было неожиданно. Я запаниковал: прежде он не позволял себе так вести со мной. Вдруг он предложил мне сесть в машину. "Сыграем сегодня?" — так он сказал. — "Может быть, ты сумеешь отыграться!"
— Ты выиграл?.. — равнодушным тоном поинтересовался Артурчик.
— Нет… То есть мы не играли. Мы приехали в "Пале-Рояль" и там он неожиданно исчез… Все в этот вечер куда-то без всякого предупреждения исчезали.
— Как ты из ресторана… Я не знал, что делать…
— Извини, но для меня это уже были такие мелочи!.. Главное не в этом… И даже не в том, что в казино ко мне подошел незнакомый человек, который поинтересовался: "А как ваш сын?"
— В чем же главное?..
— Мой сын… Ты знаешь: поздний ребенок. Ему всего тринадцать лет. Главное в том, что с некоторых пор он ведет себя очень странно. Но знаешь, придавать этому значение я начал только вчера. Вернее сегодня.

+ + +
Бережно держа ее за краешки в руках, Гараничев рассматривал извлеченную из воды фотографическую картинку: колокольня Ивана Великого. Памятник архитектуры снят ясным солнечным днем — похоже на первые жаркие деньки где-нибудь в мае. Некоторые попавшие в кадр женщины еще носили теплые жакеты. Судя по стилю одежды фото было сделано в прошлом веке.
Гараничев перевернул картинку,— так и есть! Книжный текст… Страница вырвана из книги и зачем-то слегка обрезана.
Положив фото Ивана Великого на край бассейна, Гараничев еще раз слазил в воду,— в этот раз за изображением главы государства.
Теперь фотки лежали перед ним так же, как до этого на дне: президент и рядом знаменитая колокольня. Михаил Павлович стряхнул с правой руки капли воды, вытащил из кармана брюк чистый носовой платок, кое-как вытерся, опустил рукав рубашки, надел пиджак.
Несколько минут подряд он рассматривал два изображения, смотревшихся вместе одновременно странно и зловеще. Колокольня была тем местом, куда, по предсказанию, должен был подняться парень с реки Чертановки. Одновременно группа Гараничева расследовала смерть трех Генеральных секретарей. Не в этом ли контексте подброшены в фонтан… Стоп!.. И еще конечно же рыбки! Рыба на записке, которую подобрала женщина из обслуги Черненко.
Михаил Павлович обернулся — ему показалось, чуть поодаль за спиной кто-то стоит… Никого. Сад Коммунизма был пуст.
Тот, кто подбросил фотографии, находился рядом, совсем близко. Но старый гебист чувствовал: бесполезно гнаться за ним по кремлевским коридорам. Ночка, судя по всему, предстояла интересная.
В кармане завибрировал мобильный телефон.
Машинально Гараничев вынул его, посмотрел на дисплей: пришла эсэмэска. Открыв ее, Михаил Павлович вздрогнул.
Отправителем послания числился Сад Коммунизма.

+ + +
— Он стал очень замкнут. Почти не разговаривает ни с матерью, ни со мной… — Мацыгин вперился взглядом в медвежью шкуру, повертел в руках пустой стакан.
— Какая-то дурная компания?.. — в это мгновение Гаспарян почему-то вспомнил, что забыл запереть входную дверь.
— Шутишь! В его-то возрасте! Хотя, конечно, нынешние дети взрослеют рано. Нет… Я не думаю, что это компания. Он стал больше сидеть дома. Да что там!.. Вообще никуда не выходит. Только школа. Там у них…
— Частное заведение. Платишь хорошие деньги… Ученики — дети солидных бизнесменов, проверенный коллектив,— Артурчик угадал, что сейчас скажет Мацыгин.
— В общем, да. На школу я подумать не могу. Понимаешь, этот вопрос "А как ваш сын?" заданный посторонним человеком… Мне кажется, до него я еще имел призрачную надежду — поведение Федечки — так… Картина случайна!.. Но тут я понял: какие-то тучи сгустились над всеми нами. Парень угрюм, непрерывно читает…
Мацыгин неожиданно замолчал.
— Что?!.. — не выдержал Артурчик.
— Апокалипсис!.. Знаешь, Откровение апостола Иоанна. Это в тринадцать-то лет!.. Он с ним не расстается. Вырвал страницы из Библии…
— Кто-то подсунул ее ему?..
— Нет. Это наша. У нас был дома один экземпляр. Но самое главное, сегодня утром он сказал: "Мы отомстим за казнь, которая была совершена ровно в этот день!" Федечка смотрел биржевые новости. Рассказывали про "Супер-Нефть"…

+ + +
"Здесь нельзя оставаться ночью. Уйди. Это в твоих интересах"
Большой палец Гараничева забегал по кнопкам мобильника. Он составлял ответное SMS-послание.
"А если я не уйду?"
Отправив сообщение, он через несколько мгновений получил уведомление — эсэмэска достигла адресата.
Ему стало не по себе. Долгим, внимательным взглядом посмотрел по сторонам. Сад Коммунизма… Получается, он спрашивал у него?.. У кого?..
У этих вот эвкалиптов? Или у той пальмы? У зарослей тропических папоротников? А может быть у фонтана с глыбами разноцветного хрусталя?
На бортике по-прежнему лежали мокрые картинки: президент и рядом — колокольня Ивана Великого.
Мобильник в его руке задергался — очередное SMS. Гараничев не спешил открывать его. Сделал глубокий вдох, выдохнул. Волнение не улеглось. В таком состоянии он не сможет трезво проанализировать происходящее. "Сад Коммунизма"… Этот псевдоним производил впечатление. Выбивал из колеи. А может, не псевдоним?..
Долгим взглядом Гараничев опять обвел заросший тропическими растениями зал кремлевского дворца. Какая чушь лезет в голову!.. Это же только псевдоним!..
И все же в этот момент он затосковал от того, что рядом нет никого из подчиненных…
"Надо прочитать пришедшее сообщение! — приказал он себе. — Может, это от Петренко или Исаева?.. Скорее всего, они уже покинули вычислительный центр…"
Михаил Павлович решительно нажал на кнопку мобильного телефона. Эсэмэска высветилась на экране.

43.
— Послушай, у меня такое ощущение, что за нами следят!.. — Исаев, сидевший за рулем служебного "вольво" резко сбросил газ.
Автомобиль начал терять скорость.
Петренко хотелось обернуться и посмотреть сквозь заднее стекло, но он не делал этого. Ждал, что скажет напарник. Исаев следил за кем-то в зеркало.
— Точно! — наконец произнес он. — Вон они тоже поехали медленнее.
— Что за машина?
— Джип. Кажется, какой-то корейский. Не знаю, что за марка. Держатся на расстоянии.
— Может, тебе показалось…
— Все может быть…
"Вольво" принялось набирать скорость.
Улица в районе Перово была застроена старыми невысокими домами. Многие обветшали и явно предназначались под снос. Фонари светили тускло. Улица больше походила не на московскую, а на какой-нибудь проспект на окраине провинциального города.
— А ну-ка сверни вон туда… — велел Петренко. Лет десять назад он снимал здесь квартиру. Дом находился как раз за поворотом. Улочка там была малоезжей. — Повернешь, проедешь немного и остановишься. Посмотрим…
Не нажимая на педаль тормоза и не включая сигнала поворота Исаев резко повернул руль. Петренко вцепился пальцами обеих рук в кресло.
Машина не перевернулась лишь чудом.
— Ты обалдел!.. — прохрипел Петренко.
— Сам распорядился… — Исаев выглядел вдумчиво-серьезным. Он принялся тормозить.
"Вольво" остановилось не сразу. Оба с нетерпением ждали.
— Вот видишь!.. Кто бы стал нас преследовать?.. Посмотрел бы я на такого смельчака! Да и зачем?.. — с облегчением проговорил Петренко, когда по его ощущениям прошло достаточно времени, чтобы вторая машина завернула за угол улиц.
В это мгновение мимо них на огромной скорости промчался корейский джип.
— Это он! — мрачно произнес Исаев.
— Ни о чем не говорит! Проехал дальше и не остановился…
Мнимые преследователи скрылись за поворотом. Высокий забор и угол здания скрывал от сидевших в "вольво" агентов перпендикулярную улицу.
Исаев тронул автомобиль с места. Медленно он завернули вслед за джипом.
— Вон он!
Потушив фары корейская машина остановилась в самом конце улочки.
— Поезжай помедленнее… — распорядился Петренко.
В этот момент его мобильный телефон зазвонил.
— Да!.. — выкрикнул он, разламывая надвое "моторолу"-раскладушку. Номер, высветившийся на экране был ему незнаком. Глаза тем временем не отрываясь разглядывали стоящий у обочины джип,— расстояние до него быстро сокращалось.
— Саня, все был сплошной обман!.. Саня, мы проглядели самое главное! Оно лежало на поверхности…
— Что?!.. А?.. Кто это? — пока Петренко по инерции задавал последний вопрос, он успел сообразить, что за человек звонит ему: программист из вычислительного центра, от которого они только недавно уехали! Выражение лица агента стремительно менялось.
— Что?! — заорал в трубку Петренко. — Что лежало на поверхности?!..
— Саня, прежде всего надо остановить все планируемые действия. Мы можем нажать не на ту кнопку. Понимаешь, кнопка судьбы. Она существует… Нажми мы ее нечаянно — и все, конец!
— Что там? Ты можешь сказать, что ты обнаружил?!..
В трубке послышались короткие гудки.

+ + +
"Тогда сегодня ночью умрешь!"
Десяток секунд назад Гараничев краем глаза заметил — с дальнего конца сада в его сторону идет Рудалев. И все же не мог отвести взгляда от только что полученной эсэмэс.
Лампы, освещавшие Сад Коммунизма, работали на минимальном уровне. Наконец Гараничев заставил себя отойти от хрустальной горки,— на нее падали струи фонтана воды, бившего вверх. Сделал несколько шагов навстречу подчиненному.
"Что же делать?! " — впервые за годы в душе начальника царило смятение. Никакого плана действий! С чего начать?!.. Ему угрожали. Часы отсчитывали минуту за минутой. Странная ночь!
За спиной на бортике фонтана по-прежнему лежали изображения главы государства и колокольни Ивана Великого.
— Ну что, выспался?.. — шеф подошел к столу, уселся в отлично сделанное кресло.
— Проснулся от жуткой головной боли… Не знаю, что со мной,— проговорил Рудалев, отодвинул кресло, расположился за столом. Вид — измученный. — Давайте брежневскую бумагу. Отвезу парню из вычислительного центра.
— Документ отправлен…
Едва Гараничев сказал это, мобильный телефон принялся играть мелодию вызова.
Рудалев уставился на шефа: заметил, как при первых звуках полифонии в глазах пожилого офицера промелькнул страх. Тут же в собственном кармане задергалась телефонная трубка.
Ответили "Алло" одновременно.
— Так… Да… Понял… — оба точно играли одну роль.
Первым отключился Рудалев:
— Нужно срочно ехать!.. Наш человек в ВЦ настаивает на встрече… — молодой мужчина был встревожен. — Что-то серьезное…
Гараничев схлопнул трубку:
— Петренко тоже получил от него звонок… Видимо, первым. Они с Исаевым отвезли брежневское послание в ВЦ. Но времени у них больше нет… Есть важное дело. Другое… Поезжай, этот Саня — твой контакт.
Рудалев кивнул головой. Встал, стремительно направился к выходу.

Квартира Логиновой в конце Кутузовского
— Зинаида Степановна, нас интересует период начиная с последних месяцев жизни Брежнева и заканчивая смертью Константина Устиновича… Что-нибудь связанное с рыбными промыслами… — проговорил Петренко.
— Какие еще промыслы?! Про это я не знаю.
Уже двадцать минут агенты находились в огромной московской квартире. Дом расположен в самом конце Кутузовского проспекта. Хозяйка — Логинова — супруга одного из помощников Черненко. Тяжело уселась на узкий, стоявший у стены диванчик,— крупная старуха с широким мясистым лицом.
— Я так поняла, вас интересует происходившее перед кончиной Леонида Ильича. Мне известно только то, что сказал мне муж… Знаете,— хозяйка квартиры вдруг посмотрела на них с нескрываемой злобой. — Услышав — вы пришли, муж сказал: это очень темное дело. Запретил мне вмешиваться в него. Прошлое должно остаться в прошлом.
— Вы же обещали рассказать! Вы должны это сделать! — не выдержал Исаев. Чайник на плите пронзительно засвистел. — Иначе, зачем мы приехали?!..
— Нет! — отрезала старуха. — О, боже, что это?! — вскричала она, глядя на потолок.
В этот момент в кармане Петренко завибрировал мобильный телефон.

44.
— Ты должен помочь разыскать брата!.. — тон, с которым Сергей Васильевич обращался к Рубцову, становился более требовательным.
Антон находился в кремлевском кабинете много часов подряд. Сюда привозили на двухъярусном столике с колесиками изысканные блюда, здесь за кофе с пирожными отдыхал в глубоком кресле.
Юрий исчез. Вместе с Агатой. Прямо из казино,— под самым носом парней из группы Холмогорова.
— Ночью с ним не пересекался. Даже не говорил по телефону. Кстати, что сделали с моим номером?.. Мобильник работает. Но звонки не приходят. И сам не могу ни отправить сообщение, ни позвонить…
— Мы здесь не при чем…
Сергей Васильевич отвернулся к окну. Антон понял: офицер лжет.
"Значит, заблокировали связь!.. Не доверяют… Какого черта!"
— Думаю, раньше, чем сам выйдет со мной на связь, поговорить будет невозможно. Он выжидает… У него нет гарантий, что вы не арестуете его.
— Мы дали их еще тогда!..
— У меня не было возможности сообщить о них Юрию. Если убедится: никто не пытается разыскать его след — объявится сам. Тогда организую встречу. Не раньше!.. До этого срока его для вас не существует!..
— Хорошо!.. — нехотя проговорил Сергей Васильевич. — Как бы только от этого не стало хуже. Прежде всего, твоему брату.

В одном из московских скверов
— Вы уверены? Такой случай был?! — голос Элалии задрожал от волнения.
— Да. Леонид Ильич действительно однажды поднимался на колокольню Иван Великий!.. Среди тех, кто в тот день сопровождал его — я.
— Когда это было?!..
— Даты не помню!.. — старик — в прошлом сотрудник брежневской охраны — потер ладонь о ладонь.
В сквере — безлюдно. Впереди тускло светил одинокий фонарь. Элалии хотелось развернуться, зашагать в обратную сторону, к улице,— там по-прежнему много машин… Не смела прерывать собеседника.
— Незадолго до его смерти. Конечно, не накануне, но… — старик обхватил лоб пальцами правой руки — мучительно вспоминал. — Точно не помню!.. Забыл!
— Желание побывать на колокольне показалось всем странным. Но не спорить же с генсеком! Элементы неадекватности в его характере по большому счету были всегда. Все эти побрякушки… Когда сказал, что хочет войти… Говорил, к нему обратилась группа деятелей культуры… Архитекторы, искусствоведы. Мол, колокольня ветшает… "Хочу посмотреть своими глазами. Пойдемте"… Но на Ивана Великого поднимался один.

Квартира Логиновой в конце Кутузовского
Кровь!
— Это знак! Знак! — захрипела старуха.
Петренко в этот момент прижимал к уху трубку мобильника. Хриплым от возбуждения голосом в ней кричал Никонов — агент из их группы:
— Боюсь, я подкину вам еще одно дельце!.. Прямо сейчас!.. Я нашел рыб. Рыбы и наш четырежды герой Союза Лёнчик!.. Связь совершенно прямая… Вам надо выехать по адресу…
— О ужас, что же теперь делать?!.. Помогите мне, пожалуйста!.. Ведь это кровь! Кровь! Вот увидите… Бог велит мне молчать! — истошно вопила старуха.
Петренко пришлось прерваться:
— Подожди, я тебе перезвоню! — он дал отбой.
Сквозь щель сверху в кухню Логиновой текла буро-красная жидкость. Цвет ее стремительно светлел, пока не превратился в розовый.
— Слушай, а ведь это и вправду кровь! — проговорил бледный Исаев.
— Кто бы сомневался! Смешана с водой.
Две трубы уходили под потолок, там исчезали в своеобразном овальном коллекторе. Зазоры в несколько миллиметров заделаны цементом, но тот частью растрескался, частью вывалился.

+ + +
Майков, еще один сотрудник из отдела Гараничева, ехал ночью в поселок "Березовая роща". На дальней границе Московской области проживал на даче Шеин. Вчера его не стало.
Письмо Брежнева прочитало несколько человек. Все, что узнали в тот день благодаря Четверикову, помощнику Андропова, поклялись держать в секрете.
"Группа посвященных… — думал Майков. — Сколько их было? Двое? Трое? Четверо?.. Ясно одно: кто-то из группы выдал тайну некому загадочному человеку!"
Никто не знал его имени. Один за другим посвященные стали умирать, унося свои знания в могилы.
"Страх Четверикова был чудовищен… Он метался, не выдерживал… Решение открыть тайну Плужникову объяснимо. Но Плужников не выяснил главного — что в письме? Загадочный Некто устранил и Четверикова… Попробуем восстановить логическую цепь… Плужников выезжает в США. Там его сын. Отпрыск угодил в тюрьму. Пытаясь облегчить судьбу, отец неожиданно информирует ЦРУ о былом разговоре в Москве: со смертью Брежнева что-то нечисто, существует таинственное письмо генсека… В Россию посылают Элалию. Цель благородная: помочь русским…"
Шеин — один из посвященных?.. Перед смертью приходил к соседу — астроному Тихомирову, задавал странные вопросы… "Из ельника исходит опасность!" — так он сказал накануне смерти. Бред свихнувшегося старика или отчаяние загнанного человека?

+ + +
От прежнего владельца, продавшего свой дом практически пустым, Артурчику досталась специфическое удобство — небольших размеров винный погреб. Был рассчитан на тысячу бутылок, но сейчас там не больше десятка.
Виски закончилась. Прекращать пить они с Мацыгиным не собирались.
Одна из бутылок показалась Гаспаряну наиболее ценной — красное французское вино "Шато Кадиллак Руж".
Подхватив "снаряд", покрытый характерным налетом, Артурчик стал подниматься по ступенькам вверх.

Кремль
— Мы заблокировали его мобильную связь… Думаю, Рубцов и не догадался, что звонит в никуда, сигналы "занято", длинные гудки приходят вовсе не от тех, с кем хочет поговорить… — произнес с раздражением Холмогоров.
— Он обо всем догадался. Разве недостаточно было прослушивать?!.. -
спросил Сергей Васильевич.
Он был начальником Холмогорова.
— Он мог получить в ходе разговора нежелательную информацию. Холмогоров взял с низкого столика пиалу с зеленым чаем, сделал глоток, поставил обратно.
— Отмените технические штучки. Пусть пользуется телефоном.

+ + +
Лестничка в винный погреб отделена от кухни тамбуром с дверью. Артурчик отворил ее.
В доме царила странная тишина.
Кухня сообщалась с залой. С места, где он стоял, видна лишь малая ее часть,— край камина.
Ни звука… Медленно двинулся туда.
На самом пороге бутылка выскользнула из под мышки. Со звоном куски стекла разлетелись в разные стороны. Черно-пурпурное вино залило пол, обрызгало замшевые туфли.
Мацыгин исчез… У камина на полу стояли пустые стаканы. В их боках отражалось затухавшее пламя.

+ + +
Астроном Тихомиров и Майков стояли на открытой дачной веранде. Внутрь дома вела дверь со стрельчатым оконцем,— изнутри прикрыто занавеской.
— Вы не зря приехали. Я не сказал вашим коллегам... Его смерть… Накануне он заявил про опасность из ельника… Я оставался под впечатлением.
Мертвый Шеин был обнаружен на кухне своего дачного домика. Деревенская молочница вошла через незапертую дверь. В тот день его должны были навестить агенты местного отделения службы безопасности,— доставить в Москву. Но они опоздали.
— Я был подавлен… Одной детали тогда я не придал значения,— астроном зябко поежился — ночь оказалась холодной. — Знаете, ведь он очень интересовался кометами, а потом спросил, не появилась ли на небе какая-нибудь необычная звезда?

45.
— Я очень устал. Хочу домой… — Антон действительно выглядел изнуренным.
— Ну и зря! — губы Холмогорова растянулись в широкой улыбке. — Подумай сам: когда еще тебе представится возможность пожить в Кремле. Ладно, если настаиваешь, не могу тебя удерживать… Только понимаешь, мне бы хотелось, чтобы ты был под рукой… Побудь здесь хотя бы до середины завтрашнего дня.
— Скажите прямо!.. — вдруг вспылил Антон. — Вы мне не доверяете!.. Золотая клетка!.. Я что, вечно здесь буду сидеть?..
Рубцов вскочил с дивана. Нечаянно толкнул маленький столик. Рюмка, в которую был налит коньяк, упала набок… Пахучая жидкость растеклась по полировке.
— Эй, звонит!.. Это у тебя?.. — воскликнул Анатолий Геннадиевич.
Мелодия мобильного становилась все громче.
Антон узнал звонок. Он растерялся. Потом испытал тревогу.
— Алло…
Рубцов услышал плачущий голос. Мама!
— Сынок, он все еще сидит здесь!.. Вторые сутки!
— Мама, кто?!..
— Этот человек, который сказал, что тебя должны убить! — на последнем слове она разрыдалась.
Послышались короткие гудки.

+ + +
Через двадцать минут из ворот Кремля на бешеной скорости вылетела черная "ауди" и помчалась в сторону Чертаново. Антона в ней не было.

+ + +
Несколько минут Артурчик пребывал в оцепенении. Биржевик не появлялся.
Гаспарян стремительно прошелся по всему дому, распахивая двери в темные комнаты, включая свет,— никого!.. Выбежал на улицу: ни на участке, ни за воротами Мацыгина не было.

Автомобильная пробка на одной из московских улиц
— Поезжайте в институт океанографии,— слова, произносимые Гараничевым, булькали в телефонной трубке. — Никонов нашел дальнего родственника Леонида Ильича. Как выяснилось, генсек в последний период жизни имел какие-то странные отношения с ним. Этот родственник — его зовут Виталий Брежнев — профессор. Специализируется на морских рыбах.
Машина, в которой сидели Петренко и Исаев, еле двигалась в пробке.
— Сколько ему лет?
— Много. Как с Логиновой?
— Отказалась говорить!.. Все из-за самоубийства!.. В квартире сверху была сделана перепланировка. Край ванной комнаты оказался над Логиновской кухней. Жилец вскрыл вены в теплой воде, рука свесилась за бортик ванны… Потом перелилась вода!.. Нереальное зрелище…

Дачный поселок в отдаленном уголке московской области
Майков на мгновение остановился и посмотрел туда, где из-за забора торчала крыша Тихомировского коттеджа.
Астроном, скорее всего, по-прежнему стоял на веранде.
Когда Майков спросил его "Где находится ельник?", он вытянул руку: "Да вот, прямо за нашими участками!"
Агент отвернулся и не торопясь двинулся вперед. Несмотря на близость дач, еловый лес выглядел девственным. Луч мощного фонаря, прихваченного Майковым из служебного джипа, выхватывал из темноты широко раскинутые зеленые лапы, густо усаженные иглами верхушки, сырой лесной полог под ногами.
Остановившись, агент выключил фонарь и задрал голову. В ясном небе поблескивали точечки звезд. Майков не пытался различить среди них таинственную звезду Полынь — предвестницу Апокалипсиса.
"Где-то там в этом бесконечном пространстве плавает орбитальная космическая станция. И рядом — одноразовый корабль…" — думал он.
Шум капель, падающих с ветвей, заставил его вздрогнуть. Вспыхнув, метнулся узкой полосой луч фонаря.

+ + +
— Три минуты назад он был здесь… Вы должны были его встретить в подъезде. Что с моим сыном? Почему не возвращается домой?!
Софья Лукинична — мама Антона — смотрела на предводителя "морд", заполонивших прихожую ее квартиры, немигающими, полными ужаса глазами.
— Куда пошел этот человек?.. Он сказал вам?.. — проговорил он, проигнорировав ее вопрос.
— Нет! Он ушел. Засек, что я разговариваю с Антоном и исчез.
— Черт! — выругался Холмогоров. — Не могли звонить аккуратней?!.. Как он выглядит?..
Софья Лукинична заскулила.
— Кто? Антон?!.. У меня есть фотография!..
— Идиотка!.. — Холмогоров и сам не смог бы объяснить, почему заплаканная пожилая женщина вызывает в нем такую злобу. — Этот человек!..
— В салатовом медицинском костюме. Сверху — пальто Антона, черное!..
Она зарыдала.
Предводитель больше не обращал на нее внимания.
— Остаешься здесь! — бросил он одному из "морд" и ринулся из квартиры. Двое подчиненных — за ним…
Казалось, лифт не приедет никогда.
— Свяжитесь с милицией! Нужен масштабный перехват!.. — Федорова, стоявшего рядом с начальником, трясло от возбуждения.
— Заткнись! Они все равно упустят! — выкрикнул Холмогоров. — Потом… Это же… атомный Вихров.
Федоров побелел.
— Тот самый, что сбежал из бокса!.. — продолжал Холмогоров. — Его и так ищет вся милиция. Должна искать. Да только кто рискнет его брать?! Он излучает! Мы возьмем его сами!..
— Сами?! Нет…
Двери лифта раскрылись, но Федоров не входил, словно атомный Вихров находился внутри.
— Я должен,— сказал Холмогоров и вошел внутрь.
Шастин последовал за ним. Словно спохватившись, внутрь вскочил и Федоров.
— Это наш шанс! — заявил шеф, пока кабина спускалась на первый этаж.

+ + +
Артур вернулся в дом. Целый час просидел на полу перед камином,— поленья уже прогорели. Тускло мерцали потухавшие угли.
Потом Гаспарян оделся, вышел за ворота своего участка и минут двадцать бродил по коттеджному поселку. Когда заметил, что охранники, совершавшие обход территории, обращают на него внимание, вернулся в дом.
На кухне налил полный стакан, выпил. Взял в руки мобильник, набрал Мацыгина,— не мобильный — тот давно, еще со вчерашней ночи не отвечал, московскую квартиру биржевика.
После двадцати долгих гудков дал отбой.
Выпил еще стакан вина и улегся на пол перед камином. Угли еще мерцали. Сколько времени прошло,— не обратил внимания,— но полифоническая мелодия мобильника заставила его вздрогнуть.

+ + +
— Сотрудникам, которые захватят Вихрова, лично президент обещал такие премиальные из особого фонда, что решите все проблемы и обеспечите себя и детей до конца жизни… Скажу вам по секрету: эта радиация — особого толка. Она действует не на всех. Важна группа крови… Да и подействует… Если сразу обратится к хорошим врачам — все это пустяки. А врачей вам обеспечат!..
Шастин и Федоров во все глаза смотрели на шефа. Оба снимали квартиры в пригороде и до сих пор не получили обещанного кредита от спецслужбы.
— Ну что, рискнете?..
— Рискнем! — уверенно заявил Федоров.
Лифт остановился на первом этаже.
"Морды" не знали — Холмогоров врал: президентская премия и особый характер радиации были выдуманы им на ходу.
Премию в виде рывка в карьере рассчитывал получить он сам. Все шансы были: после успешной нейтрализации людей Математика еще один яркий успех — и он может занять большой пост!..

46.
— Как это было?.. Важны любые подробности. Что он сказал?..
Бывший сотрудник охраны остановился. Внимательно посмотрел на молодую собеседницу.
— В том-то и дело, что ничего!..
Старик неожиданно развернулся и двинулся по дорожке в противоположную сторону. Отсветы дальних реклам, да фары машин, проезжавших отсюда в нескольких десятках метров, не сильно разгоняли мрак.
— Неужели никто из вас не поинтересовался, что Брежнев так долго делал один на колокольне Ивана Великого?!
— А разве мы могли по субординации делать это?.. "Хочу подняться по ступеням наверх. Пусть никто меня не сопровождает! Не идите за мной!"
— Что же все-таки он мог там делать?
— Понятия не имею. Тогда мы нашли единственное разумное объяснение: дед захотелось проверить себя. Эдакое ребячество пожилого человека: доказать себе, что он вот так может взять и взобраться по ступенькам на высокую башню.

+ + +
— У меня определился ваш номер,— взволнованно проговорил женский голос.
— Кто вы? — спросил Гаспарян. Он догадался, кто незнакомка. Звонок мог свидетельствовать о значительных обстоятельствах.
— Мацыгина Анна,— представилась она.
Артурчик не произносил ни слова. Зачем позвонил пожилому биржевику домой?.. Его там нет и не может быть. Еще некоторое время назад он находился здесь. А потом исчез — так же внезапно, как и появился.
— Я звонил вашему мужу… — наконец вымолвил Гаспарян.
Тон у него был странный. Если она обладает хотя бы самым малым чутьем — неминуемо насторожится. Продолжит разговор. Вот только какую информацию он хотел из него почерпнуть? И зачем?..
— Он исчез! Вы его друг?.. Умоляю вас... — женщина явно в отчаянии. Кстати, у них с мужем значительная разница в возрасте,— судя по голосу она была молода. — Я не знаю, что делать. Помогите. С нашим сыном происходит что-то странное…
"О-па!.. — Артурчик отстранил трубку, запрокинул голову и закрыл глаза. — Сын… Странное… Мацыгин говорил о том же. Просил спрятать и вдруг вопреки всяческой логике и здравому смыслу исчез…" Больше всего в эту секунду Гаспаряну хотелось вмазать очередной стакан вина. — Хорошо. Могу я приехать к вам?..
"Зачем тебе это? Сиди здесь, пей вино… Вдруг Мацыгин объявится!.. "
— Хорошо?.. Что хорошо?.. — ей чудился в каждом его слове дополнительный недобрый смысл. — Ах да… Конечно!.. То есть… Сейчас?..
Она замолчала. Отчаяние не совсем замутило ей разум. Принимать в доме незнакомого человека, пусть и коллегу мужа,— ночью?..
Гаспарян молчал.
— Приезжайте!.. Скорее приезжайте! — выпалила молодая женщина. — Если можете прямо сейчас — обязательно приезжайте!
— Он не звонил вам в последние несколько часов?..
— Нет… Вы знаете наш адрес?..
Записывая название улицы, Артурчик гадал, как быстро сможет приехать за ним такси. Коттеджный поселок отделяло от Москвы несколько десятков километров.

+ + +
Выскочив из подъезда все трое забрались в автомобиль. Водитель тронулся с места, миновал двор, заставленный ночующими машинами, въехал в соседний.
— Останови! Разворачивайся! — велел Холмогоров. От напряжения голос его был хриплым.
Черная "ауди" с трудом развернулась на маленьком пятачке и набирая скорость поехала обратно.
— Он наверняка пошел не туда, а к Варшавке. Там больше шансов поймать машину. Скорей! Скорей!..
Заскрипев тормозами "ауди" едва разъехалась в узком месте со встречным автомобилем. Все трое с затаенным ожиданием вглядывались в его салон. Но там сидел один водитель, к тому же — женщина!
"Ауди" выехала на узкую двухполосную дорожку, тянувшуюся параллельно шоссе,— с трассы доносился монотонный гул: машин было гораздо меньше, чем днем, но все же поток был значительным.
— Бесполезно! Он уже поймал машину и был таков!.. — проговорил Шастин.
— Вон он! Поворачивай!.. — Федоров нажал на кнопку. Стекло, покрытое мелкими брызгами грязи, снижавшей видимость, поползло вниз.
Метрах в пятидесяти от них, грозя исчезнуть за высокой постройкой торгового комплекса, в тени дома двигалась фигура в черном пальто и светлых штанах.
— Куда поворачивать?!.. Там нет проезда!..
Федоров уже открывал дверь — водитель нажал на тормоз — в следующее мгновение распахнулись и две передние.
Вихров неожиданно обернулся, остановился. Опять пошел. Заметно было, что шаг его стал более энергичным. Угол торгового комплекса скрыл его из виду.
Шастин, Федоров и позади всех Холмогоров бежали следом.

Ельник возле дачного поселка
— Кто такой? Откуда?.. Документы есть?.. — дуло пистолета, который держал в руках Майков, смотрело в сторону незнакомца.
В ярком свете фонаря тот держал руки с раскрытыми ладонями перед собой, точно намеревался подобным образом защититься от пули.
— Я Викентьев, тоже дачник… Тихомиров сказал мне: вы приехали,— выкрикивал незнакомец. — Я могу кое-что сообщить вам… Уберите, пожалуйста, пистолет!..
Агент немного опустил дуло.
— За несколько дней до смерти Шеина я видел в лесу нездешних людей. Они наблюдали за дачей старика…
— Сколько их было?
— Трое… Один из них, я заметил, держал в руке маску из папье-маше… Знаете, в такие играют дети. На резиночке. Это было лицо Леонида Ильича Брежнева.

+ + +
— Это первый и пока единственный океанариум в нашей стране! — бодро произнес Виталий Брежнев.
Петренко и Исаев ожидали встретить немощного глубокого старика, но ихтиолог оказался подтянутым, моложавым мужчиной с коротко стриженым ежиком седых волос. На нем был отлично сшитый темно-серый костюм, отполированная кожа дорогих ботинок сияла глянцем.
За стеклянной стеной царила непонятная визитерам тревога. Везде, до куда взгляд мог проникнуть в толщу воды, метались обитатели океанских глубин самых разных форм и расцветок. Стайка рыб, похожих своей расцветкой на зебр, как по команде кинулась в сторону, преграждая путь скату истерически размахивавшему широкими плавниками-крыльями. Наперерез им откуда-то из дальних пределов огромного аквариума вылетел маленький осьминог с покатой головой и длинными, слегка закрученными на конце щупальцами.
Резко поменяв направление движения он вдруг бросил свое тельце в сторону, а стайка зеброобразных рыб, словно в ее центре произошел взрыв, разлетелась, как искры фейерверка.
Скат канул ко дну и через короткое мгновение исчез из виду. А на сцену уже выплыло новое действующее лицо — большая рыбина с раздутым шипастым туловищем и вытаращенными глазами. Несообразно своим солидным размерам, она двигалась торопливыми дерганными зигзагами, словно в панике разыскивая место, в котором можно было бы спрятаться.
Завороженные этой картиной за толстым стеклом, агенты не могли оторвать от нее глаз.
— Они всегда так?.. — пробормотал Исаев, поворачиваясь к профессору-ихтиологу.
— Нет… — голос Брежнева звучал сдавленно. — Эти твари ведут себя странно. Похоже, у нас какая-то проблема…
Не успел он проговорить это, в зал с высоким потолком по которому в хаотическом беспорядке было расставлено с полдесятка широких кожаных кресел, вбежал человек. Распахнутая им дверь медленно закрылась.
— Вас там… — громко начал этот средних лет мужчина в салатовом халате, еще когда с Брежневым его разделяло значительное расстояние. Тут же он заметил незнакомцев и осекся. Подошел к ихтиологу, что-то проговорил ему на ухо. Отстранившись, завершил:
— Это срочно!..
Брежнев повернулся к агентам.
— Извините, я должен на некоторое время отойти!.. — проговорил он каким-то неестественным, упавшим голосом и не дожидаясь реакции направился к двери.
Агенты оцепенели. Петренко одолевало безотчетное желание кинуться вслед за профессором и, схватив за локоть, удержать его.
Сильный удар, сотрясший прочное стекло, заставил агента повернуться. Акула длиной в несколько метров сходу впечатала тупое рыло в прозрачную стену гигантского аквариума. Затем она подалась назад: Петренко увидел ощеренную пасть, два злобных глаза. Акула стремительно ушла на глубину.
Рыбы за стеклом продолжали танцевать какой-то тревожный, невротический танец.

47.
— Ладно, шеф… — Никонов отвечал за направления, где требовалась работа с современными электронными средствами связи. — Как только смогу получить хоть какой-то результат — тут же выйду на связь.
— О'кей,— Гараничев дал отбой. Схлопнул трубку, положил мобильник на лакированную деревянную поверхность.
Фотографии президента и колокольни лежали перед ним тут же на столике. Единственный звук, доносившийся до ушей — плеск воды в фонтане. Остался среди тропических зарослей на ночь, поступив вопреки предупреждению, которое сделал ему… Сад Коммунизма.
Гараничев усмехнулся: раньше, бывало, угрожали, но впервые опасность исходила от папоротников, пальм, стройных кипарисов.
Все же испытывал страх. Время шло. Подчиненных не вызывал намеренно. Хотел получить информацию,— расставить в этой истории все по местам. Почему-то казалось: угроза не пустой звук. Если не спугнет противника, тот попытается его убить. Но как это сделает?..
Гараничев обернулся: никого.
Лежавший на столике мобильный телефон завибрировал.

Кремль. Рабочий кабинет президента Российской Федерации
— Я думал что к вам, как к лицу, которое мне поручено охранять, мне можно войти в любое время!..
— Я занят,— произнес президент. — Вы, Виктор Степанович, в последнее время становитесь просто назойливы…
Чуприкова передернуло, но он моментально взял себя в руки и заговорил энергичным, деловым тоном:
— Хотел просить вас о содействии… Моих полномочий как начальника охраны недостаточно. Мне нужна возможность выходить напрямую на вычислительный центр службы безопасности.
— Зачем вам это? — устало спросил президент. Руки его покоились на крышке письменного стола. Раздраженный взгляд устремлен куда-то в основание зеленого малахитового корпуса стоящих на нем часов.
— Я хочу применить математические программы при поиске основного обстоятельства. Обстоятельства — ключа, обстоятельства — кода. Я уверен, такое существует! Оно объединяет все четыре убийства — Кеннеди, Брежнева, Андропова и Черненко!

+ + +
Гараничев взял мобильник не сразу. Уже видел — номер ему не знаком.
"Все же звонок это лучше… Лучше, чем что?.. Нож или удавка?"
— Алло…
— Михаил Павлович, вы по-прежнему в Кремле?..
"Свиридов!.. Пользуется странным номером. Что это значит?" Меньше всего Михаил Павлович ожидал теперь получить звонок от начальника.
— Жду вас у себя. Выезжайте немедленно. Поговорим,— тон Свиридова был сердитым.
В трубке зазвучали короткие гудки. Гараничев в который раз за короткое время обернулся,— за спиной никого не было.
Выполнив приказ шефа — а не сделать этого он не мог — Гараничев невольно исполнит желание таинственного "Сада Коммунизма"…
…Он отодвинул кресло, встал, медленно пошел к двери — там был проход во дворец. Михаилу Павловичу стыдно за то, что с каждым шагом, пройденным по каменному полу, испытывал облегчение. Напряжение и страх, сковывавшие в последние часы, отступали.
"Одно смягчающее обстоятельство: я не виноват. Покинуть Кремль вынудил Свиридов. Объяснять ему, что Зимний сад угрожает мне убийством, бессмысленно и бесполезно".

+ + +
— Он придвинул что-то к люку с той стороны! — прохрипел Шастин. Агент упирался рукой в обитую железом поверхность. За ней -чердак многоквартирного дома.
Трое оказались здесь преследуя атомного Вихрова.
— Этот радиоактивный подонок запросто уйдет через соседний подъезд,— с ненавистью произнес Холмогоров.
— Он еще наверняка на чердаке!.. — Федоров испытывал разочарование.
Не заскочи Вихров в подъезд, уже бы поймали. Но двери лифта, закрывшиеся перед носом преследователей, дали ему шанс.
Холмогоров связался по рации с агентом,— тот дежурил внизу за рулем черного "ауди".
— Следи за всеми подъездами. Если выйдет… В общем ты понял…
— Так точно… Не уйдет.
— Если Вихров не на чердаке? — засомневался Шастин. — Если выскочил где-нибудь на шестом?..
— Доехал до последнего этажа и полез на чердак… Я слышал: люк хлопнул,— Холмогоров поднимался по лестнице. — Второй лифт на ремонте… Нет, там… Вот что — остаешься здесь!.. С Федоровым попробуем залезть на чердак через другой подъезд…
Через две минуты они выбегали на улицу. Вдоль стены пробежали к соседней двери, но Холмогоров передумал заходить…
— Давай в следующий…
Заскочили в ту, что под номером четыре. Лифт свободен. В невероятном нетерпении поднялись на последний этаж…
На люке массивный черный замок,— амбарная дужка вдета в полукольца — на металлической коробке, на самом люке.
Холмогоров выхватил из-за пазухи короткоствольный экспериментальный автомат. Пули в патронах — особо крупного калибра.
Тишину разорвала очередь,— превратила замок в куски искореженного металла.
Холмогоров пропустил подчиненного вперед. Через в минуту Федоров, осматриваясь, осторожно просунул голову в квадратный проем.

+ + +
В пятиэтажном старинном доме в центре Москвы горело только одно окно. Снизу, с тротуара были видны собранные по его краям тяжелые красивые гардины бордового цвета, матовый потолок с вмонтированными в него светильниками в ободках под позолоту.
"Квартира Мацыгина!" — догадался Артурчик.
Он обернулся: желтое такси, на котором он приехал сюда, по-прежнему находилось в переулке. Включив лампочку над головой водитель пересчитывал деньги. Кроме него нигде не было видно ни живой души. Припаркованные впритык друг к другу у обоих тротуаров ночевали машины.
По дороге из своего загородного дома Гаспарян немного протрезвел — к неудовольствию водителя он опустил в такси стекло и сидел, подставив лицо струям холодного ветра.
Набрал на панели домофона номер квартиры…
Из динамика донеслось:
— Входите, я жду вас.
Гаспарян растворил дверь и оказался в уютном, со вкусом декорированном подъезде. Деревянные перила просторной, широкой лестницы держались на переплетенных стеблях экзотических цветов.
Отчего-то они привлекли внимание Артурчика. "Архитектору нравились тропические растения! Воплотил в чугуне,— подумал он. — Третий этаж… Поднимусь по лестнице!"
В последнюю секунду передумал и вошел в кабину лифта. Нажал кнопку и его в полной тишине понесло вверх.

Кабинет в здании службы безопасности
— Находиться в Кремле приятно… Особенно, учитывая факт, что вы с президентом старые сослуживцы,— Свиридов пытался говорить спокойно, но раздражение прорывалось.
Гараничев знал: шеф его недолюбливает. Но такую откровенную неприязнь тот демонстрировал впервые. Особенно неожиданно: упоминает главу государства.
— В Кремле у меня много дел… — устало проговорил Михаил Павлович. Одолевало желание закрыть глаза и расслабиться. С удовольствием выпил бы рюмку коньяку.
По телефону Свиридов требовал приехать срочно. Тут же заставил ждать перед дверью больше часа. Зачем?
— Какие дела?!
Гараничев удивленно вскинул глаза. Шеф прекрасно осведомлен о всех событиях. Подковерная борьба внутри службы достигла кульминации. Похоже, Гараничевская "партия либералов" терпела поражение.
— Я получаю угрозы. Некто требует, чтобы покинул Кремль… Я должен остаться и получить нить.
— Послушайте, скоро рассветет. Не нужно рисковать. Поезжайте домой, урвите пару часов сна. Есть проблемы. Вы их упорно не замечаете. Космонавты мертвы?..
— Не знаю…
— Переключитесь на атомный объект. Ваши люди должны вылететь туда.

48.
Артурчику казалось: в этой со вкусом и дорого обставленной гостиной он сидит уже целую вечность. Анна Мацыгина оказалась молодой женщиной, которая выглядела, как человек, которого окружающая роскошная обстановка угнетает.
Неуверенность и страх отражались в ее лице и делали его непривлекательным. В те минуты, когда она не смотрела с затаенной надеждой на Гаспаряна, взгляд ее тревожно перебегал с предмета на предмет.
— Вы уверены, что он спит? — спросил Артурчик и подняв со стола чашку с давно остывшим чаем, сделал маленький глоток.

Вычислительный центр Академии наук
Рудалев протянул секьюрити удостоверение. Тот взял его в руки. Долго рассматривал, вернул обратно.
— Проходите…
Свет в знакомых стенах светил как обычно: ровно и безжизненно… Ночь здесь отличалась от дня тем, что навстречу не попадалось ни одного человека. Лифт, этаж… Рудалев не испытывал никакого волнения. Думал не о сенсации, которую обнаружил Саня. Интересно, поезда метро завтра тоже будут проезжать станцию "Южная" без остановок?

+ + +
— Нет… — она уставилась куда-то в пол под столиком. Рот был слегка приоткрыт. Чашка, поставленная Гаспаряном на блюдце, негромко звякнула. — Наоборот, мне кажется, он не может спать. Не может же он просыпаться среди ночи без будильника, одеваться и выходить из дому…
— Но он ведь делает это не каждую ночь. Это не может происходить все дни подряд.
— Вы правы… Но я так устала!.. Я воспринимаю все, как через какой-то туман. Мне кажется все это день за днем повторяется.
Чай перед ней оставался нетронутым.
Артурчик огляделся: ближе к окну, по краям которого висели те самые тяжелые багровые гардины, которые он видел с улицы, стоял белый концертный рояль. Крышка, закрывавшая клавиатуру, была открыта. На полочке — ноты.
— Кто на нем играет?
— Я… — безучастно ответила Анна. — Но это так… Скорее для души. Последний концерт для публики я сыграла пять лет назад.
Гаспарян продолжал исподтишка осматривать залу. Мебель в современном стиле из натурального дерева и металла, поблескивавшего в электрическом свете, была обтянута кожей белого цвета. Белым же был ворсистый искусственный ковер, лежавший на полу. Темная антикварная горка у стены выбивалась из цветовой гаммы. Не подходила к современной мебели и картина с античным сюжетом, висевшая на стене.
— Это подлинник! Муж приобрел его на аукционе… Кажется, в Лондоне. Он стоит огромных денег,— поймав его взгляд проговорила она.
Белая арка отделяла ярко иллюминированную залу от темного коридора. Мрак, начинавшийся за порогом, символически обозначенным узором лакированного дубового паркета, таил угрозу.
— Где комната вашего сына? — спросил Артурчик, глядя в проем.
— Там, справа, за поворотом…
Гаспарян не был в той части квартиры.
— А знаете,— вдруг добавила она. — Ведь он не родной мой сын. Он родился у Мацыгина от брака с другой женщиной. Она умерла.

Вычислительный центр Академии наук
Программист был мертв. Кровь, вытекшая из него на ковровое покрытие, уже впиталось. Саня лежал лицом вниз. Обе руки подобраны под живот.
Рудалев медленно окинул взглядом машинный зал: белые колонны, поддерживающие потолок, множество компьютеров, шкафы со сложными устройствами. На столах валялись оставленные сотрудниками бумаги, диски в коробках и без, какие-то электронные блоки, вынутые из компьютеров,— наружу из них во все стороны торчали провода.
В метре от агента в системном блоке компьютера шумно работал изношенный вентилятор.

Кабинет в здании службы безопасности
— Делюсь с вами информацией. Чуприков при поддержке президента обратился в вычислительный центр. Попросил проработать все четыре убийства по программе, близкой к алгоритму Математика. Откуда у начальника президентской службы безопасности такие познания — неясно. Скорее всего, рядом с Чуприковым существует какой-то очень сведущий консультант,— Свиридов посмотрел в окно.
— Вычисления завершены?..
"Почему он приберег эти сведения к концу разговора?" — размышлял Гараничев.
— Результат получен какой-то странный. Поначалу подумали, что произошла ошибка, либо программа не работает… Потом… Чуприков требовал: разыщите один фактор, который является определяющим во всех преступлениях: убийствах Кеннеди, Брежнева, Черненко. Должно быть какое-то одно, конечно же, пропущенное всеми обстоятельство. Вычислительная машина подумала и дала ответ… Как бы вы думали, что это за обстоятельство? — Свиридов постучал пальцами по крышке стола.

Военный аэродром
Рев самолетных двигателей заглушал голоса. Двое сотрудников службы безопасности хмуро посматривали по сторонам. Из-за объявленной тревоги домой к своим семьям они в этот вечер не попали. Поначалу надеялись: повезет, скоротают ночь в здании Главной штаб-квартиры. Так бы и было, но за полночь в кабинете объявился начальник — Гараничев…
Стоя на летном поле, Ибрагимов и Маликов дожидались очереди попасть на борт. Самолет, вылетал на военную базу, расположенную рядом с горевшим атомным объектом.
Среди ожидавших посадки — солдаты-срочники. Громко переговаривались между собой, шутили… Полет не страшил их.
— Ничего не знают… — негромко проговорил Ибрагимов, наклонившись к Маликовскому уху. — От этих скрывают, чтобы не возникло страха и паники…

Гараничев вспоминает
— Основной фактор во всех четырех преступлениях — время,— наконец проговорил Свиридов. — Вы понимаете, что это значит?..
— Время не убивает. Убивают конкретные люди,— спокойно заметил Гараничев.
— Но почему программа упорно твердит об этом? Она настаивает: во всех делах главный фигурант — время!.. Вспомните кривую судьбы Математика: одна из осей тоже обозначала время. Убийства нерасторжимо связаны с надвигающейся неизвестностью. С тем неведомым, что ожидает Россию!..

Военный аэродром
Ибрагимов пожал плечами. Оглядев медленно двигающуюся на посадку колонну людей, прикинул, кто из них в курсе происходящего.
Лица у многих военных были застывшими, напряженными. "Эти все знают. Проклинают случай, выбравший именно их…"
— Главное, как можно скорее собрать сведения… — наклонившись к уху коллеги, проговорил Маликов. — Сосредоточимся на тех, кто служит на объекте! Сделаем выемку личных дел, насобираем какой-нибудь статистики и тут же обратно!.. Пока не шандарахнуло.

+ + +
Выйдя из мацыгинского подъезда, Артурчик остановился и посмотрел вдоль ночного переулка. За то время, что он был в квартире пожилого биржевика, ничего не изменилось. Те же дома с черными окнами, та же безжизненность.
Медленно он побрел по тротуару. Пройдя метров пятнадцать, остановился. Обернулся. После разговора с Анной Мацыгиной осталось чувство незавершенности. Словно так и не задал вопрос, на который нужно получить ответ. Но что это за вопрос? Он и сам не знал.
Напротив дома биржевика сквозь промежуток между двумя домами виднелась маленькая детская площадка с качелями и песочницей. Артурчик вдруг понял: ему не хочется ехать обратно в коттеджный поселок. К тому же, покидая чужой дом он не позаботился вызвать такси. В этих переулочках вряд ли он встретит машину, которая повезет его так далеко. Придется протопать приличное расстояние, прежде чем выйдет на оживленную улицу.
Он быстро перешел на другую сторону и углубился в узкий проход. Оказавшись на детской площадке, сел на качели, неторопясь вытащил из кармана пачку "парламента", зажигалку. Закурил.
Долго держал первую порцию дыма в легких, потом выпустил ее, сосредоточенно глядя, как длинная узкая струйка распушается на конце и постепенно исчезает, растворяясь в воздухе. Отсюда ему был виден мацыгинский подъезд.
В чем заключается странное поведение Фомы,— младшего отпрыска семьи? Маленький мальчик читает Апокалипсис, цитирует его, утром заявил: мы отомстим за казнь… Ну и что?!.. Мало ли какую глупость могут говорить дети. Интернет, многоканальное телевидение,— нынешнее подрастающее поколение живет в информационном вихре. Набравшись всякой ерунды, ребенок болтает просто так, без тайного смысла! Стал груб, замкнут?.. Стоп! Вот и разгадка: Анна Мацыгина не ладит с ним, наговаривает пожилому биржевику на сына. Злая мачеха!..
Не она ли причастна к загадочному исчезновению биржевика?!.. Делает вид, что места себе не находит: муж предупредил, что в ближайшее время не появится дома, но не объяснил почему… А если это игра?!
В очередной раз затянувшись дымом, Гаспарян вздрогнул: дверь мацыгинского подъезда приоткрылась, но на улицу никто не вышел. Артурчик замер. Потянулись напряженные мгновения. Наконец дверь раскрылась шире и из нее появился мальчик. Воровато посмотрев по сторонам, он отпустил дверь и она захлопнулась у него за спиной.
Артурчик поднял глаза вверх, на окна мацыгинской квартиры. Ни одно из них теперь не горело.
"Приму снотворное и лягу спать! — припомнил он слова Анны, которые она сказала ему на прощание.
Очевидно, она выполнила свой план.

+ + +
Сад Коммунизма… Старый знакомый, угрожавший ему смертью! Гараничев смотрел на неподвижные листья пальм, на огромные бутоны цветов, хваставшие яркостью красок. Неужели здесь таится его смерть?!
Звонок Рудалева стал важным пунктом расследования. Выехав на место преступления, Гараничев пробыл в вычислительном центре недолго… Спешил в Кремль.
Быстрым шагом приблизился к столу, что рядом с фонтаном. Беглый взгляд — никто не прикасался к его бумагам, все было, как до отъезда. Стул так же отодвинут в сторону… Стоп!.. А это — что-то новое!..
Последний метр, отделявший от стола, Гараничев преодолел очень медленно.
Сверху на стопке бумаг — верхняя из привычки к предосторожности была положена лицом вниз — белый конверт. Узкий, длинный, дорогой, сливался с фоном. От того-то он сразу его и не заметил…

49.
Едва мальчик стал невидим из-за угла дома, Гаспарян, отбросив в сторону недокуренную сигарету, вскочил с качелей. Со скрипом, особенно слышным в ночной тишине, они отклонились назад и мерно закачались. Артурчик уже выглядывал из-за угла: мальчик спокойно шел по улице. Шаг его был не медленным и не быстрым. Руки засунуты в карманы темно-синей, до колен, похожей на короткое пальто, куртки.
Гаспарян двинулся по параллельному тротуару. Мальчик не оборачивался и его не видел. Артурчик никогда не встречал сына Мацыгина, но сомнений не было — это Федот!
Мальчик дошел до пересечения переулка с улочкой и повернул направо. Через двадцать секунд на том же самом месте оказался и Гаспарян. Невысокая фигурка маячила впереди. Федот по-прежнему шел не оборачиваясь и не глядя по сторонам. На следующем перекрестке он повернул налево. Артурчик, немного осмелевший и потому сокративший расстояние, успел рассмотреть его профиль: мальчик шел, слегка опустив голову. Казалось, мацыгинский сын погружен в свои мысли и ничто вокруг его не интересует.
Гаспарян невольно старался ступать как можно тише. Улицы застыли: ни машин, ни прохожих, ни какого-то звука из окна. Явь походила на странный сон!..
Мальчик вдруг остановился и начал оборачиваться. Артурчик мигом отскочил в сторону и присев на корточки, спрятался за багажник нового "рено". Выглянуть решился не сразу, а когда сделал это, впереди никого не было.
Гаспарян заторопился. Словно картинка ожила, по перекрестку проехало подряд несколько машин. Затем, сверкая синими маяками, промчалась "скорая помощь". Сердце Артурчика отчаянно колотилось. Но осторожности он все-таки не потерял. Ближе к светофору он сбавил шаг и намерился сделать вид, что хочет перейти улицу — если он при этом посмотрит по сторонам, то не вызовет подозрений.
Ему не пришлось этого делать. Метрах в пятнадцати слева наискосок в тени толстых стволов смотрела на маленький, ничем не занятый пятачок глухая кирпичная стена какого-то дома. Возле нее торчали из земли квадратные кирпичные чушки, очевидно бывшие частью стены давно разрушенного дома. На одном из этих буро-коричневых квадратов сидел сын Мацыгина. У ног его лежала огромная черная собака. Мальчик обнимал ее за шею.

+ + +
Михаил Павлович обернулся: подсвеченные глыбы хрусталя по-прежнему переливались, падала вода. Потом посмотрел на сад: казалось — из-за тропических растений кто-то наблюдает за ним.
Гараничев решительно взял в руки конверт, посмотрел на другую его сторону — она была чистой. Оторвал по кромке тонкую полоску. Внутри показался маленький листик нелинованной бумаги.
От руки аккуратным почерком на нем написано:
"Парень должен подняться на колокольню. Условие — никого ни в столпе, ни вокруг. Первый раз вы его не выполнили. Так выполните во второй!"

+ + +
Через небольшую будку с полуприкрытой дверью Федоров и следовавший за ним Холмогоров оказались на крыше. Черная поверхность поблескивала скопившейся в некоторых местах влагой. Федорову показалось: здесь, на верхотуре многоэтажного дома темней, чем у подъездов внизу. Держась за распахнутую дверь, сделал пару шагов. За спиной — громкое дыхание Холмогорова.
Федоров неожиданно испытал страх высоты. Прежде с ним такого не случалось. В полудесятке метров впереди темная поверхность крыши обрывалась, видны были малюсенькие машинки, ехавшие по дальней, у станции метро, улице. Округа просматривалась, как на ладони.
— Да иди же! Что замер?!.. — голос шефа был хриплым. Федоров почувствовал: в спину ткнулось дуло холмогоровского автомата. Командир нетерпеливо подгонял его.
Агент отцепился от двери, сделал несколько шагов по крыше. Всматривался в темноту, но никого не видел. Атомный Вихров мог скрываться только за одной из квадратных будок.
— Люки везде заперты на замок,— сказал Холмогоров. — Не мог никуда деться.
Федоров покосился на него: в том, как шеф крепко сжимал в руках автомат, сквозил страх. Палец лежал на спусковом крючке.
— Надо разделиться… Один останется здесь, другой обойдет крышу… — предложил Федоров, вглядываясь в темноту.
Холмогоров молчал,— явно раздумывал, что ему лучше: остаться или топать по крыше.
— Пойдешь ты! — хрипло велел он наконец.
— Хорошо… — Федоров опять испытал мучительный страх высоты. Сильный порыв налетевшего ветра обострил его. — А если ворвался в одну из квартир? — агент откровенно тянул время.
Более неуютной крыши он в жизни не видал.

Вычислительный центр
— Послушай, без специалистов нам не разобраться,— Петренко смотрел в экран монитора — на нем отображалось содержание одного из жестких дисков компьютера. На этой станции работал Дробышев.
Рудалев перебирал диски — они во множестве валялись на соседнем столе.
— Если он что-то понял,— Петренко щелкнул мышью, когда стрелка остановилась на одной из папок. — Информация обязательно должна находиться где-то здесь. Но я ее не вижу…
— Не понимаю… Ничего нет. Ты уверен: он не использовал супермашину?..
Рудалев посмотрел по сторонам: кругом громоздились шкафы со сложной и непонятной электроникой. Вычислительный центр Академии наук в последнее время не испытывал трудностей в финансировании. За стеклянными дверцами шкафов мерцала лампочками самая современная начинка.
— Надо посоветоваться с Гараничевым… — проговорил Рудалев. — Придется вызвать наших спецов. Ни один из файлов с которыми работал Саня не должен остаться здесь до утра.

+ + +
— Иди-иди! Если ворвался, сидит там… Рано или поздно найдем его. Ты что, трусишь?..
Федоров встрепенулся. Решительно двинулся вперед. Старался не смотреть на город, простиравшийся за краем черной поверхности.
— Стой!..
Агент обернулся. Шеф, хищно и настороженно поводил дулом автомата, смотрел назад.
— По-моему, кто-то есть! — проговорил Холмогоров. — Пойди, посмотри… Там, за будкой…
Федоров двинулся в обратную сторону. Начальник остался на месте.
Агент сунул руку за пазуху,— кобура с пистолетом,— сзади раздался окрик Холмогорова:
— Не вздумай стрелять! Головой ответишь! Вихров нужен живым…
"Идиот! Тот мог услышать!" — с тоской подумал Федоров.
Агент медленно приближался к будке. По-прежнему никого не было видно. Он завернул за угол… Там в нескольких метрах от него стоял Вихров. Увидев агента, медленно попятился к краю.
Федоров замер… Облученный не сводил с него взгляда. Лицо Вихрова расплывалось в темноте, агент физически чувствовал напряжение, исходившее из пары глаз — ему казалось белки облученного отражали неяркий свет луны, звезд.
Не меньше пятнадцати секунд оба не двигались. "Где же Холмогоров?!.. Он должен видеть этого придурка!" — Федоров был отделен от шефа квадратной будкой. Агент испытал нерешительность. Голос начальника мог придать сил…
Атомный Вихров медленно спиной попятился к краю. Глядя на него невозможно не видеть дома, городские огни, бегущие фары машин на дальней улице. Федоров подумал о радиации. Почувствовал: еще немного — и закружится голова. Бессонная ночь и напряжение действовали…
Все же он двинулся вперед. Хотел крикнуть Холмогорову, но не сделал этого… Посмотреть урывкой на шефа не мог,— взгляд был прикован к Вихрову. Тот не двигался…
Агент остановился. Теперь их разделяла пара метров. Беглец пошатнулся, упал на колени, согнулся в поясе, выставив руки вперед. Его рвало… Слышались характерные звуки…
"Лучевая болезнь!" Федорову стало жутко…
Справа раздался голос: Холмогоров!
— Тащи его вниз!.. Скорее… А то подохнет по дороге!.. Бери его!..
Агент повернулся к шефу. "Вот как?! — пронеслось в голове. — Не собирается мне помогать?! Набраться радиации придется мне одному".
— Тащи, я сказал!..
Слева — какое-то стремительное движение. Федоров не успел среагировать. Небо, крыша, дальние дома — крутанулись перед глазами.
Брошенный ловким приемом неожиданно поднявшегося с колен Вихрова, агент полетел вниз…

+ + +
Телефон завибрировал…
— Черт! Черт! — закричал Гараничев, вскочил с кресла, завертелся на месте, словно стараясь заметить в кружащемся перед его глазами хороводе пальм, экзотических цветов и разросшейся махровой сирени ловко скрывающегося врага. Он еще не видел, чей номер высветился на экране мобильного, но был уверен — это таинственный некто. Сад Коммунизма!..
Телефон надрывался все сильнее. Наконец, пожилой гебист взял себя в руки, вытащил трубку… Никонов! Всего лишь он. Чутье обмануло…
— Да…
— Михаил Павлович! Это фантомный номер, его не существует… Кто создал его — в данный момент определить не представляется возможным.
"Кто же внес его в память моего мобильника? И когда? Вот же дьявольщина: не мог же он появиться там сам собой?! "
Телефон зазвонил вновь: Рудалев!
— Системщики продолжают работать, но предварительное заключение — файлы удалены.
Гараничев посмотрел на кремлевские постройки за огромной стеклянной стеной: электрический свет отгонял мрак от древних стен, но ночь вокруг казалась вечной.
— Это сделал убийца!.. — подытожил Рудалев. — Саня действительно раскопал что-то серьезное! И страшное!

50.
Федот смотрел как раз в ту сторону, откуда появился Гаспарян. Артурчик мог поклясться: парень смотрит на него как на случайного прохожего.
Гаспарян полез в карман пиджака за сигаретами, остановился, чтобы прикурить — намеренно несколько раз чиркнул зажигалкой, как будто она плохо работает, урывкой посмотрел на Федота. Мальчишка продолжал обнимать собаку. Артурчик пошел дальше. Больше в сторону Мацыгинского сына он смотреть не смел. Когда же на одно мгновение повернул голову — за несколько секунд успел заметить: Федот чуть склонился над псом и как будто шепчет ему что-то на ухо.
Скрыв друг от друга взрослого и ребенка по улице проехал пустой туристический автобус. Гаспаряну захотелось ущипнуть себя за руку — сделает это и вдруг окажется, что все это страшный сон: за автобусом нет ни стены, ни мальчика, ни черного пса.
Все на месте!.. Артурчик тут же отвернулся, но успел заметить: за одним из толстых деревьев примерно в метре от мальчика кто-то стоит! Прежде фигуру удачно скрывала темнота и ствол, но на короткие мгновения она чуть сдвинулась вперед и стала заметна. Это был Черный человек…
Так моментально окрестил про себя Гаспарян высокую фигуру худого мужчины, одетого во все черное и с лицом, закрытым высоко намотанным черным шарфом и широкими черными очками…
Черный человек сдвинулся обратно в темноту. Артурчик не останавливаясь шел вдоль по улице. На большой скорости мимо проезжали редкие автомобили.
"Так вот с кем разговаривает по ночам мацыгинский сынок!.. Вот откуда дует ветер!"

+ + +
Атомный Вихров не спеша спустился по лестнице на несколько этажей вниз. Вышел к лифтам, нажал кнопку, вошел в почти тут же подъехавшую кабину…
На крыше Холмогоров, спокойно пропустивший его к лифтам, говорил по рации с агентом, сидевшим за рулем "ауди", а потом с Шастиным.
— Немедленно вниз!.. Вихров спускается к подъезду!.. Задержи его. Он сбросил с крыши Васю…
Шастин не сразу ответил:
— Есть! Спускаюсь…
Холмогоров медленно подошел к краю, посмотрел вниз. На черном квадрате земли, выгороженном низеньким заборчиком, лежал раскинув руки Федоров — около него, спиной к двери подъезда, уже стоял Бутаков — тот, что управлял "ауди".
— Идиот! — заскрежетав зубами произнес Холмогоров. Руки крепко сжали короткий автомат.
Словно услышав начальника Бутаков развернулся: было ясно — готовится встретить Вихрова.
Шеф холодно размышлял: Федоров сам виноват — при его спецподготовке позволить скинуть себя с крыши!.. Если Бутаков и Шастин задержат Вихрова — а в этом Холмогоров не сомневался — с двумя профессионалами ему не совладать, то он прикажет им везти пленника обратно в бокс самостоятельно. Приказы не обсуждаются!..
Сам Холмогоров быстро перешел на противоположный край крыши — Вихров мог прорваться в квартиру и выскочить из окна: второй, третий этаж… Скорей всего, беглеца ничто не остановит. Может воспользоваться какой-нибудь веревкой. Видно было не так хорошо, но все же в некоторых окнах горел свет, к тому же работал фонарь над спортивной площадкой. Холмогоров заметил бы, если бы из окна выскочил человек.
Он провел ладонью по лбу, по глазам… Усталость давала о себе знать.
Минуты шли. Вихров не объявлялся.

Кремль
— Почему не отвечает моя мать?.. Что произошло на "Южной"?..
После разговора с матерью он попытался покинуть Кремль,— его остановили. Дали понять: будет упорствовать, возвратят в опостылевший кабинет силой, запрут на ключ, приставят охрану… Антон не успокоился, но попытки уйти оставил.
— На "Южной" чуть было не произошел взрыв большой мощности… — спокойно ответила Элалия. — Его удалось предотвратить, но станция до сих пор не работает. Один из тех, кто ответственен за подготовку взрыва, оказался в вашей квартире. Сейчас его там нет, маме ничто не угрожает. С ней находится агент спецслужбы.
Во взгляде Антона,— он не спускал его с лица Элалии,— был ужас.
— Не отпускают тебя потому, что твое присутствие в квартире может помешать следствию. А это главное — ты нужен здесь.
— Какого черта! — в ярости закричал молодой человек, с ненавистью посмотрел вверх — Иван Великий вздымался в ночное небо. Они стояли у его подножия. — Раньше вы повелись на козни Математика, но теперь-то зачем?!..
— Мы не велись на козни,— холодно проговорила Элалия. — То, что на вершине Ивана Великого ты встретил меня, означало: всерьез предсказание воспринимал только Холмогоров, и то вряд ли… Теперь все изменилось. В ближайшую полночь окажешься на Иване Великом один. Мы получили указание…
— От кого? — Рубцов почувствовал: по спине бегут мурашки.

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

51.
Впервые за сутки он распахнул в большой зале коттеджа окно. Выглянул на улицу. Теплый ветерок обдул лицо.
Артурчик вздрогнул. По дорожке к дому растянувшись в цепочку шло пятеро крепких мужчин. Калитка,— ее, вернувшись от Анны Мацыгиной, Гаспарян оставил незапертой,— широко раскрыта. В проем виднелся иностранный микроавтобус с проблесковыми маячками на крыше.
"Как они меня нашли?! " Артурчик ринулся к двери.
Первый из гостей уже стоял на пороге. Молча раскрыл удостоверение службы безопасности.
— Где мы можем поговорить?.. — Холмогоров — так значилось в документе — переступил порог, посмотрел на пустые углы — в зале не было мебели. Единственный предмет интерьера — медвежья шкура перед камином. Кругом пустые бутылки из под виски и вина, стаканы.
— Пойдемте наверх!.. Там есть пара стульев… — предложил Гаспарян.
— Вы оставайтесь здесь,— велел Холмогоров подручным.
Первое, что сказал, усевшись на стул из полированного темного дерева:
— Ваш друг, Мацыгин, найден мертвым в пятнадцати километрах отсюда… Тело пытались утопить в пруду, но камень отвязался и оно всплыло.

+ + +
— Я предлагаю поднять спецархивы с датами всех казней… — проговорил Холмогоров. — Хотя, откровенно говоря, эта часть информации, которую я получил от Гаспаряна, выглядит наименее интересной… Не с чем работать. Якобы странное поведение мацыгинского сына… Якобы по ночам он встречается с каким-то Черным человеком. Гаспарян — алкоголик. Анна Мацыгина — женщина с неустойчивой психикой. Ее муж запутался в игре, был близок к разорению. В семье тяжелая обстановка… Думаю, Мацыгин отвлекал внимание от собственных делишек… Выдумал эту историю с сыном. Морочил голову Гаспаряну, у которого хотел отсидеться…
Анатолий Геннадиевич упорно не смотрел на Гараничева, который расположился за столом для совещаний ровно напротив него. Обращался он к одному Свиридову — тот занимал кресло во главе. Изредка Холмогоров скользил взглядом по Рудалеву,— он был четвертым человеком, участвовавшим в этом совещании у высокого руководства.
Молодому мужчине казалось: шеф "конкурирующей" группы примеряется к нему, как к будущему подчиненному, оценивает возможность сработаться. Значит, шансы Гараничева удержаться на своем посту Анатолий Геннадиевич оценивает, как минимальные.
Свиридов неожиданно ухватился за подлокотники кресла, пружинисто оттолкнулся от них руками, встал. Обогнув стол, подошел к стоявшему у противоположного края проектору. Выключил его. Еще пять минут назад это устройство передавало картинку с экрана ноутбука на белый экран,— тот висел у стены на специальном кронштейне.
Гараничев не произносил ни слова. Схема дальнейшей работы, которую так наглядно, с использованием картинок, разъяснил им шеф, означала одно — карьере Михаила Павловича приходит конец...
— Ежедневным и непосредственным руководством расследованием с этой минуты буду заниматься я,— так двадцать минут назад начал свою речь Свиридов. — Вражда, существующая между двумя нашими подразделениями, негативно сказывается на следственных действиях. — Генерал повертел в руках телескопическую указку-ручку из хромированной стали. — Вот схема взаимодействия, которой вы отныне должны придерживаться. Все задачи должны решаться совместными усилиями работников обеих групп…
"Как он себе это представляет?! Гараничев и Холмогоров ненавидят друг друга" — подумал Рудалев.
"Этот заменит погибшего Федорова!" -в ту же секунду размышлял Холмогоров. — "Только работать со мной — не то, что с мягким Гараничевым!"

Архив. Секция документов особой секретности
Держась за металлическую станину, четыре человека с усилием подняли с широкой плоской тележки и поставили на стол поблескивавшее никелированными деталями устройство.
— Давно хотел посмотреть на эту штуку,— прошептал Роман Вишневский,— сотрудник службы безопасности, руководивший специальной секцией архива.
Четыре человека молча направились обратно к двери, один из них катил перед собой низенькую тележку.
Вишневский рассматривал аппарат. Филоненко — программист из спецслужбы — молча распутывал провод. Петренко тоже не произносил ни слова.
"Голова" аппарата, увенчанная островерхой "каской" едва заметно дрогнула. Одновременно из широко расставленных "рук" брызнули яркие лучи направленного света,— Филоненко подал напряжение.
Четверо его помощников вернулись в секцию архива. На катившейся перед ними тележке громоздился большой компьютерный сервер, опутанный толстыми проводами и два мощных ноутбука. К их портам тоже присоединены кабели, тянувшиеся к коробке сервера. Двое с трудом несли еще одну большую тяжелую машинку в железном корпусе — промышленный сканер. За ним по полу волочился целый шлейф проводов.
Вишневский засуетился, выкатил из-за широкого стеллажа очередную — третью в этом небольшом помещении тележку. Из-за высоких бортов торчали пожелтевшие от времени архивные дела.
— Здесь не только наши... Большая часть — бумаги из архива МВД. Те казнили больше,— Вишневский взял в руки верхнюю папку.
Пока он листал ее, Филоненко расставил на втором столе машинку в железном корпусе, ноутбуки. Соединил устройства проводами.
— Сейчас мы узнаем отгадку… Сын Мацыгина упомянул казнь, за которую будут мстить… — Филоненко говорил, глядя на по-прежнему молчавшего Петренко. — Эта система — супер-продвинутая разработка, сделанная под эгидой службы безопасности. Документы, касающиеся казней, проводившихся в последние полвека, хранятся в бумажном виде. Специализированные мощнейшие сканеры переведут их в электронный вид. Дальше — конвертация в текстовые файлы. Потом программа, созданная с использованием алгоритмом Математика, стремительно проанализирует данные, применительно к обстоятельствам, проведет особый поиск…
Программист замолчал. Вишневский стал подавать архивные дела.
Через несколько минут промышленный сканер начал обрабатывать листки документов…

Колокольня Ивана Великого
Лестница, по которой шел, уводила все дальше от земли, но Антону казалось — спускается в мрачный подвал. От стен веяло холодом, сыростью. Ничего не видел,— освещение вновь выключено.
"Опять задумка Холмогорова?! От его стараний ноги сломаешь! Зачем эта темнота?"
На этот раз в руке у Антона не было маленького электрического фонарика.
Двигался очень медленно. Казалось, поднимается целую вечность, на самом деле — отдавал себе в этом отчет — преодолел лишь малую часть пути.
Ноги промахивались и соскальзывали со ступеней. Рука в последний момент хваталась за стену… Наконец темнота стала немного разбавляться проникавшими с площадки неяркими отсветами ночных огней.
Первая галерея!.. Одна треть подъема!
Бодро перескочил несколько последних ступенек, оказался на освещенном пространстве… Подошел к проему, глянул вниз,— осмотрел площадь, расположенные на ней здания. Нигде не было видно ни одного человека. "Ловко спрятались!" Ему стало тоскливо.

Архив. Секция документов особой секретности
Лязгнула металлическая цепь, натянутая между бешено вращавшимися валами особого промышленного сканера.
— Есть! Кажется нашли!.. — воскликнул Филоненко. — Индикатор показывает, что алгоритм считал зацепку!.. — Он с мольбой посмотрел на гудевшую вентиляторами и все равно отчаянно гревшуюся коробку сервера. — Ну же!.. Давай!..
Петренко подскочил к столу и впился взглядом в экран стоявшего на нем ноутбука. Набор выскакивавших на нем символов был ему непонятен.
Неожиданно свет в помещении архива погас. Вновь раздался металлический лязг цепи, прокрутившись по инерции на пол-оборота, валы встали.
— Черт!.. Что это?!
Петренко почувствовал, как развернувшийся Филоненко схватил его в темноте за руку чуть ниже локтя.
— Данные слетели! — закричал программист. — Мы работали без резервного питания!
На стене за стеллажом тревожно замерцал красный фонарь.
— Я как чувствовал! — взвизгнул Вишневский. — В тот момент, когда мы собрали вместе дела казненных, в архиве словно поселился дьявол!..
Красное пятно на стене продолжало пульсировать, Петренко уже вытаскивал из кобуры под мышкой табельный пистолет. Он был уверен — остальные сотрудники службы безопасности делают в темноте то же самое.

Морг
Рудалев кивнул головой.
— Но имейте ввиду — это тяжелое зрелище. С непривычки вам будет тяжело проследить за всей процедурой от начала до конца.
Врач-патологоанатом знал, что у агентов службы безопасности крепкие нервы и большинство из них повидало немало. В том числе человеческих внутренностей. И все же предупреждал он не напрасно.
Всех работ над распростертым на мраморном столе телом актера МХАТа Шмушкевича еще не было сделано, а Рудалев чувствовал: переоценил свою нечувствительность. Патологоанатом выполнял свои обязанности слишком дотошно.
Испытывая неодолимое желание облокотиться рукой о стойку с инструментами, Рудалев потянулся к ампуле с нашатырем — сломать тонкое горлышко, поднести к ноздрям. В этот момент патологоанатом вскрикнул:
— Смотрите! Первый раз вижу такое!..
Из предыдущих комментариев агент знал — сейчас медик потрошит желудок трупа, исследует содержимое.
Рука в резиновой перчатке поднялась над телом. Пальцы что-то сжимали.
— Взгляните сюда: он проглотил ее незадолго до смерти. Целиком!.. При том сырую.
Напрягая волю Рудалев уставился на находку патологоанатома. Небольшая, не больше семи сантиметров в длину рыбка, действительно, была на удивление целой. Голова, плавники… Чешуйчатые бока слегка серебрились в свете яркой лампы. Казалось, брось ее патологоанатом в воду — вильнет хвостиком и уплывет.

52.
Квартира Артура Гаспаряна
Он услышал скрип… Такой звук издают дверные петли, когда дверь отворяют. Все бы ничего, но это была именно его дверь…
Звонок проиграл мелодию чуть позже…
— Артур Гаспарян!.. Вы дома?..
Артурчик хотел откликнуться, но язык одеревенел от страха. В зеркало, висевшее на стене в коридоре, видел руку вошедшего. В ней был маленький аккуратный пистолет.

Колокольня Ивана Великого
"Полночь ты встретишь там! — строго проинструктировал его совсем недавно Холмогоров. — Десять минут — и спускайся обратно".
Антон ринулся к ступеням. Мрак объял его, он тут же споткнулся. Едва успел выбросить вперед руки,— все равно больно ушиб коленку. Упираясь пятерней с широко расставленными пальцами о стену, поднялся. Принялся взбираться дальше. Тишина внутри вытянутой вверх продолговатой капсулы стояла потрясающая. Рубцов слышал собственное прерывистое дыхание. Вдруг ему показалось: странный звук…
Нет, ничего!.. Если он будет останавливаться, ему не успеть. Надо спешить…
Он преодолевал ступеньку за ступенькой. Когда сверху опять забрезжил едва различимый свет, осознал: так увлекся подъемом — забыл про страх… О-па!..

Архив. Секция документов особой секретности
Лампы под потолком ярко вспыхнули. Тревожная игра красных огней тут же прекратилась. В проход между стеллажами стремительно вошел Исаев. Бросив взгляд на пистолеты, которые держали в руках сотрудники службы безопасности, проговорил:
— Не паникуйте! Все нормально. По какой-то причине вылетело несколько предохранителей… Электрики сейчас занимаются.
Филоненко — в отличие от четверых помощников он пришел в архив невооруженным — уже склонился над промышленным сканером. Потрогал цепь…
Петренко, убиравший в кобуру пистолет, краем глаза заметил: руки у электронщика слегка дрожат. Филоненко провернул вал, немного повозившись, вытащил застрявший документ, включил машинку. Засвистела металлическая цепь. Электронщик поправил пачку заблаговременно расшитых бумаг.
Аппарат стремительно засасывал их в себя… Филоненко был уже у ноутбуков. Исаев не понимал, что происходит, но напряжение передалось и ему.
Шесть человек не произнося ни слова следили за манипуляциями электронщика — щелкая мышью, тот передвигал на экране ноутбуков какие-то окна.
— Сейчас мы все узнаем! — пробормотал Филоненко. — Есть!.. Вот он!..

Квартира Артура Гаспаряна
— Не бойтесь! Я офицер службы безопасности! — другая рука протягивала в его сторону раскрытое удостоверение. — Моя фамилия Гараничев. Нужно поговорить с вами. Почему не закрыли дверь?
Артурчик поднялся с кресла. Стакан с виски, который стоял на пухлом, обитом кожей подлокотнике, полетел на дубовый паркет. Осколки стекла разлетелись в разные стороны.
Гаспарян посмотрел на пол, пошатнулся, затем вперил взгляд в гостя.
— Знаете, вы появились кстати. Я ведь тоже хотел кое-что рассказать. Только ваш коллега… который приезжал ко мне… Если вы думаете так же…
— Коллега?.. Вы говорите о Холмогорове? — Гараничев вошел в комнату. — Где ваши жена и дети?
— Уехали к родственникам,— Артурчик убрал с дивана разбросанные на нем пиджак, несколько галстуков и измятых несвежих рубашек.
— Не выдержали вашего пьянства? — не дожидаясь приглашения, офицер службы безопасности уселся на диван.
— Я сам отправил их. Решил заняться расследованием самостоятельно.
— Боюсь, в таком состоянии до истины вам не докопаться,— усмехнулся Гараничев.
Артурчик дернулся, как ужаленный. Глаза стали сердитыми.
— Я кое-что узнал… Боюсь, этой информацией вы не владеете. Только не могу решить: стоит ли делиться сведениями?..

Колокольня Ивана Великого
Антон смотрел на небо: над центром Москвы — городские электрическое зарево, но даже в его отсвете видно — одна за другой с небосклона падали звезды. Он подошел к проему галереи… Подался чуть вперед, высунул голову, чтобы увидеть картину получше… Отшатнулся. Накатила волна страха, руки затряслись.

Архив. Секция документов особой секретности
— Ян Косой! Рокотов! Программа указывает на него! — воскликнул электронщик.
Большинство из присутствовавших, включая Петренко, не имело представления ни о каком Рокотове по кличке Ян Косой. Обернувшийся Филонов понял это по глазам смотревших на него агентов.
Воцарилась тишина. Никто не произносил ни слова, промышленный сканер, переваривший порцию документов, был уже остановлен.
— Рокотов… Постойте,— пробормотал Вишневский. — Уж не тот ли?.. Да, конечно!.. Никогда не слышал, что у него была кличка Ян Косой,— по лицу архивиста пробежала тень сомнения. — Но каким образом расстрелянный в шестьдесят первом году валютчик… Пусть и самый известный! Не понимаю. Скупка и продажа валюты в СССР были запрещены, Рокотов создал целый подпольный синдикат, его сурово наказали…
— Его лишили жизни за то, что сейчас делает каждый из нас в "обменнике",— проговорил Филонов. — Но я согласен: отношения к нашей истории… Может, программа глючит?.. Вам надо запросить данные на этого Рокотова…
— Я и без них могу вам сказать, в чем дело!.. — неожиданно проговорил Исаев и шагнул ближе к столу с ноутбуками.

Колокольня Ивана Великого
Только что перед глазами Антона, словно увиденная со стороны, возникла картина — он высовывается дальше, чьи-то руки хватают за ноги, с силой перекидывают вниз…
Вновь, как и на первой галерее, он ринулся к лестнице. Оставалось преодолеть последний этап. Рубцов заставил себя ни о чем не думать. Все органы чувств обострились. Слух, обоняние,— еще немного и он научится видеть в полной темноте! Преодолев около десятка ступеней не споткнувшись,— у него уже развился своеобразный навык,— судорожным движением выхватил из кармана мобильный телефон.
Последняя минута перед полуночью… Предчувствие охватило его: сейчас все случится… Он было убрал телефон в карман, но тут же вновь выхватил его, торопливо несколько раз нажал кнопки — теперь он мог видеть отсчет секунд. Рубцов знал: часы его новой трубки идут идеально точно!.. Полночь!.. Есть!..

Архив. Секция документов особой секретности
— На расстреле Рокотова настаивал лично Брежнев! — торжественным голосом проговорил Исаев.
— Подожди, ты что-то путаешь! — перебил его Петренко. — Казнь состоялась в шестьдесят первом, правильно?! А Генеральным секретарем тогда был Хрущев!
— Все верно! Никита Сергеевич был генсеком. Но решение по особому делу валютчиков принимал по тогдашней системе Председатель президиума Верховного Совета СССР. А им в тот момент был Брежнев. Это он подписал указ, благодаря которому прокурор опротестовал прежний приговор, а Верховный суд вынес новый — "расстрелять"!
Находившиеся в комнате люди переглянулись.
— Но подождите… — Вишневский выражал общее сомнение. — Кто мстит за эту казнь?!.. Родственники Яна Косого?! Или быть может его солдаты — валютчики низшего ранга — "бегунки", скупавшие доллары и марки у иностранцев на улице Горького или у подъездов интуристовских отелей?!..
— Этого я не знаю… Но скажу больше… В казни Рокотова повинен и гражданин США. Не знаю, жив ли он сейчас…

53.
ЦУП
Количество светло-зеленых долек на индикаторе загрузки непрерывно увеличивалось. Но сотрудник ЦУПа Минц был недоволен.
— Черт, почему обычное письмо так медленно грузится! — выругался он негромко. Так, чтобы не слышали сидевшие через несколько кресел по бокам и в соседних рядах другие сотрудники Центра управления космическими полетами.
— Это не обычное письмо, а письмо из компьютерного центра службы безопасности! — поправил стоявший за спинкой его кресла Ларкин,— тоже сотрудник ЦУПа. — Кто знает, может быть в нем — дурная весть…
— Дурные вести обычно не заставляют себя ждать! — Минц нервно рассмеялся.
Новых зеленых долек не появлялось. Компьютер в очередной раз подвис.
— Что же они там отправили?!.. Не могли сделать этого пораньше…
Все решения по космической станции принимались на самом верху. Минц был уверен — письмо, загружавшееся на его компьютер — лишь копия. Основные адресаты — на верхней ступеньке иерархической лестницы космического ведомства. Никто не верил, что отрывочная фраза одного из космонавтов — Самойленко — "Здесь на корабле…" — проанализированная каким-то особым, таинственным методом, который якобы есть в арсенале спецслужбы, может натолкнуть хоть на какие-то значимые выводы. Все решения по стыковке были уже приняты.
Самойленко вышел на связь после долгого молчания и тут же опять отключился. Помимо голоса были слышны некоторые шумы…
— Этот американец… Джонсон,— голос Ларкина отвлек Минца от тоскливых раздумий. — Ведь компьютер контролировал он. И проверял систему… А это отключение связи…
— К чему ты клонишь?
— Что если вредительство находится совсем не с той стороны, с которой мы предполагаем?.. Если тайна не в корабле, а в самой станции?..
— В принципе Джонсон мог запороть две стыковки… Но зачем это американцам? Чтобы погубить проект? Вряд ли… Вот оно! Загрузилось!.. — Минц прильнул к экрану ноутбука — в иконке темным фоном было выделено полученное письмо.
— Что?! Что там?.. — близорукий Ларкин из-за спины коллеги не мог разобрать открывшийся текст.
Быстро пробежав строки глазами, Минц обернулся, тихо проговорил:
— Их программа определила — на "Союзе" серьезная беда, причиной которой является кто-то из экипажа!.. Я же тебе говорил — американец здесь не при чем!..

Колокольня Ивана Великого
Где-то внизу, у самой ступени ровным светом горел красный огонек,— маленькая точка, размером не больше спичечной головки. Рубцов мог поклясться: несколько секунд назад ее не было.
Точка вспыхнула в полночь…
Его охватила паника. Привлеченный дьявольским огоньком, по замыслу устроителей этого чудовищного спектакля он схватится за точку… Что это?! Взрыватель бомбы? Радиоактивный изотоп?..
Антон покрылся ледяной испариной. "Бежать!"
Он словно прирос к ступеням. Красный огонек заворожил его…
Первая волна паники отхлынула. "Очнись! Приди в себя!.. " — прошептал внутренний голос. Рубцов всмотрелся в красную точку. Различил,— этого он не видел, когда страх застилал глаза: она покоилась на каком-то прямоугольничке со словно бы срезанным уголком. Эта форма ему что-то напоминала… Размер…
Красная точка засветилась ярче, словно вкладывая в это кровавое сияние последние силы. И вдруг погасла.
Полная темнота… Слабое свечение,— Антон оживил дисплей мобильника, аккуратным движением поднял со ступеньки SIM-карту. Оторвал маячок, прикрепленный к ней скотчем.
Сняв со своего телефона заднюю крышечку, поддел и вынул аккумулятор, сдвинул локер, вынул симку, сунул в карман. На освободившееся место вставил ту, которую ему подбросили, защелкнул аккумулятор.
Мобильник начал играть мелодию вызова еще до того, как он вставил в полозья заднюю крышечку.
Машинально бросил взгляд на дисплей…
Номер был незнаком, но подбор цифр говорил о многом. Сердце опять забилось, как пришпоренное.

Артурчик вспоминает
Старый московский двор. Маленькая детская площадка с качелями. Гаспарян уже был здесь.
На этот раз он спрятался за контейнером со строительным мусором,— тот стоял возле подъезда. Отсюда хорошо виден Мацыгинский дом.
Допрос, учиненный Холмогоровым: по глазам, по странно дергавшемуся лицу агента проницательный Гаспарян понял — то, что ему кажется в истории важным, офицера безопасности не интересует. Кажется больными фантазиями.
Воспоминания о мальчике, собаке, Черном человеке не давали покоя. В Москве Артурчик направился в офис. Допоздна работал. Когда приехал в квартиру, отправил жену и детей спать.
Поставил часы с большим белым циферблатом на столик перед собой, включил телевизор. Несколько часов смотрел все передачи подряд. Содержание не интересовало,— ни разу не переключился с канала на канал.
Мысли крутились вокруг смерти Мацыгина. К какой тайне прикоснулся пожилой биржевик?..
Артур вышел из квартиры, сел в "мерседес"…
Прямо к дому подъезжать не решился. Оставил автомобиль за несколько кварталов,— "Мерседес" с сидящим в нем человеком слишком заметен…
Предчувствия оправдались: дверь Мацыгинского подъезда начала открываться.

Соборная площадь Кремля
Полночь миновала,— пробили на Спасской башне часы, в нескольких мобильных телефонах сработали сигналы планировщика. В воздухе повисло напряжение.
Анатолий Геннадиевич попеременно смотрел на хронометр и на вход в колокольню. Ровно в десять минут первого из черного проема вышел Антон.

Артурчик вспоминает
В неширокую щель выскользнул мальчик. Замер, долго смотрел по сторонам. Затем медленно двинулся по тротуару в ту же сторону, что и в предыдущий раз.
Вот он стал невидим,— дом скрывал его от Артурчика.
Гаспарян не торопился покидать убежище: не было плана. Наитие, способность предугадать события толкнули приехать сюда. Ему казалось: ночью произойдет важное, он разгадает тайну. Управляя машиной, перестал верить предчувствиям.
Что теперь делать? Отправиться следом? И что потом?!
"Вот же!.. " — Артурчик чуть было не хлопнул себя ладонью по лбу. Простой набор действий показался идеальным решением.

Соборная площадь Кремля
Всем хотелось кинуться навстречу,— никто не сделал ни шагу.
Ветви ели, у которой стоял Холмогоров, слегка зашевелились,— подул ветер. Кто-то тронул Анатолия Геннадиевича за рукав. Он обернулся.
— Найден труп молодой женщины…

Артурчик вспоминает
Он торопливо вышел из-за контейнера, зашагал мимо качелей к переулку. Мальчик уже исчез. Гаспарян не двинулся вслед: ему нужен был "мерседес".
Переулок совершенно безлюден, только в самом его конце из припаркованного "ленд ровера" старой модели неожиданно вылез человек, хлопнул дверью, включил сигнализацию, решительно пошагал куда-то прямо по проезжей части… Гаспарян не успел рассмотреть незнакомца.

Соборная площадь Кремля
Холмогоров посмотрел на Гахария, потом опять повернулся в сторону двигавшегося к ним молодого человека.
— Это Агата… Подруга его брата, Юрия,— Гахария кивнул на приближавшегося Рубцова.
Что-то в облике Рубцова показалось Холмогорову странным. Слишком скованные движения… Лицо, как мел… Эта неестественная бледность была заметна издалека.

Артурчик вспоминает
…Запустив двигатель, медленно поехал вперед. Приближаясь к мацыгинскому переулку прибавлял скорость. Мимо его дома проехал так, как едет по пустой ночной улице человек, торопящийся оказаться наконец в своей постели.
Перекресток со светофором… Горел красный.
Обнимая большую черную собаку сын Мацыгина — на знакомом месте. Как и в прошлый раз в темноте у дерева стояла черная фигура.

Соборная площадь Кремля
— Они разрубили ее на куски. Вот фотографии,— продолжал Гахария. — Если еще не ужинали, лучше не смотреть.
Шеф обернулся, глянул на фотографии. Зрелище жуткое.
— А это точно она? — как бы между делом, так спрашивают о третьестепенном вопросе, поинтересовался Холмогоров.
— Да… Хотя лицо… — Гахария не сразу подобрал нужное выражение. — Тоже сильно пострадало!.. Но мы ее опознали…
Агент по-прежнему держал фотографии в руках. И смотрел теперь не на шефа, а на приближавшегося парня.

Артурчик вспоминает
Свет долго не переключался — Гаспарян видел: Черный человек жестикулирует. У него сыном Мацыгина шел какой-то эмоциональный разговор.
Артурчик испытал досаду, когда красный сменился желтым и почти без паузы — зеленым. Он резко тронулся, за несколько секунд проскочил мимо места, где стояли двое. Повернул направо…
Короткий переулок был забит машинами, но свободное место Гаспарян все же отыскал.
Несколькими ловкими маневрами загнал "мерседес" между синим микроавтобусом "фольксваген" и разбитой "тойотой" — судя по толстому слою грязи,— покрывал крышу, бока и изуродованный передок,— давно стояла без движения.
Заглушил двигатель, выключил фары, уставился в зеркало.

Секретный вычислительный центр службы безопасности
Вычислительный центр располагался в суперсовременном здании на окраине Москвы. Интерьеры — как в офисах богатых нефтяных корпораций: в холлах — обитые черной кожей кресла, кадки с карликовыми пальмами. Лампы на потолке, матовые плафоны на стенах лили мягкий электрический свет.
Сотрудники в хороших деловых костюмах больше походили на клерков богатой компании, чем на военных людей, которые ежедневно ведут бой с опасным ловким противником.
Ибрагимов и Маликов с особыми карточками, болтавшимися на шеях на синих ленточках,— в пластиковом прямоугольнике — электронный носитель информации,— стояли у лифтов в ожидании кабины, которая доставит их на четвертый этаж.

Артурчик вспоминает
Черный человек скорее всего приехал на автомобиле.
Улочка, где он разговаривал с мальчиком — с односторонним движением.
До переулка, где спрятался "мерседес" Артурчика, машину поставить негде,— тротуар занят строительными лесами. Часть улицы выгорожена для пешеходов.
Значит, поговорив с Федотом, Черный человек двинется к машине и почти наверняка окажется в поле зрения Артурчика. Гаспарян напряженно смотрел в зеркало.
Вдруг что-то насторожило его: не сразу осознал, на что среагировал его глаз…

54.
Секретный вычислительный центр службы безопасности
Маликов — в черных очках. Крепко сжимал ручку металлического чемоданчика с мягко закругленными углами. Сбоку чемоданчика виднелось пять блестящих металлических тумблеров. На них нанесены черные риски и мелкие арабские цифры.
Код, позволявший открыть замок, известен Ибрагимову. Это — нарушение инструкции. Код должен быть передан по защищенной телефонной линии отправителем адресату в момент прибытия чемоданчика.
Прочность чемоданчика такова: вскрыть его даже при наличии специальных инструментов можно лишь за несколько часов. За это время служба безопасности схватит похитителей. Внутри постоянно работал радиомаяк, позволявший определить координаты чемоданчика с точностью до десяти метров. Отключить маяк до того, как будет вскрыт кодовый замок, нельзя.
— Надеюсь, это им поможет! — усмехнулся Маликов, заходя через раскрывшиеся дверцы в шикарно отделанную лифтовую кабину и похлопывая при этом по чемоданчику
— Личные дела сотрудников объекта?.. — Ибрагимов тоже усмехнулся.
— Такая же информация выслана и по космическим делам.

Артурчик вспоминает
"Ленд ровер"! Почему сразу не обратил на эту машину внимания?!
Между тем, видел ее недавно.
Как человек, только что наклонившийся к пассажирскому сиденью, успел сесть в "ленд ровер", оказаться в этом переулке раньше Артурчика?!..
Впрочем он мог успеть: пока Гаспарян дошел до своего "мерседеса"…
"Ленд ровер" стоит удобно — его хозяину видно часть улицы, край перекрестка… Рано или поздно Федот направится домой и попадется на глаза. Станет ясно: Черный человек тоже покинул место у дерева. За кем охотится тот, что в "ленд ровере"?
Заметил ли Артурчика?.. Гаспарян внимательно смотрел в зеркало.
Прошло минут двадцать. Черный человек появился неожиданно: размашистым шагом двигался там, где переулок вливался в улицу.
Он был в черном пальто, черных брюках. Под козырьком кепки с ушами — черные очки. Артурчик почему-то вообразил: Черный человек абсолютно лыс.
Гаспарян потянулся к ключу зажигания. В этот момент "ленд ровер" отъехал от тротуара, медленно покатил к перекрестку.

Соборная площадь Кремля
Антон остановился. От Холмогорова его отделяло расстояние в один метр. Замерев, молодой человек не произносил ни слова.
Гахария стоявший наискосок от шефа увидел: у Холмогорова из под волос на шею, на воротник одна за другой стекают бисеринки пота.
Перед этим легко одетый шеф долго стоял на месте без движения. Погода была прохладной.
Рубцов некоторое время молча смотрел на Холмогорова, затем взгляд перешел на Гахарию, скользнул по фотографиям, опять вернулся к Анатолию Геннадиевичу.
— Вот и все!.. — негромко проговорил парень.
— Что ты видел? — хрипло спросил шеф.

Артурчик вспоминает
Гаспарян вытащил из кармана пиджака позолоченную ручку "кросс", записал на тыльной стороне кисти номер автомобиля. Черный человек исчез за углом дома. Повернул за него и "ленд ровер".
"Мерседес" тронулся с места. На небольшой скорости доехал до перекрестка, свернул направо.
Впереди в метрах пятнадцати — прижавшийся к бровке "ленд ровер". Пассажирская дверь распахнута. Волосатая макушка водителя, о чем-то беседовавшего с Черным человеком, торчит наружу.
Артурчик представил, как это было: человек в черном шагает по тротуару, рядом останавливается машина, дверь распахивается…
"Мерседес" не успел поравняться с ними: Черный человек ловко забрался внутрь джипа, дверь захлопнулась. "Ленд ровер", плавно набирая скорость, поехал вперед…
До ближайшего перекрестка Гаспарян двигался тем же маршрутом. Преследовать дальше не решился…

Соборная площадь Кремля
Невероятная тишина повисла над большой группой людей, застывших на краю древней площади.
— Я видел господа бога,— спокойно ответил Антон. — Говорил с ним… Он кое-что открыл мне.
Реакция Холмогорова — стремительна.
— Наденьте на него наручники! — приказал он "мордам", бывшим как всегда поблизости.

+ + +
— Акции продолжают падать! — мрачно произнес глава президентской администрации. — Я считаю, что торги необходимо остановить.
— На каком основании? — президент смотрел на белый лист блокнота, лежавшего перед ним на столе.
— На основании вчерашнего подъема молодого человека по имени Антон Рубцов на колокольню Ивана Великого. Парень по-прежнему утверждает: беседовал с господом богом и тот подтвердил — Россия скатывается в пропасть. Самое ужасное произойдет в ближайшие дни. Что именно — бог не ответил, отделавшись туманными фразами. Разумеется, прекращая торги, заявим совсем другую причину… Конечно, я не верю во встречу с господом богом. Я вообще в бога не верю. Но происходят загадочные и страшные события. Мы не можем понять их механизма. Рубцов — наш враг, но в его словах таится предупреждение. Нам нужно время, чтобы разгадать его!..
— А я верю в бога! — неожиданно страстно проговорил президент. — И считаю: мы виноваты перед ним!.. Мы все, вся страна! Нам надо что-то серьезно изменить в нашей жизни!.. Иначе — конец! Всем и всему!..
Глава администрации обречено схватился руками за голову.
— Господин президент, я вас умоляю!.. Вы бредите!.. Нам нужно немедленно принять решение!.. На бирже паника!.. В ракетной шахте горит огонь… Следствие в тупике. Кто-то губит страну!
— Страну губит бог! — выкрикнул глава государства.
Чиновник ошарашено посмотрел на него. Затем быстрым шагом вышел из кабинета.

55.
Кабинет Холмогорова в здании службы безопасности
— Это расследование имеет государственное значение!.. Но мы — в тупике,— не стесняясь коллег Анатолий Геннадиевич взял стоявшую на письменном столе бутылку водки, до краев наполнил маленький стаканчик. Залпом осушил его, поставил обратно. — Этот подонок Рубцов обвел вокруг пальца всех!.. — Холмогоров с силой ударил кулаком по столу. — Но зачем?! — Агент вцепился пальцами в собственные волосы. — Я ничего не могу понять! Кажется, начинаю сходить с ума. Наяву снится кошмарный сон.
Шастин и Бутаков угрюмо сидели напротив друг друга на стульях с жесткими сиденьями. На шефа старались не смотреть.
Двадцать минут назад они вернулись из следственного изолятора. Шеф пил в одиночестве. Несколько стаканчиков, не предложив им, опрокинул уже когда подчиненные вошли.
— Тупицы! Дармоеды!.. — Холмогоров длинно и грязно выругался. — Хоть одна мысль в ваших дегенеративных черепках есть?! Нам нужна разгадка!.. Что доложу наверх?.. Что ничего не понимаю?! Рубцов целый день валяется на камерной койке и не произносит на допросах ни слова?!..
Анатолий Геннадиевич опять вцепился пальцами в волосы.

Кремль. Рабочий кабинет президента
— Наше государство стоит на грани распада, нельзя больше откладывать решение насущных вопросов! — в тоне президента зазвенел металл. — Вы и Холмогоров не допускаете мысли, что кто-то таким экстравагантным способом хочет в критическую минуту напомнить нам об этом, подтолкнуть к правильному решению?!..
Глава администрации опять дернул головой.
— Я вас не понимаю…
— Для моего президентства настал ключевой момент. Сегодня вечером я хочу выступить с телевизионным обращением. Что Холмогоров? — президент поднял глаза от блокнота.
— В подавленном состоянии. Как и вся его группа. Казнит себя за то, что не разобрался в этом Рубцове… Абсолютно деморализован. Создалась беспрецедентная ситуация: мы, ваша администрация, вынуждены подключиться к расследованию. Нам нужна разгадка, а органы в безвыходном тупике!.. — глава администрации сделал паузу. — Парень был подставлен нам. Идеально сыграл свою роль. Математик — не самая главная фигура. Им просто пожертвовали для чего-то большего… По-настоящему ужасного для страны.
Президент покачал головой.
— Математик был отрицательной личностью. Но он выдающийся ученый. Такому роль пешки, которой можно пожертвовать, не подойдет…
— Все зависит от масштаба игры. Он мог не ощущать себя зависимой фигурой.
— А Холмогоров не рассматривает версию, что Антон Рубцов искренен?..
Глава администрации чуть дернул головой.
— В таком случае, он сумасшедший, страдающий галлюцинациями. Не мог же господь бог на самом деле спуститься к нему на колокольню…
— Я тоже думаю, что нет, хотя в бога верю. Вот что, я прошу вас сосредоточиться не на поисках разгадки, на проработке деталей моего новой программы, которую я изложу в сегодняшнем телевыступлении.
— Я готов… — растерянно сказал глава администрации.
Он хотел сказать что-то еще, но президент перебил его:
— Кстати, хотел спросить: а что думает о последних событиях Гараничев?.. Наверняка его взгляд отличается от точки зрения Холмогорова.

Сад Коммунизма
Золотые рыбки шарахнулись в разные стороны, когда пистолетный патрон ударился об воду, пробив верхний слой, стремительно опустился на дно.
— Теперь лезьте купаться… Или это новая примета? Хотите вернуться сюда еще раз? — спросил Гараничев.
— В воду я не полезу… Достанут, кому надо,— Холмогоров ударил по донышку коробки. На этот раз патрон выскочил удачно — прямо на ладонь. — Насчет возвращения сюда… Как же я вернусь, если вы хотите, чтобы я покончил с Садом Коммунизма?
Он закончил снаряжать обойму, защелкнул ее в пистолет.
— Хочу… — согласился Гараничев.
— Но почему я?.. Вы могли бы сделать это сами,— Анатолий Геннадиевич засунул пистолет за пояс и застегнул пиджак на две пуговицы.
— Вам это сделать удобней…
Гараничев посмотрел в воду бассейна. Патрон с тупым кончиком лежал на дне. Над ним спокойно проплыла одна из золотых рыбок.
— Понимаю… — Холмогоров говорил издевательским тоном. — Вы обожаете это место. — Он обвел рукой заросли тропических растений, полированные столики с красивыми креслами, расставленные по блестящему полу из армянского конгломерата. — Сад Коммунизма — это прекрасное место и я с удовольствием прекращу его цветение.
Посмотрев с торжествующим видом на коллегу, Анатолий Геннадиевич неспеша удалился.
Гараничев остался один. Некоторое время он стоял перед нишей, а затем подошел к ближайшему столику, сел… Вытащил из кармана лист бумаги и в который уж раз принялся внимательно перечитывать его.
Это была вторая часть брежневского послания — его продолжение…

Кремль. Рабочий кабинет президента
— Вчера я объявил о беспрецедентной перемене нашего курса. И ситуация неожиданным образом поменялась к лучшему,— в голосе президента звучало нескрываемое торжество.
В этом кабинете Гараничев оказался впервые. Помощник принес зеленый чай. Президент поблагодарил кивком головы, тут же сделал глоток.
Был поздний вечер. Беседа больше походила на дружеский разговор, чем на рабочий доклад. Президент был без галстука.
Михаил Павлович не позволял себе расслабиться. Знал: то, о чем вот-вот проинформирует президента, разрушит приподнятое настроение.
— Казалось бы, меньше чем за сутки ситуация измениться не могла. Экономика государства — инертный механизм. Перемены требуют времени. Тем не менее они произошли немедленно! — президент удовлетворенно пристукнул ребром ладони по столу. — Основные биржевые показатели отреагировали на телеобращение. Аналитики заговорили… — президент сделал паузу. — Как фамилия этого комментатора на первом канале?
Гараничев пожал плечами.
— Мне понравилось выражение, которое он употребил,— президент улыбнулся. — "Вектор ожиданий изменился…" Акции поползли вверх!.. Народ воспрял. Я пробудил в нем надежду!.. — закончил глава государства.
Напряженное выражение лица Гараничева показалось ему странным.
— Что-то не так?.. Вы чем-то озабочены, Михаил Павлович? — вежливо осведомился президент.
— Да,— негромко проговорил Гараничев. — В течение последних часов я пытался лично встретиться с вами, но… Меня не пропускали. Мы получили информацию чрезвычайного свойства… Вернее, я получил. Прочтите этот документ… — офицер вынул вдвое лист бумаги. Протянул президенту. — Здесь разгадка истории!.. Меры уже приняты…

Дача
Рудалев распахнул дверцу, неспеша выбрался из "мерседеса". Участок дороги, отделявший его от небольшого огороженного забором участка, не был заасфальтирован. От тяжелых шагов на раскисшей земле оставался глубокий след. Через десяток метров ботинки и низ брючин были залеплены грязью.
Калитка замкнута на большой черный замок.
Вставив ключ в скважину, Рудалев провернул его: один конец толстой дужки отпал от корпуса. Медленно, словно бы испытывая усталость после тяжкого пути, он вынул замок из петель, повесил на перекладину. Глянув на "мерседес", напрочь перегораживавший узкую колею, зашел на участок.
Пешеходная дорожка выложена провалившимися в землю камнями. Построенный полвека назад дом был давно не крашен. Крыльцо покосилось. Всюду на участке бросалось в глаза запустение.
Оказавшись у двери, Андрей выбрал из связки ключей еще один, вставил в замок. От несильного толчка дверь подалась…
Прямо перед входом на стареньком стуле в непринужденной позе развалился Холмогоров. Взгляд серых глаз с ненавистью сверлил лицо Андрея.

56.
Кремль. Рабочий кабинет президента
Президент оторвался от чтения брежневского письма.
— Как оно попало к вам? — спросил он Гараничева.
— Рудалев, мой ближайший помощник, достал из "волги" обе части послания. Прочитав их, он понял: второй листок бумаги кое для кого — опаснейшее свидетельство. Кое-кто даст большие деньги, чтобы заполучить и навсегда уничтожить завещание Генерального секретаря.

Дача
— Как видишь, мы оказались здесь быстрее тебя… — сказал Холмогоров.
Молодой мужчина смотрел на него, не произнося ни слова. На веранду из комнаты один за другим вышло несколько "морд". У себя за спиной Рудалев услышал шаги. Обернулся, через распахнутую дверь увидел: из-за покосившегося сарайчика появился человек со снайперской винтовкой. Она была нацелена ему в голову. Из-за поленницы дров, сложенной у противоположной стены сарайчика вышли еще два агента. В руках держали короткоствольные автоматы.
— Почему ты не поинтересуешься, как я опередил тебя? — продолжал монолог Анатолий Геннадиевич. Рудалев по-прежнему молча стоял на пороге. — Помнишь тот затор на перекрестке… Там начинается короткая дорога к правительственным дачам. Думал, пропускают кортеж с очередным премьер-министром зарубежного государства?.. Ты потерял целых двадцать минут. А это мы нарочно перекрыли трассу!.. — Холмогоров рассмеялся. Смотреть на Рудалева, в глазах которого — смертельная тоска,— доставляло ему наслаждение.

Кремль. Рабочий кабинет президента
— Компьютерный анализ, проведенный в вычислительном центре Академии наук дал неожиданный результат. Использовалась одна из моделей Математика. Она показала: текст про Зверя с мохнатыми лапами, очутившийся у нас в руках — лишь первая часть большого письма,— продолжал рассказывать Гараничев. — Неуловимые повороты фраз, интервалы в интонациях позволили программе определить: документ неполон. Где-то обязательно есть продолжение. Едва осознав это, Дробышев, программист, тут же перезвонил Петренко, но, на беду, не объяснил ему сути дела. Подробный рассказ приберег для Рудалева,— в службе безопасности работу Дробышева курировал именно он.
— Рудалев шел по лезвию бритвы! — заметил президент.
— Думаю, не предполагал, что бездушная математическая программа может быть настолько проницательной. В том, что эмоциональный Дробышев рассказал ему о своих выводах прямо по телефону я не сомневаюсь. Косвенно на это указывает длительность разговора,— ее мы считали с сервера коммуникационной станции. Разговор Дробышева с Петренко был не в пример короче.
— Итак, Рудалев убил программиста…
— Да. Приехав к зданию вычислительного центра, Андрей проник по пожарной лестнице на второй этаж, оттуда — в зал, где работал Дробышев. Убив его, Рудалев удалил из компьютера всю опасную для него информацию. Скорее всего, ничего не подозревавший программист сам показал ему файлы. Рудалев надеялся: никто не знает модель Математика так же глубоко, как Дробышев. А значит — не сможет придти к таким же выводам… Рудалев выбрался на улицу, обогнул, прячась от камер, здание. Прошел, будто только что появился, мимо поста охраны. Наверху "обнаружил" убитого им же Дробышева.
— Но как вы узнали, что у письма есть продолжение?

Дача
— Я хочу исповедоваться… Я скажу тебе то, чего не знает Гараничев. Только выслушай меня… Не надо всего… — Рудалев заплакал. Он вынул из кармана пистолет, бросил на пол. Подскочивший сзади Шастин поднял оружие. Обыскал агента. — Зачем весь этот антураж… Зачем поджидать меня здесь?.. Я устал… Я сам собирался все рассказать. Пусть оставят нас одних… — Андрей покосился на стоявших рядом с ним холмогоровских людей. — Я хочу исповедоваться.
Мучительные сомнения отразились в лице Холмогорова. Он не знал, как поступить…
Рудалев выглядел ужасно: спутанные волосы прилипли к потному лбу, под запавшими глазами — глубокие тени. Обычно подтянутый, спортивный мужчина ссутулился, руки бессильно повисли вдоль тела, как плети.
— Я не буду говорить при них. Только наедине. Дай мне шанс! — прошептал Андрей.
Холмогоров сдался. Желание узнать нечто неизвестное Гараничеву пересилило осторожность. Сделал знак подчиненным выйти.
Рудалев подошел к Анатолию Геннадиевичу. Вдруг обмяк, схватил Холмогорова за руку, из глаз Андрея потекли слезы, он пошатнулся. Навалился на собеседника, обхватил за плечи:
— Слушай, я исповедуюсь тебе!.. Я себя доконал!.. Я расскажу такое!..
Он зарыдал в голос. Холмогоров попытался освободиться от этих странных объятий, но Андрей зашептал ему в ухо…

Внутри некоторое время спустя
Студенистая блямба задергалась. Точно хотела оторваться от покатой ворсистой стенки, с которой срослась сотнями перемычек. Те были пронизаны, как нитями, бесчисленными канальцами,— по ним текла тягучая прозрачная жидкость.
Через несколько минут агонии блямба начала исторгать из себя маленькие, похожие на черные точки, шарики. Это не принесло облегчения. Продолжая дергаться, стала опухать, раздуваться. Цвет студня из белесого превращался в кроваво красный.
Черные шарики,— их жидкая среда, омывая со всех сторон блямбу, относила в сторону,— начали достигать ворсистой стенки. Они сталкивались с ней и упругая ткань глубоко вздрагивала. В пронизывавших ее желтых волокнах рождался импульс. Он преодолевал короткое расстояние, оказывался в серовато-белесом веществе. Вызывал десятки энергетических разрядов. В миллионах микроскопических полостей ускорялась химическая реакция. Вскоре в блямбу через канальцы стала поступать густая темно-коричневая жидкость. Она распухла еще сильнее, перестала дергаться, застыв в тягостном, смертельном оцепенении.
Холмогоров испытал тревогу: что с ним?! Странное недомогание,— поначалу объяснил его пищевым отравлением,— не проходило. Напротив: организм демонстрировал очередные тревожные симптомы.
Его опять вырвало, но эта неприятность стала уже привычной.

57.
Кремль. Рабочий кабинет президента
Гараничев продолжал рассказывать:
— Я передал текст письма в вычислительный центр службы безопасности. Не был уверен: смогут ли они эффективно использовать математическую модель. Ту, по которой вычислена "кривая судьбы". Но у них получилось! Правда, ребята не были уверены в выводе… От Гаспаряна я узнал: некто самостоятельно ищет контактов с Черным человеком. Артур записал номер машины. Мы проверили его. Все подтвердилось: авто зарегистрировано на родственника Рудалева. Больше сомнений не было!
Заиграл мобильник. В другой раз Гараничев не стал бы отвлекаться от разговора с президентом, но теперь…
— Извините… Да… — Михаил Павлович ответил на звонок. Несколько минут молча слушал. Дал отбой. Посмотрел на главу государства. — Это Холмогоров. Рудалев арестован. За документ собирался получить с этих людей шестьсот тысяч долларов… Приехал за спрятанной бумагой на дачу. Но я побывал там раньше всех.

Дача
Когда сотрудники службы безопасности вывели Рудалева на улицу, закрыли дверь, повели бывшего коллегу к микроавтобусу — тот уже стоял на дороге вслед за "мерседесом",— ковер, постеленный на полу в одной из комнат, начал бугриться. Стремительно взлетел вверх, соскользнул с квадратной крышки — сбитая из нескольких половиц прикрывала широкий лаз в подпол.
Когда крышка откинулась до конца, из подпола высунулась голова человека, одетого в теплый спортивный костюм. Усевшись на край Вихров осмотрелся. Встал, подошел к окну. Отодвинул угол занавески: участок был пуст.
Зайдя на кухню достал из работавшего холодильника хлеб, ветчину, сыр, несколько свежих помидоров, литровый пакет молока. Даже не закрыв холодильника, Вихров с жадностью набросился на еду.

+ + +
Гараничев не стал рассказывать президенту об очень многом: угрозы от имени мистического Сада Коммунизма исходили все от того же Рудалева. Агент постарался сделать все, чтобы направить расследование по ложному следу, заставить шефа тратить огромные силы попусту. В этом черном деле Андрей успешно использовал отличное знание современных коммуникационных технологий… Про то, где появляется Черный человек Рудалев узнал от Холмогорова — агент вкратце передал ему рассказ Гаспаряна. После этого Андрей знал, кому предложить сделку.

Внутри
Электрические поля взвихрились сильнее. Крутые линии сталкивались друг с другом, волна набегала на волну. Там, где они сшибались, белковые шарики на мгновение приобретали блестящий радужный цвет. Все вместе, то расцвечиваясь, то угасая они образовывали завораживающую картину…
Шарики веселились на электрическом карнавале… Сильные электрополя, оживлявшие иллюминацию, были порождены пузырящимися всплесками химических реакций. Их обитель — бело-серые студенистые тельца. Они получали тревожащие импульсы через цепь канальцев,— с удесятеренной скоростью по ним сновали заряженные частицы.
В месте, где начиналась эта электрохимическая линия, картина была иной… Черная пещеристая масса набухла багровой жидкостью: в водно-солевом растворе — несколько видов белковых сгустков, перемешанных между собой в определенной пропорции. Значение ее непрерывно менялось.
Некоторых видов сгустков с каждым часом становилось все больше и больше. Другие, напротив, разваливались на почерневшие, неживые части, опадали вниз, застывали маленькими трупиками на дне маленьких пещерных озер, которые неуклонно превращалось из водоемов жизни в мертвые зоны.
Рудалев был в невероятном возбуждении. Хотелось непрерывно говорить. Тяжелая металлическая дверь с маленьким, задраенным форточкой окошком надолго оставила его без собеседников. Прошло несколько часов.
Андрей вдруг почувствовал слабость, апатию. Через какое-то время его вывернуло наизнанку и рвало неудержимо до самого утра. В узкой камере-одиночке были перепачканы стены и пол. Смрад говорил о близкой смерти.
Обессиленный человек лежал на железной кровати и застывшими глазами смотрел в крашеный серой краской потолок.

+ + +
Черный автомобиль остановился возле здания научно-исследовательского института. Название учреждения — "Гранит" — одним не говорило ни о чем, для других же, помнивших времена "почтовых ящиков" — секретных "контор", работавших на армию,— было исполнено особым смыслом. "Гранит" переживал не лучшие времена,— вышедший из "вольво" Гараничев отметил обшарпанный фасад, грязные окна с потрескавшимися рамами. Однако несколько отделов института по-прежнему тесно сотрудничали с вооруженными силами.
С двадцатисекундным интервалом вслед за "вольво" к тротуару подрулил джип "мерседес". Едва тяжелая машина после резкого кивка вперед осела назад, двери распахнулись и оттуда стали вылезать подчинявшиеся недавно Холмогорову "морды". Оказавшись на асфальте, сперва смотрели на большое, но обветшалое институтское здание, на подъезд, к которому вели три стертые ступени, потом — на Гараничева.
Новый шеф взмахнул рукой — "Вперед!"

Разговор у стекла океанариума. Вспоминает Исаев
— Я первым открыл некоторые странности в поведении доисторических рыб!.. И первым использовал в изучении прошлого математические модели и вычислительную технику,— Виталий Брежнев разговаривал так, как будто заданный Исаевым вопрос о странностях поведения генсека в последний год жизни, ничуть не удивил его. — Но мне не давали работать над темой.
Профессор бросил короткий, полный тревоги взгляд на своих подопечных: рыбины за толстым стеклом огромного аквариума по-прежнему вели себя беспокойно.
— Ведь я пришел к неожиданным выводам: миллионы лет назад обитатели древнего океана уже проделали путь, которым с такими мучениями, спотыкаясь и блуждая впотьмах, бредет современное человечество. Я открыл: древние рыбы уже проходили стадию коммунизма. Она принесла им гибель. О своей гипотезе: Советский Союз обречен по самым примитивным, биологическим причинам, я написал в ЦК партии. Я был безбашенный идеалист! Меня бы упекли в психушку, но Леонид Ильич был моим родственником, правда дальним,— родня не поддерживала контакта. Родство спасло меня от худшего: я не был мгновенно растоптан. Тему закрыли. Тогда я написал генсеку лично. К тому времени, я пришел к еще одному выводу: коллективизм в столкновении с индивидуализмом обречен. Это тоже следствие эволюционных процессов. Писем было несколько. Мне казалось, я должен предупредить обо всем могущественного Брежнева. Сознаю, я поставил его в трудное положение: защищая меня, он противоречил устоям собственного царства. Я получил конверт от… Не буду говорить кого… Это был его близкий человек. Там говорилось: мои послания убивают и без того смертельно нездорового человека…
Профессор замолчал, как бы придавленный подробностями, восставшими из памяти.
Петренко сунул ему под нос Брежневу записку предпоследнего советского генсека.
— Этот знак о чем-нибудь говорит вам?
Профессор встрепенулся. Взял в руки листочек. Смотрел на него не больше пары секунд.
— Да, конечно! Это схематическое изображение рыбы. Рыба по-гречески "ихтис" — составленные вместе начальные буквы греческих слов "Иисус Христос, сын божий, спаситель". На заре христианства, когда эта религия была под запретом, таким был тайный знак Иисуса Христа!

58.
Антон вошел в президентский кабинет. Глава государства сидел за рабочим столом. Увидев молодого человека, поднялся, с улыбкой, как старому знакомому, крепко пожал ему руку.
Они расположились за маленьким столиком.
— Твое заточение кончилось. Брат Юрий тоже свободен…
— Пока везли сюда мне сообщили…
Президент внимательно вглядывался в лицо Рубцова. С прошлого раза оно изменилось. По углам рта появились складки. Во взгляде молодого человека читалась до сих пор неизжитая боль. Больше не выглядел вчерашним студентом. Теперь это молодой мужчина, кое-что испытавший в жизни.
— Еще одно сообщение. Знаю, тебе этого не говорили. Агата жива…
Антон вздрогнул…
— Голос в телефонной трубке обманул тебя. Подруга брата умудрилась сбежать, когда охрана отвлеклась. Угнала их машину… Ушла от преследования. Потом, когда за ней никто не гнался, по иронии судьбы попала в аварию. Некоторое время оставалась без сознания.
— А как же фото?! Я видел тогда… На Соборной площади.
— Все правильно: они нарочно это разыграли — доказать тебе серьезность своих намерений… Сотрудники службы безопасности, увы, повелись на трюк,— президент замолчал. — На снимках была другая женщина… — произнес он после паузы. — Вернее, то, что от нее осталось… Определить подмену в тот момент было невозможно. Две девушки — похожи. А лицо жертвы изуродовано до неузнаваемости… Только ведь я позвал тебя не только для того, чтобы рассказать все это…
— Вы уже знаете разгадку? — встрепенулся Антон. Сам он ее не знал.
— Да,— подтвердил президент.

+ + +
Теперь оставалось сделать последний шаг: открыть люк. Приказ об этом следовало отдать Титову. Но командир экипажа медлил…
Наконец Джонсон не выдержал:
— Ну же, командир! Сами настаивали на стыковке, а теперь… Трусите?
Титов сверкнул глазами: слова американца через чур дерзки. Но отвечать ему не стал.
— Открывай люк!
Отдавая Джонсону команду, подумал: "Уж если кто до смерти и трусит, так это ты!"
Американец двинулся к люку. Движения его, обычно раскрепощенные и ловкие, скованы. Титов испытал тревогу: экипаж, которым он командовал, был в плохой форме. Подспудный страх и нервное напряжение последнего дня сделали свое дело.
Мироненко не шевелился, но его лицо с глубоко запавшими и окруженными черными тенями глазами выдавало ожидание чего-то ужасного, что может произойти вот-вот.
"Надо же, как они переменились в эти часы! А недавно смотрелись заправскими космическими волками!"
Видимо, Титов и сам был на пределе психических сил. Ему показалось: несколько долгих мгновений был словно в отключке. Когда очнулся от мимолетного сна с открытыми глазами — Джонсон тянул массивный люк на себя.
В атмосфере воцарилось страшное напряжение. Сейчас это произойдет!..

Кремль. Рабочий кабинет президента
— Помнишь, я говорил тебе: в последнее время жизнь как будто становится все хуже и хуже. Причем не только у нас…
— Да, вы еще сказали: друг Джордж Буш тоже сталкивается с серьезными проблемами.
Президент утвердительно кивнул головой.
— Я тебе рассказывал: мы серьезно занимаемся историей и пришли к выводу — существует некая непонятная закономерность, словно бы нарочно закамуфлированная так, чтобы ее трудно было обнаружить… Короче, не только я или мой друг Джордж Буш сталкивались с подобными проблемами. Мы поняли: в мире существует некая странная последовательность повторяющихся событий… Линия…

Орбитальная космическая станция
Ничего!.. И самое главное — никого. Люк распахнут Джонсоном до конца, но людей за ним не видно. Точно корабль болтался по орбитам и совершал маневрирования на автопилоте.
— Где они, командир?!.. — зрачки американца, когда он повернулся к Титову, были расширены страхом.
Он тут же крутанулся назад,— опасался неожиданного удара с корабельной стороны. Но там по-прежнему пусто.
— Мироненко!.. — проговорил Титов.
Космонавт напряженно смотрел на пустой зев люка, даже не повернулся на голос.
— Иди в "Союз"! — приказал Титов.
Мироненко, по-прежнему не глядя в его сторону, подчинился: встал, ссутулившись, опустив вниз плечи, свесив руки двинулся вперед. Он выглядел зомби, роботом. "Старается не думать — одолеть страх?" — спросил себя Титов.
Вот он у преддверия лаза, не посмотрев на Джонсона, торопливо скакнувшего в сторону, карабкается внутрь. У порога корабля Мироненко на краткое время задерживается, словно о чем-то задумавшись. Неловко взбрыкивая ногами лезет дальше.
Еще несколько мгновений оставшиеся в станции двое могли видеть его. Затем он скрылся за массивными металлическими обводами.
Титов почувствовал: его начинает бить мелкая нервная дрожь. Время ожидания пошло…
В какой-то момент взглянул на часы, потом еще, перевел взгляд на американца.
— Командир, он исчез… — высказал его мысли Джонсон, тут же попятился от люка.

+ + +
"Морды" двинулись к подъезду. Шедший первым Носырев с силой распахнул дверь. Вахтер, дежуривший в стеклянной кабине — она стояла посреди вестибюля, справа и слева — турникеты,— едва не подскочил на стуле от неожиданности.
Широкими шагами преодолев расстояние до окошка, Носырев протянул удостоверение. Взяв его, вахтер потянулся к телефонной трубке.
— Предупреждать собрался, гнида?!.. — закричал Носырев.
Вахтер тут же одернул руку. К окошку,— "морды" расступались, пропуская его,— неторопясь шел Гараничев.
Не показывая удостоверения, он спросил:
— Здесь есть еще выходы?..
— Никак нет! — испуганно ответил вахтер. — На окнах первого этажа — решетки. Территория обнесена забором. Поверху — колючая проволока.
Гараничев удовлетворенно кивнул головой.
— Останешься на проходной! — велел он Носыреву. — Если каким-то чудом ему удастся с нами разминуться, здесь его встретишь ты. Узнаешь в лицо? Ты же видел фото — у него очень необычная внешность.
— Не в лицо, так по пропуску… — агент был в себе не уверен. — Не успеет же он переписать фамилию!..
Шеф опять кивнул головой. Оставив Носырева у турникетов вся группа двинулась к лифтам. Они знали этаж и номер комнаты, в которой проводил рабочее время тот, за кем они пришли.
Набившись в один большой лифт, агенты поехали наверх…
Коридор, в который они вышли, был узким и извилистым. В двух местах были ступеньки: сначала спустились вниз, потом поднялись вверх. Комната четыреста семнадцать выскочила из-за угла неожиданно. Большая, гораздо выше человеческого роста двустворчатая дверь была обита черным дерматином. Широкие медные шляпки гвоздей выглядели старомодно.

59.
Кремль. Рабочий кабинет президента
— В чем же эта линия? — Антон в задумчивости смотрел на президента. Кажется, он начинал догадываться. По позвоночнику побежал холодок.
— Люди в своей массе не такие дураки, как многим иногда кажется. Да и правительства, даже самые бездарные и бездеятельные все же не являются кучками идиотов, зацикленных на самоуничтожении. Когда речь идет об удержании власти даже самый ленивый чиновник становится деятелен. Даже самое отвратительное государство не хочет погибать и защищается, используя все возможные резервы. Ему не так-то просто исчезнуть, Антон, этому государству!.. — президент подался вперед. Теперь он едва не касался грудью стола. Приблизил лицо к лицу молодого человека. — Знаешь, сколько людей кровно заинтересованы, чтобы государство существовало?!.. Очень умных людей!.. И все же оно погибает! Мы пришли к выводу: власть земных царей обречена!.. — неожиданно повысив голос произнес глава государства.
Антон встрепенулся: не понимал сказанного.
— Вы тоже земной царь… — проговорил он. — Не небесный!.. Значит…
— Совершенно правильно рассуждаешь!.. Когда первый раз ожидалась звезда Полынь?..
— Не понимаю, что это?! — Антон окончательно растерялся. — Я не силен в астрономии…
— Звезду, предвещавшую Апокалипсис, ждали в Римской империи. Ее земные цари — кесари — обладали мощнейшим военно-полицейским аппаратом. Многие административные механизмы в Риме прекрасно работали до самого последнего дня. До ужасного конца!.. Огромная империя, в чьих границах уместился почти весь древний мир, исчезла. Почему?.. Неужели она была так слаба?!..
— Что же получается, ее сгубила какая-то там звезда?!..

Орбитальная космическая станция
Еще секунда — двигающемуся впереди Джонсону откроются внутренности корабля, до сих пор невидимые. Американец замер.
Приказ ЦУПа показался непродуманным. Раз Мироненко исчез, зачем еще и им лезть в пристыкованный "Союз"? Выручить товарища?!.. Но кто знает, что с ним. Будет ли лучше?
Титов пробирался следом. В ушах американца еще звучали его слова: "У двоих больше шансов не пропасть!" Перед тем, как они были сказаны, в течение пятнадцати минут со стороны корабля не донеслось ни звука.
Джонсон смотрел на Мироненко. Тот дернул головой: "Двигайся вперед!"
Американец полез дальше. Вот голова его осторожно просунулась внутрь "Союза". Замер. На него наткнулся двигавшийся сзади командир.
Вержбицкий как ни в чем ни бывало сидел у покатой стенки. Их глаза встретились. Космонавт не произносил ни слова. Американец не мог отвести взгляда, Вержбицкий упорно смотрел ему в лицо.
Хотя пространства, в которое попал, Джонсон толком не оглядел, мог поклясться: двух других нет… Мироненко пропал!..
— Тихо!.. — прошептал Вержбицкий. — Не шевелись. Ничего не говори. Возвращайся обратно. Попытаюсь выйти к вам. Тут такое…
Американец попятился назад.
Командир моментально повторил его движение.

+ + +
Ударом ноги Гараничев,— он редко вел себя столь несдержанно,— распахнул дверь. В большой комнате с высокими потолками находились два человека. Один — молодой мужчина атлетического телосложения. Он был одет в джинсы, спортивные тапочки и майку с коротким рукавом. Его стол располагался у окна с широким подоконником из грязно-серого камня. Стоявшие на нем стопки книг были сдвинуты и одна из створок приоткрыта. Через нее в комнату врывался с улицы холодный воздух, обдувая "спортсмена" в майке. Он читал глянцевый журнал, посвященный, судя по фотографиям иномарок на открытом развороте, автомобильной тематике.
Когда дверь с шумом ударилась о стену, "спортсмен" резко обернулся. Глаза смотрели на Гараничева с ненавистью. "Морд" из группы Холмогорова на пороге пока видно не было,— от входа в комнату их еще отделяло несколько шагов.
— Ты что себе позволяешь, козел?! — вскричал "спортсмен", поднимаясь со стула.
Порыв ветра с улицы ударил в створку окна. Распахиваясь пошире, сдвинула к краю подоконника книги. В дверном проеме появились "морды". Замешательство отразилось в лице "спортсмена".
Второй человек, находившийся в комнате,— пожилой, словно высохший от времени мужчина,— реагировал на происходившее с некоторым опозданием. С большим трудом оторвался от тетради, испещренной математическими формулами и, повернув голову, с изумлением и страхом вытаращился на непрошеных гостей.

Кремль. Рабочий кабинет президента
— Понимаешь, события повторяются. Вроде бы они происходят в разные исторические эпохи, в разных географических и климатических зонах, при совершенно разных обстоятельствах… Но что-то общее, что-то объединяющее сквозит в каждом из катаклизмов. Гибель Рима, падение Российской Империи, европейский излом, приведший к крушению прежней Европы, к второй мировой войне, в конце концов, чуть не кончившийся горячей ядерной войной… Понимаешь?..
— По-прежнему ровным счетом ничего… Власть земных царей обречена… Так… — Антон взглянул на президента. — Скоро и вы, и ваш друг Джордж Буш и два огромных мировых государства исчезнут?..
— И ты исчезнешь вместе со всеми. Так что и в твоих интересах разгадать загадку. Почему это происходит?

Орбитальная космическая станция
Медленно, хватаясь за стены узкого лаза руками, Вержбицкий перебрался в орбитальную станцию. Титов так и не успел связаться с ЦУПом.
Лицо "гостя" было странно-застывшим. Посмотрел на командира экипажа, ничего не сказал. Перевел взгляд на американца.
— Сэм,— голос его дрожал. — У нас десять секунд… Быстро решай… Сейчас перелезешь в корабль, все увидишь… Я не могу обернуться… Ты поймешь, в чем дело…
— Что такое?!.. — голос Джонсона от волнения прозвучал хрипло и неестественно. Вместо Вержбицкого он уставился на командира.
Решение должен был принять Титов.
— Скорее! — закричал Вержбицкий. — У нас остаются секунды! Мы все погибнем!..
Не выдержав Джонсон ринулся обратно в корабль.
Титов сделал какое-то непроизвольное движение руками, дернулся всем корпусом, но остался стоять на месте.
Едва американец проскочил узкий проход, Вержбицкий ринулся к люку, сильными, точными движениями закрыл его. Джонсон не мог вернуться обратно.
— Что ты делаешь?! Что происходит?!
Обернувшийся "гость" увидел расширенные от ужаса глаза командира.
— Мы должны удалить его. Сейчас я тебе расскажу… Выключи связь. Иначе погубим ребят. Все началось, едва… Коля, обернись!

+ + +
Свод прогнулся, стремительно преодолел точку,— до нее пружинящая сила еще могла вернуть его в прежнее положение. Сухой хруст…
Студенистые сгустки разорваны, густая сеть мягких трубочек — сквозь них насос все еще прокачивал бурую жидкость — повреждена во многих местах. Один кусок серой массы оказался отрезанным от главной ее части.
Химическая реакция, питавшая собой движение положительных и отрицательных зарядов по поверхности тысяч маленьких глянцевых озерец, пошла на убыль.
Но странно — электрические единицы заметались от одного берега до другого с удвоенной силой. Их становилось больше и больше, они сбивались в бесформенные рои — те не находили себе места, перескакивали за миг через десятки озер. В конце разваливались, мгновенно разбегались в разные стороны. Тут же находили новый берег озера, отталкивались от него, пускались в путешествие, сбиваясь с другими частицами в новый огромный и непрочный рой.
Клокотание химических пузырьков в прибрежных зонах глянцевых озерец полностью прекратилось,— кусок серой массы больше не получал припасов, путепроводы, по которым они поступали, пусты… Последние бесформенные шарики розового цвета сгорели коксом в химических топках. Холод, безмолвие!..
Все истеричнее становилось метание электрических роев. Вдруг оно остановилось. Каждая частица замерла там, где застало ее это мгновение.
Какую-то секунду электрозаряды существовали, как детали фотографического снимка. Потом исчезли.
Подсознание Титова прекратила свою доселе неугомонную работу. Сознание же было мертво давно. Командира космической станции не было в живых.
Через несколько минут в сером рыхловатом сгустке началась новая, какая-то странная электрическая жизнь. Заряды, как пьяные, описывали непонятные дуги и исчезали. Появлялись новые. Но и они улетучивались, не достигнув берега.

+ + +
Гараничев стремительно подошел к столу:
— Вставайте, Китаев!..
Не произнося ни слова, сотрудник "Гранита" продолжал таращится на офицера в штатском.
— Выведите этого!.. — бросил Гараничев "мордам", показывая на "спортсмена".
— Кто вы такие?.. — вяло проговорил тот, но, не дожидаясь, пока незнакомцы потащат его к двери, сам, точно ноги его вмиг стали ватными, медленно вышел за дверь. Только один раз, у самого порога, он взглянул на пожилого коллегу.
— Не тяните время! — сказал тому Гараничев, когда "спортсмен" удалился и один из "морд" прикрыл дверь.
Теперь Китаев смотрел на Гараничева с нескрываемой ненавистью.
— Он все равно придет!.. — негромко проговорил он. — У него будут толстые, как у слона, мохнатые, как у льва лапы, а из пасти станут вырываться ужасные языки пламени. И он уничтожит всех вас!.. И тогда Спаситель вернется! И мертвые восстанут из гробов!.. И я восстану!.. Я приду за тобой! — последние слова Китаев прокричал, выхватывая из кармана какую-то капсулку. Гараничев схватил его за запястье, но было поздно. Пальцы уже коснулись приоткрытых губ. Стеклянная капсула с ядом была во рту. Китаев сжал зубы. Раздался отчетливый хруст.
Гараничев ослабил хватку. Пожилой ученый-атомщик спокойно посмотрел на него, произнес "Я восстану из гроба!" и рухнул со стула. Все было кончено…

60.
Металлический шар со следами окалины на боках впечатался в грунт. Рядом валялся парашют. Поднявшийся ветер трепал его.
Смотревшие на него три человека в запыленной военной форме не двигались с места.
— Он не должен был упасть в этом квадрате…
Не обращая внимания на слова лейтенанта, майор двинулся к спускаемому аппарату. Его перепачканные в грязи сапоги тяжело придавливали и без того распластанную по земле промерзшую траву. Двое — тот что говорил только что и веснушчатый маленького роста солдат — пошли следом.
Уже у шара майор посмотрел на них: подчиненные явно трусили,— с удовольствием сбежали бы отсюда. Он фыркнул и вплотную приблизился к огромной черной "икринке".
— Навалимся! — велел он лейтенанту и солдату, хватаясь за рукоять, с помощью которой распахивался люк…
…Через пятьдесят минут непрерывных усилий,— все трое были мокрыми от пота,— заклинившая металлическая "тарелка" сдвинулась с места. Майор ухватился за нее обеими руками и с силой рванул на себя. Зев, обгорелый от трения в атмосфере, раскрылся и чрево шара предстало перед ними.

Кремль. Рабочий кабинет президента
— Вспомни Библию. Откровение Иоанна. Конец света… — президент встал из-за стола и заходил вдоль стены. — Апокалипсис. Реки крови, моря огня, Зверь с мохнатыми лапами… Он уничтожает царства, губит людей. Имя ему — Революция, Разрушение, Разруха, Смерть, падение Царств… Тысячи детей остаются сиротами…
— Подождите!.. — Рубцов закрыл глаза. Несколько долгих мгновений он сидел так. Потом взглянул на президента. — Вчера я догадался!.. Но это невозможно!..
— Это так. Все это происходит во имя лучшего. Во имя сошествия на Землю иной, лучшей силы. Новое царство не появится раньше, чем исчезнет нынешнее. Соединенные Штаты плохи — к ним придет Зверь с мохнатыми лапами. Россия плоха — и здесь он скоро появится.
— Этих людей не существует!..
— Они есть!.. Они появились в римских каменоломнях две тысячи лет назад. Сеющие зло ради добра… Один мальчик из их числа сказал: мы отомстим за казнь, которая была совершена в этот день. Сначала мы решили — это казнь известного валютчика Роктова — Яна Косого. Сообщение поставило нас в тупик. Но позже мы отыскали разгадку. Казнь в этот день действительно была. Только состоялась она на восемнадцать столетий раньше. На арене цирка был затравлен зверями один из них. Предположительно, этот человек по имени Аннубал занимал в их иерархии высшую роль.
— Как они себя называют?
— Ждущие зверя…

+ + +
— Чего мы ждем?.. — испуганно проговорил лейтенант.
— Этого не знает никто… — майор бросил взгляд на веснушчатого солдата, увидел, как глаза его округлились, резко повернулся к люку.
Оттуда появилась человеческая рука, ухватилась за край.
Еще через несколько мгновений появилась голова Джонсона,— он был без шлема. Военные с недоверием смотрели на американца. Тот самостоятельно, хотя и с большим трудом, выбрался наружу, посмотрел на джип,— стоял в пятнадцати метрах от спускаемого аппарата,— через силу проговорил:
— Там, в аппарате… Два трупа…
В изнеможении опустился на землю.

Кремль. Рабочий кабинет президента
Президент несколько мгновений медлил — как будто не хотел ничего читать. Тень раздражения пробежала по лицу. Наконец пальцы главы государства коснулись пожелтевшего от времени листа бумаги. Развернул его, уставил глаза на текст.
— Это политическое завещание Леонида Ильича. Его вторая часть. Позже я расскажу тебе, как оно к нам попало…
Антон поразился:
— Политическое завещание Брежнева посвящено секте ждущих зверя?!
— Именно… Благодаря этой бумаге узнали суть событий. "Еще во времена заката древней Римской империи появилась группа людей,— все истые последователи Христа. Были убеждены: мир настолько плох — нет смысла поддерживать его существование. Юра, в своем послании…" — президент прервал чтение, оторвался от бумаги. Подняв глаза на Антона пояснил. — Юра — это Юрий Владимирович Андропов. Брежнев обращается к нему, преемнику,— президент стал читать. — "В послании, именуемом Апокалипсисом, апостол Иоанн утверждает: второе пришествие Иисуса состоится лишь когда ужасный Зверь с толстыми мохнатыми лапами уничтожит мир. Не раньше. Эти люди ждали. Вокруг — многочисленные знаки: скоро римский мир погибнет!.. Но не ограничивались пассивным ожиданием. Старались приблизить ужасный финал. Чем чудовищней жизнь, чем шире реки крови и огня, тем скорее явится Зверь, за ним — Спаситель. Ждущие Зверя проникли всюду. Они действовали, как смертельные микробы: еще недавно вполне здоровый организм стремительно терял силы.
— Древний Рим рухнул. Но Зверь не явился! — заметил потрясенный чтением Антон.
— Именно! Второе пришествие не случилось. Члены тайного общества поняли: усилия — недостаточны. Зла и скверны в мире много. Но все же не столько, чтобы Зверь явился. Было решено сконцентрироваться на Западной Европе…
— Так значит инквизиция не была мракобесием?!.. — разговор переворачивал представления Рубцова об истории. Незыблемые истины зашатались.
— Многого мы не знаем и вполне возможно, не расследуем никогда. Но думаю — ты прав. Под ведьмами и колдунами, задумавшими погубить средневековые государства, следует понимать членов секты. Католические священники не догадывались, с кем на самом деле ведут борьбу… Потом были многочисленные революции, декадентство, философии сатанизма и упадничества. Но Зверь все не являлся. Мир к отчаянию сектантов все не казался чудищу с мохнатыми лапами достаточно ужасным. Ужасы революций, братоубийственных гражданских войн, атомная бомба, холодная война, карибский кризис… Вера в истинность слов, сказанных в Апокалипсисе, зашаталась. Кеннеди они убили, надеясь, что следующий президент наконец-то развяжет ядерную бойню… Но все напрасно. Зверь не явился.
Президент сделал паузу.
— И тогда члены секты отчаялись… — сказал он затем. — В их рядах произошел раскол. Они стали искать ошибку. И сделали открытие…
Антон опять почувствовал — по позвоночнику бежит холодок.

61.
— Сегодня мы прощаемся с нашим товарищем… Боевым товарищем… Что я хочу сказать… — произносивший речь с трудом подбирал слова. — Анатолий Геннадиевич — из той когорты сотрудников, которым пришлось сражаться за интересы Родины в тяжелых условиях…
Вокруг свежевырытой могилы собралось много народу. Ближе всех к прямоугольной яме стояли Свиридов, Бутаков, Шастин, Носырев. Гроб с Холмогоровым — закрытый.
Сама форма гроба была странной: длинный и толстый, напоминал кокон, облитый черной глянцевой глазурью. "Голова" и "ноги" имели форму эллипсов, к которым были прикручены две пары никелированных ручек.
Его вынесли, чтобы затолкать в катафалк из узкой двери пристройки, расположенной на задах тщательно охраняемого медицинского центра. В нем не было ни единого шва, пусть даже и запаянного. Понять, где крышка — невозможно.
Произносившим траурную речь был Симбирцев — пожилой сотрудник службы, под чьим началом Холмогоров когда-то начинал работать. Он смотрел куда-то вдаль, на мраморные кресты у кладбищенской ограды. Иногда глаза его скашивались на гроб. Тогда Симбирцев дергал плечом.
— Толя прошел через все горячие точки… Его скоропостижная смерть от неизлечимой болезни…
Рудалева не стало несколькими днями раньше…
Спецслужбы были поглощены разгадкой главной задачи. Некому было заниматься детальным расследованием взаимосвязи смертей и тяжелых болезней: водитель Сергей Хломов, Рудалев, Холмогоров… Сначала умер первый. Потом одновременно со схожими симптомами слегли Рудалев и Холмогоров. Андрей находился в камере. Тюремные врачи так и не поставили правильного диагноза: лучевая болезнь. После того, как побыл в тесном контакте с Хломовым,— тот был чрезвычайно радиоактивен,— Рудалев прожил на удивление долго. Анатолий Геннадиевич оказался не столь живучим.
Он умер в специальном медицинском центре, где недавно один за другим скончалось восемь "пьяных", собранных возле станции метро "Южная".
Труп Хломова эксгумировали. Расследование показало: пока после удара Шмушкевича он был без сознания, через специальный зонд внутрь его тела была введена радиоактивная жидкость. Агенты пытались отыскать в столице или ее окрестностях помещение, где орудовала группа ядерных террористов…
— Пока в одних рядах с нами стояли такие люди, как Толя, Родина могла спать спокойно… — продолжал свою пафосную речь Симбирцев. Случайно его взгляд упал на человека, медленно двигавшегося по соседней кладбищенской аллее. В руках у мужчины был скромный букетик красных гвоздик. Он явно проявлял интерес к многолюдным похоронам.
Симбирцев не мог знать фамилию незнакомца — Вихров.

+ + +
Он любил этот пляж. Даже в холодный ненастный сезон в северогерманском городке хватало отдыхающих. Следы, которые оставляли за целый день, сливались в утоптанную дорожку, тянувшуюся вдоль линии прибоя. С наступлением темноты широкая полоса песка у моря пустела. Наступало время,— он считал его своим.
Ночь, плеск волн, огни дальних кораблей — ему казалось: движется через бесконечный космос,— одинокий неприкаянный путник. Его страдание так же велико, как и это безбрежное черное небо. Но ведь и Спаситель терпел! Добровольная мука — удел избранных…
Побродив около часу, он возвращался на автостоянку, садился за руль видавшего виды "мерседеса". Возвращался в маленький городок,— от побережья до туда километров двадцать по прямой. Дорога петляла и получалось больше. Там он жил вот уже несколько лет, но никто ни разу не имел возможности рассмотреть его лицо. Гаражные ворота в маленьком особнячке открывались и закрывались автоматически,— выходить из машины не было нужды. На всех окнах висели тяжелые портьеры.
Все переговоры с риелтерской фирмой, сдававшей в аренду недвижимость вел по доверенности другой человек. Само имя, под которым он существовал в городке — вымышлено.
Сегодня обычный распорядок будет нарушен. В конце пляжа он не развернется, чтобы пойти обратно, а поднимется по ступеням к ресторану. Столик на троих уже значится в ресторанном компьютере, как зарезервированный.
Он не хотел есть, да и двум другим участникам наверняка будет не до смакования здешней кухни. Предстояло обсудить новые подробности. Открытие, сделанное недавно, обрастало все более интригующими деталями.

Кремль
— Тебе знакома эта фотография? — президент взял Рубцова за локоть и подтолкнул к полураспахнутой двери.
Очередная, третья по счету встреча происходила в кабинете, в котором Антон прежде не бывал. Рядом с напольными часами, отделанными зеленым малахитом, был вход в смежное помещение.
Стоящую на специальной подставке картину видно уже с порога. На окнах плотные шторы. Фотопейзаж освещается небольшим софитом. Лучи бьют на изображение, отражаются. Рассеянные частицы света теряются в полумраке просторной комнаты. Видно роскошный диван, сделанный под старину, полупустые книжные шкафы, низенький столик, на котором лежит раскрытая книга. В углу виднеется силуэт большого глобуса на треноге. Это библиотека… - Да. У меня дома на стене висит точно такая же,— ответил Рубцов, подходя ближе. — Даже цвет рамки совпадает…
Президент кивнул. Очевидно, сказанное совпадало со сведениями, которые он получил.
— Мне подарил ее один человек… — добавил Антон.
— Твоя мать рассталась с твоим отцом еще в молодости и больше его не видела?..
Антон чуть не вздрогнул от неожиданности. Странный вопрос! Какое отношение имеет к их разговору?
— Да, это так… — тем не менее подтвердил он.
— Я думаю, Антон, информация, которую я хочу сообщить, произведет на тебя сильное впечатление. Соберись, пожалуйста, с силами, восприми ее, как настоящий мужчина.
Молодой человек молчал. Во взгляде, который устремил на главу государства, читалась грусть. Была ли жизнь до этих событий безмятежной? Конечно, нет. В последнее время ему пришлось пережить через чур много. Какой удар готовит судьба теперь?.. Чем он перед ней провинился?
Президент испытующе смотрел на Рубцова. Пауза затягивалась. Наконец глава государства проговорил:
— Эта фотография — из твоей комнаты. Я распорядился, чтобы ее на время привезли сюда,— Антона выпустили из камеры спецтюрьмы, но домой не вернулся. Жил в Кремле. — Надеюсь, ты меня извинишь. Информация заключается не в этом.
Глава государства опять замолчал.
— Твой отец жив! — произнес он после паузы. — Я не могу тебе показать его лицо. Он давно избегает фотосъемки и у нас есть лишь портреты, относящиеся к годам молодости. С тех пор сильно изменился.

+ + +
Из окна одного из офисов тщательно законспирированного подразделения американской спецслужбы открывался шикарный вид на Нью-Йорк. Арендуемое помещение располагалось на одном из последних этажей небоскреба Эмпайр Стейт Билдинг.
Гудзон с причалами на его берегу, остроконечная офисная башня корпорации "Крайслер",— именно этой картинки Элалии не хватало в Москве. Скрестив руки на груди девушка стояла у окна, любуясь панорамой города, который за время ее отсутствия ничуть не изменился. С высоты птичьего полета здания обычной этажности смотрелись, как поросль густой травы у самых корней высоченных дубов.
Пока она рассматривала Нью-Йорк, ее собеседник, Дюрброу, пользуясь тем, что девушка стоит к нему вполоборота, пристально изучал ее профиль. Интуитивно Элалия чувствовала на себе этот взгляд.
— Необходимо заново тщательно расследовать убийство президента Кеннеди,— проговорила молодая американка. — Виновников надо искать не среди правых организаций, а среди глубоко законспирированной группы людей…
— Но у нас нет ни малейшей зацепки — как определить, кто является ее членом? — Дюрброу сидел на изящном маленьком диване, обшитом уютной тканью белого цвета. В Соединенные Штаты он вернулся чуть раньше Элалии и в отличие от девушки сразу по приезде получил повышение,— его роль в деле "кривой судьбы" была оценена руководством. Карьера сделала стремительный рывок.
— Кажется, я могу вам подсказать один признак. Расследуя кризисные ситуации, русская служба безопасности провела масштабный компьютерный анализ персонала, так или иначе способного спровоцировать их возникновение,— рассказывала Элалия. Дюрброу весь превратился в слух — этих подробностей он не знал. — Программа обнаружила, что все те, кого имелись основания подозревать особенно сильно, были сиротами,— продолжала девушка. — Ожидающие Зверя — это секта. А подобные общества имеют привычку рекрутировать новых членов среди наиболее одиноких, наименее защищенных своими семьями людей. Особенно подвержены психологической обработке дети. Сироты — вот идеальные кандидаты в новообращенцев. Таким секта заменяет родителей и они, вырастая, расплачиваются за небескорыстную опеку с лихвой. Именно они устроили пожар в ракетной шахте, который русские потушили лишь чудом. Сиротой был и космонавт Вержбицкий. Если бы не спешил и заметил, что Джонсон не мертв, а просто потерял сознание, мир бы увидел на орбите чудовищный спектакль.
— Вы предлагаете искать сирот? — у Дюрброу был отсутствующий взгляд. В эту секунду он напряженно обдумывал свои предложения руководству спецслужбы. Их реализация должна вознести Дюрброу на новую ступень служебной лестницы.
— Да. Как вы помните, за несколько минут до роковых выстрелов Освальда в президента Кеннеди в окне книжного склада видели темную фигуру. Свидетель утверждал, что это был чернокожий человек. Где, как ни в бедных афро-американских кварталах, в их приютах для сирот ожидающим Зверя искать будущих соратников?!

62.
Кремль
— Я все понял, догадался,— второй раз за этот вечер произнес Антон. Голос выдавал тоску и подавленность. — Этот человек, уходящий вдаль по берегу моря — мой отец?!..
— Да. Так что фотографическую картину ты получил в подарок не случайно. Тот, кто вручал ее тебе не столько заботился о том, чтобы ты имел перед глазами изображение родителя, сколько… Кстати, даритель исчез, перешел границу…
— Кто он, мой отец?!.. — перебивая президента выкрикнул Рубцов. Жилы на его шее вздулись.
— От стоит за теми, кого ты, пусть невольно, помог разоблачить. Аннубал — его новое имя. Так, в честь казненного основателя, зовется у них тот, кто занимает высший пост в их жуткой иерархии. Я говорил тебе, они сделали открытие…

+ + +
— Хорошо, мы можем попробовать… — произнес Дюрброу таким тоном, как будто на самом деле предложение Элалии показалось ему не очень интересным и он соглашается с ним лишь потому, что не хочет отбивать у молодой сотрудницы охоту выдумывать новые идеи. Взгляд Дюрброу больше не свидетельствовал о том, что мыслями он витает где-то далеко. Напротив, в нем сквозила скука от бесполезного разговора.
Элалия, которая отошла от окна и теперь смотрела прямо на собеседника, заметила это.
— Как исторический криминалист могу сказать вам, что подобные данные найти легче всего! — воскликнула она, полагая, что Дюрброу сомневается в том, что поиск может увенчаться каким-то результатом. — Списки профессиональных сообществ, где случились проблемы, списки подопечных сиротских домов. Надо провести сравнительный компьютерный анализ. Те фамилии, на которых списки пресекутся, и надо разрабатывать!..
— Во всех случаях… — проговорил Дюрброу, поднимаясь с диванчика и тем самым давая понять, что разговор окончен. — Это большая работа, которая потребует серьезной затраты людских ресурсов. Я поговорю с руководством, но не уверен, что его убедят доводы, которые вы привели… Абу Джахль поклялся в ближайшие дни провести на территории Северной Америки пять крупных взрывов. Кто станет отвлекаться на какую-то мистическую секту — ожидающие Зверя?!.. Кеннеди не вернешь!..
— Но они действуют!.. И гораздо эффективнее многих террористических групп!..
— Элалия!.. — Дюрброу снисходительно усмехнулся. — Даже если мы безоговорочно поверим в существование секты, Зверь уже выбрал в качестве жертвы Россию!.. Опасность от Америки отведена. И мы с вами можем только догадываться, как это произошло!.. Вполне вероятно, что у кого-то в нашей разведке есть хорошие агенты среди этих ребят. Обезвредить их полностью они не в состоянии, а посему решили, что гораздо проще перенаправить разрушительную энергию ожидающих Зверя на государство-союзник!.. — Дюрброу произнес это исключительно в расчете на уши Элалии. Чтобы она не пыталась выйти на руководство со своими предложениями в то время как он сам будет озвучивать их от своего имени. Но неожиданно сказанное показалось очень мудрым: а вдруг, действительно, так?!.. — Понимаете… — впервые за всю беседу он заговорил искренне. — Вполне возможно, что нам просто невыгодно искать их. Организация занята пока не нами. Ударив по ней, мы можем вызвать ответную войну…
Элалия помрачнела. Она вспомнила своих русских коллег. Получалось, в угоду национальным интересам, она должна предать их. По крайней мере в душе.
— Скажите, Элалия… — вдруг Дюрброу вспомнил про вопрос, последнее время не дававший ему покоя. — Кто из наших виноват в смерти валютчика Рокотова?
— Американский экономист Виктор Перло при встрече с Микояном пожаловался: в гостинице и на московских улицах ему надоедают люди, предлагающие продать валюту. Партийная верхушка всполошилась и отдала приказ КГБ: уничтожить черный рынок!

Кремль
— Никогда прежде секта не была расколота на два лагеря!.. Трудно представить, к чему приведет! Но это не главное. Приверженцы старых заветов — в большинстве. Меньшинству надо выполнить некий совершенно необычный план. Основан на открытии, которым владеет Аннубал — глава секты. Теперь уже бывший. Неизвестно, где таинственный источник, из которого черпает информацию. Суть открытия неясна. Знаем: в послании апостола Иоанна заключен не такой смысл, как думают все. Но что тогда значит Апокалипсис?!.. Антон!..
Президент доверительно положил молодому человеку руку на плечо. Заглянул в глаза. По-прежнему стояли в полутемной комнате перед фотографией морского берега,— по нему двигалась одинокая печальная фигура.
— Инициатива твоего брата, то, что ты попал в Кремль,— помешало сектантам выйти с тобой на контакт. Но зачем ты им?! Твой отец порвал с прошлым. Мы не видим обстоятельств из-за которых мог переменить решение… Кроме одного. Это лишь предположение. Достаточно смелое!.. Вернее двух. Либо ты как-то связан с Апокалипсисом… Ты — его часть.
— Я?!
— Никто не утверждает наверняка… Возможно, как шахматную фигуру тебя хочет разыграть партия большинства, враждебного Аннубалу… Вот мое предложение: ты выйдешь на контакт с отцом. Я придам тебе помощников. На тебя станет работать спецслужба. Задача — узнать новую информацию. Передашь отцу гарантии безопасности, амнистии в случае, если согласится сотрудничать. В свое время числился в агентах американской разведки. Вел двойную игру… ЦРУ не знало — имеет дело с высокопоставленным членом секты.
Президент замолчал, вернулся в ярко освещенный кабинет. Антон последовал за ним.
— В файлах Математика обнаружили данные: косвенно подтверждают — информация, которой владеет Аннубал — чрезвычайная. Математик повесился не потому, что понял: он не бич божий. И несчастная любовь не при чем. Перед смертью обнаружил еще математическую закономерность, построил кривую, имеющую отношение к будущему России. Она ужасней "кривой судьбы"!.. Математик лишь начал расшифровывать ее. То, что смог понять, привело к самоубийству… В этом будущем он увидел и свою судьбу. Перед тем, как повесился, стер записи. Кроме двух комментариев в дневнике… Нельзя сказать с вероятностью в сто процентов: предсмертное открытие Математика, данные, которыми владеет твой отец — одно и то же. Мы подозреваем: какой-то контакт с людьми Аннубала Математик поддерживал. Даже не представляя, с кем общается. Несколько членов "мафии Математика" одновременно служили Аннубалу. Антон, в этой жизни все можно исправить. Даже судьбу отца. Вопрос: успеешь ли ты?.. Захочешь…

63.
Данилюк сидел за компьютером. Отсек рядом с пустым боксом… Время от времени медик бросал взгляд за стекло — ничего, кроме пустой койки… Вихрова с того памятного дня не видел.
Исследования, которым подвергся Данилюк, показали: полученная им доза радиации лишь незначительно превышала норму… Необъяснимо! Пациенты находившиеся в других боксах умерли. Если бы с любым из них у Данилюка был контакт, как с Вихровым — прожил бы не много дольше…
Правда, которой не знал Данилюк: атомный Семен в отличие от других "пьяных" с "Южки", был облучен незначительно. Радиационные измерения на станции метро проводились в спешке. Вихров лежал чуть в сторонке — до него человек с прибором просто не дошел.
В секте ждущих Зверя Семен был одним из главарей. В "миру" работал инженером на объекте "Минатома". Удачно похитив значительное количество радиоактивных материалов уволился, перебрался в Москву,— женился на старой знакомой — она проживала у метро "Южная". От ее дома до рубцовского — рукой подать. Жена Семена работала в специальном медицинском учреждении,— того самого, из которого ему пришлось потом бежать… Если бы не служебная карточка, жена бы не смогла, миновав охрану, прорваться к профессору Карпову.
У Вихрова — рак, и он полагал, что долго не проживет. Вот почему организовал и возглавил группу смертников. Оставив по городу следы радиации, облучив пассажиров, самоубийцы должны были выйти на "Южной", посеять панику. Смертельный раствор, радиоактивную "грязь" для всех восьмерых и последнюю склянку — для себя — приготовил Семен.
В самый последний момент узнал: Аннубал получил новые подробности того невероятного открытия, которое было сделано при расшифровке истинного смысла Апокалипсиса. Теперь он собирается радикально изменить планы секты. Вихров не мог перенести это: был противником Аннубала и новых идей.
Еще раньше, едва наметился раскол в секте, Семен начал входить к Антону в доверие — якобы случайно познакомился с ним в салоне, торгующем фотоаппаратами. Представился фотохудожником-любителем. Рубцов клюнул. При следующей встрече Семен сделал подарок: фотопейзаж… Не так давно вопреки правилам Вихров издалека сфотографировал Аннубала. Получилась целая картина. Зайдя в ателье, распечатал ее на бумаге большого формата, вставил в рамку… Ясных планов не было. Но в будущем сектанты — враги Аннубала собирались использовать в борьбе с ним его собственного сына.
Вихров вылил свою дозу смертельного раствора в раковину, налил вместо нее воды. Ее-то и выпил при всех. Новый план заключался в том, что еще поживет сколько удастся и поборется с неверными идеями Аннубала. Объявить об этом открыто и отказаться от роли самоубийцы невозможно — его бы тут же прикончили свои… Семен сыграл роль до конца, а из палаты — сбежал.
Радиационные террористы-самоубийцы были лишь частью плана. Государство планировалось расшатать в разных точках. Математик, сам того не зная, был включен в расклад: он должен был обрушить биржу. Многие из тех, кого он считал своими слугами, на самом деле — тайные сектанты. Идея посеять мистический страх, растерянность среди высшего руководства страны пришла в голову кому-то из приближенных Аннубала. Вихров не был посвящен во все подробности, догадался сам: Антон оказался в игре не только из-за случайных совпадений. Сторонники Аннубала уже начали реализовывать новый план, основанный на новом знании. И здесь два человека: сын лидера и руководитель страны играли главную роль. Ситуация выходила из под контроля Семена.
Вихров пришел к матери Антона, попытался вывести парня из игры.
Семен действовал в одиночку. Для братьев по вере был уже покойником, чей радиоактивный прах скоро ляжет в забетонированную могилу.
Дом, в который Вихров забежал, уходя от погони — дом его жены. Формально квартира принадлежала ее матери, но в ней не был никто зарегистрирован. Спецслужба, у которой теперь работы — через край, не успела выйти на адрес.
Спустившись с крыши в подъезд, Вихров заскочил в квартиру, переоделся женщиной, замотал лицо платком. Вместе со случайными тетками вышел из подъезда.
Носырев упустил его.
Черный человек, посещавший Мацыгинского сына — близкий соратник Вихрова. Ему одному Семен открылся: я жив!..
Кстати, именно голос Черного человека звучал в трубке мобильного, который Антон прижимал к уху под куполом Ивана:
— Твой брат — в заложниках. Скажешь внизу, что велю я. Если сомневаешься в нашей решительности: спустишься с колокольни, узнаешь — мы убили захваченную с твоим братом Агату!
Идея Черного человека спрятать его на даче продажного агента показалась Семену выигрышной. Здесь точно не найдут!.. Вихров не мог предполагать, что радиация проникнет и сюда!..
Водитель спецслужбы Хломов был человеком Математика. Шмушкевич — тоже. Но при этом актер МХАТа еще и входил в секту ждущих Зверя.
На самом деле идею о предсказании и волхвах Математику подсунул именно он!
Когда Хломов вез в Кремль Рудалева и Элалию, ему показалось: в одном из чердачных окон блеснули линзы оптики. Накануне "вольво", за рулем которого был Рудалев, чуть было не раздавил самосвал — агент чудом избежал столкновения. Грузовик с заляпанными грязью номерами на бешеной скорости умчался прочь. У Рудалева закралось подозрение: не было ли это попыткой убить?.. Своими опасениями поделился с Хломовым…
— Оптический прицел! — выкрикнул "водила".
Рудалев выскочил из машины, кинулся бежать. Элалия, не понимавшая, что происходит, бросилась в другую сторону. Хломов запаниковал — рванул вперед, остановился, бросил машину и побежал было к дому, где ему почудился окуляр прицела — решил, что киллер не мог уйти далеко. Потом передумал, вернулся к "вольво"…
Вечером Хломов получил задание силой перехватить Антона у Кремлевской стены, оглушить, сунуть в ящик для декораций, позаимствованный у Шмушкевича, и доставить в подвал театра,— Рубцов спутал планы Математика, а так же врагов Аннубала в секте, сделать героем предсказания Кирилла.
Хломову не хотелось выполнять задание. Математик осточертел ему. Упустив Антона он не очень расстроился. Шмушкевич, напротив, должен был по заданию сторонников Аннубала уберечь Антона от Хломова. Водила и актер знали друг друга по казино "Пале-Рояль"…
Из Хломова сделали радиоактивную "торпеду". Пока выяснился диагноз, он забрал с собой на тот свет не одного Рудалева.

+ + +
Отец Антона был тем самым агентом ЦРУ, про которого рассказал Гараничеву и Рудалеву Дюрброу.
Странное сообщение с отчетом о якобы произведенной ликвидации Брежнева — тонкий ход. КГБ записало радиопередачу, но не смогло расшифровать ее. Чуть позже сектант, работавший в штаб-квартире американской разведки, должен был выдать Советам секретный код. Тогда бы люди Андропова узнали: Штаты санкционировали убийство руководителя СССР. То, что Юрий Владимирович считал главной опасностью для режима происки вражеских разведок было известно. Получи он такую информацию — и без того преувеличенный страх обернется настоящей паранойей. Сверхдержавы вполне могли оказаться на грани войны. Того секте и надо.
Но человек из ЦРУ погиб в автокатастрофе и не успел выполнить миссию.
Свежее сообщение как бы от имени отца Антона было отправлено с целью посеять тревогу, дестабилизировать обстановку. Отвлечь силы спецслужб. Сектанты верно спрогнозировали: американцы сочли необходимым предупредить союзников.

+ + +
Сектанты установили контакт с Брежневым, воспользовавшись его тщеславием. Священнику из ждущих Зверя, близкому к семье генсека, удалось встретиться с ним. "Вы — самый божеский из людей! Вы — святой!" — так он говорил Леониду Ильичу, подарил драгоценный крест, оцененный родней вождя. Встречи продолжились. Сектантам казалось: еще немного и они завербуют генсека в свои ряды. Применялись разные ухищрения. Брежнев даже поднимался на Ивана Великого, где он якобы должен встретиться с "кремлевским старцем".
Но в какой-то момент ждущие Зверя поняли: не они играют генсеком, а он ими. Леонид Ильич узнал все их тайны. И пришел в настоящий ужас! Деятельность секты представлялась ему чудовищной. Но если он начнет с ней бороться, то это будет охота на ведьм почище средневековой!..
В условиях идеологической борьбы и постоянного соперничества двух систем Брежнев не мог даже представить, что будет, если в СССР заработает новая "социалистическая инквизиция"! Он не хотел, чтобы Союз погиб, как царская Россия, но не мог спасать его сталинскими методами.
"Как Иосиф Виссарионович догадался?! " — терзался Брежнев.
Ему стало казаться, что это сумасшествие, что у него развилась паранойя. Все — лишь болезненные фантазии. Он постарался взять себя в руки, прошел курс лечения успокоительными препаратами. Действительно: таинственные люди как по мановению волшебной палочки исчезли. Два года генсека никто не беспокоил.
Брежнев понял, что просто здоровье его, в том числе и психическое, никуда не годится и ему пора уходить.
Но вот в своей спальне он нашел нарисованный мелом на стене зловещий символ, который исчез так же загадочно, как и появился.
Вскоре он увидел его в своем кабинете. Кто-то из ближайших помощников успел незаметно войти, нанести его на стену мелом: знак рыбы!

64.
Во всей квартире был погашен свет. Лишь через неплотно прикрытую дверь в маленькую комнату — здесь обитала Софья Лукинична, мама Антона,— пробивались разноцветные блики.
Корейский телевизор стоял на низеньком видавшем виды столике с поцарапанной полировкой. Шел сериал. Софья Лукинична сидела на диване напротив телевизора, укутавшись в серый пуховый платок. Вытянутые ноги покоились на маленькой табуреточке. Пожилая женщина спала.
На экране кипели страсти: признания в любви сменялись сценами измен. Регулятор громкости стоял почти на максимуме: монолог главной героини можно расслышать и в соседней квартире. Но мама Антона ниже и ниже свешивала голову.
До конца серии минут двадцать. В недрах монументального гардероба — он стоял впритык к низенькому столику — зародился непонятный звук. Зуммер — не зуммер: какая-то звякающая, надтреснутая дрожь.
Однажды возникнув, она не становилась громче, не прекращалась. Дыхание пожилой женщины стало прерывистым. Ей словно бы снился тревожный сон. Вот она захрипела, дернула головой. Веки оставались смеженными.
Надтреснутое звяканье в шкафу не унималось.
В сериале наступил солнечный эпизод: лица героев лучились счастьем. Он и она ехали в открытом автомобиле вдоль берега моря.
Глаза Софьи Лукиничны открылись. Не мигая, смотрели на экран: поросшие ярко-зеленым мхом прибрежные скалы, белый маяк вдалеке. На лице пожилой женщины застыло напряженное выражение. Еще несколько мгновений сидела не шевелясь, затем торопливо сняла с табуретки ноги, встала, подошла к шкафу. Резко распахнула дверцу. В полутьме трудно разглядеть что-либо. Но она знала — звук исходит из-под кипы полотенец. Торопясь, просунула под них руку, вытащила спрятанную в глубине железную коробку. Перенесла ее на диван, раскрыла. В окружении нескольких наперстков лежал вибрировавший смартфон. Звуковой сигнал выключен,— звякали о дно коробки металлические "напалечники".
Софья Лукинична вытащила смартфон, сбросила звонок. Минуту ждала, но он не повторился. Не зажигая света, привычными движениями открыла папку сообщений.
Текст последнего гласил:
" Антон — в Кремле. Разговаривает с президентом. Через полчаса все начнется. Опасность исходит от земли. Двоим надо подняться над ней. На самую высокую точку. Колокольня Ивана Великого! Иначе — смерть!.. Спеши! Твой Аннубал".
Софья Лукинична бросила смартфон на диван. Щелкая по дороге выключателями, ринулась на кухню — там стоял городской аппарат.

Кремль
— Ну что ж… Я даю тебе время подумать. Хотя, мне кажется, твой ответ я знаю… — произнес президент, протягивая руку, чтобы попрощаться с Антоном.
Мобильный телефон, лежавший у молодого человека в кармане джинсов, начал тихонечко проигрывать мелодию.
— Да, я согласен на вашу идею,— проговорил Рубцов.
Они пожали друг другу руки.
— Тогда, полагаю, в ближайшие дни мы встретимся. А сейчас тебя отвезут домой. Кто-то уже разыскивает,— президент с улыбкой показал пальцем на карман, откуда доносились призывные звуки.
— Это мама! Ее мелодия… — Рубцов тоже улыбнулся.
— Ответь… Не заставляй ждать… Она и так слишком волновалась в последнее время.
Вынув телефон из кармана, молодой человек нажал кнопочку…
Тревога все явственней читалась в глазах президента — он наблюдал за выражением лица Антона. Наконец, парень отнял трубку от уха…
— Ничего не понимаю… — губы молодого человека дрожали. — Она говорит: то, чего мы боимся, начнется сейчас. Через пятнадцать минут. Для нас двоих единственный шанс спастись — подняться на колокольню Ивана Великого. Самое высокое место в Кремле. Вертолет?.. Слишком поздно!.. Мы должны бежать.
Президент, теряя над собой контроль, зажал ладонью рот.
— Предсказание… Оно сбывается!.. — проговорил он сквозь задрожавшие пальцы.
— Что?!.. Я не понимаю…
— Я… Тогда… Не обманул, нет… Не сказал всю правду!.. Под купол Ивана Великого по предсказанию средневековой сумасшедшей поднимутся двое: парень с Чертановки и царь… Я не верю!.. Это провокация… Хотя… Твоя мать и Аннубал — мы что-то упустили!
— Минуты уходят! Что же делать?!..
— Я не знаю, я ничего не могу понять!.. Кривая судьбы, колокольня… Что происходит?!.. Что с нами будет?

17 февраля 2009 года  21:02:45
Глеб Соколов | Москва | Россия

А бабочка крылышками...

Интернет газета Каббала миру
Силой мысли мы влияем на Природу (Творца), вмешиваемся в План нашего развития, и получаем обратно на себя, скорректированное нами же, воздействие. Поэтому, если бы мы могли все вместе направить наши мысли на добро — изменили свою судьбу. Но поскольку каждый мыслит "себе против других", то наши мысли не складываются в одну добрую, а вызывают взаимно отрицательные следствия.
Михаэль Лайтман
Золотистая бабочка, покружившись, легко опустилась на алую чашу цветка. Без определенной цели. Капля росы, выпитая с первым лучом солнца, сладкая пыльца на завтрак и прозрачный весенний воздух, в котором порхала все утро с беззаботными подружками, наполнили ее без остатка. Ветерок нежно шевелил маковые лепестки, и мерное жужжание пчел постепенно переходило в дрему, но тут...

— Привет, подружка! — раздался бодрый голос, и большая золотистая стрекоза плюхнулась рядом. — Неплохо устроилась!
— Я тоже рада тебя видеть,— томно отвечала бабочка,— как поживаешь? Угощайся.
— Не откажусь,— новоприбывшая погрузилась на некоторое время во вкусовые ощущения.

— Да... — с уважением протянула она, наконец,— ничего не скажешь, умеешь ты принять. У тебя всегда самая вкусная пыльца на всем поле...
Левый усик бабочки выразил удовольствие, правый — легкое удивление.
— Я рада что тебе понравилось, но почему "у меня"? Это у всех... Ты ведь знаешь, я даже жилья себе не строю. Точно как ты: "где под каждым ей листком был готов и стол и дом"...

— Ой! Не напоминай! — встрепенулась стрекоза.- Из-за этой истории с муравьем мне и так нигде проходу не дают. Прославилась... тоже мне... Но это что...,— во взгляде сферических глаз промелькнуло легкое ехидство. — Где мне до тебя? Ведь ты у нас теперь знаменитость.
— Знаменитость?! Я?!
— А как же! Где ты живешь? Люди-то лишь о тебе и говорят. Ты у них самая модная тема, только и слышно: дефект бабочки, да дефект бабочки...

— Дефект? — не на шутку перепугалась бабочка. — Какой же у меня дефект? Ведь я такая, какой мне и следует быть!
— Ну не знаю,— протянула стрекоза,— вроде бы да... А их послушать, так выходит, что все проблемы из-за тебя: и экология, и перебои с продуктами, и увольнения, и... разве все упомнишь?

— Ах! — крылья бабочки, слабо потрепыхавшись, опали к спинке. — Ах!
— Эй вы! — новый голос, гнусавый и хриплый, ворвался в беседу. Издала его оливкового цвета жаба, ранее затаившаяся неподалеку... — Что за шум? Время к обеду, а вы мне тут все продукты разогнали! Вот возьму я и...

Длинный, узкий, гибкий и липкий язык, неожиданно метнувшийся между собеседницами, заставил стрекозу ошарашенно сорваться с места, и зависнуть на безопасном расстоянии. Бабочка же оставалась безучастной.

— Вот как... — с интересом уставилась на нее жаба. — Не боишься, значит?
— Мне все равно... — пролепетала бабочка. — Если у меня дефект... если я во всем виновата...
— Что такое?!

Стрекоза с опаской вернулась на цветок, и присела на самом краю, не сводя внимательного взгляда с жабьего рта.
— Это она из-за того, что говорят,— осторожно пояснила она. — Ну, ты знаешь... из-за дефекта бабочки.

— Ой, не могу! — заухала жаба, сложив перепончатые лапы на огромном животе. — Эффект, недоразвитые! Эффект! Эх вы! Существует теория, что взмах крыльев маленькой бабочки способен, по цепочке причинно-следственных связей, привести к несоизмеримым по размаху явлениям, ну, например, к торнадо.

— Эффект? — бабочка приободрилась. — Я, кажется, начинаю понимать,— задумчиво продолжила она. — Но ведь эта самая цепочка — неужели они... люди... могут думать, что она начинается с меня? Ведь, наоборот, это мы зависим от них во всем!

— Да уж,— проворчала стрекоза. — И как еще зависим... От всего, что они делают.
— От всего, что они думают,— с важностью подняла палец кверху жаба.
— От всего, что они чувствуют,— мечтательно расправила крылья бабочка. — Ведь известно, что когда у них в сердце пробуждается любовь, вся природа оживает. А когда любовь в них оскудевает, мир становится серым и холодным.

— Да,— согласилась стрекоза, не забывая, впрочем, следить за движениями жабы. — А еще мне мама говорила, что все мы, все живое и даже камни, опускаемся и поднимаемся вместе с человеком... Но я никогда не могла понять, что это значит.

— Да неужели? — насмешливо квакнула жаба. — И это единственное, чего ты не понимаешь?
— Если ты такая умная,— обиделась стрекоза,— может, объяснишь, почему они именно сейчас, вдруг, все хором заговорили об этой... как ее... теории?

— А потому что их начало сильно прижимать. Причем, по всему миру сразу. И медленно, со скрипом, но все же доходит до их сознания то, что ясно всякому дождевому червю — что мир неодолимо стремится к гармоничой связи между всеми своими частями. Что каждый влияет на всех и все на каждого. Что не выйдет так — одному хорошо, а другому плохо. Вот и вся премудрость. Всем будет плохо.

— Ну почему же плохо? — забеспокоилась бабочка. — Пусть лучше всем будет хорошо.
— Конечно, пусть. Очень даже пусть. Только для этого им надо... вернуться.
— Вернуться? — вмешалась стрекоза. — Это куда же?

— Друг к другу. А потом... все вместе, к Великой Силе Добра и Любви наполняющей все и движущей всем. Впрочем, это не вашего ума дело. А ну кыш отсюда. Сказала же вам — я проголодалась. Считаю до трех.
— Все-все,— заторопилась стрекоза. — Полетели, золотая моя, покружимся! Засиделись мы...
Юркий, веселый вертолетик взвился в воздух, искрясь в лучах полуденного солнца. Бабочка поднялась было следом... замешкалась, с опаской взмахивая крылышками... и, наконец, победив последние сомнения, бросилась вдогонку за выписывающей виражи подругой. В конце концов, эффект бабочки действительно не бабочкиного ума дело.

Ссылки по теме:
Кому мы молимся?
Человек создан для счастья?
На границе тучи ходят хмуро

Сайты по теме:
- Каббала, наука и смысл жизни
Интернет газета Каббала миру

19 февраля 2009 года  15:10:49
Aniri | aniri_kiev@mail.ru | Киев | Украина

Сергей Иващенко

* * *

РАЗНЫЕ ИСТОРИИ

О МУХЕ И СЛАВНОМ СРАЖЕНИИ

К нам в окно влетела муха -
Не юна и не старуха.
Хороша и в полном теле.
Что же это, в самом деле!

Ведь у нас, как вам известно,
И без мухи этой тесно.
Кот, Ворона, мы с сестрой,
Папа, мама, домовой.

Жить бы вместе было б лестно,
Но, увы, как видишь, тесно.
Мы открыли двери ей -
Улетай же поскорей!

И ответила нам муха -
Не юна я, не старуха,
Хороша и в полном теле.
Как же это вы посмели!

Меня, муху, не принять!
Меня, муху, выгонять!
Ладно б, в Африке там, где – то,
Не могу поверить в это!

Ни куда не полечу!
Буду жить, где захочу!
А раз к вам я залетела,
Значит, здесь и захотела!

Верю, есть у вас печенье,
Всевозможное варенье.
И компоты, и котлеты,
И с начинкою конфеты.

Ну, зачем же, так сказать,
Мне отсюда улетать?
Это глупо и смешно.
Вам же жадничать грешно!

Да и много ли мне надо:
Шоколада, мармелада,
Пастилы и трюфелей,
Да, в орехах, сухарей.
От торта – один кусочек.
От халвы – один комочек.
В шоколаде – арахисок.
И всего то — пять ирисок.
Ну, варенья — ложку,
Ну, изюма – плошку.
От щербета крошку
И хурмы – немножко.
Дольку апельсина,
Жирную маслину.
Кремовых пирожных,
Булочек творожных.
Поразмыслив строго,
Это разве много?!

Рты, разинув, мы сидели.
На нее во всю глядели.
Ничего себе – вопросы!
Ничего себе – запросы!

Мы за год столько не ели,
На картошке, щах сидели.
А, бывало, впопыхах -
На капусте, на бобах.

Нет, бывали апельсины.
И орехи, и маслины.
И торты, и мармелад,
И, конечно, шоколад.

Набивали мы живот -
В День рожденья, в Новый год.
А затем дрозда свистели,
Суп с горохом дружно ели.

И живем, и не болеем.
Ни о чем мы не жалеем.
Тут вмешался в разговор
Домовой наш – Командор.

Почему он Командор –
Это длинный разговор.
Я б поведал вам о том,
Ну, уж, как ни будь, потом.

Рассказать бы мне охота,
Только вас возьмет зевота.
А коль станете зевать -
Тут в кровать скорей и спать.

Начал он: послушай, муха,
Пусть, ты вовсе не старуха.
И, конечно, в полном теле,
Но, тут вот какое дело.

Нет у нас ни мармелада,
Ни хурмы, ни шоколада.
Нет изюма, трюфелей
И, в орехах, сухарей.

Нет торта, нет арахисок,
Нет халвы, нет пять ирисок.
Нет и кремовых пирожных,
Нет и булочек творожных.

Муха крикнула в ответ -
Это как же: нет, да нет!
На меня вам наплевать,
Это что ж мне – помирать!

Не отведав ни печенья,
Ни компота, ни варенья.
Ни, по-киевски, котлет,
Ни с томатами – омлет.

Но, позвольте, в самом деле?
Я ведь муха в полном теле!
Вредно мне сидеть на щах,
Или, скажем, на бобах!

Впрочем, если до обеда
Не дадите мне щербета,
Я вам прямо говорю,
Я такое натворю!
До икоты зажужжу,
Сквозняками застужу.
Будете не спать, не есть-
Вот такая моя месть.

Стол обильный накрывайте.
На подносе подавайте:
Яблоки моченые,
Булочки печеные,
Кренделя крученые,
Драники перченые.

Нынче ваша гостья – муха,
Не юна и не старуха.
Хороша и в полном теле…
Да не ела три недели.

Три недели не пила,
Три недели не спала.
За такой вот дефицит.
Мне грозит аппендицит.

Мы буквально онемели,
Рты, раскрыв, остолбенели
И с такими лицами -
Хлопали ресницами.

Тут вмешалась в спор ворона -
Кара – кара – кара – кона:
Что за наглость! Что за тон!
Улетай-ка, муха, вон!

Ишь, не любит она щи!
Полетай же, поищи
Кренделей, да трюфелей.
А жужжать ты здесь не смей!

А то что? Спросила муха.
Пустяки! Сказала муха.
Да я прямо вот сейчас -
Напугаю страшно вас!

Доведу вас до икоты,
До предела, до зевоты.
До житейской маеты,
До душевной пустоты!

Предо мной враги бледнеют,
Без меня хлеба не зреют!
Пролечу – моря мелеют,
Прожужжу – цари немеют!

Тут уж мы не удержались
И за дело дружно взялись.
Было вовсе не до смеха -
И пошла тогда потеха!

Мы не ели и не спали,
Три дня муху выгоняли.
Каждый был из нас – герой,
Кто со шваброй, кто с метлой.

Мы сражались в битве этой
Поварешкой и газетой.
Полотенцем, простынями
И бенгальскими огнями.

Зимними сапожками,
Столовыми ложками.
Старыми рогожками,
И просто ладошками.

Как там муха не хотела,
Да отсюда улетела.
Славно мы повоевали,
Хоть немножечко устали.

И присели отдохнуть.
Осмотрелись, что за жуть!
Беспорядок и разгром!
Не узнали мы свой дом!

Что упало, что разбито,
Что нечаянно пролито.
Непорядок тут и там,
Словом, полный та – ра – рам.

Не печальтесь ни о чем -
Сказал папа – уберем!
Лучше сделаем вдвойне.
На войне, как на войне!

А за славное сраженье
Будет торт вам и печенье
И большущий леденец…
Тут и сказочке конец.

23 февраля 2009 года  00:28:04
сергей | brus55@list.ru | александров | Россия

Сергей Иващенко

* * *

Сергей Иващенко
ДОЖДЬ

Неутомимым ритмом метронома отзвучал день и, подтолкнув к горизонту солнце, вздохнул и расслабился… Еще один день труда, забот и надежд. Сколько их было и сколько еще будет? И в конце каждого, на том рубеже, где солнце, огибая горизонт, скатывается к новому дню, приходит вечер. Порой, вслед за ним наплывает тяжелыми тучами дождь.
Сегодня такой вечер. Я стою у открытого окна и принимаю на себя бисерные удары первых капель. Душу мою переполняет и откуда-то пробивается к сознанию то ли воспоминание, то ли сон, и я ясно вижу как…
Она влетела в мою комнату неслышно, и заметил я ее только тогда, когда, облетав все и, освоившись, она присела на полку с книгами. Чтобы не показать своего изумления, я ей сказал: "Привет". Она в ответ кокетливо дернула тонкой, стройной ножкой и тут же потеряла интерес ко мне.
— Какая она хрупкая,— прошептал я и решил назвать ее Галатеей. Она снова вспорхнула и в неслышном вальсе закружилась под потолком. Я смотрел. Я улыбался. Галатея подлетела к окну и, прошуршав по стеклу, села на раму. Загремел гром. А все потому, что — лето, а нет погоды уже два месяца. Ну, да к чему грустные мысли, ведь у меня гостья, крохотная и хрупкая, как мое счастье. Пока я думал о счастье, Галатея исчезла. Я ее долго ждал, а когда ждешь, жизнь очень длинная. Вновь я услышал знакомый звук полета, но сразу решил этому не поверить, и только когда звук не прекратился, а наоборот усилился, я поднял глаза. На фоне белого, геометрически правильного потолка все в том же ритме неслышного вальса, словно перышко вольной птицы, словно пушинка отцветшего цветка, словно… ах! — беспечно и призрачно плыла Галатея.
— Милая, прошептал я,— славная, не улетай больше. Я долго тебя ждал. Неужели ты этого не чувствуешь?
Я понимал, что если бы она ответила, если бы она хотя бы раз посмотрела на меня, ее бы не стало. Таков закон воздушного парения. На стекле размазывался каплями дождь. Он заглядывал в комнату, и я теперь понял, почему гром ударил именно в тот момент, когда отразился в стекле облик подлетевшей к окну Галатеи…
Ах, как она кружилась, как вдруг падала на пол, и уже возле самого пола, когда я застывал от ужаса, легко и плавно, словно ветром подхваченная снежинка, взлетала вверх к самому потолку, и потолок, ранее любивший свою геометричностъ и ровность, вдруг ужасался самого себя и покрывался трещинами-морщинами. Тогда же и стены начинали зябнуть, покрывались гусиной кожей и пытались освободиться от всего лишнего, навешанного на них. Вздыхали со скрипом, спрятанные под толстым линолеумом, половые шпунтованные доски; лопались в перекошенных рамах стекла, и весь дом начинал трястись, тужиться и освобождаться от фундамента. Дождь весело и лихо запрыгивал в комнату, и на всем скаку, даже не осадив коней, влетал ветер, смертельно бился о стены и ни в коем случае не ушибался. И только вокруг Галатеи величественно, словно ореол, царил покой. Ей не надо было перекашиваться, она была такой, какой хотела.
— Галатея, милая, славная воздушная странница, научи меня быть таким же. Га — ла — те — я!
Дождь льет все сильнее. Я замечаю какое-то движение, но, только приглядевшись, понимаю, что это едва видимое на размытом стекле, отражается мое лицо. Я вглядываюсь в неясные его очертания и спрашиваю: «Кто ты? Кто?». Порыв ветра бросает мне в лицо целую пригоршню холодного бисера, и я закрываю глаза и вижу себя в каком-то странном месте, а вокруг шумит бестолковая толпа…
Все знания и незнания, ютившиеся во мне, вышли наружу и обступили меня шумной, бестолковой толпой. Шумели не все, конечно. Знания в большинстве молчали, были тяжелы и гранитны. Легкие незаполненные галдели, черными птицами на помойке, незнания. Своими хищными голодными клювами они выклевывали крошки у знаний. Я попытался навести порядок, как-то расставить всю эту толпу и тут же почувствовал единодушный отпор. И если незнания, как пиками, ополчились на меня клювами, то знания образовали что-то такое гранитное и огромное, что я сразу же отказался от своего намерения. Хочешь, не хочешь, нужно было начинать разговор. Так как право выбора было за мной, я дал слово незнаниям.
— Мы не знаем,— подступили незнания,— кто ты?
— Человек.
— Мы не знаем,— повысили они голос,— какой ты человек?
— Такой как все.
— Мы не знаем,— задумались они,— формулу такого как все?
— Я тоже. Просто то, что есть во мне, есть в окружающих.
— Мы не знаем,— после недолгого молчания продолжили незнания,— почему ты ушел?
— Я не мог не уйти, меня звало большое.
— Мы не знаем,— заволновались они,— что больше: то, что ты оставил или то, к чему ты идешь?
— Идите к черту — не вытерпел я,— я сам уже не знаю!
— Мы не знаем,— заверещали они,— дорогу, по которой ты нас посылаешь!
— Это там, где ни я вас, ни вы меня не сможете увидеть. Понятно?
— Мы не знаем — обиделись они,— что такое – «понятно», во-первых, а во-вторых, не кричи, мы твои дети и ты должен нас накормить.
— Мне очень жаль,— опустил я голову и показал им пустые ладони.
— А какое солнце? — тихо спросили они, глядя с надеждой и мольбой на меня.
— Большое.
— Мало,— выдавили они из себя.
— Яркое.
— Мало.
— Светлое, теплое, летнее, весеннее, зимнее, вечернее, утреннее, далекое, необходимое...
— Мы не знаем,— перебили меня бодрым голосом незнания,— почему ты недавно изменил себе?
— Это не честно,— запротестовал я, поняв, как хитро они меня обманули, вытянув для себя из меня энергию.
— Мы не знаем,— все более напирали незнания,— почему ты боишься ответить?
— Я ничего не боюсь. И, потом, я ведь все исправил.
Чья-то тень, густая и тяжелая, стала накрывать меня. Я повернул голову и ужаснулся. Высоко, к самым облакам, раздаваясь и расширяясь в объеме, огромной массой, дышащей гневом и отмщением, поднимались и нависали надо мной знания.
— Ну, хорошо,— устало сказал я — может вы и правы. Но все равно это не главное. Тень стала густая как кофе.
— Мы не знаем,— засмеялись незнания, указывая на знания,— почему ты их испугался?
И тут меня прорвало.
— Ах, так? — заскрипел я зубами. — Присосались ко мне! Кормитесь мной и еще что-то хотите доказать. Плевал я на вас!
И тут же тысячи клювов впились в меня и сверху, глухо охнув, невыносимой тяжестью упала гранитная громада. Боль ужасная и неукротимая охватила все мои члены, сдавила грудь и горло, проникла в мозг и сердце. Отчаяние было совсем близко.
— Сдавайся! — кричали моя вывернутая рука и огромная рана на бедре.
— Смирись! — завывало болью в висках.
— И станет легче,— шептало рядом что-то скользкое и гадкое.
И тогда, собрав все свои оставшиеся силы и перемешав кровь со слюной, я выплюнул огромный алый плевок и он, словно роза, лепестками рассыпался на чем-то скользком и гадком. И в той стороне, где небо соприкасается с землей, раздался первый медный звук. Он разрастался, заполнял все вокруг, он проникал под гранит, играл отзвуками на острых клювах, он обволакивал трепетным звучанием мое тело, пока, наконец, не достиг моих ушей и уже во всю силу, давя избавлением на перепонки, позвал меня голосом самозабвенно играющей трубы.
— Вот к кому я иду, вот он мой ответ! — крикнул я, освобождаясь от уже бессильных обломков и затупленных клювов. — За мной,— приказал я,— к ней!
Все мои знания и незнания окружили меня, обсели мои руки и плечи, повисли и запутались в волосах, приникли к груди и мы пошли в ту сторону, где еще не видимая нами, играла на начищенной и раскаленной от солнца и легких трубе – истина. Эх, дойти бы!
Где-то между туч ударяет молния, и я, резко обернувшись от окна, успеваю увидеть на полу длинную, черную тень, распластавшуюся и начинающуюся от моих подошв. Она всегда со мной, она мой самый верный спутник. Так было с самого начала...
Тень шла за мной по пятам, серая как мышь и гибкая, как шлейф свадебной фаты. Обручившись еще при самом первом упавшем на меня луче света, она неотступно и ревниво следовала за мной, не расставаясь даже в самые опасные минуты. Она не боялась ни острых углов зданий, ни проезжей части дороги. Тень плавно огибала углы и в самый последний миг ускользала из — под колес автомашин, нагло и с кривлянием отпечатываясь на кузове машины. Она без спроса вползала через окна в чужие квартиры, но никогда не выдавала подсмотренные секреты. Тень любила тайны, и сама всегда старалась быть таинственной и непредсказуемой. Это была ее маленькая месть за привязанность ко мне. Иногда она в порыве вдруг вытягивалась, утоньшалась, и готова была вот — вот оторваться от моих ступней, но, испугавшись свободы и не в силах отрешиться от привычного, быстро сворачивалась жалким зябким клубком у моих ног. Тогда я находил самое большое здание, и тень с радостью разбухала, увеличивалась и наползала на стену до самой крыши. Чувство превосходства и значимости наполняло ее до краев, и тень свысока смотрела на меня и представляла себя мной, а меня тенью. Иногда тень обижалась и тогда, особенно вечерами, раздваивалась, множилась и смеялась над моими неумелыми попытками найти среди миражей настоящую.
Когда ее шутки заходили слишком далеко, я сердился, находил очень темное место, выключал лампу и закрывал глаза. Тень исчезала, но стоило мне уснуть, как тут же памятью являлась ко мне в странных и непонятных снах. Мстя за предательство, она напускала на меня мои ошибки и они, нагие и уродливые, обступали меня и мучили откровениями. Я просыпался, включал свет, и тень тут же ложилась ко мне в постель и нежно прижималась к моему боку. Сердиться долго на нее я не мог. Однажды, правда, после ее нелепой проделки я задал ей жестокое испытание. Ее вина заключалась в том, что тень легла на очень близкого мне человека и исказила его черты.
— Врешь? — прокричал я тени и нашел со всех сторон освещенное место. Тень истошно заорала и, дернувшись в конвульсиях, исчезла. И только где-то в рисунке подошвы остался маленький ее клочок, похожий на испуганного мышонка. Я взял его в ладони и прикрыл от света, но безжалостный свет кроваво прибивался сквозь пальцы и мой мышонок стал таять, словно осколок нехолодного льда. Крохотные слезинки побежали по линиям моих ладоней. Я не вытерпел и ушел с этого места. За мной, еле видимая, почти прозрачная, подавленно потянулась моя тень. Впервые зацепившись за угол, оставила на нем большой, рваный кусок. Очень близкий человек меня предал, и я больше никогда не пытался избавиться от тени.
Я выглядываю в окно и вижу, как впитывает в себя влагу земля, как появляются в ее морщинах и вмятинах первые лужи. Вода в них полна какой-то своей таинственной жизнью, может быть такой же, как и та, которая, в конце концов, стала и моей. Я вспоминаю далекое море и рвущийся с неба крик белых птиц. И в шуме прибоя слышу рожденную в глубине то ли молитву, то ли заклинание…
— На крыльях себя несущие.
Моря и неба посланники.
Покидающие землю
И все время возвращающиеся к ней
С криком, пронзительно рвущимся из горла.
Братья и сестры мои!
Плоть от плоти мы родились глубоко в темноте
И, став корнем, а затем корневищем познали себя сущими.
У нас появилось знание о свете, ждущем и задыхающемся без нас.
И знание наполняло корневище, и оно дало стебель.
Сквозь густую темень потянулись мы к свету.
Темень сопротивлялась, а мы спешили.
Мы многого не знали.
И темень нас разлучила.
Братья, вы вырвались вперед тонким отростком
И за вами поспешили сестры.
Стрела пронзила темень, и вы познали свет.
Он оглушил вас, потому что принял за всех нас.
И вы не выдержали.
Тогда свет вас помиловал и поселил между небом и морем.
Когда появился на свет я, было уже слишком поздно.
И тогда вы закричали.
Братья и сестры!
Память корневища жива.
Она нас соединит.
И мы превратимся в свет.
Свет наполнится знанием.
И станет корневищем темень.
Так будет!
Я стою, сжав подоконник пальцами, и во мне все еще звучит страстный и глубокий голос. А ветер играет с дождем и слепит бисерными отблесками мои глаза. Очень большая капля отрывается от всеобщего хоровода и яблоком падает мне на кисть руки. Оставляя влажный след, она скатывается и, наконец, оторвавшись, падает и заползает в щель между половыми досками. Она пройдет не малый путь, прежде чем снова легкая и чистая поднимется к облакам. И в том, что она похожа на яблоко, и в том, что она падает и снова возвращается, заключен особый смысл, потому что…
Яблоко сорвалось с ветки и превратилось в грязь.
— Ночь, ночь кругом,— говорили мне.
— Яд, яд всюду,— кричали.
— 3-з-зубы,— шептали в ухо.
В ужасе я закрывал глаза и затыкал уши, но все равно и во тьме мне чудились океаны яда и сверкающие при свете луны челюсти
— Не верь, не верь,— говорили мне.
— Жги, жги,— кричали.
— И спасешься,— шептали в ухо.
Я проваливался в бесконечный, темный колодец и ознобом охватывало все тело, и затхлость сырого сруба входила мне в душу.
— Бред, бред,— говорили мне.
— Стон, стон,— кричали.
лезвие» разрывая ткань»
— Убей себя,— шептали в ухо.
И моя рука нащупывала нож, и холодное лезвие уже доходило до сердца.
— Жуть,— говорили мне…
И тогда я открыл глаза, уши и тьма отошла.
Я выбросил нож, и он вместо крови окрасился ржавчиной.
Я пошел в мир и мир обрел цвет.
Красный цвет был цветом страсти и подвига.
Желтый — солнца и только что вылупившегося птенца.
Синий — любви и мудрости.
Зеленый — травы и весны.
Ниже всех, у самой кромки густо темнел черный цвет. И в нем был и яд, и бред, и стон.
Я собрал все краски и размешал.
И получил белый цвет.
Я нарисовал им большое облако.
И облако набухло, заклубилось, потемнело.
И ударил гром.
И пошел дождь.
И небо расцвело радугой.
Благодарно склонив голову перед говорившими, я сказал — спасибо. Ибо грязь родила яблоко.
Капли дождя собираются на верхней поперечине рамы и, отяжелев, ручейком скатываются по стеклу к нижней, преодолевают ее и падают, разбрызгиваясь о подоконник. Я смотрю на бегущий ручеек и подмечаю его цветовую гамму. В нем отражается окружающий мир, и потому цвета чередуются, меняются, смешиваются и снова контрастно разделяются. Идет вечное соревнование темного цвета со светлым. Как и в жизни, каждый день...
Там где мир разворачивает книгу дня, в которой нижняя страница — земля, а верхняя — небо, заалело. Струящийся свет наполз на верхнюю страницу и тут же, вспомнив о нижней, упал, запутался между трав, домов, деревьев и, окрепший, свежо и румяно заполнил межстраничное пространство. Книга раскрылась.
Из щели вылезло что-то серое и, прикрыв лицо от света, недовольно прохрипело — опять глаза будут болеть. Вокруг него закружилось, засверкало и из пространства, забавно переливаясь отражениями, появилось нечто светлое.
— Ах! — оказало оно,— Как славно, как видно!
— Разве? — удивилось что-то серое.
— Смешное,— улыбнулось нечто светлое,— какое ты забавное. Ха-ха-ха.
Что — то серое нахмурилось и, подойдя к светлому, дотронулось до него пальцем.
— Ой! — воскликнуло огорченно нечто светлое,— Ты запачкало меня. Но это ведь не нарочно, да?
— Почему же? — растянуло в ухмылке рот что-то серое,— Как раз наоборот.
— А зачем? — не поняло нечто светлое.
— Теперь ты, такое как я,— наставительно сказало что-то серое и добавило,— перестань сверкать.
Нечто светлое потемнело и опечалилось.
— Разве это было так необходимо? — спросило оно.
— Да, ведь мир такой.
— Нет, что ты, ты ошибаешься,— стало доказывать нечто светлое,— посмотри вокруг.
— Сейчас ты поймешь,— сказало что-то серое и дало светлому черные очки.
Нечто светлое нацепило очки, и мир вокруг потемнел и нахмурился.
— Как перед грозой,— сказало оно.
— Нет,— не согласилось что-то серое,— всегда так.
— Ты точно это знаешь? — все не могло поверить нечто светлое.
— Ты мне надоело глупыми вопросами,— рассердилось что-то серое. Нечто светлое сморщилось, уменьшилось и совсем почернело.
— Что же теперь делать? — прошептало оно.
— Ждать ночи! — прокричало что-то серое,— Только ночь! Только темень! Вот истина!
Мир услышал их разговор и, не выдержав, захохотал … Он заливался смехом и этот смех разносился между страниц, перемешивал буквы облаков и трав, гнул и выпрямлял восклицательные знаки деревьев, качал в разные стороны вопросительные знаки подсолнухов и разносил по земле выпадающие из них черные запятые. И в конце развеселившись, огромной точкой швырнул в них солнце. Черные очки слетели и двоеточием застыли где — то между трав. Что — то серое дико закричало и, все, сжавшись, юркнуло в щель, наполнило ее и дефисом отпечаталось на еще сырой от росы земле. Нечто светлое выпрямилось, улыбнулось и, рассыпавшись словами, заполнило весь мир.

Слова заметались, засуетились и понеслись кто куда. Одно влетело в дом и село на губы любящей женщины. Второе, поиграв немного в жмурки, вошло в ребенка. Третье село на перо сочинителя. Четвертое упало яблоком на голову ученого.
И женщина прошептала слово любимому. И ребенок прокричал слово женщине. И сочинитель написал слово для ребенка. И ученый огласил открытый им закон бессмертия, потому что ему сейчас что-то прошептала любимая женщина.
И когда книга снова закрылась, все уснуло. И только что — то серое одиноко и дико бродило между домов и злобно ругало яркую скобку луны. Звезды, не выдержав, упали и взяли что — то серое в кавычки.
Снова за окном налетает ветер, кружит сбитые мокрые листья, перекрещивает линии падающего бисера и, позабавившись, пропадает где-то за углом. Но все же одна капля падает мне на ресницу и, увлажнив ее, скатывается по щеке к верхней губе. Я слизываю ее и чувствую все еще хранящийся в ней небесный холод. Такой же студеной была вода одной из первых криниц моей далекой родины. Давно я покинул ее и пусть я иду к большой цели, но все же, но все же…
Я вхожу в трепетную тишину ночи, шагаю по еще горячим плитам тротуара и помалу мной овладевает великий покой засыпающего мира. Ветерок едва касается моего лица, где-то жужжит невидимый жук и звезды, словно маленькие оконца в другой мир, многозначительно смотрят на землю. Слышен всплеск воды у недалекого бассейна. Я ступаю с тротуара на траву и иду по шелестящему ковру все дальше и дальше. Куда и зачем я иду?
Вокруг меня шепчется ночь, и в ее шепоте я слышу что-то давно мной забытое. Память просыпается и наполняет меня криком рожающей женщины. Я вздрагиваю, оглядываюсь и вижу длинную дорогу, уходящую за горизонт. Вдоль дороги, протянув в мою сторону ветви, качаются деревья. Я подношу руку к волосам, прижимаю к черепу и тепло ладони проникает внутрь и соприкасается с теплом другой ладони. Я отвожу руку. Куда и зачем я иду?
Где-то проносится машина, и память моих рук сжимает баранку руля, а память глаз ловит набегающую ленту дороги. Дорога входит в меня, переполняет и, расплескиваясь, убегает за моей спиной все дальше и где-то за горизонтом вливается в маленький, неиссякаемый родник. И там, чуть искаженное рябью, все время дрожит и переливается мое отражение. И в ключе, бьющем где-то в глубине родника, притаились рассыпанные мной золотые песчинки моей памяти. Куда и зачем я иду?
Ночь окутывает меня ватной темнотой и, проникая сквозь глазные яблока, забирается ко мне в память. И я вижу посаженные мной вдоль дороги деревья и цветы.
— Ты нас обручил с жизнью,— доносит до моего слуха порыв ветра. — Ты полил нас и помог поверить в долгую жизнь. Ты вырвал вокруг нас сорную траву и разрыхлил почву. Ты улыбался нам и говорил с нами. Ты познакомил нас с солнцем и ветром, дождем и снегом, весной и осенью. Ты заставил нас поверить в свою красоту и необходимость. Но почему ты покинул нас? Куда и зачем я иду?
Где-то кричит сверчок и падает с дерева созревший плод, где-то слышен страстный зов женщины и шаги мужчины, где-то мигает огнями самолет и сгорает, пронизывая атмосферу метеорит… Где — то на обочине дороги одиноко горит зажженный мной первый огонек познания. Он колеблется от ветра и ждет, когда я зажгу большой огонь и соединю с ним его мерцающую точку.
Я иду по шелестящему ковру травы, и новая память рождается во мне долгом и виной перед всем тем, что я посадил, зажег и оставил за своей спиной.
Боже! Куда и зачем я иду?
Крыша над моим окном переполнена дождем и, не в силах удержать, сбрасывает с себя шумный поток и он падает прозрачной пеленой передо мной и откуда — то снова приходит еще неясное воспоминание, а может предостережение. Я вижу что — то очень круглое и яркое и пытаюсь понять, что же это — солнце или апельсин. А было или могло быть все вот как…
Я едва втиснулся в переполненный автобус. Нервная, недружелюбная толпа сердито огрызалась или хмуро смотрела на меня.
Кто-то навалился сзади, кто-то чем-то твердым больно уперся в мой бок. Я повернулся спиной к тому месту и, подождав, пока автобус тряхнуло, навалился спиной на обидчика. Сзади послышалось недовольное сопение, и теперь что-то твердое уперлось мне в поясницу. Вернуться в первоначальное положение я не мог, потому что мое место заняли. Извиваясь и наступая на ноги, я стал искать точку опоры. Автобус остановился, и меня понесло к выходу. Поняв, что сопротивляться бесполезно, я сошел на тротуар. Кто-то спешащий налетел на меня и едва не сбил с ног. Прихрамывая от удара его чемодана в коленную чашечку, я направился домой. Что-то голубое мелькнуло в окне второго этажа. Я остановился, и тут же меня развернуло в обратную сторону выходящими из магазина покупателями. Две женщины стояли на тротуаре и, заняв его собой, разговаривали. Я протиснулся между ними и еще долго чувствовал на себе взгляды двух пар глаз. Переходя улицу, я долго не мог разминуться с глупо улыбающимся человеком и едва не попал под машину. Когда же меня зацепили лотком у хлебного магазина, я не выдержал. Взорвавшись и наговорив много неприятных слов человеку, разгружающему хлеб, я вобрал голову в плечи, чуть наклонился вперед и, наметив на тротуаре прямую линию, пошел, не сворачивая и не уступая дороги. Я чувствовал за спиной возмущенный взгляды, видел, как шарахались от меня люди. И мою душу наполняло новое чувство.
— Ага! — в мыслях все повторял я,— ага! Вот вам!
Я начал очередной шаг, когда перед глазами моими голубым туманом возникло что-то воздушное. Тело мое стремительно падало в направлении опускающейся на тротуар ноги, и что-либо изменить я уже не мог. Много маленьких солнц упало, подпрыгнуло и раскатилось по тротуару. Послышался негромкий вскрик и, скатившись с плеч, почти до бетона, полился золотистый водопад волос у склоненной женщины. Я извинился и помог ей собрать апельсины. Женщина подняла голову, отвела рукой водопад за плечи. Я увидел ее глаза.
— Мне жаль тебя,— сказала она и пошла.
Голубой силуэт удалялся, а я молча смотрел ему вослед. Я пришел в комнату. Заперся на ключ. Развернул к стене зеркало и долго сидел, сжав виски ладонями. Я выключил лампу, и в глаза мне ударило светом множества падающих, подпрыгивающих и катящихся солнц. Бесшумным потоком мягкого водопада меня понесло куда — то, и я увидел глаза женщины и поднял к ним руки. Упругая ладонь раздвинула золотистый поток и я, преодолевая сопротивление, кинулся к ней. Но ладонь, миновав меня, раскрылась, и в нее мягко опустилось яркое, раскаленное солнце. Женщина подняла его над головой и голубым облаком уплыла вдаль. Чернильная темень хлынула на меня и вскоре закрасила все вокруг своим цветом. Я включил лампу и ко мне, нежно прижавшись, приникло одиночество и тихо прошептало: ''Теперь ты мой. Навсегда»!
Дождь льет, не переставая и, кажется, никогда не наступит конец его щедрому раздолью. Очищаясь от пыли и сора, плачет морщинистый ствол яблони, плачут стены домов, плачут окна. Они так давно ждали этого очищения… Все маски и полуправды смыты и мир вглядывается в свое истинное отражение. Это так необходимо...
Вдруг земля ушла из — под моих ног, и я начал терять равновесие. Все вокруг стало зыбким и ненадежным. Прошлое криво усмехалось и осуждающе качало головой. Настоящее из цельного рассыпалось жалкими осколками, будущее густо темнело и взгляд не находил ни одного огонька или хотя бы его отражения. А земля качалась на тонкой ниточке моего я, и ниточка натягивалась, звенела струной и уже готова была разорваться. Я кричал летящему, чтобы он облегчил мой вес, но он улетал и скоро терялся где-то в облаках. Я молил ползущего, чтобы он ослабил нижнюю часть нити, но ползущий уползал. Я просил идущего подать руку, но идущий проходил мимо. Я не смог остановить ни бегущего, ни плывущего и уже подумал о конце, когда вдруг налетевший ветер поднял мои ладони и поднес их к моим глазам. И я не увидел ни одного мозоля, ни ссадины на ладонях. Река выплеснула передо мной волну и волна, застыв, отразила мое лицо в своем зеркале. Ни одна морщина не прорезала мой лоб глубокой мыслью, не разбежались от глаз трещинки печали и заботы. Крохотная травинка уколола мои ступни, не защищенные твердой кожей от пройденных дорог. И заныли все мои мышцы, расслабленные ленью и покоем.

Вот тогда я сделал первый шаг, поднял лежащий на дороге камень, отнес его к обочине и, напрягая мысль, представил себе будущий дом. Земля все еще качалась под моими ногами, а я носил камни, мешал раствор, составлял планировку здания, и болела первое время голова, и ныли от напряжения мышцы, и кровоточили ладони, и ступни, побитые о мелкий камень, горели огнем… Скоро дом будет готов, и я приглашу в него гостей. Я позову летящего, приведу ползущего, открою двери идущему, завлеку плывущего и бегущего. Я рассажу их за большим столом, подниму бокал и скажу следующее: «Давайте чаще видеть свое отражение в мире». Я еще немного постою и, убедившись, что земля больше не качается, начну праздник новоселья.
Где-то, разбивая ногами лужи, шагает невидимый мне человек. Куда он спешит?! Что его гонит в непогоду? Может быть, он путник и смысл его жизни на никогда не кончающихся дорогах. И если это так, пусть ему встретится дерево…
Он увидел дерево не сразу. В дымке перегретого воздуха показался какой-то неясный и колышущийся силуэт. И по мере того, как он приближался, силуэт очерчивался все яснее, пока не превратился в грубый, весь изломанный ветром и непогодой ствол с такими же изломанными и корявыми ветками. Листва, как печать упорной и не сдающейся, одинокой жизни, трепетала и помогала синтезом стволу и корням. Дерево жило и перекачивало откуда-то с темной глубины влагу в свое тело. Возле самого выхода из земли зеленела трава и прохладная тень укрывала небольшой клочок, вполне достаточный, чтобы под ним укрылся от палящего солнца усталый путник. Ноющие ноги запросили пощады и путник, прислонившись к стволу, осел на траву. Дерево дрожало и холодило спину. Путник устало прикрыл веки и, прогнав на время мысли, расслабился и отдался покою. Потому-то он и не сразу услышал, когда дерево заговорило. Усталость от пройденной дороги помешала путнику безмерно удивиться, что было бы нормальным в других обстоятельствах. И потому, только чуть окунувшись в удивление, он сказал сам себе: "А почему ему и не быть говорящим, раз оно выросло там, где ни за что не должно было вырасти".
— Да — я путник,— ответил он, наконец, на вопрос дерева и прислонился к нему боком.
— Ты много видел? — прошелестело дерево.
— Да,— кивнул путник,— много чего.
— А что для тебя самое главное? — спросило дерево. Оно знало, что путники сидят недолго, и потому задавало интересующие его вопросы без длинных подходов.
— Дорога,— ответил путник,— а для тебя?
— Отбрасывать тень и дарить плоды,— ответило дерево и тут же задало свой вопрос,— А чего ты боишься?
— Пустых, заколоченных окон вдоль дороги,— ответил путник,— и еще того часа, когда ноги откажут раньше глаз.
— А я боюсь засохнуть,— сказало дерево и, немного подумав, тихо добавило,— и еще человека с топором. Это не хорошо, да?
— Нет, почему же,— сказал путник.
— А ты знаешь,— доверительно прошептало дерево,— почему у меня нет нижних ветвей? — И тут же, не ожидая ответа, быстро проговорило,— я их отбросило, потому что их часто ломали раньше, и это было больно, и я могло умереть. Но я не прячу свои плоды, я просто не хотело так умирать. Ведь тогда остальным не останется ни тени, ни плодов. Правда, же?
— Да,— согласно кивнул головой путник,— мы должны уметь и защищаться. Ради будущего.
— А тебе бывает тяжело? — перебило его дерево.
— Бывает,— взгляд путника смотрел вдаль,— особенно в непогоду. Тогда очень холодно от ветра, дождя или снега и хочется где-то спрятаться.
— Да,— согласилось дерево,— но я привыкло.
— Я тоже,— вздохнул путник,— дорога всему учит.
— А тебя предают? — совсем тихо прошептало дерево.
— Да,— ответил путник,— бывает. А тебя?
Дерево показало ему несколько сломанных веток. Они долго молчали.
— А тебе не хочется жить в теплом и уютном доме? – наконец нарушило молчание дерево.
— А тебе не хотелось бы в рощу или в лес? — в свою очередь спросил путник и они засмеялись.
— Ладно,— встал путник,— мне пора. До свидания.
— Постой,— засуетилось дерево,— возьми моих плодов, подкрепись. Тебе еще столько идти!
Путник подставил ладони, и в них опустилось несколько сочных, янтарно переливающихся плодов.
— Знаешь что? — сказал он, уже отойдя,— я сохраню семена твоих плодов и посажу на пустынных и знойных местах. Ведь в них заключена твоя сила.
— Посади,— послало вдогонку дерево,— и пусть никогда не кончится твоя дорога!
— И твоя тень! — крикнул издали путник все, уменьшаясь и превращаясь в неясный, колышущийся силуэт, исчезающий под мерный и неторопливый ритм шагов где-то за горизонтом.
Дождь, ослабев, увеличивает промежутки между ударами своего барабана и, кажется, совсем замирает. Но вот с туч срывается ослепительной иглой молния, грохочет гром и, сжав окрепшими пальцами барабанные палочки, дождь взрывается новой дробью сыплющегося бисера. Мгновенным испугом прокатывается по телу моему дрожь, и я вспоминаю, что так уже было...
Она подступала неслышно и обнаружила себя только тогда, когда ее холодное дыхание коснулось моей щеки. Застигнутый врасплох, я беспомощно опустил руки. Она же осклабилась неровными зубами в ехидной улыбке. Темные, расширенные зрачки безумного восторга отразили бледность моего лица и я, глотнув воздуха, поднес руку к своему горячему лбу.
— Ну ладно, поговорим,— хрипло сказал я и подвинул ей стул,— садись.
— Угу,— согласно кивнула она и села.

Разговор предстоял нелегкий, и я заварил крепкий чай и налил в чашки. Она отхлебнула и снова уставилась на меня.
— Значит, все что было — это не то? — спросил я.
— Не то,— как эхо ответила она, играя с ложкой.
— Надо было по — другому, да? — снова спросил я.
— Да,— кивнула она головой.
— А как?
Она, склонив набок голову, подняла и опустила брови.
— Так не честно,— растерялся я,— ты должна была прийти с чем-нибудь.
Она ничего не ответила.
— Ну ладно,— махнул я рукой,— а где у меня началось не так?
— С самого начала,— скороговоркой ответила она.
Чашка с горячим чаем обожгла мне пальцы и губы, но я не почувствовал боли. Боль наполняла меня изнутри.
— И ничего изменить уже нельзя? — прохрипел я.
— Нет,— коротко ответила она и в ее расширенных зрачках отразилась бездна.
Вдруг я услышал тонкий, серебряный перезвон. Я присмотрелся и увидел, как в ее руке мелко дрожит чайная ложка и позванивает о стенку чашки. Гостью трясло и лихорадило. Она всеми силами пыталась скрыть это от меня.
— Ты больна,— сказал я с облегчением и почувствовал, как моя внутренняя боль исчезает.
— Ты все равно делаешь не то? — вскрикнула она и с пеной у рта стала осыпать меня проклятиями.
Я молча взял ее за руку и, отворив дверь, вывел из моей комнаты. Она хотела еще что-то прокричать, но время уже истекло. Ведь она была всего лишь минутой сомнения.
— Когда же он кончится? — думаю я о дожде, ведь все имеет свой конец. Но дождь льет и льет. Значит, он еще не все сделал, что должен был. А что должен был сделать я?! Не знаю. Но со мной мои верные помощники, мои вестники…
Тихо-тихо ко мне подошел первый вестник. Неясный его силуэт едва проглядывался, и имя ему было: сон-ощущение. Он волновал меня чем-то еще невыразимым в словах, и я иногда терял его из виду. Тогда он поманил кого-то, и его место занял второй вестник. Тот подошел и положил свою мягкую ладонь мне на плечо. И сразу же самые невероятные и сладостные картины пронеслись в моем сознании. Звали второго вестника: мечта-желание.
— Что ты хочешь от меня? — спросил я его, но мечта-желание не ответил, а только улыбнулся и поманил третьего вестника.
Решительным шагом, с развевающимся плащом за спиной, подошел ко мне третий вестник и, взяв за руку, повел за собой. Его глаза горели, как угли, шаг был широк и размашист, и я едва поспевал за ним.
— Ты должен действовать! — кричал третий вестник, и звали его: поиск – действие.
Я не смотрел под ноги и потому не заметил лежащий на дороге камень. Когда я пришел в сознание, то почувствовал на себе чей-то цепкий и внимательный взгляд. Рядом со мной, в строгом костюме, сидел, подперев голову рукой, четвертый вестник. Лицо его было бледное и серьезное. Глубокие морщины изрезали лоб, а под глазами едва проглядывались синеватые мешки. Он указал пальцем на камень и осуждающе покачал головой, а затем положил руку мне на плечо и в моем сознании, словно на экране возник весь мой путь от начала до конца. Особенно четко были видны препятствия на этом пути.
— Вот так-то,— сказал четвертый вестник, и звали его: опыт-разум.
Я почувствовал сзади дыхание и, резко обернувшись, увидел искривленное в извиняющейся улыбке лицо пятого вестника. Он мягко, как-то боком, подступал ко мне и его маленькие, блестящие глаза все время бегали по сторонам. Пятый вестник несмело протянул ко мне дрожащую руку и прикоснулся пальцами к моему плечу. И сразу же дорога в моем сознании потемнела, препятствия выросли и стали непреодолимыми, а конец дороги терялся в такой невообразимой дали, что мне стало зябко. Пятый вестник извиняюще и сочувствующе развел руками, а звали его: боль- сомнение.
Я вытер рукавом выступивший на висках пот и вдруг услышал чьи-то еще далекие шаги. Ритмичной поступью приближался ко мне шестой вестник, и эхо его шагов отозвалось в моем теле. Я задрожал, выпрямился и, в ожидании, протянул руки. Блестя небесными отражениями во взоре, подошел ко мне шестой вестник и вложил свои ладони в мои.
— Веди! — сказал я ему и пропустил шестого вестника вперед. А звали его: любовь-истина.
Мы пойдем по дороге, пока нас не разлучит седьмой вестник. И имя его будет: память-покой.
Дождь все-таки теряет свою силу, и я вижу на восточном небосклоне одинокую звезду. Она вымыто и беспечно разгорается, когда одна бисеринка бьет в мои глаза и звезда, теряя очертания, рассыпается лучами. Один луч протягивается из глубины и входит в меня. И я спешу приютить его в себе, а взамен посылаю звезде самый дорогой мне всплеск моей памяти...
И летел я над миром в холодящем тело потоке ветра, и надо мной, словно проткнутые спицами, мерцали крохотные и частые отверстия, и молодой месяц, подпрыгивая неровной стороной, катился между ними и вбирал в себя струящийся из отверстий свет.
И летел я под звездами, и подо мной, изогнутой дальними концами вверх чашей, глубоко дышал во сне мир и только, кое — где, в домах еле видимым пятном светилось окно, за которым свежо и всепобеждающе властвовала любовь или, неподчиненная времени и сну, формировалась долгая и весомая мысль. Жизнь неустанно творила и совершенствовала себя.
Я подымался все выше, и яркие отверстия манили меня тайной своего первоисточника света. Уплывающий и уменьшающийся мир цепко держал и притягивал к себе щемящими всплесками памяти.
И мне хотелось, протянув руки и раскрыв ладони, соединить в одно целое: землю и небо и наполнить звезды памятью, а дома светом, льющимся из проткнутых спицами отверстий.
И я протягивал руки, раскрывал ладони, и в одну из них помещалась только одна горстка земли, а в другую только одна звезда.
И кто-то невидимый, хохотал надо мной и большой, толстый палец, словно ствол, смотрел мне в переносицу, но мои ладони соединились, и одна звезда обрела память, и одно окно ярким светом запылало в темном доме. И пусть этого мало, но я должен был сделать именно так.
Облака нехотя расходятся и только редкие бисеринки все еще тревожат пространство. Небо переполняется звездами. Кажется, и не было дождя, не было ошибок, а все первозданно и свежо, как когда-то у самых истоков моей жизни. Как давно я к ним не возвращался. Надо позвать перевозчика…
Я остановил перевозчика возле пустого, ветхого дома и, сойдя, махнул рукой. Перевозчик покосился на меня, покачал головой и растворился вдали. Я осмотрелся. Вокруг было пусто и тихо. Темными глазницами окон смотрел на меня покинутый дом, и я толкнул покосившуюся дверь. Старые подгнившие полы жалобно заскрипели под моими ногами, и пыль просыпалась в образовавшиеся щели. Множество пауков, быстро перебирая мохнатыми лапами, разбежались по углам и оттуда неодобрительно засверкали на меня глазами. Стараясь не задеть их сети, я зашел в первую комнату. У окна стоял покрытый пылью стол. Я провел по поверхности его ладонью и, смахнув пыль, обнажил часть старой, изрезанной местами, клеенки. Затем подошел к, давно не топленой, печке и открыл поддувало. Оттуда на меня пахнуло гарью. Печка все еще хранила в памяти жилой дух дома. Я зашел во вторую комнату. Прогнувшись пружинами до пола, там стояла железная кровать с когда-то никелированными набалдашниками на спинках. В углу лежал полуистлевший мусор, и я вышел из дома. Перевозчик должен был появиться еще не скоро. На улице похолодало, и небо затянулось тучами. Я быстро набрал охапку каких-то валявшихся деревянных обломков, зашел в дом и прикрыл покосившуюся дверь. По ней тут же забарабанил дождь. Я нащипал лучины и зажег огонь в печке. Печка долго дымила и, наконец, прогревшись до самого верха дымохода, затрещала дровами. Дом оживал. Я нашел старый чайник, поставил его в сенях под бежавшую из прорехи в крыше струйку воды. Чайник наполнился, и я поставил его на печку. Чай и сахар у меня были. Когда вода в чайнике вскипела, и я налил ее в найденную здесь же кружку, что-то зашуршало в углу второй комнаты. Я зашел и увидел, как из угла у изголовья кровати торчала какая-то нить. Я потянул ее, она поддалась. Я снова потянул. Из угла непонятным образом появилась маленькая кружка и, самое странное, ее держала чья-то крохотная рука. Я потянул сильнее и передо мной предстал маленький, смешной человечек в красном колпаке. Другой рукой он держался за нить и боязливо наблюдал из — под колпака за мной. От удивления и неожиданности я хотел почесать затылок и вытащил из угла еще несколько смешных человечков. Все они держались одной рукой за нить, а в другой кружки.
— Вы хотите чаю? — наконец спросил я, даже забыв поздороваться.
— Вы хотите чаю? — пискляво, но очень похоже передразнил меня один из человечков и засмеялся. Я, было, нахмурился, но, тут же не удержавшись, улыбнулся. Человечки засуетились, и настороженность ушла из их глаз. Табурет в комнате был один, и я стал перетаскивать к столу кровать. Человечки суетились, брались мне помогать, но только мешали и то смешили, то сердили меня. Я, наконец, поставил кровать, перевернув ее набок, и человечки вскарабкались и уселись за столом. Я налил всем чаю и поставил чайник под струйку в сенях.
— Ну что, познакомимся,— сказал я, и человечки вдруг опечалились и опустили глаза.
— В чем дело? — растерялся я.
Человечки долго молчали, а затем один поднял глаза на меня и спросил: "Ты разве не узнал нас?"
— Нет,— ответил я, лихорадочно роясь в памяти, и чего там только не было, но вот человечков я не помнил.
Нетронутый чай остывал в их маленьких кружках и в сенях переполненный чайник проливался на пол.
— А мы были знакомы, да? — нарушил я, наконец, молчание.
Самый маленький из человечков вдруг отставил кружку и тихо заплакал. Что-то неясное и все время ускользающее пробудилось во мне. Я не выдержал и почти крикнул: «Ну, кто же вы? Скажите!».
Человечки молчали, чай остывал. Я протянул руку и осторожно положил ее на ладошку самого маленького человечка. И он перестал плакать, а только всхлипывал и шмыгал носом.
— Кто ты? — спросил я его.
— Ты разве не помнишь,— проговорил он,— как вон в том углу тебя цапнула за палец большая, серая кошка?
— Нет,— ответил я,— извини.
— Я же твоя первая боль,— всхлипнул самый маленький человечек.
— Ты не помнишь и солнечного зайчика, упавшего тебе на лицо? — спросил второй человечек.
— Нет,— ответил я.
— Я же твоя первая радость.
— Ты не помнишь разобранные тобой ходики? — опросил третий человечек.
— Нет,— прошептал я.
— Я твое первое открытие.
— Сколько болей, радостей и открытий у меня было с тех пор,— подумал я,— разве среди них могло остаться воспоминание о самых первых, самых незначительных.
— Ты совсем нас забыл! — зашумели человечки,— Ты забыл, что мы тебе дали начало всего! Ты случайно сюда зашел, а не к нам! Уходи!
Я встал и, обойдя лужу возле чайника, подошел к двери, открыл ее и вдруг почувствовал спиной, затылком, как несколько пар маленьких глаз с надеждой смотрели мне в след. И я понял, что если сейчас уйду, они исчезнут навсегда, ведь человечки все это время жили надеждой, что я их помню. И я затворил дверь, взял чайник, подбросил в печку дров и снова сел на место.
— Я помню вас,— сказал я, и это была самая святая моя ложь.
Когда перевозчик приедет, я заберу их с собой и скоро, очень скоро святая ложь превратится в правду. А старый дом я отдам мохнатым ткачам безвозмездно.
Свежим вымытым запахом листьев легко вплывает в окно прохлада и мне немного зябко. Я подставляю ладонь и на нее, наконец, падает одна бисеринка. Я боюсь пошевелиться. Может быть, она последний подарок уходящего дождя. Мне знаком этот страх и я хочу всегда так бояться...
Страх переполнил мою душу и холодом подкрался к сердцу. Страх таился всюду: и в лежащем камне, и в свисающем со столбов проводе, и в неплотном соединении газового редуктора, и даже в брошенной кем-то арбузной корке на тротуаре. Все могло обжечь, ударить или лишить равновесия. Я вглядывался в лица водителей проезжающих мимо машин, следил за идущим навстречу подозрительным человеком, подняв голову, осматривал крыши домов и чутко ловил ухом каждый резкий звук. Даже ночью я не мог успокоиться и часто просыпался в страхе перед привидевшимися мне новыми опасностями, которые я не предусмотрел. Шаг мой стал четким и осторожным. Я в любую минуту готов был броситься навстречу опасности. И если со мной что-либо случится, это не главное, потому что я боюсь не за себя, а за очень близкого мне человека, идущего рядом и еще не научившегося бояться.
Последний подарок дождя испаряется от тепла моей ладони. Дождь кончился, а с ним и вечер. Но я знаю, что все еще повторится, ведь еще так много необходимо сделать. Так много…
— Боль тоже имеет плоть,— услышал я и рассмеялся, ведь боль — это ощущение. И как любое ощущение оно является следствием, а не причиной.
— Но ведь мы все следствие законов природы,— возразил подошедший,— и, тем не менее, мы материальны.
— Ну, уж нет,— не согласился я,— мы возникаем из материи и с помощью ее обретаем плоть, а боль бесплотна.

— А ты когда-нибудь противостоял подлости? — спросил подошедший.
— Да,— ответил я,— было.
— Ну и что тобой двигало?
— Гнев, чувство справедливости,— перечислил я и, помедлив, добавил,— и боль, конечно.
— Вот видишь,— прервал меня подошедший.
— Тогда,— улыбнулся я,— и гнев, и радость, и грусть материальны.
— Не смейся,— серьезно сказал подошедший,— ты сейчас открыл для себя очень важную истину. Никогда не забывай об этом.
— С тобой трудно спорить, ты все переворачиваешь на свой лад,— развел я руками,— и, в конце концов, это несерьезно.
— Несерьезно!? — закричал подошедший,— Несерьезно, когда мы проходим мимо! Несерьезно, когда мы бросаем на землю! Несерьезно, когда мы отворачиваемся! Это по — твоему несерьезно?
— Ну, хорошо,— устало сказал я,— а что ты предлагаешь?
— Строить? — решительно сказал подошедший,— День и ночь строить! И если мир — наш дом, пусть он будет таким, каким его еще никто не знал. Пусть фундамент этого дома будет выложен из нашего опыта, а раствор, держащий миллионы кирпичей наших стремлений и надежд, мы замешаем для крепости на всех бедах, горестях и болях земных. И надежнее кладки не будет во всей Вселенной!
— Ну что ж строить это по мне,— согласился я и почувствовал, как мои пальцы сжала чья-то шершавая и сильная ладонь.
Мы переоделись в рабочую одежду и пошли выбирать наилучшие меридианы и параллели, чтобы разметить ими место будущего фундамента.
Я пишу и косые, торопливые строчки набегают на белый лист бумаги. Каплями дождя ложатся в конце каждого предложения точки, и мне не хочется, чтобы кончалась эта капель. Но снова я слышу знакомый звук полета, и на ручку ко мне садится, осторожно придерживаясь, Галатея. Она читает написанное, а на меня так и не смотрит. Жаль, конечно, но что поделаешь. Галатея берет у меня ручку и, немного отмерив, проводит на бумаге жирную черту. Затем улетает. Я пишу дальше, но все меньше расстояние до проведенной черты и я ставлю точку.

Владимирская об
г Александров
ул Свердлова дом39 кв 104-5
Иващенко Сергей Васильевич
Тел: 8 910 093 32 84
brus55@list.ru

23 февраля 2009 года  00:41:41
сергей | brus55@list.ru | александров | Россия

М.М.пришвин

* * *

рассказ

23 февраля 2009 года  16:10:53
влад | rusvladrus@mail.ru | оренбург | россия

Осташевский Александр Арсеньевич

Рассказ Швабра.

Швабра.
(Из цикла рассказов «Все это было бы смешно….», ч.1. Школа….).

Завуч школы, высохшая, бледная, с жестким и аскетическим лицом монаха, фанатично преданного своей вере, цинично и мрачно разглядывала молодого учителя, будто он был экзотическим животным. Длинный, нескладный, с мальчишеской физиономией, он уже заранее виновато смотрел на своего начальника, переступая с ноги на ногу. Кабинет завучей был темным, единственное окно занавешено тяжелой портьерой, и казалось, что солнце сюда никогда не заглядывает. Осмотрев все это, учитель почувствовал себя узником ордена иезуитов, чужим не только здесь, но и во всей школе. Именно так, по-иезуитски, подловато-насмешливо, даже садистски, улыбнулась ему завуч и обратилась как к пустому месту:
— Иван… А-фриканович… э-э, на вас жалуются… Тамара Трифоновна…. Вы после своего урока ее кабинет не убрали, и швабра пропала… а это уже чепэ.

Учителю почудилось, что на него сверху опустили клетку, что он теперь попугай на жердочке, на которой еле держится, и ни улететь, ни убежать никуда не может.
Единственный его выход-повторять за своим начальником-дрессировщиком те фразы, которые она будет ему вдалбливать.

— Так ни в коем случае делать нельзя,-заключила завуч, смотря сквозь учителя,-у нас вся школа на этом держится.
— На швабре?-спросил Иван Африканович, желая лучше усвоить преподаваемый ему урок.
— Как на швабре?-переспросила завуч и впервые взглянула учителю в глаза.
— Извините, на чистоте, дисциплине,-дошло наконец до Ивана Африкановича.
— Вот именно! Зайдите к Тамаре Трифоновне, она вас многому научит. Но швабру найдите обязательно, это ваша первоочередная задача!
Завуч опустила голову к лежащим перед ней бумагам-клетку подняли, Иван Африканович открыл дверь, почему-то незапертую, и очутился на свободе. Но радости он не чувствовал: теперь главная для него задача-не уроки вести, не обсуждать с ребятами достоинства и недостатки «лишнего человека», Г. А. Печорина, а искать пропавшую швабру. «Ученики ни читать, ни писать толком не умеют-это не важно, а вот швабру потеряли-это чрезвычайное происшествие»,— подумал Иван Африканович и рассказал ребятам Тамары Трифоновны о разговоре с завучем.

Накануне Дня учителя как обычно прозвенел звонок, Тамара Трифоновна пошла в свой 7б класс. Она была полная, надменная женщина, не шла, а несла себя, покачивая бедрами, как подарок. И этот «подарок» всем нравился, потому что всегда отвечал интересам администрации, учителей и даже учеников. Тамара Трифоновна умела ловко лавировать между этими тремя основными слоями школьного общества, из-за чего ее всегда ставили в пример другим, нерадивым, как Иван Африканович.

Но сегодня ученики встретили своего классного руководителя необычно. Прямо с доски, с большого листа ватмана, на нее строго смотрела нарисованная во весь рост, несколько похожая на нее учительница, держащая в одной руке маленькую книгу, а в другой-большую швабру. Четким, маршевым шагом к Тамаре Трифоновне подошел староста класса, поздравил ее от имени своих товарищей с Днем учителя, вручил шикарный букет осенних листьев и … швабру, богато раскрашенную в разные цвета и упакованную в целлофан.
Держа в дрожащих руках осенний букет, учительница с ужасом смотрела на швабру, а когда взяла ее в руки, то увидела яркую надпись, вьющуюся вдоль ручки: «Мыть-не перемыть!» «Мать-перемать!»-прочитала Тамара Трифоновна и упала в обморок.

Конечно, Иван Африканович отругал ребят за хулиганский и жестокий поступок; конечно, отругал себя за непрофессиональную невыдержанность: нельзя было передавать им разговор с завучем. Но все же в душе почему-то остался доволен и ребятами, и собой.

Взаимоотношения в современной школе.

24 февраля 2009 года  11:23:53
Александр Осташевский | olen7769@yandex.ru | Казань | Россия

Михаил Берсенев

Жертвы дикого капитализма

Крупный бизнесмен по фамилии Кромвель умирал. Передвигаться уже он мог лишь с трудом. А умирать так не хотелось! Под окнами – блестящий «Бентли». Живет в особняке в четыре этажа с лифом, оборудованным системой «умный дом». Он мог позволить себе практически все, что желает. Любую поездку. Да хотя б кругосветное турне! Купить яхту и отправиться на ней по морям, разрезая кормой рябь воды, как кинжалом. Мог бы питаться одними лягушачьими лапками, привезенными прямо из Парижа. Вереницы красивых женщин хотели быть с ним рядом. Он мог позволить себе многое. Не говоря уже о дорогих напитках, одежде мировых брендов и запонках для рубашек с изумрудами. Но он умирал. Бессильная злоба кипела в его душе. Ненависть на окружающий мир затмила его разум. И он решил мстить. Мстить той армии, что его убила, как он думал. Ему было все равно, почему и зачем эти несчастные воины любовного фронта занимаются своим древнейшим ремеслом.
Кромвель оступился лишь раз, но этого оказалось достаточно. Всего один раз по «пьяной лавочке»! А ведь жена-красавица любила его. Сын и дочка – обожали. Он был тогда улыбчивым человеком, любящим жизнь. Дела шли отлично.

Восемь лет назад, когда Кромвель еще был бизнесменом средней руки, по делам ездил в Юго-Восточную Азию подписывать контракт на поставку крупных партий консервированных ананасов. И там решил попробовать экзотики. Напившись рисовой водки, согласился переспать с местной проституткой. Та клялась, что чиста и ничем не болеет. Тыкала даже справкой на непонятном языке и другой, вроде такой же, на английском языке, что припасла специально для клиентов. Презерватив порвался. Ни удовольствия, ни даже развлечения, вообще ничего, кроме усталости и последующего страха, мужчина не получил. Приехал домой. Жену и детей он искренне любил и поэтому сразу же анонимно отправился в навороченный медицинский центр сдавать анализы на СПИД. И, как оказалось, СПИД его хватил. Наступила череда болей, дорогостоящего лечения. Менялся внешний облик. Жене он сразу же сознался, не желая подвергать риску здоровье и жизнь дорогих людей, и та вскоре ушла, простив на словах его измену и впоследствии помогая ему, но, не желая более жить вместе.

Состояние то улучшалось, то ухудшалось. Шли годы лечения, но болезнь набирала обороты. И вот он уже глядится в зеркало и понимает, что пред его взором не мужчина, а трухлявый пень. Он хотел остервенело рвать на себе волосы от жгучего бешенства и раскаяния, но они повыпадали от болезни. Бессильная злоба на себя, на мир, на проституток всех стран, вне зависимости от цвета кожи, местожительства и работы, буравила мозг. И он решился, пока еще может двигаться. Залез в тайник с тремя электронными замками и извлек из внушительного арсенала оружия предмет, несущий смерть. Ночью он сам с трудом вел «Бентли». Огни города сливались. Но жажда мести гнала красавец — авто и его хозяина вперед. В расширенных зрачках водителя отражались яркие огни новогодних гирлянд. Предпоследний день этого года. Через сутки с небольшим Новый Год! «Возможно, последний!» – тяжко мечтал Кромвель.

— Жирный клиент будет!- улыбнулась миниатюрная проститутка по кличке Матрешка, когда увидела подруливающий к обочине шикарный авто.

— Сегодня гуляем, девочки!- вторила ей мадам — сутенерша с бегающим взглядом.
Девчонки оперативно выстроились в ряд, как в армии. Все как одна в мини-юбках, вызывающей одежде. Окно «Бентли» плавно и бесшумно опустилось вниз. Свет в салоне водитель не включил, и в полумраке разглядеть его лицо не представлялось возможным. Впрочем, сутенершу это мало интересовало. Пусть бы даже она распознала за рулем инопланетянина, но если у него такая тачка, значит, богатый улов беспечен. Впереди длинные новогодние праздники и возможно долгосрочное сотрудничество с этим «кошельком на колесах». Вершительница судеб девиц легкого поведения уже хотела наклониться для переговоров, но наглый клиент только бросил то ли пачку сигарет из окна под ноги девочкам, то ли обычный мусор. Машина резко рванула с места, благо движок позволял набирать бешеную скорость мгновенно.

— Урод!- крикнула мадам,— Здесь тебе не помойка!

В следующую секунду взрыв стал превращать стройные и не очень обнаженные женские ноги и тела в бесформенную массу, разбрасывая окровавленные куски плоти в разные стороны. Спину сутенерши пронзили осколки гранаты. Пока еще в эту секунду никто не кричал.

«Бентли» на бешеной скорости уходил в сторону области. Глаза у водителя слипались, сознание то покидало мозг на миг, то возвращалось. Шофер закурил и страшно закашлялся. Пелена темного цвета с яркими мелкими точками накрыла взор в этот раз на пару десяток секунд, и непогашенная сигарета упала на шикарное пальто. На зимней трассе роскошный автомобиль отлично держал дорогу, но когда водитель перестал управлять машиной, «Бентли» вылетел с дороги и на бешеной скорости слетел с моста через овраг, танком протаранив хлипкое ограждение. Могучей железной птицей машина пикировала вниз метров десять. В ней без сознания находился умирающий человек, который надеялся встретить свой, возможно, последний Новый Год, еще на этой земле. Но надежде не суждено было сбыться.

Тем временем на другом конце города стая девчонок и даже пара молодых ребят строились на «точке». Сутенерша давала указания. Некоторые автомобили притормаживали, присматриваясь к выставленному товару. Молчаливая обоюдная война между клиентами и «жрицами любви» тлела непрерывно. Но одной стороне нужны были деньги и драйв «красивой» жизни, другой – удовлетворение основного инстинкта. И обе стороны вновь и вновь вступали в договорные отношения, периодически перераставшие в смертельные битвы. Одни жертвы сей войны в этот день кусками лежали вдоль проезжей части, другие — раздавленным трупом на дне оврага в интерьере шикарной обшивки салона.

Дикий капитализм, как дикий хищник, высматривал себе новые жертвы.

27/02/09

27 февраля 2009 года  17:38:20
Томская Светлана |

  1 • 17 / 17  
© 1997-2012 Ostrovok - ostrovok.de - ссылки - гостевая - контакт - impressum powered by Алексей Нагель
Рейтинг@Mail.ru TOP.germany.ru