Виктория и Алексей Варгины

Герцог Синяя Борода
Сказка

Виктория и Алексей Варгины г. Севастополь

ГЕРЦОГ

СИНЯЯ БОРОДА

Глава первая

— Герцог, отчего все-таки вас называют Синей Бородой? Ведь у вас и бороды-то нет!..

Так спрашивала у своего мужа Франсуа Вермийяра прелестная Шарлотта, в то время как свадебная карета приближалась к родовому замку герцога.

Ее супруг рассмеялся:

— О, дорогая, это пошло оттого, что, сколь тщательно я ни брею свой подбородок, он все равно отливает синевой. Однако должен заметить, мне нравится это прозвище и я охотно откликаюсь на него. Зови и ты меня так, если хочешь.

И он коснулся синеватой щекой нежной щечки своей юной супруги.

Шарлотта слегка отстранилась и, понизив голос до шепота, произнесла:

— Но, герцог, с этим вашим именем связаны такие страшные слухи…

— Какие же? — усмехнулся Вермийяр. — Уж не обвиняют ли меня в том, что я картежник, пьяница и развратник?

— О нет,— торопливо ответила Шарлотта,— то, что о вас говорят, много ужаснее…

— Кто же это говорит обо мне дурно?! — с нарочитым негодованием воскликнул герцог.

— Мои друзья, мои сестры и кузины… Все твердят в один голос… Впрочем, герцог, вы ведь и вправду были женаты пять раз, разве не так?

— Не совсем так, моя дорогая. На самом деле я был женат шесть раз. И каждый раз несчастливо… Жены мои быстро умирали, оставляя меня в одиночестве и отчаянии, и ни одна из них не подарила мне наследника… А ведь, если бы это случилось, я, верно, больше не помышлял бы о супружеском счастье. Увы…

— Бедный Франсуа,— вздохнула девушка. Она была добра и чувствительна и не умела скрывать своих чувств.

Герцог взял ее руку.

— В чем же моя вина, дорогая? — в его голосе звучала глубокая, с трудом скрываемая боль.

Шарлотта была растеряна. Она уже жалела о том, что завела этот разговор, столь огорчительный для ее любимого. Но герцог ждал ответа, и девушка смущенно спросила:

— Скажите, отчего умирали ваши жены?.. В округе ходят такие невероятные слухи!..

— И ты им веришь, Шарлотта?

— О, если бы я верила, разве я согласилась бы стать вашей женой? К тому же… — девушка бросила на герцога быстрый взгляд, исполненный нежности.

— Что, дорогая? — ее супруг придвинулся ближе.

— Вы помните нашу первую встречу на балу? — застенчиво спросила Шарлотта. — Так вот, ночью после этого я видела сон. Вы прилетели ко мне на воздушном шаре, Франсуа. Я шагнула к вам в корзину, и шар стал подниматься. В этот миг я испытала такое блаженство, какого не знала никогда. И я поняла, что люблю вас…

Герцог качнулся ей навстречу, и Шарлотта горячо прильнула к нему. Ее глаза затуманились.

— О, как же заблуждается месье Перро!..

Внезапно лицо герцога омрачилось.

— Перро? — переспросил Синяя Борода. — Этот жалкий бумагомарака?

Шарлотта очнулась от своего сладостного забытья и с удивлением взглянула на мужа.

— Вы не правы, герцог. Месье Шарль прекрасный сочинитель и интересный собеседник, недаром он долгое время служил при дворе. В последние годы он живет неподалеку от нашего замка и часто бывал у нас…

— Однако ты сама призналась, что он заблуждается…

Девушка совсем стушевалась и почти с мольбой посмотрела на мужа.

— Это потому… что месье Перро утверждает, будто всех своих жен вы убиваете… Да-да, ни больше ни меньше! Но не судите его строго, у всех этих поэтов и писателей такая необузданная фантазия…

Неожиданно герцог расхохотался.

— Мне — судить его? Да кто же станет судить сумасшедшего? Кстати, он случайно не сообщил вам, зачем я это делаю?

— Нет,— улыбнулась Шарлотта, испытав внезапное облегчение. — Зато он поведал, что ваша последняя жена случайно обнаружила тела ранее убитых несчастных и вы тоже хотели зарезать ее…

— Что же мне помешало? — герцога явно забавляла эта беседа.

— Ее братья. Они вовремя подоспели и убили вас, Синяя Борода…

— Ха-ха-ха! — не удержался герцог. — А как же ты объяснишь, дорогая, что я жив и здоров?

— Тем, что я рассказала вам сказку… Месье Перро считает, что в сказке зло непременно должно быть наказано…

— Это делает ему честь,— снисходительно заметил Вермийяр.

Шарлотта взглянула на него со смешанным чувством любви и тревоги.

— Благодарение Богу, вы живы и здоровы и даже сумели очаровать еще одну девушку,— юная герцогиня потупилась. – Однако месье Шарль совершенно серьезно предостерегал меня от этого замужества. Он пророчил мне страшную участь ваших прежних жен.

Шарлотта снова улыбнулась, однако губы ее задрожали. Это не укрылось от Синей Бороды.

— Ты взволнована, дорогая,— сказал он, привлекая к себе жену,— но мне известна истинная причина твоего волнения.

— В самом деле? Так назовите же ее, Франсуа, потому что я сама не понимаю, отчего так неспокойно у меня на сердце,— девушка с надеждой заглянула в глаза супруга.

Синяя Борода покрепче обнял ее.

— Все очень просто, моя дорогая. Ты оставила отчий дом, где прошла твоя прежняя жизнь, и теперь приближаешься к своему новому дому и к новой жизни… От этого тебе немного не по себе. Но поверь мне, это быстро пройдет. Я обещаю окружить тебя не только роскошью и богатством, но вниманием и любовью. А если ты сумеешь еще подарить мне наследника!.. О, как мне нужна твоя любовь!

— Правда? — с замиранием сердца спросила девушка.

— Истинная правда,— ответил герцог, сжимая ее в объятиях.

…В это время карета с новобрачными миновала деревянный мост и въехала в ворота замка герцога Вермийяра. Ворота за каретой закрылись…

Глава вторая

Замок герцога Вермийяра, более известный в округе как гнездо Синей Бороды, был весьма необычен. Возведенный на высоком утесе, он словно зависал над морем и одновременно устремлялся в небо своими высокими башнями и шпилями. Здесь во всем чувствовалась отъединенность, оторванность от земли. Да, гнездо – это слово, пожалуй, более всего подходило к замку. И здесь теперь предстояло жить юной герцогине Вермийяр, урожденной графине Дебоннер.

Шарлотта ожидала увидеть встречающую их толпу слуг и очень удивилась, когда к карете подошел и низко поклонился одинокий старик в ливрее.

— С возвращением, ваша светлость,— глухим голосом проговорил он. – Праздничный ужин будет подан через полчаса.

— Благодарю, Жак,— ровным голосом ответил герцог, и старик шаркающей походкой направился в замок.

Шарлотта изумленно посмотрела на мужа.

— Это Жак, мой единственный слуга,— как ни в чем не бывало ответил Синяя Борода, беря ее под руку.

— Единственный?! — девушке показалось, что она ослышалась.

— Представь себе, дорогая. Но он стоит нескольких десятков слуг. Впрочем, у него есть жена, тоже сущий клад. При необходимости ты всегда можешь воспользоваться ее услугами.

— Только этот старик и его жена? — отказывалась верить Шарлотта. — Но почему? Неужели, Франсуа, вы так бедны, что не можете содержать хотя бы дюжину слуг? А может быть, вы… скупы?

— Я могу содержать весь двор французского короля,— довольно равнодушно ответил Синяя Борода,— и, как мне кажется, вовсе не скуп. Всему виной мой образ жизни, а точнее, склад моей натуры. Я люблю уединение и тишину, присутствие людей раздражает меня, нарушает течение мыслей, мешая сосредоточиться…

— Сосредоточиться? Но… на чем?

— Я открою тебе маленькую тайну,— доверительно сказал герцог. – Все свободное время я провожу в своей лаборатории, где занимаюсь научными опытами…

— Как? Вы — алхимик?! — воскликнула потрясенная Шарлотта.

— В некотором смысле да, если тебе нравится это старомодное слово,— ответил Вермийяр, любуясь произведенным эффектом. — Но я не смешиваю растертый помет летучих мышей с рудой в надежде получить философский камень, дабы еще более обогатиться.

— Но тогда… что же вы делаете?

— Я пытаюсь разгадать одну сокровенную тайну нашего Господа,— ответил Синяя Борода и стиснул руку жены.

— Пойдем, дорогая, я покажу тебе нечто в высшей степени замечательное.

Он быстрым шагом подвел Шарлотту к краю утеса, и у нее перехватило дыхание от восторга: прямо под ними и везде, куда хватало глаз, волновалось море, розовое в лучах заходящего солнца. Солнце еще не коснулось горизонта, но уже превратилось в огромный красный шар, казавшийся сейчас центром Вселенной.

Из окон отцовского замка Шарлотта видела только горы, и бескрайний морской простор ошеломил девушку. Она вдруг ощутила себя птицей, свободно парящей над этой необозримой стихией.

— О, как это чудесно, Франсуа! — воскликнула Шарлотта и обернулась к мужу.

Синяя Борода смотрел на закат солнца, который в его слегка раскосых глазах отражался кровавым блеском. Внезапно Шарлотта почувствовала приступ дурноты и пошатнулась. Герцог подхватил ее.

— Дорогая, тебе не стоило смотреть вниз с обрыва, пойдем,— сказал он.

Шарлотта с трудом заставила себя взглянуть на мужа. В синих глазах Вермийяра читались участие и забота, и девушка сконфуженно улыбнулась.

— Да, Франсуа…

Глава третья

…Новый дом встретил герцогиню пышным великолепием роскоши и мертвой тишиной. Шарлотта, конечно, знала, что ее будущий супруг очень богат, но очевидность превосходила все ожидания, и девушке самой было странно оттого, что ею владеет какое-то тягостное чувство, слишком непохожее на радость. «Здесь очень мало света,— подавленно думала Шарлотта, переходя вслед за мужем из залы в залу. — Поэтому не блестят золото и бронза и мрачны зеркала… Возможно, на рассвете все изменится и дом наполнится светом и жизнью…» Тут девушка вспомнила, что, кроме нее и герцога, в замке находится лишь пара старых слуг, и вздрогнула. «Господи, как же я буду тут жить? — с тоской подумала она. — Ни одной родной души, кроме Франсуа… Да и он… какой-то чужой. Его лаборатория… Что, если он по-прежнему будет проводить в ней все свое время?»

Шарлотте вдруг показалось, что за ней закрылись двери огромного, украшенного драгоценностями склепа, и в памяти тут же всплыли пророчества Шарля Перро. «Я тоже умру здесь,— обреченно сказала себе герцогиня. — И меня вовсе не нужно будет убивать… Теперь я знаю, почему умерли все его жены». Шарлотте стало трудно идти, ноги не слушались ее.

В этот момент герцог распахнул очередные двери и громко произнес:

— Прошу к столу, дорогая.

Всю середину просторной комнаты занимал превосходно сервированный стол. Приборы, естественно, предназначались для двоих. Ярко горели свечи, в углу полыхал камин.

Шарлотта в изнеможении опустилась в мягкое кресло. Герцог разлил по кубкам вино.

— Я хочу выпить за тебя, дорогая Шарлотта,— глубоким голосом проговорил он. — За тебя и твою любовь, которая осветила небосклон моей жизни.

— А… где же ваш слуга? — вырвалось у Шарлотты. Впервые ей не хотелось остаться наедине с возлюбленным. Синяя Борода чуть заметно усмехнулся.

— Сегодня я буду твоим слугой, дорогая,— сказал он, подавая ей кубок,— и сделаю все, чтобы заслужить твою благосклонность.

Шарлотта не нашлась что ответить и медленно осушила свой кубок. Затем также в молчании она стала наблюдать, как виртуозно справляется герцог с обязанностями слуги за столом.

— Прошу, ваша светлость,— с почтительным поклоном сказал Синяя Борода, приглашая девушку к трапезе.

— Благодарю,— ответила Шарлотта, стараясь придерживаться взятого им тона. — Вы так искусны, Франсуа, что и впрямь достойны высшей похвалы. Остается только гадать, откуда…

— Дорогая, живя в одиночестве, поневоле привыкаешь обслуживать себя,— живо перебил ее герцог. — Ну скажи, неужели мне не под силу то, что может исполнить любой слуга?

— И вы не находите это унизительным? — спросила Шарлотта.

— Чтобы не чувствовать унижения, я стараюсь делать все значительно лучше.

Шарлотта молчала, совершенно сбитая с толку. Она с беспокойством думала о том, что ничего не знает о человеке, сидящем напротив, а ведь это ее муж. Нет, разумеется, Франсуа всегда выделял блестящий острый ум, красноречие и какое-то необъяснимое обаяние, которое одинаково влекло к нему как женщин, так и мужчин. Герцог Вермийяр был душой любого общества, на него устремлялись все глаза, его слова жадно ловили все уши. И лишь когда Синяя Борода покидал компанию, дамы и кавалеры словно приходили в себя и, смущенно переглядываясь, шепотом говорили друг другу: «Это тот самый Вермийяр, у которого умирают жены… И некоторые утверждают…» — «О да, я вполне этому верю, такой человек способен на все…» Однако Шарлотта знала, что стоит Синей Бороде появиться, как все слухи будут забыты, а сам он опять заблистает в лучах всеобщего восхищения.

Да, таким был Франсуа Вермийяр, когда приезжал во дворец графа Дебоннера, и, глядя на этого светского льва, Шарлотта никак не предполагала, что он может быть иным. Из задумчивости девушку вывел сам герцог, снова наполнивший кубки вином.

— А сейчас, дорогая Шарлотта, мы выпьем за наше будущее счастье,— провозгласил он. — С этого дня мы с тобою одно существо, у нас единая воля, единые помыслы и желания. В этом высший и сакральный смысл соединения мужчины и женщины.

«Как могут быть едины наши помыслы и желания, если я даже не знаю, о чем он думает и чего хочет?» — пронеслось в голове у Шарлотты, пока она пила сладкое вино.

— Ты ничего не ешь, дорогая,— огорченно заметил ее супруг. — Тебе не нравится ужин?

— Нет-нет, очень нравится,— поспешно ответила Шарлотта, придвигая серебряное блюдо, хотя ей совсем не хотелось есть. Старое вино из герцогских подвалов теплотой разлилось по ее жилам, разгоняя давешние страхи и возбуждая интерес к происходящему.

Шарлотта ела и исподволь рассматривала своего мужа, словно видела его впервые. Франсуа Вермийяр был очень красив. Можно сказать, что он являлся воплощением красоты, но красоты не классической, а какой-то особенной, присущей только ему. Черные будто вороново крыло волосы спускались до плеч, открывая высокий лоб, густые брови разлетались от переносицы как крылья хищной птицы, но самыми удивительными были глаза. Большие и миндалевидные, они словно подчеркивали разлет бровей. Казалась, что этим глазам, в которых светился глубокий ум и отражалась невиданная сила, тесно на лице Вермийяра и они тоже устремляются куда-то ввысь. Всякий смотрящий в лицо Синей Бороде видел только его глаза, полностью попадая под чары их магнетического взгляда.

Остальные черты, хотя и очень органичные, находились словно в тени этих поразительных глаз. Им как будто чего-то не хватало, но чего именно — всегда оставалось загадкой для Шарлотты. Неожиданно она заметила, что лицо напротив странно затрепетало, и поняла, что виной этому свеча, горящая между ними. Девушка слегка подвинулась и теперь уже посмотрела на мужа через самое пламя.

В первые мгновения она совсем не увидела его лица, словно оно растворилось в окружающем полумраке, но затем из темноты появились сверкающие глаза Вермийяра под черными крыльями бровей. Их взгляд был так необычен, что Шарлотта похолодела. Взор Франсуа был подобен стальному клинку, пригвоздившему девушку к креслу. Она хотела что-то сказать, но в этот момент все лицо выплыло из полутьмы, и Шарлотта онемела: густая отливающая синевой борода струилась по щекам и подбородку герцога и волнами опускалась на грудь. Весь его лик наконец приобрел законченность, как будто соединились две половинки разорванного портрета. Шарлотта успела подумать, что такую же завершенность являет разящий меч или молния… В следующий миг она потеряла сознание.

— Что с тобой, дорогая? — воскликнул Вермийяр, вскакивая из-за стола. Он бросил взгляд на свечу и с досадой отшвырнул тяжелый подсвечник. Затем герцог осторожно поднял девушку на руки и понес в спальню.

— Где я? — слабо спросила Шарлотта, когда Франсуа уложил ее на широкую кровать под пышным балдахином.

— Ты дома,— мягко промолвил Вермийяр, слегка пожимая ее руку.

Девушка обвела взглядом незнакомую комнату и покачала головой. Потом ее глаза остановились на Синей Бороде и наполнились ужасом. Вскрикнув, Шарлотта закрыла лицо руками.

Герцог Вермийяр выглядел смущенным.

— Ты устала, дорогая,— сказал он, отводя глаза. — Тебе следует хорошо отдохнуть. Завтра ты будешь бодрой и веселой.

Внезапно девушку пронзила мысль о том, что подошла их первая брачная ночь, и сердце Шарлотты испуганно замерло. Она представила, как Франсуа сжимает ее в объятиях и превращается в того Вермийяра, которого она увидела через пламя свечи…

Неизвестно, о чем подумал ее супруг, но он поднялся и отступил от кровати.

— Мне кажется, что сегодня тебе лучше остаться одной, верно? — спросил он.

Шарлотта виновато и благодарно кивнула.

— Прислать к тебе Марту? Она поможет тебе раздеться. Марта – это моя служанка, жена Жака,— пояснил герцог.

— Нет-нет, я разденусь сама,— ответила Шарлотта, которой не хотелось никого видеть.

— Покойной ночи, дорогая,— пожелал Вермийяр и поцеловал жену в лоб.

Глава четвертая

Оставшись одна, Шарлотта неумело разделась и бросилась в постель как единственное убежище от всех возможных опасностей. Она не стала гасить свечи, в этом замке к ней вдруг вернулась почти забытая детская боязнь темноты.

«Господи, куда я попала? — подумала девушка, с головой прячась под атласное одеяло. — Каких еще превращений мне ожидать от моего мужа? И кто поможет мне, если случится беда?» Шарлотта вспомнила светлый, наполненный множеством голосов дом своего отца и безутешно заплакала. Она плакала долго и по-детски горько, но вот всхлипывания стали раздаваться все реже, и девушка наконец уснула.

…Шарлотте приснилось, что она находится в горах. Это были горы, окружавшие замок ее отца, но хмурое бессолнечное небо делало их неузнаваемо мрачными. Вокруг не было ни души, и девушкой владело чувство бесконечного одиночества и одновременно страстного ожидания. Она не отрываясь смотрела в небо, словно там, на небесах, сейчас решалась ее судьба.

И вот из-за вершины высокой горы медленно выплыл знакомый красно-белый воздушный шар. Сердце Шарлотты бешено заколотилось, и она что было сил закричала:

— Я здесь, я здесь, Франсуа!

Собственный голос показался ей тихим и беспомощным, и она испугалась, что Франсуа не услышит, не увидит ее с высоты, его полосатый шар проплывет мимо, и тогда Шарлотта просто умрет от горя… Но воздушный шар повернул к ней и начал неторопливо снижаться.

— Скорее, скорее,— шептала девушка, она уже видела своего возлюбленного, и все в ней стремилось навстречу ему.

Франсуа помог ей подняться в корзину, и шар плавно заскользил вверх. От пережитого волнения Шарлотта не могла говорить, но ни ей, ни Франсуа слова были не нужны. Сейчас они действительно составляли одно целое, и все, что было нужно обоим, так это находиться вместе.

Внезапно яркое солнце разорвало пелену туч, небо вспыхнуло, заискрились горы внизу, и сердце Шарлотты наполнилось безумным ликованием.

— Ах, Франсуа, как я могла столько лет жить без тебя?! И что стало бы со мной, если бы ты не прилетел ко мне во сне в ту ночь после бала?

— Я не мог не прилететь,— ответил Франсуа, обнимая ее. – Я слишком долго тебя искал, чтобы снова потерять.

— А твои прежние жены? — спросила девушка, вдруг ощутив укол ревности.

— Я искал тебя,— повторил Франсуа, крепче прижимая к себе Шарлотту. – Ты единственная, кто мне действительно нужен.

— Но почему? — спросила Шарлотта, в которой слова любимого отзывались какой-то сладостной болью.

— Потому что никто не может любить сильнее, чем ты,— сказал Франсуа Вермийяр,— а мне необходима поистине беспредельная любовь.

Шарлотта посмотрела в его чудесные, немного влажные глаза, и ее захлестнула волна нежности.

— Я буду любить тебя так всегда,— поклялась она.

— И ты пойдешь со мной до конца,— сказал Вермийяр. – Аминь.

…Шарлотта проснулась как будто от толчка. Она открыла глаза. В комнате было светло. Возле постели на коленях стоял Франсуа и следил за ее пробуждением.

— Любимый мой,— прошептала Шарлотта и протянула к мужу руки.

Глава пятая

Уже больше месяца Шарлотта Вермийяр жила в своем новом доме, и жизнь ее была чрезвычайно странной. Франсуа, вопреки своим обещаниям, не баловал ее вниманием, и юная герцогиня подозревала, что причиной этому его занятия в лаборатории.

Они встречались за столом, где Синяя Борода неизменно прислуживал ей и развлекал ничего не значащими разговорами. Иногда он приходил в ее спальню, принося с собой какой-то сложный химический запах, вселявший в Шарлотту неясное ощущение тревоги. Все это было так далеко от ожидаемого ею праздника, что молодая женщина глубоко страдала. Ей недоставало любви Франсуа, как может недоставать воздуха или воды в пустыне, и поэтому единственным, что согревало ее бедное сердце, оставались сны, вернее сказать, продолжение одного и того же сна.

Красно-белый воздушный шар каждую ночь уносил Шарлотту в подоблачную страну счастья. Рядом с ней был Франсуа, любящий, ласковый и бесконечно близкий. Удивительным было то, что, отдаваясь своему счастью, Шарлотта вполне осознавала, что спит, и она часто спрашивала:

— Скажи, почему мы не можем так же любить друг друга наяву?

— Мы будем любить друг друга еще сильнее,— обыкновенно отвечал Синяя Борода,— тебе нужно лишь немного подождать. Любовь рождается в таких высоких сферах, о которых мы не можем даже помыслить. Это светильник, который зажигается у подножия трона Господа, и свет его проходит через множество невидимых миров, прежде чем достигнет нашей грешной земли. Он уже коснулся наших душ, но нужно время, чтобы он осиял нас полностью…

— Франсуа, я и без того люблю тебя так сильно, что невозможно описать никакими словами!.. – горячо возражала Шарлотта, но муж всякий раз отвечал ей только долгим и нежным поцелуем.

Проснувшись, Шарлотта еще долго чувствовала вкус этого поцелуя и неохотно возвращалась в обычную безрадостную жизнь, которой она жила наяву. Таким образом Франсуа Вермийяр как бы разделился для нее на две сущности: один человек был открыт и лучился любовью, второй оставался замкнутым и недоступным.

Как-то раз, переборов свою обычную робость, Шарлотта спросила у мужа о его занятиях.

— Моя дорогая, я догадываюсь, что тебе любопытно узнать, какая забота отвлекает меня от твоего прелестного общества… — заговорил Вермийяр.

— Нет, нет,— испугалась Шарлотта,— я спросила не из любопытства… Но ты выглядишь таким усталым, Франсуа…

— Ты права, любимая,— согласился Синяя Борода,— мне действительно приходится решать сложную задачу, поэтому я так преступно мало уделяю тебе внимания. Но я решу ее! – глаза Вермийяра полыхнули синим огнем. – И тогда тебе не придется больше скучать в одиночестве.

— И тогда свет от светильника осияет нас полностью?

Шарлотта сама не знала, как вырвались у нее эти слова. Она лишь поняла, что проговорилась, и сжалась от страха. Однако ее муж не выказал ни малейшего удивления.

— Да, дорогая, именно так,— кивнул он, и изумленная Шарлотта сделала вывод, что ее сны не случайная прихоть фантазии, а Франсуа, прилетающий на воздушном шаре, и Франсуа, просиживающий все дни в своей лаборатории, связаны между собой самым тесным образом.

Это открытие обрадовало Шарлотту, поскольку сулило надежду. Она решила запастись терпением и ждать…

Глава шестая

Дни, проводимые герцогиней Вермийяр в замке ее мужа, были похожи один на другой как капли осеннего дождя или морские волны, разбивающиеся об утес. Не считая того недолгого времени, которое она проводила с Франсуа, Шарлотта была предоставлена самой себе и должна была развлекаться как умела.

Она подолгу примеряла платья и драгоценности, которые Синяя Борода приготовил для жены в таком количестве, что ей могла позавидовать французская королева. Как всякая женщина, будь то аристократка или простолюдинка, Шарлотта обожала наряжаться, но в «гнезде» Синей Бороды она заметно утратила интерес к нарядам. Франсуа был совершенно равнодушен к ним, словно не замечая стараний жены выглядеть красиво и изящно, а кроме него оценить туалеты Шарлотты было некому. «Зачем он подарил мне все это? – с горечью думала молодая женщина, перебирая дорогие украшения. – Для кого мне их одевать?»

Она со вздохом убирала свое богатство и отправлялась в огромную библиотеку Вермийяра, служившую предметом его гордости. Как-то раз Франсуа даже обмолвился, что это собрание книг стоит дороже, чем сам замок и все, что в нем находится.

— Ты шутишь? – спросила Шарлотта, для которой книги не представляли никакой ценности.

— Представь себе, нет. В этой комнате собраны такие бриллианты человеческой мысли, с которыми не сравнятся никакие сокровища мира.

Шарлотта готова была рассмеяться, но в последний миг смех застыл на ее губах: она вдруг поняла, что Франсуа говорит серьезно.

— И ты все это прочел? – спросила она, окидывая взглядом бесчисленные полки томов, которые, как казалось Шарлотте, ни один человек не способен осилить и за тысячу лет.

— Да, дорогая,— просто ответил Вермийяр.

— Но… это же невозможно! – всплеснула руками Шарлотта.

— В мире нет ничего невозможного,— спокойно сказал Франсуа. Он подошел к жене, поцеловал ее в лоб, как обычно целуют детей, и, не говоря больше ни слова, удалился.

В высшей степени заинтригованная, Шарлотта взяла с полки первую попавшуюся книгу и раскрыла ее. Книга была написана на чужом языке. Значит, Франсуа знает не только французский? Шарлотта поставила том на место и сняла с полки толстый фолиант в потертом кожаном переплете, усыпанном драгоценными камнями. Каково же было ее удивление при виде ажурной арабской вязи, которой была исполнена книга! Бросив фолиант прямо на пол, Шарлотта заметалась по библиотеке, выхватывая с полок книги, раскрывая их и роняя, и все более приходя в смятение. Наконец в ее руках оказался какой-то старинный свиток, развернув который, герцогиня увидела ровные ряды иероглифов.

Она без сил опустилась на мягкий ковер. «Что же это? – потерянно подумала Шарлотта. – Похоже, он знает все языки мира. Но как и когда он успел их изучить?! Обычный человек не способен на это. Так кто же он? Бог или, может быть…» Шарлотта почувствовала, что ей не хватает воздуха. Она с усилием поднялась и побрела из библиотеки.

У себя в спальне герцогиня упала на кровать и невидящим взглядом уставилась на замысловатый золотой узор над своей головой. Она чувствовала, как вокруг нее роятся мысли, но ни одна не может проникнуть в сознание. Шарлотте очень хотелось уснуть и во сне встретиться с Франсуа, который успокоил бы ее мятущуюся душу, но спать она не могла. Однако при воспоминании о том, другом, Вермийяре, о его проникновенном голосе и сияющих, подобно звездам, глазах на молодую женщину действительно снизошел покой. «Не все ли равно, сколько он знает языков и что делает в своей лаборатории? — устало подумала Шарлотта. – Я люблю его, и это все, что мне нужно. Мне нет дела до его книг и его занятий».

Тем не менее на следующий день она снова пришла в библиотеку — отчасти подстрекаемая любопытством, но больше от скуки. Библиотека снова была в идеальном порядке, и Шарлотта так и не узнала, кто подобрал с пола и расставил по местам брошенные ею книги – сам Франсуа или его слуга.

На этот раз ей удалось найти книгу на родном языке, но Шарлотту ожидало разочарование: она ничего не поняла из написанного, кроме того, что речь шла о смысле человеческого бытия. Целый час герцогиня Вермийяр прилежно читала, однако ни на шаг не продвинулась в постижении смысла бытия. «Какая же я глупая! – огорченно подумала Шарлотта. – Неудивительно, что Франсуа говорит со мной только о пустяках… Но разве я виновата? Зачем мне понимать все эти непонятные вещи, если удел женщины совсем в другом?»

Шарлотта убрала на место мудреную книгу и в задумчивости покинула библиотеку, чувствуя, что еще не раз вернется сюда. Она и в самом деле не оставила попыток постичь хоть чуточку премудрости из книг Синей Бороды и стала ежедневно наведываться в его бесценное книгохранилище. Очень скоро Шарлотта отыскала и другие тома, написанные по-французски, но и они не предназначались для легкого чтения. Это были толстые ученые книги о свойствах разных веществ, книги с пугающе длинными математическими формулами и книги с непостижимыми астрономическими таблицами… Шарлотта приходила в отчаяние от этих достижений человеческого ума и каждый раз отступала, браня и презирая себя за глупость. «Ступай отсюда и займись рукоделием,— говорила она себе. – Это все, на что ты способна».

Герцогиня Вермийяр шла в большую залу, окна которой выходили на море, и принималась вышивать портрет своего мужа. Она была искусной мастерицей, но работа над портретом Синей Бороды почему-то никак не ладилась. Шарлотте хотелось изобразить Франсуа таким, каким она видела его во сне, но глаза герцога выходили холодными и даже суровыми. Шарлотта извела множество шелковых ниток и ткани, однако все ее усилия были напрасны, словно Синяя Борода намеренно прятал один свой лик и показывал другой.

Вздохнув, молодая женщина переводила взор на море и подолгу смотрела, как оно катит свои волны,— безмятежное в тихие, ясные дни и грозное в часы непогоды, но всегда величественное и необыкновенно живое. Шарлотта слушала мерное дыхание моря, и ей начинало казаться, что она сама – всего лишь одна из волн, рожденных в вечном союзе воды и ветра и стремящихся к берегу, чтобы там окончить свой бег, а затем вновь воскреснуть и бесконечно повторять круговорот рождений и смерти… «Как просто и разумно устроена Богом жизнь природы,— с грустью думала Шарлотта,— и как сложна и противоречива жизнь людей. Почему люди не могут жить как эти чайки, которым нужно лишь море, небо и скалы, но каждая из этих птиц свободна и счастлива?.. »

Шарлотта снова возвращалась к неоконченному портрету мужа и продолжала, обращаясь уже к нему: «Какое счастье нужно тебе, Франсуа? Над какой задачей бьется твой могучий разум и зачем тебе моя беспредельная любовь?»

Глава седьмая

Постоянное одиночество заставило Шарлотту повнимательнее присмотреться к слугам Синей Бороды – старому Жаку и его жене. Главной чертой обоих была какая-то фантастическая способность оставаться незаметными: Шарлотта могла неделями не видеть слуг, но при этом все в замке блестело чистотой, завтрак, обед и ужин подавались в срок и были чрезвычайно вкусны, а кровать герцогини каждое утро заправлялась как бы сама собой.

Шарлотта дивилась тому, как Синяя Борода вышколил своих слуг, и даже посмеивалась про себя, но однажды она задумалась: каким образом двое стариков справляются с работой, которую в замке ее отца выполнял огромный штат прислуги, и при этом остаются не видимы и не слышимы?

Эта загадка была чем-то сродни необъяснимому умению Франсуа читать на множестве языков, но если к Синей Бороде Шарлотта не осмеливалась приставать с расспросами, то со слугами можно было не церемониться. Герцогиня Вермийяр несколько дней ждала возможности поговорить с кем-нибудь из стариков, но те, словно бесплотные духи, ускользали от ее глаз.

Наконец Шарлотта вспомнила, что в ее спальне висит колокольчик, предназначенный для того, чтобы вызывать слуг. Так сказал Франсуа в то памятное утро, когда Шарлотта впервые проснулась в его замке.

Она прошла к себе и позвонила в колокольчик, голос которого оказался мелодичным и негромким. «Напрасный труд,— подумала Шарлотта. – Этот звон не услышать и за дверями комнаты, не говоря уже обо всем замке. Какое глупое приспособление!.. »

В этот момент дверь отворилась и на пороге появилась Марта. От неожиданности Шарлотта вздрогнула.

— Ваша светлость звали меня? – спросила Марта, проходя в спальню.

— Ты… я думала, что ты не услышишь,— растерянно пробормотала Шарлотта.

— Господь покуда хранит меня от глухоты,— невозмутимо ответила служанка. – Что угодно вашей светлости?

У Марты было грубое лицо крестьянки и соответствующая фигура, словно вырубленная из дерева топором, а также низкий, немного гудящий голос. И голос, и лицо Марты никогда не менялись и не выражали ничего, кроме тупой покорности, однако, несмотря на всю примитивность этого существа, Шарлотта почувствовала непонятную робость перед служанкой.

Марта стояла, сложив на переднике свои большие мужицкие руки, и ожидала ответа.

— Я… хочу, чтобы ты меня расчесала,— сказала Шарлотта первое, что пришло ей в голову, и уселась перед зеркалом. Раньше она никогда не прибегала к услугам Марты, предпочитая ухаживать за собой самостоятельно, но служанка не удивилась приказанию.

Несколькими неуловимыми движениями она вынула все шпильки из золотистых волос своей госпожи, а затем взяла гребень и принялась расчесывать Шарлотту так, что той захотелось зажмуриться от удовольствия.

— Ваша светлость желает новую прическу? – спросила служанка своим низким, басовитым голосом.

— Да,— ответила герцогиня и стала наблюдать за работой Марты.

Руки старой служанки действовали легко и уверенно, словно всю жизнь упражнялись в парикмахерском искусстве.

— Как красиво! – похвалила Шарлотта, когда прическа была готова. – Ты… наверное, научилась этому, причесывая прежних жен Франсуа?

Марта вдруг выронила из рук костяной гребень, и в ее глазах мелькнуло какое-то новое выражение. Но когда она подняла гребень и выпрямилась, ее лицо снова было непроницаемым.

— У всех герцогинь были чудесные волосы,— как-то неопределенно ответила она, не глядя на Шарлотту.

— Послушай, Марта,— проговорила молодая женщина, стараясь придать своему голосу как можно больше мягкости,— тебе, наверное, очень тяжело справляться со всеми делами в замке. Ведь ты уже старая… Как тебе удается всюду поспевать?

Служанка подняла на Шарлотту свои бесцветные глаза, и та прочитала в них неприкрытую враждебность.

— Тот, кто хочет, успевает все,— сказала Марта. В ее голосе так явно прозвучало предостережение, что герцогиня Вермийяр невольно прикусила язык.

— Если вашей светлости больше ничего не нужно, я пойду,— сказала служанка и, не дожидаясь ответа, вышла.

Испуганная Шарлотта и не думала удерживать ее. Сцепив пальцы рук, она долго глядела на закрывшуюся дверь, потом рывком повернулась к зеркалу. На нее смотрела молодая женщина с безукоризненной прической и большими, потемневшими от страха глазами.

Глава восьмая

Ночью Шарлотта долго не могла уснуть. Она лежала и слушала, как за стенами замка шумит море. В эту осеннюю ветреную пору его голос был особенно громким, и Шарлотте казалось, что она различает в нем нотки безнадежности. «Я как будто на диком острове,— печально думала молодая женщина. — Кругом бушуют волны, и нет мне дороги отсюда… День и ночь высматриваю я спасительный корабль, но он обходит стороной эти угрюмые скалы…»

Шарлотте хотелось поскорее уснуть, однако сон все не шел к ней. Герцогине чудилось, что минуло уже несколько часов этой долгой томительной ночи, но вот наконец морфей взмахнул над ней своим легким крылом. «Я иду к тебе, Франсуа»,— успела подумать Шарлотта и провалилась в темное забытье без всяких сновидений.

Во сне она сильно замерзла и поплотнее укуталась в одеяло, однако согреться не смогла. Сырой и липкий могильный холод пронизывал ее до костей, и Шарлотта спросонок подумала, что ветер распахнул окно в спальне. Она открыла глаза. На ее кровати, в ногах, сидела женщина и не мигая смотрела на Шарлотту.

Волосы на голове герцогини зашевелились от ужаса, члены окоченели, а взгляд прикипел к лицу ночной гостьи. Незнакомка была молода и, возможно, красива, однако сильная бледность стирала черты ее лица. У нее были длинные пышные волосы такого же, как у Шарлотты, золотистого цвета. Фигуру женщины скрывала белая кружевная рубашка, но руки ее, лежавшие на коленях, поражали той же восковой бледностью. Все это Шарлотта каким-то чудом уловила в один момент, хотя, не отрываясь, смотрела в глаза неизвестной.

Да, только глаза и были живыми на этом бескровном лице, они смотрели на Шарлотту с жалостью и как будто хотели что-то сказать… Вот в них появилось нетерпеливое выражение, и женщина сделала попытку заговорить… однако из ее груди вырвался только глухой стон. Спина у Шарлотты покрылась холодным потом. Между тем незнакомка с трудом разомкнула уста.

— Беги из замка,— невнятно проговорила она,— здесь тебя ожидает смерть.

Шарлотта пронзительно закричала и лишилась чувств.

Глава девятая

— Ты плохо выглядишь, дорогая,— сказал жене герцог Вермийяр, когда она вышла к завтраку. – Откуда эти тени под глазами? Право, не заболела ли ты?

— Франсуа, ты говорил, что, кроме нас с тобой и обоих слуг, в замке никого нет,— звенящим от волнения голосом произнесла Шарлотта.

— Это действительно так,— ответил Синяя Борода, бросая на нее пытливый взгляд. – Но почему ты спрашиваешь?

— Сегодня ночью я видела женщину… — Шарлотта содрогнулась,— но это была не Марта.

— Кто же? – вскинул брови герцог.

— Я не знаю! Она была такая страшная!..

— Ну-ну, успокойся,— сказал Синяя Борода,— наверняка тебе приснился дурной сон…

— Это был не сон! – запротестовала Шарлотта. – Я видела ее так же ясно, как вижу тебя! Почему ты не веришь мне, Франсуа?

— Потому что твои слова противоречат здравому смыслу,— ответил герцог. – Впрочем, я вполне допускаю, что во сне ты видела нечто… неприятное. Однако что же тебя так напугало?

— То, что с ней пришел сильный холод, то, что она была вся белая, как мертвец, и наконец то, что это был не сон! – упрямо выкрикнула Шарлотта. Она вдруг перестала бояться, как будто после пережитого ночью ужаса весь положенный на ее долю страх кончился.

Синяя Борода некоторое время молчал и затем неожиданно спросил:

— Она говорила с тобой?

Шарлотта уже хотела ответить, как вдруг что-то изнутри остановило ее.

— Нет,— сказала она, впервые солгав мужу.

— Но ты ведь что-нибудь думаешь обо всем этом?

— Я? – смешалась Шарлотта, не в привычках Франсуа было задавать подобные вопросы. – Я подумала… может быть, в замок приехала дочка или какая-нибудь родственница Жака и Марты…

За ее спиной раздалось покашливание, и Шарлотта резко обернулась: рядом стоял Жак, словно выросший из-под земли.

— Господь не дал нам детей,— сказал старик,— а также милостиво освободил от всех прочих родственников. В замке нет никого из посторонних, ваша светлость.

«Врешь,— подумала Шарлотта. – И ты, и твоя Марта, и мой муж – вы все плетете вокруг меня какой-то заговор. И может быть, только о н а сказала правду».

— Надеюсь, что это так, Жак,— сухо ответила слуге герцогиня и принялась за еду.

После завтрака Шарлотта вернулась к себе в спальню и стала размышлять обо всем, что случилось с ней в «гнезде» Синей Бороды с того самого вечера, когда она через пламя свечи увидела неузнаваемо жуткое лицо Франсуа. Нет, пожалуй, даже с того момента, когда ее напугал кровавый отблеск заката в его глазах…

А дальше… дальше пошла череда необъяснимых событий и открытий: без конца повторяющийся сон Шарлотты, немыслимая библиотека Франсуа, слуги, ведущие себя как сообщники господина, и наконец появление незнакомой женщины в покоях герцогини.

«Кто эта несчастная? – в который раз спрашивала себя Шарлотта, вспоминая мертвенно бледное лицо незнакомки; она была уверена, что в ту ночь видела перед собой исключительно обездоленное существо. – Может быть, она живет в одном из соседних поместий и что-то знает о грозящей мне опасности? Каким-то образом эта женщина проникла в замок и нашла мою спальню… Но почему на ней не было ничего, кроме тонкой рубашки?»

Шарлотта сжала пальцами виски. «А если она живет в этом замке, то… кто же она? Ясно только, что это пленница Франсуа, которую здесь тайно держат взаперти… Ах, зачем я так малодушно испугалась этой бедняжки? Она могла бы рассказать то, что я так хочу знать, теперь же ее будут стеречь еще строже».

Шарлотта задумалась над тем, в какой из комнат может находиться женщина. Все они были хорошо известны герцогине, которая в свое время часами бродила по замку, знакомясь со своим новым домом. Все, кроме комнаты для прислуги и… таинственной лаборатории Франсуа.

Ее охватило сильное волнение. Шарлотта заставила себя сосредоточиться и вернулась к своим мыслям. «Никто не запрещает мне наведаться в комнату моих слуг,— рассуждала она,— ведь Жак и Марта – это и мои слуги… Если же бедняжки там не окажется… ну что ж, остается лаборатория Франсуа».

Она ощутила легкий озноб и тут же пристыдила себя. «Больше я не буду бояться,— твердо сказала себе Шарлотта. – Похоже, что эта женщина – мой единственный друг здесь. Она не побоялась предупредить меня об опасности, и я должна помочь ей освободиться». Приняв это решение, Шарлотта почувствовала, что ей стало легче.

В этот день она больше не заводила с Франсуа никаких разговоров, а вечером, уже в постели, Шарлотту осенила до смешного простая идея спасения. «Я должна написать письмо,— подумала Шарлотта. – Напишу отцу и попрошу навестить меня. Франсуа не сможет отказать мне в свидании с родными, ведь он не знает о моих подозрениях… А уж я найду возможность шепнуть о том, что попала в беду…»

Она усмехнулась в темноте, но на сердце у нее лежал тяжелый камень. Шарлотта не могла понять, как Франсуа, которого она так любила, может замышлять против нее что-то дурное. При мысли об этом ее пронизывала такая боль, что Шарлотта сжимала зубы, чтобы не застонать. Она пыталась найти хоть какое-нибудь оправдание для Франсуа, но измученный ум отказывал ей в этой милости. Почувствовав приближение сна, Шарлотта дала себе слово, что не испугается бледной гостьи, если та решится прийти еще раз. Однако во сне ее уже поджидал Синяя Борода.

Глава десятая

— Почему ты не на воздушном шаре? – спросила мужа Шарлотта.

— В этот раз мы будем путешествовать иначе,— ответил Франсуа. – Взгляни туда.

Обернувшись, Шарлотта увидела в море корабль, спешащий к берегу под белоснежными парусами.

— Ты когда-нибудь плавала на таком? – спросил ее супруг, улыбаясь уголками губ.

— Ни на таком, ни на каком ином,— не скрывая восхищения, ответила Шарлотта. – Как он красив, Франсуа…

— Дай твою руку,— сказал герцог.

Он взял ее ладонь, и в следующий миг оба уже стояли на палубе корабля, перенесенные сюда какой-то неведомой силой, а над их головами трепетали белые паруса. Кроме них, на судне не было ни души.

— Где же вся команда? – недоумевая, спросила Шарлотта. – Или это корабль-призрак?

— Как тебе угодно, дорогая,— ответил Синяя Борода, – но для нас с тобой он вполне реален.

Между тем чудесный парусник развернулся и взял курс в открытое море. Он летел, как будто огромная птица на белых крыльях, и, если бы не брызги, вырывающиеся из-под киля, можно было подумать, что он совсем не касается воды.

— Тебе нравится? – негромко спросил Франсуа.

— Очень,— призналась Шарлотта, глядя вперед широко открытыми глазами.

— Что же тебя тревожит? – осторожно спросил Синяя Борода.

Женщине показалось, что ее сердце вдруг кольнули тысячи тонких иголок, и сразу пропало все очарование морского путешествия.

— То, что ты совсем не любишь меня,— сказала она и с вызовом посмотрела в глаза Франсуа.

Синяя Борода стушевался лишь на мгновение.

— Ты не права, дорогая,— ответил он. – Возможно, у нас с тобою несколько разные представления о любви, но клянусь, от тебя зависит все мое будущее счастье! Ты веришь мне, Шарлотта?

— Да,— через силу ответила она.

Синяя Борода отвернулся и пробормотал что-то, видимо, не предназначавшееся для ушей Шарлотты, но она разобрала последние слова.

— Не надо мне было оставлять тебя… — сквозь зубы процедил герцог.

Глава одиннадцатая

— Как тебе сегодня спалось, дорогая? – заботливо спросил Синяя Борода, приветствуя Шарлотту на следующее утро.

— Я видела чудный сон,— улыбнулась герцогиня, стараясь казаться как можно беззаботнее.

— Правда? – заинтересованно откликнулся Синяя Борода. – А можно узнать, что ты видела?

— Я видела тебя, Франсуа,— еще обворожительнее улыбнулась Шарлотта.

— О, я заинтригован, дорогая! – объявил Вермийяр. – И хочу узнать подробности.

— Ты не узнаешь их, Франсуа,— кокетливо ответила Шарлотта,— потому что это – моя тайна…

— Ах ты проказница!.. – Синяя Борода напустил на себя обиженный вид, но Шарлотта видела, что в действительности он очень доволен.

«Не так уж сложно обмануть тебя»,— подумала она и решила, не теряя времени, воспользоваться расположением мужа.

— Франсуа,— протянула она таким тоном, каким, по ее мнению, должна говорить избалованная и капризная жена,— я очень скучаю по своим родным…

Синяя Борода нахмурился, но решил оставаться любезным.

— Дорогая, я не могу отпустить тебя одну,— сказал он,— на дороге полно разбойников. У меня также нет возможности сопровождать тебя, поскольку в последнее время я особенно занят. Поэтому я прошу тебя повременить.

Шарлотта надула губки.

— Ну тогда давай пригласим их сюда. Хотя бы на денек, Франсуа… Уверяю, твоей работе это не помешает, а мне будет весело.

Зрачки у герцога сузились и впились в лицо Шарлотты: она с невинным видом поглощала свой завтрак.

— Ну что ж, если это доставит тебе удовольствие, я не против,— в конце концов сказал Синяя Борода,— но тебе придется самой написать письмо и передать его Жаку или мне.

— Жаку? – не поняла Шарлотта.

— Каждое утро сюда приезжает карета, которая доставляет свежие продукты, а также адресованную мне почту,— объяснял Вермийяр. – Жак встречает ее, забирает привезенное и передает вознице письма из замка.

— Карета?! – до этого Шарлотте казалось, что «гнездо» Синей Бороды полностью отрезано от остального мира.

Похоже, ее волнение не укрылось от герцога, зрачки которого снова сделались колючими.

— Что с тобой? Уж не думала ли ты, что эти фрукты растут в замке, а мясо и птица появляются на свет прямо в котлах нашей кухни? – проворчал он.

«От этого замка всего можно ожидать»,— подумала Шарлотта.

— Ах нет,— возразила она вслух,— но я никогда не видела эту карету…

— Она приезжает рано утром,— сказал Синяя Борода.

…После завтрака Шарлотта взялась писать письмо. Она с трогательной нежностью справилась о здоровье отца, сестер и прочих родственников, сообщила, как она счастлива в своем замужестве, и в конце написала: «Несмотря на то что моя жизнь протекает в удовольствиях, я сильно скучаю по вас. Мой муж – очень занятой человек, и ему сложно найти время для поездки к вам, но я и Франсуа – мы оба будем рады видеть вас у себя в гостях. Приезжайте же, мои дорогие!»

Последняя фраза звучала как крик о помощи, но, поразмыслив, Шарлотта решила не переписывать письмо. Она также не стала запечатывать его, подчеркивая, что полностью доверяет Франсуа, и за ужином передала мужу свое послание.

Синяя Борода хлопнул в ладоши – тотчас, как будто ниоткуда, появился Жак.

— Запечатаешь и передашь письмо ее светлости, адресованное его сиятельству графу Дебоннеру,— приказал Вермийяр.

— Представляю, как ты расписала меня своим родным!.. – сказал он Шарлотте, изобразив на своем лице шутливую досаду.

Глава двенадцатая

Шарлотте казалось, что, отправив письмо отцу, она как бы заручилась поддержкой своих близких и теперь почти вне опасности… Однако она вовсе не отказалась от намерения разыскать несчастную, возможно, смертельно больную женщину, томящуюся в замке Синей Бороды, и только размышляла, как это сделать.

Она уже решила, что начнет поиски с комнаты для прислуги. Хорошо бы, чтобы Жака и Марты там не было: тогда, даже если дверь окажется закрытой, пленница сможет откликнуться,— Шарлотта заставит ее… Если же слуги будут у себя, ну что ж, герцогиня имеет право зайти в любую комнату.

Самым удобным Шарлотта сочла время после завтрака: день только начинается, у Жака дел в замке невпроворот, а Марта наверняка будет хлопотать над обедом в кухне…

В то утро, когда родственники Шарлотты уже собирались, по ее мнению, в замок Вермийяра, герцогиня спустилась на первый этаж и крадучись подошла к двери в конце полутемного коридора.

За дверью было тихо. Шарлотта постучала, затем тронула дверь. Она неслышно отворилась…

Ни Жака, ни Марты, ни кого-либо еще в комнате не оказалось… Комнатушка вообще была до удивления маленькой и имела какой-то аскетический вид. В ней умещались две узкие грубые кровати – старики спали порознь, видавший виды сундук, очевидно, служивший столом, да еще старая деревенская прялка, которая, видимо, помогала Марте коротать бессонные зимние ночи…

Единственным, что придавало помещению хоть немного уюта, был небольшой камин, впрочем, давно прогоревший и холодный. «Марте следовало бы затопить его,— вскользь подумала Шарлотта, зябко поведя плечами,— ведь старики так чувствительны к холоду».

Она еще раз обвела взглядом убогое жилище. «Не много же вы выслужили у герцога»,— заключила Шарлотта и приоткрыла дверь в коридор. Громкий сухой треск за ее спиной раздался так неожиданно, что у Шарлотты подкосились ноги. Она судорожно обернулась: в камине, еще минуту назад пустом и холодном, жарко полыхал хворост и уже занимались огнем дрова.

Не помня себя от страха, Шарлотта выскочила из комнаты и кинулась по коридору. Юбки длинного платья мешали ей бежать.

— Марта! – не своим голосом закричала Шарлотта. – Марта, где ты?!

Она заметалась, словно дикая птичка, случайно залетевшая в жилище людей, и вдруг увидела перед собой дверь герцогской кухни.

— О господи, Марта!.. – простонала Шарлотта. Она всей грудью ударилась о тяжелую дверь и почти без сил ввалилась внутрь.

Служанки не было и здесь. Тишину в кухне нарушало только пощелкивание дров в очаге и еще какой-то звук, шедший оттуда же. Шарлотта сделала шаг к очагу. В нем жарился на вертеле молодой барашек. Странный звук оказался скрипом, с которым вертел медленно вращался над огнем, словно его приводила в движение чья-то невидимая рука…

Глава тринадцатая

Шарлотта стрелой влетела в свою спальню и дрожащими руками заперлась на ключ. Но разве можно было чувствовать себя в безопасности в замке, где творились такие жуткие, непостижимые уму вещи?

Голова у герцогини шла кругом. В мыслях у нее неотвязно вертелась брошенная Франсуа фраза: «Уж не думала ли ты, что мясо и птица появляются на свет прямо в котлах нашей кухни?» Внезапно Шарлотта расхохоталась и смеялась так долго, что на глазах у нее выступили слезы. Когда же смех иссяк, герцогиня Вермийяр почувствовала, что внутри у нее пусто, как в безводном колодце. «Я оказалась в руках чернокнижника,— сказала себе Шарлотта, испытывая при этом странное безразличие к своей судьбе. – Он, без сомнения, погубит меня, как погубил шестерых безвинных женщин… Так отчего же он медлит? Может быть, он хочет сначала свести меня с ума?»

Шарлотте вдруг вспомнился милый ее сердцу родовой замок Дебоннеров, собственное детство и юность. Она рано лишилась матери, ушедшей в иной мир в расцвете лет, но Шарлотта Дебоннер навсегда запомнила любовь и заботу отца, которые сделали ее жизнь безмятежно счастливой. Картины этой жизни проносились перед молодой женщиной, словно яркие страницы доброй волшебной сказки, и Шарлотта почувствовала, что опять плачет.

«Почему я должна умереть, ведь мне всего двадцать лет и я ни в чем, ни в чем не виновата?.. » — прошептала Шарлотта, ощущая, как вновь пробуждаются ее чувства.

Пошатываясь, она подошла к окну. Отсюда можно было увидеть дорогу, по которой всего лишь два месяца назад привезла ее свадебная карета. Ах, как хотелось Шарлотте различить на дороге экипаж своего отца!.. Вглядываясь вдаль, она вдруг вспомнила провидческую сказку Шарля Перро. «…Синяя Борода, схватив огромную саблю, закричал изо всех сил:

— Иди сюда скорей! Твое время пришло!

— Сейчас, сейчас,— ответила ему жена и еще раз крикнула: — Анна, сестра моя Анна! Ты ничего не видишь?

Сестра Анна отвечала:

— Я вижу только, как солнце сияет и как трава зеленеет…»

Шарлотта горько усмехнулась – по прихоти судьбы ее старшую сестру тоже звали Анной. «Вы, как всегда, оказались правы, месье Шарль»,— призналась она.

Затем мысли герцогини вернулись к загадочной женщине, которая умоляла Шарлотту бежать из замка. «О, если бы ты научила меня, как спастись»,— подумала она, обращаясь к незнакомке, и внезапно ощутила ее присутствие. В спальне сделалось холодно, как будто в подземелье.

— Где ты? — вскинулась Шарлотта, и вдруг сердце ее упало: за дверью гулко раздались шаги Синей Бороды. Герцог прошествовал к ее комнате и остановился. Шарлотта затаила дыхание.

Синяя Борода помедлил, а затем так же шумно удалился. Его жена перевела дух и огляделась: женщины в спальне не было, в комнату вернулось тепло. «Он испугал тебя,— чуть слышно молвила Шарлотта. – Зачем только он приходил? И что означает этот промозглый холод? О Господи, сохрани мой рассудок!.. »

Она прилегла на кровать, но тут же вскочила, словно внутри нее распрямилась какая-то невидимая пружина, и быстрыми шагами заходила по комнате. «Бежать, бежать отсюда! – приказала себе Шарлотта. – Нельзя оставаться дольше в этом колдовском логове. Главное – незаметно уйти из замка, а там я кого-нибудь встречу и попрошу о помощи…»

Несмотря на позднюю осень, Шарлотта решила не переодеваться — вдруг она наткнется на кого-нибудь из слуг или самого Франсуа, и только взяла с собой легкую накидку. «Я пойду так быстро, что не замерзну»,— подумала герцогиня Вермийяр, выскальзывая из своей спальни.

Шарлотта незаметно спустилась на первый этаж и вдруг вспомнила, что за все это время она ни разу не выходила из замка Синей Бороды… Ей пришло в голову, что дверь в замок наверняка закрыта, а ключи находятся у Жака. Кроме того, существуют еще высокие металлические ворота… «Неужели я и впрямь сошла с ума? Как я собираюсь вырваться отсюда?» — с отчаяньем подумала Шарлотта, но не остановилась, а напротив, только ускорила шаги.

Она подбежала к резным дубовым дверям, выходящим наружу, и толкнула их. Двери неожиданно легко распахнулись, но за ними был не двор. Переступив порог, Шарлотта очутилась в помещении, которое даже не сразу узнала, а узнав, стремглав бросилась назад, через дубовые двери… затем снова и снова… и каждый раз она попадала в тот самый коридор, которым недавно бежала к выходу. Поняв, что выход из замка для нее неизменно оказывается входом, Шарлота зашаталась, как подрубленное деревце, и, словно слепая, поплелась назад – в свои покои.

Глава четырнадцатая

— Дорогая, ты слишком рассеянна,— в руках у Синей Бороды была лиловая накидка Шарлотты, в которой она пыталась бежать. Где и когда накидка соскользнула с ее плеч, герцогиня не заметила. Она решила не отвечать и не оправдываться – какой смысл, если ее участь предопределена?

Шарлотта молча протянула руку, но Синяя Борода, словно забавляясь, спрятал накидку за спину.

— И ты не поблагодаришь меня за находку? – спросил он, на первый взгляд, добродушно, но Шарлотта ясно различила стальные нотки в его голосе.

Собрав всю свою волю, она поцеловала мужа в синеватый подбородок.

— Ну вот, а я уже боялся, что наскучил тебе,— сказал Синяя Борода и небрежно бросил накидку на спинку стула.

— Кстати, дорогая, я вынужден ненадолго покинуть тебя,— как бы между прочим сообщил он, усаживаясь за стол.

Шарлотта непонимающе посмотрела на мужа.

— Этого требуют мои дела,— скупо уронил герцог,— но я надеюсь, ты не слишком огорчена? На несколько дней ты остаешься полной хозяйкой замка Вермийяров и можешь развлекаться со своими родственниками как твоей душе угодно…

«Сейчас он скажет, что запрещает мне заходить лишь в одну-единственную комнату, и, если я ослушаюсь, меня ждет страшное наказание…» — с остановившимся сердцем подумала Шарлотта, но герцог молчал.

— Не думаю, что мои родственники приедут сюда,— откровенно сказала женщина.

— Глупости! Что может им помешать? – поморщился Синяя Борода. – Я уверен, что ты прекрасно проведешь время. Жак и Марта у тебя под рукой, они отлично знают свое дело…

— Я в этом не сомневаюсь,— ответила Шарлотта. — Когда ты уезжаешь?

— Сразу же после обеда. Ты проводишь меня, дорогая? — прищурился Вермийяр. Она выдержала его взгляд.

— Нет, Франсуа, я не люблю расставаний. Уж лучше я как подобает встречу тебя.

Не произнеся ни слова, Синяя Борода поднялся и, громыхая ботфортами, вышел из столовой. Вскоре появился Жак с большим подносом в руках. Не обращая внимания на Шарлотту, он принялся собирать со стола посуду. Глядя на слугу, герцогиня рассеянно подумала, что он очень похож на механическую куклу,— когда-то у нее была такая диковина: заводной танцор, совершающий несложные однообразные движения. Жак был куклой старой и потрепанной, но исправно служил своему хозяину, знавшему секрет завода. «Да-да, именно кукла,— повторила про себя Шарлотта,— послушная, лишенная собственной воли и души…»

Ей вдруг сделалось противно. Герцогиня порывисто встала и поспешила из столовой. Пересекая одну из зал, она внезапно споткнулась и остановилась как вкопанная: ее сознание уязвило что-то неестественное, какое-то несоответствие, и лишь минутой позже Шарлотта поняла, какое именно,— ее отражение, торопливо промелькнувшее в большом настенном зеркале… Отражение, одетое в красное платье… хотя на Шарлотте было небесно-голубое. И она помчалась, уже ничего не видя перед собой, в который раз за сегодняшний день…

Глава пятнадцатая

…Герцогиня Вермийяр сидела в своей спальне, запершись на ключ, и чутко вслушивалась в тишину замка, казавшегося совершенно пустым… Но Шарлотта уже знала, что может таить эта тишина, равно как и темнота, сгустившаяся над «гнездом» Синей Бороды и проникшая внутрь его… Однако как ни напрягала слух герцогиня, она не слышала за дверью ничего, покуда к ней не постучали.

От неожиданности у Шарлотты едва не выпрыгнуло из груди сердце.

— Ваша светлость, ужин подан,— раздался из-за двери глухой голос Жака.

Шарлотта прижала руки к груди.

— Я не буду ужинать! – крикнула она. – Благодарю вас, Жак!..

Она снова не услышала его шагов, может быть, потому, что их заглушил громкий стук ее сердца. «Я не выйду отсюда до утра,— решила Шарлотта. – А если захочу, не выйду до самого возвращения Франсуа…» Как ни странно, но без ее мужа в замке стало еще страшнее. Не раздеваясь, герцогиня легла на кровать и до подбородка натянула одеяло.

Через несколько минут к ней снова постучали. На этот раз звук был какой-то скребущий, словно в дверь царапались сухими костяшками пальцев.

— Жак?! Кто там? – встрепенулась Шарлотта.

— Ваша светлость… Госпожа герцогиня…

Она вскочила и, подбежав к двери, непослушными руками повернула ключ. На пороге стоял Жак с подносом в руках.

— Ваше сиятельство, я принес вам ужин…

— Жак, но я же сказала…

Шарлотта взглянула на лицо слуги и умолкла. Она никогда не видела его таким. Тонкие губы старика застыли в какой-то бессмысленной улыбке, а невидящий взгляд блуждал по комнате и не мог ни на чем остановиться. Казалось, что Жак тщетно прислушивается к чему-то внутри себя…

— Уходи, сейчас же уходи,— срывающимся голосом проговорила Шарлотта, и тут старик увидел ее.

Он преобразился в один миг, как оборотень, прячущий под личиной человека естество зверя, и теперь смотрел на Шарлотту с голодным вожделением волка… Шарлотта поняла, что в старом механизме по имени Жак произошел какой-то сбой и игрушка вышла из-под контроля хозяина…

— Убирайся прочь! – взвизгнула Шарлотта, вне себя от страха и отвращения.

Она схватила старика за плечи, круто развернула его и вытолкнула за дверь, которую тут же заперла. После этого герцогиня рухнула на свою кровать и разразилась рыданиями.

— Я не могу, я не могу больше!.. – исступленно повторяла она, в то время как руки ее безжалостно комкали и рвали дорогие кружева…

Наконец Шарлотта оторвала от подушки мокрое лицо… и захлебнулась собственным криком: рядом с ее кроватью стоял Жак, вид его был ужасен. Седые волосы старика растрепались, одежда была в беспорядке, с виска стекала тонкая струйка почти черной крови, как будто до этого Жак бился о стену… На этот раз слуга держал в руке зажженную свечу.

— Что тебе надо?! – пронзительно вскрикнула Шарлотта, отпрянув на край кровати. – Как ты вошел сюда?!

Оскалившись, старик наклонился к ней и осветил ее искаженное ужасом лицо…

— Я расскажу Франсуа!.. – истошно закричала Шарлотта. Ее взгляд заметался по спальне и наткнулся на шнурок от колокольчика. Герцогиня дотянулась до него, судорожно дернула… В комнату пролился тихий мелодичный звон.

— Марта, Марта!.. – простенала герцогиня Вермийяр и только тут подумала, что служанка могла превратиться в такое же чудовище, как ее муж…

Но то ли от звука колокольчика, то ли от упоминания имени господина свеча в сморщенной руке Жака дрогнула и старик отступил. Какое-то осмысленное выражение появилось в его глазах… Слуга долго глядел на Шарлотту, как бы узнавая ее, затем его взгляд потух. Жак хрипло вздохнул, медленно развернулся и на негнущихся ногах вышел из комнаты. Шарлотта увидела, как ключ в ее двери сам повернулся, щелкнув в замке.

Марта к своей госпоже так и не пришла.

Глава шестнадцатая

…Только сон, похожий на долгий обморок, позволил герцогине Вермийяр освободиться от терзавшего ее страха. Затем сквозь беспамятство, словно через туман, стали пробиваться тусклые краски и звуки…

…Моросил затяжной унылый дождь, казалось, что мир навсегда погрузился в слякоть и печаль. Шарлотта брела по бесконечному лугу, с трудом разбирая размытую дорогу у себя под ногами, но она хорошо знала, что возвращается домой, где ее ждет солнце, любовь и ласка — все самое замечательное, что связывалось в ее душе с родным замком.

Вдруг к однообразному шуму дождя добавились какие-то новые, гулкие звуки. Женщина оглянулась: ее догоняла карета, запряженная четверкой прекрасных вороных коней. «Кто же это?» — подумала Шарлотта, невольно любуясь великолепными, исполненными неукротимой силы животными. Карета поравнялась с герцогиней, и возница, закутанный в длинный черный плащ, спрыгнул на землю.

— Франсуа!.. – вскрикнула Шарлотта, застигнутая на месте преступления. Она не сомневалась, что Синяя Борода не замедлит сурово наказать ее за побег, и покорно опустила голову…

— Дорогая! – Франсуа подбежал к ней и подхватил на руки. – Куда же ты ушла? Ты едва не разбила мне сердце!..

Шарлотта несмело подняла глаза, и ее накрыла волна почти забытого счастья: Франсуа, ее муж, прекрасный как бог, прижимал ее к себе, словно любимого ребенка, которого он потерял, а потом чудесным образом обрел.

— Как хорошо, что ты нашел меня,— прошептала она, пряча лицо на груди Франсуа. – А ведь я хотела уйти… навсегда уйти…

— Но почему? Разве ты больше не любишь меня? – герцог выглядел потрясенным.

— Ах нет, но мне было так страшно… Я просто сходила с ума…

Он поцеловал ее заплаканные глаза.

— Бедная моя, тебе, наверное, было очень одиноко. Прости меня, дорогая, я слишком часто оставлял тебя одну!..

— Франсуа! — с жаром воскликнула Шарлотта. — Обещай, что ты больше не покинешь меня!..

— Именно это я и хотел сказать тебе,— ответил герцог, тронутый ее страстным порывом. — Мы больше никогда не расстанемся. Ты увидишь, как я могу любить. Я вознагражу тебя за все, за все…

— Как я ждала этого,— всхлипнула Шарлотта.

Она чувствовала, что тает от блаженства и может совсем раствориться в нем… Чтобы не исчезнуть, Шарлотта глубоко вздохнула… и проснулась.

…Было уже утро, сквозь шторы окна пробивался мягкий розоватый свет. Герцогиня Вермийяр завороженно смотрела на него: как долго осенние дни не радовали ее солнечными лучами!.. Она встала и распахнула шторы, комнату залило ослепительное сияние. «Наконец-то,— воспрянула духом Шарлотта,— солнце разгонит все призраки и кошмары… Вернется Франсуа… он любит меня, я верю, и все будет хорошо».

В дверь негромко постучали.

— Кто это?!

— Ваша светлость,— услышала Шарлотта голос Марты,— вам принести завтрак в постель или накрыть в столовой?

— Не нужно в постель,— ответила герцогиня. – Я выйду сама!..

— Слушаюсь,— отозвалась служанка,— завтрак будет подан через четверть часа.

Шарлотта немного подождала, но больше ничего не услышала: в этом доме слуги, казалось, не уходили, а растворялись в воздухе…

Глава семнадцатая

За завтраком Шарлотте прислуживал Жак. Он снова был молчалив и незаметен – почти такой же, как всегда, если бы не смущенные, заискивающие взгляды, которые слуга изредка бросал на Шарлотту. «Боишься, что я пожалуюсь мужу, чертова кукла? А если бы я умерла от страха по твоей милости?» — подумала она и отвернулась от старика, который вызывал в ней брезгливую жалость.

Покинув столовую, Шарлотта отправилась гулять по замку. В это ясное утро давешние страхи утратили свою власть над герцогиней Вермийяр, она чувствовала приближение перемен, и ей казалось, что и сам замок, пронизанный солнечными лучами, готовится к новой жизни… Эта жизнь начнется, когда вернется Франсуа.

Как-то незаметно Шарлотта очутилась возле лаборатории мужа и остановилась в нерешительности. В ней проснулось любопытство, до сей поры угнетенное страхом. Что скрывается там, внутри? Какую тайну, забывая обо всем на свете, пытается постичь Франсуа? Несомненно, отгадка находится за этой дверью. Шарлотте опять вспомнилась кровавая сказка Шарля Перро: «Ее мучило любопытство, ей хотелось отпереть маленькую комнатку в конце коридора… Любопытство ее было так сильно, что она наконец не выдержала… Прибежав к запертой комнате, она остановилась: ей вспомнились приказания Синей Бороды, но удержаться она не могла. Она взяла ключ и, дрожа всем телом, отперла комнатку…»

«Но я ведь не получала никакого запрета,— словно оправдываясь перед собой, подумала Шарлотта, раздираемая противоречиями. – И потом, неужели можно поверить, что Франсуа прячет здесь своих мертвых жен?.. В конце концов, эта дверь наверняка заперта!.. »

Лаборатория оказалась открытой. Шарлотта воровато огляделась и юркнула в темный проем.

Внутри комнаты царил мрак, но взгляд женщины угадал окно, занавешенное плотной шторой. Шарлотта на ощупь пробралась к нему и слегка отдернула занавес. После этого она осмотрелась.

Почти все пространство помещения занимал огромный дубовый стол, уставленный странного вида предметами… Шарлотта поняла, что это была посуда, с помощью которой Франсуа производил свои алхимические опыты. Стеклянные и металлические сосуды в виде трубочек, шаров и кубов частью стояли порознь, частью соединялись в какие-то сложные системы… На стенных полках также выстроились всевозможные емкости с неизвестными Шарлотте жидкостями, порошками, минералами… В лаборатории витал особый тревожный запах, уже знакомый герцогине Вермийяр…

Обнаружив на столе пару открытых книг, Шарлотта не преминула заглянуть в них. Увы, обе книги были написаны на чужих языках… Впрочем, судя по формулам и рисункам, это были обычные ученые труды из библиотеки Вермийяра.

Шарлоттой овладело странное разочарование, как будто она ожидала найти в святилище Синей Бороды нечто очень важное для себя. «Обычный кабинет алхимика,— подумала она, словно перевидала на своем веку множество подобных комнат. – Но, с другой стороны, неужели было бы лучше обнаружить здесь мертвые тела?.. » Герцогиню передернуло от этой мысли, однако облегчение продолжало бороться в ней с неудовлетворенностью… Повинуясь какому-то импульсу, Шарлотта выдвинула верхний ящик дубового стола, но и здесь не нашлось ничего интересного: чистые листы бумаги, гусиные перья…

Она хотела закрыть ящик, но нечаянно зацепилась за его угол рукавом платья и, резко отдернув руку, еще сильнее выдвинула… Шарлотта ожидала, что тяжелый ящик с грохотом упадет на пол… Но он не упал, а за его задней стенкой обнаружилось еще одно, потайное, отделение. «Вот оно!» — прошептала Шарлотта, и кровь застучала у нее в висках.

В потайном отделении хранился ключ. Герцогиня с трепетом взяла его в руки:

— Это, возможно, как раз то, что я искала… Но где же тогда дверь?..

Она снова подошла к окну и полностью отдернула штору. Теперь в комнате было видно все — до мельчайших трещинок на потолке и вытертостей старой драпировки на стенах… Шарлотта без труда разглядела небольшую дверь в углу, замаскированную под зеленовато-серый гобелен.

Она отыскала неприметную замочную скважину и вставила в нее ключ. Затем, собравшись с духом, открыла дверь и решительно шагнула вперед. Следом за ней в маленькую комнату без окон ринулся солнечный свет…

Тайник Франсуа оказался чем-то вроде кладовой – с теми же колбами, шарами и кубами, расставленными в шкафах и на полках. Тут же висели на стенах связки каких-то кореньев и трав, издавая тонкий пряный аромат. У входа Шарлотта наткнулась на вешалку с длинным черным плащом. Она настороженно сняла плащ и осмотрела его… Все, даже запах, говорили ей о том, что в ее последнем сне Франсуа был одет именно в этот плащ.

— Я могла бы в этом поклясться,— одними губами прошептала герцогиня Вермийяр. Впрочем, она уже закалилась от подобных неожиданностей и не стала задаваться лишними вопросами. «Но ведь не ради этого плаща я проникла сюда…» — подумала Шарлотта и огляделась вокруг. Вдруг ее глаза остановились и расширились… С одной из стен на герцогиню Вермийяр… пристально смотрела она сама.

Шарлотта не сразу сообразила, что видит собственный портрет; первым, что пришло ей в голову, была мысль о каком-то новом, еще невиданном колдовстве Франсуа… Приблизившись к портрету, женщина поняла причину своего заблуждения: гениальный художник изобразил Шарлотту так, что она казалась живой, даже более живой, чем в действительности…

«Что это такое? – ахнула герцогиня, не в силах оторвать глаз от своего лица. – Я помню все портреты, написанные в замке Дебоннеров, но ничего похожего среди них не было… Здесь же меня никто не рисовал… Но вот это голубое платье и жемчужное колье… их подарил мне Франсуа после свадьбы… Так, значит, вот кто автор портрета!.. »

Мысли герцогини путались. Вопросы, которые она себе задавала, оставались без ответа… «Как Франсуа удалось создать такой шедевр? Почему он не показал его мне? Почему держит в темной запертой кладовой? И вообще… — Шарлотта наконец обратила внимание на ряд занавешенных картин, в котором ее портрет был последним,— что это за тайная галерея?.. »

Она поднялась на цыпочки и сорвала одну из занавесок. С холста глянула хорошенькая молодая женщина с высокой прической из каштановых кудрей. Портретами юных красавиц оказались и две следующие картины. Когда же Шарлотта обнажила очередное полотно, она почувствовала, что из-под ее ног уходит земля: на герцогиню Вермийяр, загадочно улыбаясь, смотрела незваная ночная гостья, велевшая ей бежать из замка. На полотне женщина была прекрасна и полна жизни, но не узнать ее Шарлотта не могла. В страшной догадке она пересчитала картины – вместе с ее портретом их было семь!

— О Господи!.. Вот и все жены Синей Бороды!.. Я все-таки нашла их… Но если все шесть уже умерли, значит, и эта… Боже, она тоже мертва, она… приходила ко мне с того света… Теперь я понимаю…

Словно во сне, Шарлотта досмотрела «галерею» Синей Бороды, затем поставила к стене стул, поднялась на него и сняла третий по счету портрет. На обороте четким почерком Франсуа было написано: «Луиза Вермийяр, урожденная Доре».

— Пойдем со мной, бедняжка,— сказала Шарлотта. Она заперла кладовую Синей Бороды, положила в тайник ключ и выскользнула из лаборатории, прижимая к груди портрет покойной.

Глава восемнадцатая

Ранние осенние сумерки за окном быстро сменились непроглядной темнотой. В спальне герцогини Вермийяр, потрескивая, горели свечи. Сидя на краешке кровати, Шарлотта смотрела на украденный портрет.

— Луиза… Луиза Доре,— задумчиво повторяла она, проводя ладонью по нарисованным золотистым волосам. – Как ты, наверное, была добра и отзывчива, если решилась прийти ко мне на помощь из мира мертвых…

Бывшая герцогиня Вермийяр глядела на нынешнюю, все так же загадочно улыбаясь.

— Скоро я узнаю твою тайну,— сказала ей Шарлотта,— я разделю твою судьбу.

— Ты не должна умереть,— слабо прошелестел чей-то голос.

Шарлотта вскинула голову. Прямо перед ней стояла Луиза, распространяя вокруг ни с чем не сравнимый холод смерти.

— Нужно положить конец злодеяниям,— уже громче произнесла она.

— Ты… ты все-таки пришла,— выдохнула Шарлотта. Ей вдруг захотелось обнять эту женщину как свою сестру и заплакать у нее на плече, и Шарлотта едва сдержалась, чтобы не броситься к мертвой.

— Ты сама помогла мне,— сказала Луиза. – Герцог надежно оградил тебя, но ты случайно перехитрила его, отыскав мой портрет. Это прямой канал, который не в силах перекрыть даже Синяя Борода.

— А зачем Франсуа… рисовал нас? – вырвалось у Шарлотты.

Ей показалось, что призрак горько усмехнулся.

— На память, зачем же еще?

— Он… действительно убил всех вас?! – подалась вперед Шарлотта.

Луиза скрестила руки на груди.

— Слушай,— проговорила она. – Много лет герцог Вермийяр создает так называемый эликсир вечной любви. Истинное же назначение этого средства в том, чтобы с его помощью обрести бессмертие.

— Бессмертие?! – бесконечно изумилась Шарлотта.

— Да, на меньшее Франсуа не согласен,— теперь Шарлотта ясно увидела улыбку умершей. – Выпив этот эликсир, избранные мужчина и женщина становятся бессмертными, и такой же становится их любовь…

— Но тогда… зачем ему убивать?..

— Не перебивай,— сказала Луиза,— мне и без того тяжело говорить и оставаться здесь. Когда-то Франсуа отыскал упоминание об эликсире в одной из древних книг, с тех пор он лишился сна и покоя. Вечная любовь не интересовала Вермийяра, бессмертие – вот что поразило его воображение. Синяя Борода решил достичь его любой ценой. Он углубился в чтение магических книг, овладел множеством языков, что было для него не так уж сложно, перевернул сокровищницу тайных знаний, отыскивая крупицы сведений об эликсире… Наконец Франсуа составил нужный рецепт.

Шарлотта слушала, и ей казалось, что жизнь вытекает из нее по капле.

— Вот тогда герцог Вермийяр заключил свой первый брак,— продолжала Луиза. – Молодая жена любила его без памяти. Когда Франсуа пообещал ей вечную любовь, она не задумываясь приняла эликсир… и через минуту умерла в страшных мучениях. Герцог понял, что допустил какую-то ошибку… Он был невероятно подавлен и обескуражен, но в то же время счастлив, что не выпил эликсир прежде своей жены…

— Значит, он не хотел ее убивать,— пролепетала Шарлотта.

— Да,— откликнулась Луиза,— он не хотел ее убивать. Однако, похоронив жену, герцог снова занялся адским зельем. Ему показалось, что он нашел свою ошибку и следующий рецепт будет верным… Вскоре в замке появилась новая герцогиня Вермийяр…

Шарлотта поникла головой:

— Он снова ошибся…

— Да, но теперь он намеренно велел своей жене выпить эликсир первой.

Обе женщины, живая и мертвая, некоторое время молчали.

— И все-таки… он не хотел их смерти,— жалобно проговорила Шарлотта.

— Знаешь, ты похожа на его первую жену,— вдруг сказала Луиза.

Шарлотта рассеянно кивнула:

— Я видела ее в зеркале… Женщина в красном платье…

— Я говорю не об этом,— вздохнула Луиза. – Ты любишь его так же искренне и преданно, как она. Видишь ли, Франсуа отдавал созданию эликсира так много времени, что его уже не хватало на ухаживание за будущими женами. И тогда герцог стал очаровывать их с помощью колдовства. Девушки влюблялись в него с первого взгляда и не желали слышать о других женихах.

— Я… меня он очаровал точно так же…

— Позволь мне лучше знать об этом,— сказала Луиза. – Истинная любовь отличается от наваждения, как бриллиант от стекляшки. Но именно поэтому тебе будет трудно сделать решающий шаг.

— Какой шаг? – подобралась Шарлотта.

— Герцога надо остановить, иначе череда убийств не прекратится. Рано или поздно он не сумеет отыскать себе невесту во Франции и тогда уедет в другую страну, чтобы начать все сначала… Но ты к этому времени давно будешь мертва… Ты хочешь этого?

Шарлотта помотала головой, ее душили слезы.

— Тогда решайся.

— Но как же я смогу его… остановить? – заломила руки Шарлотта. Луиза смотрела на нее с состраданием.

— Остановить Синюю Бороду может только смерть. Ты сделаешь то, что он столько раз проделал со своими женами.

— Не-ет! Нет, нет!.. Я не сделаю этого!..

— Да,— устало сказала Луиза. – У тебя нет другого выхода. Или он – или ты.

— Пусть! – промолвила Шарлотта и побелела как полотно. – Я не боюсь смерти…

Они опять замолчали, глядя в глаза друг другу. Теперь трудно было сказать, которая из двух смертельно бледных женщин живая, а которая – дух…

— Как ты глупа,— нарушила молчание Луиза. – Я допускаю, что тебе безразлична твоя собственная жизнь, хотя для твоих близких она бесценна… Шестерых невинных женщин тоже не воскресишь, и ты не обязана мстить за них… Но неужели тебе не жаль тех, кого это чудовище обречет на гибель в будущем?

Ничего так не хотелось Шарлотте, как умереть на месте, чтобы ничего не чувствовать, ничего не помнить и не совершать выбор.

— Молчишь? – с укором произнес призрак, и в его глазах Шарлотта с удивлением заметила слезы.

— А если… я не умру? Если Франсуа удастся сделать эликсир? – с робкой надеждой спросила она. – Герцог говорил, что его работа близится к концу…

— Франсуа никогда не удастся сделать эликсир,— убежденно сказала Луиза. — И дело тут даже не в рецепте. Синяя Борода может добиться любви какой угодно женщины, но сам не способен любить никого. Поэтому вместо эликсира вечной любви у него всякий раз получается отрава. А понять этого герцог не может — из-за своей дьявольской гордыни.

— Я поговорю с ним,— сделала последнюю попытку Шарлотта,— может быть, мне удастся…

— Если Вермийяр поймет, что тебе известна его тайна, он убьет тебя,— с уверенностью сказала Луиза. – Женщины давно стали для Синей Бороды средством достижения цели – вроде тех порошков из лаборатории… Да пойми же ты!.. — со странной для призрака горячностью воскликнула Луиза. – Он никогда не откажется от своей безумной мечты! А если дьявол каким-то чудом поможет ему, Синяя Борода сделается в тысячу раз опасней!

— Но почему? – выдавила Шарлотта.

— А что может быть страшнее бессмертного безумца, бросившего вызов Богу?

Шарлотта не могла более выдержать взгляд умершей и низко опустила голову. Она не видела, как Луиза сняла с шеи какой-то шнурок, и очнулась только тогда, когда в ее руках оказался крошечный, холодный, словно льдинка, флакончик.

— Возьми его,— сказала Луиза. – Несколько капель из этого флакончика остановят Синюю Бороду навсегда. Только постарайся сделать это как можно скорее, пока Вермийяр со своим звериным чутьем не опередил тебя…

Шарлотта безучастно взяла яд.

— Прощай. И не забудь вернуть на место мой портрет,— напомнила Луиза. Она как-то неуверенно взглянула на Шарлотту, будто бы хотела сказать что-то еще, но только нахмурилась. Через мгновение третьей герцогини Вермийяр уже не было в комнате.

Глава девятнадцатая

Увы, теперь у герцогини Вермийяр не оставалось никаких иллюзий относительно ее мужа, однако истерзанное сердце Шарлотты не желало смириться с очевидным. Любовь к герцогу вела ее к могиле, но жизнь без Франсуа казалась хуже смерти.

Несколько раз Шарлотту озаряла надежда, что именно ее, единственную из всех, Франсуа любит по-настоящему, и поэтому эликсир не причинит им вреда… В такие минуты женщина верила, что преступления прекратятся и Франсуа искренне раскается… Она разделит с мужем бремя его страданий, она будет с ним всю свою жизнь… неважно, будет ли у этой жизни конец… О таком будущем бедная Шарлотта мечтала как о счастье.

Однако ее надежды развеивались как дым, стоило герцогине вспомнить дни, проведенные в «гнезде» Синей Бороды: его повседневное равнодушие было слишком явным, а навеянные колдовством сны только подчеркивали это. «Боже мой,— в исступлении говорила Шарлотта,— я мечтаю спасти его душу, а он готовится к новому злодейству!.. »

Чувствуя, как в ней закипает гнев, Шарлотта выхватывала спрятанный среди одежды Флакончик с ядом и сжимала так, что у нее белели пальцы. Маленький флакончик оставался ледяным, сколько бы его ни держали в руках, и этот холод проникал в самое сердце герцогини Вермийяр. «Нет, не смогу, все равно не смогу»,— в конце концов говорила она и, упав на кровать, погружалась в сумрак забытья.

Так, попеременно переходя от надежды к отчаянию, Шарлотта совсем потеряла счет времени и даже не смотрела в окно, за которым темная ночь дважды сменилась хмурым утром… На рассвете третьего дня в замок вернулся Синяя Борода.

Услышав его голос и громкие шаги, Шарлотта как будто очнулась от болезненного сна. Она метнулась к зеркалу и с трудом узнала себя в изможденной, растрепанной женщине. Кое-как уложив волосы, герцогиня выскочила из спальни и побежала туда, откуда слышалось хлопанье дверей и знакомые раскаты смеха.

— Шарлотта!

Она даже не увидела, а скорее почувствовала его, и в тот же миг сильные руки оторвали Шарлотту от пола и закружили словно вихрь. Запах Франсуа опьянил ее, Шарлотта обвила руками его шею и прижалась к мужу так, словно хотела слиться с ним воедино.

— Как все-таки приятно быть женатым! – смеясь, сказал герцог и, крепко поцеловав Шарлотту, опустил на пол. – Ну, как ты жила без меня, дорогая? Слуги жалуются, что ты ничего не ешь, но, может быть, это оттого, что ты скучала обо мне…

— Да, очень,— у Шарлотты кружилась голова, и она ухватилась за руку мужа. – Ты… больше не уедешь от меня?

— Ни в коем случае, дорогая. Я приехал к тебе с прекрасной вестью…

— Я тоже должна сказать тебе…

— Хорошо, хорошо, мы обо всем поговорим за завтраком, я умираю от голода,— блеснул ровный жемчуг его зубов. – Дорогая, это будет наше последнее маленькое расставание… Жак, Марта, готовьте стол поскорее!..

Глава двадцатая

Шарлотта переодевалась к завтраку. Она выбрала для себя белое платье, которое делало ее совсем юной, а из украшений предпочла крупные изумруды, подаренные Франсуа.

Придирчиво осмотрев себя в зеркало, герцогиня осталась довольна: ее недавняя изнуренность исчезла без следа. Шарлотта была похожа на прекрасную белую розу, которая только-только раскрылась навстречу раннему утру… Женщина не догадывалась, что причиной такого чудесного превращения была любовь, она лишь чувствовала, как с возвращением Франсуа расцвела ее душа и весь мир вокруг. Все, что пережила Шарлотта за последние дни, вдруг странным образом отодвинулось от нее и походило на дурной сон, который не хотелось вспоминать.

Внезапно на нее дохнуло сырым холодом, как будто открылось окно, и Шарлотта испуганно съежилась. О, как ей не хотелось в это счастливое утро увидеть Луизу!.. «Не приходи, не надо!.. Оставь меня в покое!.. » — Шарлотта затравленно озиралась по сторонам. Но, как видно, и самой мертвой на этот раз было трудно проявиться в мире живых: Шарлотта всей кожей ощущала напряжение воздуха, в котором бились невидимые токи… Ей стало жаль Луизу, совершающую невероятные усилия, и вспомнились ее глаза, полные укора и слез. «Ну, хорошо»,— пробормотала Шарлотта и, быстро отыскав заветный флакончик, спрятала его в лиф платья. Холод, однако, не отступил, а как будто даже усилился,— мертвая не поверила Шарлотте. Чувствуя сильную неловкость, та в последний раз окинула себя взглядом и торопливо вышла из комнаты.

Франсуа, празднично одетый, уже ждал ее в столовой. Тут же были Жак и Марта, взиравшие на Шарлотту с подобострастием. Изысканно накрытый стол напомнил Шарлотте их свадебный ужин с Франсуа, только без свечей. При ее появлении герцог встал, а слуги замерли.

— Вы свободны,— бросил Синяя Борода и сам придвинул жене стул.

Оставшись с ней наедине, Вермийяр взял хрустальный графин с вином, которое казалось пурпурным, и какое-то время рассматривал его на свет, а затем наполнил кубок Шарлотты. «А если это и есть его эликсир? – мелькнуло у нее в голове. – Неужели вот так просто…»

Синяя Борода налил вина себе и поднял кубок.

— За твое возвращение, Франсуа,— сказала Шарлотта.

— Благодарю, дорогая,— ответил ее муж,— но я хочу предложить другой тост. Мы выпьем с тобой за вечную любовь.

«Ну вот и все»,— подумала Шарлотта и заставила себя улыбнуться:

— Моя любовь к тебе умрет только вместе со мной, Франсуа.

— В этом все дело, дорогая! – воскликнул Синяя Борода. – Какой бы долгой ни была наша любовь, она в итоге обречена на смерть.

— Но религия… — несмело начала Шарлотта.

— Меня не прельщают райские кущи, над которыми я стану порхать бесплотной тенью! – перебил ее герцог. – Я предпочитаю жить на земле и предаваться земным радостям.

«А как же шесть твоих бывших жен, которых ты лишил этих радостей?» — чуть было не спросила Шарлотта, но вовремя спохватилась.

— Однако, Франсуа… мы ведь не можем ничего изменить,— с мольбой промолвила она.

— Вот тут ты ошибаешься, дорогая,— понизив голос, раздельно проговорил Синяя Борода. – С тех далеких пор, когда я только узнал о смерти, она стала казаться мне вопиющей несправедливостью, нелепостью, роковой ошибкой!.. Ну скажи, разве тебя не возмущает мысль о том, что ты, такая молодая и прекрасная, когда-нибудь неизбежно увянешь и высохнешь, словно сорванный цветок, выброшенный на кучу мусора?

— Я никогда не думала об этом,— пожала плечами Шарлотта,— ведь жизнь так длинна…

— Жизнь намного короче, чем тебе кажется,— хмыкнул Синяя Борода. – В любом случае, обо всем этом думал я.

— И что же? – упавшим голосом спросила Шарлотта.

— Укрепившись в своем мнении относительно смерти, я решил вступить с ней в единоборство. Я справедливо рассудил, что лучшие умы человечества наверняка уже задавались подобной целью, и обратился к их трудам. Мне невероятно повезло, в одной из старинных книг я нашел упоминание об эликсире бессмертия и вечной любви. Сведения оказались зашифрованными и неполными, и я потратил не один десяток лет, чтобы понять написанное и то, что осталось между строк, а также найти все необходимые составляющие. Но я не жалею об этих годах, поскольку что такое каких-нибудь двадцать лет по сравнению с бессмертием, которое теперь в моих руках?

— А зачем тебе бессмертие, Франсуа?

Вопрос прозвучал так печально, что Синяя Борода на мгновение утратил дар речи.

— Но, дорогая… как же иначе мы обретем вечную любовь?

— Мне кажется, что… колдовством… нельзя добиться счастья… — запинаясь, проговорила Шарлотта.

— Это не колдовство! – запальчиво возразил Синяя Борода. – Это итог многолетних устремлений и титанического труда! Я отдал приготовлению эликсира столько энергии, что ее хватило бы на разрушение целой цивилизации!.. И все это я сделал ради тебя!

— Ради меня?

— Ради нас с тобой.

Шарлотта вдруг почувствовала, что смертельно устала. Нет, не в ее силах переубедить Франсуа, да и вообще есть ли на свете такая сила?.. Герцогине Вермийяр оставалась покориться своей участи или же…

Глубоко уйдя в себя, она не заметила, как Синяя Борода встал из-за стола и принялся расхаживать по комнате, продолжая что-то говорить.

— Подумай только, что такое земная любовь? – долетело до Шарлотты. — Если ее не обрывает какая-нибудь трагедия, что так любят разные писаки вроде твоего Перро, любовь быстро увядает и вчерашние пылкие любовники скучают друг с другом, им не о чем говорить, а их сердца гложет тоска…

Синяя Борода остановился у окна и обратил свой взгляд на море.

— Вот так же оно шумело тысячу лет назад,— сказал он. – И будет шуметь и волноваться еще много-много веков… А потом на его месте раскинется пустыня с оазисами или поднимутся из недр земли высокие горы…

«Пора,— подумала Шарлотта, опуская руку в лиф белого платья,— или сейчас, или никогда».

— Я не могу ни к чему принудить тебя, дорогая,— произнес герцог, не поворачиваясь от окна. – Свое решение ты должна принять добровольно, и я ему подчинюсь…

«О господи!.. – взмолилась Шарлотта. — Неужели моя любовь к нему сильнее рассудка и страха смерти?! Прости меня, Боже!.. »

— Я приняла решение, Франсуа,— сказала она,— я согласна.

Синяя Борода рывком обернулся, бросился к жене и обнял ее колени.

— Я не ошибся в тебе, дорогая!.. – пылко воскликнул он.

Глава двадцать первая

Герцог поставил на стол два кубка с прозрачной жидкостью.

— Это он? – спросила Шарлотта, наклоняясь над кубком. – Твой эликсир?

— Почти,— ответил Синяя Борода и вынул из кармана на груди пару голубых сверкающих кристаллов.

— Вот он, последний недостающий ингредиент. Я долго искал его и заполучил два дня назад, в одном старом, удаленном монастыре.

Шарлотту не покидало чувство, что все происходящее она наблюдает как бы со стороны, а точнее – что она играет на сцене и одновременно сидит в ложе для зрителей.

Синяя Борода уронил по кристаллу в каждый кубок, и жидкость в них зашипела и поднялась. Голубые камни растворились мгновенно. Шарлотта с недоумением подняла глаза.

— Не бойся, это совершенно безвредно и даже вкусно,— поспешил сказать герцог и протянул ей напиток.

— А ты? – спросила Шарлотта.

Синяя Борода напряженно улыбнулся и поднял свой кубок:

— За вечную любовь!..

— Подожди, Франсуа,— вдруг попросила Шарлотта. – Еще немного. Я должна сказать тебе… я хочу, чтобы ты знал. Я жду ребенка, Франсуа, твоего сына…

Она до последней минуты сомневалась, стоит ли говорить об этом. Она не знала, какая роль будет отведена ребенку в смертельной игре Франсуа, и боялась еще одного, самого страшного разочарования.

Герцог побледнел так, что его лицо показалось Шарлотте посмертной маской, по которой зачем-то прошлась синяя кисть. Несколько капель из его кубка пролились на стол…

— Мой сын… — глухо повторил Вермийяр и схватился рукой за грудь.

— Да, Франсуа. Он не помешает нашей вечной любви?

Шарлота пристально смотрела на мужа и видела, как герцог стареет у нее на глазах.

— Не помешает,— отрывисто произнес Синяя Борода.

— Ну что ж, я так и думала,— кивнула она. – Я благодарна тебе, Франсуа.

— За что? – безо всякого выражения спросил Вермийяр.

— За смятение, которое я прочитала на твоем лице. За ту борьбу, которую пережила твоя душа. Прощай, Франсуа.

Шарлотта поднесла к губам и медленно выпила волшебный напиток, отметив, что он как бы вовсе не имел вкуса и в то же время обладал всеми возможными оттенками сладости и горечи…

Герцогиня Вермийяр протянула мужу порожний кубок. Синяя Борода с окаменевшим лицом по-прежнему сжимал в руке чашу с эликсиром.

Секунды пролетали одна за другой, молчание становилось невыносимым.

— Почему ты сказала мне «прощай»? – изменившимся голосом спросил герцог.

— Не знаю… У меня было предчувствие разлуки.

— А сейчас? Что ты чувствуешь сейчас? – спросил Синяя Борода, облизав пересохшие губы.

— Сейчас… сейчас мне легко, как будто свалилась тяжесть с души. Это и есть бессмертие, Франсуа?

На лицо Вермийяра медленно возвращались краски, грудь наполнилась воздухом.

— Да… клянусь небом и землей, это оно!.. Столько лет, столько лет я работал как одержимый, как каторжный – и вот оно, в моих руках!..

Шарлотта сделала шаг к мужу, но он остановил ее нетерпеливым жестом:

— Погоди! Я должен выпить его!.. Я должен ощутить его вкус, вкус вечности!..

Синяя Борода, запрокинув голову, залпом выпил эликсир. Вдруг его пальцы разжались, и серебряный кубок со звоном упал на пол. Герцог зашатался, рванул ворот, глаза его налились кровью…

— Не может быть!.. — прохрипел он, устремив на Шарлотту помутившийся взгляд. – Но как же ты…

Он грузно упал лицом на стол, тело его несколько раз содрогнулось в конвульсиях, а затем медленно сползло на пол.

— Франсуа! Не умирай! Я люблю тебя!..

Последние слова застряли у Шарлотты в горле, когда она склонилась над мужем. Герцог Франсуа Вермийяр, отпрыск прославленного и древнего дворянского рода, лежал, распростершись на каменном полу. В его открытых глазах застыло недоумение, а щеки, подбородок и грудь покрывала густая борода неправдоподобного цвета. Шарлотта словно зачарованная смотрела на эту разметавшуюся синюю бороду.

— Что же ты наделал, Франсуа? – тихо спросила она, пытаясь найти ответ в таких знакомых и одновременно чужих чертах мужа. – Ты подарил мне бессмертие, а сам…

Внезапно до нее дошел весь смысл случившегося, и Шарлотта почувствовала, что падает в бездну.

— Что мне делать с моим бессмертием?! – душераздирающе закричала она и, упав на грудь Франсуа, зарылась лицом в его бороду. Взор герцога был устремлен в какую-то запредельную даль, а недоумение на лице сменилось выражением умиротворения и покоя, как будто Франсуа Вермийяр постиг наконец великую тайну вечности…

Неожиданный сильный грохот вывел Шарлотту из оцепенения. Она подняла голову и обернулась: за ее спиной сорвался со стены и раскололся об пол один из потемневших портретов. Но не это поразило Шарлотту: она обвела глазами комнату и не узнала ее. Великолепная столовая за считанные минуты превратилась в грязный склад рухляди: стол покосился и растрескался, дорогая обивка кресел расползлась по швам, а шторы на окнах превратились в выцветшие лохмотья.

Объятая ужасом, Шарлотта выбежала из столовой и остановилась на пороге гостиной: отовсюду на нее глядели разруха и запустение. Гобелены свисали со стен старым, рваным тряпьем, мебель истлела, зеркала потемнели и растрескались, затканные паутиной оконные стекла почти не пропускали дневной свет… Пол был покрыт таким слоем пыли, словно множество лет сюда не ступала ничья нога.

В библиотеке царил настоящий хаос: рассохшиеся шкафы открылись, обвалились полки со стен, и книги грудами валялись на полу, напоминая развалины какого-то древнего города.

Шарлотта со скрипом захлопнула дверь в библиотеку и сломя голову помчалась прочь, поднимая за собой клубы многолетней пыли. Последнее, что она запомнила в разоренном «гнезде» Синей Бороды,— мелькнувшую в разбитом зеркале фигуру женщины, одетой в ярко-красное платье.

Глава двадцать вторая

Перед дверью во двор Шарлотта остановилась, вспомнив свою неудачную попытку бежать. А что, если она опять будет раз за разом возвращаться в этот коридор? Что, если ей суждено навеки остаться в заколдованном замке, ставшем могилой для Франсуа?!

Она толкнула дверь – за ней открылся двор, сплошь заросший колючим кустарником. Продираясь сквозь него, Шарлотта побежала к воротам, которые, к счастью, оказались не заперты. Уже коснувшись рукой шершавого железа, она не удержалась и оглянулась на замок: буйно обвитый плющом, со слепыми окнами и изъеденными временем стенами, он казался обиталищем злых духов.

Шарлотта с трудом отодвинула тяжелую дверь ворот и не смогла сдержать горестный крик: от деревянного моста, по которому некогда весело проехала ее свадебная карета, над глубоким рвом остались две подгнившие перекладины. Путь из «гнезда» Синей Бороды был отрезан.

Герцогиня снова взглянула на замок и обомлела – на пороге стоял Жак. Казалось, что он состарился вдвое и вот-вот рассыплется в прах. Жак манил ее рукой и что-то говорил беззубым ртом.

Шарлотта не помнила, как очутилась на ветхой перекладине и перенеслась на другой край обрыва… Какое-то время она не помнила и не осознавала вообще ничего. Когда же сознание вернулось к ней, Шарлотта поняла, что в одиночестве идет по пустому мокрому лугу под свинцовым небом. Эта картина показалась ей знакомой, как и чувство неизбывной печали, затопившее ее… Когда-то все это уже происходило с ней, но когда и почему?

Шарлотта не знала, куда она идет и что оставила позади, воспоминания ей заменяла тупая и безысходная боль, у которой не было имени. Но этот унылый осенний пейзаж как будто что-то обещал ей, что-то должно было случиться… И когда в шуме дождя Шарлотта явно расслышала стук лошадиных копыт, она вспомнила.

— Франсуа! – крикнула она, и ее крик взметнулся в небо, словно раненая птица. – Франсуа!..

Но человек, выпрыгнувший из кареты, не был ее мужем. Он неуклюже побежал к ней, разбрызгивая черную грязь.

— Шарлотта, девочка моя!.. Что случилось? – закричал он, раскинув руки.

— Отец!.. – прошептала Шарлотта, прежде чем ее глаза надолго закрылись.

Глава двадцать третья

Целую неделю герцогиня Вермийяр находилась на грани жизни и смерти. У ее постели неотлучно дежурили сестры, отец, сменяли друг друга доктора.

Никого из них Шарлотта не видела, зато ее все время навещали мертвые. Чаще всего приходила покойная матушка. Она садилась у изголовья больной, невесомой рукой гладила пылающий лоб Шарлотты.

— Бедная моя доченька,— говорила она,— сколько же тебе пришлось вынести… Будь я жива, я уберегла бы тебя от этого несчастья…

— Матушка, забери меня к себе,— просила Шарлотта,— я не хочу жить…

— Родная моя, мне не позволяют сделать этого,— отвечала покойная, и на ее лице отражалось глубокое страдание.

— Кто, кто не позволяет тебе? – беспокойно спрашивала Шарлотта, и всякий раз вместо ответа ее матушка поднималась и уходила, бросив на Шарлотту взгляд, полный любви и муки.

Несколько раз герцогиня видела Луизу Доре, но та была еще немногословней.

— Ты довольна, что его не стало? – спросила ее Шарлотта.

— Я рада, что ты жива,— ответила Луиза.

— А я нет,— сказала Шарлотта. – Как мне теперь жить без него?

— Ты очень глупа,— совсем как когда-то, сказала Луиза. – Впрочем, ты ведь не знаешь, что такое смерть, откуда тебе понять, что значит жизнь?

Но вот однажды Шарлотта увидела у своей постели сестру. Та сидела опустив голову на грудь и, по-видимому, дремала. «Неужели она тоже мертва?» — подумала Шарлотта.

— Анна,— тихонько позвала она.

Спящая открыла глаза.

— Великий Боже! – воскликнула она. – Ты очнулась, Шарлотта!.. Ты будешь жить!..

— Я не могу умереть,— ответила Шарлотта.

— Отец, Адель! Кто-нибудь!.. Она очнулась! – закричала Анна, и за дверью раздались взволнованные голоса.

В комнату вбежала целая толпа во главе с графом Дебоннером.

— Шарлотта, дочка! – с порога закричал граф. – Как же ты нас напугала!.. Благодарение Богу, он услышал наши молитвы о тебе… Но что же с тобой случилось?!

Шарлотта хотела что-то сказать, но к горлу ее подкатил комок, и она заплакала.

Отец и сестры испуганно переглянулись.

— Ах, не отвечай, не отвечай, если ты не хочешь,— забормотал граф. – Мы и так уже все знаем…

Шарлотта вопросительно взглянула на Анну.

— Во время горячки ты много говорила,— нерешительно сказала сестра. – Все это были такие ужасные вещи, в которые невозможно поверить… Мы думали, что это просто бред, но месье Перро сказал, что в твоих словах много смысла. Он подолгу сидел возле тебя и потом составил для нас рассказ о том, что произошло…

— Шарль Перро! – воскликнула Шарлотта и приподнялась на постели. – Скорее, скорее позовите его!.. Я должна его видеть!..

— Хорошо, хорошо, ты только не волнуйся, моя милая,— засуетился граф.

– Эй, живо привезти сюда господина Перро! – крикнул он в толпу слуг. — Сказать, что герцогиня пришла в себя и желает видеть его немедленно!

— Ты должна отдохнуть, моя милая, тебе необходим покой,— обратился он к дочери. – А ну-ка ступайте все вон! Девочка хочет спать. И вы, вы тоже,— подтолкнул он Анну и Адель.

— Может быть, тебе будет интересно узнать,— сказал он, убедившись, что остался с Шарлоттой наедине. – На следующий день после того, как… ну, в общем, когда мы тебя нашли, твои кузены отправились в замок Вермийяра, чтобы потребовать объяснений… Жюльен даже намеревался вызвать герцога на дуэль… но…

— Но что? Что же ты молчишь?!

— Как бы тебе это сказать… Они не нашли замок, на его месте лежат какие-то развалины… Твои братья обыскали их, однако не обнаружили никого – ни живых, ни мертвых.

— Там остались слуги… и Франсуа.

— Уверяю тебя, моя милая, что говорю правду. Сначала мы подумали было, что вы с герцогом жили в каком-нибудь другом из его замков…

— Я писала вам,— сказала Шарлотта.

— Мы не получали никаких писем, дочка. Я и поехал к вам только потому, что Шарль Перро…

— Господин Перро! – громко объявил вошедший лакей.

Граф Дебоннер подскочил на месте:

— Как? Так скоро?

— Господин Перро сам направлялся к вашему сиятельству,— ответил лакей.

— Ну вот видишь,— сказал дочери граф,— все складывается как нельзя лучше. Только умоляю тебя не волноваться… А, господин Перро! У нас большая радость, наша девочка пришла в себя!.. Пожалуйста, присаживайтесь.

Знаменитый сказочник прошел к постели больной тяжелой походкой старого человека и опустился в кресло.

С минуту он испытующе смотрел на Шарлотту, пока та не отвела глаза.

— Нет, каков негодяй мой бывший зять!.. – возмущенно сказал граф Дебоннер. – А я-то всегда считал его незаурядным человеком. Варвар, натуральный варвар!..

Было видно, что его сиятельство говорит это не в первый раз.

— Отец, оставь нас вдвоем,— попросила Шарлотта.

— Конечно, конечно, моя милая, не беспокойся… — граф с видимой неохотой двинулся к дверям. – Просто в голове не укладывается, как может быть обманчива внешность…

— Месье Шарль, я часто вспоминала вас… там,— сказала Шарлотта.

— Я тоже много думал о тебе, дитя,— ответил старик.

— Вы оказались правы,— Шарлотта почувствовала, как у нее порозовели щеки. – К сожалению, я поняла это слишком поздно.

— Поблагодари Бога, дитя мое, что для тебя все закончилось благополучно.

— Ах, месье!.. Но вы же знаете…

— Да, милая. По правде говоря, сочиняя свою сказку, я и не предполагал, что действительность может превзойти самые мрачные фантазии.

— Но что же мне делать теперь? – с тоской спросила Шарлотта.

— Как что делать? Разумеется, жить. Жить и суметь стать счастливой. Ты ведь помнишь конец моей сказки?

— Я не смогу забыть Франсуа… А когда я подумаю о том, что теперь бессмертна… — дальше она не могла говорить.

— Ах, вот что тревожит тебя,— оживился сказочник. – Успокойся, радость моя, ты бессмертна не более, чем я или твой отец…

— Но эликсир…

Шарль Перро нетерпеливо тряхнул локонами роскошного парика.

— Никому не дано добиться бессмертия для своего бренного тела, дитя мое, душа же наша бессмертна изначально,— торжественно сказал он. – Разве ты не знала об этом и разве это не прекрасно?

— Да, но…

— Твой бедный супруг всю жизнь заблуждался, и его заблуждение для многих оказалось роковым. В том числе и для него самого.

— Почему же… — Шарлотта наморщила лоб,— почему же я не умерла, месье?

— Я думаю, дитя мое, что тебя спасла твоя любовь,— старик взял в свои морщинистые руки бледную ладонь Шарлотты. – Других объяснений я просто не нахожу.

— Позволь мне дать тебе один совет,— снова заговорил мудрый сказочник. — Конечно, ты никогда не забудешь Франсуа и все то, что тебе пришлось пережить… Но если твои воспоминания будут освящены любовью, они принесут тебе только светлую печаль, которая так благодатна для человеческого сердца…

Дверь вдруг шумно распахнулась. Граф Дебоннер в невероятном возбуждении ворвался в комнату, держа в руках бумажный свиток с печатями. За ним вбежали растерянные Анна и Адель.

— Пусть мне объяснят, что все это значит!.. – выкрикивал граф, потрясая свитком. – Я больше не желаю никакой чертовщины!..

— Что произошло? – спокойно спросил Шарль Перро.

— Вы спрашиваете, что произошло? Сейчас прискакал какой-то гонец и вручил мне вот это!.. Не успел я опомниться, как мерзавец вскочил на коня и был таков!..

— Но что же в письме?

— Что в письме? Полюбуйтесь! – и граф швырнул свиток прямо на колени сказочнику.

Перро неторопливо развернул свиток и принялся читать. Его брови поползли вверх, но он быстро справился с недоумением.

— Что же в этом плохого? – спросил он, возвращая свиток.

— Как что?! – граф чуть не задохнулся от негодования.

— Отец, что там написано? – спросила Шарлотта, сердце которой вдруг сильно забилось.

Граф Дебоннер осекся, словно только что вспомнил о присутствии Шарлотты.

— Это какая-то злая шутка, моя милая,— извиняющимся тоном произнес он. – Письмо будто бы написано… герцогом Вермийяром…

— Кем?! — рванулась к нему Шарлотта.

— Ради Бога, ради Бога успокойся!.. Вот, пожалуйста… Это бумага на право владения всеми поместьями Вермийяра, а также домом в Париже… так-так… вот… на имя герцога Поля Франсуа Вермийяра, рожденного в июне тысяча семьсот девяносто… Черт, этот год мы только собираемся встречать… А дата?! Письмо датировано сегодняшним днем!.. Что это за жестокая шутка? Что это за Поль Вермийяр?!

— Это мой сын, которого я ношу под сердцем,— сказала Шарлотта и, опустившись на подушки, закрыла глаза. «Франсуа!.. Жив ты или мертв, где бы ты ни был сейчас, что бы ни случилось с твоим телом и душой, я люблю тебя и буду любить всегда. О тебе будут все мои молитвы, и каждый день моей жизни станет шагом на пути к нашей встрече. Теперь я знаю, что такое вечная любовь!.. »

Она открыла глаза и улыбнулась сквозь слезы. Старый сочинитель сказок наклонился и поцеловал ее руку. Граф Дебоннер, оправившись от изумления, приосанился.

— Я всегда говорил, что герцог Франсуа Вермийяр – великий человек,— с важностью изрек он.

http://amvargin.narod.ru/

Виктория Викторовна Варгина и Алексей Матвеевич Варгин,

г.Севастополь-4, a/я 51,

тел. +38-068-478-97-72

— ------------------------------------------------------------

(с) Варгина Виктория Викторовна, Варгин Алексей Матвеевич,2007

Все права сохранены. Текст помещен

с разрешения автора. Любое коммерческое использование данного

текста без ведома и согласия автора запрещено.

— -------------------------------------------------------------

.

5 июля 2007 года  22:21:24
Алексей Варгин (Алексей) | vargin@bk.ru | Севастополь | Украина

---

С.Эргус

Сказка №3

Сказка №3

...Небо. Пронзительно синее осеннее небо... Из этой кристальной синевы, медленно

кружась, к моим ногам опускается золотой листок- вестник осени.... Вокруг такая тишина...

Ни звука... только шепот опадающих под ноги листьев... Плавно кружась в грустном танце

они укрывают землю прощальным золотым ковром...

... Тебе пора бы уже быть... Уже порядком опаздываешь, но я не расстроен — я знаю ты придешь,

а так здорово ждать тебя в этой засыпанной золотом и залитой солнцем аллее. Так здорово

ощущать радость предстоящей встречи...

...А вот и ты! Я еще не вижу тебя, скорее угадываю, чувствую что это ты... Идешь ко мне

своей упругой легкой походкой... Такая милая улыбка на твоем лице... Глаза твои светятся

счастьем и ожиданием нашей встречи... И уже, неудержимая сила влечет меня к тебе, и ты,

увидев меня, бежишь, летишь ко мне навстречу, раскинув руки-крылья... Бежишь и смеешься

от счастья, и голос твой ясным колокольчиком звенит в безбрежной синеве неба...

...Мы снова вместе... Наши руки сплелись.. я обнимаю, целую тебя. Целую твои искрящиеся

счастьем глаза, целую твои смеющиеся губы... Поднимаю тебя на руках — высоко-высоко —

к самому синему небу, к самому солнышку... Пусть оно смеется вместе с тобой.

7 июля 2007 года  16:34:19
Erguss | erguss@rambler.ru | Ростов | Россия

---

* * *

У каждой страны должна быть сверх-цель, которая сплачивала бы народ и формировала этнос. Возможно, это та сама «национальная идея», о которой талдычат последние лет двадцать.

У страны должна быть некая мессианская цель, желательно, недостижимая. В этом смысле морковка коммунизма при СССР была почти идеальной целью, хотя и искусственной, что и определило быстрое разрушение советской системы. На самом деле, тем стержнем, вокруг которого стягивался «советский этнос» были вот те странные «советские ценности», суть которых не понятна, но ностальгические воспоминания о которых питают уже второе поколение пишущих интеллектуалов.

Клей коллективного сознания-подсознания действует незаметно. Это те самые мемы, которые проползают из головы в голову, и стремятся к размножению и крепости. Поддерживаемые советской идеологией, они отлично функционировали, соседствуя (часто в одной и той же голове) с диссидентством и инакомыслием. Они не мешали друг другу. Излишняя борьба и рвение порождают потенциал сопротивления и делают анти-мемы живучими. На самом деле, наилучшим методом борьбы с диссидентами и инакомыслием было бы вялое замалчивание, отвлечение внимания на мемы, связанные с мейнстримом. Эпоха интернета отлично демонстрирует нам, как это работает. Но у жизни другая логика. Поэтому, как только связующая идея потеряла свой потенциал, страна распалась, уступив в мощи самостийным тенденциям. «Мы сами с усами, мы лучше всех!» — И пошло, поехало. А потом восторжествовала идея ДЕНЕГ, мол, за них можно купить все. Не все, увы. Идея «захапать как можно больше денег» работает только для очень ограниченного ума, и то, только до момента, пока денег не станет действительно много. А что дальше? Мы видим, как уходят в политику те, кто «пёрся» от барышей, но политика – это тоже мышиная возня. Всплыла идея о Боге, но никто ее не воспринял всерьез.

Может быть, Джорж Буш не совсем такой, как мы с вами, но он – не дурак. Не дурак в том смысле, что он очень тонко чувствует настроение махины, во главе которой стоит. Быть может, острый интеллект и противопоказан руководителям такого ранга? Несколько почти звериных черт: чутье опасности, чутье поживы, чутье скуки. Заскучавший зверь – мертвый зверь. Либо не хватит прыти, чтобы догнать дичь, либо хитрости, чтобы уйти от охотника. Зверь всегда должен быть хотя бы немного голоден и азартен.

Разве может ПОТРЕБЛЕНИЕ вызывать азарт? Да, такого эффекта пытаются добиться рекламщики, используя «честные» и откровенно шулерские средства. Да, это было бы желательно для апологетов «рыночного фундаментализма». На пути торгующих сметаются храмы. И, тем не менее, все тщетно. Не может потребление быть целью. И даже жизнь ради жизни – не очень-то привлекательный ориентир. Иначе не было бы в развитых странах такого количества самоубийц среди обеспеченных и уверенных в завтрашнем дне людей. Заскучавший зверь – сам становится добычей. Уверенность в завтрашнем дне становится петлей, затягивающейся на шее. Завтрашний день будет таким же, как вчерашний – и все, скука, смерть. Вот откуда наркотики и прочее.

Вероятно, все дело в диалектике. Для того чтобы нечто не исчезло в хаосе, оно должно нести в себе нечто большее, отвергая себя, чтоб стремиться стать этим большим. Страна без мессианской сверхидеи обречена. Но глупо и бессмысленно пытаться навязывать идею извне – она уже должна существовать, хотя бы как потенция в мозгах и душах граждан. Излишнее усердие приводит к усиленному отторжению. Так произошло с идеей Украинства – и волны требований сделать русский язык государственным или региональным прокатились по стране. Недаром власти боятся проводить референдум по языку – а вдруг не сработает, и окажется, что проводившаяся полтора десятка лет политика была лишь надокучливым насилием, что непременно потребует перетряску руководящих слоев и все такое...

Но я не об этом. Вы помните, когда Британия была Великой? Именно тогда, когда вела бесчисленные колониальные войны. И не потому, что богатства стекались со всего мира, а именно из-за идеи, идеи Великой Страны, несущей цивилизацию отсталым народам. Можно говорить о разрушении культур, можно говорить о погибших и прочее, прочее, но дело не в том. Сама Британия была Великой. И такой ее делала Идея. И так для любой страны.

Страна без сверхидеи – не более чем пища для чужих идей. Организация, фирма, существующая только ради денег,— обязательно прогорит. Человек, живущий только ради работы-семьи-детей – не человек. Он – электорат, он население, но не ЧЕЛОВЕК. И, во всяком случае, он не Homo Sapiens. Это подразумевал Ницше, когда писал о Сверхчеловеке. Но это – не единичный герой, не мессия: Сверхчеловек живет и крепнет во мне, в ней, в нем. Мы должны все время вырастать из себя, чтобы оставаться людьми. Такой парадокс. Существует отличное высказывание: «Man is an animal who is trying to evolve into a god».

Да Буш отлично чувствует это и пытается возжечь огни Великой Америки. Война – это декларация величия. Но идея? Есть ли она? Не срабатывает, не загорается. Может быть, именно поэтому столькими странами декларируются грандиозные планы колонизации Луны? До других планет нам не дотянуться, а Луна достаточно «близко» и требует достаточно усилий и средств... И цель достаточно иррациональна, поскольку рассудочная, логическая цель не зажигает. Только что-то такое, на что можно сказать: «Ух ты, здорово!» — и тоже потянуться, чтобы дотронуться к Величию. Только так.

Киев, 2007-03-21

ССЫЛКИ.

1. Постоянный адрес статьи.

http://camopu.ho.com.ua/art3001.html

2. Фельетон "Верховная Рада и Президент. Закон о сеппуке. Горячие новости.".

http://camopu.ho.com.ua/zakon-o-sepuke.html

3. Данилко (Сердючка) — герой (героиня) Украины?

http://camopu.ho.com.ua/danilko-hero-of-ukraine.html

Все авторские права принадлежат Автору (c) Сергей Москаленко.

Автор разрешает размещать данную статью в неизмененном виде на Ваших сайтах. Обязательно сообщите адрес — соответствующая ссылка появится на сайтах Автора.

Copyright (c) Serge Moskalenko.

11 июля 2007 года  11:16:55
Лапоть | Москва | Poccия

---

Дубянский Александр Васильевич

Как я научился плавать.
история из детства

Лето – это замечательная пора для мальчишек и девчонок! Не надо никуда торопиться. Учить уроки, ходить в школу – тоже не надо… свобода… Основное время мы проводили на Волге: купались, загорали, лазали по кручам, прыгали с них на песок- отдыхали. Волга в те времена тоже была мелководной. Метров за 50, а местами даже и за 100 глубина была до пояса или по грудь. Вода почти до самой осени была теплой. Мы плескались, ныряли, играли, догоняли друг друга и старались быстрее научиться плавать. Но умение приходило не сразу. Приходилось не мало нахлебаться воды, чтобы потом показать друзьям класс! Зайти, почти по шейку, в воду, нырнуть в сторону Камышина, противоположного берега, и не развернуться под водой и вынырнуть на мелководье, а вынырнуть на глубине и сделав несколько гребков перевернуться и полежать, отдохнуть на воде. И только потом, вернуться и подплыть к друзьям. А те начинают проверять начинающего, но уже плавающего. Заплывают в то место, где он отдыхал на воде, начинают нырять- проверять глубину и только потом признают начинающего пловцом.

Я научился плавать после окончания первого класса, когда мне разрешили самостоятельно ходить на Волгу купаться. Сначала мы плескались на мелководье, пытались плавать вдоль берега, потом стали заходить поглубже и так же ныряли и пытались плавать. И вот как – то --получилось: зашел в воду по шейку, нырнул вдоль берега, вынырнул и поплыл. Потом показал друзьям чему и как научился, прошел проверку плавания на глубину, ныряния и всего что положено. К концу лета, кто научился плавать, считались признанными пловцами и считались другой категорией людей – *умеющих плавать*

На следующий год весна выдалась ранняя, теплая. К концу апреля все одевали летнюю одежду, носы и плечи обгорели и лупились, но купальный сезон еще не был открыт по причине холодной воды. И вот наступил Май! 1 Мая – праздник! Жара стояла неимоверная, к концу Майской демонстрации туфли прилипали к асфальту, а рубашки были – хоть выжимай. После демонстрации мы с одноклассниками решили открыть купальный сезон и сходить искупаться в Ерике. Благо взрослое население всего рабочего поселка было приглашено на продолжение Маевки в Сосновый Бор. И вот мы пришли на Ерик – это длинный, глубокий овраг в районе поселка, в который заходит в половодье вода. После весеннего схода воды между Волгой и Ериком на все лето появляется песчаная перемычка. Притока воды в Ерик нет, родников – нет, зато вода прогревается почти на месяц раньше, и купальный сезон в нем открывается тоже раньше. Мы расположились на песчаной перемычке, разделись, стали хвалиться своими облезлыми носами и плечами, пробовать и сравнивать воду в Волге и Ерике. В Ерике вода действительно была теплее. Солнце жгло немилосердно, ветерок со стороны большой воды затих, пятки поджаривались от песка и мы решили начинать купальный сезон. Постепенное вхождение в воду мы отвергли сразу, а решили стать по берегу Ерика и сразу всем нырнуть, так как все умели плавать, по крайней мере –плавали в прошлом году. И мы нырнули, и мы вынырнули. Не знаю, как остальные, а я вынырнуть то вынырнул а дальше чувствую — плыть не могу — иду ко дну и все. Руки поднял — думал они появятся над водой. Нет не достают до поверхности – глубоко. Так и опускался до самого дна, пока не почувствовал его ногами. Резко оттолкнулся и выскочил на поверхность, вздохнул, огляделся и снова пошел на дно. Теперь было легче: ныряя и выныривая я постепенно добрался до относительно мелкого места и вылез из воды. Главное – страха я не почувствовал, а был в недоумении? Почему не могу плыть и тону? Ведь прошлый год плавал, как рыба. Посидев и отогревшись повторил попытку плавания – ныряния. Потом еще, потом еще... И в конце — концов, когда вода привыкла ко мне, а я к воде – просто нырнул в глубину, вынырнул и поплыл…

ФИО

вторник, 3 июля 2007 г.

13 07 07

15 июля 2007 года  12:12:16
Дубянский Александр Васильевич | г. Николаевск | Россия

---

Дубянский Александр Васильевич

Бюргер по прозвищу – Лысый.
Другу Полонскому В. уехавшему в Германию

Другу Полонскому В.

Бюргер по прозвищу – Лысый.

Так получается, что один плюс один не всегда два. Он должен был родиться один, а родилось двое. И мозг одного разделили на двоих. Потом его брат умер, и он остался один. Но стал в два раза умней. А может – хитрее. Он был самым маленьким и всегда лысым. Так его и прозвали – Лысый. Он таскался за нами, ребятами постарше, и канючил, чтобы его не бросали. Потом, когда подрос, он сам стал обижать других, бохвалясь, что у него есть защитники. Как учился в школе? Как ушёл в армию? Об этом разговор особый. На Родину он заехал уже женатым и отцом двоих дочерей. А прическа осталась прежней: как был он лысым, так и остался Лысым. В следующие разы он приезжал уже из Германии. Сначала был русским с женой немкой, потом — поляком с женой – фрау. Последний раз – он был уже не он, а бюргер с соответствующим документом. Знакомой осталась только лысина. Привет, Лысый! Ты ещё живой?

*****************

18 июля 2007 г. А.В.Дубянский.

P.S.Если будет читать знакомый Полонского В. передавайте ему привет!

18 июля 2007 г.

18 июля 2007 года  17:18:10
Александр |

---

Дубянский Александр Васильевич

Детство
истории детства

Самое яркое детское воспоминание, самое первое, что смог вспоинить — иду по какой – то пустыне. Лето, жара \солнце печот\, песок горячий, а вдоль тропки-дпрожки растут колючки высотой больше меня и с огромнымиострыми шипами. Особенно запомнились эти острючие шипы — видно о какой-то все же укололся. Потом помню, что сижу на лавочке, а вокруг все шумят и кричат…

А на самом деле все было так…

Моя бабушка жила на другом конце Слободы Николаевской, в затоне. Она разводила коз. И меня, как самого маленикого, носили к ней и поили козьим молоком. Носили довольно часто, т.к.дорогу я знал, как оказалось- на зубок .

И вот, как-то выбрав подходящий момент, когда все отвлеклись, я пошел в гости к бабушке. Весь путь я прошел, а зайти к бабушке не смог по причине закрытой калитки. Там меня и обнаружили, сидящим на лавочке возле калитки. А пустыня в последующем оказалась всего лишь каким – то пустырем.

******************************************************! Может кто скажет свое мнение? Какая — нибудь реакция должна же быть? Какой нибудь совет? Коментарий? Или это все на другом сайте?

18.07.07г.

18 июля 2007 года  19:05:13
Александр |

---

Дубянский Александр Васильевич

Красный треугольник.
Жизненная история.

Шипы!

Зима в тот год была необычная. Ноябрь начался “крещенскими морозами”, без снега, без оттепелей. Так продолжалось почти до самого Нового Года, градусник не поднимался выше минус двадцати градусов.

Лед на Волге встал тоже с начала месяца, а к концу декабря его толщина достигла одного метра. На Камышин по льду разрешили движение автотранспорта. Лед был ровный, чистый, без снега и трещин от одного до другого берега. Съезжаешь на лед, и если захочется, через пятнадцать минут будешь в Камышине. Или просто начинаешь на льду крутить восьмерки, ездить боком с управляемым заносом, в общем, тренироваться для езды зимой в гололед. А ночью? Выскочишь на лед, разгонишься, выключишь мотор и катишься или плывешь не понятно где – вверху – черное небо и яркие звезды, и внизу – черный лёд и отраженные звёзды. Одно при этом было неудобство – подъем со льда на берег. “Жигули” и “Москвичи” не могли с первого раза проскочить скользкий подъем. Это получалось только со второго или даже с третьего раза. А вот “УАЗ” и “Запорожцы” показывали в этом класс: “УАЗ”, по причине ведущих четырех колес, а “Запорожцы”- из — за загруженности задних, ведущих колес.

Но перед праздником погода словно одумалась: потеплело, выпал первый снег. Через день, как положено первому снегу, он растаял и пошел дождь. Ночами немного подмораживало, днем подтаивало, и все повторялось изо дня в день.

Такому, зимнему катаклизму – беспредельному гололеду были рады только дети. На коньках, санках, на всем, можно было начинать кататься прямо от крыльца домов и по всем направлениям.

Такая погода продолжалась до конца января месяца. А с февраля месяца опять пошли дожди.

Температура ниже нуля градусов уже не опускалась, гололед растаял, на Волге по льду пошла вода.

Вот в такую пору – в середине февраля, мне – студенту и подошло время, уезжать из дома на учебу в Саратов. Ехать решил на машине: и быстрее будет, да и вопрос переезда на другую сторону Волги решался сам собой. Друг пообещал сопроводить меня, при переезде через Волгу, на УАЗ — е и, если надо будет, то помочь с подъемом на правый берег.

Погода, в день отъезда, стояла исключительная: Солнышко вышло с самого утра, на небе ни облачка, температура плюсовая – прямо настоящая весна. Быстро загрузившись продуктами и вещами, тронулись в путь. Выехали на берег и полчаса стояли в нерешительности. Ехать или нет? От берега до берега – сплошная вода! И если бы не февраль месяц, то можно было бы подумать, что река и не замерзала, и льда на ней не бывало. Но вот со стороны Камышина показался фонтан воды и со скоростью стал приближаться к нашему берегу. Это оказался УАЗ. Знакомый водитель подсказал нам маршрут движения: ориентиры на противоположном берегу, безопасные места съезда и подъема на берег.

Значить ехать можно, лед никуда не делся, и мы потихоньку поплыли по льду. Вода доходила до половины колеса Запорожца и когда мы выбрались на противоположный берег, в салоне было ведра два воды. Но водная преграда была преодолена, машина стояла на сухом асфальте. Поблагодарив и распрощавшись с другом, я сделал уборку в машине, сменил сапоги на туфли и тронулся в путь. Первые километры по городу ехал на ручнике, часто притормаживая, да и просто ехал на тормозах – чтобы просушить колодки. Через время колодки подсохли – появились тормоза.

Для начала, так как время позволяло – было около десяти часов утра, решил заехать на автовокзал. Попутчики в дальней дороге никогда не бывают лишними. Но, увы! Везет не всегда! Попутчиков не оказалось. Перекусив в буфете и купив в дорогу бутылочку лимонада, я выехал на трассу Волгоград – Саратов.

Дорога в те времена была только сдана в эксплуатацию: ровненькая, чистенькая, без выбоин, ямочек и канав. Но правая сторона Волги – это не наша равнинная, плоская, низменная, где дороги просматриваются до горизонта, а гористая: затяжные подъемы, затяжные спуски чередуются на всех направлениях, на всех дорогах. Дорога на Саратов идет с Юга на Север: то вверх, то вниз, то затяжной подъём и резкий спуск, то наоборот – резкий подъём, ровное плато и затяжной спуск. И так все двести километров: то газуй в гору, чтобы не плестись, как пешком; то притормаживай и будь внимателен на спуске. Иначе будешь или еле ползти на взлете, или нарвёшься на милицию, превысив скорость.

От асфальта шел пар – влага высыхала на глазах – особенно на солнечной стороне. Время – полдень, или чуть подолее – устраивало по всем параметрам. До Саратова езды – три часа, световой день – часа четыре, солнышко светит, дорога чистая, настроение – отличное…мысли о вечере и т.д.

Выехав за пределы города Камышина, с удовольствием – газанул! Тепло, светло, машина! – идеальна!: реагирует на любое движение руля или газа. На горку – прибавлял газу, на спуске притормаживал двигателем – держал в среднем километров восемьдесят в час, но главное было в том – чтобы и вверх и вниз скорость была одинаковой – а это уже почти искусство.

Но идиллия продолжаться вечно не может. На одном из затяжных подъёмов, почти у самого перевала, когда скорость упала до шестидесяти километров в час, меня догнали, медленно обогнали и медленно ушли за уклон две Волги \ ГАЗ — 21 \. Скорость автомобилей была небольшой. Я обратил внимание, что они все делали синхронно: шли с разрывом десять – пятнадцать метров \для меня это была бы – слишком маленькая, непривычная дистанция \, одновременно притормаживали, одновременно прибавляли газ. На задних стеклах машин были наклеены неизвестные мне значки – в красном треугольнике буква “Ш”.

— Обогнали и обогнали, Ш и Ш, уехали и уехали…- подумал я, не придавая этой встрече значения.

Когда поднялся на вершину подъёма, эта парочка машин была впереди, но не слишком далеко. Дорога пошла под горку, машина сама прибавляла скорость, и вскоре догнала и перегнала эту парочку. Затяжной спуск позволил значительно оторваться от них и на следующий подъём выйти на скорости под сто км. На середине следующего подъёма 21-е снова стали настигать меня: так же догнали, так же обогнали и так же ушли за вершину. То же самое произошло и на следующем спуске – подъёме: в начале я, потом меня. И так несколько раз! А это уже игра! А это уже азарт! Теперь на вершину подъёма я выходил на максимальной скорости, которую выдавал мотор, но Волги, словно играючи догоняли, обгоняли и прятались за вершину.

И вот на одном из подъемов, когда я, стараясь выжать всю мощь из мотора и догнать обошедших меня в который раз 21-х, выскочил наверх – я оторопел. Волги остановились сразу на вершине подъёма, теперь уже метрах в тридцати от меня и главное – на проезжей части. Экстренное торможение ни к чему хорошему не привело, тормоза не столько тормозили, сколько повели машину юзом на встречную полосу дороги. Северная сторона – скат холма не просох от несвоевременного тепла, и был влажным и скользким. Обочина дороги представляла собой грязевое месиво, заканчивающееся, крутым откосом и глубоким кюветом. И выскочить, вывернув руль, на обочину и объёхать стоящие впереди машины не представлялось возможным. Вариант оставался один – идти на обгон! Тем более, что машину уже вынесло на встречную полосу. Я надавил на газ, мотор взвыл, колеса засвистели, машина рванулась вперед – это хорошо, когда под тобой послушный табун лошадей!

Поравнявшись с первой машиной, я взглянул на дорогу и увидел, что на меня несётся груженая Колхида! Лоб в лоб! Дорога в этом месте была не слишком широкой, и разъехаться трем машинам было попросту невозможно. Крутанув руль резко вправо, чуть не зацепившись за 21-ю, юркнул в просвет между машинами и сразу, бешено – руль влево, чуть ли не под задние колеса полуприцепа.

— Слава богу, никого не зацепил – ни вторую Волгу, ни Колхиду – пронеслось в голове. И тут я увидел — Глаза! Круглые от ужаса – Глаза! Глаза водителя МАЗ — а, гружёного лесом!

— Хана! Кранты! Конец! – промелькнуло…

Но организм сам справился с этой стрессовой ситуацией. Как? Каким манером? Каким маневром? Каким образом? До сей поры не представляю.

Но: руль был вывернут в необходимый момент, на необходимый угол; мотор выдал всю необходимую мощность; глаза отсчитали предельные микроны. Под оглушающий рев сирены, заполучив в салон полную порцию копоти, Запорожец как – то вырвало и выбросило из под буфера лесовоза на свою, правую сторону проезжей части дороги. Целый час я гнал машину по трассе, пока, наконец, не смог оторвать руки от баранки, и лишь только потом смог остановиться. Часа два руки тряслись и не держали даже сигарету. Потом нервы успокоились, и я потихоньку двинулся по своему маршруту. В Саратов прибыл уже поздней ночью

Парочка Волг мимо меня больше не проезжала, не догоняла и не обгоняла, видно свернула на поперечную дорогу. Да и я о них вскоре позабыл. А вот непонятный красный треугольник с буквой Ш – запомнил на всю жизнь!

пятница, 13 июля 2007 г.

13.07.07г.

19 июля 2007 года  17:29:06
Александр |

---

Анатолий

Конокрады

— Ой, как ты не прав, Егор Кузьмич. Совершенно.

Завсельхозотделом Увельского райкома партии Пестряков с наслаждением вытянулся на жёсткой панцирной кровати, настраиваясь на долгую душевную беседу.

— Партия – запомни – партия сама подбирает кадры, воспитывает их, выдвигает и поддерживает. Если всякие Бородины начнут во власть ломиться, не спросясь. как же будем страной управлять? То-то.

— Бородин народу люб: он – местный, я – пришлый.

— Да не народу он люб, а ворам. Поприжал ты несунов, Егор Кузьмич, вот они и колготятся: тебя чернят, своих толкают – политика известная. Не забивай себе голову перед выборами. Я для чего сюда приехал? Правильно. Рекомендовать, поддержать, настоять. Если какая-то Кабанка начнёт игнорировать мнение райкома – до чего же мы докатимся?

— И я к тому же, Павел Иванович. Авторитет райкома – это не пустой звук, чтобы можно было так… безоглядно… ставить его под сомнение. Взвесить надо всё.

— Ох, и мнительный ты, Егор Кузьмич. С тобой на фронте, как говорится, в разведку б не рискнул.

Оба замолчали надолго. За стеной веранды Наталья Тимофеевна гулькалась с двухлетним Антоном, Анна гремела подойником, кринками, чугунами, завершая круг дневных забот. За рекой далеко на запад протянулось ровное поле, ныне жёлтое от жнивья. Солнце закатывалось, бежали длинные тени от прибрежных тополей. Над Кабанкой плыла девичья песня, грустная и тревожащая.

— Молодёжь-то не бежит? – Пестряков повернулся на бок и подложил под голову согнутую в локте руку.

— Как везде.

— Не дрейфь, Кузьмич, прорвёмся. Всех Бородиных,— он сжал в кулак длиннопёрстую ладонь, – в бараний рог.

Агапов, закурив, покачал головой:

— Думали войну перемогим, счастливо жить станем, а счастья всё нет и нет.

— Боишься? Хочешь, в райотдел позвоню, заберут твоего Бородина, выборы пройдут – вернётся.

— Оно ваша правда, Пал Иваныч,— воровства много и безобразия всякого. Не доглядишь – сплошной урон. Опереться-то не на кого – вот в чём беда. В своём селе – кумовья, зятья, дядья. Здесь – один как пёрст.

— Команду надо создавать единомышленников.

— Да мысли-то у всех одни – жить получше.

— Правильные мысли, и партия о том же думает, и ты должен: рост благосостояние народа – первейшая наша задача. Но через что – вот принципиальный вопрос. Труд, добросовестный и самоотверженный. А воровство надо, и мы будем, пресекать.

— Хорошо, труд, согласен. Добросовестный – честно отработал, честно рассчитали. Но самоотверженный… — сколько можно. Война была – понятно. Сломали врагов, пора и людям дать вздохнуть. Пора?

— К чему ты?

— К тому, что план хлебозаготовок мы выполнили, семена заложили, думал, остатнее зерно на трудодни пустить, народ поощрить за добросовестный труд. А мне – вези да вези. Чем с колхозниками рассчитываться?

— Да-а,— Пестряков сел на кровати, помрачнев, закурил. – Жидковат ты для председателя. Ты где агрономию изучал?

— На тракторе.

— А партийному делу учился?

— Нет.

— Как коммунистом стал?

— На фронте.

— Хорошая школа. Но теперь слушай меня. Поднялись отцы наши в октябре семнадцатого не только капиталистов стереть с лица земли – в принципе это дело пустяшное по сравнению с построением коммунистического общества. А в обществе главный кто? Вот именно – Че-ло-век. Вот за этого человека теперь мы с тобой и ведём борьбу с этим же самым человеком за его душу, совесть и культуру. Капитализм – это не Форд с Ротшильдом, капитализм – это образ мыслей, Это сознание, это пережиток… Гидра стоголовая – если хочешь – которая прёт во все щели, стоит только бдительность ослабить. Ну, раздашь ты полпуда на трудодень – думаешь, спасибо скажут? Нет. Завтра они потребуют по полтора.

— Если зерно есть, если выращен и собран хороший урожай – почему бы и не дать?

Пестряков усмехнулся и похлопал Агапова по крутому плечу:

— Вот она твоя ошибочка, Егор Кузьмич,— одним днём живёшь. А завтра недород – град, засуха, саранча – чем селянина кормить будешь, где семена возьмёшь? В райком прибежишь. То-то и оно, что государство, партия не бросят в беде свой народ: на Урале беда – Кубань выручит, Украина. Широка страна наша родная.

Замолчали. Пестряков улыбался, чувствуя полное превосходство над собеседником. Егор хмурился — есть слабина в рассуждениях райкомовца, но нащупать её, раскрыть и опрокинуть все его доводы не хватало ума, опыта, ну и, эрудиции, наверное.

Среди ночи тревожно забарабанили в окно веранды.

— Ягор, Ягор. Беда, Вставай скореича. Коней покрали.

— А? Что? – Пестряков вскочил с кровати, путаясь в обрывках сна.

За стеклом маячила бородатая морда. В свете яркой луны оба с удивлением и беспокойством вглядывались друг в друга. Во дворе заходилась дворняжка.

Агапов, натягивая кожушок на голые плечи, мимо веранды выскочил на крыльцо. Пестряков следом. Шли улицей, залитой лунным светом, широко шагая, размахивая руками, бригадир животноводов Ланских вещал:

— У меня сердце томило: Митрич на дежурство пришёл с запашком – кабы не продолжил да не набрался. Лёг, уснул, проснулся – и не могу больше. Пойду проверю. Оделся, пришёл – конюшня нараспашку, Митрича нигде… Лошадей тоже. Потом нашёл сторожа нашего – тюкнули его, связали – кулем лежит под забором. А лошадок увели… Сволочи.

Картина была, как её нарисовал Ланских – только Митрич не лежал связанным под забором, а сидел на колоде у ворот конюшни и ласкал шишку на лбу. Был трезвее трезвого – с испугу, должно быть. Искать животных в пустой конюшне смысла не было, но все вошли и осмотрелись в кромешной тьме, прислушиваясь к шорохам.

— Что будем делать, Егор Кузьмич?

Принимай решение председатель: твоё хозяйство – с тебя спрос.

— Пашка Мотылёв дома?

Каменский участковый Павел Мотылёв жил в Кабанке с матерью.

— А чёрт его знает,— Ланских почесал затылок.

— Узнай и ты.

— Побёг.

— Рассказывай,— Егор подступился к сторожу.

— Так это,— закряхтел, задёргался Митрич. – Подошли двое из темноты, говорят: «Конюшня заперта, дедок? А ключ есть? Покататься страсть хотим». Я вас, говорю, щас покатаю. Хвать ружо, а оно уж у их руках. Ну и, прикладом мне прям суды….

Сторож потрогал новоявленную деталь седовласой головы.

— Узнал кого?

— Ненашенские, Кузьмич, ни лицом, ни говором нездешние. Молодые, здоровушшие... Как не убили?

— Ни к чему им это — конокрады. Что-то не слыхать было про баловство такое, а? – он обернулся к Пестрякову.

Павел Иванович, как проснулся с испугом от бородатого лица в окне, так и не мог унять ручную дрожь, и язык, холодной слюной склеенный, будто прилип к нёбу.

Прибежал Пашка Мотылёв, успел одеться в новенькую форму, хрустел ремнями, пистолет в руке. Оглядел присутствующих, шмыгнул в конюшню, вышел, сунул оружие в кобуру, начал здороваться.

— Ну, что делать будем? – теперь уже председатель задавал вопрос представителю охранительных органов, переваливая на него ответственность.

— Знаю, знаю, что делать,— появился запыхавшийся Ланских. – Надо Петра Михалыча Федякина позвать. Сам охотник, а псина его по следу ходит. Зайку на траве чует, а уж полтора десятка лошадей от ей как запрячешь.

— Верно,— согласился Агапов,— Позвать надо. Так сходи.

Ланских, не отдышавшись, развернулся и припустил трусцой в известном ему направлении.

К Егору начала возвращаться уверенность в себе, растерянность уступала место азарту.

— Где ружьё, Митрич?

— А хтож его знает. Должно – унесли.

— Рассказывай, дед, что видел, что слышал, как коней проворонил,— подступился к сторожу с допросом участковый.

Пётр Федякин был потомственный охотник. Где-нибудь в тайге своим ружьём и собакой он легко бы прокормил большую семью. К пятидесяти годам домочадцев его сильно поуменьшилось – унаследовавшие светлый ум и беспокойную кровь, разъехались по городам в поисках счастливой доли сыновья и дочери. Маленьким хозяйством, рыбалкой да охотой надеялись прожить остаток жизни Федякины – Пётр да Меланья. Но в правлении им сказали: «Кто не работает, тот не ест» и послали на ферму – его скотником, её дояркой. Труд не в радость, никчемные заработки ни к чему – сделали из Федякиных не то чтобы лодырей колхозных, безактивных каких-то. Таким и представлял себе Егор Петра Федякина, пока не поел с ним ушицы у ночного костра, не повечерял долгой и спокойной беседой за жизнь, общество и место каждого в нём. С тех пор зауважал охотника и не упускал случая напроситься на зорьку или на заячий гон. Собака у него была отменная.

Она и появилась первая, напугав неожиданностью Пестрякова – тот и спички уронил, прикуривая.

— Разбой! Разбой! – позвал из темноты Федякин, и тут же они подошли с Ланских, который не пыхтел уже паровозом.

— Пётр Михалыч…

— Да всё знаю, председатель,— отмахнулся охотник. – Вы постойте здесь без суеты – нам с Разбоем оглядеться надо.

— Человек пять-шесть было,— докладывал, время спустя. – Отсюда верхами пошли и коней гуртом погнали – должно в Казахстан. Пешком, боюсь, Кузьмич не догоним.

— Ага, щас мотоциклетку подгоню,— разозлился Пашка участковый. – Вперёд, мужики, по горячим следам.

Увлечённые его энтузиазмом, все присутствующие устремились в чистое поле вслед за Разбоем. Собака металась в азарте погони, то пропадая в ночи, то вдруг появляясь.

— Возьми ты её на повод,— сердился Мотылёв.

— Учи отца ругаться,— ворчал Федякин.

Шли споро, дружно – старики закряхтели, засипели, но не отстали.

У реки следы повернули вправо. Берег густо зарос ивой, тальником, вербой – к воде не подступишься.

— Однако, обшибся я,— признал Федякин. – К городу повернули – в Челябу метят или куда поближе. Говорю, на колбасу, Кузьмич, скакунов-то гонят.

Шли – подгоняла надежда, что близкий рассвет заставит конокрадов забиться в колок от посторонних взглядов. А может, здешние воры-то – загнали лошадок под навес на каком-нибудь хуторе да завалились отдыхать. Тут снег-то им на голову… Такие мысли прибавляли сил.

Небо посветлело. С реки пополз туман, причудливо изменяя окрестные контуры. Разбой залаял.

— Мать чесная,— самым зорким оказался самый старый.

Из клубящегося тумана, будто гигантские призраки, выплывали силуэты лошадей.

— Мать чесная,— Митрич присел с испугу на корточки.

Следом Пестряков уменьшился в росте. Пашка выхватил пистолет и прикрикнул на Федякина:

— Да убери ты псину – щас положу.

Охотник свистнул условно, собака тут же смолкла и вынырнула из зыбкого тумана, лоснясь сырой шерстью.

— Лошади, Егор Кузьмич,— участковый понизил голос до шёпота.

— Вижу,— так же тихо ответил Агапов. – Где же люди?

Федякин взял пса за лохматую морду:

— Ты что, дурень, лошадей пугаешь? Людей ищи, понял?.. людей… Ищи!

Разбой, вильнув хвостом, кинулся в туманное месиво. Участковый обернулся на охотника и повертел дулом пистолета у своего виска. Егор Кузьмич пожал плечами.

Ждали. Туман добрался до холмов, замер, задрожал и потёк назад, пригибая травы опадавшей влагою. По верхушкам берёз ударил первый луч невидимого ещё солнца. Разбой появился с другой стороны.

— Всё. Пуста округа,— сказал Федякин громко. – Бросили лошадей и ушли.

Туман пал росою на траву, она заискрилась, засверкала слепящими искрами, приветствуя солнечное нашествие. Собрали коней, осмотрели следы, разобрались в обстановке. Федякин докладывал:

— Сунулись через брод, а кони не пошли – так и бросили гурт, а сами через воду ушли верхами.

Верно определил старый следопыт число воров – из четырнадцати лошадок девять остались на этом берегу.

— Теперь они быстрее побегут,— заметил Митрич.

— Да бежать-то некуда,— ликовал Мотылёв и тыкал пальцем. – Там «железка», там тракт. Всё, приплыли.

Егор бригадиру:

— Иван Савельич, гоните с Митричем косяк домой. Управитесь?

— А то нет,— повеселел Ланских – погоня его шибко вымотала.

Колхозный сторож сел на кочку и разулся – крепкий запах нестиранных портянок заставил даже собаку, отдыхавшую в траве, вздрогнуть и оглянуться на их владельца.

— Ну, что, мужики,— Агапов оглядел поредевшее воинство. – Вперёд, заре навстречу?..

Пестряков молчал, но видок был кисловатый. Пашка был полон энергии, казалось многочасовая погоня только придала ему сил и желания завершить начатое. Федякин погладил Разбоя по мокрой шерсти и покачал головой.

Пошли. У брода, где прибрежные кусты отступили, обнажив песчаные берега, изрытые следами многочисленных стад, разделись, сняли и исподнее. Кабанка была не широка в этом месте, и не глубока, но вода ледяная. Удивляться-то нечему – конец сентября. За переправой выбитая скотом трава обозначила несколько тропинок. Какую выбрать? Сомнений не было у Разбоя. С ним никто и не спорил.

Прошли поле, обошли лес, снова чисто поле.

— Что это?

— Дома.

— Вижу, что не стога.

— Должно быть, Ключи.

— А перед?

— А это тракт. Видишь, вон машина.

— До тракта вон усадьбу видишь?

— Вижу. Просолы так селились – дом, огород, огурцы малосольные — торгуют у дороги тем, что вырастят, в лесу насбирают, да скрадут где.

— Подходим, мужики,— построжал Пашка Мотылёв и достал пистолет.

Не рвался безоглядно вперёд Разбой, дыбил шерсть – чуть уловимый в пути запах полнил всю окрестность. Подошли к плетню большого огорода, хоронясь за ним, пробрались вплотную к усадьбе. Широкий двор полон пернатой живности, дом с крыльцом, времянка с баней, навес, за ним длиннющая стайка, что колхозная базовка.

— Разведать надо, кто в дому,— сказал Пашка и оглядел своих спутников. – Тебя, Егор Кузьмич, могут в лицо знать, если готовились заранее. Ты, Пётр Михалыч, мало похож на путника дорожного.

Всем стало ясно, кого участковый прочил в разведчики. Городской костюм и плащ фасонистый меньше всего вызовут подозрений у просолов.

— Постучишься, водички спросишься, разговор затеешь и присмотришься, кто есть, сколько их,— поучал Пашка райкомовца, не ведая, что перед ним большое районное начальство.

Пестряков хмурился, молчал, не решил ещё – согласиться ли. Может, пора напомнить, кто он есть. Но как-то не ко времени – всю дорогу пассивно молчал, а теперь… Ещё в трусости заподозрят. Павел Иванович кивнул и пошёл к дороге, хоронясь от окон дома за плетнём. С тракта шёл не таясь. Постучал в ворота, не услышав собаки, толкнул калитку.

Три пары настороженных глаз наблюдали за ним из-за плетня. Пестряков шёл двором, направляясь к крыльцу – ни дать, ни взять, пассажир авто, оставленного на дороге, с какою-то нуждой. Потом вдруг остановился, боком, боком потянулся в поднавес, прильнул к запертым на замок воротам коровника. Сорвался с места и, развевая полами плаща, побежал через двор в огород, размахивая руками и крича:

— Здесь они, здесь лошадки!..

— Тьфу, дурень! – Пашка сплюнул в сердцах. – Всё разведал! Глупей собаки, честное слово.

На крыльце открылась дверь, и чернота сверкнула белым пламенем. Слышно было, как сыпанула дробь по плащовке, разрывая ткань. Следом прилетел гром ружейного выстрела. Пестряков ткнулся носом в навозную грядку и затих.

— Сволочи! – Мотылёв выстрелил два раза, в осколки разметал два окна. – Эй, конокрады! Сдавайтесь! Дом окружён, сопротивление бесполезно. Не усугубляйте свою вину убийствами.

— За подмогой надо,— предложил Егор. – В Ключи сбегать, народ кликнуть, властям сообщить.

— Погоди,— отмахнулся участковый. – Эй, в дому! Спалю усадьбу к чёртовой матери.

И Федякину:

— Поджигай.

— Что?

— Забор, говорю, поджигай.

Старый охотник хмыкнул, покачал головой, а потом вдруг засуетился: раздобыл где-то пук соломы, бересту, сунул в сухой плетень, чиркнул спичкой. Огонь занялся сразу и потянулся в обе стороны.

Осаждающие отступили, не спуская глаз с усадьбы и неподвижного Пестрякова.

— Никуда не денутся,— убеждал сам себя Мотылёв. – Там дорога, там село, да и усадьбу, поди, жалко.

В подтверждение его слов из дома выскочил невысокий и толстый старик с седой бородой до пояса и топором в руках. Сиганув через Пестрякова, бросился рубить плетень, преграждая путь огня к усадьбе. Пашка подошёл к нему поближе и, демонстрируя пистолет, приказал поднять руки. Старик разметал пролёт плетня, выкинул топор, плюнул и поднял руки.

— Ты один что ли? Ну-ка зови остальных.

Старик повернул широкое лицо к дому:

— Ванька, Родька, ну-ка геть суды!

Во двор спустились четверо – два коротконогих крепыша, колодками в отца, и два худосочных цыгана. Даже издали было видно, как хмель у них боролся с испугом.

— Где пятый, дед? – Пашка ткнул просолу стволом в затылок. – Или сам на старости лет?…

— Непьюшый он – домой ушёл.

— Ружьё где? – крикнул Пашка стоящим во дворе.

Вынесли берданку Митрича.

— Всем лечь рылом в землю. Дед неси верёвку. Егор Кузьмич, вяжи супостатов, пока на мушке держу.

Но вязал конокрадов Федякин – Агапов поспешил к раненому. Пестряков сел на грядку, когда бандиты начали сдаваться.

— Зацепило?

— Ранили.

— Сымай одёжку, посмотрим.

Крови было – тоненькая струйка. Несколько дробинок пробили кожу и отливали из-под неё синевой. Егор сходил в дом, принёс самогон в бутылке, чистый рушник. Обтёр лопатку Пестрякову, обмотал.

Подошёл Мотылёв с берданкой:

— Постереги, Егор Кузьмич, крестничков своих, мы в Ключи за пятым, да и позвонить надо, куда следует.

Егор с берданкой на коленях и Пестряков сели на крыльцо. Связанные конокрады, матерясь, просились по нужде.

— Шмальни по ним, чтоб заткнулись,— попросил Пестряков.

— Болит? Ты выпей – боль приглушит.

Пестряков понюхал горлышко сосуда, поморщился:

— Не привык я к такому пойлу.

Однако хлебнул, поморщился, занюхал рукавом – гадость!

— Щас,— Егор оставил ружьё, прошёл в дом. Там и хозяйка нашлась – спряталась в подполье, когда полетели со звоном стёкла и штукатурка от стены, засвистели пули в избе. Агапов быстро растолковал ей, чего хотел и появился перед завотделом со стаканами и закуской в тарелочках – грибочки, сальцо, капустка и хлеб-самопёк. Разлил по стаканам адово пойло, чокнулись, захрустели, закусывая.

— Фашисты,— подал голос один из связанных.

— Ты языком-то ни того… А то щас задницу в клочья порву,— сказал Егор и тронул ладонью ствол ружья.

— Да шмальни уж,— убеждал Пестряков – Чего мне одному страдать. Ну, сволочи, сознавайтесь, кто в меня стрелял?

Когда вернулись участковый с Федякиным, стражники приговорили бутылочку и закуску всю подмели – полдень близился. Хозяин засуетился – стол вынесли во двор, накрыли, не забыли и собаку.

— Разбой его порвал, – кивнул Пашка на пятого, которого привёли, которого упаковали верёвками и толкнули в штабель к связанным. – А не собака, застрелил бы на хрен. У меня грамота по стрельбе, а он бежать вздумал.

Егор и лица конокрада рассмотреть не успел, но видел окровавленные и разорванные в клочья рукав и спинку пиджака. Хозяин суетился, угождая незваным гостям, подтаскивал закуски, выставлял бутылочки, пополнял жбан с квасом. Егор гадал, заберёт его Пашка или простит.

Забрал. Подъехали одна за другой две машины. В грузовик загрузили арестованных, в «неотложку» — Пестрякова. Прощаясь, он напутствовал:

— На выборы один пойдёшь, смотри, Егор Кузьмич, чтоб всё было по-нашему…

Пашка Мотылёв:

— С конями-то управишься?

Машины тронулись. Заголосила хозяйка. Под её вой, реквизировав найденное снаряжение, Егор с Федякиным оседлали двух коней, остальных взяли в повода и тронулись в Кабанку.

Анна была на ферме. Наталью Тимофеевну разморило на солнышке. Прикемарила она. Антошка играл на травке у её ног. Потом нашёл прутик и пошёл в атаку на гусей. Обошёл лужу. Коварные птицы отступали с достоинством, меж собой поругивая настырного мальчишку. И вдруг гусак и предводитель стаи, вытянув шею, кинулся на ребёнка. От неожиданности Антошка сел на попу. Жёсткий клюв ткнулся ему в грудь, больно щипнул за руку выше локтя.

— Ма-ма! Ма-ма! – закричал мальчик.

Он и говорить-то умел только три слова – мама, баба, дай.

Мальчик поднялся на ножки и побежал, но гусак мигом догнал, ущипнул за шею и ягодицу.

— Ма-ма! Ма-ма!

Мальчик бросился через лужу напрямик. Запнулся и упал, хлебнул воды. Он ещё сумел подняться.

— Ба-ба! Ба-ба!

Гусак настиг его и здесь, сбил крылом и вскочил на спину. Шансов у ребёнка больше не было.

Наталья Тимофеевна вздрогнула, отходя от дрёмы. Антошка кричит! Она подслеповато осмотрелась – рядом нет, бросила взгляд вдоль улицы – вправо, влево. Господи, где ж ребёнок? За лужей беспокоились гуси. Уж не там ли? Старуха соскочила с заваленки и трусцой, подволакивая отечные ноги, затрусила вокруг лужи. И вдруг увидела!... Господи, не может быть! Господи, только не это! Белый свитерочек в воде… Это что? Это Антошина спинка?

— Господи-и! – на отчаянный вопль старухи откликнулись собаки всей улицы.

Наталья Тимофеевна подняла внучка на руки. Из носа, раскрытого ротика, ушей текла грязная жижа. Глазки были закрыты, а по щекам полыхал румянец. Жив! Жив!

— Антоша… Антоша,— укачивала старуха остывающее тельце. Толкнулась домой, вспомнила – одна. Постучала к соседке Дарье Ланских:

— Унучек утоп.

— Да ты что?

Дарья, нестарая, проворная баба, взяла на себя роль спасительницы.

— Его надо откачать.

Взяв с Натальей Тимофеевной ребёнка за ручки и ножки личиком вверх, стали раскачивать его будто качели. Жижа булькала в груди, пузырилась на губах.

— Всё. Утоп,— сдалась соседка.

Прибежала оповещённая Анна. Схватила Антошку на руки, прижала головку к плечу и принялась бегать по дому, как оглашённая.

— Сыночка, сыночка мой.

По белой кофточке на спине сбежала чёрная струйка.

Егор вернулся в закатный час. Антошка лежал на столе, умытый, в белом белье. Никаких смертных признаков не выдавало чистенькое личико, только румянец стёк со щёк. С Анной отваживалась Наталья Тимофеевна. Все соседи разошлись – ушли на выборное собрание. Егор Кузьмич поцеловал сына в лобик, скрипнул зубами, застонал и, уткнув лицо в согнутую в локте руку, застыл за этим же столом. Дом сдавила ледяная тишина.

Поздно вечером постучался подвыпивший бригадир Ланских. Егор проводил его на веранду, налил в стаканы из прихваченной бутылки.

— Всё, Ягор, прокатили тебя. Другой теперь у нас председатель.

— Кто?

— Тимофей Бородин.

— Пусть будет.

Ланских покосился на него, выпил и сменил тему.

— А и дуры ж бабы – взялись топлого откачивать, а повернуть ума не хватило. Был у меня по молодости такой случай. Заехал в озеро коня поить, спрыгнул искупаться, чувствую – под ногами топлый. Подымаю – сосед. Спьяну дурень на мелкоте захлебнулся. Кинул через коня, сам в седло и домой. Стучу в ставень кнутовищем:

— Аксинья, мужик твой утоп.

А он прыг с лошадки:

— Хто утоп?

Пока брюхом на коне трясся, вся жижа с него вытекла, и сердце к жизни подтолкнулось. Во как! Долго ишо потом жил, правда, умом тронулся.

Егор молчал, не пил, рассказу не внимал. Ланских засуетился.

— Здесь парнишку хоронить будешь?

— Здесь.

— А сам как? Останешься?

— Не знаю.

Пошёл, от двери оглянулся:

— Ты, Ягор, лучше уезжай – много у тебя здеся врагов поднакопилось. Да и Тимофей не успокоится, пока не сживёт. Тебе спокойней будет.

— Уеду.

Так трагично закончилось и второе хождение во власть Егора Кузьмича Агапова. Больше он не рисковал судьбой.

А. Агарков. 8-922-709-15-82

п. Увельский 2007г.

21 июля 2007 года  00:59:20
Анатолий | Южноуральск | Россия

---

* * *

Примерно неделю назад энергично шевеля прозрачными, упругими крылышками, большая муха с черными, выразительно умными глазками влетела в наш пустой дом. Она проделала немалое путешествие по всему комнатам, несколько раз останавливаясь на спин-ках диванов, чтобы передохнуть, единожды приземлившись на краю ванны, чтобы почистить лапки и крылышки от пыли запустевшего дома, и чуть не утонув в луже, не заметной на не-бесно-голубом кафеле, из собравшихся капель, по очереди спрыгнувших с протекающей трубы, а также на листьях уже начавшей засыхать фиалки, чтобы перекусить. Очевидно, ей понравилось как светло у нас в доме, что всегда ценила мама, как не скрипят половые доски при ходьбе, что всегда нравилось папе, и как много у нас разного пыльного хлама на черда-ке, что всегда так нравилось мне. А может, она оценила нашу квартиру своим особым, му-шиным вкусом, но так или иначе, когда мы приехали с летнего отдыха у озера, она уже об-жила книжную полку в холле, а точнее поселилась в расщелине между томом Жуль Верна и старым сонником, будто в шалаше.

Сначала мы не заметили ее, хотя она с таким настойчивым и чуть раздраженным жужжанием всячески витала вокруг нас и пыталась познакомиться со своими соседями по жилплощади. Ведь ей, наверное, не понравилось, что кто-то ворвался в ее дом, в тишине ко-торого она предавалась своей мушиной философии и осознанию бренного мушиного суще-ствования и, должно быть, увеличивала свой духовный рост посредством мушиной йоги, ко-торой так любил заниматься дедушка, пока не вывихнул себе какой-то чрезвычайно хрупкий сустав на правой ноге пониже колена (ой, естественно, дедушка не занимался мушиной йо-гой, потому как попросту не знал ее). И читать она, верно, очень любила, как и мама, если поселилась именно на книжной полке, хотя свободного места кругом было предостаточно (если б я был мухой, то устроил бы себе домик на чердаке среди бабушкиных сундуков и не-оконченных, художественных работ какой-то далекой тети, которые нужно обязательно хра-нить, как мне объяснили, потому что когда-нибудь она станет знаменитой). И как, должно быть, сильно она нервничала, когда кто-то ежедневно создавал массу шума и все время но-ровил пройтись перьевой щеткой по книжной полке, чтобы смахнуть накопившуюся там пыль. Я бы тоже нервничал.

Когда же она, наконец, предстала перед нами (а это было утром, когда вся семья по-едала свой завтрак), мы были восхищены и поражены размерами ее тела, глаз, крыльев. Как полноправный житель этого дома, муха, спросонья лениво шевеля толстыми крыльями, со своей книжной полки перелетела прямо на кухню и замерла в воздухе перед папой, как са-мым главным. Глядя в газету и слыша перед собой жужжание, папа лишь взмахнул рукой, пытаясь отогнать невидимый им производитель шума, но муха, казалось, только усмехну-лась и умело отвертелась от не менее ленивых, чем ее, движений, сонного в воскресное утро главы семейства. Затем она предстала во всей своей мушиной красе перед жарившим оладьи вторым лицом по степени важности в доме, но оно, то есть мама, занятое рассуждениями о том, как для меня важна учеба в этом году, и слежкой за степенью подрумянивания расплы-вающихся кружочков теста на сковороде, отогнало доставучее жужжание парой движений в воздухе вилкой-тыкалкой, служащей для определения готовности пищи.

21 июля 2007 года  16:08:34
Катерина |

---

Не-Мимоза

Ее звали Нина

Ее звали Нина. Это имя очень шло ей, как и белое, свободными складками спадающее платье. Ее образ был чертовски хорошо продуман, эта богиня кокетства не упустила ни одной детали. Легкие туфли с длинными ремешками, опутавшими стройные ножки подобно хмелю. Изящный браслет из мутно мерцающего серебра на тонком, таком хрупком запястье. Маленькое, будто фарфоровое ушко, которое она, словно смущаясь, прятала под блестящими тяжелыми прядями волос.

Истинным наслаждением было видеть, как она, воплощая в себе всю мировую женственность и вековую тайну, сидела на пуфике перед зеркалом и пристально и вместе с тем отрешенно смотрела на себя. Вот она задумчивыми, полными достоинства движениями расчесывает свои бесконечные, цыгански черные косы, и вдруг в несколько секунд каким-то хитроумным движением рук сворачивает их в пучок, закалывая его, как жертвенного ягненка, шпильками. В такие моменты я всегда испытывала детский восторг — она становилась для меня фокусником, превращающим платок в розу.

Мы часто гуляли с ней по вечерней набережной. Маслянистый блеск солнца на водной глади залива, сладковато терпкий запах водорослей, ее тонкие прохладные пальцы в моей ладони – все это успокаивало, и на меня накатывала такая нежность и любовь ко всему миру, что я, взвизгнув и нелепо брыкнув ногами, неслась по песку в воду. Мне казалось, что я пьяна, пьяна до потери рассудка. Я смеялась, сбрасывала сандалии и, поднимая тучу брызг, врывалась в волну. Нина хмурилась, сердито смотрела на меня и пыталась удержать пляшущую на ветру юбку. Возвращаясь к ней, мокрая и счастливая, я целовала солеными губами нежный пушок ее шеи и застенчиво протягивала причудливого вида ракушку. Нина изо всех сил строила недовольную гримаску, упрямо сжимая губы, но в глазах ее, глубоких темных омутах, уже резвились бесенята. И наш смех, наши голоса еще долго тревожили сонный покой поросших соснами дюн.

В дождь они любили валяться вместе на кровати — Нина, закутавшись в тигровой расцветки плед, кошка, сплетясь в причудливый клубок на подушке. Дверь балкона была распахнута, ветер порывами бросал в комнату бисеринки воды, и они узорами растекались по полу. Нина и кошка — два дивных зверя одной крови, их роднила некая тайна, древняя загадка, знания прошлых веков, тысячелетий, жизней. О чем они думали, глядя друг другу в глаза и одинаково поеживаясь от внезапной мороси дождя? Кто знает…но в их взглядах сквозило понимание и взаимное уважение, а еще насмешливо ленивое удовольствие от того, что у них есть общий секрет. Я молча курила в кресле, поджав под себя ноги, смотрела на них и…завидовала их единству, целостности, общности…их маленькой вселенной на кровати.

То лето давно прошло. Мы уже не живем в маленькой квартирке с балконом, выходящим в парк. Я бросила курить, ношу смешные полосатые свитера и привыкла к шарфам. А Нину все кроме меня зовут Ниной Николаевной и дарят на восьмое марта красные гвоздики. По вечерам мы, не спеша, прогуливаемся по улочкам, бережно поддерживая друг друга за локоть. Смотрим телевизор, устроившись бок о бок на диване. Нина вяжет, а я сквозь очки поглядываю в книгу. Многое изменилось.

Но я по-прежнему пьяна тобой, Нина…

23 июля 2007 года  08:34:41
Арина | eto_moj_jashi4ek@mail.ru | Северодвинск | Россия

---

Александр Строков

Жена в прошедшем времени

Мужчина средних лет, без вредных привычек, готов связать свою судьбу с привлекательной и умной женщиной. Жилплощадью обеспечен. А/Я № 700087.

Cамому трудно поверить, но это объявление дал я. Сергей Николаевич Легонов, сорока пяти лет от роду. А чего, собственно, стесняться, все пра¬вильно подмечено. Действительно, есть одно¬ком¬нат¬ная жилплощадь. Свя¬зать? Все-гда готов, в смысле с прив¬ле¬ка¬тель¬ной и умной. Вредных привычек нет, а у кого их нет? И, наконец, в со¬рок пять жен-щины становятся ягодками, а мужчины – мужчинами сред¬них лет.

Да... А ведь было девятнадцать. Тогда давать такое объявление и в голову не пришло бы. Ведь была Наташка… Но что-то не сложилось, и теперь есть то, что есть. Плюс друзья. Старые, а старые друзья хороши тем, что не надо, мучаясь, рассказывать о прошлом. Они его итак знают, и, наверное, лучше тебя. Их двое. Родион и Надя. Они не про-сто Родион и Надя, они муж и жена. Я бы сказал оптимальный вариант, потому что...

Родион. По-моему, даже в имени кроется что-то гениально-не¬нор¬маль¬ное. Этакий первооткрыватель – рационализатор. Вот, к примеру, кому при¬дет в голову варить суп в стиральной машине? Никому.

– Зачем же в стиральной машине? – спросите вы.

А он вам и ответит:

– Машина-то крутит. Значит, мешать постоянно не надо!

Наука. И рядом с таким человеком...

Надя. Тоже все в имени. На нее можно понадеяться. Если ее муж что-то открывает, то она закрывает... соленья, варенья, салаты, паштеты... Вся наука, в конечном итоге, на надеждах и держится.

Мои размышления были прерваны самым будничным образом. Дверь квартиры с грохотом распахнулась, Родион влетел в комнату и вместо “Здрасьте” заорал:

– Я сделал её!

– Кого её? – спросил я.

– Машину!

– Прости, но “Запорожец” – не машина, а уж твой тем более, – топорно пошутил я.

– Да нет, машину времени.

– Это электронные часы с кукушкой, что ли?

Но он не желал реагировать на мои шуточки. Продемонстрировать… По¬хвастаться, вот что нужно было ему.

– Пойдем, посмотрим.

Не согласиться я не мог.

Внешне машина времени была очень похожа на телефонную будку с то¬нированными стеклами. Сзади уютно при-строился огромный генератор. Па¬нель управления всей этой конструкции очень напоминала панель от “Запо¬рожца” и провода, провода, провода.

Оригинальная сенокосилка, – уже готово было сорваться с языка, но Ро¬дион меня опередил:

– Попробовать не хочешь?

– Так тебе подопытные нужны?

– Нет, я на себе уже пробовал.

– Ну и как?

– Не разобрался в ощущениях. Так ты будешь пробовать?

– А зачем?

– Ты знаешь, я побывал в том дне, когда сделал Надьке пред¬ло¬же¬ние, а ты хотел сделать Наташке, но... ну сам знаешь.

– Ну и что?

– Просто подумалось, что если бы ты сейчас попал в тот день и поговорил с девятнадцатилетним Серегой Легоно-вым, то, может быть, сегодняшний сорокапятилетний Сергей Николаевич Легонов был бы женат...

“Чушь все это, ” – подумал я и согласился.

– Инструкции такие, – напутствовал Родион. – Зайдешь в будку, и когда я крикну, сделаешь вот что. Сначала на-жмешь кнопки пятнадцать — ноль пять — семьдесят два. Затем – кнопку “Ввод”. Попадешь в пятнадцатое мая тысяча девятьсот семьдесят второго года. Потом наберешь шестнадцать – ноль-ноль – это время. Шестнадцать часов ноль-ноль минут. Кнопка “Ввод”.

– А куда я попаду?

– Ты попадешь в наш двор. В такое место, чтобы никого не напугал своим появлением. Это уж моя забота.

– А как назад? И через сколько?

– Не волнуйся, у меня, как в аптеке. Назад вернешься ровно через час. Машина вернет.

– А что так мало?

– Чтобы ты там не успел накуролесить.

– Ну, что ж. Я готов.

– Эх ты. Кто же тебя слушать будет в спортивном костюме. Иди, оденься прилично.

Туалет не занял много времени – мне было интересно.

– Придётся сделать укол снотворного, .. – сказал Родион.

– Это зачем?

– Пойми, лететь тебе двадцать шесть лет, плюс не исключены болевые ощущения. Ну и, наконец, чтобы потом не писал фантастических рассказов «Двадцать шесть лет за три минуты» или чего-нибудь в этом роде. Всё, пять минут до старта.

Родион сделал укол, я набрал цифры и отключился. Последняя мысль: “Не попасть бы к динозаврам”.

Толчок привёл меня в чувство. Надо понимать уже тысяча девятьсот семьдесят второй год. Вскоре выяснилось, что нахожусь я в старом доме, который стоял на нашей улице до тысяча девятьсот восьми¬десятого года. Значит, по-лучилось! Часы показывали шестнадцать часов ноль-ноль минут. Приведя себя в порядок, я смело двинулся на встречу с самим собой модели тысяча девятьсот семьдесят второго года.

Все было, как тогда. Дом. Двор. Машины, но не было меня, т.е. девятна¬дцатилетнего Серёги, который должен был сидеть на скамейке, около На¬ташкиного подъезда.

– Ну, Родион! Куда ты меня? Где Серёга? — прошипел я, и тут увидел его, т.е. себя... От обморока меня спасла спинка скамейки.

– Вам плохо? – поинтересовался Серёга.

– Нет, – ответил я и начал вытаскивать сигареты.

– Не угостите? – Сергей посмотрел на меня (или на себя).

А разве я тогда курил? – пронеслось в голове. Но пачку всё-таки протянул.

– Вы не здешний?

– Нет.

– То-то я смотрю, сигареты какие. У нас здесь нет таких.

Постепенно у нас завязался разговор. Я знал, куда он шёл и зачем, поэтому легко было направить разговор в нужное русло. Он рассказал мне о Наташке, о своих сомнениях. Я ему о том, что из-за таких вот сомнений остаешься один и пишешь объявления в газету. По-моему, это подействовало. Сергей попро¬щался и двинулся на штурм, даже не подоз-ревая, что услышал собственную историю.

А я через десять минут оказался в тысяча девятьсот девяносто восьмом году и двинулся навстречу новой жизни. Первыми меня встретили мужики, забивавшие во дворе “козла”. И встретили фразой, от которой сердце мое забилось так же, как их «козел»:

– Ты где пропадаешь? Тебя жена обыскалась.

Я взлетел по лестнице, открыл дверь, и тут из кухни вышла она... Надя. Ага, Родион с Надей пришли посмотреть, как меня хватит кондрашка, дога¬дался я.

– Ну, где ты ходишь? – спросила Надя. – Обещал же детям сходить в парк.

– Хватит издеваться, где Наталья? – взмолился я. Надя начала меняться в лице. Тут я увидел фотографию на сте-не и рванулся к Родиону.

Это была свадебная фотография. Моя и Нади...

Дверь мне открыла (нет, так не бывает!) Наташка. И пока я приходил в себя, она сказала:

– Тебя ждут, – и ушла к себе в комнату.

– Ты что наделал? – заорал я на Родиона.

— Мы. Мы наделали. Ничего особенного. Будущее изменили! — тихо сказал Родион. — По идее, я не должен знать, что послал тебя в прошлое. Но знаю.

— Почему всё так получилось?

— Потому! Ты поговорил сам с собой, т. е. с Серёгой, и после этого разго¬вора он пошел к Наташке. Но, видно, такого наговорил, что поругался с ней, сделал предложение Надьке, а та согласилась. Я назло тебе полгода ухажи¬вал за Наташкой, женился на ней. Теперь так и живем. Думаешь, ты больше всех пострадал? Нет. Я. Потому что помню, уж не знаю как, что в другом буду¬щем я жил с Надькой. И поверь мне, жил лучше. Вот так.

– Но машину ты..?

– Собрал, как ни странно.

– Заряжай. Поеду исправлять ошибки молодости.

– Да, но знай, будут сюрпризы.

– Какие?

– Увидишь...

И вот снова тысяча девятьсот семьдесят второй год, наш двор, Серёга. Правда, на этот раз в обморок падать я не собирался, но си¬га¬реты достал. И опять это сработало. Серёга подошел стрельнуть си¬га¬ретку (всё-таки я уже курил тогда), и у нас опять завязался разговор. Только на этот раз я попы¬тался объяснить ему, что Наташку не нужно брать штурмом, скорее, угово¬рить. Серега вяло спорил. И вот когда с языка уже срывался какой-то самый главный довод, случилось событие, от которого слова застряли в глотке. Слу¬чайно обернувшись, я увидел, что во двор вхожу я. Слу-чайно обернувшись, я увидел, что во двор входит Сергей Николаевич Легонов номер два. «Вот они сюрпризы Родио-на! Закрыть, закрыть, как амбразуру пулемёта, пока пацан не увидел!» — ноги опережали мысли.

Да, сюрпризик, но оказалось, что есть положительные моменты. Оказав¬шись здесь в первый раз, я рассчитывал увидеть Серёжку, и всё же его появ¬ление произвело впечатление. Теперь я видел, что происходит со мной но¬мер два, который ожидал увидеть Серёжку, а увидел себя... Он (или я) стре¬мительно сходил с ума. Не давая опомниться, я быстро рассказал, что про¬изошло после первого посещения, и какие меры решено было принять.

Постепенно нам обоим полегчало.

– И что мне теперь делать целый час? – спросил он.

– Ну, погуляй где-нибудь. Не можем же мы сейчас вдвоем к пацану явиться... Потом вернёшься домой, там новая жизнь! Жена-красавица!

Согласился, ушел гулять по городу. Серёжки тоже не было на месте. Жаль… Жаль упустил второго Сергея Нико-лаевича. Интересно было бы по¬общаться.

И снова тысяча девятьсот девяносто восьмой год… Мужики промолчали при моем появлении. Я счёл это добрым знаком и не ошибся. С балкона вы¬глянула Наташка и крикнула:

– Иди домой!

Надо ли говорить, что я не пошел, а полетел.

И прилетел. Не успел войти в квартиру…

– Где хлеб? Почему не принёс? Не вздумай садиться, пока не вынесешь мусорное ведро!

И я понёс. На обратном пути забежал к Родиону.

– Получилось, Родя, – заорал я с порога.

– Ну, это как сказать, .. – хмуро ответил Родион.

На душе заскребли кошки.

– В чем дело? Что, Наташка не моя жена?

– Да нет, твоя. Просто, понимаешь, она оказалась... стервой. Ты у неё под каблуком, она у тебя на шее. Такие про-порции. А скоро приедет её мать, и тогда они общими усилиями выживут кое-кого из квартиры… Думай. Решать тебе.

Я направился домой.

– Да и ещё, – догнал меня Родион. – Не говори ей, что был здесь. Мы уже год как поругались, и тебе не простят этого прихода.

Верить не хотелось. Но утром я уже спешил к Родиону:

– Ты прав. Заряжай машину. Надо остановить тех двух придурков. Не нужно ни с кем говорить, пусть будет всё, как было.

Родион одобрительно кивнул.

– Да, и вот еще что... – вспомнил я. – Пошли меня на десять минут раньше, чтобы не было никаких сюрпризов.

Родион усмехнулся.

Семьдесят второй год. Уже надоевший. В этот раз миссия моя совсем проста – остановить себя номер два и номер три. Я встал у входа во двор, чтобы не пропустить моих двойников. Мимо прошел Серёга, стрельнул сига¬рету (так ку-рил я тогда или нет). Иди, Серый, иди.

С промежутком в пять минут появились мои, скажем так, родственники. И, если у номера второго просто отпала челюсть при виде себя, то у третьего при виде группы двойников началась истерика. Картинка ещё та: глаза испу¬гались и полезли на лоб, волосы построились рядами и встали дыбом, язык, издав нечленораздельный звук, отнялся. Но нас было двое на одного, и мы кое-как привели его в чувство, опять-таки, разъяснив положение вещей и угостив таблеткой валидола.

Дело, не начавшись, было сделано, и мы, не мудрствуя лукаво, решили его обмыть. Посидели в полутемном кафе, выпили за встречу, закусили, а вот разговор не получился. Как и должно было быть, кругозор и знания у нас были со-вершенно одинаковые, и рассказать что-нибудь интересное не мог никто. Но зато когда запели... Представьте, фаль-шивили совершенно одина¬ково.

Моё время закончилось, и я, распрощавшись с тёзками, отбыл.

Мужики во дворе были поглощены игрой. Я поднялся к себе. Достал ключи… Дверь не открывалась. «Значит, по-бывав там, я все-таки что-то из¬менил! Звонок-то на месте?» Дверь открыла женщина неземной красоты. “Наташка го-раздо хуже. Только как же зовут мою новую жену?.. Ничего, раз¬беремся” – подумал я и сказал:

– Здравствуй, милая!

Милая отступила назад и крикнула вглубь квартиры:

– Олег!

Из ванной вышел здоровенный мужик и чрезмерно учтиво по¬ин¬те¬ре¬со¬вался:

– Вам кого?

Отвечать не стоило, примут за сумасшедшего. «Как это, вам кого?» – ду¬мал я, сбегая по лестнице. Это моя квар-тира или чья? Ответить на этот во¬прос мог только один человек. Родион. Если он, конечно, ещё живёт там, где жил. А если нет, то... Дальше думать не хотелось.

Но, слава Богу, дверь мне открыл Родион.

– А, Родион, заходи! – приветствовал он меня. – Очень кстати пришел. Как раз собирался за тобой сходить. Поси-ди пока, а я скажу Наде, чтобы сделала чайку.

После этого заявления стало ясно, удивить меня теперь будет очень трудно. Спокойно подошел к шкафу, в кото-ром мой друг хранил паспорт, от¬крыл... и увидел то, что и ожидал увидеть. Рядом с его фотографией значи¬лось Сер-гей Николаевич Легонов, тысяча девятьсот пятьдесят третьего года рождения. Тут вошел Родион, или нет уже Сергей и сказал:

– Слышал про машину времени? Хочешь посмотреть?

Я вежливо отказался, а сам подумал. Похоже, в этом будущем он не знает, что было в трех предыдущих. Ну да это не главное. Главное узнать, где теперь моё место жительства и не показаться идиотом. Серега согласился проводить меня до дому. Так я узнал, что живу в соседней квартире, куда пе¬реехал год назад.

Вот так и закончился этот безумный день. Нужно привыкнуть к имени Ро¬дион. И ещё, наверное, многое придется узнать, думал я перед сном.

Последней мыслью было: Родион?! Нормальное имя. Да и мама, ка¬жется, хотела меня так назвать.

24 июля 2007 года  11:10:30
Александр Строков | alvastr13@mail.ru | Ташкент | Узбекистан

---

Inna-Samoilowa

О, Раша, Раша, породила ж нас, терпи теперь, мучайся
Может юмор, может нет

Дождалась гостей я с града стольного, града стольного белокаменного.

Заказала столик вечером в углу красном, месте трапезном, извинился сокол, сослался на занятость, не идить пришлось, распустить усех дев, возжелавших глянути на гостя дальнего, байками чудными обросшего. А чутье подсказывало, что всплывет родимый еще ни свет ни заря. Не подвело. Интернет, мать его, напасть великая россейская, змий ползучий паутиновый понадобился буйну молодцу. Не сыскал, видать, поздним вечером его он в Интернет-кафе. Не сыскал, видать, бумажек в сумах своих не богатых, на сие развлечение пагубное. На пороге гость – мечи из печи крендельки да калачи. Ой ты гой еси салатики да черносливы в шоколадицах. Сел за стол, а очами в квадратную оправу завернутыми все в мой шкаф холодильный позыркивал. Чинно слово молвил, что скучал семь долгих лет и душа его металась как слепая белица в круглой клетице. Откушал званый гость и порхать пошел белыми рученьками по клавиатурице. Скорости развивал – белый свет бы померк, коль не стояла б темна ночь на дворе, а все городские интернето-червячино-интернейшнл взвыли воем истошным, криком сипло-завистливым.

Разговор ночью:

— Слушай, а тебе нравится Ксюша Собчак?

— Ну да она симпатичная, прикольная, умная, я даже с ней разговаривал.

— А ты бы женился на такой?

— Нет, конечно, у нее плохая репутация.

Ушел утром… Воот…. Ничего не поняла я, ровным счетом ничегошеньки….

Так, так…

Есть ли оставленные следы на моей машинке?

Заходим в Programm Files, QIP, Users, интересующий номер, далее наличие контактов за прошедший вечер: Ох! Мать моя женщина! Шестьдесят!

Все номера как на ладони, в отдельном файле информация о том, кто и когда был в сети, не в сети, отошел, когда курил, стал невидимым и даже отлучился пописать. Значит пока я спала, эта зараза шелестела клавиатурой и транжирила мой трафик с ТАКИМ количеством народа? Интересно, какие из этого списка могут быть потенциальные невесты?

Начинаем по очереди просматривать переписку. Хм…. Только ссылы на сегодняшний пост в ЖЖ в основном. Ах да, вот оно: 22 летняя Марта, которая собралась уезжать из столицы и которой не комфортно там одной. Судя по сердечковым смайликам, имела она неопределенного срока с ним любовь. Жалуется девочка, что работу на Родине не найти достойную, но там лучше… Сочувствую солидарно, вот козел перекатный…

Рассерчалась я за себя во первой черед, за блондиницу избалованну, да за юных дев романтично воспитанных любыми мамками да строгими батюшками. И сподвигла меня горечь великая на подвиги ратныя, взяла я этот списочек, создала новый номер в аське, и спросила у его дружков всего один вопрос, как хлеб насущный: «А не ####### ли по жизни друг Ваш разлюбезный такой – то и такой-то?»

А в ответ тишь да гладь… Мож кому и благодать, а мне как-то не понраилоси…..

27.07.2007. Заходите по ссылке на проза.ру, буду рада..)

28 июля 2007 года  06:11:37
Inna-Samoilowa | inna_samoilowa@mail.ru | Новосибирск | Россия

---

* * *

Хобби-метание бисера.

Ванька Жуков

Цивизизация бежит стремглав. Не успели опохмелиться на похоронах деда, что застал царя-батюшку и конной тягой таскал пушки, а уже сама речь народная изменилась до неузнаваемости. Вместо "милостивый сударь" слышно иное, даже не "ну ты, ###, чувак!", а совсем другое, даже не из разряда тюремно-блатной христоматии, тоже ставшей сплошным анахренизмом.

Прогресс настолько оторвался от земли и ушёл в виртуал, что его можно сравнить разве что с экспериментом по переводу ветерана экспериментов, мухи-дрозофилы, на реактивную тягу всего лишь за однин сезон. Разговоры заурядного продавца в компьютерном магазине, аудитора или биржевика для такого же заурядного колхозника стали полной тарабарщиной. Но теперь и колхоз уже не показатель отсталости по причине исчезновения. Для определения уровня дебилизации нужен новый стандарт, как для стандарта качества строительства уже введёна явочным порядком новая единица измерения, один таджик. Или для измерения высокой проходимости один абрамович, короче, абрам. Политэкономической проходимости. А само бездорожье, по-видимому, измеряться должно в хамерах. Не путать с хамом, который делится на бытового и политического. Политического тоже следует отличать от банального мерзавца. Здесь эталонный стандарт планируется снять с Березовского и хранить в Лондоне в палате мер и весов, накрыв плотно стерильной крышкой, чтоб не вонял. Сволочизм, пессимизм и идиотизм болезни заразные!

Та же виртуальная действительность лишила необходимости рваться в союз писателей и страдать в ресторанах графоманов, жаждущих всемирной славы. Чтоб пройтись с бородой, в лаптях по собственной усадьбе и дать дуба на станции под свист и гогот фанатов "Спартака". Пиши любой, имеющий клаву, и срази весь мир! Одновременно отбрёхиваясь и отплёвываясь, опять же, от всего мира.

Это ли не счастье поведать людям о своих эротических фантазиях непризнанного в десятом Б гения, которому сволочь училка вкатила три шара на выпускных по русскому. Гению, который на уроке математики однажды совершенно неожиданно для окружающих обнаружил у себя в штанах квадратный трёхчлен. Как у Змея Горыныча! Теперь они все здесь, на проза. ру. Авторские права оформляются мгновенно, без очереди.

Нашим сексуальным гениям на проза. ру вторит знаменитый космополит из Лондона Сёва Новгородский, Би-Би-Сёва, в миру Ливенштейн(?), будучи привлечён однажды столбовым писателем для изготовления козырных столбцов для газеты, он долгое время искал "Известиям" самый большой в мире член в интернете. И нашел-таки! У ланцетника. Сорок процентов длины тела, какая радость от находки! Когда б такие радости сопровождали каждый научный поиск или внедрение рационализации научно-технического, а не промежностного расположения, наша страна не имела бы рассыпающиеся на ходу "москвичи" и "жиги".

И всё же есть прогресс, а есть и традиции, консерватизм. То есть любовь к консервам, когда застарелые идеи и продукты не портятся длительное время.

Одна из таких консерв про то, что хорошо там, где нас нет. Это импортная идея, принесённая кочевниками, которые наиболее счастливы в момент пересечения границы, хоть туда, хоть обратно. Также мухи вольготно вьются в поисках аэродрома, в отличие от пчёл, не устающих от монотонных маршрутов и родины-матки, которую надо почему-то защищать изо всех сил. Тоже, в какой-то мере, анахренизм, если смотреть широко, как камбала, хотя бы и в одну сторону.

И вот собирают свои тугрики несколько миллионов сограждан в десятки миллиардов долларов, чтобы отвезти их за пресловутый бугор. Тот бугор, за которым, по преданиям и красочной рекламе, хорошо и уютно. Лондон в этом веке удостоился чести продать недвижимости "новым русским" больше чем американцам и арабам.

Про то, что кто-то там изрядно потрудился для этого в своё время, причём весьма давно, порой столетия назад, а не колол усердно штыками царскую семью, думать не хочется. Экклезиаст предупреждал, что мигрень провоцируется думами бесплодными. А если кроме дум ещё и усилия физические приложить, не говоря уже о деньгах... то лучше вообще тему закрыть надолго. Желательно навсегда. Достаточно уже того, что Сталин вместо "Москвы золотоглавой" после взрывов церквей одарил горизонт столицы высотками, а Хрущёв вставил Москве челюсти Нового Арбата.

Конечно, противно порой возвращаться из знойных краёв, где не все тебя ждут и любят, в собственный холодный, слегка подванивающий подъезд давно облупившегося дома, где четверть века не было ремонта, но привлекательность Колизея так и не приобретшего. Но, как уже говорилось, пустые мысли лучше отгонять и состредоточится на приятном. Что-то похожее в голове было у одного персонажа, завихрения, но это не главное...

А я вот, аз есмь, взял да и решил-таки, не возить деньги на прокорм неведомым мне туземцам и шинкарям, а применить их у себя на родине. Захотелось мне, блин, благоустройства. Это когда не только шея помыта вовремя, но чисто в квартире, дома, в частном дворе, и даже в дворе общественном и на лестничной площадке. Надоело, знаешь ли, почти десять лет клянчить у местной власти милостыни, получая стандартный ответ. Денег нет. И по-видимому не будет никогда, не дожить до халявы, как не дожил я до торжества обещанного коммунизма, пусть и объявленного четверть века назад Никитой Хрущёвым, сталинским гармонистом. Ведь все норовят деньги увезти, а привезти желающих пока маловато.

Сосед в городской квартире поведал, что когда муж дочери, француз по национальности, подошёл к их подъезду, то войти в него осмелился не сразу. Собаки, студенты регулярно оставляют в нём след, но маляр не был давненько, хотя сам сосед хозяин не бедной строительной отделочной конторы. При ответном визите во Францию выяснилось, что подъезд французского зятя покрыт ковром со времён какого-то Людовика, очевидно клёвого управдома.

Вспоминается и детективная история с высоким сыскным чином в его московском многоэтажном доме. Взъярённый постоянными лужами в лифте, он залёг в засаду и поймал-таки виновника... за ногу. Хозяйка отбивалась и отбрёхивалась громче невоздержаной сучёнки.

Плюнул я на все эти чёрные мысли о возможном воровстве (всё не украдут, а на тот свет всего добра не утянешь), да и замостил улицу щебнем в родной деревне и позолотил купол часовни-долгостроя на кладбище. Наступившие морозы не позволили покрыть улицу асфальтом сразу.

С одной стороны это вроде революционный шаг. Прецедент местного значения. Стало даже интересно, а что будет дальше, что скажут и сделают зеваки-ротозеи? Мнения, как водится, разделились. Спрашивали многие, "а говорят, что", но коментарии были не всегда положительные. Одним прежние ямы были милее потому, что машины тише ездили и за малых детей не страшно было, другие не понимали как можно свои деньги отдать в никуда, "он что, дурак что ли?"

На всякий случай изначально попытался затемнить авторство поступка, мол ни президиумов, ни благодарности, ни статей в газетах не желаю. Залёг. Жду. Нашлись люди, которые пренебрегли запретом на прессу и в косвенных выражения стали прославлять меня через местную газету. Здесь сработал агитационный посыл местной власти, а вдруг ещё кто сподобится бисер метнуть на добровольном духу имея перед глазами пример небывалой до сих пор расточительности?

Конечно, часть щебня, грузовиков несколько, обнаружилось по другим адресам, причём украденных впрок, без особой нужды. Мелкой растащиловкой пытался промышлять почти каждый живший на улице. Это закон, что плохо лежит, должно лежать хорошо. Но с другой стороны и мне от людей излишки средств пришли, а коль часть вернулась им назад в результате перераспределения, то и беды особой не видно. Коль государственная перераспределиловка коммунистического типа, обезжиривающая до костей, отменена, то не пора ли добровольное распределение применять шире?

Меценатство у нас натужно движется, правящие финансисты кроме лазейки здесь ничего не видят. А потому, как выяснилось мимоходом, зажирелых граждан экспроприируют по старому обычаю, посредством выкручивания рук. Тем не менее, поучаствовав в богоугодном деле, строительстве той же часовни, всякий раз проезжая мимо горящего как золото купола часовни, ощущаешь, что виртуально часть этих блестящих пластин, покрытых нитридом титана, золото давно для покрытия не применяется, твоя собственность, пусть и частичная, которая долго будет отражать солнце даже после того, как ты превратишься в гордую кучку костей ниже уровня травы. Какая ни есть, а память.

На следующий год захотелось продолжит упражнения для ума и сердца и решил я улицу ту деревенскую асфальтировать, пока она опять не провалилась ямами. К сожалению мне это не удалось и лишь радость съэкономленных денег, пущенных в оборот, согревала.

Из окна городской квартиры я наблюдал спустя месяц буйство общественности вокруг огромной ямы при въезде во двор. Общественность с визгом давила на совесть частной асфальтовой конторы, чтобы вместо утверждённого и профинансированного маршрута рядом, но мимо проходящей улицы, контора, под давлением депутата и общественности, с применением кинокамеры, но бесплатно, согласилась изменить маршрут асфальтоукладчика и заехать во двор.

Я уже подходил накануне к надзирающему мастеру с предложением заплатить за дополнительный объем работ и асфальта, но получил отказ, с запоздалым предложением сделать это по завышенной цене, которую я осмеял тут же, зная тарифы. Скорее всего, я в качестве козырного туза смотрящему не показался, цепура моя золотая была диетической толщины. Я её одеваю иногда для солидности, иначе нипочём не пробить барьеры.

После долгих воплей хора депутата и общественности камаз изменил-таки маршрут выгрузки и засыпал злополучную яму, всё заняло не более получаса у восьми рабочих. Но ранее подготовленный к асфальтированию участок, втрое больший, остался без покрытия. Должно быть украли другие. Контора с оранжевыми куртками и техникой снялась и благополучно отбыла в никуда, забрав свои катки и вершину прогресса-ведро с дырками для разлива смолы. Раунд жадности и бережливости закончился.

Мой деревенский раунд весной длился около двух недель. Конторы было две. Одна государственная, беспомощная и ленивая под управлением бывшего партаппаратчика, другая частная, армянская, весьма деятельная. Ни в том, ни в другом случае договориться мне не удалось.

Сейчас государство, будто бы, увидело проблему отсутствия дорог и последствия экпорта нефти, когда и бензин, и битум оседают за бугром, а нам достаются виртуальные бумажки с иноземными ликам президентов, которые никто не знает куда деть, потому как представить Россию под золотым дождём всего лишь несколько лет назад никто не мог даже в правительстве. Там верстались исключительно сценарии катастроф, перспектив не просматривалось. Если сравнить экономическую деятельность неграмотного кишлачного генералиссимуса с железной хваткой и фамилией, строившего экономику СССР без денег, зато с применением исключительно рабского труда, и нынешних просвещённых рукой водителей...

Так или иначе, но отношение на периферии к нежданно большим деньгам пока не сложилось. Одни очень хотят, но разучились работать, потому что знают точно, что под руководством партбосса "хочешь сей, а хочешь куй, всё равно получишь... " лишь на водку и то, что сможешь украсть.

Другие, особо ретивые, выигравшие конкурсы приватизации через откат продажным чиновникам, ещё не умеющие как следует считать, но быстро осознавшие, что наш век не долог, а мзду надо быстренько компенсировать и сваливать по-быстрому. В моём случае была этническая бригада, где все родня или земляки. Их чванливый босс, точно как в фильмах про мафию, катался в затенённом джипе и вкушал полусладкое шампанское сомнительного розлива.

Родня быстро сварганила калькуляцию, в которой приписки составляли оглушительную сумму, не лезущую в ворота, зато не было расходов на рабочих, дабы не платить налоги с зарплаты. Всё солидно, в пачке бумаг закопано, компьютер, принтер, печати, подписи. Но оплачивать подобный шедевр я отказался. Даже имея в виду воровство, как составную часть отечественного бытия, надобно и приличия соблюдать хотя бы для видимости и не заставлять заказчика оплачивать дважды один объём.

Государственная асфальтовая организация, пребывающая в трансе реорганизации и не имеющая даже исправного катка, а лишь финансовый аппетит, тоже помочь не смогла даже при широких улыбках. Их уже сожрали другие армяне и они ждали увольнений.

Теперь буду ждать нового припадка возвышенных чувств. Процесс наблюдения довольно интересный, когда люди обезумев от жадности, при внезапно открывшейся благодати, пускаются во все возможные фантазии, чтобы облапошить тебя прямо на глазах. Дуэль интеллектов с метанием бисера. На юге России скоро начнётся масштабное действие по освоению миллиардов. Сценаристы и следователи уже должны приготовиться. Работы будет много, удовольствий зрителям не меньше.

© Copyright: Ванька Жуков, 2007

29 июля 2007 года  08:40:28
Лапоть | Москва | Россия

---

Дубянский Александр Васильевич

ДЕТИ

ДЕТИ

А.В.Дубянский.

Дети, родившиеся на Волге – особенные дети. Дети, растущие на Волге – не такие, как все. Дети, живущие на Волге – это совсем другие дети. Волжские дети – это ты, это я, это твои дети и внуки, это мои дети и внуки. От весны до осени пропадать на Волге, это надо уметь! А, когда уже молодость не прельщает, и остается про всё: всего – ничего. Остается — рыбалка. Это то же, недалеко ушло от Волги. Это наше, это здесь, не надо ни куда ездить — нам не нужен Кавказ, не нужна Пицунда. Прошёл двести метров под горку и всё, и пляж песчаный, и море до горизонта, и солнце одуряющее – бери – все твоё! Или проехал и ты на месте. Учишь детей, внуков: как плавать, как рыбу ловить? Кого ловить? На что ловить? И учишься у них сам. И ведь знаешь, что день, проведенный на рыбалке – не засчитывается в общий стаж жизни – и стараешься накопить их больше, таких дней, а может быть и ночей.

А вот, когда уже все, конец подбирается, надвигается — остается наша память, наши воспоминания. Мы возвращаемся к далекому, полузабытому – к нашему Детству!

23/07/2007

30 июля 2007 года  14:05:53
Александр |

---

Дубянский Александр Васильевич

* * *

ФИО

Шипы!

Зима в тот год была необычная. Ноябрь начался “крещенскими морозами”, без снега, без оттепелей. Так продолжалось почти до самого Нового Года, градусник не поднимался выше минус двадцати градусов.

Лед на Волге встал тоже с начала месяца, а к концу декабря его толщина достигла одного метра. На Камышин по льду разрешили движение автотранспорта. Лед был ровный, чистый, без снега и трещин от одного до другого берега. Съезжаешь на лед, и если захочется, через пятнадцать минут будешь в Камышине. Или просто начинаешь на льду крутить восьмерки, ездить боком с управляемым заносом, в общем, тренироваться для езды зимой в гололед. А ночью? Выскочишь на лед, разгонишься, выключишь мотор и катишься или плывешь не понятно где – вверху – черное небо и яркие звезды, и внизу – черный лёд и отраженные звёзды. Одно при этом было неудобство – подъем со льда на берег. “Жигули” и “Москвичи” не могли с первого раза проскочить скользкий подъем. Это получалось только со второго или даже с третьего раза. А вот “УАЗ” и “Запорожцы” показывали в этом класс: “УАЗ”, по причине ведущих четырех колес, а “Запорожцы”- из — за загруженности задних, ведущих колес.

Но перед праздником погода словно одумалась: потеплело, выпал первый снег. Через день, как положено первому снегу, он растаял и пошел дождь. Ночами немного подмораживало, днем подтаивало, и все повторялось изо дня в день.

Такому, зимнему катаклизму – беспредельному гололеду были рады только дети. На коньках, санках, на всем, можно было начинать кататься прямо от крыльца домов и по всем направлениям.

Такая погода продолжалась до конца января месяца. А с февраля месяца опять пошли дожди.

Температура ниже нуля градусов уже не опускалась, гололед растаял, на Волге по льду пошла вода.

Вот в такую пору – в середине февраля, мне – студенту и подошло время, уезжать из дома на учебу в Саратов. Ехать решил на машине: и быстрее будет, да и вопрос переезда на другую сторону Волги решался сам собой. Друг пообещал сопроводить меня, при переезде через Волгу, на УАЗ — е и, если надо будет, то помочь с подъемом на правый берег.

Погода, в день отъезда, стояла исключительная: Солнышко вышло с самого утра, на небе ни облачка, температура плюсовая – прямо настоящая весна. Быстро загрузившись продуктами и вещами, тронулись в путь. Выехали на берег и полчаса стояли в нерешительности. Ехать или нет? От берега до берега – сплошная вода! И если бы не февраль месяц, то можно было бы подумать, что река и не замерзала, и льда на ней не бывало. Но вот со стороны Камышина показался фонтан воды и со скоростью стал приближаться к нашему берегу. Это оказался УАЗ. Знакомый водитель подсказал нам маршрут движения: ориентиры на противоположном берегу, безопасные места съезда и подъема на берег.

Значить ехать можно, лед никуда не делся, и мы потихоньку поплыли по льду. Вода доходила до половины колеса Запорожца и когда мы выбрались на противоположный берег, в салоне было ведра два воды. Но водная преграда была преодолена, машина стояла на сухом асфальте. Поблагодарив и распрощавшись с другом, я сделал уборку в машине, сменил сапоги на туфли и тронулся в путь. Первые километры по городу ехал на ручнике, часто притормаживая, да и просто ехал на тормозах – чтобы просушить колодки. Через время колодки подсохли – появились тормоза.

Для начала, так как время позволяло – было около десяти часов утра, решил заехать на автовокзал. Попутчики в дальней дороге никогда не бывают лишними. Но, увы! Везет не всегда! Попутчиков не оказалось. Перекусив в буфете и купив в дорогу бутылочку лимонада, я выехал на трассу Волгоград – Саратов.

Дорога в те времена была только сдана в эксплуатацию: ровненькая, чистенькая, без выбоин, ямочек и канав. Но правая сторона Волги – это не наша равнинная, плоская, низменная, где дороги просматриваются до горизонта, а гористая: затяжные подъемы, затяжные спуски чередуются на всех направлениях, на всех дорогах. Дорога на Саратов идет с Юга на Север: то вверх, то вниз, то затяжной подъём и резкий спуск, то наоборот – резкий подъём, ровное плато и затяжной спуск. И так все двести километров: то газуй в гору, чтобы не плестись, как пешком; то притормаживай и будь внимателен на спуске. Иначе будешь или еле ползти на взлете, или нарвёшься на милицию, превысив скорость.

От асфальта шел пар – влага высыхала на глазах – особенно на солнечной стороне. Время – полдень, или чуть подолее – устраивало по всем параметрам. До Саратова езды – три часа, световой день – часа четыре, солнышко светит, дорога чистая, настроение – отличное…мысли о вечере и т.д.

Выехав за пределы города Камышина, с удовольствием – газанул! Тепло, светло, машина! – идеальна!: реагирует на любое движение руля или газа. На горку – прибавлял газу, на спуске притормаживал двигателем – держал в среднем километров восемьдесят в час, но главное было в том – чтобы и вверх и вниз скорость была одинаковой – а это уже почти искусство.

Но идиллия продолжаться вечно не может. На одном из затяжных подъёмов, почти у самого перевала, когда скорость упала до шестидесяти километров в час, меня догнали, медленно обогнали и медленно ушли за уклон две Волги \ ГАЗ — 21 \. Скорость автомобилей была небольшой. Я обратил внимание, что они все делали синхронно: шли с разрывом десять – пятнадцать метров \для меня это была бы – слишком маленькая, непривычная дистанция \, одновременно притормаживали, одновременно прибавляли газ. На задних стеклах машин были наклеены неизвестные мне значки – в красном треугольнике буква “Ш”.

— Обогнали и обогнали, Ш и Ш, уехали и уехали…- подумал я, не придавая этой встрече значения.

Когда поднялся на вершину подъёма, эта парочка машин была впереди, но не слишком далеко. Дорога пошла под горку, машина сама прибавляла скорость, и вскоре догнала и перегнала эту парочку. Затяжной спуск позволил значительно оторваться от них и на следующий подъём выйти на скорости под сто км. На середине следующего подъёма 21-е снова стали настигать меня: так же догнали, так же обогнали и так же ушли за вершину. То же самое произошло и на следующем спуске – подъёме: в начале я, потом меня. И так несколько раз! А это уже игра! А это уже азарт! Теперь на вершину подъёма я выходил на максимальной скорости, которую выдавал мотор, но Волги, словно играючи догоняли, обгоняли и прятались за вершину.

И вот на одном из подъемов, когда я, стараясь выжать всю мощь из мотора и догнать обошедших меня в который раз 21-х, выскочил наверх – я оторопел. Волги остановились сразу на вершине подъёма, теперь уже метрах в тридцати от меня и главное – на проезжей части. Экстренное торможение ни к чему хорошему не привело, тормоза не столько тормозили, сколько повели машину юзом на встречную полосу дороги. Северная сторона – скат холма не просох от несвоевременного тепла, и был влажным и скользким. Обочина дороги представляла собой грязевое месиво, заканчивающееся, крутым откосом и глубоким кюветом. И выскочить, вывернув руль, на обочину и объёхать стоящие впереди машины не представлялось возможным. Вариант оставался один – идти на обгон! Тем более, что машину уже вынесло на встречную полосу. Я надавил на газ, мотор взвыл, колеса засвистели, машина рванулась вперед – это хорошо, когда под тобой послушный табун лошадей!

Поравнявшись с первой машиной, я взглянул на дорогу и увидел, что на меня несётся груженая Колхида! Лоб в лоб! Дорога в этом месте была не слишком широкой, и разъехаться трем машинам было попросту невозможно. Крутанув руль резко вправо, чуть не зацепившись за 21-ю, юркнул в просвет между машинами и сразу, бешено – руль влево, чуть ли не под задние колеса полуприцепа.

— Слава богу, никого не зацепил – ни вторую Волгу, ни Колхиду – пронеслось в голове. И тут я увидел — Глаза! Круглые от ужаса – Глаза! Глаза водителя МАЗ — а, гружёного лесом!

— Хана! Кранты! Конец! – промелькнуло…

Но организм сам справился с этой стрессовой ситуацией. Как? Каким манером? Каким маневром? Каким образом? До сей поры не представляю.

Но: руль был вывернут в необходимый момент, на необходимый угол; мотор выдал всю необходимую мощность; глаза отсчитали предельные микроны. Под оглушающий рев сирены, заполучив в салон полную порцию копоти, Запорожец как – то вырвало и выбросило из под буфера лесовоза на свою, правую сторону проезжей части дороги. Целый час я гнал машину по трассе, пока, наконец, не смог оторвать руки от баранки, и лишь только потом смог остановиться. Часа два руки тряслись и не держали даже сигарету. Потом нервы успокоились, и я потихоньку двинулся по своему маршруту. В Саратов прибыл уже поздней ночью

Парочка Волг мимо меня больше не проезжала, не догоняла и не обгоняла, видно свернула на поперечную дорогу. Да и я о них вскоре позабыл. А вот непонятный красный треугольник с буквой Ш – запомнил на всю жизнь!

пятница, 13 июля 2007 г.

31 июля 2007 года  14:03:17
Александр | НИКОЛАЕВСК | РОССИЯ

---

Дубянский Александр Васильевич

* * *

ФИО

Шипы!

Зима в тот год была необычная. Ноябрь начался “крещенскими морозами”, без снега, без оттепелей. Так продолжалось почти до самого Нового Года, градусник не поднимался выше минус двадцати градусов.

Лед на Волге встал тоже с начала месяца, а к концу декабря его толщина достигла одного метра. На Камышин по льду разрешили движение автотранспорта. Лед был ровный, чистый, без снега и трещин от одного до другого берега. Съезжаешь на лед, и если захочется, через пятнадцать минут будешь в Камышине. Или просто начинаешь на льду крутить восьмерки, ездить боком с управляемым заносом, в общем, тренироваться для езды зимой в гололед. А ночью? Выскочишь на лед, разгонишься, выключишь мотор и катишься или плывешь не понятно где – вверху – черное небо и яркие звезды, и внизу – черный лёд и отраженные звёзды. Одно при этом было неудобство – подъем со льда на берег. “Жигули” и “Москвичи” не могли с первого раза проскочить скользкий подъем. Это получалось только со второго или даже с третьего раза. А вот “УАЗ” и “Запорожцы” показывали в этом класс: “УАЗ”, по причине ведущих четырех колес, а “Запорожцы”- из — за загруженности задних, ведущих колес.

Но перед праздником погода словно одумалась: потеплело, выпал первый снег. Через день, как положено первому снегу, он растаял и пошел дождь. Ночами немного подмораживало, днем подтаивало, и все повторялось изо дня в день.

Такому, зимнему катаклизму – беспредельному гололеду были рады только дети. На коньках, санках, на всем, можно было начинать кататься прямо от крыльца домов и по всем направлениям.

Такая погода продолжалась до конца января месяца. А с февраля месяца опять пошли дожди.

Температура ниже нуля градусов уже не опускалась, гололед растаял, на Волге по льду пошла вода.

Вот в такую пору – в середине февраля, мне – студенту и подошло время, уезжать из дома на учебу в Саратов. Ехать решил на машине: и быстрее будет, да и вопрос переезда на другую сторону Волги решался сам собой. Друг пообещал сопроводить меня, при переезде через Волгу, на УАЗ — е и, если надо будет, то помочь с подъемом на правый берег.

Погода, в день отъезда, стояла исключительная: Солнышко вышло с самого утра, на небе ни облачка, температура плюсовая – прямо настоящая весна. Быстро загрузившись продуктами и вещами, тронулись в путь. Выехали на берег и полчаса стояли в нерешительности. Ехать или нет? От берега до берега – сплошная вода! И если бы не февраль месяц, то можно было бы подумать, что река и не замерзала, и льда на ней не бывало. Но вот со стороны Камышина показался фонтан воды и со скоростью стал приближаться к нашему берегу. Это оказался УАЗ. Знакомый водитель подсказал нам маршрут движения: ориентиры на противоположном берегу, безопасные места съезда и подъема на берег.

Значить ехать можно, лед никуда не делся, и мы потихоньку поплыли по льду. Вода доходила до половины колеса Запорожца и когда мы выбрались на противоположный берег, в салоне было ведра два воды. Но водная преграда была преодолена, машина стояла на сухом асфальте. Поблагодарив и распрощавшись с другом, я сделал уборку в машине, сменил сапоги на туфли и тронулся в путь. Первые километры по городу ехал на ручнике, часто притормаживая, да и просто ехал на тормозах – чтобы просушить колодки. Через время колодки подсохли – появились тормоза.

Для начала, так как время позволяло – было около десяти часов утра, решил заехать на автовокзал. Попутчики в дальней дороге никогда не бывают лишними. Но, увы! Везет не всегда! Попутчиков не оказалось. Перекусив в буфете и купив в дорогу бутылочку лимонада, я выехал на трассу Волгоград – Саратов.

Дорога в те времена была только сдана в эксплуатацию: ровненькая, чистенькая, без выбоин, ямочек и канав. Но правая сторона Волги – это не наша равнинная, плоская, низменная, где дороги просматриваются до горизонта, а гористая: затяжные подъемы, затяжные спуски чередуются на всех направлениях, на всех дорогах. Дорога на Саратов идет с Юга на Север: то вверх, то вниз, то затяжной подъём и резкий спуск, то наоборот – резкий подъём, ровное плато и затяжной спуск. И так все двести километров: то газуй в гору, чтобы не плестись, как пешком; то притормаживай и будь внимателен на спуске. Иначе будешь или еле ползти на взлете, или нарвёшься на милицию, превысив скорость.

От асфальта шел пар – влага высыхала на глазах – особенно на солнечной стороне. Время – полдень, или чуть подолее – устраивало по всем параметрам. До Саратова езды – три часа, световой день – часа четыре, солнышко светит, дорога чистая, настроение – отличное…мысли о вечере и т.д.

Выехав за пределы города Камышина, с удовольствием – газанул! Тепло, светло, машина! – идеальна!: реагирует на любое движение руля или газа. На горку – прибавлял газу, на спуске притормаживал двигателем – держал в среднем километров восемьдесят в час, но главное было в том – чтобы и вверх и вниз скорость была одинаковой – а это уже почти искусство.

Но идиллия продолжаться вечно не может. На одном из затяжных подъёмов, почти у самого перевала, когда скорость упала до шестидесяти километров в час, меня догнали, медленно обогнали и медленно ушли за уклон две Волги \ ГАЗ — 21 \. Скорость автомобилей была небольшой. Я обратил внимание, что они все делали синхронно: шли с разрывом десять – пятнадцать метров \для меня это была бы – слишком маленькая, непривычная дистанция \, одновременно притормаживали, одновременно прибавляли газ. На задних стеклах машин были наклеены неизвестные мне значки – в красном треугольнике буква “Ш”.

— Обогнали и обогнали, Ш и Ш, уехали и уехали…- подумал я, не придавая этой встрече значения.

Когда поднялся на вершину подъёма, эта парочка машин была впереди, но не слишком далеко. Дорога пошла под горку, машина сама прибавляла скорость, и вскоре догнала и перегнала эту парочку. Затяжной спуск позволил значительно оторваться от них и на следующий подъём выйти на скорости под сто км. На середине следующего подъёма 21-е снова стали настигать меня: так же догнали, так же обогнали и так же ушли за вершину. То же самое произошло и на следующем спуске – подъёме: в начале я, потом меня. И так несколько раз! А это уже игра! А это уже азарт! Теперь на вершину подъёма я выходил на максимальной скорости, которую выдавал мотор, но Волги, словно играючи догоняли, обгоняли и прятались за вершину.

И вот на одном из подъемов, когда я, стараясь выжать всю мощь из мотора и догнать обошедших меня в который раз 21-х, выскочил наверх – я оторопел. Волги остановились сразу на вершине подъёма, теперь уже метрах в тридцати от меня и главное – на проезжей части. Экстренное торможение ни к чему хорошему не привело, тормоза не столько тормозили, сколько повели машину юзом на встречную полосу дороги. Северная сторона – скат холма не просох от несвоевременного тепла, и был влажным и скользким. Обочина дороги представляла собой грязевое месиво, заканчивающееся, крутым откосом и глубоким кюветом. И выскочить, вывернув руль, на обочину и объёхать стоящие впереди машины не представлялось возможным. Вариант оставался один – идти на обгон! Тем более, что машину уже вынесло на встречную полосу. Я надавил на газ, мотор взвыл, колеса засвистели, машина рванулась вперед – это хорошо, когда под тобой послушный табун лошадей!

Поравнявшись с первой машиной, я взглянул на дорогу и увидел, что на меня несётся груженая Колхида! Лоб в лоб! Дорога в этом месте была не слишком широкой, и разъехаться трем машинам было попросту невозможно. Крутанув руль резко вправо, чуть не зацепившись за 21-ю, юркнул в просвет между машинами и сразу, бешено – руль влево, чуть ли не под задние колеса полуприцепа.

— Слава богу, никого не зацепил – ни вторую Волгу, ни Колхиду – пронеслось в голове. И тут я увидел — Глаза! Круглые от ужаса – Глаза! Глаза водителя МАЗ — а, гружёного лесом!

— Хана! Кранты! Конец! – промелькнуло…

Но организм сам справился с этой стрессовой ситуацией. Как? Каким манером? Каким маневром? Каким образом? До сей поры не представляю.

Но: руль был вывернут в необходимый момент, на необходимый угол; мотор выдал всю необходимую мощность; глаза отсчитали предельные микроны. Под оглушающий рев сирены, заполучив в салон полную порцию копоти, Запорожец как – то вырвало и выбросило из под буфера лесовоза на свою, правую сторону проезжей части дороги. Целый час я гнал машину по трассе, пока, наконец, не смог оторвать руки от баранки, и лишь только потом смог остановиться. Часа два руки тряслись и не держали даже сигарету. Потом нервы успокоились, и я потихоньку двинулся по своему маршруту. В Саратов прибыл уже поздней ночью

Парочка Волг мимо меня больше не проезжала, не догоняла и не обгоняла, видно свернула на поперечную дорогу. Да и я о них вскоре позабыл. А вот непонятный красный треугольник с буквой Ш – запомнил на всю жизнь!

пятница, 13 июля 2007 г.

31 июля 2007 года  14:03:23
Александр | НИКОЛАЕВСК | РОССИЯ

---