Рассказы, истории, сказки

   
  1 • 13 / 13  

Михаил Лероев

Наваждение

У меня в холодильнике домовой завелся.
Холодильный, я бы сказал, да язык как-то не поворачивается.
Заглянул вчера – и диву дался: сидит себе на верхней полочке и колбасу за обе щеки уплетает. Маленький, мохнатый, глазищи чёрные, как ночь, и нос лимоном, серый, правда.
— Чего тебе,— говорит,— Стучаться надо.
Я прикрыл дверцу, рот, глаза – всё как положено. Выждал пару секунд – и по новой.
На месте…

Вот ведь как, с ума сходят: утром, перед самым завтраком и накануне больших перемен.
— Докатились…
— Катись не катись, а всё едино,— пробубнел домовой. И сок отхлебнул прямо из пакета. Ананасовый.
— Ты что это… Кто ж его теперь пить-то будет,— запоздало возмутился я.
— Никто, весь вышел.
Пустой пакет упал к моим ногам, а нахал облизнулся и полез в морозильное отделение.

А меня вдруг чёрт за язык дёрнул, говорю:
— Ты это… давай на чай, что ли… Вдвоём веселей как-то.
Чай так чай, он согласился.
Пили мы его без сахара, с печеньем и шоколадом. Почти молча, а о чём нам с ним говорить? Не о диссертации же моей…
Впрочем, нет, пару раз он всё же заговорил. Пожаловался на то, что шоколад недостаточно горький и в руках тает. А потом, усевшись на спинку кресла, потребовал сигару.
Сигар не было.
Домовой обиделся и скрылся под столом, едва на кухне появился хозяйкин кот. И до вечера не появлялся. Лишь ночью мне померещилось, что на кухне что-то разбилось.
Впрочем, могло показаться…

А сегодня опять столкнулись – место встречи, как говорится… Открываю холодильник, руку за молоком тяну – и от неожиданности вздрагиваю: сидит, родимый, там же, где вчера — и рожу корчит.
— Думал, уйду? Нет, брат, я у тебя надолго.
— Прости, не постучал…
— Ничё, все свои. Котяркин твой вон, тоже так считает.
И действительно: васька у миски облизывается, урчит как стиральная машина.
— Ты что ж это, молоко ему моё отдал?!
— Откуда мы знали, что оно твоё, стоит тут, прокисает, вот я и… того…
Да-а-а… Веселая жизнь у меня с этими товарищами случится, как пить дать.
А пока едой бы впрок запастись.
То-то я гляжу, продукты у меня с зимы ещё зачастили «теряться»… Поговорили с мохнатым о его пристрастиях – верно, так и есть: курицу, йогурт, колбасу, выходит, предпочитаем, анансы для нас -наивысший деликатес… Всё по списку «пропаж».
— Пиво тоже…
Повезло мне! Домовой-алкоголик…

А в обед ссора вышла. Грибной суп, видите ли, ему не понравился. Мол, жидкий и пахнет консервами. Я разозлился на такое хамство неслыханное и выставил парня за дверь.
Сидит теперь в ванной, зуб на меня точит.
Ждёт, когда сам с повинной к нему приду.
Но я не сдамся. До ужина недолго…

6.03.2008

6 марта 2008 года  18:28:29
Михаил Лероев | michaelleroev@yandex.ru | Новосибирск | Россия

Monika Feth (перевод с немецкого Евгения Кудряца)

Америка - это Америка!
Рассказ для детей

Америка — это Америка

— Я тут! — сказал дядюшка Оскар и так засмеялся, что заколыхался его огромный живот. И он действительно был тут. Большой, толстый, с нечёсаной седой шевелюрой и мясистыми руками. Вздыхая, он закончил разбираться с чемоданом и сумкой, уселся за стол, протянул руку за куском пирога и начал его поедать...
— Вот так приятная неожиданность,— сказала мама Грегора, доставая из серванта ещё один прибор.
— С каких это пор я — приятная неожиданность? — дядюшка Оскар снова раскатисто засмеялся. Родители Грегора не обратили на это внимание.
— Ты здесь по работе? — гневно спросил отец Грегора.
— Можно и так сказать,— ответил дядюшка Оскар. — Я думаю, что да.- Только теперь он заприметил Грегора, который тихонько и незаметно сидел за столом. — А ты, стало быть, непременно, Грегор? — спросил он, и из его рта выпало несколько крошек.
— Да, это и есть Грегор,— сказала мама Грегора. — Грегор, скажи дяде Оскару добрый день.
— Добрый день,— прошептал Грегор.
— Добрый день, дядя Оскар,— поправила его мама.
— Добрый день, дядя Оскар,— прошелестел Грегор.
— Добрый, мой мальчик! — и тут дядюшка похлопал его по плечу. Грегор наклонил голову, а дядюшка Оскар в это время шумно прочистил зубы языком.
— Наш Грегор немного застенчив,— сказала мама Грегора. Грегор посмотрел в свою тарелку и покрошил остатки пирога.
— Ешь прилично,— сказала мама. Грегор спрятал крошки в рот и положил руки возле тарелки.
— У вас есть комната для гостей? — спросил дядюшка Оскар. Собственно говоря, это был не вопрос, а утверждение. Родители мгновенно обменялись знаками. — Славно,— сказал дядюшка Оскар и потёр руки. — Теперь мне нужен телефон и горячая ванна.
Он звонил по телефону до вечера, затем лёг на 2 часа в ванну и запел. Он пел на языке, которого Грегор не знал. Песни понравились мальчику и он подкрался к ванной комнате, чтобы их подслушать.
— Я думал, что он в Америке,— сказал папа Грегора в гостиной.
— Он там и был,— сказала мама Грегора. — Возможно, он останется на пару дней, а затем отправится назад.
— Твои бы слова да Богу в уши,— сказал папа Грегора.
Затем дядюшка Оскар начал обустраивать комнату для гостей. Он повесил на стену пару рогов и часы без кукушки. Воздух стал голубым от дыма его сигары.
— Кукушку сожрала одна мерзкая кошка,— сказал дядюшка Оскар,— Но, спорим, она сломала зубы об неё?
Грегор молчал.
— Ты мне не веришь,— сказал дядюшка Оскар.
Грегор покачал головой.
— Это самое печальное в современных детях,— вздохнул дядюшка Оскар,— Они верят только в то, что видят.
Грегор рассматривал дядюшку Оскара, а тот оглядел Грегора. Грегор немного боялся этого незнакомого, шумного человека, который доводился ему дядей, и дядюшка Оскар заметил, что Грегор его боится. "Ничего, подождем",— подумал он.

Проходили дни. Дядюшка Оскар рассказывал Грегору про Америку. "В Америке" — говорил он,— "есть здания такие высокие, как небо. Некоторые из них сделаны полностью из стекла, и облака отражаются в них, и даже самолёты, которые пролетают мимо. А с самого верхнего этажа можно разговаривать с человеком, сидящим на Луне, и это превосходные беседы, так как люди с Луны всё знают. Люди в Америке говорят по-американски1. Вместо кошки они говорят кэт, вместо собаки — дог, а вместо коровы — кау. Когда идёт сильный дождь, они говорят: |It's rains cats and dogs"2, что означает: "С неба падают дождем кошки и собаки". Но я никогда не видел, чтобы какая-нибудь кошка свалилась с неба". — Тогда люди лгут,— сказал Грегор.
— Каждый лжёт порою,— сказал дядюшка Оскар.
— Я — нет,— сказал Грегор.
— Никогда?
— Нет,— сказал Грегор. — Кто один раз солжёт, тому потом не верят, даже если он и скажет правду.
Дядюшка Оскар заткнул уши: — Кто, чёрт подери, научил тебя этой присказке?
— Тётя Гермина,— сказал Грегор.
— Гермина,— простонал дядюшка Оскар. — Ужасная женщина! Я должен был это знать, ведь я чуть было не женился на ней. Слава Богу, мой брат оказался проворнее. И за это я бы поставил ему памятник, который он, собственно, заслужил. — Он зажёг сигару и пустил дым в воздух. — Но, возможно, он получит памятник всё равно, когда-нибудь, ведь он принадлежит к правильным людям, памятники которым стоят в парках всего мира. И Гермина позаботится о том, чтобы его памятник был самым устойчивым.
— А ты видел в Америке индейца? — спросил Грегор.
— Одного? — закричал дядюшка Оскар. — Тысячу! Они скачут на лошадях сквозь плотный транспорт. Если светофор красный, они тормозят коней, при жёлтом свете издают свой знаменитый победный клич, а при зелёном скачут галопом, аж пыль летит из-под копыт.
— Пыль? — спросил Грегор. — На асфальтированной мостовой?
— Конечно! — дядюшка Оскар выпустил кольцо дыма, которое поднялось выше его головы. — В Америке специально рассыпают пыль на дорогах. Как бы выглядела лошадь, если бы не было никакой пыли?
— Рассказывай ещё,— сказал Грегор, и дядюшка Оскар рассказывал. Он начал, когда Грегор только вернулся из школы, а закончил — когда тот отправился спать.

— Чем вы занимаетесь, собственно говоря, целый день? — спросила дядюшку мама Грегора. — Ты отвлекаешь его от уроков.
— Я учу его кое-чему в жизни,— сказал дядюшка Оскар. — Это тоже важно. А я вообще редко выполнял домашние задания, а то и просто их не делал.
— Я знаю,— сказала мама Грегора резко. — Вся наша родня наслышана об этом.
— Ах, заканчивай мне морочить голову нашей родней. Они все любили делать уроки, но посмотри, что происходит сегодня. Они забыли свои мечты и только считают деньги. Чёрт меня побери, если бы я с кем-нибудь из них захотел поменяться!
— Без ругательств ты не можешь? — спросила мама Грегора.
— Да, проклятье! — завопил дядюшка Оскар. — Мне нравится ругаться! Без ругательств я был бы старым, хилым и больным. — Он ухмыльнулся. — В газетах можно было бы прочитать: "Дядюшка из Америки задохнулся от невысказанных ругательств. Его наследники возложили ему венок на голову и помолились за него".
— Если бы ты смог что-нибудь оставить им в наследство,— мама Грегора выдернула невидимую нитку из юбки.
— Кто знает? — заметил дядюшка Оскар. — Возможно, я обнаружу золотую жилу? Всё-таки Америка является страной неограниченных возможностей.
— А кстати, насколько ты ещё у нас останешься? — спросил папа Грегора.
— Я ещё не ломал голову над этим вопросом,— ответил дядюшка Оскар.
— Мы это предполагали,— буркнул папа Грегора.
— Чтобы мы могли всё организовать+ — добавила мама Грегора, а дядюшка Оскар зевнул.
— Я подумаю об этом,— проворчал он и, шаркая, вышел из комнаты.
— Он плохо влияет на ребёнка,— заметила мама Грегора. — Сегодня мне Грегор возразил! И к овощам он не притронулся. Дядюшка Оскар взял его в город и накормил сосисками с яйцом.
— Наступит время, когда он соберет монатки и уедет,— сказал папа Грегора.
— Вместе со своими рогами и ужасными часами без кукушки,— добавила мама.
— Существуют трудности, когда кого-нибудь принимаешь.
Ночь прошла под храп дядюшки Оскара, и храп этот сотрясал весь дом. А утром родители Грегора были, как обычно в последнее время, бледными и не выспавшимися.
Дядюшка Оскар наоборот был свеж, как огурчик.
— У меня есть для вас сюрприз,— объявил он. Родители Грегора многозначительно посмотрели друг на друга. — Я решил ещё маленько задержаться у вас,— сказал дядюшка Оскар и принялся завтракать. Прошло несколько секунд, пока родители Грегора не "переварили" сказанное.
— Насколько? — спросил папа Грегора.
— На недельку, а то и на две,— радостно сказал дядюшка Оскар.
— Это очень мило,— заметила мама Грегора, отхлебнула глоток кофе и обожгла губы, с которых уже было готово сорваться ругательство.
— Я бы попросил тебя,— сказал дядюшка Оскар. — Да ещё при ребёнке!
— А можешь ли ты остаться навсегда? — спросил Грегор.
— Ешь немедленно,— одернула его мама. — Ты же опоздаешь в школу!
— Я тебя провожу, если хочешь,— сказал дядюшка Оскар. — Было бы неплохо разработать мои ржавые суставы.
Они выбрали дорогу через парк. Хотя она была длиннее, но зато намного лучше.
— В Америке,— сказал дядюшка Оскар,— один раз в неделю занятия ведут ученики. А учителя учатся всему по новой, так как они многое забыли. Как составлять неприличные слова, как драться, как изобретать порошок, от которого всё чешется, как мечтать и как стать грязнулей.
— Господин Маусфельд — заметил Грегор,— не захотел бы этому учиться. Госпожа Кеттхаммер — тоже.
— Это бы им всё равно не помогло,— сказал дядюшка Оскар. — Америка — это Америка. Там действуют совсем другие законы, чем здесь.
Грегор взял маленький камень и бросил его в пруд.
— Тогда всех наших учителей надо раз в году отправлять в Америку,— сказал он со страстью. Дядюшка Оскар кивнул головой.
— И родителей тоже,— сказал он. — Они смогут там многому поучиться. Каждый год все родители в Америке должны сдавать так называемый экзамен на родительские права3. В каждом городе есть Детский совет, который проверяет родителей. Плохие родители должны раз в неделю посещать курс, где учат, как стать хорошими родителями. В сложных случаях достаточно нескольких месяцев, а в простых — двух недель.
— Мои родители вовсе неплохие,— сказал Грегор. — Просто они следят за мной и нянчатся, как с малым ребёнком. Я не могу с этим сражаться. Иногда я себя чувствую связанным по рукам и ногам.
— Случай средней тяжести,— решил дядюшка Оскар. — Ты должен это изменить! У тебя же светлая голова, воспользуйся ей!
— Тебе хорошо говорить. Ты — взрослый и можешь делать и позволять себе всё, что захочешь!
— Не всё, мой дорогой! — сказал дядюшка Оскар. — Всё не так просто, как ты думаешь. Ведь не зря я — "белая ворона" в нашей семье. Нужно кое-что делать для своей репутации. Если ты себя будешь вести как пугливый кролик, то нет ничего удивительного, что люди будут тебя воспринимать именно так. В какую-то секунду Грегор сильно разозлился на дядюшку Оскара. Он не знал, почему. Но был в таком бешенстве, что даже затрясся.
— Что же, хорошо! — закричал он. — Начнём! Сегодня я не иду в школу! Вот как!
— Это называется прогуливание,— сказал дядюшка Оскар и криво усмехнулся.
— Я знаю, как это называется! — закричал Грегор и разозлился ещё больше.
— Тогда я прогуляю сегодня школу!
— Почему? — спросил дядюшка Оскар с бесстыдной ухмылкой.
— По кочану! Потому что я так хочу! — сказал Грегор.
— Меня это не касается,— сказал дядюшка Оскар, спрятал руки в карманы и начал свистеть.
Когда они после полудня вернулись домой, госпожа Кеттхаммер уже позвонила.
— Почему ты не доставил Грегора в школу? — спросила мама Грегора.
— Доставил? — переспросил дядюшка Оскар. — Разве Грегор — пакет? Тогда тебе лучше его посылать по почте.
Грегор засмеялся:
— Адрес,— сказал он,— надо было написать мне на лбу адрес, а на щеки наклеить почтовые марки.
— Ступай в свою комнату,— совсем рассердилась мама. — Я должна серьёзно поговорить с дядюшкой Оскаром.
— Нет,— сказал Грегор тихо.
— Что ты сказал?
— Нет,— повторил Грегор немного громче.
— Я думаю, что ты меня не понял,— сказала мама.
— Наоборот,— ответил Грегор. — Но, так как речь пойдет обо мне, я хочу остаться.
— +Америка, Америка-а,— стал напевать дядюшка Оскар и танцевать вокруг комнаты.
— Вы что, оба сошли с ума? — спросила мама Грегора и посмотрела на сына внимательнее. — Он плохой пример для тебя,— добавила она. — Он старый упрямец и шалопай!
— Мне он нравится,— ответил Грегор.
— Как ты изменился,— сказала мама. О прогуле она уж и думать забыла.
Через неделю дядюшка Оскар снял со стены рога и часы без кукушки.
— Останься,— попросил Грегор.
— Ты во мне больше не нуждаешься,— сказал дядюшка Оскар. — Теперь ты не выглядишь испуганным кроликом, сидя за столом. Кроме того,— проворчал он,— сегодня после обеда в гости притащится Гермина, а это зрелище не для моих нервов.
— Ты хочешь убежать? Ты же сам говорил+
— Да-да,— пробормотал дядюшка Оскар. — Но при Гермнине всё происходит иначе. Это — тайфун.
— Что? — спросил Грегор.
— Посмотри в словаре,— сказал дядюшка Оскар. — Время поджимает, я должен ехать.
— В Америку? — спросил Грегор, и дядюшка Оскар кивнул:
— Везде кроме неё мне тесно. Я уже пробовал. И в семье "белой вороне" жить очень плохо.
— Ты боишься,— сказал Грегор, не веря. — По-настоящему.
— Тссс,— дядюшка Оскар приложил палец к губам. — Не выдавай меня. Это бы повредило моей репутации. Рога и часы без кукушки — вот всё, что у меня есть.
Грегор проводил его на вокзал. Дядюшка Оскар высунулся из окна вагона.
— Возможно, ты посетишь меня, когда немного вырастешь,— сказал он. Поезд дёрнулся и стал отъезжать. — Бай-бай!4 — закричал дядюшка Оскар. Грегор смотрел на седую растрёпанную шевелюру и машущую мясистую руку до тех пор, пока поезд не скрылся из виду, затем повернулся и пошёл домой.

________________________
1 На самом деле, нет никакого американского языка, а существует американский вариант английского, который существенно от него отличается. (Прим. переводчика)
2 Дождь льет как из ведра. (Прим. переводчика)
3 Пародия на "водительские права". (Прим. переводчика)
4 Bye-bye (англ.) — до свидания. (Прим. переводчика)
— --------------------------------------------

"Ich schenk dir eine Geschichte" 1997
"Bertelsmann"- 1997, Мюнхен.
Перевел с немецкого языка Евгений Кудряц

— -----------------------------------------------------

12 марта 2008 года  00:50:30
Евгений Кудряц | kudryats@mail.ru | Аугсбург | Германия

* * *

Переводчики появились, когда был разрушен Вавилон.
Все переводчики (если они действительно переводчики) знают, что людям для общения слова не нужны.
Когда люди слышат и отвечают без помощи слов, они становятся волшебниками.
А что бывает, когда волшебники перестают стебаться?

15 марта 2008 года  13:49:38
D |

Михаил Лероев

Стеклянный мальчик

Элвину не суждено было вырасти. Как тут повзрослеешь, если мама у тебя волшебница, бабушка – крёстная фея, а папа и вовсе – летающий человек!
И с самого рождения тебя окружают чудеса.
Да какие там чудеса – самым обычным делом становится завтракать говорящими бутербродами и меняющим свой цвет молоком, в школу ходить через картину на стене гостиной – а засыпать в летающем гамаке?..
Да разве есть ещё на свете дети, которые считают такое удивительным!

Вот и Эл ничему не удивлялся. Жил себе и жил, как сотни других мальчишек с Зелёной улицы. И даже не думал о том, что может быть как-то иначе.
Что уроки, например, кому-то приходит в голову делать самому, просиживая часами над глупыми прописями, складывая и вычитая непонятные цифры, читать скучные истории…
Зачем всё это делать, терять драгоценное время, если есть удобное средство – волшебная палочка! Взмахнул раз – вот тебе и шеренга ровненьких, подтянутых, словно заправские солдаты, буковок. Взмахнул другой – и уже задачки сами собой начинают решаться. А если ещё и слово сказать заветное, то и совсем хорошо: вместо обычного чтения тебе на ночь покажут голографическое кино – да ещё и со всеми спецэффектами, чтобы потрогать, понюхать и попробовать было можно.
Чем не жизнь? Разве убежишь от такого?

А взрослые – у них свои заботы, и потому лучше продолжать жить по соседству с ними, но самому не взрослеть. Никто же не запрещает!

Было, правда, одно неудобство: Элвина, как всякого мальчика, наказывали.
За что? Да за разное, разве упомнишь… Оглянуться не успеешь, как попадёшь в очередную историю. А всё она – волшебная палочка родимая. Как ни крути, а соблазн большой. Вот и сидишь с утра до вечера и колдуешь себе всё, что заблагорассудится – мороженное, да какое-нибудь чудное, с абрикосовым фейерверком. Зверюшку – да необыкновенную, чтобы пушистая как белка и зубастая как крокодил. И ног чтобы не четыре, а все двенадцать. И непременно говорящая.

Спит сестрёнка – очень хорошо! Понапустим в её сон таких сказочных кошмаров, чтобы до самой пенсии запомнились!
Соседка-старушка в палисаднике цветы поливает? Ага! Так пусть же это будет не вода, а… малиновый сироп, цветы тоже сладкое любят!

Вот так порой с невинного развлечения и доходило до настоящего безобразия. Пол-улицы выстраивалось в очередь на приём к маме-волшебнице, чтобы исправить всё, что натворит юный Элвин.

И продолжалось бы это ещё долго, и неизвестно, чем бы дело закончилось, если б однажды взрослые не собрались на семейный совет.
— Нет, что-то определённо нужно сделать,— сказала тётя Алисия, дюймовочка по профессии,— Ведь так он и нас во что-нибудь превратит.
— Каррр,— согласился дядя Иероним,— Крааа кар куарр…

— Эта птичка мне кого-то подозрительно напоминает… — бабушка Гортензия поднесла пенсне к подслеповатым глазам. – Никак вот только не соображу, кого именно…

— Чего же вы от него хотите,— заступился папа,— Эл — самый обыкновенный ребёнок. Поколдует и перестанет! Я тоже был таким в его годы. Помнится, однажды я даже превратил своего дедушку в слона…

Мама расстроилась от этих слов, но зато тётю Ванессу, ведьму на выданье, папины воспоминания очень развеселили, она хохотала так громко, что стёкла из окон колумбария вылетели окончательно – и всей семье пришлось браться за мётлы.

Потом мама, достав свою палочку, долго вертела её в руках, чертила что-то в воздухе, делала таинственные пассы, даже рисовала на песке какие-то странные знаки… Никак не вспоминалось одно старинное заклинание.
А когда вспомнилось, мама загадочно улыбнулась своему отражению в зеркале: мол, пара пустяков, проблема с нашим мальчиком решена.

И когда Элвин спал, мама-волшебница тихонько отворила дверь в его комнату, убавила огонь в ночнике, вздохнула глубже — и вдруг ни с того ни с сего заговорила стихами…

А когда мальчик проснулся, то ровным счётом ничего необычного не заметил. Пока к зеркалу не подошёл и не увидел… Никого там не увидел, даже себя! -Подумать только! – Элвин стал стеклянным, весь, от макушки до самых пят. И мог теперь сквозь себя даже голографические мультики смотреть – изображение нисколечко не искажалось.

— Теперь мы все его глупости наперёд будем знать! – сказала мама за завтраком деду Пантелею,— И на корню станем пресекать всё то, что он задумал. Нехорошее, разумеется.
— Вот только как его разберёшь, это нехорошее,— не унимался папа. Он парил под самым потолком – и потому всё слышал. – Порой вот тоже задумываюсь: а стоило ли мне взрослеть? Скажи мне, Сюзанна, быть взрослым – хорошо это или плохо?
Мама такого каверзного вопроса не ожидала – и потому ответить ничего не смогла.
Папа в наивном ожидании посмотрел сверху вниз на деда Пантелеймона, мол, скажи мне, мудрый старче…
Но тот был глух вот уже как лет сорок, и поэтому папе пришлось остаться ни с чем, наедине со своими грустными мыслями.

С того самого момента жизнь Элвина превратилась в самый настоящий кошмар…
Соберёшься в школе пузыри понадувать из учебников – а дядя Иероним тут как тут – накаркивает что-то классной даме на ухо. Мол, смотрите, что наш Элвин задумал, какое уму непостижимое безобразие! Задачки все распухнут от волшебства и мы их никогда-никогда не решим!
И дневник Элвина тут же пополняется говорящей двойкой!

Бабушкины очки заставить хотел вверх ногами показывать – а она уже качает головой: ай, Элвин, как не стыдно!
Задумал шутку над ребятами во дворе – да они уже всё знают – и врассыпную. Ни шутки, не ребят.
Да что там волшебство – в обычные игры теперь не сыграть: видно же тебя насквозь, разве что в прятки удобно…

Даже кошки соседские, завидев Элвина начинали шипеть – как заправские телепатки все его мысли читали…
Скучно стало Элвину и одиноко. Впору в вампиры податься или в герои какие-нибудь, всё едино.
А может?.. Может, это ещё не конец?

— Да брат… — папа подлетел так незаметно, что мальчик вздрогнул от неожиданности,— Вот и со мной тогда тоже что-то похожее приключилось. Дедушке не понравилось быть слоном…
— Я ведь не специально… само собой как-то… — всхлипнул Элвин.
— Я тебя понимаю. Очень-очень. Да вот сочувствия моего здесь явно недостаточно. Нужно что-то делать! Не оставаться же тебе одному до самого конца волшебного мира.
— А… долго ждать? – с надеждой поинтересовался Эл.
— Да кто его знает. Меня в детстве тётка Гангрена тоже этим концом света стращала. Наступит когда-нибудь, как без него.
Элвин вздохнул. Ждать этого «когда-нибудь» ему не представлялось возможным. Папа прав: делать что-то определённо было надо уже сейчас, вот только что?

— Я ведь не смогу… Без волшебства будет очень скучно…
— А зачем без волшебства? Ты понемногу. Сегодня сделаешь одно доброе дело вместо пары шалостей, завтра – другое, а через неделю – уже и по два в один присест. Привыкнуть несложно. А потом ещё и понравится!
В папиных словах было что-то успокаивающее, придающее смысл этому «несложно».
Что ж, может, правда, попробовать?
— Ну, если это, и правда, интересно…
— А как же? Стал бы я тебе тогда советовать?
Элвин посмотрел на папу: его улыбка и прыгающие чёртики в глазах показались убедительными.

Они ещё долго сидели в саду на скамейке, говорили обо всём – и важном, и так. Им было не скучно вдвоём.
А потом папа отправился по делам – полетел спасать какую-то марсианскую принцессу из лап космических бегемотов.
А Элвин решил: надо — так надо, а вдруг, делать полезные чудеса ему понравится?..

И первым дело он расколдовал дядю Иеронима.

15 марта 2008 года  18:39:26
Михаил Лероев | michaelleroev@yandex.ru | Новосибирск | Россия

УТРО СТЕКЛЯННОГО КАРАПУЗА

Малыш проснулся сегодня как всегда счастливым и весёлым. Летающий гамак подкинул его к самому потолку, но малыш как всегда ловко увернулся от удара, мягко приземлился на шпагат и сразу же побежал за своей волшебной палочкой, которую на ночь всегда убирал в футляр. Он подбежал к трюмо, выхватил палочку и взмахнул ей, но произнести заклинание не смог. Палочка выпала из рук.
В зеркале была видна только его вторая половина, а первая, которая придумывала шалости, гуляла допоздна с соседскими мальчишками, разговаривала с бутербродами и пила цветное молоко – исчезла!!!
???
— Не расстраивайся, малыш. — Сказал, не понятно, откуда взявшийся папа. — У нас вчера был совет, и мы постановили…. —
Папа и все родные малыша были из времён развитого социализма, или недоразвитого коммунизма, что, в общем-то, одно и тоже. Они были очень сильными волшебниками и большими выдумщиками.
— Понимаешь, малыш. Мы постановили сообща остяклянить тебя. Сначала мы хотели остяклянить тебя полностью, но потом подумали, что ты опять запустозвонишь, только теперь чем-нибудь стеклянным. И раньше-то, когда ты приходил, все просыпались и бабушка, и дедушка, и я и мама и сестрёнка. Поэтому мы ещё раз провели большой семейный совет и решили, чтобы ты стал прозрачным, как гласность нашей молодости, только наполовину.
Малыш радостно по-весеннему засмеялся. Папа тоже засмеялся. Потом они сели на лавочку и долго говорили обо всём. Папа показывал фокусы и вспоминал свою молодость.
А потом малыш совсем забыл, что теперь его мысли и так известны всем и принялся рассказывать папе, как здорово быть волшебником, и что все чувствуют, когда весна наступает на конец.
Малыш пообещал папе хорошо учиться, а папа пообещал, что если малыш получит подряд пять говорящих пятёрок, то он поговорит с волшебниками, чтобы они расколдовали малыша. А ещё он пообещал, что теперь волшебники вместо малыша будут пороть чушь.
Малыш посмотрел на папу: его улыбка и прыгающие чёртики в глазах показались убедительными.
А потом папа улетел по делам – полетел спасать каких-то космических бегемотов из лап каких-то марсианских принцесс.
А малыш вспарил, ну совсем как папа, к потолку и стал любоваться беседующими с юной нагой ведьмой опьянёнными от весны и магии её нежной речи волшебниками.

16 марта 2008 года  17:41:05
D |

МАЛЬЧИК
или почему ухеавшие немцы боятся не смешаться с русскими в Москве

Начальник «Таинственной полиции» был очень раздосадован и раздражен. Он уже полчаса пытался разобраться в материалах предоставленных ему «Департаментом таинственных оборонительных операций» по делу «О мальчике».
К двенадцати часам по полудню он должен был доложить Магистру суть вопроса, так как Магистру КТО-ТО (?) доложил, что «кто-то из чужих (возможно из злобных троллей) систематически несанкционированно просматривает почту честных граждан, сканирует порты Королевства, порочит честь и достоинство верноподданных, передавая «наветы и оговоры» на территориях дружественных и нейтральных сопредельных, но и весьма отдалённых от цивилизации государств».
С чего это Магистр решил сам заняться этим вопросом, неизвестно. У нас прекрасная полиция, причём «Тайная». Другой у нас никогда не было. Все сотрудники полиции делились на сотрудников «Таинственной полиции» и на регулировщиков. Сотрудники «Таинственной полиции» ведали вопросами негласного сбора компроматов и ведением «таинственных операций» как внутри Королевства, так и за его пределами. Регулировщики, хоть и носили форму, но государственными делами не ведали, а просто удваивали выручку служащих. Так что, полиция вполне могла сама решить этот вопрос, причем для его решения было достаточно пары регулировщиков.

Из документов следовало, что «мальчик забрёл в Новогоднюю ночь во владения троллей, где они его толи заколдовали, толи он сам подцепил какую-то страшную инфекцию. В результате невыясненных причин мальчик стал стремительно стареть. К настоящему моменту его возраст уже перевалил за СТО- !!! -летнюю отметку. Местами (возможно тролли капали на эти места специальным раствором) извилины мальчика разгладились и он начал нести плохо рифмованную чушь о девочке Мальвине с голубыми волосами».
Так – сказал себе начальник полиции,— так — повторило гулкое эхо. Ни черта наша разведка не знает, а начальнику разведки давно пора переходить в Министерство «Пропаганды Доходов и Социальных достижений». Достижений– хотело повторить эхо, но раздумало. Когда начальник впадал в раздражение, эхо замолкало.
К делу был приложен «Трактат о виртуальной мстительности троллей».

19 марта 2008 года  21:43:45
D |

А щоб ни чая нно Арлекин не снесло
стихи - рассказки - стилистические замазки

От себя нам не уйти, не уйти, Серёга

стихо-стилизация

Долго ль нам ещё идти?
И куда дорога?
Повстречаемся в пути,
Помолчим немного,
От себя нам не уйти,
Не уйти, Серёга!
Сбился, паря, я с пути,
Не найду дорогу,
Мне бы спутника найти,
Да унять тревогу.
А дороги нет как нет,
Топи да болота,
Хоть тропиночку найти,
Сдохнуть не охота.

D |

— -------------------------------------------------------------------------------
[17 марта 2008 года 07:53:40]

топкий лес

не верьте!
за сладкими речами — топкий лес.
любовь – не сопли в шоколаде,
не бредни лживых юных поэтесс,
любовь – коварный враг в засаде,
жестокий бес…
что рвет сердца в игре на интерес…

D |

— -------------------------------------------------------------------------------
[17 марта 2008 года 07:53:06]

Я каждый день себя теряю

Я каждый день себя теряю,
А ночью нахожу тебя.
И только от тебя я знаю,
А жив ли я.
Я каждый день себя теряю,
И по ночам не нахожу себя,
Где прячусь я, не знаю,
Душа и днём и ночью с нею,
Но где бывает тело?
Когда оно не у тебя?

D |

19 марта 2008 года  22:07:03
D |

Ребята,немцы! Мы уже давно живём вместе!
или почему уехавшие немцы боятся не смешаться с русскими в Москве

Вы просто не поняли, как много русских, немцев, китайцев, американцев...
везде.
Voelkerwanderung.
Нам не надо даже бояться, что мы будем отличаться от других. Везде одно и тоже. Паспорта разные, а демократия везде одна на всех.
Нам рады везде, если мы платёжеспособны.
Не держите зла. И не делайте из меня монстра.
Я всегда держусь в рамках закона, чего и Вам желаю.

ДЭНН

19 марта 2008 года  22:44:58
D |

Берсенев Михаил

«Никитична и ди-джей Грун»
Старушка в суперсовременном ночном клубе

Старушка в суперсовременном ночном клубе
«Никитична и ди-джей Грун»

Никитична только что вышла из автобуса, опираясь на палочку, неспешно направилась по направлению к огромной, бросающейся в глаза неоновой вывеске «Бягилев-клуб». Буквально сорок минут назад у нее случилась неприятность: она вышла выбросить оставшийся недоеденным и уже слегка протухший кусочек рыбы, что начинал уже неприятно пахнуть. Сквозняк живо сделал свое дело: дверь захлопнулась, ключи остались в квартире. Ее дочка с мужем отдыхали на морском побережье Туниса, и ключи теперь были, получается, только у внука Семена. Хорошо, что ей повстречался давнишний друг внука, Пашка, который, выходя из лифта, выслушал жалобу бабушки на сквозняки и стал пытаться дозвониться с сотового до Семена. Но аппарат абонента не отвечал. Тогда Паша пригласил соседку к себе, но Никитична, будучи еще весьма и весьма бойкой семидесятилетней старушкой, поблагодарила юношу и выразила желание найти самой внучка, к тому же дни стояли теплые и сухие. Пашка сказал, что видел Семена где-то с пару часов назад в клубе «Бягилев», вынул из кармана блокнот и набросал легкий план, как до него добраться. В принципе, клуб находился недалеко от их дома. И вот теперь, Никитична, в простом ситцевом, но чистом халате, с шелковой извечной косыночкой поверх седых волос, в простых тапочках типа «чешки» и тростью для опоры при ходьбе, подходила к главному входу в клуб. Ключи от квартиры были теперь только у Семена, а сам Семен находился где-то в чреве этого красиво оформленного здания. У входа она увидела довольно значительную очередь весьма разнообразного люда.

Понаблюдав немного за процессом входа в клуб, бабуся подошла к парочке молодых людей и спросила:
— Эй, соколики! А кто это за парень, который решает, кого пустить в клуб, а кого нет?
Вон те ребята помощнее же его будут-то! Странно! – она указал палочкой на охранников.
— Так это, бабушка, Сева – классификатор! Он решает, кого пустить, кого нет.
— Но те ребята за ним, поширше в плечах раза в два вашего Севы – классификатора, да и повыше будут. А вон как, все его слушаются. Отчего так, соколики?
— Просто тут такой порядок. Сева на входе главный.
Ребята двинулись в конец очереди, а Никитична затрусила к «главному на входе». Приблизившись, она вдруг узнала одного актера, известного всей стране по длинному сериалу. Актер безропотно ждал своей очереди, чтобы попасть в клуб. Старушка сначала стушевалась, раз такие люди своего часа ждут, но бойкость натуры взяла верх и она подошла к Севе-классификатору.
— Это ты Сева – классификатор, милок?
— Ну я, бабушка,— парень удивленно и внимательно осмотрел пожилую женщину перед собой: простой халат, почти домашние чешки, платочек с цветочками на голове и палочка для ходьбы. – А что?
— Мил человек! Внучка я свово ищу. У него ключи от квартиры. А дверь от сквозняка захлопнулась. А внучок здеся, мне его друг сказал. Семеном звать. Он еще на голове косынку носит с изображением прыгающего льва, и шрам у него небольшой на щеке имеется. Знаешь такого?
— А-А! Так это же Лев! – сразу профессионально быстро сориентировался Сева. – Значит, вы его бабушка? А есть сходство-то. Я его часа три назад видел, он в клуб действительно зашел. И не выходил.
— Пусти меня внутрь, я его найду там! – попросила женщина.

В этот момент к входу развязно подошел лысый мужчина в рубашке с короткими рукавами, весь в наколках, даже на фалангах пальцев имелась надпись. На теле было навешено немало золота в виде браслетов и перстней, печаток. Гладкая, как орех, голова, плотно сидела на широких плечах. В руках он держал явно не пустой бумажник.
Сева – классификатор бегло осмотрел потенциального посетителя и коротко отдал приказ рослым охранникам: «Отказ», после чего моментально потерял интерес к типу в татуировках.
— Да ты знаешь, кто я?! – вскипел лысый.- Я уже на зоне «бугром» был, пока ты в пеленках валялся! Да я знаешь, что тут с вами сделаю…
Закончить он не успел, так как охрана клуба стала уже оттеснять его, впрочем, без применения силы, от входа. Правда, бычья шея бывшего зэка даже немного вытянулась от удивления, когда Сева – классификатор выдал какой-то бабушке ленту, что повязывают на голову с лейблом «Бягилев».
— Эту ленту, бабушка, на лоб себе можно повязать. Если хочется. Это дело сугубо добровольное. Но она, как-бы, показывает принадлежность человека к определенной группе людей, любящих это место,— пояснил парень и отдал охране распоряжение пропустить внутрь старушку, одетую в простой халат, косынку на голове и с тростью.
Вытянутую шею и открытый рот бугра Никитична не увидела, так как атлеты из службы безопасности расступились и она проворно шагнула в чрево заведения.

Повязывать ленту поверх косынки женщина не стала, но как только она прошла три ряда автоматических дверей, на нее обрушился шквал децибел. Все пространство, что было видно глазу, прорезалось многочисленными столпами разноцветного света. Причем все эти мощные лучи не стояли на месте, двигались в разных направлениях, пересекались и опять расходились. Большие световые шары крутились вокруг своей оси в разных направлениях и все стены, пол, потолок искрились красотой цветомузыки. Женщине на миг показалось, что эти самые потолки и стены вдруг стали живыми из-за этих миллиардов лучиков света. Она тихонько шла вперед и внимательно смотрела себе под ноги, чтобы не упасть. Затем остановилась и, переводя дыхание, подняла глаза вверх. Тут она снова поразилась: там, наверху, почти под самым потолком, в разных углах заведения, в специальных металлических конструкциях в форме стакана танцевали и непрерывно двигались почти обнаженные девушки, а в двух стаканах – атлетичные молодые люди. Никитична подошла к мужчине, что стоял недалеко с коктейлем в руках. Он вызывал некоторое доверие, так как был одет в классический костюм с галстуком и обладал интеллигентным лицом:
— А что, сынок, тут света так много разного и он все крутиться, крутится? – спросила она негромко. Мужчина с удивлением посмотрел на семидесятилетнюю бабушку в халате и с платочком на голове и вежливо ответил:
— Так это промоушен тут такой. Классный промоушен, должен я заметить как профессионал по свету.
— А хто это? Кто таков этот твой промоушен?
— Ну…Как бы это объяснить вам…
— Ладно, не надо, сынок, это не так сейчас и важно для меня. Я тут внучка свово ищу, Семеном величают, он еще косынку с прыгающим львом на голове носит. И шрамчик у него на левой щеке. Высокий он такой. Я его бабушка. Не видал ты ли его, милый человек?
— А-а! Так это ж Лев, Левчик! – сразу признал в словесном портрете своего знакомого мужчина.- Я его вон в том углу, за столом видел. Часа два, или полтора назад. Идите туда, бабушка!
Пожилая женщина пошла к указанному столику, где отдыхала компания молодых людей.

Костя Тимохин блаженствовал: все вокруг ему казалось таким сочным, ярким. Совсем недавно он принял изрядную дозу амфетамина, может быть, слишком изрядную по сравнению с привычной, да еще вещество легло на несколько немаленьких алкогольных коктейлей. Когда он начал пританцовывать рядом со столиком, который занимала его компания, к нему вдруг кто-то подошел и спросил о его знакомого по кличке «Лев». Костик замедлил танец, но продолжал мелко дрыгаться, а сам посмотрел на женщину, которая его побеспокоила. Надо сказать, что изображение в его глазах «плыло» основательно, но он сумел разглядеть платочек с цветочками. Такой носит его знакомая.
В руках у знакомой, казалось, был некий длинный меч, типа меча Джедая в саге о Звездных войнах. Костик не стал вникать в вопрос, а задал свой, чтобы определится, с кем он имеет дело:
— Торчилиха! Это ты, что ли? Классно выглядишь! Где такой блестящий меч взяла?

Никитична, когда ее назвали какой-то Торчилихой и охарактеризовали ее опорную трость мечом Джедая, растерялась. На помощь ей пришел Сергей Кобах, что слышал вопрос женщины о внуке. Сергей не пил, не курил, не принимал никаких стимуляторов. Он был профессиональным спортсменом, тем не менее, ему нравилось встречаться со своими разными друзьями в этом клубе. Серега поправил на лбу ленточку с лейблом
«Бягилев» и обратился к растерянной бабушке:
— Не удивляйтесь! Костик сегодня немного болеет, вот и несет, не весть знает что. А Левчик, Семен, ваш внук, часа полтора назад у сцены для стриптизерш тусовался. Вон там, где шесты вертикальные и девушки вокруг них извиваются.
Никитична посмотрела в указанном направлении, потом перевела взгляд на Костика. Тот тряхнул головой, сознание его на миг прояснилось: перед ним теперь стояла не девица по кличке «Торчилиха», а благообразная старушка с платком на голове и в простом халатике, в руках ее был не меч, а простая палочка. Не поняв, как такое чудесное перевоплощение возможно, Костик посоветовал:
— Слушай, Торчилиха! Ты будь поосторожнее с этими сильнодействующими препаратами, а то ты сегодня очень плохо выглядишь! Старой какой-то…
Женщина поспешила покинуть общество этого странного молодого человека.

Никитична знала, конечно, что такое стриптиз. Она даже где-то слышала, что возник он из одного случая, когда девушке под платье залетела оса. Дошаркав до вытянутой сцены с вертикальными полированными шестами, бабушка увидела девицу почти полностью раздетую, лишь в узких трусиках. Но девица не танцевала, как ей положено, а держа в руке зеленую бумажку, водила по ней маленьким приборчиком.
— Да он мне фальшивку в трусы засунул, девушка! – кричала она на молодую спутницу холеного мужчины, похожего на иностранца. – Эти баксы – фальшивые! Я их за сценой проверила на приборчике. Зачем он нас подставляет! Вот я пойду в институт платить за обучение с этой купюрой — а меня в кутузку и к ментам! Спросят: «Где взяла?». И что мне ответить?! Из трусов вынула?! Суют фальшивки, лишь бы перед своими девушками выпендриться!
— Да настоящие это доллары! – утверждала подруга иностранца.
— Yes! Yes! Original dollars! – вторил ей гость России.
— No, it is a fake! – без проблем перешла стриптизерша на английский и дальше они стали препираться с иностранцем на непонятном языке.
«Какие грамотные тут стриптизерши работают!» — подумала бабушка и внимательно осмотрела стулья вокруг сцены. Семена не было видно. Тут она услышала вновь русскую речь танцовщицы с приборчиком:
— Я днем в институте учусь, а ночами тут пашу, как проклятая! А вы мне фальшивку суете!
Девица постучала приборчиком о колено и еще раз провела по купюре.
— Ой! Ой! Странно! Кажись, и, правда, настоящие деньги! Сейчас детектор показал, что они не фальшивые. Ой! Извините! I am sorry, вoy! – уже улыбнулась широко иностранцу девушка. Иностранец заулыбался, а Никитична продолжила поиски внука у бара, где длинной вереницей сидели ярко накрашенные девушки в мини-юбках и ажурных чулках.

Кавалеров, или клиентов иными словами, им явно не хватало. Один сильно подвыпивший ухажер ломанулся было к ним с веселым криком: «Бабочки вы мои ажурные!», но почти тут же вскрикнул от боли: статная женщина с химической завивкой на волосах ухватила этого любителя бабочек за ухо и настойчиво потащила к своему столику, приговаривая: «Щас я тебе крылья-то повыдергиваю, петух облезлый!». Никитична подошла к скучающим девушкам и попросила помочь найти внука. Она описала внешность парня и девушки закивали головами. Одна из них сообщила, что видела его идущим в туалет. Что они поздоровались, и тот сообщил, что пролил на свою чистую рубашку бокал холодной кока-колы и идет отстирывать одежду. Пожилая женщина поблагодарила «ночных бабочек» и отправилась к туалетным комнатам заведения.

Минут десять она стояла недалеко от входа в мужское отделение, но потом все же решилась войти: вдруг внуку нужна помощь в отстирывании рубахи. Внутри никого не оказалось. Она постояла немного и уже собралась уходить, как услышала в одной из кабинок чмокающий звук. Семен мог быть там. Подойдя к двери кабины, женщина потянула ее на себя. Открывшаяся ей картина напрочь выбила ее из колеи: двое мужчин целовались взасос. Они так увлеклись этим занятием, что забыли даже закрыть дверь на щеколду, не говоря уже о том, что обратить внимание на образовавшуюся щель. Бабушка прикрыла кабину и, обалдевшая от увиденного, отошла в уголок, чтобы перевезти дух. Облокотилась на стоящую в этом углу швабру, и стала задумчиво глядеть на ведро для мытья полов. Тут в уборную зашли двое парней, и один из них, увидев старушку, держащуюся за швабру, пьяненько спросил:
— Как идет уборка, мамаша? Чистота- залог здоровья!
Ответа не последовало, да он и не нужен был парню. Он взял под руку своего спутника, и они вдвоем закрылись в другой свободной кабинке. Вскоре чмокающие звуки стали раздаваться с двух разных сторон. «Уборщица» поспешила удалиться из кафельного помещения, чтобы продолжить поиски Семена.

Перед бабулей мелькали разные лица. Совсем молодые, и не очень, с безумными глазами, и интеллигентные. Одежда совершенно диких раскрасок и строгие классические «тройки». Так как она с «младых лет» была ориентирована на мужчин в отутюженных брюках, чистых сорочках, желательно при галстуке, то, увидев за одним из столов в клубе такого человека, она заковыляла к нему. Двое других молодых мужчин, весьма внушительной наружности, что сопровождали человека за столом, как-то сразу напряглись, увидев приближающуюся старушку. Один из них прикрыл собой шефа, другой сунул руку за пазуху дорогого пиджака. Шеф же отдыхал с молоденькой девчонкой и с интересом наблюдал за пожилой гостьей их компании в простом халате и косынкой на волосах, опирающуюся на трость. Такого посетителя в этом заведении очень редко увидишь. Никитична подошла к телохранителю, тот внимательно следил за каждым ее движением. Но тут респектабельный мужчина приказал пропустить гостью и вежливо поинтересовался, чем он может помочь. Бабуля спросила, не видел ли он ее внука, и дала описание внешности парня. Тот быстро узнал знакомого и извинился, что ничем не может помочь: он сам пришел только пятнадцать минут назад и пока еще не встретил ни одного знакомого, в том числе и Семена. Разочарованная старушка поблагодарила этого приятеля своего внука и потопала дальше.

Когда в другом конце клуба перед ней, прямо под ноги упал молодой человек, она не очень-то удивилась. Она видела, как этот парень в танце начал делать очень лихой поворот вокруг своей оси и не удержал равновесие. Он упал и ударился слегка головой о металлический каркас кресла для посетителей. При этом остальная компания его знакомых начала смеяться над горе- танцором. Сам неумеха тоже стал гоготать вместе со всеми, несмотря на то, что в его волосах появились следы крови. Парень не обращал на это никакого внимания, и заботливая Никитична обратилась к нему:
— Милок! У тебя кровь на голове! Видать, расшибся ты маленько. Тебе к дохтуру надо, повязку наложить и с антисептиком. Пацан несколько замутненными глазами посмотрел на старушку, молча провел ладонью по волосам и действительно обнаружил кровотечение.
— Спасибо, бабуля! – искренне поблагодарил раненый. – Я и не заметил. Сейчас аптечку у бармена возьму. А девчонки мои перевяжут.
— А ты не видал внучка моего, Семена, у вас, его тут Левчиком кличут? Все обошла, нет его.
— Знаю я Леву, но сегодня, по-моему, не видел его.
— А хто тут главный тогда, чтоб про всех знал?
— А-а-а! Главный здесь – вон тот парень за музыкальным пультом, за стеклом. Это ди-джей Грун.
— А звать-то его как?
— Ди-джей Грун. Псевдоним такой у него.
— А имя – то есть у него?
— Грун. Просто Грун.

Никитична подошла к стеклянной коробке, внутри которой, подобно игрушечному кораблику внутри бутылки, располагался ди-джей. Грун расположился перед пультом управления музыкой и звуком самого последнего поколения. Техника стояла тут очень качественная и баснословно дорогая. Здесь была его вотчина, его территория. На голове Груна были одеты внушительные наушники с отводом микрофона к губам. Это он выбирал и фильтровал, звучащую здесь музыку. Техно композиции сменялись фанки, стиль электро переходил в релакс. Сейчас из всех мощных динамиков в клубе звучала заводная композиция в стиле техно. Эта мелодия нравилась Груну, и он с удовольствием прослушивал ее через свои наушники. Его очень удивило то, что перед своим стеклянным кубом он увидел пожилую женщину с палочкой, которая махала ему, именно ему рукой, желая, видимо, что-то сказать. «Ей что-то нужно, такие посетители сюда музыку слушать не ходят» — мелькнула мысль у музыканта. Спустя три минуты сомнений у него осталось: старушка махала ему и его поклонницей она быть вряд ли могла. Грун запустил со своего пульта новую электрокомпозицию и жестом позвал к себе в стеклянный кабинет Никитичну. Суровый охранник пропустил старушенцию в святая святых клуба – его музыкальному сердцу. Так она оказалась внутри мини-студии ди-джея, имя которого, она впрочем, подзабыла. Груня снял наушники и вопросительно уставился на гостью.

— Груня! – начала Никитична. – Помоги мне, Груня! Я внучка своего здесь ищу, у вас, его почти все знают, Левчиком зовут. Он косынку носит на голове с прыгающим львом и шрамик у него на щеке от падения в детстве. У него ключи от квартиры остались. Я – то вышла мусор выбрасывать, да про сквозняк забыла. И этот ветер, озорник, дверь и захлопнул. А Левчик — сын моей дочки. Та с мужем в Тунисе отдыхает, вот мы на время их отпуска вдвоем с Левчиком в квартире-то и остались! Он тут, в клубе, все говорят. А зрение у меня, юноша, плохонькое. Не могу его нигде углядеть…Мне сказали, что ты тут самый главный, подмоги найти отпрыска…А то домой не попасть.
— Ну, я тут главный больше по музыкальной части, сударыня…
— Груня! Пособи найти его в этом бедламе?
— Мой псевдоним Грун.
— Хорошо, пусть Грун.
— И здесь не бедлам. Это просто ночной клуб, который живет своей жизнью.
— По мне так тут бедлам, ди-джей. А мой внучок, как и ты, так не считает. Все время сюда рвется. Утром на работу идет, а после домой заедет и сюда норовит. Всю ночь просидеть может. У вас здесь медом намазано?
— Сударыня! Как раньше вы на Утесова бегали, так сейчас молодежь так же бегает. Только кумиры сменились,— философски заметил ди-джей. Потом он внимательно посмотрел на старушку, щелкнул пальцами руки, повернулся к своему навороченному пульту управления и одел наушники с микрофоном на голову.

Костя Тимохин чуть не поперхнулся коктейлем от возмущения, когда его любимая композиция в стиле фанки оборвалась наполовину. В зале загудели и другие недовольные голоса. Вместо привычной всем музыки, посетители и сотрудники клуба «Бягилев» услышали знакомый голос ди-джея Груна. Но на сей раз тот говорил не о новом улетном шлягере.
— Друзья! – разносилось из всех динамиков по клубу. – Жители планеты «Бягилев»! Ко мне сейчас подошла бабушка одного из известных обитателей нашей планеты и попросила помочь его найти на наших задворках. Ей очень нужен ее внук, мы его знаем под кличкой Лев, Левчик. Пособим ей, чатлане?!
Зал сначала застыл в процессе переваривания информации, а потом десятки голосов, причем мужских и женских, загорланили:
— Поможем бабушке! Пособим!
— Левчик! Ты, или если кто видит и знает, где он, отзовитесь на зов рулевого Груна!
Народ стал крутить головами в поисках Левчика. Усилия Груна не пропали даром: буквально через пару минут в самом дальнем углу заведения двое парней и две девчонки громко прокричали:
— Мы нашли Левчика! Он тут! Вон он в углу, на лавке спит! Он здесь!
— Отлично! Разбудите его, чатлане! Пусть идет к офису Груна! – разносился голос ди-джея из динамиков.

Ребята растолкали спящего, буквально под ручку провели его к кабине Груна, где парень с удивлением увидел свою любимую родственницу вместе с ди-джеем. Никитична тоже увидела заспанное лицо отпрыска через стекло и замахала ему руками:
— Нашелся! Нашелся, внучок! – радостно крикнула она и ее голос, через микрофон Груна, услышал весь зал.
— Ур-а-а! – грянул разноголосый клич.
— Вон твоя бабушка,— хлопали, все кто хотел и мог Семена по плечам,— иди к ней, она тебя давно ищет!
— А как вы такую музыку часами слушать можете, ребятки? – весело спросила любопытная старушка музыкального рулевого и этот вопрос снова услышали все. – Мне, например, ее не понять. У меня от нее «уши вянут», как иногда говорят в молодежных передачах.!
— Ну… Знаете, сударыня… — начал было отвечать ди-джей, но вдруг лицо его как будто озарилось некоей идеей. – А давайте, чатлане, специально для бабушки нашего Левчика, в радость, что они нашлись все-таки на планете «Бягилев», поставим ей песню ее поколения, от которой уши ни у кого не «вянут». Как думаете, порадуем нашу гостью?
— Давай! Давай! Порадуем бабусю! – кричал зал.
— Есть у меня в базе данных с пару десяток песен тех лет, которые я иногда слушаю и они мне очень нравятся. Итак, специально для родной души нашего чатланина Левчика — песня! – Грун забил назван6ие песни в компьютер и нажал клавишу «ввод».

Из суперсовременных динамиков полилась знакомая всем, задушевная и мелодичная песня «Подмосковные вечера». Публика, даже стены клуба, привыкшие к современным заводным ритмам, казалось, притихли и застыли. Никитична с улыбкой поблагодарила Груна за помощь и покинула кабинет музыканта. Семен подбежал к ней и, поддерживая ее за локоть, повел к выходу. А публика слушала «Подмосковные вечера», некоторые, особенно постарше, стали подпевать. Элитная аппаратура клуба делала мелодию этой давно известной песни чистой и проникающей в душу слушателя. Семен с родственницей уже подходили к выходу, когда песня закончилась, и грянули аплодисменты. А после того, как они миновали второй ряд автоматических дверей, за их спинами грянула уже привычная для этих стен мощная современная технокомпозиция.

Сева – классификатор, увидев идущих под руку Леву и старушку, улыбнулся и спросил:
— Нашла, значит, бабушка ты своего Левчика?
— Нашла, милок! Нашла! Спасибо тебе, что пропустил.

Сева и Семен приветственно кивнули друг другу головами, а через секунду Сева –классификатор вернулся своим обязанностям, отказав девице с прыгающей походкой и совершенно безумными глазами в доступе в заведение. То, что девица была обвешана золотыми украшениями, как елка игрушками, никак не сказалось на решении Севы.

— Семенчик, внучок, вот мусор ходила выбрасывать дверь и захлопнулась. Склероз уже. Хорошо Пашку встретила, он мне и сообщил, где тебя найти.
— Понятно. Пойдем к моей машине, я тебя домой отвезу.
Левчик, на самом деле не был пьян. Он вообще почти не пил спиртного. Не употреблял он и стимуляторы и наркотики. Было дело: увлекся экстази, но, увидев однажды у своего знакомого, тоже принимавшего эту вещь, зеленые, как листья летом, сопли и дрожащие конечности, он отказался от этой опасной иллюзии. Днем он работал менеджером в крупной телекоммуникационной компании, а ночи проводил в клубе «Бягилев». Просто ему здесь нравилось, в этом царстве динамичной музыки и яркого промоушена. Да, высыпаться при таком графике жизни ему удавалось нечасто, поэтому он научился засыпать на часик везде, даже под децибелы «Бягилева». Молодой организм без труда выдерживал такой ритм жизни.

Левчик усадил бабушку на ее любимое переднее сидение, вырулил с парковки, и машина помчалась в сторону дома, без пробок, сквозь море неоновых огней большого города. Когда приехали, юноша открыл своими ключами входную дверь квартиры, пропустил старушенцию вперед.
— Ба, тебе еще что-нибудь нужно?
— Нет, Сема, я теперь снова дома и у меня все есть.
— Поздно уже, ба. Может, пойдешь, поспишь?
— Может, и пойду. Хотя нет: от твоего клуба у меня теперь столько разнообразных впечатлений! С ними я не засну быстро сейчас, внучок.
— Ну, а я тогда поехал. Приеду под утро, как обычно. Себя в порядок перед работой привести. После службы продуктов нам привезу и посплю маленько.
— Так ты опять в свой клуб сейчас, что ли?
— Туда, ба. Там мои друзьзя, там моя невеста. Ты ее знаешь — Светлана.
— А-а! Это высокая такая, симпатичная, и очень серьезная девушка?
— Да, мы заезжали к нам, и не раз.
— Добре дивчина. Она девушка серьезная, ты у меня с ней не забалуешь. Езжай, внучок, езжай.

Левчик с улыбкой поцеловал морщинистую кожу своей бабушки и усвистал обратно в «Бягилев». Никитична же побродила по квартире, вскипятила себе чаю, попила его с вареньем. Спать не хотелось. Она вспоминала эту безумную музыку и разноцветные огни на стенах, непонятных ей людей, и простых посетителей ночного клуба. Она подошла к DVD –проигрывателю, который подарил ей внук, взяла с полки диск с классикой советского кинематографа под названием «Летят журавли», который, кстати, ей тоже купил внук. Загрузила диск в дископриемник, нажала на воспроизведение и вскоре окунулась в мир своей молодости. Внук научил ее почти на пальцах, как пользоваться современной техникой. И эта техника ей нравилась.

21-22 /03/08, Москва

23 марта 2008 года  09:36:51
Томская Светлана | Москва | Россия

Арсений

Последняя сказка
Не очень героическая история о прошлом, настоящем и будущем обитателей одного дремучего заповедника.

ПОСЛЕДНЯЯ СКАЗКА

В лесу царили Гнусь и Смрад. По чахлой жухлой траве среди зловонных куч мусора, прошлогодней листвы, гнилых объедков и полуразложившихся экскрементов бродили вшивые оборванцы неопределенной наружности. Иные чересчур щепетильные личности из заезжих и доморощенных интеллигентов удивлялись:
— Это как же надо жить, чтобы все так загадить?
— А что такого? – отвечали аборигены, – Если не принюхиваться, не приглядываться и не прислушиваться, то очень даже ничего — вполне комфортно. Ведь дело не в приоритетах, а в тех, кто их расставляет! В конце концов, давно известно, что у нас свой путь, особенный, и этого нельзя не учитывать. А если кому запах не нравиться, то нефиг вообще дышать…

Старый лесной клоп вонючий как падаль и красный как спелая клюква, несмотря на свой прогрессирующий маразм, прекрасно помнящий самые пикантные подробности чужого прошлого, прямо заявил:
— Говнецо – это ничего, в смысле медицины оно даже полезно! Я даже больше скажу, если вокруг все говно и сравнивать не с чем, то на вкус оно как папайя или, допустим, ананас. При старом леснике мы дерьма много съели и только духом окрепли! Враги этого духа как огня боялись, иные впечатлительные натуры даже чувств лишались. А нам хоть бы хны! Сидели себе смирненько, да тихонько смердели друг на друга. Прежние лесники такое качество очень в нас уважали. Самые удачливые, в результате, больших высот могли достичь. Честно говоря, только из говна и получаются настоящие чиновники, уж я то знаю!

Скакавший мимо молодой взъерошенный воробей досадливо щелкнул клювом по клопиному темечку:
— Утомил дед. Из-за таких как ты в лесу не продохнуть. Съесть бы тебя, да противно. Связываться не охота.
Обиженный клоп, окружив себя густым облаком зловония, язвительно ответил:
— А может, я потому так долго живу, что со мной никто связываться не хочет. А ты дурак чирикай — беда болтунов любит!
Клоп забрался было под сухой лист, но тут же высунулся обратно, злобно пообещав:
— Погодите, еще попомните... В нашем лесу никто не имеет права чирикать безнаказанно! А набздеть я еще много смогу. Был бы спрос!
Воробей на минуту задумался:
— А ведь и впрямь может. Хорошо — у меня крылья, а каково кроликам…
С тем и упрыгал дальше.

Подобные разговоры с некоторых пор являлись неотъемлемой частью жизни обитателей Леса. Бузили все, даже паразиты, которым, в общем-то, и жаловаться было не на что. А мухи, сволочи, просто обнаглели. Расплодились в таком количестве, что стали сбиваться в банды мародеров-насильников, и однажды даже уволокли взрослого лося на макушку ели, запихнули рогами в дупло и оставили бедолагу сутки трубить от страха на десятиметровой высоте. Хулиганы требовали от Сохатого права на 80% его шкуры (для разведения личинок), а тот соглашался только на кончик куцего хвоста, вот пацаны ему конкретно и разъяснили, кто в лесу хозяин!

Зайцы из регионального отделения партии экуменических персоналистов «Капустные братья» подняли вопрос об аморальности плотоядия в современных условиях, обосновывая свою позицию тем, что, в конечном счете, всех нас нашли в капусте!
Зайцы не только подняли вопрос, но и понесли его на суд общественности, однако по дороге были съедены ею с потрохами.
— Время еще не пришло. – Констатировал сей факт, матерый волк, сыто рыгая и ковыряя грязным когтем в зубах.

В целом, надо признать, что недоразвитость общественного сознания лесной братии с лихвой компенсировалась ее беспорядочной активностью, а всеобщая любовь к категорическим императивам и морализаторству — разом превратила «нормальных» шизиков в депрессивных параноиков и социопатов.
— Пороть нас некому! – Подвел общий итог безрадостных рассуждений сопливый слизняк.
— Хозяина нет, вот мы и обнаглели.

Убежденность в том, что без Лесника, Лес — дикие джунгли, была почти культовой. Культовыми были и сами персоналии. Аборигены хорошо помнили, как Первый Лесник вознамерился создать Африку в отдельно взятом лесу и с этой целью содрал три шкуры с его обитателей. Впрочем, когда зимой большая часть зверья вымерла от холода, оставшимся пришлось часть вернуть, но уже только во временное пользование.

Его приемник пошел еще дальше. Окружив территорию колючей проволокой и пустив по ней ток, суровый новатор купировал птицам крылья, кошкам и собакам хвосты и уши, а всем недовольным — вместе с ушами и головы. Он выжег каждому на тощей, голой заднице свое личное тавро с серийным номером, распределив Лес по просекам, а зверье — по баракам; и опять отобрал шкуры, заявив, что пора уже растить новые – африканские!

Шкуры с тех пор стали расти как-то неохотно и, все больше, шерстью внутрь. Но многим эксперимент понравился!
На фоне таких титанов последующие лесники выглядели довольно бледно. Запомнились они, разве что, сентиментальной любовью к хоровому пению хвалебных гимнов в свою честь, нездоровой сорочьей страстью к коллекционированию всякого рода металлических побрякушек и невинным селекционным отстрелом инако прыгающих, бегающих и летающих. Один из них, впрочем, народ лесной здорово повеселил: как что не по нему, психанет — и ну в собеседников своими башмаками швыряться, сколько он их разбросал — не сосчитать. Швыряет направо и налево и приговаривает: «########, абстракционисты, космополиты еловые, я то ничего, я то смирный, вы еще Кузькину мать не видели, вот где страх-то!»
В общем, эстет и альтруист (в определенном смысле), был этот добрый человек.

А вот последний Лесник наоборот любил всяких уродцев, предпочитая, впрочем, исключительно ручных. Много он их вокруг себя развел. Умиляло его, как они пища и пихаясь по первому его свисту, спешили за кормом. И такие они забавные при этом были, такие смешные! И ладошку вылижут, и на задних лапках спляшут, и даже в теннис с ним сыграют! Ну, так хорошо, что рядом с ними отогревался он душой и сердцем! Одно плохо, как выпьет лишнего, так обязательно какую-нибудь гадость в дом тащит. Гладит за ушами, целует в лобик да приговаривает:
— Вот он сыночек мой, вот он наследничек!
А проспится, поглядит вокруг мутным взором да как гаркнет:
— Это что за говнюк у меня на столе сидит?
Хрусть ногтем — и нет наследничка! Что и говорить матерый был человечище, одно слово — Хозяин! Видимо, в один из таких запоев приволок он невесть откуда паука в стеклянной банке. Паучок был маленький, худенький, носик остренький. Одни глазки живые бегают туда-сюда. Сразу видно, голодный! Лесник ему мясца свежего с кровью дал, а тот немного перекусил, а что не осилил, по-хозяйски паутинкой оплел «на черный день» и скромненько в уголочке притих благодарно, глазенками-бусинками сверкая.
— Вот ведь он какой, сынуля мой! Почтительный!
Прослезился тут Лесник, хряпнул еще стопочку и вышел «до ветру». Больше его никто в Лесу не видел — как сгинул мужик…

Сначала этому никто значения не придал. Все думали, чудит дядька, погуляет и вернется. Но время шло, а его все не было. И тогда заволновался лесной народ.
— Как же так, …без хозяина-то?
— Без Хозяина нам никак нельзя, помрем!
Выбрали представителей от общества, и пошли к сторожке. Пришли, глядь, а сторожки то и нет. Пустая поляна, да паутина по деревьям клочьями висит. Заскучали тут звери, испугались.
— Не умеем мы, говорят, коллективно Лесом управлять. Не научили нас прежде. Надо старшего выбирать.
Претенденты, впрочем, быстро отыскались. Особенно одна жаба старалась.
— Я,— кричит – Однозначно, самая достойная! Во-первых, я ядовитая, а во-вторых, ежели начну икру метать, вам всем места в лесу мало станет.
Дали ей в рыло, чтобы не выступала. Но вопрос тем не решили. А тут еще дятел, долбит своей красной башкой о сухой пенек и орет почем зря:
— Каждый работяга получит от меня по одной диетической личинке в сутки. Плюс бесплатное лечение у травматолога, а люди творческих профессий даже у проктолога, и это не считая возможности ежедневного созерцания восхода новой зари!
Дурную птицу утихомирили лошадиной дозой промедола. Дятел — и есть дятел, что с него взять, ежели он всю жизнь на голову стукнутый.

Время шло, а приемлемого решения не находилось. Лесной народ поднял такой гвалт с мордобоем и матюгами, что из соседнего леса, привлеченные шумом, стали зеваки подтягиваться, и что характерно, каждый со своим советом или даже планом окончательного решения всех проблем. Больше всех пеликан один старался, все поучал:
— Чего орете, работать надо, а не глотки драть…
Очень обиделись на него аборигены. Особенно жаба оскорбилась:
— Все,— кричит – Подонки, однозначно! А этот, с кошельком вместо клюва — первый подонок! Ишь чего удумал! Мы, значит, вкалывай от зари до зари, а он наше кровное себе в хайло запихнет и поминай как звали! Они всю жизнь такие! Зажрались, суки! Видела я тут ихнего крокодила, это сколько надо продуктов извести, чтобы из обычного тритона такую сволочь вырастить?
Плюнул пеликан досадливо и улетел сопровождаемый завистливыми взглядами.
— Холеный гад, а тут весь зад в клещах, да морда в прыщах. Эх, не везет нам…

Не на шутку испугались обитатели леса своего сиротства. Совсем приуныли, было, но тут один тощий, облезлый медведь-шатун с голоду да недосыпу о пауке вспомнил:
— Прежний лесник не дурак был. Знал, небось, кого наследником назначать! А что до меня, так мне все равно под чью дудку плясать. Лишь бы кормили от пуза!
Огорошенные медвежьей откровенностью обитатели леса не нашли чем ему возразить, а может и не захотели, зима, как никак, уже на носу была. Решили они тогда всем скопом:
— Конечно паук не орел, чего уж там кокетничать. Тварь – он, тварь и есть. Однако тоже ведь не чужой, а свой – доморощенный! К тому же, если сильно прищуриться и посмотреть сбоку, под острым углом, то как стали уверять некоторые анонимные личности, он даже вполне симпатичный, даром что хелицеровый.

Подумав недолго, отправилось зверье пауку челом бить, да не тут то было. Всю поляну вокруг паучьего логова теперь местные паразиты оккупировали и никак сквозь их плотные ряды не пробиться было. Раньше то, все эти клещи, пиявки, комары да трутни по одиночке «трудились», каждый в своем регионе, а теперь вдруг все разом под мохнатую лапу подались, в чиновники определяться. Потоптались лесные голодранцы у подножия паучьего «Олимпа», удивляясь, как много вокруг них уже паутины наплелось, да тихо расходиться стали. Только самые упрямые задержались.
— Мы,— говорят – не уйдем, пока чаянья наши и думы горькие, до «Самого» не доведем. Нам теперь все одно! Пусть выходит, а не-то худо будет!

Но, не очень то их испугались. Сутки ждали, двое, на третьи явился к ним старый знакомый слизень. Важный такой, раздувшийся и еще более скользкий, чем раньше.
— Чего шумите, господа хорошие – спросил с мягким укором, за которым самым проницательным послышались нотки скрытой угрозы.
— Покою от вас нет. Их лесное высокоблагородие изволит почивать на лаврах после дел праведных, а вы мешаете естественному процессу.

Тут молодой воробей даже сплюнул с досады.
— Это, какие же такие дела? Что-то мы не одного не видели! Одной паутиной пол-леса запаскудил — и всё. Скоро летать негде будет!
— Это все потому,— назидательно отвечал слизень – что мозги у тебя воробьиные, оттого и не видишь дальше своего клюва. Их высокопревосходительство не покладая жвалв, плел вертикаль паутины, в чем преуспел всесторонне, а отдохнет немного, и за горизонталь примется. Что же касается полетов, то летать тоже надо уметь! Кончились времена брожения и шатаний. Идет новая эра порядка и тотального контроля в рамках демократических преобразований. Есть лицензия, пари орлом! Нет — крылья долой, претенденты всегда найдутся!

Слизень расчувствовался, рассопливился и заскользил вниз по пригорку.
— Вот, наши лучшие кадры! Новые соколы так сказать, – заявил он, указывая на небо.
Ошалевшее от административных новаций зверье, открыв пасти, с изумлением смотрело, как над кронами деревьев, неумело дрыгая конечностями, кружили: тощий медведь-шатун, ядовитая жаба и еще добрый десяток таких же чудных персонажей.
Не все еще пока получается,— комментировал слизняк их неловкие движения в воздухе – но, как говорится: «не боги горшки обжигают»!
Под шумок, никто и не заметил, как болтливого воробья уволокли куда-то в чащу четыре здоровых кукушонка, по дороге обрывая перья с крылышек.
— Да, ребята, видимо нам и впрямь пора по домам. – Сказал полоумный дятел, вмиг излечившись от своего сумасшествия.
— Мне бы промедольчику, да личинку пожирней — и все, я не в претензии!
И побежал по земле на коротких лапках, опасаясь летать без лицензии. Остальные сиганули врассыпную, вслед за ним. Вмиг поляна опустела.
— То-то же! – удовлетворенно констатировал сей факт слизень, и вспорхнув, элегантно заскользил по воздуху в сторону паучьего логова.
А паук, тем временем, все также тихо сидел в своей норке, и только две бусинки-глазки его ярко горели в темноте. Жутко горели, надо сказать. Угрожающе!

Много ли с тех пор времени прошло, мало ли, трудно сказать: только в самом лесу ничего не изменилось. Кто был с голым задом, тот с ним так и бегает, высунув язык. А у кого с шерстью побогаче было, те даже выгоду себе от того поимели. Попришивали на шкуру форменные пуговицы, погоны с большими звездами, да все как один на службу определились. Теперь куда ни плюнь – кругом «ихния благородия», сидят и внимательно смотрят, чтобы не пропустить того важного момента, когда быт аборигенов лесных стремительно улучшаться начнет.

Более того, от бдительного созерцания у многих даже видения начались. Стало им казаться, что быт этот и впрямь налаживается. Ну что тут скажешь, когда уже коровы летать стали! В общем, успокоился лес. Притих. Даже воробей опять объявился. Только узнать его теперь трудно было. Тощий, общипанный, молча скакал по дорожкам и от каждой тени шарахался.
Повстречал его как-то старый лесной клоп, тот самый, ветеран почетный и уважаемый. Расправил фалды пышного генеральского кителя, забренчал наградами, и сказал ехидно, но как-то даже по-отечески.
— Ну что, жиденок, дочирикался? А я ведь тебя предупреждал, советовал. В нашем лесу лучше лишний раз перебздеть, чем упаси господи, недобздеть малость. Жизнь штука вонючая, это понимать надо!
Сказал и уполз в чащу, а ведь мог бы и улететь. Но клоп был взглядов консервативных и новаций молодежи не поддерживал, что впрочем, ему прощалось. Что взять с говнюка старого? Пускай себе ползает, лишь бы под ногами не путался.

Лесной молодняк, кстати сказать, паука очень полюбил. Один хорек в его поддержку даже партию организовал, «Жующие вместе» называлась. Верноподданнические демонстрации устраивал, с песнями и бесплатной раздачей «халявы». Но кто-то донес на хорька, мол, партия его на самом деле зовется «Жующие вместо…». Задумались тогда некоторые: «А вместо кого, интересно?», и хорька быстро, без лишнего шума, куда-то убрали. И правильно, между прочим, сделали. Нефиг лезть, конечно в Лесу всего хватает, но далеко не всем!

Однако недовольные в лесу все же остались. Куда же без них! Собрались они как-то все вместе и решили еще раз сходить к пауку, по душам поговорить. Мол, не пора ли тебе «хелицеровый», уже, что-нибудь полезное для народа сделать, или место освободить, коли ноша тяжела.
Воробья с собой звали, да только он плюнул в сердцах и упрыгал в соседний лес, где, как говорят, всех пауков давным-давно дустом потравили! Впрочем, врут наверное… Однако диссиденты эти далеко не ушли. Сделали по паре шагов, да увязли, как один в липкой паутине, которая к тому времени весь лес оплела. Висели они в ней, дергались и громко возмущались:
— Это что же такое, где правда? Где справедливость? Даешь честные выборы нового «Отца родного», который и мордой пригож, и лап не более четырех на одно туловище.
Смешно, право слово! На такой должности лапы сами отрастают, чего зря вопить?

Чем больше «ходоки» трепыхались, тем больше в паутине запутывались, но шума меж тем немало создали.
Выполз к ним тогда, опять, слизень, толи тот же самый, толи другой (кто их разберет, беспозвоночных)? Распластался он по поляне, огромный, как грязная лужа после сильного ливня, и сердито спросил:
— Чего, паразиты, глотки дерете? Их лесное величество отдыхать изволят!
— Мы — не паразиты! — возмущались представители оппозиции,— Мы — честные граждане демократического леса, а вот это самозваное величество только и знает, что отдыхать. При таком режиме ему и работать некогда. А ну тащи сюда этого «гаранта», мы ему жвалвы-то начистим, мы ему… ать… мать… размать… ругался заляпанный паутиной демократический электорат, нимало не смущаясь своей врожденной интеллигентности.

Но слизняка их гнусные выпады нисколько не тронули.
— Надо – веско сказал он,— внимательно читать прессу. По новому постановлению императорского серпентария именно вы и являетесь паразитами, и другим паразитам не бывать! Да и вам недолго осталось ерепениться. Паутинка-то, она только с виду легкая да тонкая, а на самом деле крепкая, как удавка!
— Караул! – завопила испуганная оппозиция – Кровавый заговор. Требуем допустить нас к его вечно спящему величеству, может, его и нет совсем. Кто он, господин паук? Кто он?
Шум поднялся такой, что хоть всех святых выноси, грандиозный получился шум! Но среди всеобщей суеты и гвалта раздался ехидный голос слизняка:
— Посмотреть хотите? Это можно! Грех отказывать народу в последнем желании.

И тут только заметили бузатеры, что в лесу как-то резко потемнело. В мертвой тишине, с ужасом, наблюдали они как огромная тень медленно надвигаясь заслонила собой яркое полуденное солнце. Холод и мрак вмиг опустились на Лес. Высоко, намного выше самого высокого дерева, широко расставив свои лохматые лапы стоял огромный паучище! Его острые как бритвы жвалвы, со страшным металлическим скрежетом терлись друг о друга, наводя этим звуком смертную тоску и ужас на тех, кто сразу не умер от первого приступа животного страха. Огромные красные глаза невиданного зверя горели адовым огнем и были в них космический холод, пустота и абсолютная безжалостность, которую невозможно описать словами.

Тогда только, даже до самых безмозглых обитателей леса дошло, наконец, что если все и казалось дурной сказкой, то сказка эта была последней.
Так-то вот. А вы думайте…

2001 год.

24 марта 2008 года  00:30:29
Арсений | arsenios@list.ru | Москва | Россия

Илья Криштул

Великая сила национализма

В Е Л И К А Я С И Л А Н А Ц И О Н А Л И З М А

Ещё никогда евреи не подвергались такой дискриминации, как 16 декабря в квартире Димы Головкова. Надо сразу сказать, что в этот день Дима праздновал своё 45-летие, а сам он корнями уходил туда, откуда... В общем, был он еврей и черта его оседлости, указанная тёщей, уже с утра находилась в углу комнаты, на расстоянии двух вытянутых рук от столов с запасами спиртного и закусками. Там, в углу, стоял колченогий стул, на котором он и сидел, печально наблюдая за происходящим. Вначале, конечно, Дима пытался возражать, на что тёща вскользь, но сурово заметила, что у них здесь не иудейская Пасха и, если Диме что-то не нравится, он может сложить свои вещи на этот дурацкий стул и идти к своему посольству, где его с удовольствием примут. Дима обиженно замолчал. Минуты через три он не выдержал и сказал, правда, какую-то фразу про антисемитизм, за что тёща до минимума уменьшила сферу его интересов. А гости уже собирались. Они шумно заходили, шумно отдавали пакеты с подарками Диминой жене, шутили, смеялись и ещё более шумно рассаживались. Дима безучастно смотрел на всё это, в его глазах плескалась боль всего Ближнего Востока, а губы беззвучно шевелились. Тёща, заметив это, сказала, что Дима за всю жизнь не прочёл ни одной строчки из Торы, что еврейских молитв он не знает, а с исторической родиной его связывает лишь исполнение в пьяном виде "Хавы Нагилы" да эти вечно печальные глаза и праздник начался. Диме выдали немного салата и жёстко прервали его попытку прорваться к столам. В подавлении бунта активное участие принял Димин друг Андрианов, специально приглашённый в качестве казака-антисемита и имеющий большой опыт погромов в квартирах друзей-евреев. Вконец обидевшийся Дима затих в своём местечке, осознав, что это и есть маленькое еврейское счастье, а гости, наоборот, развеселились. После тостов за тёщу и жену пришло время песен. Исполняли в основном произведения разудалых русских композиторов Фельцмана, Френкеля и Фрадкина, казачий цикл Розенбаума и "Русское поле" из репертуара Кобзона. Иногда в этот ряд врывались песни, которые давно стали национальным достоянием России — "Сулико", "Четыре татарина" и "Хаз-Булат удалой". Вот во время исполнения последней и произошло то, чего так опасалась тёща. Одного из гостей, Савельева, так разжалобила фраза "Бедна сакля твоя... ", что он расплакался и незаметно катнул Диме бутылку "Русской" водки. Женщины в это время находились на кухне, поэтому Дима подарок принял с благодарностью и залпом...
Когда через несколько минут тёща зашла в комнату, её взору предстала страшная картина. Дима с пустой бутылкой водки стоял на столе и пел "Хаву Нагилу". Вокруг плясали что-то похожее на кадриль гости, иногда подсказывая Диме слова и напоминая мелодию. Тёща попыталась пресечь эту наглую жидомасонскую выходку, но... Но её увлёк вихрь танца и спустя мгновение, заложив пальцы за несуществующую жилетку, она лихо дёргала ножками.
Измученные шумом соседи вызвали милицию часа через три. Зайдя в квартиру, милиция долго не могла понять, куда она попала. В большой комнате громко, на непонятном языке спорили мужчины в шляпах. "На иврите говорят" — сказал лейтенант Чернышов, знавший татарский. Ещё один мужчина — это был Андрианов — вырезал из газет шестиконечные звёзды и обклеивал ими стены. Откуда-то доносился голос тёщи — она обзванивала еврейские общины США и Канады, а из кухни лилась печальная песня на том же языке в исполнении женщин. Вопрос о документах, заданный главным милиционером, остался без ответа, лишь проходящая мимо с подносом закусок чернявенькая девушка улыбнулась и сказала: "Шолом!". "Это она поздоровалась" — перевёл лейтенант Чернышов и зачем-то добавил: " Татарский и иврит очень похожи". Выяснив, что в квартире по-русски, и то с большим трудом, говорит только Дима, милиционеры удалились, забрав его с собой. Пропажу именинника никто не заметил и праздник покатился дальше. Тёща обзвонила все континенты и, сидя у окошка, ждала переводы с материальной помощью по еврейской линии, Андрианов обклеил звёздами квартиру и перешёл на лестничную клетку, гости, узнав, кто именно пресёк безобразный геноцид по отношению к Диме, избрали Савельева главным раввином и просили его заняться уже строительством синагоги. А у подъезда, сжимая розы, стоял лейтенант Чернышов — чернявенькая девушка вместе с подносом зашла в его сердце...
Время летело. Во дворе Диминого дома строилась синагога, "Мосфильм" снимал кино под названием "Список Савельева", тёща занималась финансовыми вопросами мирового сионизма, причём сионизм беднел, а тёща богатела, Андрианов обклеил звёздами все близлежащие дома и деревья, лейтенант Чернышов… А лейтенант Чернышов, влюбившийся, как оказалось, в жену Димы, убрал его в тюрьму, уволился из милиции и работал на Андрианова, вырезая газетные звёзды. По субботам, разумеется, он только молился, с ужасом вспоминая свою прошлую, несемитскую жизнь.
Дима вернулся через 5 лет. Встретили его, как Мессию — все, кроме бывшего лейтенанта Чернышова – зажгли старинные семисвечники ручной работы, купленные тёщей на распродаже в «Икее», показали синагогу, фильм "Список Савельева", шестиконечные звёзды на деревьях, детей, родившихся от него в его отсутствие и дали самоучитель иврита. Диме многое не понравилось — не понравился бывший лейтенант Чернышов, постоянно глазеющий на чужую жену, не понравились архитектура синагоги, концепция фильма, сложный язык, свет от семисвечников и непонятные скуластые дети. Он уставал от лиц еврейской национальности, окружавших его, тосковал по славянам, которых полюбил в тюрьме, не понимал, зачем плачет в своих речах Савельев и почему его надо называть "ребе", кто запретил пить пиво по субботам и что в его квартире делает огромное количество ортодоксальных иудеев из Израиля, если раньше заходили только атеисты из Москвы, но редко и с водкой. Не изменилась лишь тёща — она по-прежнему боролась с Диминым алкоголизмом, хотя им, алкоголизму и Диме, исполнялось уже 50 лет...
Ещё никогда русские не подвергались такой дискриминации, как 16 декабря в квартире Димы Головкова. Сам Дима уже с утра сидел в углу комнаты на колченогом стуле, на расстоянии двух вытянутых рук от столика со спиртным и закуской. Вначале, конечно, он пытался возражать, на что тёща вскользь, но сурово заметила, что у них здесь не православная Пасха и, если Диме что-то не нравится, он может отписать ей свою долю жилплощади и уже таки идти в пивную, где его с удовольствием примут. Дима обиженно замолчал. Минуты через три он не выдержал и сказал, правда, какую-то фразу про антирусские настроения, за что тёща до минимума уменьшила сферу его интересов, объяснив, что с русской нацией Диму связывает лишь исполнение в пьяном виде "Калинки-малинки" да эти вечно похмельные глаза. А гости уже собирались. Они тихо заходили, со слезами отдавали открытки с видами Иерусалима Диминой жене и, повеселев, рассаживались. После первого тоста пришло время песен. Исполняли в основном произведения печальных еврейских композиторов Дунаевского, Шаинского и Богословского, еврейский цикл Утёсова, и, разумеется, "Хаву Нагилу". Иногда в этот ряд врывались песни, которые давно стали общенациональными — "Сулико", "Четыре татарина" и "Хаз-Булат удалой". Вот во время исполнения последней и разжалобился ребе Савельев, расплакался и незаметно плеснул Диме 15 грамм кошерной водки...

Илья Криштул

24 марта 2008 года  21:55:25
Илья Криштул | krichtulilia@stream.ru | Москва | Россия

* * *

Стены раздвинуть легче, чем поднять потолок.

плоское мышление

26 марта 2008 года  22:53:13
D |

ДОРОГОЙ АБДЭЛЬ

Надоело быть неадекватным. Столько кругом красивых девчонок. Вон Танька из дома напротив – всю зиму пробЕгала в короткой юбке с голой поясницей. И всё, что бы мужикам понравиться. Правда, если бы была последовательна, сейчас ей самое время было бы одеться по-осеннему. А летом надо бы напялить на себя что-то зимнее. Тогда бы мужики точно обратили внимание. Как же хороша, чертовка.
Робею я перед красивыми женщинами.
Во-первых, красивым сразу приписываешь массу других положительных качеств – ум, благородство, вкус …
Во-вторых, понятно, что такая красивая не может быть одинока. Полчища неотразимых мачо, денди, джентльменов… Мерсы, рестораны… Гламур – одним словом.
Но…
Сколько я Таньку не вижу, всё время одна. Провожал её как-то зимой один кекс. Не срослось, похоже. Сегодня 8 Марта. Самый повод проявиться. Она и не догадывается о моём существовании. Так ведь не подойдёшь. Не брякнешь – Разрешите познакомиться. Вы мне очень нравитесь. — Глупо.
А через интернет надоело знакомиться – коряги, а то и просто бди.
Время семь. А магазин цветов уже открылся. (Начали деньги делать, капиталисты несчастные. Наживаться на страданиях трудового народа.)
Цены, конечно, лом. Но чего не сделаешь ради знакомства с прекрасной незнакомкой. Букет я выбрал – вам скажу! Такой не всем под силу в моём рабоче-крестьянском районе.
Если бы цветы продавали голландцы сами, наверняка работала бы и служба доставки. А так сидят азербайджанцы на корточках вокруг магазинчика своих сородичей, лузгают семечки. Им и трава не расти.
Что делать? Не тащиться же самому?
– Здравствуйте, вот он я – болван из соседнего дома. Уж очень Вы красивые, однако. Уж очень нам познакомиться с Вами хотелось бы.
– Здравствуйте, болван из соседнего дома. Уж очень нам ндравится, как Вы нас обхаживаете. Заходите, не стесняйтесь. Чувствуйте себя, как у себя дома. А то мы заждалися тут совсем Вас.
Чёрт бы побрал всю эту мутотень! Обыкновенная вещь — цветы передать незнакомке, заинтриговать, понравиться цивилизованно – незя! Мыж Азиопа! Какая служба доставки? Какие цветы? Мыж деньги деляем… Может вы хотите ещё и открыточки… Размечтался.
Да, пора вспомнить детство золотое. Поставить цветы перед дверью. Нажать кнопку звонка и опрометью бежать. Уродство!
Надо было цветы по телефону заказывать. Недотёпа, лол… м…к!
— Пиривет! Карасивий букет у тебя. Девушке подаришь?
Такой экзотики я ещё не видел. Прямо на тротуаре, скрестив ноги, сидел египетский бедуин. Если вы бывали в Египте, то понимаете, что я имею ввиду. Бедуин, натуральный египетский бедуин. В белых одеждах, в белой шапочке и арабских тапочках. Только верблюда рядом нет.
— Есили сам стесеняешься, хочешь, мой вунук отенисёт.
Смущал только не арабский акцент. А так полная иллюзия египетской службы добрых услуг.
— Сколько?
— Сто.
— Рублей? – Зачем-то спросил я.
— Есили хочешь, можно долляров. – Ответил араб и посмотрел на меня своими честными хитрыми наглыми карими арабскими глазами.
— Ладно, идёт. Сто рублей.
— Джамул! – крикнул араб.
Из-за киоска вышел мальчишка лет семи в полосатом таджикском халате. Джамул был явно не араб. Типичное таджикское лицо, глаза немного раскосые. В принципе, мне было всё равно. Просто, немного смешно, как изменились за последнее время москвичи.
— Слушай, рано ещё. К десяти отнести надо.
— Шевле. Не кь десяти не получается. Он дам дам дам, тум тум тум салям.
Разобрать, что говорит араб, было невозможно. Ясно было только, что свои сто рублей они хотят заработать сейчас и ни минутой позже. Я взглянул на часы. Десятый час. А да ладно. Выбора всё равно нет. Открытки не было. Я вырвал листочек из блокнота и написал: «Таня! Поздравляю тебя с 8 марта! Хорошего тебе настроения! Счастья!» Потом, подумав немного, дописал свой телефон, аську и подписался «А.».
— Джамул, скажи ей, что я просил обязательно позвонить или до двенадцати стукнуть в аську.
Джамул кивнул головой.
— Повтори, что сказать нужно.
— До двенадцати просили позвонить или стукнуть в аську.
— Больше ничего не говори. Ничего не рассказывай.
— Хорошо.
Я протянул сто рублей. Араб, не спеша, положил их во внутренний карман своей белой хламиды и произнёс: – И сто рубелей вунуку.
Я опять почувствовал себя в Египте.
— Э, мы так не договаривались. Ты же сказал сто рублей.
— Сто рубелей мине и сто рубелей вунуку. – Сказал металлическим голосом араб, как отрезал.
Я протянул сто рублей Джамулу. Араб перехватил сторублёвку и быстренько отправил их вслед за первой. Я проводил Джамула до подъезда, ещё раз повторил все инструкции и сел на лавочку перед подъездом.
Я выкурил уже больше, чем полпачки сигарет, но Джамул не возвращался. Выход из подъезда был один. Деться ему было некуда. Что этот засранец там так долго делает? На улице было зябко. Время от времени моросил неприятный мелкий дождь.
Джамул вышел из подъезда только через полтора часа. В руках у него был огромный пластиковый пакет.
— Что это? – Спросил я.
— Это мине подарки. – Ответил Джамул.
— Вот! – Он протянул мне записку.

«Дорогой Абдэль,
большое спасибо за цветы и за поздравления.
Ваше приглашение я принять, к сожалению, не
могу. В ближайшее время у меня очень много
дел. Надеюсь, что у Вас всё устроится.
Счастья Вам и успехов.

Ещё раз спасибо,
Т.»

— Что за чушь? Какой Абдель? Ты что там наплёл?

Тут Джамул заплакал, да так горько, что сердце мое дрогнуло. Я присел на корточки, что бы вытереть ему слёзы. Джамул прижал пакет к груди. Вдруг он резко развернулся и побежал.
Зазвонил мобильник. В трубке раздался голос: — Абдэль?

29 марта 2008 года  04:26:32
D |

  1 • 13 / 13  
© 1997-2012 Ostrovok - ostrovok.de - ссылки - гостевая - контакт - impressum powered by Алексей Нагель
Рейтинг@Mail.ru TOP.germany.ru