Рассказы, истории, сказки

   
  1 • 21 / 21  

Александр Дубянский

* * *

Принимаю поздравления!
День Рождения — 01.01.?? г.

1 января 2009 года  10:51:36
Алекс |

Тель Ашер

Ирония судьбы 2009

Таль Ашер, Интернет газета Каббала миру

Добро и зло оцениваются по действиям каждого в отношении общества.
Бааль Сулам

Осталось всего несколько дней до Нового года. В такие дни, как в детстве, все кажется чудесным. Вот и сегодня было какое-то необычное солнечное утро. Казалось, что сам мир распахнул мне свои объятия, обдувая капот машины приятным морским бризом. Веселая музыка звучала из глубины сознания, словно оркестр, который спрятался за сцену оперного театра. Поставив машину недалеко от здания фирмы, легким летящим шагом я направился на работу.

Настроение было чудесным, и мне хотелось поделиться им с сослуживцами. Но получилось все наоборот — они поделились со мной своим плохим. Сам не того желая, я заразился их взглядом на мир. Мой напарник полдня стонал о трудной работе, соседи по комнате жаловались на пло### еду, а в коридоре, не обращая внимания на окружающих, ругались уборщицы. От замечательного утра ничего не осталось. И я задумался.

С чего начинается наш день? С какой мыслью мы ложимся спать и встаем? Чем отличается наш сегодняшний день от вчерашнего? Кажется, что наша жизнь течет своим чередом, и мы не вольны выбирать свою судьбу. Ведь мы — продукты общества, которое формирует нас с детства, продолжает воздействовать в молодости, и не оставляет шансов на изменение к лучшему, потому что формирует нас согласно старым ценностям. Это ценности сложились под воздействием прошлых преувеличенных желаний: к еде, сексу, деньгам, власти и знаниям.

Радует, что за последний год мы осознали больше, чем раньше понимали за 10 лет. Политики, ученые, деятели культуры в выступлениях и статьях признают, что в погоне за деньгами и славой мы пришли к настоящему кризису. Многие начинают видеть, что эти желания, в своей эгоистической форме, приносят только войны, катастрофы и кризисы. Человечество будто прозревает, меняется на глазах. Оно начинает искать выход. Но сопротивление нарастает, потому что расстояния сократились, а желания остались прежними.

Цивилизация уже привыкла жить в рабстве у своего эгоизма. И мы будто все еще пытаемся получать удовольствие от поездки на старой телеге, в то время как новый самолет стоит и пылится на аэродроме. Мы уже настолько привыкли к этой телеге, что не представляем, что можно подняться в воздух. А ведь не хватает совсем немного — только согласится лететь на самолете!

Ирония судьбы в том, что от нас ускользает именно тот важный момент нашей жизни, когда мы можем принять свободное решение! Ведь в новой ситуации глобализации, когда весь мир взаимозависим, мы пытаемся использовать старые эгоистические приемы: отделится и не думать о других. А тем временем, у нас есть готовая — каббалистическая методика перехода на новый более совершенный уровень. Как же сделать это выбор?

Это возможно только в масштабе всего общества. Мы проникаемся желаниями друг друга. Поэтому я не смог сохранить хорошее настроение, когда у всех вокруг было противоположное. И наоборот, попадая на вечеринку, человек, как правило, проникается общим весельем. Поэтому если изменить социальные ценности с эгоистических на общественные, каждый из нас будет просто неспособен сопротивляется общему альтруистическому желанию. Ведь интерес общества к человеку будет определяться не его счетом в банке, а вкладом в богатство всего социума.

Именно сегодня когда выиграют все — выиграет каждый. Ведь прошлые поколения строили общество ради себя и потому были обречены. А мы можем его построить, чтобы быть ближе к нашей высшей ступени, где мы связаны любовью, а не эгоизмом. И тогда природа улыбнется и поможет нам, подобно тому как помогает пчеле найти свой улей. Ведь она несет мед не себе, а другим. И так поступает каждая, заботясь об общем благе. Если и мы будем заботиться друг о друге, как члены одной мировой семьи, тогда наступит эра всеобщего благоденствия. С Новым годом!

Ссылки по теме:
"Химия" идеального союза

"Этот смутный объект желания"… - секс?

Поколение "унисекс"

Сайты по теме:
- Каббала, наука и смысл жизни

- Интернет-газета «Каббала миру»

2 января 2009 года  12:26:12
Aniri | aniri_kiev@mail.ru | Киев | Украина

Евгений Русских

оборотень
рассказ

ОБОРОТЕНЬ

рассказ

Светлой душе моего брата Владимира
Волк объявился в округе под рождество. Лесник Егор Думнов встретился с ним на старой просеке неподалеку от дач. Волк был на редкость большой и тощий. С минуту они смотрели в глаза друг другу. И нельзя было понять: страх или вражда горели в серых, будто стеклянных, светящихся глазах зверя. Егор был без ружья. Разошлись мирно.
В тот же день в зимовье лесника зашел Иван Родионов, писатель, живший с осени на одной из дач. Иван выглядел плохо. Исхудал, в глазах – неизбывная тоска. Джек, пес лесника, не узнал его. Чуть не захлебнулся собственной яростью, лая на гостя.
Иван пробыл у лесника недолго. Даже ледяная короста на небритых щеках, усах и бороде не растаяла. Только сообщил, что видел волка. А уходя, в сенях уже, предупредил: ты, мол, Егор, в лес без ружья не ходи...
А сам-то как без ружьишка? – поинтересовался Егор, которого тронула забота этого нелюдимого парня, видно, таившего в себе какое-то горе.
— Нельзя мне, Егор, ружье-то дома держать,— сказал Иван. – Бывает, такая тоска заберет, даже разум мутится. А я книгу пишу. Мне ее обязательно дописать надо...
— Ну, ну,— понимающе покачал лохматой головой Егор, сам знавший каково быть одному – с тех пор, как прошлой осенью похоронил свою жену Анну: — А об чем пишешь-то?
— О, отец,— Иван взялся за дверную скобу. – Это длинная история. Как от природы неплохой, яркий, но очень гордый человек решил, что ему все дозволено. Но однажды ночью случилось с ним нечто необъяснимое... Ладно, Егор, пойду я...
— Гордый, говоришь? – хотелось поговорить Егору с редким гостем. – Ее, гордыню-то, завсегда в узде держать надо. Не то вырвется зверем-то, и хана человеку...
И потому, как вздрогнул, резко обернулся к нему Иван, понял, что сказал хорошо. У писателя даже глаза огнем полыхнули. Да ты, говорит, Егор, сказал сейчас все, об чем я пишу. Рванул дверь и выскочил из избы как угорелый.

* * *
Волк бежал по зимнику через заснеженный луг к реке. Ночь была морозная, лунная. Шерсть волка играла заиндевелыми искрами. Кругом снега, везде мертвая тишина да мохнатые кустики, по которым проходил зимник.
Одолев снег реки, волк поднялся по спуску и вышел на трассу, уходящую в райцентр. Дорога поблескивала свежим двойным следом, оставленным машиной. Несколько мгновений волк стоял неподвижно, озираясь и принюхиваясь, потом поднял морду, окутанную паром, к луне и взвыл. Волчий вой, в котором клокотала темная ярость страха, высоко повис, и угрюмо стал растекаться окрест...
— Папа, это волк? – спросил мальчик, испуганно прижимаясь к мужику, шедшему по старой просеке в сторону дач. А маленькая девочка, которую мужик нес на руках, при слове «волк» стала тихонько плакать...
— Ничего,— пробормотал мужик в поседевшей от инея собачьей шапке. – Скоро придем... Печку затопим, елку поставим... Вон их сколь – руби, не хочу... Ну-ка передохнем маленько. Оп-па...
Мужик опустил девочку на снег, и ее тотчас обнял, прижал к себе мальчик. А мужик достал из кармана полушубка бутылку, зубами вытащил пробку и сделал из горлышка несколько громких глотков. В нос волка, нагнавшего приезжих, ударил запах водки. Такой же ненавистный, как запах псины, исходивший от большого двуногого. Светящиеся глаза волка сузились. Двуногий в собачьей шапке пугал его и будил в нем слепую ярость.
И когда приезжие снова двинулись по просеке, волк с подтянувшимся голодным брюхом побрел за ними, держась леса.
Мужик с детьми остановился у крайней дачи – щитового домика рядом с черной цистерной, лежащей в снегу. Тихо матерясь, с трудом открыл висячий замок. И все трое вошли в темное, промерзшее помещение.
Волк, стоявший у цистерны, вытянул шею – ждал, что засветятся щели в ставнях и потянет дымом из печной трубы. Тишину мертвого поселка нарушал лишь мороз, бухая выстрелами в деревянных постройках.
Вдруг дверь дома со скрипом открылась, и на улицу вывалился мужик в расстегнутом тулупе и с вытаращенными глазами...
— Папа, папа! – закричали в доме дети.
— Скоро я... – бормотал двуногий, поворачивая ключом в замке. – Щас, только елку где срублю...
Потом двуногий побежал к просеке, петляя и жутко оглядываясь, как зверь, убегающий от своры собак. Высунув сухой, горячий язык, за ним потрусил волк.
— Курва... – доносилась до волка ругань убегавшего. – Ведьма!.. У-у-у... – вдруг взвыл двуногий и замер, оглянулся на дачи, слышно было только его хриплое отравленное дыхание...
С высоты смотрела бездонная и страшная черная пустыня с замерзшей луной. Хмурые ели и сосны отбрасывали на снег темные неподвижные тени. Будто ждали – как поступит сейчас человек. Тот, взвыв, опять пустился бежать по направлению к трассе. Но лес будто не хотел отпускать его: двуногий споткнулся и рухнул в снег...
Волк остановился; сдерживая ярость, смотрел на лежавшего — лежачего не бьют.
Тот поднялся не сразу. Перевернулся на спину и жадными глотками допил водку. Пустая бутылка, посвистывая, полетела в кусты, чуть ли не в морду волка...
— О, е... – выругался двуногий. – Чего это я? Улики разбрасываю...
Вскочил, бросился к кустам.
— Если что... – ползая в снегу, бормотал он пьяно. – Убью... Все отдал!.. Дом? На. Машину? На, подавись... Все бери, курва... Теперь вот детушек... Ну ничего... Ничего. Теперь одной веревкой повязаны... Ага, вот ты где...
Двуногий сунул бутылку в карман и побрел к трассе, что-то напевая с пьяным равнодушием.
Его машина стояла на обочине. Он открыл дверцу и хотел было сесть в машину, но вдруг на грудь ему прыгнул огромный волк.

* * *

Егора, спавшего на остывающей печи, разбудил лай Джека. С вздыбленным загривком собака бросалась на дверь. И в следующее мгновение, будто кто бритвой по спине провел: чуть ли не под окном взвыл волк!..
— От, сволочь,— придя в себя, выдохнул Егор – Пугать, значит... Ну, дак теперь отвоешься...
И еще раз отругал стервяка, но покрепче. И это как будто придало ему злости и храбрости. Ощупью привычно спустился с печи. Не запалив лампы, впотьмах, сел на скамейку, сунул ноги в валенки. Правая нога со старой военной раной, как назло, одеревенела...
— Да уймись ты! – прикрикнул на Джека. – Чего панику сеешь...
Надев ватник, Егор снял со стены двустволку, нашарил в ящике стола коробку с патронами. У оконца, разрисованного морозцем, зарядил ружье патронами с картечью. Картечь берег для лисы, волков-то здесь сроду не бывало, и вот пригодились, кха...
Унимая колотун, Егор посидел на скамейке и как в атаку пошел. Толкнул дверь, вышел в сени и... оцепенел: волк – елки — моталки! – тяжело царапал когтями наружную дверь... Со страху Егор навскидку выстрелил в дверь...
От выстрела он оглох и ослеп – будто сени снесло к черту. В кислом пороховом дыму нащупал запор, откинул его, открыл дверь и чуть не задохнулся от свежего воздуха с крепким морозом, ударившего в лицо. То, что он увидел, походило на чудо. Волк не убежал, а стоял у штакетника, шагах в пятнадцати от него и, как давеча на просеке, смотрел ему прямо в лицо. Выстрел опять оглушил. Опустив стволы, Егор с пронзительной радостью увидел: волк лежал, вытянувшись, у забора. Большой лежал. Будет что потом вспомнить...
— Ну, что ты, дурень, в ногах-то путаешься,— пожурил странно притихшего Джека Егор, перезарядил ружье и, прихрамывая, пошел к добыче, поскрипывая по снегу валенками.
Но чем ближе он подходил к темневшему на снегу волку, тем больше росла в нем уверенность, что он продолжает спать на печи и видит сон: у забора лежал не волк, а... голый бородатый человек. А неподалеку от него — лохматая шапка-ушанка...
Егор перекрестился, хоть в Бога не верил, тоскливо посмотрел на луну, у которой вдруг выросли уши...
— Егор... – вдруг кто-то тихо позвал его. – Это я, Иван...
Одним рывком достиг Егор лежавшего, упал на колени.
— Ваня, ты? Как же это? Я ить в волка стрелял... Я щас, Ваня, щас...
— Егор... – прохрипел Иван, зажимая кровоточащую рану на груди. – Не суетись... Послушай. Там на даче, у цистерны, дети... Мальчик и девочка. Дети, Егор... Беги к ним, не то замерзнут... – Иван закрыл глаза, на его губах пенились кровавые пузыри...
— Какие дети, Ваня? – позвал его лесник, ополоумев от горя. – Ты это, сынок, за шею меня держи... Я санитаром был... Все сделаю...
— Не надо,— рука Ивана бессильно упала в снег. – Поздно. Помни: ты стрелял в волка... И не казни себя... Я сам этого хотел... Сам... Там, рукопись на столе... Возьми ее. Прочтут – оправдают... А того... у машины... я убил. Дети! – вдруг рванулся Иван. – Дай мне лыжи! Лыжи дай!.. – и замер, обмяк, глядя в звездное небо широко раскрытыми глазами.

* * *

Следователь районной прокуратуры Лир зашел в тупик. Егор Думнов утверждал, что стрелял не в человека, а в волка. Психиатрическая экспертиза показала его полную вменяемость, но психиатры не исключали временного умопомрачения на момент убийства Родионова. Думнов был непьющим. Об этом знали все – от районного начальства до браконьеров. Среди последних у Думнова могли быть враги – лесник он был неподкупный. Но какой мотив стрелять в Родионова? В писателя с неудавшейся судьбой? О нем сам Егор не мог рассказывать без слез. Уверял, что только благодаря Ивану, дети были спасены. Потому что он, будучи волком, сам подставил свою грудь под выстрел. Выходило, что Родионов был оборотнем. И только, умирая, вновь стал человеком по облику. Словом, чертовщина какая-то, полный бред!
Между тем Родионов с простреленной грудью лежал у лесника, голый (одежду не нашли ни в лесу, ни у лесника), прикрытый тулупом. Убит он был из ружья Думнова. Скорее всего он и разбудил ночью лесника, сообщил о детях (а кто же еще?). Но тогда почему, почему он сам-то, живя в трех шагах от дачи, где замерзали дети, не попытался даже сбить замок, а понесся за десять верст по снегу, да еще без лыж, к леснику? По словам Думнова, в тот день Родионов приходил к нему дважды. Сперва, чтобы предупредить о появлении волка, а потом — ночью... Однако следов второго прихода Родионова к леснику криминалисты не обнаружили. На метле что ли прилетел! Зато двор лесника был буквально истоптан волчьими следами, не считая следов, оставленных лесниковой собакой. Волчьи следы были на редкость большими. Кровь на снегу, много крови. Где же волк? А шапка? Кто принес леснику шапку Сагдинова, которому зверь вырвал глотку?
— Итак, что мы имеем? – Лир затушил сигарету о пепельницу с головой Мефистофеля. – Сагдинова загрыз волк. Думнов говорит, что эта, мол, гнида завезла ребятишек на смерть. Похоже на то. Не на пикник же он их привез глубокой ночью в такой сильный мороз. Машину оставил на дороге. Не хотел наследить? Когда Егор нашел детей, мальчишка лежал синий, обняв сестренку, которую накрыл своей одеждой. Похоже, сожительница Сагдинова что-то знает. Но темнит. Нервничала. Что и говорить, красивая баба. Но похоже, стерва еще та. Когда узнала, что Сагдинов погиб, глазом не моргнула. Ушла в приподнятом настроении. Даже не спросила – как дети и где они. Оно и понятно. Чужие ребятишки ей ни к чему. Сагдинов отписал на ее имя и дом, и машину. Зачем это вдовцу? Видно, Думнов прав: хотел угодить бабе. А та, обнаглев, потребовала уже нечто чудовищное...
Лир поморщился. На своем веку он повидал, конечно, и не такое. Человек, потерявший совесть, страшнее лютого зверя. А бабу, как говорят в народе, черт золотом сманил. Но попробуй, докажи вину! Сагдинов мертв. Родионов тоже. А в сказки об оборотнях Лир, конечно, не верил...
Лир почувствовал, что у него едет крыша от этого, простенького, на первый взгляд, дела.
Машинально он стал перелистывать рукопись Ивана Родионова «На дороге ввысь или История одного превращения».
* * *
Фантастическая история, написанная от лица «Р», была не нова. Но сам процесс превращения героя в волка был описан с такой потрясающей достоверностью, что создавалось жутковатое впечатление, будто автор на самом деле был волком. Или, по крайней мере, жил некоторое время в волчьей стае, ну, как Маугли. Лир даже нюхал листы рукописи, и бумага, как ему казалось, тоже пахла псиной. Впрочем, псина била в нос и на дачке, где жил Родионов. А пол ее был усеян собачьей шерстью...
— Или волчьей? – лукаво подмигивал выпуклый каменный глаз Мефистофеля. – Ведь у Родионова собаки-то не было. Как и у прежнего хозяина дачи. Откуда, мол, шерсти там взяться?
Лир перевел взгляд на зарешеченное окно кабинета. Уже стемнело. Люди готовились к встрече Рождества. А он тут с чертом... Лир перевернул страницу Ивановой исповеди. «... Виной всему была моя гордыня,— писал Родионов. – Гордая моя душа стремилась к свободе, но с каждым днем я убеждался, что из меня никогда ничего не выйдет. Душа моя рвалась обнять всю природу, а я уныло ходил на службу, варясь среди людей в вареве из пошлости, мелких подлостей, зависти. Душа моя ссыхалась. Я хотел возненавидеть людей, но просто стал презирать их. Ненавидеть я стал самого себя — за мелкость. И мало – помалу ушел в подполье собственного «я». Что мне оставалось? Только мечтать. И я стал писать по ночам книгу, от которой бы, как я мечтал, сотни людей, пораженные истиной, упали бы ниц и в благоговении лежали бы, как мертвые... ».
Дальше давался беспощадный самоанализ. Лир всю эту лирику перелистал. «Я жестоко наказан! — писал Родионов на последней странице. — Добрый по природе, я озлобился. Но мне ли, испуганному, быть волком! И надо ли говорить о том, какой ужас охватил меня, когда однажды, проснувшись ночью, я увидел на своей руке густую шерсть, а на пальцах,— на моих тонких пальцах! — острые когти... Беда заключается в том, что с течением времени светлые часы, когда я вновь становлюсь человеком по облику и по мыслям, бывают все реже. Сегодня я чуть было не напал на лесника, добрейшего, честного Егора. Чудом разошлись мирно. Но скоро – я это знаю! – память о прошлом оставит меня, а человечье во мне исчезнет. Я забуду свою жену, своего ребенка, которым не дал ничего, кроме горя. Я забуду мою мать, моего отца, родину. И тогда я стану только волком. Жестоким и кровожадным. Но я не хочу этого!.. Не хочу!»
В этом месте рукопись обрывалась. Лир взглянул на часы, открыл сейф, положил в него рукопись и тут его взгляд упал на пакетик с шерстью, которую он взял при осмотре дачи Родионова, так на всякий случай. Он закрыл сейф, снял с вешалки пальто. Но вдруг, точно под гипнозом, неожиданно для себя набрал номер телефона морга и попросил патологоанатома срезать прядь волос с головы Ивана. Для идентификации, сказал он. Положил трубку. И почувствовал на себе чей-то взгляд. Когда он резко обернулся, то ему показалось, что Мефистофель, ухмыляясь, одобрительно покачивает рогатой головой...

7 января 2009 года  14:48:02
Евгений | evgenijruskich@yandex.ru | Вильнюс | Литва

Евгений Русских

голубая звезда
сказка

Когда мой папа женился на мачехе, то она стала делать вид, что не замечает меня. Папа очень боялся этой злой красавицы и в угоду ей сам притворился, будто у него никогда не было дочери. И мне пришлось перебраться в маленькую дальнюю комнатку с окном в сад, где я зажила самостоятельной незаметной жизнью.
Днем я читала книгу – подарок мамы. Это были сказки Христиана Андерсена. А по вечерам сидела у окна и смотрела на звезды. Одна звезда сияла так низко над садом, что казалось – протяни руку и коснешься ее. Не знаю почему, но ее голубое сияние утешало меня.
Но однажды она исчезла с небосвода, а утром мне сказали, что в сад упал странный камень, похожий на лицо человека. От неясного предчувствия у меня сильно забилось сердце. И я попросила показать мне место, где упал камень.
Камень лежал в конце аллеи неподалеку от сгоревшего ночью старого тополя. Он и вправду был похож на человеческое лицо. На доброе лицо пожилого человека, которое показалось мне знакомым. У него был длинный нос, высокий покатый лоб, а каменные пряди волос, припорошенные снегом, казались седыми...
— Андерсен! – ахнула я.
Конечно же, это было лицо Христиана Андерсена. Уж мне ли не узнать это излучающее такую доброту лицо! Ведь этот сказочник был моим единственным другом. С тех пор как умерла моя мама, и я часто разговаривала с его портретом, напечатанным в книге.
Изредка я стала приходить к камню. И поверять ему мои горести. И камень с добрым лицом терпеливо выслушивал меня.
В тот зимний вечер, о котором я хочу рассказать, в доме установили большую елку, и мачеха сама нарядила ее. А я по-обыкновению сидела в своей комнате и ждала папу, который еще утром уехал в город. Я надеялась, что как только он вернется, заглянет ко мне. Ведь было Рождество. Мой любимый праздник. Но он все не приезжал.
Наконец, я услышала, как в доме хлопнула дверь, и раздался папин голос! Но, увы, прошел час, другой, а он все не заходил ко мне. Может быть, с ним что-нибудь случилось? Крадучись я вышла в коридор и в застекленную дверь зала, где вспыхивала огнями елка, увидела папу. Он сидел рядом с мачехой у камина с бокалом в руке.
Вспомнилось, как год тому назад мама, папа и я вот так же сидели у камина. На улице лежал снег, и было холодно, а в доме царил уют, в камине горели дрова, и красивое лицо мамы озарялось каким-то неземным светом. Мама читала вслух сказку. От атмосферы таинственности по спине пробегали мурашки. Как хорошо было чувствовать себя дома в семье, видеть папу и маму живыми, здоровыми и думать о том, как ты приподнесешь им свои рождественские подарки!
А теперь...
Заплакав, я набросила на себя пальто и выбежала в заснеженный сад. Кроме камня, у меня никого не было во всем мире!
Обняв его, я дала волю слезам. Мои слезы капали на каменное лицо моего единственного друга.
— Как бы мне хотелось летать,— вслух мечтала я. – Выпорхнуть бы из своей клетки и взмыть к звездам. Прочь от злой мачехи, от скучной моей жизни, в которой нет места чуду! Ах, как бы мне хотелось быть сильной, красивой и вольной... Но чудес не бывает, не бывает, мой милый друг... ».
И вдруг я почувствовала, что камень стал теплеть, будто хотел согреть меня в эту морозную ночь. Я говорила, а камень все теплел и теплел. Мне стало жарко. Невольно я отстранилась от каменного лица. Из его глазниц текли слезы и с шипением падали в снег... Я прикоснулась к камню, он был горячим! Таким горячим, что снег вокруг него стал таять.
Снег таял очень быстро, превращаясь в столбы пара. И вот уже обнажилась земля. И на ней – о, чудо! – стали появляться цветы. Много цветов! Я тогда уже знала, что с людьми случаются странные вещи, которые писатели называют «сном наяву». Но нет – это был не сон! И я нарвала большой букет подснежников. О, как я была рада этому неожиданному подарку – живым цветам в канун Рождества! Конечно же, это был подарок! Милый камень! Но где же он?
Я замерла – камня нигде не было. На том месте, где он лежал, зияла яма, а из нее выходил голубой луч... Он поднимался к небу, словно указывая путь – к голубой звезде, которая опять сияла на небе, ярче других звезд.
— Подснежники? – изумилась мачеха. – Откуда они у тебя?
— Возьмите, это вам,— сказала я весело, протягивая букет мачехе.
— Мне? – лицо мачехи вдруг покраснело.
— Да – а... – подошел к нам папа. – Подснежники в январе. Мда – а... – он не знал, радоваться ли ему или же насторожиться.
А я глубоко вздохнула, набрала воздуха полную грудь, как это делают для храбрости, и вдруг всплыла к потолку. Я летала! А мачеха и мой папа стояли внизу и испуганно смотрели на меня. Господи, какими же они были маленьими!

7 января 2009 года  14:49:47
Евгений | evgenijruskich@yandex.ru | Вильнюс | Литва

Евгений Русских

дыра
рассказ

Казалось, что сам сатана, подслушав план Влада, создал ситуацию, самую благоприятную для его осуществления.
Влад оторвал взгляд от кобуры милиционера и почти побежал к трассе, где ни свет, ни заря, маячил какой-то оборвыш.
Пацан задумчиво ковырял палочкой останки птицы, расплющенной колесами.
— Эй! – тихо позвал его Влад, присев на корточки. — Иди, иди сюда...
Тот подошел.
— Слушай,— начал было Влад и осекся.
На него смотрели глаза мертвеца, это были глаза неживого человека...
— Чо зыришь? – промолвил нежить.
— На! — сунул Влад в ледяную руку подростка мятую купюру. — Теперь, слушай. Вон за тем углом мент стоит. Подойдешь, скажешь. Мол, играл вон на той стройке. Видишь, где роща? А там, мол, труп. Девчонка. И все. Понял? И рви когти. Если сделаешь, о чем прошу, дам еще столько же... Раскумаришься.
— Наколешь, – сказал мертвяк.
— Придешь на кладбище, там есть склеп, дам еще. Не придешь, дело твое...
Влад крепко стиснул костлявое плечо мальчишки, подтолкнул: «Пшел!».
Пацан повернулся и, точно зомби, зашагал на угол, где между блочными пятиэтажками затаилась патрульная машина.
Влад метнулся к дому. Обогнул его, из-за угла осторожно выглянул в проход. Мент сидел в машине. Влад ждал. Показался пацан. Мент опустил стекло. Мальчишка говорил дольше, чем требовала информация. Влад собрался в пружину. Вдруг мальчишка попятился и скрылся из виду. Прошла минута, другая, третья... Мент не выходил. Где-то неподалеку зашаркала метла. Хлопнула дверь в парадном. Дом просыпался. Мент не выходил. Влад пошарил глазами по земле, усыпанной желтыми листьями. Зачем-то поднял камень, он был мокрый на ощупь. И тут мент вышел. Рыжий, коренастый. И нехотя направился в сторону рощи, к долгострою, где Влад провел самую горестную в своей жизни ночь. Оставалось опередить мента.
* * *

Пацан возник на кладбище точно фантом. Влад уже успел про него забыть. Сидел в склепе у костерка, пожиравшего маску с прорезями для глаз, приходил в себя, и все еще не верил до конца, что добыл пистолет. По каменным заплесневелым стенам склепа сочилась вода. Всполохи огня вырывали из сумрака то свастику, то адамовы головы, нарисованные на стенах сатанистами. Влад грел над хилым огнем руки и радовался, что обошлось без крови. Правда, рыжего пришлось вырубить. Но жить будет. Теперь – валютный киоск! План он обдумал до мельчайших подробностей. Все рассчитал. Срыва не должно быть.
— У-у — у,— сдавленно замычал он, вспомнив про свое горе.
Мысль о болезни старшего брата мгновенно вернула, даже не вернула, а швырнула в реальность, которая милостиво отступила в глубину сознания, пока он действовал. Опухоль мозга! Но шанс есть. Всегда есть шанс. Так ему сказали в онкологическом центре. И тут же, как обухом: нужна операция, но стоит она немалых денег. Будь оно все проклято! Но теперь он эти деньги достанет! А потом... Потом на Багамы! Он увезет брата к теплому океану, к его мечте. Ведь с тех пор, как умерли родители, брат не знал, что такое отдыхать. Заботился о нем, как о ребенке. Теперь настал его черед помочь ему. Год, два. Неважно. Но он не даст брату умереть! Океан, экзотические фрукты вернут ему здоровье, потерянное на заводах.
Влад представил, как с досками для серфинга, загорелые, сильные, они с братом идут по ослепительно белому пляжу на фоне вздымающихся океанских валов, – когда из пелены дождя вдруг появился этот заморыш с мертвыми глазами нюхача.
Это неожиданное вторжение в мечту вызвало злость на себя, которая затуманила сознание...
— Сто ...– отсчитал он мятые купюры. – Чего ты? Бери и вали отсюда!
— Я все видал,— зыркнул нежить из-под капюшона.
— Что ты видел? — Влад был готов задушить гаденыша.
— Как ты мента замочил...
Сила, незнакомая, давящая, рванула и повлекла куда-то в глубокую глубину каменной могилы... Но усилием воли Влад заставил себя не дергаться.
— Слушай,— тряханул он мальчишку за костлявые плечи. – Ты это хорошо придумал. Молодец. А теперь пошел вон! – И Влад сделал угрожающий жест.
— Не,— сказал пацан и бросил на землю что-то мерзкое, кровавое...
Влад всмотрелся. Лоскут кожи с клоком рыжих волос, запачканных кровью...
— Скальп?! О, боже...
— Руки за голову! Мордой к стене!– вдруг раздался сверху грубый голос.
И на землю спрыгнул мокрый с ног до головы детина в распахнутой рокерке, надетой на голое тело. По заточке, которую он сжимал в руке, стекая, капала вода...
— Пушку гони, сука! – взревел, плача, здоровенный ублюдок, надвигаясь на Влада.
— Братка мой,— сказал мертвяк безжизненным голосом и протянул руку: — Давай пистоль. Отседа не сбяжишь...
Детина беззубо оскалился и, приплясывая, пошел на Влада. Его обритая, бугристая голова с выпученными глазами качалась на тонкой, словно без костей, шее. Пятясь, Влад медленно полез во внутренний карман куртки и почувствовал под пальцами ребристую рукоятку «макарова».
— Хорошо, хорошо, но скальп зачем с человека содрали? — наткнувшись спиной на стену пробормотал он, лихорадочно ища выход.
— Это не человек,— пробубнил пацан.
— А кто? – опустил предохранитель Влад.
— Клоняк.
— Ты чо там маракуешь, ты чо там... убью... – вдруг заблажил, зарыдал амбал, и бросился на Влада, выставив пику...
Не сознавая того, что делает, Влад выхватил пистолет и выстрелил психу прямо в лоб.
— Братка! – скребя пальцами по земле, забился малой.
Ногой Влад отпихнул его. Положил пистолет во внутренний карман, но тут же, вскрикнув, рухнул на спину, крысеныш вцепился ему в ногу и стал ее рвать зубами. Взвыв от боли, Влад изогнулся. Выхватил пистолет. Перехватив его за ствол, резко ударил мучителя по голове и не только услышал, но рукой почувствовал хруст...
Завалив тела братьев ржавыми крестами и палыми листьями, Влад бросился прочь.
* * *
Он остановил грузовик на трассе, спросил шофера в черных каплевидных очках: «Подбросишь до К.? » — «Садись»,— откликнулся шофер. В кабине Влад откинулся на спинку, закурил. Машина летела по мокро блестящей трассе на запад. Шофер молчал. Подавшись вперед, крутил баранку и едва слышно насвистывал однообразный мотивчик. Влад уловил, что водила несколько раз сбоку присматривался к нему. Но ничего не спрашивал.
Можно было посчитать кошмаром все случившееся, а отсчет пробуждения вести с этого момента – как только он сел в машину, но не получалось. Напряжение не уходило. И вдруг Влад отчетливо понял весь смысл случившегося. Он попытался вспомнить названия этой треклятой дыры, куда занесла его нелегкая. То ли Лаев, то ли Лаевск, черт бы его побрал! Бедная Россия! «Всех перестреляю, кто встанет на пути» — озлобился он.
Впереди показалась милицейская машина. Разминулись мирно. Водила мотнул головой:
— Зашевелились, мля... Слыхал? В Наголаеве мента замочили...
— Нет.
Влад невольно коснулся куртки, где чуть-чуть выпирала рукоятка пистолета.
— Во! – покосился водила. – Пушку, грят, забрали. Но дорога тут одна. Отседа не сбяжишь...
По спине Влада пробежали мурашки. Он взглянул на шофера. На сером безжизненном лице — злобная ухмылка. «Не сбяжишь... ». Влад почувствовал опасность. Она исходила от шофера. Было в его облике что-то такое, что вызывало в памяти лицо мента, скальпированного ублюдками... «Клоняк!»,— мелькнуло в мозгу. Влад занервничал. У него уже не оставалось сомнений, что убитый мент и шофер похожи друг на друга, как две капли воды. Шофер посвистывал. В кабине нагнеталось ощущение безысходности и обреченности.
Приехали в К.
Выйдя из машины, Влад почувствовал облегчение, будто вырвался из камеры смертников. Хотелось курить. Сигареты кончились. Влад выбросил пустую пачку, подошел к киоску рядом с автостанцией. Купил новую, взял сдачу. Кто-то положил ему на плечо тяжелую руку, Влад вздрогнул:
— Побазарить треба... – смотрел на него водила в черных очках.
— А в машине времени не было? – дернул плечом Влад.
— Не.
— А теперь у меня нет – на автобус опаздываю.
— Зря.
— Что «зря»?
— На автобус зря, попутками надо... Ну, хорош базарить! Пушку давай!
— Ты что, гад?
— Здорова, мужики! — оскалился вдруг водила.
Вадим обернулся. Через площадь к автостанции шел патруль, трое, такие же рыжие, как и водила. Шофер помахал им рукой. Один из них, с автоматом, махнул в ответ, окинув Влада подозрительным взглядом. И опять Владу показалось, что это...
— Наголаевские,— радостно сообщил Владу шофер. – Пошли что ли?
— Куда?
— Коту под муда. В кабине отдашь.
— Слушай, – взмолился Влад. – Не сдавай. У меня брат умирает. Я заплачу столько, сколько ты скажешь...
Тупая, злобная ухмылка.
— Отдашь пушку, там поглядим...
Залезли в кабину. Менты остановились неподалеку, закурили, бросая взгляды на машину. Влад наклонился, достал из кармана куртки пистолет, вынул обойму, и отдал «макаров» шоферу.
— Ну, я пойду?
— Погодь,— суетливо засовывая пистолет за пояс, забормотал шофер. – Тебя ж тут враз захомутают. Отъедем малехо, отдашь маслятки, и бывай...
Рыжий лихо развернул машину, и допотопный грузовик, разбрызгивая лужи, понесся обратно...
* * *
Влада нашли грибники. Закинув руки за голову, он лежал в траве, неподалеку от трассы. В его открытых глазах отражались облака, плывущие в синем небесном океане. Грибники, муж с женой, сперва подумали, что парень отдыхает, но вдруг заметили черную дыру на его виске.
Вызвали милицию.
Прибыли трое. Похожие друг на друга, как родные братья. Следователь в солнцезащитных очках, все время что-то насвистывая, склонился над трупом. И вдруг обнаружил в руке парня пистолет.
— Макаров,— сообщил он. – Тот самый.
Муж с женой удивленно переглянулись. Откуда? Никакого «макарова» у парня не было, когда они его нашли. Это не ускользнуло от глаз следователя.
— Нездешние что ли? – спросил он. — Ну, ну... Документы! – вдруг рявкнул он, вставляя обойму в пистолет.
И двое его сослуживцев одновременно повернули к ним головы и синхронно, точно роботы, потянулись к кобурам.

7 января 2009 года  14:51:53
Евгений | evgenijruskich@yandex.ru | Вильнюс | Литва

Елена Нелванд

* * *
Принц, который потерял свои желания

Как уже отмечалось, мы видим и вообще чувствуем внутри себя, снаружи нет ничего, поэтому глаза могут отсутствовать, а человек будет видеть. Для чего глаза? — Чтобы пребывать в иллюзии, что перед нами что-то находится!
Интернет- газета "Каббала миру"
Жил был принц. Уточняю сразу — сказочный принц, и жизнь его тоже была совершенно сказочная. Судите сами: возможно ли не чувствовать себя довольным и счастливым, когда все без исключения заняты лишь одним — выполнять любое твое желание.

Да... Вот только... выполняли они, выполняли, да так все и выполнили. Без остатка. И проснувшись в одно далеко не прекрасное утро, наш принц не нашел у себя никакого, даже самого пустякового желания, чтобы начать новый день. Он тщетно искал причину спустить ноги с кровати. Ничего. Как ветром сдуло.

Для более глубокого понимания его проблемы давайте, пожалуйста, вспомним? что мы все время чего-нибудь хотим. Практически непрерывно. Мы хотим жвачку, или мороженое, или мотоцикл, или гол, или стать звездой класса, или завести щенка овчарку, или запустить змея, или поехать в Африку, или побыстрее вырасти, или снова стать маленьким, или..., или..., и так далее, без конца и края.

Ну, а принц уже осуществил все, на что ему хватило воображения. Повторяться было скучно, а нового ничего в голову не лезло. А главное, он понял: что-то здесь не так. Как будто кто-то без конца шутил с ним одну и ту же злую шутку: в момент получения желаемого желание исчезало бесследно, прихватив с собой и удовольствие. Ну, какой смысл было что-нибудь хотеть? Вот он и перестал.

Это серьезнее, чем кажется — не хотеть вообще ничего. "Зачем?" — отвечал принц тихим голосом, что бы ни предлагали ему встревоженные отец-король, советники, слуги, психологи, и конечно доктора всех видов медицины. И какой бы резон не прозвучал в ответ, он лишь пожимал плечами и устало закрывал глаза. Были опробованы все известные и специально изобретенные развлечения — напрасно! Принц угасал со дня на день.

И вот, когда несчастному королю оставалось лишь молиться о чуде, неожиданно пришло спасение. Какой-то просто одетый старик постучался в ворота замка, требуя немедленного свидания с принцем. "Я знаю, что это за болезнь,— утверждал он,— и никто кроме меня не сможет вам помочь!" Он явился словно из ниоткуда, и при других обстоятельствах его просто прогнали бы прочь, но приходилось хвататься за соломинку...

— Чего бы тебе хотелось, мой юный друг? — спросил старик, оставшись наедине с больным.
— Хотелось? — равнодушно откликнулось слабое эхо. — Мне? Ничего.

— Не соглашусь с тобой,— возразил старик. — Будь положение действительно таким, ты бы уже умер. Человек не может пережить свои желания. Другое дело, что все испытанное тобой до сих пор было просто мелочью — слабенькие, ограниченные желания. И могу тебя поздравить — теперь ты вырос из них, как вырос из своих детских игрушек. Пришло время истинных желаний — ты должен обнаружить и осуществить их все.

— Обнаружить? — удивление принца пересилило его вялость. — Где же?
— Да везде. Они, можно сказать, просто толпятся вокруг тебя. Только здесь, во дворце, тебе их не распознать. Вот что: ты должен уйти отсюда. Слышишь меня? От этого зависит твоя жизнь.
— Уйти? Но куда же?
— Новое желание — искра твоих будущих желаний, выведет тебя на правильный путь.

Не дожидаясь готовых прозвучать возражений, протянул старик руку и дотронулся до груди юноши, там, где сердце. Наступило молчание, и вдруг...

— Да! Да! — румянец залил щеки принца, и былая живость начала возвращаться к нему — Это она, искра! Как я мог не чувствовать ее раньше? О, благодарю тебя, благодарю! Это... как точка света вот здесь, внутри, верно? Я... я хочу найти этот свет, тот от которого она зажглась! Прошу тебя, я же вижу, что для тебя нет тайн, научи меня, как достичь этого!

— Научу, и с радостью... когда придешь ко мне.
— К тебе? А где ты живешь?
— Захочешь — найдешь,— улыбнулся старик, поднимаясь. — До встречи, мой юный друг. И помни — как можно скорее покинь дворец, и все что с ним связано. Я сам объясню королю, он поймет...

Как послушный ученик, исполнил принц предписание наставника. Еще до наступления темноты собрал он рюкзачек, обнял отца, простился с прежней жизнью, и первый же поезд умчал теперь самого обычного парнишку, сразу заснувшего богатырским сном под перестук колес.

Следующим утром он сошел на незнакомой станции. Ему повезло — он устроился официантом в кафе в центре города. Ни разу прежде не обслуживал он людей, и не зарабатывал денег, но жажда перемен бурлила в нем, и все новое доставляло удовольствие. Модное кафе было полно посетителей, так что принц, сновавший меж столиков, становился невольным свидетелем множества бесед.

"Странно! — размышлял он после своего первого рабочего дня. — А я то думал, что люди только и заняты, что моими делами... Оказывается, они хотят множество разных вещей — и все для себя самих. Мир полон желаниями, как лес грибами после дождя. Отлично! Так я смогу пополнить свой оскудевший запас!"

Впрочем, принц быстро обнаружил, что поторопился в своих надеждах. Да, у людей не было недостатка в желаниях, но что же это были за желания? Большинство из них, а вернее все, сводились к одному: как можно удобнее устроиться в этой жизни.

"Послушайте! — горела его душа крикнуть им,— Я пришел оттуда — из вашего острова сокровищ. У меня было столько денег, сколько вы никогда не накопите, власть и слава, которых никогда не добьетесь. Я мог получить любые знания, испытать любое удовольствие в зтом мире. Поверьте мне: там ничего нет!

А вы, не обладая теми возможностями, что были у меня, вы потратите всю свою жизнь на погоню за миражами, и даже если схватите что-нибудь — оно растает у вас в руках. О, подумайте об этом: чем больше вы будете наполнять себя, тем больше будете ощущать пустоту!"

В первый же раз, когда принц попытался действительно объяснить им все это, он потерял свое рабочее место. Угрюмый и подавленный, шагал он по аллее парка, недоумевая: почему они не хотят его слушать? Как же он сможет помочь им, если сердца их закрыты голосу истины?

И ... кто же поможет ему самому? Время уходит, а он еще не приобрел ни одного истинного желания, чтобы напитать им свою точку света. А вдруг она ослабеет и погаснет? Что с ним тогда будет?

В разгаре этих мрачных размышлений, принц неожиданно наткнулся на другого идущего ему навстречу человека. Человек был около семи лет отроду, с огромным пузатым ранцем на спине. Он казался погруженным в свои мысли.

— Эй,— принц присел на корточки. — Все в порядке? Ты не потерялся часом?
— Сам ты потерялся! — обиделся мальчик. — Вон он — мой дом!
— Ну, извини. А грустный такой почему? Трудный день?
Мальчик пожал плечами.

— Обыкновенный. Еще один день в школе...
— Вот как... Не любишь учиться, а?
— Знаешь... — вздохнул мальчик. — Я бы любил. Только... учителя... они все время отвечают на вопросы, которые я не задавал, а не на мой, один-единственный вопрос. И еще... они говорят что этот вопрос неправильный.

— А что это за вопрос?
— Для чего живут, если потом все равно умирают?
— Да... — тихо ответил принц, помолчав. — Это действительно хороший вопрос. Я тоже не знаю. Но ты не отчаивайся. Самое главное: храни свой вопрос изо всех сил, слышишь? Что бы не случилось, не отпускай его от себя! Я обещаю, что добуду тебе ответ. Дай мне только найти моего учителя...

— Вот повезло! — вздохнул с облегчением принц, после того как они расстались. — Значит, все правильно! Даже если этот мальчик — чудный мальчик! — единственный, кто задает этот вопрос (а я уверен, что нет!), то все равно есть надежда!

И он пошел вперед, улыбаясь, чувствуя как светлячок в его сердце растет и теплеет, и освещает ему путь. Вот так в этот омытый солнцем полдень парковая аллея превратилась в начало дороги принца к свету. Это была долгая дорога, полная приключений, и каждое из них — сюжет для новой сказки, которую я, или ты, дорогой читатель, или кто нибудь другой, обязательно напишем.

Пока же открою только, что поменял принц много профессий и городов, и познакомился с множеством людей. И были среди них такие, что стали его близкими друзьями — люди не боящиеся задавать трудные вопросы, люди не согласные довольствоваться малым, люди со светящейся точкой в сердце.

Вместе поборов все трудности и опасности, нашли они, в конце концов, Учителя — того самого, что спас когда-то принцу жизнь. Вместе они учились у него и с ним, овладевая вечной мудростью правды и света.

Принц не забыл обещания, данного мальчику, и не только вернулся с ответом на его вопрос, но и основал в его городе школу. Там он учил детей, рассказывая, для чего живет человек. Принц учил их познавать и использовать во благо этот бесценный дар — наши желания, развивать и соединять вместе точки света. А аттестат зрелости получал тот, кто сам становился всемогущим принцем, способным исполнять истинные желания других людей — что является верным и единственным залогом неиссякаемого счастья.
Интернет- газета "Каббала миру"

Статьи по теме:
Вы любите ли мед?

Саша, Ева и змей между ними

">Виртуальный флэшмоб

7 января 2009 года  21:44:42
Aniri | aniri_kiev@mail.ru | Киев |

Михаил Берсенев

Побочный эффект ипотеки в семье Печкиных

— Ну и чего ты ко мне со своими приставаниями лезешь? — нескольких раздраженно оттолкнула от себя Алиса Печкина супруга.
— Как это чего лезу?! — опешил Юрий Печкин.- Лезу не абы как, а со своими мужскими обязанностями!
Супруги Печкины возлежали на широкой, с рюшечками, двуспальной кровати в своей новой двухкомнатной квартире. Время стремительно приближалось к полуночи, и мужчина чувствовал себя измотанным после трудного рабочего дня. Глаза слипались, но молодой и крепкий организм требовал удовлетворения мужских желаний.
— Мужскими обязанностями?! — ехидно переспросила супруга,— А о других своих обязанностях ты не позабыл?
— Я женской ласки желаю, а не картошку чистить! Почти ночь на дворе, а ты о рутинной пахоте талдычишь!
В связи с тем, что Алиса три недели назад, протирая запыленные плафоны в гостиной, навернулась со стремянки и жестоко сломала большой палец руки, то по взаимному согласию подготовку к термической обработке клубней Печкин благородно взял на себя.

— Я не о картошке, милый! Ты просрочил платеж по ипотеке! Мне уже звонили из банка на сотовый! А тебе разве нет?
— Да уж! Мне тоже позвонили,— недовольно буркнул мужчина.
— И когда же ты планируешь внести этот просроченный взнос?- строго поинтересовалась женщина.
— Скоро! А эти? Как их там! Мои мужские потребности?- усиленно хлопая ресницами чтобы не уснуть, выдохнул Печкин.
— Будет квитанция об оплате, будет и подключение! Так говорят в телефонной компании!
— Подключение к чему?- не сообразил мужчина.
— Не к чему, а к кому! К моему телу, лапушка! К моему телу! Даешь квитанцию — получаешь секс. Нет квитанции — нет секса!- категорически заявила Печкина.
— А другую последовательность можно? Секс сначала, и только после квитанция?- с надеждой взглянул на жену Юрий.
— Нет! Я не могу заниматься любовью, когда в любой момента могут ворваться судебной приставы и выкинуть нас из нашего дома! Вернее, он вроде как наш, а вроде, как и собственность банка! Мне так некомфортно, ты это понимаешь?

Печкин прикрыл глаза и представил вдруг в засыпающем мозгу, как они с женой предаются любовным утехам, но в спальню врываются некие темные фигуры, хватают его за ступни и выдергивают из-под одеяла. В чем мать родила, тащат на лестничную клетку, приговаривая при этом: "Вот заплатил бы вовремя по ипотечному кредиту, предъявил бы установленную законом форму квитанции, то и куролесил бы на ниве любви хоть по десять раз на дню!"
Печкин поежился, тряхнул головой.
— Они же не могут вот так сразу нагрянуть-то!- выпалил он в сердцах.
— Кто знает, кто знает!- философски выдохнула жена,— Но все равно от ощущения, что могут, мне на душе кошки скребут! Дискомфорт от понимания, что мы кому-то должны! А тебе?
Юрий же уже уткнулся лицом в подушку и промычал нечто нечленораздельное во сне. Женщина вздохнула горестно и стала пялиться в потолок. Она вспоминала как много-много лет назад, когда она была еще школьницей, в их дом ворвалось горе. Тогда мама Алисы сказала ей, что папа девочки уехал очень далеко и когда приедет обратно неизвестно. И только спустя пять лет, будучи уже старшеклассницей, она узнала правду. Отец Алисы был заядлым картежников в свободное от основной службы время. Проиграл по-крупному деньги серьезному и влиятельному чиновнику. Этот высокопоставленный человек стал давить на их семью, последовали угрозы. Требование выплаты долга становилось все более резкими и грубыми. Замаячила реальная опасность расправы в той или иной степени над горемыкой, а заодно и его семьей. Не видя другого выхода, отец-картежник, поклявшийся более не садиться за игру, решился на ограбление инкассатора, что привозил зарплату сотрудникам их управления. Здесь же и числился сам бедняга на официальной должности. Незадачливый грабитель надел маску, взял на дело даже не настоящее, а бутафорское оружие и ринулся на опытного перевозчика больших сумм. Инкассатор же не впечатлился театральным видом нападавшего, а просто пристрелил его из настоящего, нарезного оружия. Когда с грабителя сняли маску, то все с удивлением признали в убитом скромного и тихого мужичка, сотрудника отдела снабжения этого же предприятия. После гибели мужа маме пришлось переписать хорошую двухкомнатную квартиру в центре города на супругу того самого чиновника, а самой с маленькой Алисой переехать в крохотную комнатку в коммуналке на окраине. До своей нелепой смерти отец категорически отвергал подобный вариант. Именно с тех самых пор Алиса возненавидела чувствовать себя кому-либо должной и более всего тесноту жилищных условий.
— Так когда ты планировал внести платеж?- еще раз поинтересовалась Печкина у мужа.
Ответом ей стала тишина, нарушаемая с одинаковой периодичностью легким похрапыванием законного супруга.

Всю недель Юрий пахал как «папа Карло». В связи с мировым экономическим кризисом на маленькой фирме, где трудился Печкин, прокатилась волна сокращения персонала. Директор собрал всех сотрудников, и произнес вдохновенную речь. Глава фирмы не был лишен некоторого красноречия и ироничности, потому был ласков с работниками.
— Дорогие мои коллеги! Нет, не просто коллеги, а большие друзья! Мы уже пять лет идем с вами плечом к плечу, поддерживая друг друга при падениях и подталкивая вперед при остановках в нашем бизнесе. Но вот наступил момент, когда безответственная политика западных, а отчасти и отечественных банков и финансовых институтов на мировом рынке привела к тому, что мне приходится сокращать персонал на треть. Список у меня, друзья, готов.
Шеф провел ладонью по прилизанным назад волосам. На широком лице его отпечаталась скорбь. Начал читать гортанным покойным голосом. К счастью для себя, Печкин свою фамилию в перечне не услышал.

Юрий стал все строже и яростнее относиться к службе. Приходил на работу раньше всех, покидал офис только тогда, когда помещения окончательно пустели. Просил у руководства все новых и новых заданий. Голова гудела от подсчетов и склеивания в единую картину аналитических отчетов, которые фирма выполняла для многих сторонних организаций. У него даже появились нестойкие, но чувствительные головные боли, типа «каски неврастеника». Румяное лицо его вдруг стало приобретать землистый оттенок. Стали случаться непонятные кратковременные дрожания нижних конечностей. Но, несмотря на это мужчина держался молодцом, ведь у него имелась четко сформулированная потребность оплатить ипотечный кредит. И он вносил деньги. Банк через SMS- оповещение поблагодарил Печкиных за своевременность и дисциплинированность в финансовом отношении. Алиса с радостью допустила мужа до своего тела. Вроде бы ситуация начала потихоньку налаживаться, но через три месяца начались серьезные задержки по выплате заработной платы. На фирме, по объяснениям начальника, из-за возникшего кризиса неплатежей между клиентами возникли серьезные финансовые трудности.

Печкин занимался любовью с супругой, которая, слегка сдвинув брови, глядела в потолок. Вообще-то назвать это соитие занятием любовью было трудно. С одной стороны, с точки зрения механики и соблюдения сбалансированности телодвижений все выглядело нормально. Процесс шел в традиционном ключе. Но с другой, эмоционального контакта между супругами не наблюдалось. Мужчина пыхтел, женщина молча изучала рисунок на натяжном потолке спальни. Какая-то мысль явно сверлила ее сознание.
— Смс-ка пришла вчера из банка,— буднично нарушила молчание Алиса. Юрий
остановил телодвижения. На улицах гудел праздничный день первого мая. У мужчины же мысли текли непраздничные. Он догадывался, какое сообщение прислало кредитное учреждение, но решил попробовать прикинуться простофилей.
— С международным днем солидарности трудящихся поздравили, наверное?- он криво ухмыльнулся.
— Поздравили, пожелали успехов в этом самом труде. Но это в первой части сообщения. А во второй напомнили, что ты просрочил платеж по ипотеке. Ты на самом деле его просрочил?
— На работе финансовые трудности в связи с этим проклятым финансовым кризисом треклятым! Так директор наш говорит. Но коли быть честным, Лисонька, мне кажется, что и двадцать первого числа, как мы привыкли, перевода денег на карточку на сей раз не будет. Фиговое положение на фирме. Мандраж весь персонал бьет!
— Они могут прийти и забрать обжитое уже наше гнездышко!- всхлипнула после паузы супруга. — Живо продадут квартиру, нас турнут в коммуналку, а всю разницу заберут в счет погашение долга! А я не хочу в коммуналку! Не хочу! Насмотрелась уже этих коммунальных прелестей за свою непродолжительную, в общем-то, жизнь!
— Я тоже милая такого не хочу! Но они имеют на это законное право. Мы же подписывал кредитный договор. Там подобная возможность прописана.
Алиса хмыкнула носом. Выдохнула не нервно даже, а философски:
— Придут и шварк нас на улицу!
Печкин вновь представил себе, как его выдергивают из теплой супружеской постели и выкидывают на улицу голого. Он всей кожей почувствовал уличный холод, ощутил насмешливые взгляды прохожих, услышал лай бродячей собаки, что хотела бы его укусить. От возникшего чувства смущения, Юрий соскочил с тела жены и инстинктивно прикрыл причинное место. О продолжении любовных утех не могло быть и речи.
— Почему ты считаешь, что двадцать первого числа тебе не заплатят?- довольно сурово поинтересовалась Алиса.
— Ты же знаешь, что зарплату нам перечисляют на банковскую карту. А как раз недавно я получил SMS-ку, в которой банк приносил извинения за возможные задержки с денежными переводами. И еще добавили, что они, то есть банкиры, очень надеются на понимание со стороны клиентов, то есть нас, и выражают уверенность, что совместными усилиями мы все вместе сможем преодолеть финансовый кризис. Вот такие пироги!
— Да! Положение наше усугубляется!- задумчиво глядя в темное окно, проворчала хозяйка дома.

Положение действительно оставляло желать лучшего. Вскоре Юрию пришлось устроиться на вторую работу, уже ночную. В качестве сторожа автостоянки он имел некоторую возможность покемарить на рабочем месте, но лишь несколько часов. Выплачивать взносы по ипотеке стало легче, но интимные отношения в семье Печкиных окончательно разладились. Да, Печкин мог предъявить Алисе квитанции об оплате ипотечных взносов и, конечно, не получил бы отказа в близости. Только на сей раз, желание пропало уже у мужчины. Юрий приходил домой очень поздно, когда супруга уже спала. Приходил, вообще-то, слишком громко сказано! Доковыливал до квартиры, грел в микроволновке ужин, кое-как пережевывал пищу, шаркал до кровати и моментально забывался тяжелым сном. Более того, часто смены по охране чужих автомобилей выпадали на выходные. А если уж удавался свободный денек, то Печкин, подобно Ивану на печи из русской сказки, дрыхнул «без задних ног» дни и ночи напролет.
На основной службе Печкину урезали зарплату, хотя до финансового кризиса обещали ее значительное повышение. Многих коллег Юрия сократили, так что сам он тихонько радовался тому, что место за ним сохранили. А денег, несмотря на службу на двух работах, все равно не хватало.

— Пожалуй, и мне придется выходить на работу. Очень хочу побыстрее выплатить ипотеку!- с грустинкой в голосе предложила Алиса в один из редких моментов, когда супруги оказались вместе за кухонным столом.
Юрий тоже мечтал скинуть с шеи ипотечный хомут и поэтому только понимающе кивнул головой. Добавил лишь:
— Только вот кем тебе идти работать? Ты же никогда нигде не работала. Опыта нет. Образование незаконченное, среднее.
— Ну, как это нет опыта! Я же прекрасно умею мести мусор метелкой. Виртуозно протираю полы. Грациозно сметаю пыль.
— Что есть, то есть!- согласился супруг.
— У нас в аптеке на первом этаже, уборщица требуется. Буду убираться здесь, в нашем доме, а потом спускаться и шерстить уже в аптеке. А чего? Все больше денег будет, чтобы ипотеку выплатить!
В ответ мужик, переиначив слова известной песни, пропел:

«-Эх! Ипотека! Ипотека!
А я маленький такой!
Ипотека! Ипотека!
Расквитаться бы с тобой!»

Алиса поработала уборщицей в аптеке, а потом подвизалась еще на одну работу. Тоже уборщицей, в офисный центр. В рабочее время жизнь в здании кипела, заключались контракты, беспрерывно трезвонили сотни телефонов, сновали туда-сюда озабоченные менеджеры, таскали на подносах пахучий кофе секретарши. А ночью все здесь замирало, и Алиса начинала подчищать следы жизнедеятельности этих менеджеров, секретарей, бухгалтеров и прочего офисного люда. Теперь Алиса и Юрий вообще почти не видели друг друга. Она приходила домой, когда супруг уже покинул квартиру и ушел на работу. Он заваливался в супружескую кровать один, так как она уже ушла убирать офисный центр. Сексуальная жизнь супругов сошла на «нет», зато взносы по ипотеке выплачивались регулярно.

Прошло три года. Банку супруги Печкины все еще оставались должны значительную сумму. Но они не отчаивались, а работали, сжав зубы. И тут случилось горе, обернувшееся радостью для них. В Биробиджане в автомобильной катастрофе погиб дядя Алисы, видный местный бизнесмен. Правда, племянницу при жизни он вниманием не баловал, и они не виделись двенадцать лет. Но, как оказалось, Алиса стала единственной наследницей дядиного состояния, так как тот никогда не был женат и к этому не стремился, детей не имел. Дядя в завещании, составленном на всякий случай, указал, что 70% всего, что он имеет, унаследует его родной брат, отец Алисы. А сама племянница получит оставшиеся 30%.

Когда Алиса получила свою долю, тут же уволилась с обеих работ, и первым делом заявилась в банк, выдавший им с мужем ипотечный кредит. Она заявила, что желает досрочно погасить всю задолженность. После перерасчета банк и клиент пришли к конкретной цифре. А еще через неделю, Алиса полностью расплатилась с кредиторами и получила официальное уведомление о том, что долгов перед банком у нее нет, что у семьи Печкиных отличная кредитная история, и что при желании Юрий и Алиса могут рассчитывать получить еще большую заемную линию, на еще более выгодных условиях.

Сброс ипотечного хомута в семье Печкиных праздновали широко. Неделю гуляли у себя в городе, и каждый начавшийся с зарей день радовал супругов. А ночью они предавались безумной страсти так, что соседи, отвыкшие за последние годы от шума в квартире Печкиных, решили, что Алиса и Юрий от желания большего заработка открыли у себя в доме порностудию. Сначала соседи стучали по батареям, приходили жаловаться. А после стали просто завидовать. Отгуляв в родных краях семь дней, помолодевшая, влюбленная чета Печкиных, вылетела к горячим пескам Карибского моря, где на фоне пестрой растительности их интимная жизнь расцвела новыми красками и вскипела бурей оттенков.

12/01/2008 г.

12 января 2009 года  16:34:18
Томская Светлана |

666

Дорогие друзья!
Подведение итогов...

Дорогие друзья! В этом году нашему сайту «Просвещение» исполнилось три года! Для сети Интернет это приличный срок (учитывая возраст российского сегмента Сети). Подошло время подвести некоторые итоги, а так же поделиться планами на будущее. С вашего позволения, начну с некоторых хронологических сведений:

Полагаю, что вы, дорогие читатели, хотели бы в этом отчёте услышать от меня нечто большее, чем сухие данные статистики, не так ли? Ну что ж, вот вам так же краткая история эволюции (на деле, как увидите,— постоянства) моих идеологических взглядов, являющихся, a priori, взглядами сайта «Просвещение»:

Идеология сайта «Просвещение»: зарождение, становление, развитие.

Всё началось… Нет, не угадали. Не с сайта на «Народ. ру» образца июня 2005 г., и даже не с мая 2005 г., когда я впервые вышел в сеть-Интернет. [Я вообще оказался в Сети достаточно поздно. Мой первый компьютер появился у меня, когда мне уже перевалило за четверть вековую отметку. В школе (а начинал учиться я ещё при СССР) информатика преподавалась на отечественных машинах, а в институте (заканчивал в начале 2000-х г.) компьютеры были так же далеко не новыми. Поэтому в 2005 году мне пришлось осваивать компьютер практически с нуля. Я привык всё схватывать на лету, поэтому месяца знакомства с компьютером мне вполне хватило для того, чтобы состряпать свой первый сайт.] Началось всё гораздо раньше: в середине 90-х годов прошлого теперь уже века, когда я впервые осознал себя, как сатаниста. Разумеется, на первых порах, мой «сатанизм» был ни чем иным, как проявлением юношеского максимализма (следствие переходного возраста). Протестное мировоззрение, и прочие атрибуты подросткового бунтарства. Типа: вы любите добро? А я вам назло буду чтить зло. Вы ходите в белом? А я вам назло оденусь во всё чёрное. Что ж. Все люди (или почти все) проходят через этот период. Не, я не про сатанизм говорю, а про протестную пору переходного возрастного периода. Вспомните, мужчина, ну не ужели вы ни разу не сбегали с друзьями гулять всю ночь до утра? Вспомните, женщина, неужели вы в подростковом возрасте не мерили платья мамы? А сколько из вас в детстве не пробовали курить? А? Типа – «взрослые курят, и я тоже буду курить»? Было ведь такое? На переменке между уроками (или парами в институте) неужели ни разу не затягивались? Было ведь? Всё это – ни что иное, как следствие возрастной протестной идеологии. Сюда можно отнести и косуху металлиста и бейсболку и балахон репера (кому за 25). И стрижки под панка, и кассеты переписанного по 20 раз «Ласкового мая» (это для тех, кому за 30-35). И «Биттлз» (это к вам – поколение 60-х), и джаз (тем, кто ещё старше). Всё это – подростковый протестный период. Вот и мой юношеский «сатанизм» — так же из этой оперы. Дело в том, что мои родители были глубоко верующими православными людьми, и я им (разумеется – подсознательно) таким образом, протестовал. Вот с этого всё и началось: с протеста.

Замечание о нонконформизме (протесте обществу) и бунтарстве:

Разве нонконформизм не есть бунтарство? Разве парни и девчонки в косухах не есть нонконформисты?

Кстати, вы, мои дорогие оппоненты, все по сто раз перевираете мои слова или же их не так растолковываете, поэтому в сто первый раз повторяю: я не против нонконформизма как такового. Если все будут жить по заданному образцу, то мир станет пресным и скучным. Об этом столько всего написанно (про мир, где все одинаковые), собственно, мы и жили когда — то в одинаковом мире. Вспомним Союз Советов со своей школьной формой, одинаковой зарплатой и проч. Нет, нонконформизм, безусловно, вещь хорошая. Только он, этот самый нонконформизм, должен идти не назло, а от души. Сейчас поясню, что я имею ввиду:

Назло: Вы все ходите в пиджаках и брюках, а я вот вам назло буду носить косуху и бандану, что б знали, суки!

От души: Мои одноклассники ходят в кофточках и брючках, но мне хочется, чтобы на меня обращали внимание. Я хочу быть индивидуален. И поэтому я надену косуху.

Вот второй вид нонконформизма, тот, который идёт от души — мне по — душе. Прошу прощение за тавтологию.

Отличаться от толпы надо. Более того — отличаться от толпы необходимо даже!!!!

Другое дело, что я ненавижу тех, которые сегодня носят косуху, а завтра выбрасывают её на помойку и носят пиджак. Я считаю таких людей предателями своих идеалов.

Однако, если у обычных людей протест обществу (семье, школе и проч.) достаточно быстро заканчивается, то у меня этот период несколько затянулся. Я по – настоящему решил разобраться во всей этой идеологии, которую я до того времени придерживался лишь на словах. Для начала я задался следующими вопросами:

1) Что плохого сделал Сатана, и за что его так все ненавидят?

2) Неужели библейский бог и, правда, безгрешен, и на его совести нет ни одного «тёмного» поступка?

Я начал штудировать Библию христианскую, ибо Сатана и бог пришли к нам именно оттуда, а ЛаВей со своим атеистическим сатанизмом (ну, там, где Сатана – это не Личность, а – «олицетворение сил природы» – к нам ещё не добрался. Ну, во всяком случае, – до меня (это были 1993 – 1995 г.г.). С ЛаВеем (с его книгами) я познакомился только в 1997 году. Но, извините, я отвлекся и отошёл от темы. И так:

Итогом моего изучения христианской Библии стали следующие наблюдения:

1) Я не нашёл там (в Библии христиан) ни одного «злого» поступка Сатаны!!!

а) Искушение Адама и Евы? А кто сказал, что это был Сатана? В Библии говорится о змее (животном, пресмыкающимся), а не о Сатане. То, что змея библейского следует прировнять к Сатане – решили позднейшие библейские толкователи. В самой Библии нет ссылки на то, что змей, искусивший первых людей – это Сатана. А даже если это и он, то что? Разве змей обманул людей? Давайте вспомним, как было (см. «Бытие»: Бог посадил в Эдемском саду дерево Добра и Зла и сказал Адаму: «В день, в который ты вкусишь от него, смертью умрешь» – Быт. 2:17, но пришёл змей (если угодно – Сатана) и сказал людям: «Нет, не умрете, но познаете Добро и Зло» – Быт. 3:4-5. В итоге люди вкусили плод запретного дерева, и – не умерли, но «открылись глаза у них обоих» — Быт. 3:7. Следовательно, бог людям солгал, а змей (или Сатана) сказал людям правду.

б) Иов и свалившиеся на него несчастия? Почитайте внимательно Книгу Иова – все эти несчастия (смерть родных, проказу и прочие лишения) на Иова насылает Сатана с позволения бога!!!! То есть – бог разрешает Сатане наслать на Иова все эти бедствия. Кого будем винить – киллера или заказчика?

в) Искушения Дьяволом Христа в Новом завете? – Ну, Иисус же знал, что он (т.е. Иисус), – сын бога? Так? С какой стати ему поддаваться на искушения Сатаны, если от бога он получит во много раз больше? Полагаю, что эти «искушения» — позднейшая вставка – с целью обелить Иисуса и очернить Сатану. Даже если Дьявол и искушал взаправду Иисуса, то что в этом плохого? Ну не резал он Иисуса ножом, и даже не оскорблял. А просто предлагал ему некоторые блага взамен того, чтобы Иисус ему поклонился. Кстати, в Библии полно описаний торгов. Например, есть описание того, как Лот предлагал гомосексуалистам на растерзание своих дочерей: см. Бытие 19:1-8. Нет, не угадали: Лот не был монстром. Он был библейским праведником – проверяйте по тексту. Кстати, далее этот праведник переспит со своими дочерьми — (Бытие 19:30-37). Ну ладно, вернёмся к библейской торговле. Вспомним о том, как Авраам торговал своей женой (Бытие 12:11-16). А затем ещё раз (Бытие 20:2). Кстати, Авраам не только был очередным библейским праведником, но так же и ещё отцом двух народов: евреев (иудеев) и арабов (мусульман).

Предлагаю вам поразмышлять на тему: "Существует ли компромат на Сатану"?

В чём был "замечен" Сатана?

Сатана? А... ни в чём не был замечен! Я говорю вам это на полном серьёзе. Без шуток и без приколов. Ибо я внимательно изучал Библию христиан, и знаю, о чём говорю. Да, в Библии Сатана назван разными погаными словечками. "Отец лжи" и "человекоубийца от начала" — самые невинные из этих словечек. Но весь вопрос заключается в том, что в Библии нет ни одного (слышите: НИ ОДНОГО) подкреплления этих всех слов примерами. Да, в Библии написано — "отец лжи", но, а... а кого ОН обманул? Где именно Сатана породил ложь, чтобы стать её отцом? Христиане, если здесь такие есть, ответьте, пожалуйста: где именно Сатана солгал! Ткните меня пальцем!

Далее:

"Сатана — человекоубийца". Ну, то есть, значит, убивает людей. Ну, а покажите, ГДЕ он их, этих самых людей, убивает. Покажите, покажите давайте. Я внимательно изучил все 66 книг Библии (Ветхий и Новый заветы), и ни нашёл ни одного (!!!) примера, где бы Сатана кого — либо убил.

Может, я плохо искал?

Тогда давайте, примеры! Примеры в студию!

2) Я обнаружил в Библии полно мест, свидетельствующих о беззаконии божьем и о ненависти бога к людям.

Не верите? А что такое Всемирный Потоп, как не массовый геноцид человечества? Скажите, люди получили тогда по – заслугам? Они были грешниками? Не спорю. Возможно, так оно и есть. Но за что было убивать невинных людей? За что было деток малых казнить? При чём тут дети? Ну как же: ведь у этих самых «грешников» были дети. Они тоже погибли в потопе. Ни за что. Погибли заодно с родителями. Ведь «сын за отца не отвечает» (с) И. Сталин. Или уже отвечает? Впрочем, бог в Библии говорит так же и следующие слова: «Я Господь, Бог твой, Бог-ревнитель, наказывающий детей за вину отцов до третьего и четвертого рода, ненавидящих Меня, и творящий милость до тысячи родов любящим Меня и соблюдающим заповеди Мои».(с) Библейский бог Яхве (Саваоф, он же Иегова). За что детей убивать????

А вспомните Пасху Иудейскую (не путать с христианской), – тогда был убит каждый первенец в семье египетской. Убит богом.

Лучше всего о библейском боге высказался знаменитый американский писатель Марк Твен (литературный «отец» Тома Сойера и многих других персонажей): «Наша Библия рисует характер Бога с исчерпывающей и безжалостной точностью. Портрет, который она нам предлагает,— это в основном портрет человека, если, конечно, можно вообразить человека, исполненного и переполненного злобой вне всяких человеческих пределов… Все его деяния, изображённые в Ветхом завете, говорят о его злопамятности, несправедливости, мелочности, безжалостности, мстительности. Он только и делает, что карает — карает за ничтожные проступки с тысячекратной строгостью; карает невинных младенцев за проступки их родителей; карает ни в чём не провинившихся обитателей стран за проступки их правителей; и снисходит даже до того, что обрушивает кровавую месть на смирных телят, ягнят, овец и волов, дабы покарать пустяковые грешки их владельцев. Более гнусного и разоблачающего жизнеописания в печатном виде не существует. Начитавшись его, начинаешь считать Нерона ангелом…» (с) Марк Твен.

Так вот, учитывая сделанные мной открытия (о злобе бога и о незлобности Сатаны), я стал мыслить другими категориями. Переходный возраст у меня, с грехом пополам, закончился, однако в христианство я не вернулся. Я поставил себе цель: нести людям ПРАВДУ. Правду о боге и Сатане.

Верю ли я в бога (или Дьявола)?

Насчёт существования бога (и Дьявола): На протяжении всех лет существования моего сайта, я ещё ни разу, ни одному человеку не пытался доказать бытие бога (и Дьявола). Потому, что доказать (а тем более, опровергнуть) их существование попросту невозможно. Да и глупо это — доказывать что — то кому — то. Что там говорить, может и бога самого никакого нет ни на небе, ни в космосе, нигде. Вполне может быть и такое. Однако, хотя может бога и нет в физическом плане, как старика в сандалиях и с бородой, бог, тем не менее всё равно есть. Есть он в головах верующих в него людей. Надеюсь, с этим — то никто спорить не будет? Так вот, ТАКОМУ богу, который описан в Священном христианском Писании (неважно, есть этот бог на самом деле, или он существует только на страницах этой книги — христианской Библии) — служить и находиться с ним по — одну сторону баррикад (пусть даже этот бог — всего лишь фикция. Ничто.) — просто невозможно, памятуя всю ту злобу и ненависть, которую несёт людям этот бог со страниц древней христианской книги. Библейский бог — жестокий и кровожадный монстр. В некоторых же местах он выступает просто как завистливый ханжеский лицемер. Чтобы в этом убедиться, достаточно вспомнить двойную евангельскую мораль, которую несёт Иисус Христос: всё, что касается взаимоотношений людей — это одно: тут царит любовь и всепрощение, однако стоит оскорбить бога, тут всякое всепрощение мигом забывается. Да что — там, оскорбление бога! Христос и его апостолы готовы испепелить ненавистью всех тех, кто не согласен принимать их учение!

И вот в 2005-м году я вышел в сеть. Мои взгляды были тогда точно такие же, как сейчас, в 2008-м, и такие же, как 12 лет назад («открытия» свои я совершил в 1997 году). Однако я какое – то время продолжал идти на поводу у глупой традиции, и величал Сатану – Тьмой (обязательно с прописной буквы), а бога, соответственно, называл светом. Таким образом, первые дизайны моего сайта были выполнены на чёрном фоне, были украшены кровавыми пентаграммами и перевёрнутыми крестами.

Знаете, почему я затем всё это убрал (ну, кресты перевёрнутые, пентаграммы всякие и проч.)? – Начнём с крестов. Крест, даже перевёрнутый — всё равно остаётся христианским символом. Да — да, не удивляйтесь: в Др. Риме распинали и на перевёрнутых крестах вниз головой. Между прочим, одного из апостолов Христа так распяли. Кроме того, крест, каким бы он ни был — является орудием смерти. Орудием нечеловеческих страданий и смерти. Сатанизм — есть религия жизни, зачем нам смерть?

С пентаграммой несколько другая история. В принципе, я не питаю резкой антипатии к этому символу. Мне даже он нравится. Просто пентаграмму уже запатентовали тёмные сатанисты и лавеевцы. Причём последние это сделали буквально — в американском бюро патентов. Кроме того, пентаграмма — это прежде всего магический символ. Светлые не практикуют магию (см. чуть ниже – почему не практикуют). Кстати, по магической традиции, пентаграмма — это символ добра, перевёрнутая — зла. Так что если нам, Светлым, и использовать пентаграмму, то — обычную, а не перевёрнутую. Вот так!!!

В дальнейшем я пересмотрел свои взгляды в отношении Тьмы и света. Я понял, что у нас нет ни малейшего основания считать бога светом, а Сатану – тьмой. Впрочем, как и наоборот: считать бога тьмой, а Сатану – светом. Называть одного персонажа так, а другого – эдак – не более чем человеческие предрассудки. Бог, типа, «хороший», следовательно, он – свет. Сатана же, значит, «плохой», поэтому он – тьма. Так рассуждает большинство обывателей.

Откуда же взялся тогда Светлый Сатанизм, спросите вы?:

Что ж, отвечу: «Светлый Сатанизм» (я имею ввиду само название, сам «бренд» – это не более чем отличительный признак. Знак отличия. Ну вот у водолаза какой отличительный признак? Правильно: маска и ласты. У врача? Правильно: белый халат. У учителя? Естественно – указка. Какие же признаки отличия у Светлого Сатаниста? Ну, самый главный признак,— это то, что мы не противостоим обществу. Не оскверняем святыни других религий. Не приносим жертвоприношений (в отличие от некоторых других видов сатанизма).

Нужны ли Сатанисту знаки отличия?

Отличительные признаки — это не законы, которые нужно свято чтить и блюсти! Отличительные признаки — это всего — лишь ярлыки, позволяющие отличить один предмет / явления от другого предмета / явления.

Вы скажете, не нужны ярлыки? Долой, на х.. й ярлыки, скажете вы? Да?

Ха! А как же тогда люди будут отличать в толпе своих единомышленников? А? Вот я, например, металлист. Вижу, в автобусе едет человек с косой до пояса, в косухе и майке "Бурзум",— смотрю на него, и душа радуется – б.. я, … твою мать, думаю — это же свой человек! Мой, так сказать, коллега — металлюга! Да, бл.. ь — на х.. й, щас к нему подойду, побратаемся, пиво пойдём пить!

Откуда я узнал, что этот парень — металлист? Я узнал это потому, что а) у него длинные волосы, б) косуха, в) майка "Бурзума". А что это такое: длинные волосы, косуха и майка "Бурзума"? Что это такое? Это — ярлыки! А что такое ярлыки? Ярлыки — это отличительные признаки одного предмета / явления, от другого предмета / явления. Не будь на человеке этих вещей, я бы не узнал, что он мой "брат" — металлист!

Вот так же и мои "отличительные признаки" (т.е. «отличительные признаки Светлого Сатаниста»: они позволяют выделить в толпе Светлого Сатаниста и отличить его от тёмного или, скажем, от лавеевца. Никто не принуждает человека соблюдать эти признаки. Точто так же, как никто не принуждает металлиста носить хаер, косуху и майку!!! Хочет — пусть носит. Не хочет — пусть снимет. Только тогда никто не узнает, что он металлист. Вот и всё!!!!

Для тех, кто в теме: Существует, например, лавеевский сатанизм. Для его представителей отличительным признаком является отказ от личностного восприятия Сатаны, отождествления его с силами природы. Есть в природе так же «сатанисты» творящие беззакония (о которых пишет жёлтая пресса: вандализм на кладбищах, убийства монахов и животных). Есть так же теперь и мы, Светлые Сатанисты.

Вот и всё.

А чёрный или светлый Сатана и имеет ли он вообще цвет – я не знаю. Нам, простым смертным, не дано это знать. Это – за гранью понимания людей из плоти и крови, т.е. нас с вами.

Существует мнение, что самая главная цель каждого сатаниста на свете нарушить все заповеди, которые есть на свете.

Ну — ну... Вспоминается фильм (не помню названия, американский какой — то, со Шварценеггером, кажется), где главный герой, продав душу Дьяволу, последовательно нарушает все 10 заповедей и все 7 смертных грехов. Ну конечно — для того, чтобы быть сатанистом, надо их всех нарушить!

Что ж. Как это не странно, я с этим не спорю (впрочем, это не означает также, что я поддерживаю данный тезис).

Вас удивляет это? Да? Что я с этим не спорю?

Так вот, я с этим не спорю, потому, что заповеди, типа "не убей", "не укради" и пр. — ЭТО НЕ ХРИСТИАНСКИЕ ЗАПОВЕДИ!!!! Эти простые законы ("не убей", "не укради" — общечеловеческие нормы, которым следуют все народы. Потому, что на них держится общество. Бог тут совершенно не причём!!!!

Скажите, вам нравится принцип "око за око, зуб за зуб"? Вы считаете этот принцип — истинно сатанинским. Я прав?

Так вот, этот самый принцип людям дал БОГ ИЕГОВА!!!! Причём в той же самой книге "Исход", что и знаменитые 10 заповедей, с которыми вы так усердно боретесь. Так что, следуя принципу "око за око, зуб за зуб", вы следуете принципу, данному людьми богом!!!!

Знаю, знаю я все ваши возражения: все язычники жили всегда по этому принципу ("око за око, зуб за зуб" — скажете вы.

Хорошо. Согласен с вами. Все язычники жили по этому принципу. А так же они жили по принципам; не убей своего соплеменника и не укради у своего соплеменника!!!!

Мой вопрос к "тёмным" сатанистам: с какой стати вы считаете "не убей", "не укради" — христианскими принципами, а "око за око, зуб за зуб" — вы не считаете христианским принципом, несмотря на то, что как первое ("не убей", "не укради" так и второе ("око за око, зуб за зуб" — дано людям в Пятикнижие Моисея (т.е. в Танахе, в Ветхом Завете христианской Библии)?????????

И так: Для Светлых Сатанистов понятие "свет" символизирует человеческое сознание. Свет – это сущность жизни, которую нельзя увидеть, но можно понять. Свет невозможно увидеть и описать, он — внесубъективное восприятие действительности, он содержит в себе жизнь. Свет – это разум, просвещение, тяга к знаниям.

Между прочим, для тех кто не в курсе,— одно из имён Сатаны – Люцифер – переводится, как «сын зари» «светоносец», «несущий свет», «утренняя заря».

Снова к итогам:

Знаете, на что я обратил внимание, и что считаю наиглавнейшим итогом работы нашего сайта «Просвещение»?

Этим самым итогом я считаю появление в Интернете целой кучи сатанинских сайтов «дьяволопоклоннической» направленности (т.е. таких сайтов, где культивируется вера в Личность Сатаны, а не в его эгрегор или архетип).

Когда я пришёл в Сеть в 2005-м году, дьяволопоклоннических сайтов было крайне мало. Было штук 5 сайтов пролавеевской направленности. То есть сайтов, где Сатана – не личность, а «олицетворение сил природы», эгрегор или такой же бездушный архетип. А так же в Сети висел с десяток – другой «мёртвых» (т.е. брошенных и больше не поддерживающихся администрацией) сайтов сатанинского толка, разумеется, последние,— на бесплатных хостингах.

С появлением же сайта «Просвещение» количество сатанинских сайтов, где Сатана Личность – возросло в разы. Большая часть этих сайтов – создано в пику (в противовес) нашему «Просвещению». Это люди – не согласные с нашими взглядами. Главным образом, это люди, которых не устраивает эпитет «светлый» применительно к понятию «сатанизм».

Ну что ж: пожелаем ребятам удачи. Пусть противостоят. Рано или поздно они остепенятся, и смогут более здраво рассмотреть свои (и мои) взгляды на сатанизм.

Сатанизм – многогранен. И должен развиваться во всех направлениях. Отрицательно мы, Светлые Сатанисты, относимся лишь к так называемым позёрам: которые сегодня нацепят себе на шею пентаграмму, а завтра – пойдут в церковь святить куличи, и хулиганам – которые, прикрываясь именем Сатаны, творят свои беззакония, ни на грамм не веря в Сатану, и пользуясь Его Именем, как ширмой для своих злодеяний.

Теперь же перехожу к главному:

Развитие

Многие пеняют мне на то, что, дескать, почему я не развиваю Светлый Сатанизм? Отчего застой?

Этим людям хотел бы ответить следующее: Дорогие мои! Светлый Сатанизм – это не религия. Светлый Сатанизм – это – Путь. Если угодно – с зачатками идеологической направленности.

В вашей власти и воли принимать или нет этот Путь.

Вы хотите, чтобы я выдумал вам ритуалы, сочинил молитвы и построил вам храм? Но в Светлом Сатанизме, a priori, не может быть ни первого, ни второго, ни третьего.

Ритуалы, как и молитвы, сами по себе делятся на три вида: 1) просительные, 2) благодарственные и 3) хвалебные. Иными словами, люди молятся и совершают ритуалы в трёх случаях –

1) чтобы что — то вымолить у своего божества, чтобы он что — то им дал,

2) чтобы поблагодарить божество за оказанную услугу (используются верующими значительно реже, ибо благодарить люди не привыкли), и

3) чтобы восхвалить божество просто за то, что он есть (используются ярыми фанатиками и сектантами, например, православными христианами на богослужениях).

Светлый Сатанист же НИКОМУ НЕ МОЛИТСЯ И НИКОМУ НЕ СЛУЖИТ. Светлый Сатанист НЕ ПОКЛОНЯЕТСЯ Сатане, а лишь следует по Пути Его. А Путь Сатаны — это путь Знания и Просвещения.

Светлому Сатанисту незачем что — либо выпрашивать у Сатаны. Светлый Сатанист привык добиваться в своей жизни всего самостоятельно.

Светлому Сатанисту незачем благодарить Сатану. Благодарят за что — то, а Светлый Сатанист всё делает своими силами, ни на кого не рассчитывая.

Хвалебные молитвы так же не нужны Светлому Сатанисту. Ибо "спасибо в карман не положишь". Сатанист лучше сделает что — либо полезное. Например, раскроет людям правду о Сатане, и приведёт в Сатанизм народ, тем самым восхваляя Имя Сатаны.

Так что, как видите,— ритуалы и молитвы Светлому Сатанисту не нужны.

Отсюда и отношение Светлых Сатанистов к другому «традиционному» атрибуту сатанизма – к магии:

Мы не знаем существует ли магия, или её нет в природе. Однако, в любом случае, магия Светлым Сатанистам попросту не нужна.

Магия — это костыли, рассуждает Светлый Сатанист. Человек опирается на магию, когда ему что — то нужно, и он стремится получить от жизни это "что — то" быстрым путём.

Светлый же Сатанист привык рассчитывать на свои собственные силы, и всего добиваться в жизни самостоятельно.

Если Светлый Сатанист хочет заработать много денег, то он не будет обмазывать себя чем — то липким, а затем валяться в куриных перьях, в надежде, что к нему таким же образом прилипнут деньги. Сатанист пойдёт и устроится на работу, где сможет сам заработать своё богатство. Если для того, чтобы устроиться на работу нужно подождать (например, Сатанист учится в вузе), то он подождёт. Сатанисты умеют ждать.

Если Светлый Сатанист хочет добиться успеха в жизни, например, стать великим музыкантом, то он будет добиваться совершенствования своего таланта упорно и настойчиво. Многочасовые тренировки с гитарой, скрипичным смычком или пианино — это единственный путь, по которому будет идти светлый Сатанист, если хочет добиться успеха в музыке. Никаких ритуалов и приношений в жертву невинных животных!!!

Если у Светлого Сатаниста появился враг, то он не будет делать его куклу, и тыкать в неё иголки. Светлый Сатанист пойдёт, и набьет обидчику лицо, или сдаст его "куда следует", так как знает, что такой способ действия намного более эффективен, чем протыкание кукол колющими предметами, или рассыпание земли с могилы под дверью врага.

Если уж у Светлого Сатаниста совсем всё плохо в жизни, то он обратится за помощью непосредственно к Сатане, через горячую, искреннюю молитву, идущую от сердца, а не записанную на бумаге, подобно магической формуле, а не будет вызывать демонов, стоя в защитной пентаграмме, и трясясь от страха.

Как видите, Светлый Сатанист не видит смысла в проведении магических обрядов и в заклинании духов. Ибо Светлый Сатанист стремиться сам добиваться всех благ в своей жизни.

Какое же развитие может быть у Светлого Сатанизма?

Зачем что — то выдумывать и сочинять, если за меня это всё уже сделала христианская Библия?

Я много раз об этом говорил и писал, что горжусь тем, что ни слова не выдумал из тех, которые я сказал на нашем сайте «Просвещение» в своих статьях:

http://prosveshenie2005.narod.ru/sat/index.html и http://prosveshenie2005.narod.ru/bp/index.html

А что — либо выдумывать (бога, Дьявола, контакты с инопланетянами — не важно что) — это, на мой взгляд,— занятие достойное писателя, а не идеолога. В данном же случае, на данном конкретном сайте, я выступаю как идеолог, а ни как писатель.

Кроме того, бог — описанный в Библии христиан — реален для 1,5 миллиардов христиан, живущих по всему миру (православных, католиков, протестантов, сектантов). Если я выдумаю что — то своё, то это что — то будет реально только для меня одного.

Нет, увольте, я не собираюсь ничего выдумывать.

Скажу даже более: я не люблю только Библейского бога (за те все мерзкие преступления, совершённые им на страницах Библии). Против других богов я ничего не имею. Если бы я стал выдумывать своего собственного бога, то он (этот мой собственный бог) получился бы справедливым, честным и добрым по отношению к людям богом. Стоит ли с таким богом бороться? Мы боремся с библейским Иеговой и его сыном Иисусом за то, что первый — кровавый убийца людей, а второй — его жалкая шавка и прихлебала. Против же справедливого и честного бога (библейский же бог то и дело нарушает свои заветы — см. Библию) нужно не бороться, а всецело его поддерживать!!!!

О Светлом Сатанизме в реале.

Светлый Сатанизм — это вам не секта какая — нибудь. Не "Иерархия имени пророка Богохульного". Светлый Сатанизм — это прежде всего взгляды на жизнь. Мы не принадлежим ни к какой церкви, группе, иерархии, политической партии. И, соответственно, не являемся церковью, группой, иерархией, политической партией.

Впрочем, если какая — либо церковь, группа, иерархия или политическая партия решит взять на вооружение нашу идеологию, я буду не против. Потому, что, если даже эта церковь, группа, иерархия либо политическая партия будет носить экстремистский или какой ещё радикальный характер, она, тем самым, автоматически перечеркнёт принадлежность к нашей идеологии. Идеология Светлого Сатанизма — пацифистична по своей природе. Ещё раз повторю:

Идеология Светлого Сатанизма — пацифистична по своей природе.

Мы, Светлые Сатанисты, всегда отстаивали благородные идеалы, и не опускались до мерзких поступков, идущих в противоречие с человеческой совестью.

Я, человек выступающий под ником "Просветитель",— занимаюсь исключительно вопросами идеологии. Я далёк от политики, а так же от организаторской деятельности в реале.

Если вам это нужно, то создавайте сколько угодно организаций, исповедующих идеологию Светлого Сатанизма. Это целиком и полностью ваше право. Имейте только ввиду, что я к этому всему — не причастен. Пусть даже цели вашей организации будут состоять в тимуровской помощи старикам и старушкам.

В общем, позвольте на этом раскланяться, и пожелать всех благ и успехов на поприще Светлого Сатанизма.

Просветитель,

17 июля 2008 г

13 января 2009 года  23:50:52
666 | Аид | Геена Огненная

A href=http://kabmir.com/author/Rutus/Влад Рут

Притча о свете и цвете

Интернет- газета "Каббала миру"

Миру может помочь только осознание того, что значит на самом деле глобальное состояние человечества, в которое мы пришли.
Михаэль Лайтман.

И друзей созову, на любовь свое сердце настрою,
А иначе, зачем на земле этой вечной живу.
Булат Окуджава

В экране одного черно-белого монитора жил-был пиксель. Те, кто не знает такого, спросите своих детей! Продолжаем. Он был такой маленький, что условимся называть его ласково: Пиль. Вот и хорошо. Поскольку монитор был черно-белый, Пиль и себя, и всех пикселей вокруг видел исключительно черно-белыми. И они ему такими не нравились! Но чужая душа — потемки. Это Пиль знал, как таблицу умножения. Всю жизнь прожив в своем ограниченном черно-белом мирке, он просто не представлял, как может быть иначе и продолжал по привычке делить все окружающее на белое и черное.

Но иногда он слышал, как вокруг говорили о каких-то странных цветах: красном, зеленом, синем... И Пиль ловил себя на том, что не хотел слышать эти непонятные слова. Тогда он начинал громко кричать на других, те в ответ орали на него, и все вокруг снова становилось черно-белым — родным и привычным. Тогда Пиль временно испытывал удовлетворение. Временно, потому что чувствовал, что в мониторе происходит нечто непонятное, но что?

Сжавшись в тугой комок, он пытался спрятаться, не желая никого пускать в свою частную жизнь. Нет мест! Так же поступали и другие пиксели, и Пиль даже радовался этому. Но однажды, после очередного особенно сильного ора, что-то вдруг встрепенулось в уголке его души и спросило: "Слушай, старик, а почему ты кричишь, ненавидишь, злишься? Ты что, прав? Как знать, как знать... "

Это неожиданное появление до сих пор незнакомого ему внутреннего голоса, разозлило Пиля еще больше. "Чего лезешь со своим... Сам знаю!" — закричал он, но, скорее, по привычке, потому что все же понимал, что ничего не знает.

Решение пришло неожиданно: он должен понять устройство его мироздания — монитора, где живет! Должен и все! Но как? Все было смутно и противно. Четкие и ясные понятия, правила его жизни, утратили свой исконный смысл. Он потерялся! Напряжение, охватившее его, заставило все тело одеревенеть, замерев в неподвижности. И Пиль заснул.

Ему приснилось, что он в глубоком-глубоком детстве. В том самом времени, когда его создавали цветной точкой. И не только его! Он увидел своих друзей-пикселей, сидящих с ним за одним... назовем это столом. Пиль четко знал, что они прекрасны!

"До чего же нам хорошо вместе!" — подумал Пиль. Его наполнило огромное наслаждение! Он ощущал себя таким же красивым и добрым. И он вдруг понял, что если соединиться с другими точками, то получится цвет. На душе у него стало так радостно, будто ее озарил невидимый свет. И Пиль словно прозрел! Ведь это так легко и приятно — ощущать себя в цвете и видеть мир цветным и совершенным!

Где-то глубоко внутри он понял и принял свою цветную природу в окружении теплого и доброго мира... И охватившее ощущение счастья размягчило его, растворяя зажимы, расслабляя душу, наполняя ее самыми радужными ощущениями.

Проснувшись, Пиль не сразу понял, что происходит. Его не покидало ощущение уюта и спокойствия, заполненности и завершенности. И он сказал себе: "Случилось что-то невероятно замечательное!" Он увидел, что множество его товарищей так же, как и он, желают жить в цвете. И Пиль знал, что делать!

"Друзья! — обратился он к товарищам. — Надо искоренить то жуткое безобразие, что поселилось в наших душах... Мы все хотим увидеть цветной мир. Но каждый в отдельности видит его только черно-белым. Это потому, что мы разобщены и равнодушны друг к другу".

Пиль остановился и всмотрелся в блестящие от радости глаза товарищей.
"Судьба определила нам жить вместе внутри экрана и нам нужно научиться чувствовать и любить друг друга. Преломляясь в таком соединении, проходящий сквозь нас белый свет и создаст цветную картину — совершенно другой мир!"

Пиль вдруг ощутил в себе такое желание света... В этот миг всех пикселей и себя он увидел во всех красках. Как тогда, во сне. Его это очень удивило, но где-то в сокровенной глубине души знал: "Все теперь будет хорошо". И Пиля наполнила чарующая легкость, радость...

Человек не может исправить то, чего в нем нет. Ему кажется, что он в состоянии исправить мир, но мир в этом не нуждается. Не зная Закона природы, силы, управляющей миром, не понимая, как действовать и в каком направлении, человек никогда не решит проблемы мира. Попытки не приведут его к добру, и он будет страдать от собственной беспомощности и отчаяния, пока не осознает, что прежде необходимо усвоить закон. (Из каббалистических источников)

Интернет- газета "Каббала миру"

15 января 2009 года  15:10:18
Aniri | aniri_kiev@mail.ru | Киев |

Олег Галинский

Bee und Igel

Im Sommer, sonnigen Tag auf der Wiese, wo die duftenden Blumen duftenden Blumen, sitzen Hunderte von Bienen auf der Suche nach Nektar. An einer dieser Blumen und Bienen landete. In diesem Augenblick unter tsvetochkom nur ausgeruhte Igel, die bereits am Morgen zu zwei грибочка und nakolot auf seinem Rücken.
— Pchelka hallo! — Okliknul Igel.
— Hallo Igel! Wie geht es dir? — Bee antwortete.
— Normalerweise ist dies gribochkov nasobiral, Ruhe kommt, dass uns heute Abend auf dem Fest, posidim.
— Der Abend kann nicht! — Called Bee.
— Warum? — Warum — antwortete Igel.
— Wir werden bald in der gleichen Partei. Fun ist. Und Sie haben, dass eine грибочки?
— Nicht wirklich, es sind Äpfel und Birnen, mit wenig durch wenig.
— Ein грибочки, dass bei Ihnen, dann syrovatye.
— In der Zwischenzeit, sagte zu mir, in der Sonne, sie sind trocken — Igel gefunden.
— Und wo ist Ihr Nerz? — Frage gestellt Bee.
— Ja, so gewann prigorkom.
— Ja, einige weit.
— Und Sie sind? — Fragte der Igel.
— . Ich fliege Handumdrehen — freundlich antwortete Bee.
— Sie Bee Augenblick, und dann mich den ganzen Tag zu Ihnen Strecke ..
— Frohe Sie Igel — klicken Sie auf das Top-Biene.
— Ja, lustig ... Pchelka? — Vytyanuv seine mordochku bis, so Igel.
— Was Igel?
— Und Sie wissen, dass wir beide gemeinsam? — Plötzlich puzzled Igel.
— Was?
— Nadeln. Haben Sie ein — das Stechen, aber ich habe eine Menge — klug gesprochen Igel.
— Ja, Igel, rechts ein — usmehnulas Biene, auch podognula popku und schaute auf seine Stachel.
An diesem Punkt Podul Wind, Blume beginnen, Biene stärker vtsepilas Pfoten in eine Blume, die Aufgabe zu sammeln Nektar. Igel, vytyanuv mordochku sich, sorgfältig und behutsam zu einer pchelkoy. Veterok Vers, und es war offensichtlich, dass die Bienen Nektar nabralas genug und bereit war, zu Hause zu fliegen. Igel auch zasidelsya.
— Vielleicht ist das gleiche wie alle posidim? — Hoffentlich gestellt Igel.
— Vielleicht posidim. Kommen Sie hier.
— Versuchen Sie, ich werde nicht in der Nähe.
— So weit Igel! — Called Bee.
— Während die Biene zu erfüllen! — Fröhlich beantwortet Igel.
Nach ein paar Umdrehungen Abschied über ezhikom, Biene flog in seiner Zelle, und der Igel ging zu seinem Nerz.

15 января 2009 года  21:19:23
Олег | Владивосток |

* * *

Айне кляйне поросенок вдоль по штрассе шуровал :-)))

15 января 2009 года  21:59:09
Алексей | Лангвассер | Бавария

Ицхак Скородинский

В нашей стране – ум от горя.

Задел: Должно быть, этот воробей был очень стар или несчастен, потому что он успел уже нажить себе большой ум от горя, беды и долголетия.. .
Андрей Платонов

Итак, за десять лет, которые я прожил вместе с избранным народом мне осточертело собирать камни….
…Собирать камни и складывать их в огромную кучу….
…В огромную кучу, потому что к этой куче время от времени подъезжает на танке Меркава очередной, руководящий нашей страной генерал….
…И мне ещё больше надоело, что этот странный генерал тут же начинает бросать МОИ камни во внешнего и внутреннего врага….
…Внутреннего врага, которым я и стал за десять лет вместе в глазах и душах коренных жителей земли обетованной….

* * *

Чем я не Роден?! Лепишь роман страниц на триста, или пространную повесть о своей неудавшейся жизни, а еще лучше пьесу «Гои города Беер-Шевы», которую, к сожалению так и не написали А. и Г. Стругацкие, потому что в свое время не поехали в Израиль, отсекаешь лишнее и получается проплатоновская миниатюра -

В нашей стране – ум от горя.

* * *

ЭТА СТЕРВА для нас, чудом взошедших среди лопухов и чертополохов на неровной почве святой земли, гойских интеллигентов НЕДАВНО УМЕРЛА…. ПОСЛЕДНЕЙ.

20 января 2009 года  19:36:54
Ицхак Скородинский | izskor@mail.ru | Беэр-Шева | Израиль

Сенько Юрий (Виорыч)

Сила слова

Это ж надо так настойчиво, а главное так весело сообщать, что наступило утро. Если бы сила моих слов могла превращать одно в другое, то та птичка, которая чирикает за окном последние пятнадцать минут, должна была бы превратиться в определенный орган человеческого тела, медицинское название которого мне в голову пришло не сразу. И появилась бы такая загадка:
«С крыльями, летает, будит по утрам, чирикает, но не воробей». Я открыл глаза, но только для того, чтобы посмотреть в окно на разгадку. Все-таки это был воробей, а не то, что я думал о нем. Жаль. Такая загадка не состоялась. Хотя, если бы это был павлин или марабу, отгадка бы не изменилась, как и не изменилось бы наступившее утро. Все встаю. Наклон влево, наклон вправо, наклон вперед. Зарядка окончена. Еще полежать?
Но тут в борьбу за окончательное изгнание сна из моего организма вступили силы, сражение с которыми я (да и не только я) всегда проигрывал. Это были запахи готовившегося завтрака. Я застыл, напрягая самый развитой орган своего организма — нос, и стал угадывать меню сегодняшнего завтрака. Первой волной пришел самый сильный запах,— это дух жареной картошки. Она была порезана кольцами толщиной около сантиметра, ошпарена кипятком и слегка просушена, затем брошена на раскаленное масло. От этого она становилась с поджаристой корочкой и мягкой внутри. На гребне этой волны был запах овощного салата из огурцов и помидоров, которые особенно сильны своим запахом осенью. Сначала режется репчатый лук полукольцами, присаливается. Затем, совсем чуть-чуть укроп с петрушкой, огурцы кольцами, помидоры дольками, и присолить. Можно еще чесночок, но сегодня не тот день. Постоял пару минут, наступила очередь растительного масла, обязательно «пахучего-базарного», две столовые ложечки и шедевр готов. Второй волной накатил запах разогреваемых котлет. Все третьей волны не будет. Третья – это запах кофе, а её я должен создать сам. Быстро совершаю все традиционные утренние действия под общим названием «принятие водных процедур» и выхожу на кухню.
Здесь правит бал моя бабушка, кудесница кастрюль и сковородок, волшебница борща и пирогов. «Лыдацюга»- говорит она мне, что означает, долго спишь. «Привет БаПоля», в свою очередь приветствую я бабушку и начинаю варить кофе. В «турку» засыпаю мелко молотый кофе и слегка нагреваю на огне до появления запаха, затем кладу чайную ложку мёда. Мёд начинает таять и смешиваясь с кофе чуть-чуть карамелизироваться. Наступил черед воды. Заливаю. Убавляю огонь. Жду. Пошли позывы к закипанию, размешиваю один раз. Снова жду. Закипает. Снимаю с огня и даю постоять. Все это время бабушка внимательно смотрит за моими действиями и лукаво улыбаясь, пожимает плечами. Она не любит кофе в любом виде.
Сажусь за стол, начинаю трапезу и жду, когда будут произнесены положенные для сегодняшнего дня слова. Немного помедлив, как будто давая словам дойти до положенной им готовности, бабушка говорит: «Сентяберь. Пора». Произнесены слова, после которых 1 сентября стало не просто началом нового учебного года, а определенной точкой отчета. Пошел последний год обучения в школе, самый важный и ответственный. Нужно хорошо учиться и поступить в институт, так как «Вин же нэ дурень який ныбудь». Думаю, что в следующем сентябре будет произнесена та же фраза, но означать она будет уже другое. А именно, «поступыв в институт, так иды вчись, профессию набувай» или «не постпупыв в институт, так иды служи у армию як нормальна людина». Украинская речь моей бабушки всегда была краткой и ясной. Произнесенные фразы, подводили итог одному периоду жизни и давали энергию для начала следующего. Об этом я думал, надевая положенную такому дню одежду, белый верх и черный низ. Пора. Целую.
Быстро сбегаю по лестнице, выхожу во двор. Ух! Погодка, как моя праздничная одежда, на небе ни пятнышка, на земле ни складочки. А воздух? Такой воздух можно приписывать от всех болезней. Иду на рынок за цветами. Вот ещё тоска. Моя не совсем светлая голова ни как не может сообразить, зачем? Зачем,
1 сентября, каждый считает своим долгом украсить своё появление в школе, букетом цветов. Причем название цветов и качество букета особого значения не имеют. Когда стоишь на торжественной линейке, и смотришь на это «цветочное безумие», то не покидает мысль, что в городе выкосили всю растительность. Следующее действо «цветочного безумия» — это вручения букетов учителям. То ещё зрелище. После десятого букета учитель становится похожим на медвежонка несущим перед собой бочонок с медом. Причем, выражение лица такое, как будто бочонок есть, а есть ли в нем мёд ещё это вопрос. Нет, я не против традиций, и я тоже уважаю учителей, но как-то всё это…
Поэтому я покупаю шоколадку. В очень и не очень умных журналах пишут, что при употреблении шоколада вырабатывается гормон радости. Вот пусть учитель и порадуется. Я думаю, что постоянное общение с нами, балбесами, особой радости не приносит. Так пусть хоть шоколад порадует. Вполне довольный своим решением, а самое главное его обоснованием, я направляюсь в сторону школы. Настроение, как у того кота в мультике «Во!». Предвкушая встречу с одноклассниками, некоторых из которых хочется увидеть только 1 сентября, я обратил на идущую в впереди меня колоритную пару.
Это были два пацана класса второго-третьего. Один был в меру упитан, одет с иголочки, за спиной новый ранец. Он шел пружинистой походкой, держал осанку и не крутил головой. Ну, просто маленький образец ученика. Второй был полной противоположностью первому. Загребающая походка, сутулые плечи и волочащийся по земле портфель, говорили о том, что это не лучший ученик в школе. Видимо, когда он вышел из двери своей квартиры, его одежда была чиста и наглажена. Но, выйдя во двор, у него сразу появилось масса дел ни как не связанных с посещением школы. Нужно было зайти в подвал, проверить, как работают сварщики, затем поделить между дворовыми собаками свой школьный завтрак. Сварщики его выгнали, но посещение подвала сбило с его одежды излишний лоск. Дележ завтрака добавил приятную, а главное должную, в его понимании помятость. Я уверен, что если бы не торжественность сегодняшнего дня, то он бы продолжил свои важные дела, которые не как не сочетались с походом за знаниями.
Видимо они были одноклассники. И видимо «помятый», так же как и я, соскучился по общению с одноклассниками. Он шел и в полголоса материл своего спутника. Делал он это исключительно от переполнявшей его радости.
Другие, приличные слова имелись в его запасе, но оперировал он ими с трудом. Поэтому из матерных слов он выбирал на свой взгляд наиболее мягкие, которые должны подойти для этого случая. «Образец» молчал. Потому, что он в свою очередь, не мог понять, что идущий рядом не ругается, а выражает удовольствие.
«Помятый» решил усилить впечатление от встречи с ним, и выражения его стали крепче. «Образец» молчал. Тогда прозвучала фраза, которая могла бы украсить лексикон боцмана с пиратского корабля. Это был последний гвоздь, вбитый в гроб их приятельских отношений. Образцовый мальчик был терпеливым, или как сейчас модно говорить, толерантным мальчиком. Но терпение его иссякло. Он остановился, и, глядя прямо в глаза своему визави, сказал слова, которые превратили «помятого» в статую. А сказал он следующее: «А ты, женская дырочка». Говорил он четко, хорошо проговаривая каждое слово и с полным пониманием значения этой фразы. Сказал и пружинистой походкой пошел дальше. Статуя, как ей и положено, осталась на месте. Но что творилось на фасаде, то есть на лице статуи? Какой мощный процесс мышления: сморщенный лоб, шевелящиеся губы, шмыганье носом. Понимая, что сказанное либо шутка, либо оскорбление, и надо было решить, к какой категории это отнести. Ведь от этого зависело, бить или не бить. Это был трудный выбор.
«Помятый» осмотрелся вокруг и увидел меня. Я не просто хохотал, я был переполнен восторгом. Одна фраза. И всё. Человек повержен. Как будто он учился у моей БаПоли. Увидев меня, «помятый» оценил мой «белый верх и черный низ», и отнес меня к отряду «образцов», только старшей категории. Постоял ещё несколько секунд, внимательно оценивая мой смех на процент злости. Затем рот его растянулся в понимающей улыбке. Шутка. Это была шутка, принятая в среде «образцов». Довольный эти выводом, он резко стартовал с места, надеясь догнать своего почти состоявшегося друга и поделиться с ним своим выводом. Это маленькое происшествие ещё больше добавило в моё настроение плюсиков, а также уверенности в том, насколько велика она, сила слова. А ведь сегодня столько событий: друзья-товарищи, торжественная линейка, классное собрание. Предвкушая удовольствие от сегодняшнего праздника, я продолжил свой путь.

22 января 2009 года  16:11:58
Юрий | viorich@mail.ru | г.Таганрог | Россия

Сенько Юрий (Виорыч)

ПОЗНАНИЕ. ЖЕНЩИНА.

Мама.
Тепло. Уютно. Надежно. Спокойно.

Старшая сестра.
До пяти лет: «На, жри!».
С пяти до семи: «Мам, можно я с ним погуляю?», «Пошли быстрее, мальчики ждут»
С семи до пятнадцати: «У зараза!» ( обоюдно)
От пятнадцати: «Братик!», «Сестричка!». Чмок! Чмок!

Первая.
Кто мы мог подумать, что «ЭТО» так забавно. Восторг. На всю жизнь одна.

Вторая.
Еще забавней. И почему одна на всю жизнь? Сильный восторг.

Следующая.
Разницу чувствуешь, но не сразу. Оказывается, есть просто глупые.

Следующие…
Где же та единственная?

Невеста.
Вот она. Единственная. Нашел.

Жена (после пяти лет).
Как с сестрой от семи до пятнадцати.

Жена (после пятнадцати лет).
Я свободен. Я ничей.

Следующая.
Ошибался. Уверена что её. Не согласен.

Следующая.
Уже «ЭТО» не так важно. Причем ей тоже. Может родственная душа? Точно. Чуть не задушила, за деньги. Свободен.

Один. Пора определиться. Пока определялся, взял и умер. Собрались ОНИ все.
Помянули со словами: «Мы его так и не поняли».

22 января 2009 года  16:13:06
Юрий | viorich@mail.ru | г.Таганрог | Россия

Михаил Берсенев

Умереть 1-го января

— Вот тебе и Новый Год! Нет, ну надо, чтоб он так начался! Енто ж ужас! Вот это Новый Год! — сторож коттеджного поселка — крепкий мужчина в летах дышал перегаром следователю МВД по Красненскому району Кукошкину Сергею Афанасьевичу.
— Вас как звать? — прервал причитания дедушки следователь.
— Петр Сергеевич!
— Так скажите нам, Петр Сергеевич, как до места происшествия добраться?
Черная "Волга" следственной бригады стояла у ворот в охраняемого поселка. Сторож шлагбаум-то открыл, но его переполняло желание поделиться впечатлениями от Новогодней Ночи.
— А! Ну да, проехать надо? — сообразил, наконец, Петр Сергеевич. — Так тут так. Сначала еде прямо, потом дорогу на развилке уходит влево и вправо. Влево не надо. Направо до сосны. Дерево такое, там опять нужно направо и сразу налево мимо блока электрики, потом там нырнуть в маленький проезд за криво вбитой...
— Показать можете? — прервал следователь рассказчика.
— Конечно! А то так действительно не расскажешь. Я и пожарных провожал туда.
— Садитесь в машину.
По дороге Петр Сергеевич рассуждал.
— Так тебе Новый год! Мало того, что финансовый кризис нам по «кумполу» долбанул, так еще пожар! Взрыв! Бу — бух! Я хоть и пьян был, но не спал. Ужас.
— Чей дом сгорел?
— Великановых. Уважаемые люди. Коли погибли, жаль.
— Они одни праздновали Новый Год? — Кукошкин глядел в окно, пока "Волга" вписывалась в повороты на малой скорости
— Да гости были у них! Как и у всех! Столько народу понаехало! Усе на иномарках. Нет, вру, товарищ милиционер. Мой глаз остер. Был один на "Запорожце".
— Кто таков?
— А дед Михей. Живет тут постоянно у сына. Сынок человек богатый, давно уж деду любую иномарку предлагал. Но дед не хочет. Любит он советскую технику.
— Все спасибо, что показали! — попрощался милиционер, когда машина встала перед вереницей из автомобилей пожарных и скорой помощи. — Теперь вижу место происшествия.
— Вы ко мне обращайтесь, если что. Я бывший военный. У меня глаз — алмаз.
— Мы еще переговорим! Позже.
— Понимаю, понимаю.

Следователь шел с двумя экспертами по направлению к высокому коттеджу. Окна первого этажа полностью выгорели, второй и третий этажи — явно недостроенные.
Подняли следователя прямо из постели в ночь на 1-яфнваря 2009 года. Настроение совсем не праздничное. "Не у меня одного!" — отметил про себя мужчина, когда увидел что на встречу ему идет коллега из противопожарной службы Кривцов Антон Юрьевич. Они не раз пересекались по работе. Только обязанностью пожарника являлось определить, причиной чего стало возгорание, а потом уже принималось решение о проведении дальнейших действий. Лицо борца с огнем также удовольствием от пребывания здесь, да еще в новогоднюю ночь, когда все обычные люди чокаются стопками и бокалами и с удовольствием трапезничают, не отличалось.
— Здравствуйте, Антон Юрьевич! Доброго утра уже, наверное!
— Какое ж оно доброе! Здравствуйте, Сергей Афанасьевич!
— Что у нас тут? Ситуация изменилась?
— Два человека по вашей части, Сергей Афанасьевич. Мужчина и женщина. Были раньше. Сейчас похожи на пережаренный шашлык.
— До чего ж вы циничны! — поморщился милиционер.
— У нас с вами такая работа, что мы не на шоколадной фабрике работаем. Тут без цинизма не обойтись. Мне, во всяком случае, точно! — пожарник ухмыльнулся.
— Пройдемте на место трагедии! — предложил следователь.
— Не совсем просто трагедии, Сергей Афанасьевич. — К вашей печали мне, кажется, к месту преступлении.
Следователь сглотнул.
— Я тут поработал до вашего приезда с помощниками и кое-что обнаружил. Но это только предварительные данные. Возможно, интуитивные.
— Причина пожара?
— Газ. Представитель газового хозяйства выехал. Но есть такие моменты какие я определяю сразу, как человек, работающий с огнем.

Кукошкин внимательно рассматривал место происшествия. В сторону обугленных человеческих тел он старался не смотреть. Про себя отмечал детали обстановки.
— Коттедж явно недостроен. То есть, когда его бы доделали, то был бы просторнейший дом. Но на данный момент годной для проживания и ночевки оказались лишь два помещения — кухня с газовой плитой и одна комната. Двери в остальные помещения являлись времянками и прогорели, но остовы части из них остались. Обычные и недорогие пустотелые двери. Следователь прошел в другие помещения, как на первом, так и втором этаже. Там все завалено стройматериалами, мешками с цементом, утеплителями и проч. Значит, жилые только одна комната и кухня. Вернувшись со второго этажа, он увидел, как сотрудник пожарной службы соскабливал с остатков частей мебели и дерева материалы для экспертизы. Кривцов ползал по полу и пытался оторвать обугленную доску из деревянного настила. Сделав это он оторвал вторую, третью, четвертую и верхняя часть его тела исчезла в образовавшемся проеме. Там он светил себе фонариком и судя по звукам, так же принялся скоблить поверхности. Кукошкин оглядел комнату. В углу стоял кирпичный почерневший камин. Милиционер подошел к нему и, заглянул в дымоход. Обратил внимание, что заслонка вытяжки находиться в закрытом положении.
— Сергей Афанасьевич! — похлопали его по плечу.
Перед следователем предстал молодой сотрудник из его следственной бригады Артур Вапаев. Молодой сыщик имел важное лицо
— Что со следами? — спросил Кукошкин.
— Со следами плохо, Сергей Афанасьевич! Тут следов этих — как комарья на болоте! Все натоптали. И гости, и хозяева, и пожарники и все, кому не лень! Ничего не нашел. Везде следы и следы!
— В округе смотрел?
— Осмотрел, насколько возможно. Но и там следы везде! Бутылки шампанского не дострелянные петарды, мишура, да всего полно валяется. Праздник же! По словам соседей, весь поселок гулял как сумасшедший! Народу в гости приехало — тьма тьмущая! Все новые лица. Да и не интересовали эти лица никого! Новый Год! Все гуляют и веселятся!
— Как видишь, не все! — указал на обугленные тела начальник. Молодой опер взглянул вновь на трупы и его скривило. Живот инстинктивно дернулся. Но парень сдержался.
— Пойду на воздух! Можно?
— Иди, иди! Еще раз обойди соседей. Родственникам погибших сообщили, как я говорил?
— Сашка сообщил.
— Ладно, я с ним переговорю потом. А ты — работай с местным населением!
— Дак невозможно! Они мне все выпить предлагают! Один меня даже за Снегурочку принял, когда до входной двери дополз.
— Так у тебя уже усы! — удивился Кукошкин.
— Ему все равно. Ползает почти, а не ходит. А у меня куртка синяя и шапка тоже.
— Такая наша работа! Иди по свидетелям и соседям еще дальше. Персонал опрашивай. Вперед, Снегурочка! — напутствовал помощника опер.

Кукошкин продолжил осматривать помещение. Последил, как эксперты из его криминалистической лаборатории также тщательно работают с на месте. Фотограф Паша делает снимки.
— Паша! — обратился к нему начальник. — Сделай-ка мне здесь и видеосъемку. Да камин поподробнее. Заглушку крупным планом.
— Понял.

Кривцов вынырнул из своего укрытия с кучей пакетиков и баночек. Отряхнулся, выключил мощный фонарь и убрал цифровой фотоаппарат в чехол. Кукошкин ждал с вопросительным видом.
— Заглушку видели уже конечно? — с уверенностью поинтересовался пожарник.
— Видел,— подтвердил милиционер.
— Так вот! Видите вот эти точечные выгоревшие пятна на стенах? Небольшие, но они явно выделяются на общем фоне.
— Вижу.
— Так вот! — пожарник хмыкнул заложенным носом. — Под полом я тоже нечто похожее увидел. Пока могу сказать, что тут использовалась какая-то горючая жидкость, которую расплескивали. И что наши покойнички вряд стали это делать. Они спали на кровати. Приедет газовик — скажет точнее, что с газом. Но я полагаю, что тут не несчастный случай.
— Я тоже.
— И не самоубийство! — добавил Антон Юрьевич. — Зачем стены поливать бензином скажем, да еще газ задействовать, да еще жариться, как шашлык на кровати?
— Вы прямо психолог, Антон Юрьевич! — криво улыбнулся милиционер. — Значит, экспертизы по полной программе! Жду от Вас отчета, Антон Юрьевич!

Через пару часов Кукошкин пошел встречать родственника погибших, которого не пускал милиционер в оцеплении. Это был молодой человек в очках, худенький, даже немного дистрофичный, который непрерывно кричал высоким голосом:

— Мама! Папа! Как же вы так! Как же вы так! Как я без вас! Как мне жить!

Ему объяснили, что милиция с пониманием относится к горю молодого человека, но в доме все еще работают эксперты. Топать там и мешать – значит потерять важные улики. Кукошкин вышел к бедолаге. Скорая помощь уже уехала, и он дал молодому человеку из аптечки своей "Волги" нашатырю. Когда парень немного успокоился, следователь выяснил, что зовут его Семен Великанов. Что родители его — Вера Александровна Великанова и Кирилл Вячеславович Великанов захотели отпраздновать приход Нового Года на природе. Что он их отговаривал, говорил, что коттедж еще недостроен, что там тесно и пахнет красками и прочими строительными делами. Но те с воодушевлением пожелали встретить праздник именно на природе, вокруг настоящей елки, растущей из земли. Что звали его конечно, но он отказался, так как тут мало места и пока некомфортно. Он сообщил, что отец сказал, что к нему на пару часов приедут несколько гостей, и они все вместе встретят Новый Год. Его друзья. На вопрос "Кто они?" парень безошибочно назвал имена и пообещал сообщить телефоны этих людей. Гости должны были приехать на автомобилях с персональными водителями, поздравить родителей, выпить с ними и отчалить дальше для празднования новогодней ночи. На вопрос чем занимался отец, Семен рассказал, что в дела его фирмы не лез, что фирма занимается огранкой драгоценных камней, но она пока еще не такая мощная. И что многим это в этом бизнесе не нравилось, что у отца появились успехи в этом деле, и он нашел талантливых мастеров — ювелиров. Насчет угроз паренек оказался неуверен, но что-то подобное он случайно услышал пару раз, когда разговаривал отец по телефону в кабинете, а дверь прикрыть забыл. Кто эти люди, молодой человек не знает. Но речь шла о какой-то крупной партии чего-то, но, судя по некоторым специфическим терминам из ювелирной области, видимо, о камнях. Кукошкин поблагодарил молодого человека, а про себя невольно отметил, какой все же тот худой и интеллигентный в своих очечках. Сын погибших выразил сожаление, что в новогоднюю ночь произошла такая трагедия и что следователю приходиться этим заниматься. Сергей Афанасьевич спросил, как встретил бой новогодних курантов Семен, и тот сказал, что с комфортом, в тепле уютной квартиры со своей девушкой. И тут такой звонок... Следователь еще раз выразил соболезнования, и они попрощались. Парень стал уходить. Кукошкин улыбнулся невольно — маленькая фигурка паренька качалась из стороны в сторону на январском ветру.
" Какой же он легкий и неуклюжий" — отметил про себя мужчина. "Как исхудалый в голодную пору медвежонок!"

Майор направился к кирпичной сторожке сторожа, постучал.
— Открыто! — раздалось внутри.
Сергей Афанасьевич вошел. Посредине помещения стоял накрытый стол. На нем бутылка водки, разная закуска. Петр Сергеевич, охранник коттеджного поселка, тот, что показывал дорогу и сетовал на финансовый кризис и омерзительное начало Нового года выпивал с другим мужчиной, тоже пожилым. " Это и есть тот дедушка, что любит все советское!" — еще перед входом отметил про себя по привычке следователь, ибо из-за стены виднелись два круглых "глаза" самого оригинального продукта советского автомобилестроения с мотором в непривычном месте — "Запорожец".
— Здравствуйте еще раз! — поздоровался Сергей Афанасьевич. — С Новым Годом вас!
— Здравствуйте! Проходите! Это,— обратился сторож к собутыльнику,— следователь из милиции. А это мой товарищ,— указал он на дедушку с веселыми глазами,— Михеич. А Вас как зовут, а то мы познакомиться в спешке не успели?
— Следователь Кукошкин Сергей Афанасьевич. Очень приятно!
— Давайте-ка к нам, Сергей Афанасьевич! Выпьем за знакомство и за Новый Год! — с ходу предложил Михеич.
— Я при исполнении! — отказался было гость, но сам же Михеич уже сгонял в буфет за стаканом и плюхнул днищем о стол.
— Понимаю! — сказал он. — Но, Новый Год же! Мы вам грамульку за знакомство и 2009-й накапаем?
— Капельку,— согласился милиционер.
— А что ж мы, непонятливые! — ехидно моргнул глазом владелец "Запорожца".
Выпили. Закусили.

— А скажите мне, Петр Сергеевич, вы кого-нибудь подозрительного сегодня ли, на днях ли, может, неделей раньше не видели в поселке? — Кукошкин нацепил на вилочку малосольный огурчик.
Сторож прищурил глаза, вспоминая. Потом по-военному четко доложил.
— Видел и сегодня, и вчера, и позавчера и почитай, всю неделю до Нового Года. И много.
— Много?
— Полно! Многие десятки автомобилей понаехало. И все подозрительные! Потому как я их не знаю. Кое-кого видел, конечно, но таких мало. В основном все незнакомцы. И все подозрительные! Потому что пьяные и пьяненькие. Девицы и женщины тоже не трезвы. И все смеются, смеются! Кричат "Здорово, дед!". Один даже с красной рожей добавил "Привет, Дед Мазай! Пошли зайцев ловить!" Вот так! Они все подозрительные!
— Это ж гости к людям приехали под Новый Год! Чего ершишься? — поправил Михеич.
— Все равно они все подозрительные!
Кукошкин задал еще несколько вопросов. В частности, как тот пропускает машину на территорию коттеджного поселка. Тот ответил, что каждый раз выходит на улицу и спрашивает к кому, на какой участок едут посетители. Если все сходится — пропускаю.
— Значит, вы в машину заглядываете, когда контроль осуществляете?
— А как же! Мельком гляну на лица, то обязательно. А память у меня хорошая!
— Вот такая старая военная закалка у Сергеича! — подтвердил Михей.
— Скажите, Петр Сергеевич, а еще как можно на территорию поселка попасть? Я просто смотрю, он весь высоким забором обнесен.
— А! Ну, есть еще калитка в лес. Но там замок. И у каждого есть свой ключ. Вчера там куча народа шастала. Туды — сюды! Фейерверки там, снежки, танцы под магнитофон...
— Понятно. А через забор часто лазают?
— Да нет. Это я тут сижу, а по улицам у нас еще ребята из ЧОП ходят с помповыми ружьями. Меня здесь уважают. Я тут еще в давние времена с Михеичем начинал.
— То есть, чужой не пройдет?
— Нет, конечно, может, как и сиганет через забор. То возможно. Только те с собаками патрулируют. Да и проволока колючая, как видите, с пиками по периметру натянута. Через забор лезть — обдерешься весь, да и проку никакого, потому как словят.
— Значит, незамеченным никем на территорию не пробраться?
— Я думаю, что нет.
— Понятно,— задумался следователь на минутку.
— Эх ты, Петруха! Забыл? Можно незамеченным пробраться на территорию. Но о той дыре мало кто знает из своих, а уж посторонние — нет.. Да и неудобно там. Только ребятня или маленький человек пролезет! – напомнил другу Михеич.
Петр Сергеевич хлопнул себя по лбу.
— Точно! Там в правом углу, где местность болотистая, ров входит под забор. Там можно пролезть. Там бетон если зальешь, он уходит. Да и ничего не надо там делать. Ребятишки там лазят. Все равно ж, говорю, чужого словит охрана поселка. Нет, незачем там заливать бетоном.
— А где охрана в новогоднюю ночь была? Та, что патрулирует?
— Дома, конечно! Такой праздник! Они всегда в Новый Год и позже по домам. Да и зачем? Народу наезжает полно. В каждый дом, как селедок в бочке! Если что, у меня, и всех есть координаты милиции. Охрана важнее, когда безлюдно, а не когда прорва народу.
— А покажите, пожалуйста, мне это место, дедушки! — улыбнулся сыщик.
— А выпьешь с нами?
— Если еще и вторую калитку покажете, и вдоль забора проведет — выпью!
— Отлично, Михей! Поможем коллегам из милиции! Верно!
— Верно! — улыбнулся Михей. — Тока кого за себя оставим на посту?
— А... Давай я милиционеру все покажу, а ты пока за меня подежурь. Выпьем сейчас на дорожку, а потом когда вернемся, уже с дорожки. План таков. Поддерживаете? — Петр Сергеевич предал наполненный стакан гостю.
— Поддерживаю и стакан, и предложение! — принял свою порцию следователь.

Через час с небольшим у тайного лаза орудовали криминалисты. Следы фотографировались. Измерялись по длине и ширине с помощью линейки и циркуля, составлялись схемы расположения следов. Благо мороз был не слишком сильным и молодой помощник Кукошкина Артур Вапаев, которого приняли за Снегурочку, аккуратно размешивал смесь из воды и гипса. Когда она была готова, он также аккуратно стал выкладывать ее в четко отпечатанный отпечаток подошвы на снегу. Фотографировались и другие следы. В частности, от прямоугольный, несильно вдавленный. Молодой сотрудник отдела Кукошкина Александр предположил, что здесь человек ставил скорее все канистру, чтобы передохнуть. Хорошо, что снега не было, и многие улики в виде оттисков ботинок остались четкими, хотя можно наблюдать попытки неизвестного их замести. Образованная дорожка следов при внимательном, даже внешнем изучении, говорила о том, что человек их оставивший, маленького роста, мужчина, о чем свидетельствует длина шага. Он что-то нес, так как задняя часть обуви вдавлена значительно сильнее, чем передняя. Но особенно интересным было расположение следов. Внешняя сторона подошвы обуви этого человека явно значительно больше изношена, чем внутренняя. И конечно, угол разворота стопы указывал на косолапость подозреваемого. Кукошкин с прищуром глаз вспомнил интеллигентного очкарика по имени Семен и его походку.

— Вот так в жизни бывает,— отхлебнул чай Кукошкин Сергей Афанасьевич и потянулся за печеньем.
Новые стажеры слушали наставника.
— . А все дело — в наследстве. Там фирмочка на миллион тянет и недвижимость. А сынок решил, что все это уже сейчас должно принадлежать ему. Вернее, его девушка. Хитрая! Это она надоумила. Наш то сынок наркоманом оказался. Родители его лечили. Оттого, кстати, он такой худой. Но девчонка его после лечения на иглу все равно сдвинула. Сама — то коварная по натуре, не кололась, а лишь травкой баловалась. Она его алиби подтвердила, что с ней Новый Год встречал. Конечно, подтвердит. Новый Год выбрали не случайно: так до родителей не доберешься, они все в работе, подъезд под охраной, телохранитель имелся. А на Новый Год — его отпускали. Да и народу в поселке на Новый Год — тьма. Все гуляют, в масках, карнавальных костюмах. Кто в лица всматриваться станет! Но паренек знал, что Петр Сергеевич людей прекрасно запоминает и во все машины заглядывает. Да и многие Семена Великанова знали здесь в лицо. Со стороны леса, там где калитка, тоже не зайдешь: обязательно пристанут, выпить предложат да и народу там тьма-тьмущая. А про лаз тот он ведал, видел не раз, когда культурно на велосипеде катался, что детвора там лазает туда — сюда. Девчонка его уже часа в три ночи привезла. Сама в машине ждала. Наш наркоман с канистрочкой, в темноте, незамеченный прокрался к дому родителей. Гости уже умотали. Заявился с подарками к родителям, типа. Те тепленькие уже, спать легли. А тут — сынок! Радовались, наверное. Канистру он на улице оставил, сам с ними чокался, смеялся. Подсыпал маме и папе в выпивку лошадиную дозу снотворного. Те сразу затуманились совсем, он им помог до кровати добраться. Те отключились, ясное дело. Сынок газ включил, чайник на конфорку поставил с водой, кофейник на другую. В камине полно углей было. Так он еще бензином из канистры облил все, что можно в двух комнатах. Закрыл заглушку камина, чтобы газ не выветривался. Вообще, обложил их по полной. Чтобы, как потом сознается, все сгорело напрочь и со всеми следами. Подождал. Когда газу стало уже много, ушел и затаился у лаза своего. Когда услышал, что бабахнуло, поглядел, как пылает их семейный дом, вернулся к машине. Мы когда при обыске у него те ботинки нашли, что след оставили и когда выявили свидетелей, кто видел, как он на машине ночью с девушкой отъезжал, то сразу сознался. Сдал и девчонку свою: не захотел как зачинщик и «мозговой центр» преступления на пожизненное идти. Мы на него микрофончик повесили, он нам все и записал. Возил ее дом сгоревший смотреть. Да и в печати местной о гибели предпринимателей Великановых сообщили. По телевидению местному тоже. Мы ее и взяли. Отнекивалась от всего. Хитрая! Но потом в обмен на чистосердечное рассказала все обстоятельно, с рисованием плана местности и прочего. Вот так вот, ребята! Семейная драма с трагическим концом!
Сколько их сейчас стало, таких вот драм! Растет их число…

24 января 2009 года  22:19:34
Томская Светлана |

Владимир Колотенко

Ожидание Пенелопы
рассказ

ОЖИДАНИЕ ПЕНЕЛОПЫ

…- завтра,— орет он в трубку, задыхаясь от радости,— завтра вылетаем!... Знаешь, что я тебе купил?
— Ты купил?..
— Последний рейс,— орет он,— из Шереметьево!..
— Не ори ты так! Ты с ума сошел?
— Да!.. Да!.. Да-да-да!..
— Что ты мне купил?
У нее четвертого день рождения.
— Это сюрприз…
Пусть она знает, что ради нее он готов…
Июль, жара адская!..
Они давно планировали уехать из душной Москвы куда-нибудь к морю. Этот чертов проект его замордовал и держал, как капкан. И вот час тому назад ему удалось уговорить этих туповатых бразильцев. Они тотчас пригласили его в свое Рио.
— Вы увидите рай!.. Вы бывали в Рио? Нет?!!.. Вы не жили… (На испанском или какой у них там? Я узнаю)
Можно было бы и в Рио, но там ведь эти вечно улыбающиеся радушные зазывалы в сомбреро затаскают по своим карнавалам, затискают… От них и тут жизни нет!
— Я не готова никуда лететь, ты же знаешь…
— Я тебя подготовлю…
Средиземноморский круиз, надеялся он, сблизит их, наконец, и положит конец всем недомолвкам. Ах, если бы она могла только знать, какой он преподнесет ей подарок!
В Афинах она успела на часок затащить его в музей Акрополя.
— Смотри – это та самая Ника. Развязывающая сандалию. Чудо, правда? Мне всегда казалось, что на ней не эта тонкая туника, а свадебное платье… Тебе не кажется?..
В Никосию они прилетели, когда солнце уже скрылось за горизонтом. Здесь жара была не так жестока. И пока добрались до гостиницы, уже совсем стемнело.
Спали мертвыми…
Зато утро пришло золотое.
— Настенька, славная моя, поздравляю тебя…
— Ах, Андрей!.. Ты не можешь без своих сюрпризов…
— Не могу без тебя…
— Дай проснуться…
Первый такой день всегда падает в пропасть чудес: ой, а это что? А это, смотри!.. Собственно, ей тут все до боли знакомо, и этот его сюрприз – она с детства здесь не была – вызвал у нее поток слез.
Ах, ты моя островитянка!...
Боже, как все здесь изменилось! Сколько ж лет-то прошло?..
После праздничного и нешумного ужина тет-а-тет они снова бродили…
— Спасибо тебе, милый, знаешь, ты так угодил…
— Я сперва хотел подарить тебе Рио, а потом вдруг вспомнил: остров! Остров!.. Ты просто бредила своим островом…
— Да!..
Придя в номер, он тотчас полез в сумку.
— Вот… это тебе…
— что это?
— Посмотри, раскрой же!
— Какое колечко! Ах, ты мой… Слушай!... Это же!...
Он ждал этой ночи, как узник свободы…
— Ты делаешь мне предложение?
— Да, будь так добра…
— А там что, в коробках?
— Сюрприз…
С тех пор, как они познакомились прошла тысяча дней. Он ни разу к ней не прикоснулся. Разве что прогулки рука в руке. Поцелуи… Разве что в щечку…
Ей к тому времени было уже девятнадцать.
И вот здесь, теперь… Он любил мечтать…
— Ой, у меня кружится голова…
— Ты примерь, хочешь?
— Очень!..
— Поцелуй меня.
— Ладно...
Она чмокнула его в щечку.
— Примерять будешь?
— Даже не знаю.
Она надела на палец колечко: как раз впору!
— Как ты узнал мой размер?
— Хм!!! Ну иди же ко мне.
— Не сегодня, ладно?
Он как-то кисло улыбнулся и сглотнул слюну.
— Не сердись, а? Хочешь я расскажу тебе легенду?..
— Ты же знаешь, чего я хочу.
— Вот послушай…
Он слушать не хотел. Какие легенды?!!
— Ты пойми,— остановила она его,— я жду…
Они познакомились в вагоне метро. Он уже сто лет не ездил в подземке, но в тот день… Да что-то там не сложилось с машиной, дикие пробки, он мчался на свидание с Ингой… Он просто бросил машину посреди дороги и сначала бежал… Затем нырнул в зев подземки, лихорадочно соображая, что если одну остановку проехать до Кировской, там – рукой подать до… Там ждала его Инга... Ингу он любил без памяти и боялся не успеть…
Был как раз час пик – сумасшедшая давка. Вагон – бочка! Ему удалось втиснуться… Как-то задом, бочком…
Вагон – бочка с тюлькой!..
— Вы выходите?
Он же только зашел!
— Разрешите…
Он не мог даже оглянуться. Потом-таки развернулся: глаза!!! Это был такой удар по глазам, что он даже прикрылся свободной рукой. Он увидел глаза, которые смотрели на него снизу вверх и рука его, до сих пор искавшая поручень, просто рухнула, как Дамоклов меч. На его же голову! Поезд шел, вагон покачивало из стороны в сторону, и они качались вместе с вагоном. Стиснутые безжалостной толпой и, как потом оказалось, самой судьбой, прижатые друг к другу лицом к лицу, как Ромео с Джульеттой, лишь мгновение они смотрели друг другу в глаза. Ах, какие это были глаза! Звон ненависти исторгали ее зрачки, а белки просто слепили! Только миг! Но этого мига с лихвой хватило, чтобы сразить наповал. Его меч-рука безвольно лежала теперь на его же голове, и было ясно, что он, этот меч, не поднимется ни на какую защиту. Зато колом встал вопрос: ты убит?!! Ответа не требовалось: в глазах случилось вдруг затемнение и они поплыли, дернулся безвольно кадык, а ноги — горели жаром. Он впервые тогда узнал что такое пожар тел. Горели не только ноги – грудь, живот и особенно его низ… Там такое творилось! Он никогда в жизни не знал, что такое бывает! И она, вот что важно, ни единым движением не противилась. Ничему! Она так и не выставила перед собой рук, как это делают, изолируясь от толпы. Ее защитный кокон был разрушен его вторжением, и она сначала была бешено этим возмущена. А какие молнии ненависти метали ее глаза! Между ними была только его белая шведка с оторванной пуговицей на животе и ее коротенькая прозрачная блузка, которая ну никак не прятала ее пупок… Он не мог видеть этот пупок, он чувствовал его собственной кожей. Ее кожу у ее же пупка…
— Извините… такая давка…
Она даже не подняла глаз.
Выходя из вагона, он предложил ей руку и она подала свою. До своей станции, где ждала его Инга, он, конечно же, не доехал. А как бы он смог?!. Ведь его просто вынесло из вагона! Они стояли на эскалаторе, он не выпускал ее руку. Она подняла глаза:
— Меня ждут,— сказала она и высвободила руку.
Он только пожал плечами.
— Мне туда,— сказала она, сворачивая в переход.
Он шел рядом.
— Пить хочется, угости меня чем-нибудь… Вон хоть этим, смотри — «Слезы Пенелопы».
Они пили какую-то шипучку, он смотрел на нее, а она рассматривала снующих в обе стороны людей.
— Не провожай меня,— сказала она, когда они вышли из здания станции.
— Конечно,— сказал он и попробовал улыбнуться.
Она успела пройти лишь несколько шагов, когда он догнал ее:
— На. Позвони… Как тебя зовут?
Он протянул ей визитку. Она прочитала.
— О, кей! – сказала она,— Анастасия…
И пошла, не оглядываясь.
«Настя! Как пощечина!», подумал он.
— Позвонишь? – крикнул он ей вдогонку.
Она сделала вид, что оглохла.
Он не стал искать Ингу. Она тоже обиделась.
А Настя позвонила на третий день.
— Привет, это я…
Он был на седьмом небе от счастья. Хорошо, что к Инге тогда опоздал.
Потом были прекрасные дни. Иногда он вдруг замечал в ее черных, как южная ночь, дивных глазах тень печали.
— Что-то случилось?
— Нет!- радостно объявляла она, но глаза выдавали грусть.
Она затаскала его по выставкам и музеям. В греческом зале она просто млела. У нее разбегались глаза:
— А вот, ты только глянь!..
Он смотрел на мраморный кусок чьей-то ноги, камень, как камень, затем на какие-то черепки с полуголыми атлетами на колесницах, тела без голов или с откушенными временем носами, она вся дрожала.
— Ага, вот… Ты только посмотри!..
Он кивал и глубокомысленно молчал, слушая ее короткие пояснения.
— А у нас там, дома… Ой, знаешь…
Оказалось — она гречанка, дочь Эллады...
Ему пришла в голову мысль: он недавно читал Дюррематта, как «Грек ищет гречанку». Ну так, ничего особенного. Все когда-то кого-то ищут. Бывает, что и находят. И не всегда. Он, считал, что ему повезло: он нашел ее, свою гречанку, хотя никакой он не грек. И не турок – москвич.
— Как-нибудь я тебе расскажу,— сказала она.
— Ладно.
— Хочешь – даже сейчас…
— Если хочешь…
Время шло…И они, казалось, не могли налюбоваться друг другом.
Ингу он забыл.
И вот опять этот долгожданный день, июль, жара, и ее четвертое… День рождения!
Ей уже двадцать. Завтра. А сегодня… Он решил, что встреча с Кипром, ее родиной, будет самым лучшим подарком. И вот там-то… А где же еще?!! Ей просто некуда будет прятаться…
Она был вне себя от радости: родина!.. У нее не просыхали глаза. Теперь она таскала его по Кипру, как по собственной квартире.
— А вон там был наш старый кипарис… И его спилили…
И глаза ее тут же слезились.
Два дня они просто валились с ног.
— Слушай, я хочу тебе рассказать…
— Давай завтра…
— А что там у тебя в коробках?
— Сюрприз.
— Еще один?
— Да.
На третий день к ночи он просто выбился из сил… Терпение ему изменило и он решился на крутую атаку.
— Нет,— сказала она,— давай завтра… Хочешь я расскажу тебе историю Трои…
— Я прогуляюсь,— сказал он, оделся и вышел.
Прогулки на морском трамвайчике на почти безлюдные острова приводили ее в восторг.
Безлюдье ей нравилось.
Ей нравились воспоминания о своем детстве. Она закрывала глаза и неподвижно сидела часами. Или лежала, вытянув свои красивые ровные длинные ноги. Как в летаргическом сне. Потом вдруг вскакивала:
— Бежим!
— Куда?
Он едва за ней поспевал. Его поражало, как она прыгала с камня на камень, как горная козочка, тонкое платьице трепетало на ней, как флажок на ветру, а глаза горели…
— Настя, подожди…
— Догоняй!...
Она резвилась, смеялась и прыгала, белотелая бестия со своей фиолетовой золотой рыбкой на левом плече… Потом вдруг грустнела — чернее тучи…
И потом усаживалась на теплый камень, обняв ноги руками, и думала-думала, сама себе улыбаясь и хлопая длинными влажными ресницами. Когда скупая слеза ползла по щеке, она слизывала ее розовым язычком.
— Почему ты плачешь?
Она не могла вымолвить слова, только время от времени глотала слезы.
— Хочешь я тебе расскажу…
О чем таком невероятном она хотела ему поведать?
— Понимаешь, я…
— Ты словно чего-то ждешь?
— Да! — радовалась она,— ты меня понимаешь?
Он кивнул. Но отказывался понимать.
— Идем уже…
— Давай еще посидим…
— Поздно…
Однажды она начала рассказывать какую-то историю, но слезы задушили рассказ.
Новый день приносил новые впечатления. Конечно же, она была бесконечно благодарна ему за такой подарок!
— Спасибо тебе… Ты прости меня…
— Да ну… Что ты…
Она чувствовала себя перед ним виноватой. В чем?
— А знаешь, бывает, что к берегу здесь прибивает тихой волной целую амфору, а в ней зерна, представляешь, которым тысячи лет. Брось его и оно прорастет! Возможно, они слышали звуки арфы, на которой играл сам Орфей… Хочешь, я расскажу тебе одну легенду?
Прошло уже дней пять или шесть. Его заветная мечта – добиться ее – пока оставалась мечтой. Это злило его, но он понимал, что выбора у него нет: не будет же он брать ее силой.
— Это было миллион лет назад… Так давно, что никто не знает когда…
Она уже несколько раз начинала свой рассказ, затем вдруг прерывала и сидела в задумчивости. И ему приходилось слушать стрекот цикад.
— …юношу звали Аристо, он был златокудр, белолиц и голубоглаз… Вот как ты…
Господи, сколько этих легенд сидит в этой маленькой красивой головке, думал он.
Он притворялся, что слушал, а сам думал, как бы к ней подобраться поближе.
Каждый вечер она начинала свой рассказ снова и снова и дошло уже до того, что он просто вскакивал и убегал в ночь. Она оставалась в номере, и когда он возвращался, уже спала. Он даже стал выпивать из бутылки… Чтоб хоть как-то уснуть.
В Кирении ему удалось задать свой вопрос:
— Мы хоть сегодня ляжем пораньше?
Она посмотрела на него и промолчала, затем произнесла:
— Ты же не хочешь меня слушать. Ты просто не слышишь меня. Пойми…
Он не хотел уже ни ждать, ни понимать.
— Я хочу рассказать тебе прежде..
Он решил ей все высказать: может, это поможет? Что-то говорил, говорил…
— Ты каждый день меня кормишь этими тысячелетними зернами.
Потом согласился:
— Ладно, давай рассказывай про своего златокудрого юношу...
— Правда?! Он похож на тебя, только…
— Что?
— Слушай же… Ты сегодня, как Аполлон Бельведерский. Я люблю его очень! А ты?
Она посмотрела на него, он улыбнулся. Он никогда к мужчинам никакой любви не испытывал, даже к таким красавцам, как сам Аполлон.
Был тихий прохладный вечер. Она сидела на постели, укутав себя простыней, обхватив руками колени и задумчиво смотрела в открытое окно на темнеющее на глазах море.
— Как-то к берегу,— начала она,— прибило волной ту самую амфору… Ни единой трещинки, ни щербинки… Она была цела-целехонька… Только вход в нее был накрепко запечатан золотой фольгой. Ты мня слушаешь?...
Он кивнул.
— Тонюсенькой такой, как высушенный листик фиалки. Ты засушивал в детстве цветы?
— Никогда. У меня был свой танк! На колесах, правда…
— В те времена золото было еще большой редкостью, и стоило баснословных денег.
— Денег тогда еще не было.
— Не было, верно, но золото было на вес золота, понимаешь?
Она посмотрела на него и улыбнулась. Он кивнул: понимаю.
— Нашел ее юноша,— продолжала она,— ту самую амфору… Взял ее бережно в руки и оглянулся – на берегу никого. Фольга так сверкнула в глаза, что он чуть не выронил амфору. Боль молнией пронеслась по телу. Юноша, его звали Аристо, резко поднял ее над головой и хотел разнести вдребезги… «Не разбивай ее». Аристо оглянулся – никого рядом не было. Кто это, чей это голос?!. Вдруг его осенило: с ним говорил его Бог. Он даже вжал голову в плечи. «Слушай же,— сказал Бог,— если ты ее разобьешь, ни одно зернышко из нее не прорастет. Ее нужно ласково распечатывать. Ты меня понимаешь?». Аристо кивнул. «И не торопись – нежно, ласково…Это – печать Бога». Аристо кивнул. Трепетно и как только мог нежно и ласково он прикоснулся к фольге и она сама, потянулась навстречу его ласке и нежности, и на его же глазах превратилась в золотое облачко, которое золотым дождиком оросило вокруг него пересохшую землю. Несколько капель попало ему на губы, и он их слизнул сухим языком. Он никогда такого вкуса не знал. Аристо перевернул амфору, и на его влажную ладонь упало зерно. Единственное! О каких же зернах говорил ему его Бог? «Тебе повезло». Аристо снова услышал Бога. «Это очень редкий подарок мой, я дарю его только достойным. Брось зерно в орошенную землю…». Он так и сделал. «Приходи теперь сюда завтра» — сказал Бог.
— Ясно, ясно,— сказал Андрей,— зерно проросло…
Она замолчала.
— Ну и что там потом? – нетерпеливо спросил он.
Она не ответила.
Наступила тишина.
— Все? — спросил он.
Она не ответила. Пришла ночь, и она рано уснула.
В Новом Пафосе она просветила его в походах самого Александра Великого.
— И тогда он силой взял ее в жены. Он, правда, спал со всеми подряд, но по-настоящему любил только ее.
— Откуда ты знаешь?
— Знаю.
Он только пожал плечами: знаешь и знай себе.
А в Миносе она проповедовала ему культ Быка.
— Представляешь погибла целая цивилизация…Это покруче твоей Этны.
Он согласно кивал.
— Я вообще-то Крит не очень люблю, тут как-то пыльно, сухо, жарко и голо… Вот у нас там…
Большего счастья, чем бродить по истории своей родины она и знать не хотела! А тут еще – его предложение! И ему было лестно слышать так часто произносимое ею: «Я тебе так благодарна!».
Километрах в тридцати от Ларнаки ей вдруг вздумалось забраться на самую высокую гору. Он, пыхтя, лез за ней. У стен монастыря Ставровуни она отдышалась и потом вдруг запела.
Он никогда прежде не слышал, как она пела.
Это было прекрасно.
Ему показалось, что пела сирена: он просто терял сознание и у него слипались глаза.
— Вот точно также ждала его и Пенелопа,— сказала она.
— Кого?
— Единственного…
Она произнесла это просто, затем продолжала:
— Этот монастырь построили по приказу Елены, матери императора Константина, той самой, кто подарила ему кусочек чудотворного креста, на котором был распят сам Иисус… Ты любишь Иисуса?
Он промолчал.
— Говорят, кто к нему прикасался, тот сам мог сотворить себе чудо.
— К Иисусу?
— К кресту.
— Слушай…
— Что?
— Ничего…
У него просто не было слов. Еще день пропал. Затем она долго по-гречески говорила с каким-то отшельником. Он стоял рядом, ждал, ни слова не понимая. Он только видел, как этот хилый уродец заглядывался на ее почти не прикрытую грудь и время от времени рылся под своей драной накидкой в своем поганом паху.
— Ты говоришь по-гречески? – спросил он, когда они уже спускались вниз.
— Пф!.. По-английски, немецки, испански, французски и итальянски… И даже, представь себе, по-турецки… Qudusque tandem! До каких же пор, наконец! Это итальянский, Цицерон против Катилины. Или вот: Lascia le donne e studia la matmatica, что значит: брось женщин и займись математикой! Это тоже по-итальянски.
Он не понимал: это был намек?
От этого ее «пф!» его кожа бралась пупырышками.
— Ты весь дрожишь…
Он не мог держать себя в руках, злился, сам не понимая причины. Или понимая…
— Не злись,— говорила она,— ну, пожалуйста…
— Я в отчаянии…
— Ну что ты! Хочешь, я тебе доскажу про ту…
— Я уже знаю каждое твое слово про твою амфору.
— Ты не знаешь конца.
— Конец у всех одинаковый. И я чувствую, что и мой приближается.
— Ну, пожалуйста, не говори так… Идем лучше я покажу тебе чудо!
Они возвращались в гостиницу поздно вечером. Он был чуть живой, а она никогда не уставала. И откуда, удивлялся он, в этом маленьком хрупком изящном тельце столько неутомимой прыти?
— Хорошо, я расскажу тебе, чем все там кончилось.
Ему некуда было деваться. Она призадумалась и продолжала:
— Аристо не мог дождаться утра, и уже с первыми лучами помчался к тому месту, где упало зерно. И, О Боже! Перед ним стояла распрелестная раскрасавица, черноглазая, белолицая, тонконогая и лишь легкая прозрачная белая туника прикрывала одно плечо, а второе – сияло своей белизной и атласностью… Она была, знаешь, ну прям… вся такая… Глаз не отвести…
— Такая как ты…
— Да. Как я… Точь-в-точь… Тебе нравится?
— Что?
— Легенда.
— Ты – да! – сказал он и потянулся к ней рукой.
А она только убрала плечо. Наступила тишина.
— Все? — спросил потом он.
Она не ответила.
На седьмой день он раскрыл коробки и пока она спала, положил рядом с ней ее свадебное платье. Этой уловкой он хотел положить край всем страданиям юного Вертера. У него, считал он, это был последний шанс. И сколько же можно водить его за нос?!
Он дождался, когда она откроет глаза.
— Привет…
Она улыбнулась ему своей славной улыбкой.
— Ой! Что это?
Теперь улыбался он.
— Вот! Твое платье,— сказал он и торжественно добавил,— свадебное…
— Ой! Правда?!!
Конечно же, она была ошеломлена!
— Милый Андрей, я так рада! Слушай, ты у меня просто прелесть!.. Ну, ты просто… знаешь!.. Господи, красота-то какая!.. Это мне?
— Кому же еще?
— И фата?
— А то!!!
Ну теперь-то ты, что мне скажешь? Только вздумай меня отпихнуть!
— Я так рада! А ты?
— Хм!..
— Ты делаешь мне еще одно предложение?
Он чувствовал себя живым Аполлоном Бельведерским.
— Хочешь, я за это тебе расскажу…
О, Мой Бог!!!
— Собственно, ты уже все знаешь. И знаешь, чем там все кончилось?
— Ясно чем: они поженились.
— Они долго жили и умерли в один час.
— В один день!
— И час…
Она все еще лежала с закрытыми глазами, ее свадебное платье лежало рядом…
— Хочешь примерить? – спросил он.
— Не сегодня…
У него задрожали руки.
— Я пойду пройдусь,— сказал он.
— Как хочешь,— сказала она.
Прошел еще один день… Он считал – пропал! Он был в полном отчаянии: что такое он должен сделать, чтобы она забыла про свою амфору и своего Аристо? Как выбить из ее умной головки эту дикую блажь? Он не понимал, как можно так долго жить какой-то воздушной иллюзией!
После обеда она прилегла, а он ушел к морю. И сидел там в раздумьи, слушая шелест волн.
Только к вечеру он вернулся в номер. Он был пуст.
— Эй, ты где?
Он нашел ее на берегу. Она сидела на том самом камне, где вчера она пела, и казалась статуей. Слабый ветерок шевелил ее черные волосы и, казалось, что эта черная статуя оживала. Было так тихо, что слышно было, как о чем-то своем перешептываются даже камни.
Она тоже не пела. И казалось, что это она говорит с камнями.
— Что ты делаешь?
— Тише, пожалуйста…
Он присел рядом и ждал, пока они наговорятся. Но она теперь только слушала.
— Ты меня так и не расслышал,— сказала она и взяла его руку.
Весь вечер они молчали, и он не осмелился ничего предпринимать. А наутро вдруг заявил:
— Завтра вылетаем…
— Правда?
Она даже обрадовалась.
— Какой же ты у меня молодец! Я бы не дожила до конца…
Он отказывался ее понимать!
— Я должна тебе все рассказать,— сказала она,— ты поймешь… ты же умница!
И впервые за вечер тепло улыбнулась ему.
— Ты послушаешь?
— Хорошо…
Она долго думала, прежде чем начать. День угасал. Они лежали рядом в траве.
— Знаешь… любовь…
Она сказала только эти два слова и снова умокла.
— А ты знаешь, что такое любовь? – вдруг спросила она.
— Я тебя люблю!..
— Ты потерпи, это пройдет…
Она произнесла это едва слышно. И добавила:
— Ты — милый… Это – славно… Ну, слушай же, слушай…
Она еще помолчала секунду, затем:
— В детстве я любила бродить одна вот по этим тропинкам… Как козочка, да… Я люблю одиночество… В нем там, как в раю… Было детство, красивое, праздничное… Я ж гречанка, ты знаешь… Я привыкла всегда быть одной, хоть любила родителей… И люблю… Там, в том детстве я каждый день ждала чуда, там все его ждут, верно?..
Она помолчала секунду, затем:
— Он был лет на пять старше меня… Мы любили взбираться вон на ту самую гору… И мечтать… Ты же любишь мечтать? Мы мечтали, что когда подрастем… мне было только семь, он был старше, вихрастый… Мы мечтали, когда и я вырасту — убежать… Найти совсем маленький островок и там жить… Представляешь? Ты не знаешь, какое это счастье!.. Там на том островке… Мы – знали… Мы ведь сами его создавали и уже лелеяли… Понимаешь?.. Он уехал с родителями на следующий год, и я вырасти не успела … И вон на той самой скале поклялись… что вернемся, и он тоже клялся… Это… Это как… Клятва детства – это ж на века… Ты пойми… Я ждала… Потом выросла… Мне было уже пятнадцать, и я была совсем взрослая, он – не возвращался…
Я забилась в трюм какого-то большого белого лайнера и уплыла. Я хотела его найти. Где? Я не знала. Я молила Бога помочь, Он был глух. Я и уехала отсюда. Я его не нашла… Потом, уже в Москве я узнала, что он в Англии, жив-здоров… Ну, да ладно… Вот такая история… Грустная… Правда? Ты прости… Его звали Гермес… Как того Бога…
Потом они шли, рука в руке, и молчали…
— Ты только не жалей меня, ладно?
Он не знал, что ответить, только крепче сжал ее пальцы. Ревновал ли? Пожалуй…
На следующий день они так и не уехали. Она, козочка, снова бегала по своим любимым тропинкам, смеясь и радуясь, тонконогая, белотелая, он не мог на нее насмотреться: за что ему это счастье?
Лицо ее уже взялось румянцем – солнце здесь безжалостно!
— Платье ты хоть примеришь? – спросил он, когда они вернулись в номер.
— Да! Мне нравится! Этот шлейф, представляешь?!! А какая фата!.. Господи, какой же ты у меня!.. Я так рада тебе!.. Всегда, знаешь…
Лед растаял…
Да, и фата, и платье… А какой пышный и роскошный шлейф!
Королева!
На выданье…
И какие глазищи!...
Это была последняя ночь.
Они уже улеглись, прижимаясь друг к другу, и она, уже засыпая шепнула:
— Ты – самый лучший… Обними меня…
Он прижался… Они были совсем голенькие.
— Нет-нет,— сказала она,— не сегодня…
И уже задышала, как дышат спящие.
Он не шевелился. Эта длительная осада привела его в бешенство. Она извела его обещаниями. Боясь ее разбудить, он лежал без единого движения, только мозг его гневно работал. Там кипела смола, нет чугун! Да, чугун! Череп был мартеновской печью, а чугун аж пузырился. Но весь стон его был в животе, в самом самом его низу, да, аж там! Там — звенело! И вот это кипение черепа и вот этот-то стон со всем этим звоном и стали вдруг вместе дружить. Нет, нет в мире силы, способной унять этот союз черта с дьяволом!..
Тихо-тихо, как только можно более тихо он стал пробираться своим стоном в ее святая святых. Она тихо посапывала. Потихонечку, ну вот так, вот еще, хоть на гран, хоть на чуточку… Да, прекрасненько… Все, казалось, у него получалось… Как по маслу! Но вдруг… Что такое?.. Он напрягся, она шевельнулась… Он затих… И потом снова, и снова… Что такое?!. Нет, не может быть! Да ты… Ах, ты девочка моя милая!.. Да ты еще совсем…
И он пошел на штурм этой нежной крепости. Штурм есть штурм, она тотчас проснулась: нееееет!
Он не слышал этого крика презрения и дрожащего страха.
— Неееееееет!
Он оглох!
— Мне же больно…
Ее бунт его теперь мало трогал:
— Я счас, потерпи…
Это было настоящее умопомрачение, шок, амок… У него помутился разум, и он ринулся сквозь нее, не разбирая дороги, напролом, как разъяренный слон, разрушая все на своем пути… Ревность? Нет. Ревность так не лечится. Это была обложная осада и потом невиданной силы и ярости штурм ее целомудрия!
У него хватило сил и носорожьего норова победить ее, непобедимую. Он взял ее силой на какой-то шкуре какого-то козла, когда они в пылу битвы свалились с постели…
— Теперь ты моя!
Он не мог в это поверить, но уже понимал: еще как моя! Он шалел. И шальной от счастья весь дрожал. Он чувствовал себя не только Аполлоном Бельведерским, но самим Александром Великим: чем я хуже?!. Вот и все твои зерна и амфоры, и все Аристо с Демисами Русисами и Гермесами, думал он.. Теперь — ты моя!!! И ничья больше, понимаешь, ничья!
И она, дитя древнего мира, гордая дочь эллинов, приняла этот удар.
Когда все было кончено, он вдруг встал и зачем-то, не отрывая жадных губ от горлышка, вылакал пол бутылки. Коньяк приятно разлился по жилам, размягчил его тело и мозг. Для этого он и прихватил его сюда: вдруг удастся ее подпоить…
Через пять минут он уже, победитель! сопел, счастливый и важный…
А она закрылась в ванной. А потом улеглась рядом с ним. Утром же ее рядом не оказалось. Он нашел ее на той самой горе… Она была в белом свадебном платье, вуаль фаты прикрывала глаза… Солнце радостно освещало ее, словно получив право Небес сделать ее еще прекрасней. Он просто ослеп. Он не мог поверить, что она теперь принадлежит только ему. Она была, как та Ника, развязывающая сандалию.
Ветерок ласково трепетал в ее белых одеждах, а взгляд ее глаз был устремлен в бесконечность. Так, видимо, Пенелопа высматривала своего Одиссея.
Он подошел, счастливый, она коротко на него посмотрела. Шепот волн доносился снизу.
Больше ничего не было слышно. Затем она прошептала:
— Что же ты сделал?..
Ее шепота он, счастливый, не мог расслышать. Он подошел поближе и стал рядом.
— Я – его невеста,— сказала она,— и его жду! А ты… ты, а не я нарушил мою клятву. Тебе и платить. За себя я отвечу сама. Я – его невеста,— повторила она.
На это он улыбнулся:
— А теперь — моя…
— Я – запечатанная. Это — Завет с Богом. Распечатать имеет право лишь тот, кто…
— Кто?..
— Зачем ты меня сюда привез?
— А ты не догадывалась?
— Как ты не поймешь — мы же поклялись.
Он тряс головой: не понимаю…
— Зачем же ты вырядилась?
— Чтобы он увидел…
— Да сними же ты это платье.
— Ладно.
— И фату
— Ладно…
Порыв ветра унес сначала фату, затем платье.
Она стояла совсем голая, Богиня! Воплощенная грация, она была само совершенство! И он просто ослеп. Блистательная и изящная, как та ее амфора, она была недосягаема для его рук и непостижима для его ума. Он потерял дар речи, затем, чтобы что-то сказать, произнес:
— Ты вся дрожишь…
— Да…
Когда он нашел на мокрых камнях, она была еще жива. Он взял ее на руки, она была без сознания… Вдруг открыла глаза. И, сделав усилие, попыталась улыбнуться.
— Вот видишь… — прошептали ее синие губы.
Он припал к ней всем телом, пытаясь согреть, она сжалась от боли. И он снова услыхал ее шепот:
— Не надо…
Ей трудно было дышать.
— Ты одно должен знать,— сказала она,— ты не дал мне времени тебя полюбить.
— Я уже вызвал врача.
Она улыбнулась и согласно закрыла глаза. Он попытался было встать, но она испустила тихий стон страшной боли. И подняла ресницы.
— Не надо,— повторила она,— я не…
Ее губы еще тихо шептали:
— …не нашла в тебе своего детства…
— Зачем, зачем же ты это сделала?..
— Когда он вернется сюда, ему камни расскажут…
Затем ее губы умолкли, и теперь говорили глаза.
«Ты не стал этого понимать…»
Чистый взгляд ее был устремлен в чистое небо. Она пыталась еще что-то сказать, но вскоре и глаза замолчали.
Кроме ласкового плеска волн ничто теперь тишины не нарушало. Он смотрел на нее, а она уже смотрела в небо, как в вечность.
Вдруг он ясно услышал:
«Ты разбил ее, как ту амфору, и семя твое не прорастет».
Он вздрогнул, оглянулся, никого рядом не было, и он догадался, чей это голос: с ним говорил его Бог. Ему хотелось заплакать, но не было слез. Он посмотрел на небо – оно было чисто и пусто, ни единого облачка. Но и Бога там не было. Он заплакал…

— ------------------------------------------------------------------------------------------------------------------

Прошел год. И уже в октябре он купил себе дом на окраине Рио. Чтобы видеть статую Христа. И стал каждый вечер усердно молиться. Он хотел забыть Настю, но время от времени она являлась ему то во сне, то в каком-то кино о Греции…
Настя – как пощечина!..
Книжку Дюррематта как «Грек ищет гречанку» он как-то прихватил с собой, чтобы забыть на какой-то скамейке, и забыл, как себе и пообещал.
Свадьба с Ингой была назначена на семнадцатое… Он купил ей свадебное платье с умопомрачительным шлейфом… А пятнадцатого в автокатастрофе осколком ветрового стекла ему отрезало яйца. Как серпом… На лице – ни царапинки… Ни единого знака участия Бога в дальнейшей судьбе своего раба.
Оскопленный, он жил еще сто тысяч лет… Мучаясь…
И как все – потом умер…
В муках…

сентябрь 2008

26 января 2009 года  21:10:32
Владимир | vkolotenko@mail.ru | Днепропетровск | Украина

Владимир Колотенко

Дикий мед твоих губ
рассказ

ДИКИЙ МЕД ТВОИХ ГУБ...

— И что же стало причиной этой трагедии?- спрашивает Ли.
— Мало ли что может послужить причиной,— говорит он,— ревность, например...
И рассказывает, как было дело.
— Некий пасечник,— говорит он,— сорока семи лет, известный среди друзей, как человек благонадежный, беспримерно добрый, а в чем-то даже робкий и милый, совершил поступок. Пасечником он стал не шутки ради, а разуверившись в порядочности людей, которые его, деятельного и признанного ученого, окружали в течение многих лет. Будучи рафинированным интеллигентом, чудом сохранив честь и достоинство, он уже годам к сорока нажил себе преждевременные седины и неизлечимый тик, а в желудке язву и, решив, что с него довольно, сделался пасечником.
Он бросил все: шумный город, квартиру, бросил жужжащую по любому поводу жену, и со своей ученицей, страстно в него влюбленной, бежал куда глаза глядят.
Пасека была огромной, стояла то среди луговых трав, то на лесной поляне, у них был дом, срубленный из запашных сосен, ружье, пес без привязи...
Однажды Клим поехал в город, шел дождь, он долго бродил по знакомым улицам, не решаясь зайти ни к себе домой, ни в НИИ, где прошли лучшие его годы и, когда уже ехал домой, сидя в автобусе, решил для себя — кончено! Переночевав на каком-то знакомом сеновале, он продрог до последней косточки, но не заболел и этому был рад: есть еще порох в пороховницах! Пришел утром домой веселым, до восхода солнца. Едва скрипнула половица, жена выскочила навстречу и со слезами на глазах бросилась ему на шею, успев даже в предрассветных сумерках рассмотреть в его глазах не то чтобы грусть, нет, какую-то желтую тень смирения.
А ей достаточно было уже того, что он снова рядом. От внезапно нахлынувшего счастья Клим крепко прижал к себе милое, молодое тело жены, закрыл глаза и сжал веки, чтобы удержать слезы радости, и нежно поцеловал жену.
— ...дикий мед твоих губ... — затем тихо пропел он, не открывая глаз, а когда открыл, увидел сверкающее в первом луче солнца, словно улыбающееся и даже подмигнувшее ему задорным выблеском ствола, веселое ружье. В ответ он тоже подмигнул ему: еще поохотимся...
Сейчас он хотел казаться себе счастливым сам не зная отчего, но с этих пор твердо знал — его время ушло.
В конце сентября хлынул по-настоящему осенний дождь, стало холодно, золотой лес вдруг почернел, и они решили, что пришла пора топить печь. Как обычно, они встречали зиму вдвоем, улья, правда, притеплить не успели, но дров заготовили вдосталь, запаслись вареньем, солениями... Чего еще не успели припасти — яблок. Свежие яблоки у них всегда были до весны ну, да не в этом дело...
Они уже лежали в постели у себя наверху, когда услышали лай собаки. Кто бы это мог быть? Они никого не ждали, вообще люди здесь бывали редко, хотя они всегда были рады гостям, но такие поздние гости, да еще в такую погоду... О том, что это были люди, а не какой-то там лось, кабан или, на худой конец, волк, они узнали сначала по рычанию пса, а потом и по голосам, сначала робким, тихим, затем раздался смех. В их спаленке было тепло и они лежали при открытом окне. Прислушались. Смех не утихал, не стихал и пес, затем позвали: "Э-эй! Хозяйка... " Клим встал, оделся и спустился вниз, она тоже оделась и, когда вошла в горницу, гости, трое, уже топали ногами, кряхтели, раздеваясь, мокрые до нитки, и в свете лампы казались привидениями. Их тени плясали на стенах, на потолке, ружье висело на гвозде, никому не нужное, а они называли Клима дедом, и, когда она появилась перед ними, кто-то промолвил: "Какая же у тебя дочка, старик!.. " Он промолчал, а она стала накрывать на стол. Гости принесли с собой водку, пили, ели, шутили... Оказалось, что они геологи, и ни у кого из хозяев это не вызвало подозрения, только у Клима вдруг возникла мысль: на такие вот случаи брать с собой ружье в спаленку. Мало-ли что может быть, хотя за все эти годы еще ни разу не приходилось прибегать к его услугам для устрашения или защиты от непрошенных гостей. Тот вечер прошел прекрасно, все были веселы, она заливалась звонким смехом, а Клим радовался ее веселью. Была даже музыка и каждый по очереди танцевал с хозяйкой, а Клим осмелился чуть ли не вприсядку пойти, и все смеялись и хлопали в ладоши, подбадривая его, смеялись до слез.
Утром гости ушли.
Ярко светило солнце, все вокруг сияло и радовалось, но лета вернуть было невозможно, как невозможно вернуть голым веткам утерянных листьев, и это-то и было печальным напоминанием Климу о том, что наступила и его осень. Зато в эту осеннюю пору весенней мимозой расцвела жена, и особенно это было заметно сейчас, утром, когда она смотрела вслед уходящим гостям.
Вскоре Федор, один из троих, вернулся. Не знаю, каким уж его ветром занесло — пришел в полдень. Прошло недели две с того дождливого вечера. Он сказал, что не сегодня-завтра должны подойти и те, остальные, и если хозяева будут так любезны, нельзя ли ему их дождаться. Ну кто же станет возражать? Пожалуйста!
До вечера они провозились на пасеке, готовя пчел к зимовке. Клим рассказывал, что это за удивительные люди-человеки эти пчелы, вот-де у кого нужно поучиться... Многому. Например, тому как...
Федор слушал.
Они поужинали, как давние приятели, ждали еще какое-то время и, не дождавшись, улеглись спать. Для Клима бессонные ночи давно кончились и теперь он спал, как ребенок, старик, а тут вдруг проснулся ни с того, ни с сего. Что-то приснилось? Нет, не может быть. Не может быть, чтобы...
Он был разбужен пустотой, которая лежала с ним рядом, холодной пустотой. Он что-то буркнул, повернулся на бок и готов был вернуться в свой сон, но вдруг на мгновение замер и, прислушавшись, дыхания жены не расслышал. Ничего не было: ни дыхания, ни самой жены, ни единого звука. Что он мог предположить? Мало ли что...
Он сел в постели, успокоил себя и пошарил рядом рукой. Постель уже остыла. Он выжидал, время шло. Что-то нужно было делать. Снова бухнуться в постель? Клим заставил себя встать, и как был в исподнем белье, прихватив фонарик, который всегда был у него под рукой, стал спускаться вниз. Сонный, на ощупь, не включая фонаря. Дойдя до половины лестницы он удивился самому себе: ружье-то зачем прихватил? Но не возвращаться же. Он включил фонарь, просыпаясь на ходу, кашлянул и тихо, чтобы не разбудить гостя, позвал: "Жень... " Чтобы не разбудить гостя, он выключил фонарь, прислонив ружье к стене, оставил его в доме и в потемках, вышел на улицу. В свете луны, он был похож на привидение и, чтобы не испугать ее, тихо окликнул: "Жень... " Он улыбнулся, увидев себя со стороны, освещенного светом луны, в кальсонах, в сорочке... и крикнул еще раз, уже громче: "Женя!" В ответ взвизгнул только пес, а когда он позвал ее еще раз, услышал знакомый звук. Филин, подумал он и зажег фонарь. От этого светлее не стало. Он выключил фонарь и удивился: где же Женя? Войдя потом в дом, и набрасывая крюк на петлю он вдруг вспомнил, что когда выходил, дверь была заперта: крюк был наброшен и ему пришлось отодвигать засов, чтобы выйти во двор. Он усмехнулся собственной забывчивости и зачем-то включил фонарь снова, осветил потолок, подошел к гостю поближе. Зачем? В отраженном свете фонаря он увидел их распростертые молодые тела, молодые, сильные, уставшие от любви. Они спали, как и полагается спать молодости после дико излившихся страстей, утомленной сладостью заждавшегося поцелуя, молодости, сбросившей, наконец, оковы запретов, разорвавшей путы условностей.
Какое-то время Клим любовался: две буйные головы, два тела, четыре ноги... Он осветил тела, не освещая, правда, их лиц, прислушался к мирному дыханию. Он даже втянул воздух ноздрями, как молодой конь, чтобы ощутить этот сладкий запах свободы. И поставил фонарь на стол, свет — в потолок...
Сначала он выстрелил Федору в затылок. Счастливчик умер, не просыпаясь, поселившись на небе в сладком сне. Затем Клим поднялся наверх, не обращая никакого внимания на глухой, как крик сыча, вой жены, закрылся с ружьем и дождался рассвета. С первыми лучами солнца спустился вниз. Жены нигде не было, дверь была не заперта, но это его и не тревожило. Он как ни в чем не бывало, пошел на пасеку и продолжал возиться со своими пчелами. Часа полтора спустя он подкатил тележку, погрузил на нее улей и повез к дому. Обычно он перевозил улья вечером, когда пчелы затихали, и ему всегда в этом помогала жена, но жены нигде не было. И он решил все сделать сам. Она сидела у крыльца, каменная. Вероятно, он ее не заметил, когда шел на пасеку, а теперь, увидев издали, продолжал свой путь, подвез тележку к самому крыльцу и, по ступенькам, закрепив веревками улей, затащил ее в дом. Как ему это удалось — одному Богу известно. Она сидела рядом, у крыльца, каменная. Солнце взошло и было утро, какие бывают в осеннем лесу: звонкое, хрупкое, золотое. Пчелы уже были готовы к спячке и будить их в такое время нельзя, даже в такое утро. Климу, чтобы завезти улей в дом пришлось закрыть все летки. Федор лежал с простреленной головой, кругом все было в крови, пятна на стене, на полу, а лучи солнца, пробиваясь сквозь редкую листву березки, шелестящей за окном, играли зайчиками на уголках белых простыней, не запачканных смертью. Климу не было до этого никакого дела, он кликнул жену: "Жень... ". Как всегда. Она не вошла. Он позвал еще раз, как и ночью, но только пес отозвался, скулькнув, как и ночью, а потом протяжно завыл, чуя неладное. Она, каменная, сидела у крыльца. Он смотрел на ее шелковистые волосы, стоял рядом, понуро опустив голову, она не шевелилась. Затем взял в сарае инструментальный ящик, который смастерил собственными руками и зашел в дом. С полчаса можно было слышать удары молотка, затем все стихло, он снова вышел на крыльцо, она сидела в той же позе, только теперь уже освещенная солнцем, выглянувшим из-за угла дома. "Идем" — сказал он тихо и взял ее за руку. Она поднялась. Они вошли в дом. Клим уложил ее на тяжелый стол, на спину, затем крепко перехватил запястья рук веревками и их концы прикрепил к огромным гвоздям, вбитым в углы стола. Потрогал веревки пальцами, как струны: не сильно ли натянуты. Не сильно. Он остался доволен собой. Затем то же самое проделал с ее ногами, но веревки закрепил крепко. Она не сопротивлялась, смотрела в потолок, но не гордо, мертвыми стеклянными глазами, не роняя ни звука, ни стона. Когда с ногами было покончено, Клим стал легонько натягивать веревки, прикрепленные к рукам, легонечко, чтобы не сделать ей больно и, когда она была уже распята на столе, как на кресте, забил гвозди, загнув их так, чтобы они намертво закрепили веревки. Она лежала с открытыми глазами, ружье было наверху, а тело покойника теперь вовсю освещало солнце. Не знаю, как ему это удалось, но Клим поставил стол на попа, так, чтобы она, распятая, могла видеть своего Федора, который мук ее уже видеть не мог. Клим несколькими движениями разорвал на ней легкую рубашку и теперь ее клочья не могли скрыть наготы молодого тела. Лиловые волосы были распущены, стекали по хрупким плечам, упрятав от глаз Клима ее груди, застилали ее лицо, глаза. Она молчала. Если бы она произнесла хоть слово, хоть стон если бы вырвался из ее груди... Она молчала и это молчание еще больше успокаивало Клима. Он смотрел на нее, ожидая чего-то, но она молчала и никто не приходил. Ни друзья Федора, ни лесничий, никто. Только Рык выл и выл. Клим хотел снять крышку с улья, но она не поддавалась, затем он увидел, что она привязана к улью веревкой, удерживающей его на тележке, он еще какое-то время возился с узлами, а затем просто пнул тележку ногой, она чуть отъехала и остановилась. Это просто взбесило Клима.
— ...дикий мед твоих губ... — вырвалось из него.
Он подбежал к тележке и перевернул ее, крышка не открывалась, он пнул ногой еще раз и вдруг услышал: "Клим... ". Он замер. Не почудилось ли? "Клим" — услышал он еще раз и посмотрел на нее, оглянувшись. Она улыбалась. Боже милостивый! Он взвился вверх, как ужаленный, хотя ни одна пчела не вылетела из улья. Найдя нож, он полоснул лезвием по веревкам и крышка отвалилась, словно голова гильотированного, а в воздухе заклубились пчелы. Опыт пчеловода бросил его к стене, он напялил на себя защитную маску, а жена, бедная женщина, уже извивалась, как в восточном танце, пчелы путались в ее роскошных волосах, жалили не жалея ее лицо, шею, грудь, тело...
Поднявшись по лестнице в спаленку, прихватив с собой ружье, Клим заперся и не выходил до вечера. Когда снизу стали доноситься крики жены, он закрыл уши указательными пальцами и так лежал до тех пор, пока все не стихло. Он сошел вниз, был вечер, но было еще светло и то, что он увидел сначала испугало его, но он-то понимал, что пугаться нечего — жизнь кончена. Клим стоял перед нею в маске, пчелы поприутихли, ползали по полу, бились в стекла, зло жужжали еще, но ее оставили в покое. Она была обезображена до неузнаваемости: безглазое, тестообразное одутловатое лицо с вывернутыми наизнанку губами-пиявками, сизосиними, скривленными в непостижимо уродливой улыбке. Молодые красивые жемчужные зубы, безукоризненной правильностью своих форм и жуткой белизной придавали улыбке еще больше ожесточения. Вместо глаз — затянувшиеся щелки, ресниц было не видно, только черные черточки-щелки, над которыми вдруг разросшиеся длинные и толстые брови. Что бросалось в глаза, так это совершенно не тронутый смертью нос. Ни смертью, ни пчелами. Красивый маленький нос, совершенно не измененный и поэтому казавшийся неуместным на этом страшном лице. Ну и груди, конечно… Они висели перезревшими, пребелыми арбузами, глядевшими на Клима разбухшими сосками-ежевичками. Клим даже усмехнулся, когда ему на ум пришло это сравнение, глядели на него безжизненным мертвым укором, ее груди... Он закрыл глаза...
— А на том берегу... — прошептал он,— незабудки цветут...
И больше не произносил ни слова.
Когда несколько дней спустя, наконец, появились друзья Федора, трое, крича во все горло и горланя песни, они удивились, что никто их не встречает: ни милая хозяйка, ни угрюмый старикан, ни Федор. Даже пес, бегающий с ошейником на шее ни разу не гавкнул. Скуля и виляя хвостом, он подбежал и прижался к ногам. Они переглянулись. Затем вошли, осторожничая...
Клим уложил из ружья двоих. Третьему удалось бежать, и Клим не преследовал его. Потом пришли солдаты. Им не удалось с наскока разделаться с Климом и они подожгли дом. Когда огонь добрался до спаленки, Клим выпрыгнул из окна и по крыше скатился наземь. Без ружья, без рубахи, босой...
— Ясно, ясно, можешь не продолжать.
— Они расстреливали его в упор, как затравленного волка, сделали из него решето...
— Да, это ясно.
— Он умер улыбаясь...
— Да-да...
— Словно счастье вернулось к нему.
Она на секунду задумывается, затем произносит:
— Ты никогда не был счастлив, ты просто не знаешь, зачем тебе жизнь...
— При чем тут я?
— Ты же про себя рассказал. Всю эту историю…
Он молчит, затем:
— Я знал, что ты догадаешься. Знаешь, когда тебя зацепили за живое, когда вдруг понимаешь, что прижат к стене и выхода нет – мир не мил… Я чудом выжил…
— Зачем?..
— Задай этот вопрос Богу. Ведь и правда — зачем?..

2000г

26 января 2009 года  21:16:09
Владимир | vkolotenko@mail.ru | Днепропетровск | Украина

Владимир Колотенко

Вечернее вино
рассказ

ВЕЧЕРНЕЕ ВИНО

Их уговор о том, что он, наконец, расскажет ей там, на море, чем он в жизни занят, остается в силе даже здесь, на безлюдном камне, под лучами летнего солнца, при легком ленивом шевелении моря. И отсутствие на его шее галстука не дает ему права нарушать условия этого уговора.
Не долго-то усидишь на не прогретой ребристой поверхности камня, можно встать или лечь, или прыгнуть в воду. Он встает, видит сквозь прозрачную, как слеза, воду камни на дне, видит краешек матраса и ее волосы, ее белый лоб, очки, и прыгает. И плывет какое-то время под водой с открытыми глазами, но камней уже не видит, только пугающую своей бесконечностью зеленовато-желтую толщу воды. Страха нет, но хочется поскорее вырваться из этой безмолвной стихии к привычному небу, солнцу...
Когда он снова взбирается на камень и стоит перед ней, как мокрая курица, но, втянув живот и выпятив грудь колесом, она только улыбается, но очки не снимает. Несколько случайных капель неосторожной воды, упавших с его руки ей на живот, не в состоянии заставить ее изменить позу.
Удивительно, но он мерзнет. Он решает растереться полотенцем, чтобы не дрожать, но вскоре понимает, что никакими полотенцами эту дрожь не унять. Что это, вернулась молодость?
Тогда в августе... Стоп-стоп! Никаких воспоминаний! Он дал себе слово навсегда забыть все, что было в том августе. Пора, да, пора. Началось, правда, все гораздо раньше. Та, с кем они тогда бродили здесь по абрикосовым тропкам… Стоп! Он запретил себе всякую память о том, что ушло навсегда. Да, прошлое больше никогда не заставит его терзаться воспоминаниями об утерянном счастье.
Сейчас его ничто не раздражает и он рад этим минутам абсолютного покоя. Даже крики чаек не привлекают его внимания. Он видит ее стройное красивое юное тело, водоворот пупка, по-детски выпирающие ключицы, яремную ямку, ямки на щеках, когда она улыбается... Она улыбается. Этого ему вполне хватает. Чего еще желать? Он благодарен судьбе за эти мгновения счастья на камне.
Она не произносит ни слова, но он слышит ее вопрос: "А у вас?" На его привычное "Как дела?" она никогда не отвечает, только спрашивает: "А у вас?". И ему приходится самому отвечать.
Он не жалеет о том, что отказался от поездки в Йоханнесбург, хотя это была прекрасная возможность предоставить миру свою теорию. Он отказался от оваций признания. Зато он признан здесь и вполне удовлетворен тем, что располагается у ее ног на мокром полотенце. Без всякой дрожи в руках, в голосе. Он легко с этим справляется и вполне доволен собой.
Он, конечно, расскажет ей все, что обещал. Он давно ищет слушателя, кому можно было бы рассказать свою жизнь.
Розовые, ее розовые пятки! Господи, да она же совсем ребенок!

Она пришла к нему с каким-то совершенно никчемным, ничего не значащим вопросом, ответ на который не мог интересовать ее настолько, чтобы искать его в рабочем кабинете на исходе дня. Тогда он только заглянул ей в глаза. Потом ночью они ему не давали покоя. На следующий день он обвинил ее в том, что ее глаза украли у него сон. Она ничего на этот счет не сказала, присела на край кресла и попросила найти книгу.
Какую еще книгу? К ним постоянно заглядывали, входили, задавали какие-то вопросы, выходили, сновали как на блошином рынке, всем вдруг он стал нужен, она сидела молча, глядя в окно, никому не мешая и не пытаясь изменить такое положение дел. Он заметил, что время от времени она с любопытством рассматривала его, а когда стал пиликать его телефон, сняла трубку и коротко бросила: "Он вышел", и телефон больше не звонил.
Из вопросов, которые ему задавали, и его ответов она не могла, конечно, представить себе его жизнь, тем не менее, когда они, наконец, остались вдвоем, она спросила: "Вам это интересно?". "Что?". "Ну, все это?". Он многозначительно улыбнулся, но она не поддержала его улыбки. Рабочий день кончился, все разбежались по своим делам, как тараканы, теперь они могли обсудить ее проблемы, но разговор не получался, он думал о чем-то своем, она ни о чем больше не спрашивала. Он предложил кофе, она отказалась. Зато ему удалось хорошенько рассмотреть ее: ничего особенного. Хорошенькая. Хрупкие плечи, тонкие руки, красивая шея, ключицы... Ничего примечательного. Профиль! Профиль, конечно, классический, высокий красивый лоб, губы, нос, подбородок – предмет восхищения Леонардо да Винчи. Или Рафаэля, или Эль-Греко… Но не Дали, не Сикейроса или Пикассо, нет, линии тонкие, чистые, вычерченные совершенством.
Шея! Господи, какая шея!..
Почему он решил, что она — дар судьбы? Он не мог себе этого объяснить. Всякая логика и попытки понять, в чем тут дело были бессильны. Вот так штука!
"Вам это интересно?" Что она может понимать в его интересах?
Позже, провожая ее до лифта и прощаясь, поскольку ему нужно было еще остаться на работе, он предложил встретиться завтра. Он поймал себя на том, что чуть было, не чмокнул ее в щечку, как близкую женщину. На это она улыбнулась, открыто глядя ему в глаза, и нажала кнопку. Двери лифта закрылись у него перед носом, и какое-то время он стоял в задумчивости, потом вызвал лифт и уехал домой.
Книгу он так и не нашел. Он не стал звонить своему другу-психологу, чтобы выяснить свое состояние, он понимал, что все дело в ней, в ней... Только в ней и ни в чем другом. И ни в ком.
Ночью он снова не спал.
На следующий день он ей сам позвонил рано утром и спросил, как называется книга. Чтобы что-то спросить. "Вы ее сунули в шкаф". "В какой шкаф?" Она согласилась приехать после пяти, чтобы найти эту злополучную книгу.
Вечером она не приехала, а когда он стал ее разыскивать по телефону, он не мог уже не думать о ней, она вдруг оказалась под капельницей. Потом была его пресс-конференция, на которой она снова спросила его о духометрии, и вот уже море плещется у их ног.

На следующий день с самого утра они спешат на берег. Завтрак наспех, яичница, кофе с бутербродами. Солнце, правда, уже давно взошло, зато они выспались. Поселок маленький, прилепился на склонах крутого берега, оглянешься — высятся розовые горы.
Этот безмолвный торжественно-праздничный рассвет с высоким небом и белесой далекой дымкой над гладью воды принадлежит только им.
Когда-то эта тропинка была усыпана мелкими камешками, на которых легко можно было поскользнуться, теперь ее упаковали в бетон, а в самом низу, где откос очень крут, сделали ступеньки с перилами из обычной трубы.
Он знает, где свернуть, где переодеться, где укрыться от отдыхающих, которые еще не рассыпаны, как пшено, по побережью. Кто-то, конечно, уже в воде. Штиль.
В правой руке у него пакет с полотенцами, фруктами и печеньем, в левой — ее рука. Надувной матрац, как обычно, на голове.
Им повезло: дожди ушли три дня назад, штормило, говорят, даже видели над морем смерчи, которые никому не причинили вреда. В этом и им повезло. Но с горечью приходится констатировать, что с каждым годом количество человеческих тел на квадратный метр побережья становится все больше и больше. Все меньше безлюдных и нетронутых мест. Люди размножаются как мухи.
Глядя на них со стороны, невозможно установить, кто они — отец с дочерью или пара? Но он-то точно знает, что его сын на десять лет старше ее. На одиннадцать!
Когда-то могучая рука бушующей природы бросила в воду горсть огромных каменных глыб, которые уже давно остыли и успели обрасти водорослями. Он знает среди них одно уютное место и тянет ее туда. С камня на камень, рука в руке, здесь не нужна спешка, требуется только его крепкая ладонь, которой она доверяет.
Места на камне не то, что на двоих — на пятерых хватит, но если двое его заняли, никто уже не смеет им мешать.
Он надувает для нее матрац, а сам усаживается на голый прохладный камень. Штиль, но поверхность моря едва заметно волнуется, слышится слабый плеск воды и крики чаек. Больше ничего не слышно.
Про себя он отмечает: день первый, утро. Она восхитительна!
И снова думает о том, что никто не может его здесь найти и разрушить эту прекрасную сиюминутность.
Она лежит на спине, глаза спрятаны под темными стеклами очков, но купальник не в состоянии скрыть от его взгляда глянец ее кожи, ребрышки на вдохе, ниточку пульса на шее...
Чувствует ли она этот взгляд?

Он теперь знает, что волосы на самом деле могут встать дыбом оттого, что ты обвинен в причастности к убийству. Но он никогда никого не убивал, он-то это знает.
А вот и первые голоса. Радостные задорные крики разрушающих прибрежную гладь воды тел, затем музыка из переносного магнитофона.
Наконец и она шевельнулась. Сначала приподнялась, оперевшись на локти, затем села на матраце и сняла очки. Какое-то время они смотрят друг другу в глаза, но не произносят ни слова.
Слов и не требуется.
По молчаливому обоюдному согласию ровно в полдень (солнце в зените!) они встают, чтобы сегодня уже не появляться на пляже. Можно ведь обгореть. Да, соглашается он, солнечные лучи жалят безжалостно.
— Персики!.. Хочешь персик?! — вдруг вспоминает он.
Ему нравится ее улыбка. Он очищает от кожуры плачущий персик и преподносит ей это южное чудо, как дар. Ее губы припадают к сочной сладкой мякоти, она даже глаза прикрывает от удовольствия, и ему все это нравится, нравится... Вероятно от счастья, он облизывает свои пальцы.
Видна узкая полоска берега, отдыхающих не много, но и не мало, а вон и магнитофон, ухают ударные, пищит гитара... Никто не интересуется твоим отношением к черному бухающему ящику на берегу.
Ее глянцевые голени...
Какая захватывающая жизнь!
Чтобы смыть с пальцев сок персика, ей приходится спуститься по камню до самой воды и присесть. Он видит ее белые колени, красивую шею, изогнутую цепь позвонков вдоль спины...
Вдруг она поворачивает голову, чтобы о чем-то спросить, видит его глаза и ни о чем не спрашивает.
Шлепая по самой кромке воды, чтобы не переступать через обнаженные тела, она идет босиком, шлепанцы в руке, он за ней, надутый матрац на голове, они возвращаются в свое жилище, чтобы известное время жить там по обоюдному согласию как пара.
На черный гремящий магнитофон он не обращает никакого внимания, хотя ноги так и чешутся садануть его пару раз пяткой. Чтобы убить навсегда. И если уж на то пошло, он бы убил и владельцев этого ящика.
Нет, он не убийца, это подтвердит каждый, с кем ему доводилось хоть однажды встречаться. Гуманист и добряк.
Сиротливо стоящая у подъезда его желтая "бээмвешка". Их квартира на седьмом этаже, вид не на море — на горы. Трудности с надутым матрацем при посадке в лифт, когда с ними непременно хочет подниматься улыбающаяся дама с глазами совы. С непременной болонкой на поводке.
После освежающего душа, который они принимают поочередно, хочется есть и они обедают, чем попало, вчерашние бутерброды, остатки курицы, помидоры, разрезанные на четыре части, какой-то напиток из пластиковой бутылки. Им лень куда-то идти, чтобы съесть чего-то горячего, хочется полежать, может быть, вздремнуть.
Постель, одна на двоих, замерла в ожидании, еще не смяты простыни, не измяты подушки...
Они лежат рядом с закрытыми глазами и делают вид, что спят. Ему грезится, что она думает о нем и он не может о ней не думать, но, когда он слышит ее ровное дыхание и, повернув голову, искоса смотрит на нее, обнаруживает, что она спит. Она спит. Спит!
Остается смириться с этим и попытаться думать о чем-то другом. О чем? Зачем он ее сюда привез? Зачем же?
Ему не кажется, что он ошибся в своем выборе.
Он бесшумно встает, идет на балкон, видит бурые, высвеченные солнцем жаркие горы, чахлые сосны у подножья, желтеющую зелень кустарника, слышит голоса внизу, которые не могут помочь ему ответить на его вопрос — зачем?
Когда она просыпается, он читает какую-то книжку, сидит в кресле и читает.
— Я спала?
Он продолжает читать.
Сладко зевнув, она потягивается, закрывает глаза и лежит неподвижно еще целую минуту. Ему кажется целый час: он успевает прочесть полкниги.
Молчание, тишина.
Его неожиданное "Кофе?" звучит дружелюбно.
— С удовольствием!
Она ищет расческу. Вскоре обнаруживается, что она потеряла и свою косметичку. Куда она могла запропаститься?
Затем они не идут на камни, а располагаются на прибрежной гальке, чтобы сначала поочередно бросать камешки в какую-то, плавающую недалеко от берега, белую дощечку (или картонку, или пенопластик).
Его снаряды ложатся кучнее, есть одно прямое попадание, вот уже два. Из десяти. А она не стремиться поразить цель.
Море уже не так спокойно, как это было утром, слышится шорох слизываемой с берега гальки, прибавилось и голосов, не слышно стона гитары и барабанного боя, и это отрадно.
Когда он неожиданно даже для себя называет ее чужим именем, она, не переставая бросать, поправляет его:
— Меня зовут Ю-ли-я, смотрите: Ю. Ли. Я.
Она произносит свое имя так, словно ножом отрезает от него по слогу. И ищет новый камешек, чтобы, наконец, поразить эту непотопляемую цель.
— Ю. Ли. Я.- Говорит он, так же разрезая ее имя на части, словно стараясь запомнить каждую из них и принять окончательное решение, какую же выбрать на будущее. Он выбирает: Ли!
Он называет ее именем, которое пришлось бы ей впору, как приходятся впору новые штиблеты или новое платье, которые не нуждаются даже в примерке — Ли!
Неделю тому назад он безошибочно называл ее Юля или коротко — Ю, и она охотно отзывалась. Теперь она возмущена? Она права — она не не Гала и не Мона, не Клеопатра, не Таис и даже не малыш — Юлия! Как Цезарь! И поступай с этим как хочешь.
— Извини,— произносит он.
Она пропускает его извинение мимо ушей и, поскольку он тянется рукой к очкам, подает ему их.
У него вырывается вздох облегчения, который, конечно, не спасает его от промаха. Он берет темные очки и, не зная, что с ними делать, встает и идет в воду так решительно, словно собирается переплыть море. В солнцезащитных очках! Тем не менее, он останавливает свой выбор на Ли!.. Ли – как вскрик! Ей очень подойдет это имя. Эти глаза, эта улыбка. Этот звонкий голосок! Будь он Леонардо да Винчи...
Она не купается, хотя вода — сказочная. Завтра. Никакая обида здесь ни при чем, она вообще не умеет обижаться. Она считает, что обижаться — это удел горничных.
Солнце еще высоко, но и берег высок, его тень надвинулась на них, и они перебираются левее, где снова встречаются с солнцем. Но лучи уже косые и так же безжалостны, как и в полдень, ее кожа подрумянилась и к вечеру станет пунцовой. Это он знает по себе, поэтому и запасся какой-то дорогой волшебной мазью.
Мокрому холодно. Даже растеревшись полотенцем, он вздрагивает и надевает футболку. Отдыхающие потихоньку собирают вещички, тянутся к ступенькам, осматривают себя, ощупывают; еще один день отпуска прожит не зря. Потянуло дымком — неподалеку разложили костер. Небольшая компания собирается варить мидий.
Дома после душа они не знают чем заняться, и его предложение поужинать в кафе на открытой террасе встречается с восторгом. Да, она голодна, говорит Аль, ероша своими пальчиками с розовыми ноготками, мокрые темные волосы под теплой струей фена, и с удовольствием съела бы чего-нибудь. На ней только легкий бежевый халатик, комнатные тапочки и ничего больше. Нет, фен ему не нужен, его ежик высохнет в считанные минуты.

Теперь он пробует вино, закрывает глаза, затем кивает. Это тот, августовский вкус, он его помнит.
Малолюдно, никого, кто мог бы помешать им признаться в любви. Но он не уверен, что это любовь, а она, по всей видимости, не готова выслушать его — нож как раз соскальзывает с упругой поверхности мяса и раздается только скрежет. Она улыбается. Он готов прийти ей на помощь, но она и сама справляется, так и вот так, и теперь отсылает очередной ломтик в свой очаровательный коралловый ротик. Признание приходится отложить, но невозможно отложить любовь, она с ними.
Зажглись фонари, но прохладней не стало, августовская теплынь, ее теплые плечи с майскими веснушками...
Он с удовольствием наблюдает, как она нежадно уплетает ломтик за ломтиком, орудуя вилкой и непослушным ножом.
Первые звуки саксофона. Уже вторник. Ли берет фужер с вином и делает первый глоток: ммм!.. Она не лишена чувства детской простоты. "Смотрите" — ее любимое словцо, которое она произносит на каждом шагу.
Она не свалилась ему на голову, как снег, она сошла с небес. Он в нее еще не влюблен, нет, просто ему с ней хорошо, он полон молодости, юного звона. И только, и только... Их будущее? По этому поводу он сказать ничего не может.
Теперь и он отдает должное мидиям, предпочитая роскошному салату из морской капусты острый соус и какую-то местную с незапоминающимся названием зелень. Как и два года тому назад оно напрочь выветривается из памяти, хотя он до сих пор помнит, как та женщина из недавнего августа назвала его психом. Разве? Это было несправедливо с ее стороны. Жаль, что она не разглядела в нем...
— Вино из одуванчиков,— улыбаясь, произносит Ли и делает сразу несколько глотков.
Он только любуется ею, оставив в прошлом все сожаления о каких-то несбывшихся желаниях.
Вдруг аплодисменты! Она поворачивает голову, и он видит ее профиль, лоб, нос, приоткрытые губы, шею... Не поворот ли ее головы встречают аплодисментами танцующие пары? Нет, они аплодируют друг другу и музыкантам. Этой традиции уже много лет.
Он не находит повода, чтобы начать свой рассказ о жизни, которая, он надеется, ей интересна. С чего начать? Не со дня же своего рождения? В июне ему исполнилось... Боже мой, как летят годы!
С мидиями покончено! Да, было вкусно. Она готова даже облизать свои пальчики. Сыта ли она? Да! Да, конечно! Спасибо-спасибо!..
Нельзя обвинять только вино в том, что они вдруг встают и, вплетая свои движения в звуки музыки, припадают друг к другу в танце, впервые прислушиваясь не только к звукам саксофона, но и к стуку собственных сердец. На каблуках она достает ему до плеча. Ее волосы щекочут ему губы, а его руки крепко держат ее маленькое податливое тельце, живущее ожиданием чуда. Какого чуда?
— Тебе хорошо?- шепчет он.
Она молчит, он чувствует только, как едва заметно качнулась ее голова, отвечая на вопрос, и волосы прошептали его губам: да.
Что, собственно, он может рассказать такого, что привело бы ее в восторг? Зачем? Эти вопросы застают его врасплох: в самом деле — зачем? Разве он хочет ее поразить? Почему он выбрал ее, почему она согласилась с ним ехать, ведь они знакомы-то всего ничего, они еще не выучили имена друг друга?
Чернильные сумерки, ярче горят фонари, он видит мошкару в ярком свете, нарядных людей в белом, много молодежи, каменную кладку, затем снова танцующих рядом, музыкантов, стойку бара и официанта, разговаривающего с барменом... Его губы купаются в ее волосах, ее теплая кисть в его большой надежной ладони...
Но здесь случаются и землетрясения, камни, как горох, сыплются с гор и приходится неделями разгребать завалы. А зимой серо и тоскливо, безлюдно, что называется пусто, снега почти нет, поэтому горные вершины никогда не сияют, слепя глаза, белизной, не алеют по утрам румянцем и не золотятся вечерним солнцем. Зимние дожди тихи, дни длинны, унылы и серы, а ночи промозглы и безнадежно бессонны.
Ничто так не сближает, как музыка.
Он что-то шепчет ей на ухо, произносит слова, которые ничего не значат, он даже не прислушивается к ним, несет привычную сказочную чушь, от которой ее кожа покрывается пупырышками, он чувствует это своими крепкими нежными пальцами и продолжает шептать и шептать, глядя невидящими глазами в черную пустоту южной ночи. Для него эта роль привычна, и он прекрасно ее играет. Соблазнитель юных сердец? Да нет. Нет, ему тоже хорошо. Впервые за долгие годы абсолютного одиночества. Он признается в этом себе и этим признанием делает ей больно. Он чуть было ее не раздавил, на что она только заглянула ему в глаза.
Все когда-нибудь кончается, умирает и эта музыка. Внезапная тишина разрушает их объятия, но обещает рождение новой музыки, новых надежд... Вдруг аплодисменты, аплодируют и они друг другу. Да, этот танец достоин похвалы.
Они усаживаются за свой столик и какое-то время молчат. Полумрак, который здесь царит, не в состоянии скрыть румянец на ее щеках, глаза тоже блестят, но им нечего сказать друг другу, потому что сейчас, они молча признают это, никакие слова не нужны. И официанту, подающему десерт, нет необходимости приходить ей на помощь своим "Это вечернее вино вам к лицу".
— Выпьем еще?- предлагает он, когда официант наполняет фужеры.
— Охотно.
Ее волнистые пышные волосы, он вдруг тянется к ним рукой, коротко прикасается и убирает руку — знак душевного расположения и признательности.
Они не чокаются, просто, глядя в глаза друг другу, чуть приподнимают фужеры и отпивают по глотку.
Так вот в чем смысл жизни! Какой прекрасный, наполненный теплом и светом прожит день!
Когда они бредут домой мимо спящих домов (здесь нет улиц в привычном понимании — дома разбросаны по побережью, как спичечные коробки, хотя в адресах улицы существуют), он не думает о том, как пройдет эта ночь, он только обнимает рукой ее хрупкие озябшие плечи, прижимая к себе и готов нести ее на руках, жаль, что вот уже и знакомый подъезд, их уютная квартира на восьмом этаже — временное пристанище.
Ничто так не сближает, как уют квартиры. Снова его губы купаются в ее волосах. Они не пьяны, они просто не в состоянии сдерживать себя от натиска судьбы.
Утром:
— Смотри, а вот и расческа!
Она находит ее в книжке.
— Ты...
Ее первое "ты".
Ничто так не сближает, не роднит...
Неделю спустя он все-таки звонит ей из Иоханнесбурга.
— Привет. Как дела?
— А у тебя?
Потом звонки раздаются из Торонто, Антверпена, Лиссабона и Мельбурна, откуда-то еще, она даже не знает, в каких странах эти города, потом она ждет его на каких-то вокзалах и в каких-то аэропортах, на каких-то причалах и остановках...
— Слушай, я звоню тебе уже целый час!..
Это звучит как угроза.
— Ты где пропадаешь!? – справивает он.
— Я?!. – она удивлена таким тоном. – Ах, ты Боже мой! Я как всегда дома. Где же мне еще быть? Я как всегда жду тебя. Вот уже много лет...
— Прости,— говорит он,— прости, пожалуйста...
— Ты когда прилетаешь?
— Сегодня ночью...
Он так и не успевает, не находит времени, чтобы, наконец, рассказать ей всю жизнь. А если бы ему удалось это сделать, он рассказывал бы теперь о мидиях, о том камне, о ее веснушках и ключицах...
— Привет,— говорит он, влетая в переднюю,— вот и я...
И она тоже бросается ему на шею.
— Ой,— шепчет она,— ты такой колючий... Теперь осторожно...
— Что? – он не понимает, зачем ему осторожничать.
— Да,— говорит она,— теперь – да...
— Правда?!!
— Теперь – да...
„Да” — это теперь тоже его жизнь...
— Я хочу сына,— говорит он.
— Все, что захочешь...

1998

26 января 2009 года  21:17:46
Владимир | vkolotenko@mail.ru | Днепропетровск | Украина

Владимир Колотенко

Дом для Юлии
рассказ

ДОМ. ДЛЯ ЮЛИИ.

Не собирайте себе сокровищ
(Ев. От Матфея………)

Ее идея о строительстве собственного дома, в котором мы сможем жить вместе, наконец вместе, приводит меня в восторг. Теперь у Юленьки земля просто горит под ногами, ее невозможно удержать, она выбирает место то на берегу реки, то у моря, а то где-нибудь у подножья горы или даже на самой вершине, чтобы мир, говорит она, был перед нами, как на ладони, и мы могли бы первыми встречать восход и любоваться закатом, а потолки будут, мечтает она, высокими, комнаты просторные с большими окнами на восток, чтобы дети наши каждое утро, просыпаясь, шептались с солнцем, и полы будут из ливанского кедра, у тебя будет отдельная комната, настаивает она, чтобы ты мог спокойно заниматься своими важными делами, а спать будем вместе, наконец вместе! восклицает она, да, наконец, и каждый день я буду кормить тебя чем-нибудь вкусным, скажем, супом из крапивы, или, на худой конец, жареной рыбой, и вино будем пить красное или белое, какое пожелаешь, из нашего подвала, а потом, ты будешь, она закрывает глаза и улыбается, ты будешь нести меня на руках в спальню, нашу розовую спальню, и мы с тобой...
Ее можно слушать целый день и всю ночь, бесконечно... Когда ее глаза переполнены мечтой о счастье, о собственном доме, или, скажем, о детях, наших детях, чьи голоса вот-вот зазвенят в этом доме, слезы радости крохотными бусинками вызревают в уголках этих дивных глаз и мне тоже трудно удержать себя от слез. И вот мы уже плачем вместе. Вскоре я уже таскаю песок, цемент, скоблю стены, долблю всякие там бороздки и канавки, теша себя надеждой на скорое новоселье, тешу стояки и планки, нужна глина, и я рою ее в каком-то рву, тужусь, тащу... Проблема с водой разрешается легко, а вот, чтобы добыть гвозди, приходится подсуетиться, дверные ручки ждут уже своего часа, вот только двери установят, и ручки уже тут как тут, очень тяжеловесной оказалась входная дверь, зато прочность и надежность ее не вызывают сомнений. А вот что делать с купальней — это пока вопрос. И какие нужны унитазы — розовые или бежевые, может быть, кремовые или бирюзовые, римский фаянс или греческий?.. Греческий, греческий, конечно же, греческий! Как я мог забыть? Пока нам очень нелегко выбрать цвет керамики, на которой ведь тоже нужно оставить свой след в истории. И вообще вопросов — рой!
Проходит неделя...
Куда девать весь этот строительный мусор?! Я сгребаю его руками, пакую в корзины и таскаю их на свалку одна за одной, одна за другой... До вечера, до ночи. А рано утром привозят вьюки с камнями, которые пойдут на простенок. Не покладая рук, я таскаю их в дом, аккуратненько складываю и тороплюсь уже за досками. Не покладая ног.
— Ты не устал? Отдохни.
— Что ты!
Строительство идет полным ходом, и Юленька вне себя от счастья. Нарядившись в легкое цветастое платьице, она сама принимает решения и выглядит невестой. Она ни в чем мне не доверяет. И то я делаю не так, и это. Она вооружается мастерком и сама кладет стену, затем заставляет меня развалить ее и снова кладет. Ей не нравится, как я прорубил в стенке канавку.
— Вот смотри,— поучает она,— и ударяет себя молотком по пальчику. Я бросаюсь было ей на помощь, но из глаз ее летят искры.
Приходит лето.
— Я хочу, хочу чуда, малыш... Удиви меня!
— Ладно...
Ею нельзя не восхищаться. Не знаю другой удачи, как работой своей вызывать ее восхищение. Теперь глаза ее — как ночное небо: чем больше смотришь, тем больше звезд. Вызывать к себе симпатию любимой женщины, это одна из сладчайших радостей в моей жизни. И я снова закатываю рукава. Целыми днями мы заняты стройкой, а вечером обо всем забываем, бросаемся в объятия друг друга, а утром все начинается снова.
— Ты не забыл заказать эти штучки...
— Не забыл.
Ею нельзя не восхищаться.
— Я так люблю тебя,— признается она,— у тебя такой дом...
Я прекрасно осознаю, что это признание случайно вырвалось у нее, что она восхищается мной, а не моим домом, мной, а не белыми мраморными ступенями, мной, а не просторной солнечной спальней с высоким розовым потолком, мной...
Еще только макушка лета, а мы уже столько успели! Ее день рождения пролетел незамеченным – я просто забыл. О, какой стыд-то!!!
— Ты прости меня, милая…
— Что ты! Этот дом – вот твой лучший подарок!
— Слушай,— как-то предлагаю я,— давай мы выстроим наш дом в виде пирамиды!..
— Совершеннейший бред! Какой еще пирамиды?
Я рассказываю.
— Где царит гармония, где мера, вес и число будут созвучны с музыкой Неба...
— Какая еще мера, какое число?..
Юленька не только удивлена, она разочарована.
— Зачем тебе пирамиды, эти каменные гробы?
Иногда я допускаю промахи и Юля, по-прежнему восхищаясь мною, указывает на них.
— Разве ты не видишь, что рейка кривая, замени ее.
Я с радостью рейку меняю.
Когда дело общее и работа движется споро, когда каждый день видишь, как вызревают плоды совместных усилий, когда радость наполняет каждую клеточку любимого тела, стараешься еще больше, еще упорнее преодолеваешь трудности, не замечая ни жары, ни усталости... И вот я уже вижу: дом ожил. Мертвые камни, мертвые стены, мертвые глаза пустых окон вдруг заговорили, вдруг задышали, засияли на солнце.
Дом ожил!
Празднично зашептали занавески, засверкала зеркалами веселая спальня, засветились стекла, засмеялись запрыгали на стене солнечные зайчики, заструились, заиграли радугой водяные волосы фонтана...
Дом ожил!
А наш пес, рыжий пес, который так любит мирно ютиться у наших ног, вдруг залился радостным лаем. И ему наш дом нравится! И у меня появляется такое чувство, будто мы созидаем шатер для любви. Нет — дворец... Даже храм! Точно — Храм! Но праздник не может продолжаться вечно, и, бывает, в спешке что-нибудь да упустишь. Тогда трудно сдержать раздражение.
— Зачем же ты метешь?! Я только что выбелила стену.
— Извини.
— Какой ты бестолковый.
Это правда.
А утром я снова полон сил и желания, и мышечной радости: я горы переверну! Юля верит, но промахи замечает.
— Слушай, оставь окно в покое, я сама...
Ладно.
— И откуда у тебя только руки растут?..
Я смотрю на нее, любуясь, молчу виновато. Затем рассматриваю поперечину, на которой можно повеситься.
— А здесь будет наша купальня...
Размечтавшись, она прикрывает глаза, и я спешу чмокнуть раскрасневшуюся щечку.
— Слушай! А комнаты раскрасим в разные цвета: спальня — красная, яростная, для страстей, абрикосовая гостиная...
— А моя рабочая комната...
— А твоя рабочая комната будет в спальне!
— В спальне?..
— Да! А ты где думал? А там будет библиотека, и все твои книжки, все твои умные книжки мы расставим на полочки одна к одной, друг возле дружки... Наша библиотека будет лучшей в округе, правда?
— В стране.
Ее невозможно не любить.
— Там — камин. А там — комната для гостей... Мы пригласим всех твоих лучших друзей, и всех этих чокнутых и бродяг, горбатых и прокаженных... Пусть... Мы растопим камин...
Юленька еще не знает, что я отмечен даром творца и приглашает молодого архитектора, который готов, я вижу, не только руководить строительством, но и самолично скоблить пол или окна, таскать мусор на свалку, а время от времени приносить кувшинчик с вином и пить с нею в мое отсутствие. На здоровье! Только бы Юля была довольна ходом событий. Она рада. И молодой архитектор рад. Обнажив свой прекрасный торс, он готов прибивать и пилить, и долбить, и красить... И я рад. Он готов жениться на Юле! Я рад.
Проходит лето...
О жить бы нам в шалаше из тростника и бамбука на берегу Амазонки! Мы бы ночи напролет слушали шепот волн, воркование птиц, гнездящихся в кронах деревьев и друг друга, да, и друг друга…
К осени становится ясно, что к зимней прохладе нам не удастся поселиться в новом доме. Вечерами Юля теперь молчалива. Мои слова не производят на нее впечатления, а ласки, я понимаю, просто неуместны. Глаза, ее большие красивые черные родные глаза полны бездонной печали, милые плечи сникли и, кажется, что и сама жизнь оставила это славное молодое тело.
— Юленька…
— Уйду...
— Послушай,— говорю я,— послушай, родная моя, ведь не могу же я больше...
— Все могут, все могут, а ты...
Юля разочарована. Я целую ее, но в ее губах уже не чувствую жизни.
— Знаешь,— говорю я,— мне всегда хотелось проводить с тобой времени столько, сколько того требует сердце, и я всегда готов... Ты же знаешь, что все, за что я не берусь, обречено на удачу... Тебе кажется, что я чересчур занят своими горшками и пирамидами, нет...
Моя попытка вдохнуть в нее жизнь безуспешна, к тому же я не нахожу возможности, просто ума не приложу, как нам помочь в нашем горе. Был бы я Богом, не задумываясь подарил бы ей этот мир, а был бы царем — выстроил дворец или замок, или даже башню на краю утеса. Из мрамора! Или хрусталя. А так я только строю планы на будущее, в котором не нахожу места нашему замку. Понятно ведь, что, когда дом построен... Здесь нужна особая мягкость и сторожкость, чтобы она не упала в обморок.
— ... и ты ведь не хуже моего знаешь,— говорю я,— и в этом нет никакого секрета, что, когда дом построен, в него потихоньку входит, словно боясь чего-то, оглядываясь и таясь, чуть вздрагивая и замирая, то и дело озираясь и как бы шутя, на цыпочках, как вор, но настойчиво и неустанно, цепляясь за какие-то там зацепки, чуть шурша подолом и даже всхлипывая, подшмыгивая себе носом и, наверняка со слезами горечи на глазах, но напористо и упорно, почти бесшумно, как вор, но твердо и уверенно, крадя неслышные звуки собственных шагов и приглушая биение собственного сердца, но не робко, а удивительно смело, как движение клинка...
В него входит смерть...
Она не понимает.
— Как так "входит смерть"?
— Да,— говорю я,— вползает гадюкой...
Она смотрит на меня своим ясными, как у ребенка, глазами и не понимает. И я снова рассказываю:
— ... ты ведь не можешь не знать,— говорю я,— что не нужно собирать себе сокровищ на земле, где моль и ржа истребляют и где воры подкапывают и крадут. Нужно собирать их на Небе, ты знаешь...
— Да-да, знаю, я знаю,— произносит она и вдруг плачет.
Я не утешаю ее и не рассказываю, что прежде, чем строить на этой суровой земле какой-то там дом или замок, или даже храм, этот храм нужно, хорошенько попотев, выстроить в собственной душе. Чтобы он был вечен. Я хочу, чтобы она восторгалась мной, а не моим домом, мной, а не зеркалами и фаянсами, мной, а не кедровыми полами и резными окнами, вызывающими зависть чванливо-чопорной публики, которую она отчаянно презирает. И еще я хочу, чтобы у нее дрожали ее милые коленки, когда она лишь подумает обо мне, чтобы у нее перехватывало дыхание и бралась пупырышками кожа при одном только воспоминании обо мне. Обо мне! А не о моем доме. Об этом я не рассказываю, она это и сама знает.
Что меня всегда восхищало: Юле от меня ничего не было нужно!
И тут вдруг…

2008

26 января 2009 года  21:20:46
Владимир | vkolotenko@mail.ru | Днепропетровск | Украина

Михаил Берсенев

Кризис. Остаться на плаву

Психологи рекомендуют: чтобы остаться "на плаву" в условиях глобального кризиса — нужно "крутиться", "крутиться" и еще раз "крутиться". Действовать. Шевелиться. Я последовал их совету и направился в бассейн с надувным матрасом. Опустил его на воду, лег на него и стал крутиться вокруг своей оси. Крутился, крутился, крутился, и, в конце концов, голова закружилась, и я свалился с матраса, основательно хлебнув при этом воды, так как сбитый кручением вестибулярный аппарат тянул меня ко дну, а не наверх. Я сумел все же доплыть до лесенки на выход из воды, ухватился за гладкий поручень и вылез наполовину. Отдышался. Через пяток минут я вновь подплыл к матрасу и залез на него. Застыл на нем без движения, как крокодил, лишь изредка ладонями, как аллигатор лапками, прорезая зеркальную гладь бассейна едва уловимыми подгребательными движениями. Пусть не сразу, но матрац и я причалили к кафельному "берегу" без падений и приключений.

Вывод: чем меньше резких и неоправданных движений в неспокойном море глобального кризиса — тем больше шансов остаться на плаву.

28/01/09

28 января 2009 года  12:16:42
Томская Светлана |

Михаил Берсенев

Девственность под замком
Родительские запреты

Лидия Ивановна Бондаренко, массивная женщина средних лет, с хорошо развитой мускулатурой и твердым взглядом прирожденной спортсменки, всячески оберегала невинность своей дочери – студентки первого курса крупного технического университета. Правда, и оберегать-то особо невинность не было острой необходимости, так как дочка известной в прошлом штангистки, победительницы еще всесоюзных соревнований — Лидии Бондаренко, Ксения Бондаренко красотой лица и тела не отличалась. Девичьи косички, несмотря на семнадцатилетний возраст, почти полное отсутствие косметики, вытянутое, можно даже сказать, удивленное выражение лица и очки отличницы на вздернутом носике. С собой девушка всегда носила папочку с конспектами и очередным талмудом по, скажем, квантовой физике. Ей и хотелось бы приодеться покрасивее, броско, вызывающе, но строгая мама пресекала эти попытки резко и бесповоротно. Спорить с Лидией Бондаренко дочь не желала. У бывшей штангистки рука тяжелая, движения, несмотря на тучность, стремительны, как полет шайбы при кистевом броске в хоккее. Эту стремительность однажды почувствовал на своем черепе папа Ксении – Олег Петрович Бондаренко. Как-то, давно, угораздило мужика нахлебаться водки с собутыльниками в гараже, где те под закусон призывали «Петровича поставить на место свою бабу». Они ехидно смеялись, когда говорили, что «нельзя быть подкаблучником даже у действующей штангистки», что «мужик есть мужик», «что именно он в доме хозяин, а не баба с шкифом штанги и блинами железными наперевес» и прочее в подобном тоне. Тусовка в те далекие годы собралась знатная.

— Это верно, вы, мужики, говорите!- выдохнул тогда спиртовые пары Олег Петрович,— Мужик я или слизняк какой?! Получаюсь – слизняк!
— Ну, не слизняк, Петрович! Слизняк мокрый всегда, а ты у нас вона какой умный, сухой, поджарый! Кстати, давай-ка смочим наши внутренности! Наливай!- размышлял собутыльник Бондаренко – Кирилл Куземко.
Мужики подняли стаканы.
— Ну, за наше мужицкое братство!- прогремел тостом самый старший из компании – Антипенко Сергей Павлович.
— За братство!
Друзья махнули по порции, стали закусывать.
— Ты, Петрович,— вновь обратился к Бондаренко Куземко,— скорее, просто подкаблучник. Извини, брат, за прямоту, но это так. Прижала тебя твоя Лидка каблуком к полу, и вдохнуть не дает. Мы все сколько раз тому свидетелями были.
— Бабу на место треба поставить!- весомо резюмировал Антипенко,— А не то нажмет каблуком, и совсем мы товарища потеряем! Негоже так! Иди, поговори по душам со своей. Топни ногой. Стукни кулаком. Только не сильно стукай. А то кисть у тебя, Петрович, худенькая, ненароком кость сломаешь.
— А если опять поливать тебя начнет неприятными словами, типа тюфяк, размазня, то этим кулаком и промеж глаз засветить не помешает!- важно заявил еще один мужик – Клементий Серов.
Клементий периодически учил «хорошим манерам» свою супругу – хрупкую работницу ткацкой фабрики. Результатом воспитания становилось то, что работница эта частенько «подсвечивала» себе точность укладки шва на ткани аккуратным синяком под левым, иногда под правым глазом.
— Коли бабе волю давать – сожрет тебя с потрохами!- заключил Серов,— По физиономии ей!
— Нет, я так не могу! Не желаю!- отверг сначала эту идею Бондаренко,— Да и не тронешь ее! Она ж штангистка! Она мне в челюсть двинет, и я уже на небесах!
— Кончилось все!- разлил остатки водки по стопкам Куземко. Мужики пригорюнились. Допили спиртное. Не хватило.
— Вот что! Петрович, у тебя деньги дома есть?- обратился важно к Бондаренко Антипенко.
— Есть.
— Сделаем так. Пойдем все вместе к тебе. Мы же мужики, у нас свое братство. Ты с Лидкой переговоришь крепко, но быстро. Скажешь, что хозяин дома ты. Что ты мужик. Деньги заберешь. Вот и добавим. А то не хватило что-то. Если она тебя обижать будет, тут мы тебя и прикроем, защитим!
Бондаренко с тревогой посмотрел на главного.
— Что ты, Петрович! Культурно все будет! Никакого рукоприкладства! Мы тебя выдернем просто из ее хищных лап, если потребуется. И продолжим наши посиделки,— успокоил Бондаренко Антипенко.
Компания двинулась в сторону дома Олега.

Тогда «крестовый поход» с целью «поставить бабу на место» с треском провалился. Выслушав неуверенные, перемешанные со всхлипываниями требования мужа, что отныне он в доме хозяин и что он больше не потерпит над собой психологического давления и подзатыльников от супруги, Лидия вдруг резко согласилась. Это удивило всех. Потом спросила, почему тогда ее зарплата олимпийской чемпионки по штанге в несколько раз больше, чем у «хозяина дома», как она язвительно передразнила Олега. Так же спросила, почему тогда «хозяин дома» умеет только водку пить с «алкашами», а сверлить стены и чинить сломавшиеся бытовые приборы должна она сама? Почему она воспитывает дочь, а «хозяин дома» в это время режется в домино на улице с такими же «убогими хозяевами домов»? Супруг тогда полностью замолчал и, понурив голову, слегка кивал. Но тут вступили, было, в дело товарищи Олега, особенно, когда их назвали алкашами и убогими хозяевами. Антипенко даже позволил себе грубое слово в словесной перепалке по отношению к женщине, на что та среагировала мгновенно: пулей умчалась в дальнюю комнату и через пару десяток секунд появилась в проеме двери кухни с грифом от весомой штанги наперевес. Когда штангистка еще дико заорала: «Вон отсюда, дружки хреновы! Хватит моего мужа с толку сбивать! А не то грифом, да по каждой пьяной башке пройдусь!», собутыльники Олега Бондаренко сразу же о нем забыли и с позором, толкаясь, покинули жилище своего товарища.

Через два года мытарств Олег Петрович Бондаренко не вынес тягот супружеской жизни и ушел из семьи. Он припомнил жене, что та уже была не девочкой, когда они поженились. Что он не может больше терпеть тычков и высказываний о своей никчемности. Что готовит Лидия только покупные пельмени и яичницу и что она, видимо, больше любит свою штангу, чем его. Что они друг другу не подходят для совместной жизни. Лидию тогда особенно задели за живое те претензии, что высказал муж по отношению к отсутствию девственности на момент заключения брака. Да, у нее было пару романов на сборах с молодыми штангистами. А оказалось, что у Олега до свадьбы никого не было, и он затаил скрытую обиду на ее «распущенность», как выразился тогда молодой человек.
Как бы то ни было, Олег Бондаренко оставил семью. Лидия замуж так и не вышла. Растила дочь одна, таскала Ксению по спортивным сборам. Годы шли, и вскоре Лидию перестали звать на спортивные соревнования. Карьера штангистки сошла на нет. Ей удалось устроиться учителем физкультуры в местную школу. Мать берегла невинность дочери, памятуя, как ушел из семьи Олег Бондаренко. Для дочери женщина не желала такого исхода семейной жизни.

Лидия Ивановна вернулась с дачи не в воскресенье, а в субботу вечером. Она планировала вернуться в воскресенье, как обычно, но, прибыв на загородный участок вечером в пятницу, обнаружила, что света в доме нет. Причем, не только у нее, но и у всего садового товарищества. Согласно информации соседей, на неделе некие темные личности лихо срезали все провода со столбов. Сторож – дед Пантелей, как раз проснулся в часы совершения кражи и вышел испить водички из колодца. Увидев расхитителей, которые прикрутили отточенные садовые секачи к двум палкам и получившимся инструментом виртуозно срезали провода со столбов, сторож, было, кинулся защищать собственность дачников, но, увидав трех плечистых ребят, дал задний ход и не стал вмешиваться в творческий порыв любителей проводов. Лидия Ивановна кое-как переночевала в доме, но без света было неудобно, темно и, даже, немного страшно. Ей и всем остальным сообщили, что на этой неделе подачи электроэнергии ждать не приходится, и дачница устремилась домой к свету и комфорту.
«Свет» в квартире она обнаружила – это был юноша в профессорских очках, с лицом, покрытым прыщиками и абсолютно голым телом. Дачница вошла в квартиру, прислонилась к стене, чтобы передохнуть. Ноги гудели. Спустя полминуты она поняла, что дочь дома, так как из комнаты студентки доносилась легкая танцевальная мелодия. Бондаренко — старшая переобулась в домашние тапочки, отнесла сумки на кухню, потом переоделась в спальне. Подошла к двери в комнату дочери, толкнула ее. Дверь не поддалась. Это удивило женщину, так как устанавливать какие-либо задвижки или замки, препятствующие свободному входу в комнату Ксении, строго-настрого запрещала. Ведь невинная дочка не должна заниматься всякими глупостями. А коли так, то и скрывать нечего от родной матери. Бывшая штангистка усилила напор и препятствие поддалось нехилому давлению. По ту сторону заскрипели ножки, скорее всего, прикроватной тумбочки, которой студентка подперла, видимо, дверь. Внутри комнаты что-то упало и, как показалось женщине, она услышала шепот.

Лидия Ивановна приложила чуть больше усилий, и тренированные мышцы штангистки без труда отодвинули невесомое для спортсменки препятствие. Женщина вклинилась в комнату и увидела, что дочь Ксения, нацепив на кончик носа очки, склонилась над письменным столом над каким-то учебником. Глаза матери продолжали сканировать обстановку помещения. Она обратила внимание, что на рабочем столе царит абсолютный порядок. «Значит, она не занималась уроками. Обычно, когда штудирует материал, у нее рабочий бардак на столе. Здесь же она, по всей видимости, просто схватила первый попавшийся учебник из стопки книг»,— мозг спортсменки анализировал ситуацию. Лидия Ивановна втянула носом воздух комнаты. В нем чуялся запах постороннего мужчины. И, что странно, то ли земляники, то ли клубники.
— Ты одна?! — пробасила мамаша.
Ксения не спеша, оторвалась от, якобы, чтения, поправила на носу очки и спокойно соврала:
— Одна. Как одинокая звезда на темном небе.
Лидия Ивановна вновь включила обонятельные рецепторы. Ей показалось, что концентрация аромата ягод усилилась после слов дочери.
— А ну, иди сюда!- скомандовала штангистка.
— Чего?- нехотя встала Ксения.
— А ну, дыхни!
— Зачем?
— Зачем водители дышат в трубку гаишников?! Для проверки.
— Но это незаконно! Это противоречит правам человека в семье!- в запальчивости выпалила студентка.
Мать вытянула вперед увесистый кулак. Дочка молча подошла к Бондаренко -старшей и выдохнула переработанный вдох той в лицо.
— Ты пила спиртное! Поэтому и закрылась на тумбочку?! Ты что, тайная алкоголичка?! Ох! Горе мне, горе! Дожила!
— Нет, мама! Я только рюмочку!
— Клубничный ликер!- деловито догадалась мать.
— Земляничный.
— Где бутылка?
— Вот,— обреченно открыла ящик подстольной тумбы для бумаг Ксения.
Лидия Ивановна рукой, как пушинку, отодвинула девушку и влезла в укромное место. Схватила за горлышко емкость со спиртным, выпрямилась и оглядела ее на свету. Отпито было действительно мало. Женщина открыла пробку и сделала немаленький глоток.
— А вкусно!- похвалила она напиток,— Чтоб больше подобного не было!

Бондаренко-старшая уже почти покинула комнату, как вдруг остановилась на пороге. Перед внутренним взором предстала картина из последнего «сканирования» ящичка тумбочки: там было две рюмки! Две! Женщина резко обернулась, посмотрела на дочь. Обратила внимание, что Ксения надела халат, похоже, прямо на голое тело! А ведь обычно по квартире она ходила в легком спортивном костюме! «Недаром мне почудился запах чужого в комнате!»- оценила ситуацию штангистка,— «А мужчина девушке зачем? Зачем? А затем, дура старая! Халат на голое тело! Не успела одеться! Черт возьми! Ее девственность!». Мамаша опять изучила обстановку комнаты, резко подошла к платяному шкафу. Рванула дверцу, рукой отодвинула одежду. Никого.
— Мама! Что ты ищешь?- обеспокоилась Ксения.
— Этот запах! Я узнаю этот давно забытый запах!
— Так ты на этот Новый год пила земляничный ликер! Забыла уже, что ли?
— Земляничный аромат – это одно, девочка! Но тут пахнет отнюдь не только земляникой!- тихонько рассуждала бывшая спортсменка вслух,— Земляника это хорошо. Это приятно. А тут прямо-таки смердит мужиком!- вдруг резко повысила голос дачница.
— Ах!- только и сумела сказать студентка.
— Ах!- передразнила Лидия Ивановна,— Ах! Где он?!
— Кто?- прикинулась дурочкой Ксения.
— Мужик где?
— Смердящий?
— Любой! Где он?
— Здесь никого нет!
— А был?
— Нет!
Бондаренко — старшая села на край кровати дочери, потом резко наклонилась и просканировала пространство под кроватью. Там лежал худенький молодой человек, полностью обнаженный. Он с ужасом в глазах глядел на «сыщика», что его вычислил. Ладошками герой-любовник прикрывал мужское достоинство. Мать Ксении в бешенстве выпрямилась и, глядя, как удав на кролика, завопила:
— Это кто там?
Ксения в страхе сглотнула слюну.
— Это мой товарищ по факультету. Мы с ним ядерную физику учим. Расщепление атомов.
— А почему он голый?! Почему ты в халате на голое тело?! Почему он под кроватью?!
Ксеня усиленно хлопала ресницами.
— Он… Я… Мы… Мы учили расщепление атомов…
— Почему он голый и под кроватью?! — вскипала от ярости женщина.
Девушка стала хлюпать носом. Тут из пространства, где был обнаружен молодой человек, тоненьким голоском прозвучало:
— Это я виноват, Лидия Ивановна! Мы с Ксенией учили расщепление атомов. А такая жара в комнате и на улице! Вот и разделись! А под кровать я полез потому… потому.… Потому что испугался, что вы будете меня ругать!- поспешно выдал свою версию паренек.
— Ругать?! — прогремела штангистка,— Ты лишил девственности мою Ксюшеньку?! Ты – коварный хорек!
— Мама! Нет!- запищала Ксюшенька, но взбешенную мать было уже не остановить.

Лидия Ивановна вновь резко наклонилась и свирепо взглянула в глаза любовнику дочери под кроватью. Ненависть во взгляде бывшей спортсменки горела, как спираль электрокамина, и паренек инстинктивно убрал руки с причинного места и закрыл ладонями лицо лишь на пару секунд. Но этого времени хватило, чтобы женщина резко вытянула мускулистую руку вперед и крепко ухватила молодого человека за мужское хозяйство. Подростковый даже больше крик, нежели мужской, прорезал атмосферу комнаты. Бондаренко -старшая попыталась вытянуть спрятавшегося друга дочери из его укрытия. Крик усилился.
— Мама! Что ты делаешь?- в тихом ужасе прошептала Ксения.
— Атомы ему расщепляю! Вот что я делаю! Чтобы неповадно было порядочных девушек бесчестить!- пробасила мать.
Крик под кроватью перешел в нечто, похожее на скулеж придавленной собачонки.
— Отпусти его, мама!
— Ты уже не девственница? Этот хорек успел, или нет? И не ври матери!
— Нет, мама! Не успел! Честное слово! Не успел!
Лидия Ивановна немного подумала и ослабила хватку.
— Она правду говорит? Эй, ты! Под кроватью!
— Клянусь!- тоненьким голосочком просипел плененный,— Клянусь! У нас ничего не было! Клянусь! Отпустите! Больно! Отпустите!
— Ладно! Хватит канючить!- приказала хозяйка дома юнцу.
Она обратилась к дочке:
— Значит, вовремя я успела! Я как чувствовала прямо, что ты дашь слабину! И я успела! Я расщеплю ему его атомы и тем самым сохраню твою невинность!
Студентка слушала молча, покорно глядя на рисунок на паласе.
— Я же тебе строго-настрого приказала: до свадьбы – ни-ни! Береги честь с молоду! А уж девственность — тем более! Я тебя этому учила?!
— Да, мама, учила! Извини меня.
— Эй, там, под кроватью!- пробасила Лидия Ивановна,— Ты слышал, что я говорю о постели до свадьбы?
— Угу! Слысал! Слысал! И полностью поддерживаю ваш подход!- раздался скулеж из укрытия горе-любовника в ответ.
— Ого! Мой подход! Ладно! Вижу, что этот парень не глуп. А это всегда хорошо для мужеского пола. Можете встречаться! Но до свадьбы никакого секса! Усекли?!
— Усе усек! Усе усек! Усек!- моментально донеслось из-под кровати.
— Я все поняла, мамочка!- расстроено подтвердила слова матери Ксения.

Бондаренко — старшая решительно покинула комнату дочери при этом по привычке мощно, с силой штангистки, хлопнув дверью. Под кроватью сразу же вздрогнуло от испуга обнаженное тело студента. Бондаренко — младшая обратилась к вышеупомянутому телу:
— Вылезай, Олежек! Олежек! Она ушла!
Из укрытия появилась сначала одна юношеская нога, затем другая. С глазами, полными ужаса, на свет вылез голый студент, одногруппник хозяйки комнаты – Олег Бессчастных. Щуплое, еще больше подростковое, нежели мужское тело, покрылось мурашками. Мужское достоинство он прикрывал трясущимися ладонями. Бедолага встал на колени и прополз с полметра по мягкому паласу к своей возлюбленной. Молчание, как замок на губах, сковало рот студента. Дыхание у паренька сбилось, отчего нос его отрывисто втягивал воздух помещения с ароматом земляничного ликера. Ксюша провела рукой по взъерошенным волосам несостоявшегося любовника, потом еще и еще. Она гладила Олега и приговаривала:
— Эх, Олежка, Олежка! Я ведь тебе рассказывала, что у меня за маманя и какое воспитание она проповедует, какие принципы! Говорила же тебе, что уж лучше бы мы этим занялись в хранилище нашей библиотеки, в самом дальнем углу. Никто бы нас там не побеспокоил! Для чего нам абонементы? Да и шаги любого человека в том хранилище издалека слышны! А ты не согласился.
Бессчастных застыл обнаженной статуей на коленях и покорно внимал рассуждениям девушки, предпочитая не перебивать и хранить молчание.
— А ты со своими предрассудками!- продолжала Ксения,— Дескать, не могу этим заниматься среди произведений великих писателей, портреты которых, якобы, глядят на нас с обложек книг в хранилище. Говорил, что тебе важна кровать, тепло. Человеческие условия. Легкое спиртное, чтобы раскрепоститься. Вот и раскрепостился, что дар речи потерял от встречи с моей маманей! И стоишь голенький, замерзший, обалдевший на коленочках! Бедненький ты мой, отбитый могучей рукой штангиста фаллосик! Раздавили почти твои атомы стальные ладони спортсменки! Ну! Иди ко мне! Я тебя обниму болезного!
Студентка притянула к себе голову бедолаги и, не прекращая гладить его по волосам, продолжала ласковые причитания.

Через девять лет Ксения Бондаренко вышла замуж за привлекательного, умного и весьма состоятельного предпринимателя. Он весьма оценил тот факт, что в невесты, а затем в жены, ему досталась невинная девушка, очень перспективная в плане науки и без богатого эротического опыта. Будучи сам воспитан в строгих правилах, он имел все возможности получить множество женщин, но наставления весьма и весьма религиозных родителей не позволили этому красавцу-мужчине удариться в блуд. С момента свадьбы Ксения Бондаренко счастливо живет в браке. У них с мужем трое очаровательных карапузов, два мальчика и одна девочка. Олег Бессчастных также женился на миниатюрной девушке, скромной учетчице станкостроительного завода. Крупных же женщин он боится до сих пор. Увидев внушительных размеров и высокого роста спортсменку или просто мощную по телосложению представительницу слабого пола, он и по сей день инстинктивно прикрывает ладонью причинное место. А вот свою щупленькую супругу обожает и даже сочиняет в ее адрес небольшие сонеты.

Лидия Ивановна Бондаренко все так же преподает, ездит на дачу, копается в огороде, сама с легкостью таскает тачки с навозом для удобрения почвы своих шести соток, сама качественно чинит заборы, латает крышу и ворочает кирпичи для выкладки окантовки клумб в своем огороде. Нет-нет, а иногда в городской квартире она протирает руки тальком и делает несколько подходов к немаленькой штанге, отчего люстры у соседей внизу начинают качаться, а сами обитатели нижней квартиры невольно вжимают головы в плечи. Но беспокоит жильцов снеизу таким образом штангистка нечасто, так что отношения у соседей нормальные. После теперь уже непродолжительных спортивных занятий Лидия Ивановна любит пропустить рюмочку-другую земляничного ликера, вдыхая его ягодный аромат. Этот ликер полюбила и дочь Ксения. В этом вопросе у матери и дочери наблюдается полное совпадение во мнениях, причем искреннее.

29 /01/ 2009

31 января 2009 года  14:27:28
Томская Светлана |

  1 • 21 / 21  
© 1997-2012 Ostrovok - ostrovok.de - ссылки - гостевая - контакт - impressum powered by Алексей Нагель
Рейтинг@Mail.ru TOP.germany.ru