Соломон Хазановский

О ВАС И О СЕБЕ (Автобиографическая повесть)
Продолжение

НАЧАЛО ТРУДОВОГО ПУТИ.

Поезд прибыл в Свердловск рано утром, и я отправился в аэропорт Кольцово. В отделе кадров, взглянув на моё направление, сказали, что я направлен не к ним, а в аэропорт местных воздушных линий Уктус. Добрался до Уктуса, где в старинном особняке находился аэропорт, а второй этаж с входом по двум красивым маршевым лестницам, занимало Уральское управление гражданской авиации, но я об этом пока не знал. Я, естественно, пошёл искать отдел кадров по маршевой лестнице, на втором этаже. Увидел дверь с табличкой “начальник отдела связи, р/локации и р/навигации”. Что-то родное. Постучал в дверь и получил любезное приглашение войти. Я представился, подал документы, рассказал о посещении Кольцово.
Начальник отдела усадил меня за стол и стал расспрашивать о родителях, об увлечениях, об учёбе, о темах курсовых проектов и о многом другом. Я с увлечением ему рассказывал, особенно о курсовых проектах, где он задавал много вопросов.
Это был Алексей Георгиевич Ануфриев. Он мне сказал, что судя по Вашей увлечённости р/техникой, в Уктусе я не получу морального удовлетворения в работе, так как там мизерное количество оборудования обеспечения полётов. Летают только самолёты АН-2. В его власти меня перераспределить, и предложил Челябинск. Я начал отказываться, ссылаясь на желание продолжить учёбу в политехническом институте на вечернем отделении. (В Челябинске такого института тогда не было).
Алексей Георгиевич живописно описал новый аэровокзал Челябинска, асфальтовую дорогу в город (что в то время было редкостью), новые объекты нашей службы. Он подчеркнул, что там нет дипломированных специалистов. И ещё сказал, через год, если не понравится, переведёт в аэропорт Кольцово. На этом я дал согласие.

* * * * *

Ещё в Риге я знал, что в Челябинск направлены наши выпускники Слава Андриевский и Коля Богданов. Последний приехал с большим опозданием с женой. Ему предложили отдельную комнату в общежитии, а он требовал квартиру, и вскоре уехал.
Мы поселились в комнате общежития втроём: я, Слава Андриевский и Володя Лопаев. С Володей меня связывает приятный период жизни в Челябинске. Он тоже молодой специалист, но по самолетному оборудованию. Слава также был оформлен в РЭСОС авиационно-технической базы, видимо там было ещё хуже со специалистами, чем в службе связи, где штат был укомплектован из числа армейских практиков. Определили меня работать на передающий центр, где руководителем был Сальмин Виктор Андреевич, довольно способный, опытный специалист, студент-заочник Московского института связи. Начальником службы был Хомутов Григорий Александрович — весьма суровый руководитель, у которого в службе была железная дисциплина.
Дежурили на передающем центре по суткам, на это смотрели “сквозь пальцы”, так как возить на работу и с работы у предприятия не было возможности. Ходили на расстоянии до 10-ти километров пешком, зимой на лыжах через 2 - 3 дня. Я настолько увлекался порой, какой либо идеей, что мог находиться на работе в свои выходные несколько дней. Виктор Андреевич тоже ходил на работу каждый день пешком. Так вот мы с ним решили автоматизировать запуск дизельгенераторов — резервных источников электроснабжения передающего центра. От разработки схемы, до окончания задуманного прошло несколько месяцев. Когда прошли испытания, устранили выявленные погрешности в схемах, то ходили весьма гордые. Вскоре, в результате аварии центральной подстанции на ЧМЗ, наше рацпредложение прошло испытание в реальной обстановке. Мы стали героями очерка в газете “Челябинский рабочий”.

* * * * *

Имея много свободного от работы времени, я с Володей Лопаевым с увлечением занимались общественной работой. Он, будучи секретарём комсомольской организации аэропорта, наметил весьма фантастические мероприятия. Но всё упирается в элементарный клуб, которого не было во всей округе. Летом ещё молодёжь собиралась на свежем воздухе, а зимой как быть.
Как-то я с Володей ходили по аэровокзалу, где не было ни одного пассажира. Летали только днём и не интенсивно. Родилась у нас идея взять одно крыло аэровокзала временно под клуб. Поговорили с командиром авиапредприятия Погореловым Иваном Семёновичем и замполитом Нестеровым Михаилом Ивановичем. Они идею поддержали, но окончательное заключение может сделать только министерство гражданской авиации. Пошли по инстанции, особенно помогал Михаил Иванович. Где-то к ноябрьским праздникам пришло разрешение МГА на временное использование части аэровокзала под клуб без разрушения архитектуры.
Как все загорелись быстрой организацией работы клуба! Организовали совет. Меня избрали общественным директором клуба. Построили сцену, повесили роскошный занавес из голубого плюша. Из управления нам специально выделили стулья, которые были сколочены по пять штук и ими заполнили зал по центру между колоннами. Пока шла подготовка помещения, готовилась и художественная самодеятельность. К работе подготовили узкоплёночную киноустановку. Разработали план мероприятий, который реализовывался каждую субботу. Все мероприятия заканчивались традиционно танцами. Кроме того, два раза в неделю показывали кинофильмы.
Талантливых ребят в аэропорту было достаточно. Чего стоил Виктор Горовенко — мастер художественного слова, любил выступать с Чеховскими произведениями: “Трагик по неволе”, “Дачники”, “Жизнь собачья” и другие. Сёстры Спиридоновы Людмила и Вера пели современные и старинные песни на уровне профессионалов. Находились исполнители оригинального жанра, хорошие исполнители на различных музыкальных инструментах. Готовился к выступлению танцевальный коллектив нашей школы. Володя Лопаев и я ему помогал, выступали в модном в то время конферансе.
В планах клуба были встречи с интересными людьми города: так была встреча с личным шофёром В. Чапаева, с участниками (Челябинцами) олимпийских игр в Мельбурне. Выступали знаменитые исполнители песен Бунчиков и Нечаев и не очень знаменитые артисты. Проходили вечера вопросов и ответов, где на жизненно важные темы, откликались руководители авиапредприятия, служб и отделов. Часто выступал с лекциями начальник службы организации перевозок аэропорта Лев Злобинский,— профессиональный лектор. Он же нам “подбрасывал” застрявших по метеоусловиям пролетающих артистов. Я затрудняюсь перечислить все мероприятия клуба, да в этом нет необходимости.
Если учесть, что аэропорт расположен в окружении посёлков и железнодорожной станции Баландино и что нигде клубов нет, и учесть, что это было время, когда телевидение в Челябинске отсутствовало, то можно понять, что со зрительской аудиторией проблем не было. Все мероприятия проводились бесплатно, кроме показа кинофильмов. Непременным условием любого мероприятия — дежурство комсомольского патруля, не потому, что были нарушения общественного порядка, отнюдь их не было, но это была мера профилактическая.
Интересным был взаимный обмен художественной самодеятельностью с предприятиями металлургического района. Наши концерты везде проходили на “бис” и многие не верили, что выступает самодеятельность.
Однако, мы понимали, что рано или поздно нас с вокзала попросят, так как поток пассажиров возрос, начались круглосуточные полёты. В областные партийные и советские органы пошли письма с просьбой строительства клуба в аэропорту, нам легко было доказывать необходимость, опираясь на результат. Мы даже предлагали свою помощь в строительстве. Вскоре обкомом партии было дано указание о строительстве в аэропорту клуба — кинотеатра на 250 мест. Нам предлагалось, в качестве помощи, выкопать траншеи под фундаменты здания. На собрании замполит призвал всех жителей поселка оказать помощь в строительстве клуба. Он умел хорошо и просто говорить с народом и убеждать в необходимости мероприятия. Михаила Ивановича уважали все.
В назначенный день, согласно проекту, была закончена разметка на местности и закипела работа. Люди трудились как муравьи. Всего несколько дней понадобилось для подготовки траншеи под фундаменты. Начали строители завозить материалы, и “закипела” стройка.
А клуб продолжал функционировать. Лопаева одолевала очередная идея. Он сам играл на трубе и задумался, как приобрести духовой оркестр для клуба. Это была чрезвычайно трудная задача, в те годы даже не все дворцы культуры крупнейших предприятий имели духовые инструменты. Подумали и, согласовав вопрос с руководством предприятия, пошли в обком комсомола. В 1958-м году я уже был секретарем комсомольской организации авиапредприятия. Нас приняли в обкоме, рассказали мы о наших делах и о просьбе, наивно в качестве аргумента выставили причину,— для встречи участников фестиваля молодёжи и студентов, пролетающих через аэропорт.
-Нет, все делегации полетят через Свердловск,— парировали ребята из обкома.
-А если Свердловск будет закрыт, запасным аэродромом является Челябинск,— не сдавались мы.
-Мы об этом не подумали,— сдались комсомольские руководители и пообещали, при первом поступлении комплекта инструментов выделить нам. Мы ушли с надеждой, но не совсем верили обещанному.
Конфуз лично для меня получился, когда нам позвонили и сообщили о поступлении оркестра и необходимо в течение двух дней оплатить за него. Я к главному бухгалтеру, он не против перевести деньги, но нужно разрешение командира, а командир с замполитом на совещании у начальника управления в Свердловске. Звоню в приёмную, а мне говорят, что Иван Семёнович на совещании у начальника управления, сказав, что очень срочно нужен, его вызвали. Погорелов спросил, “Что случилось?”, я ему объяснил суть дела. Он разразился цензурной бранью и говорит:
-Товарищ Хазановский, вы отдаёте себе отчёт, откуда вы меня вызвали, это возможно только в исключительных случаях, в случаях чрезвычайного происшествия в предприятии! … — Тут же немного отошёл и сказал:
-Передайте главному бухгалтеру, пусть перечисляет деньги сегодня же.
Я боялся встречи с командиром несколько дней, а замполит мне сказал:
-Вы, Семён, поставили командира в неловкое положение, но он уже забыл об этом. А за оркестр, спасибо.
Володя Лопаев собрал ребят, в основном школьников, и с удовольствием занимался с ними. Вскоре они заиграли на танцах и на других мероприятиях.
У нас был временный стадион, который подлежал по генплану застройке. По инициативе замполита было принято решение о строительстве нового стадиона. Он привлёк инженера аэродромной службы и механизмы для планировки местности с довольно большим уклоном. Приятно было смотреть, как Михаил Иванович руководил работами на стадионе. Планировка была закончена, стадион засеяли травой.
Я часто вспоминаю нашего замполита, это был единственный, оставивший о себе добрую память политработник за всю мою работу в гражданской авиации. Подстать ему был и наш командир Погорелов. Они также в паре были переведены для руководства Латвийской авиагруппой.

* * * * *

Однако вернёмся к событиям первого года работы. Оплата была 640 рублей — это мизерная зарплата, которой едва хватало на первостепенные нужды. Поэтому ужин и завтрак готовили дома, обедали в столовой. Дежурство по комнате согласно графику. Лопаев Володя кашу к завтраку варил так: около койки была розетка, на плитке стояла с вечера приготовленная кастрюля с содержимым для каши. Звонок будильника и, не открывая глаз, вставляется вилка от плитки в розетку. Услышав кипение, опять не открывая глаз, снимается крышка и мешается каша ложкой, и что интересно, ни разу не сжёг варево. Он всё говорил: “Сенька, лучше, чем дизель автоматизировать, ты бы автоматизировал кастрюлю”. Слава Андриевский готовил, вкладывая душу, а с моим опытом тоже было всё в порядке. Мы с Вовкой были несколько неряшливы, и нам здорово доставалось от Славки за беспорядок в комнате. Так и жили, всем нам было хорошо.
Уехал в Магадан работать Хомутов — начальник нашей службы. В Челябинск приехал начальник отдела Ануфриев, вызвал меня к себе и задал вопрос:
-Ну, что, Семён Бенцианович, поедем в Свердловск работать, ведь я Вам обещал через год вернуться к этому вопросу? — Я отказался, а он продолжил:
-Наслышан о Ваших успехах и очень рад,— и добавил:
-Тогда я задам Вам второй вопрос, как Вы смотрите на предложение занять вакантную должность начальника службы? — На что я ответил:
-Техническая сторона дела меня не волнует, а вот юридически я совершенно не подготовлен.
Начальником службы был назначен Сальмин Виктор Андреевич, я стал начальником передающего центра с окладом 1000 рублей в месяц.

* * * * *

По приезду в Челябинск, я часто получал письма от Раи, ей подробно описывал свою жизнь, рассказывал о трудностях, но больше, возможно, приукрашивал бытовые условия, я боялся, что она испугается и не приедет. Однажды в марте 57 года получаю от неё письмо, где она пишет, что из Риги никуда уезжать не хочет и родители хотели бы, чтобы я переехал к ним. Мы с ней неоднократно на эту тему говорили, и основным аргументом против Риги, был прибалтийский, влажный климат, от чего всегда ходил с насморком. Но дело даже не в этом. Мне было очень обидно, что ей наплевать на мои интересы. Я ей не стал писать, видимо я так поступил, что она мне стала безразлична, а значит, любви к ней у меня не было. Была привычка, теперь надо отвыкать. У меня была такая загрузка, что некогда думать о “пустяках”. Жизнь продолжается.
Мы с Володей, когда нас приглашали, стали бывать в комнате у девчат в общежитии, где жили Вера, её сестра Люся Спиридоновы — коллеги по самодеятельности и комсомольской работе и Галя Шиманская — медсестра с нашей санчасти. Нас угощали прекрасным домашним борщом, сваренным Верой в большой кастрюле на несколько дней. Мы уплетали по две тарелки и ещё умудрялись пошариться по их скудным съестным припасам, Вовка с возгласом: “Сенька, от нас здесь скрывают сгущёнку!” и извлекал её под слабые протесты девчат, вскрывали и начинали уплетать. Вера потом мне говорила, что одно наше посещение обрекало их на недельное голодание. “Вы бессовестно всё подбирали” — говорила она мне позже. … Потом вместе встречали праздники, потом стали встречаться по одиночке: я с Верой, а Вова с Люсей, но вскоре Володя съездил в отпуск и оттуда привёз свою Нинель.
Мы приняли решение с Верой пожениться. Я написал два письма, одно Рае, а второе родителям. От Раи получил ответ довольно сердитый: “… где бы ты ни находился, я тебя убью”. Я писал не для того, что бы её попугать, а чтобы не было с её стороны неожиданного приезда, ведь она через пару месяцев заканчивала университет. Ответом родителей я был потрясён. Они начали с того, что я гадко поступил с Раей, хотя я им сообщил причину разрыва, и вообще я должен жениться на еврейке, как поступили мои старшие братья и живут счастливо. И заключение: если я так поступлю, то буду проклят всеми… Неприятно получать такое “благословение” от родителей. Я был буквально раздавлен.
Через неделю в Хойники приехал Изя, прочитал моё письмо, выслушал их доводы и прочёл им лекцию об интернациональных семьях. Позже он мне сказал, что представил себе, что по политике родителей, моим девочкам никогда не выйти замуж, хотя их окружают в авиационном полку прекрасные русские парни. Он убедил родителей, и была отправлена телеграмма: “Одобряем, желаем счастья ждём гости целуем Изя папа мама”. Я побежал к Вере, сообщил ей приятную новость.
9-го мая 57 года мы стали мужем и женой, хотя наш брак не стали регистрировать из-за отсутствия в паспорте Веры национальности. Свадьбу справляли скромно среди друзей и сослуживцев в общежитии. Командование и профсоюз нам выделили путёвку в местный санаторий в Миасс (в горы), где и провели свой отпуск. Только съездив на родину Веры в Карачелку, Шумихинского района, добыли необходимую справку и нас 13-го сентября расписали официально.
Нам выделили комнату в новом доме в трехкомнатной квартире, где 2-го февраля 58 года родился наш первенец — Женечка. Жили весьма скромно, денег постоянно не хватало, и Вера заговорила о работе. Начали работать, подменяя друг друга дома. Уставали очень, но зато рос прекрасный сын. Съездили снова в Карачелку показать бабушке внука, и там приняли решение перевезти Верунькину маму с детьми Лидой и Мишей к нам. Но для этого надо было решить вопрос с жильём.
В это время по стране, с подачи Н. Хрущёва, началось строительство домов методом “самстроя”. Наше командование тоже приняло решение строить три индивидуальных дома за счёт предприятия. Заявлений было подано много, но Веру и меня уважали, как хороших работников и общественников, и, естественно, командир с замполитом выделили нам будущий дом. Но его надо было ещё строить! Что нам стоит дом построить? Да, хватил я лиха: ни опыта, ни свободного времени. … Но я был настойчив, приступил к работам, немного помогали друзья. Вскоре был залит фундамент, завезли шлакоблоки, песок, цемент. Начали кладку стен. На все три дома работал один толковый каменщик, он выкладывал углы, а мы заполняли стены, и пришлось мне обучаться этому ремеслу по ходу стройки. Затем пошли потолочные лаги, стропила, обрешетка, шифер и многие другие конструкции дома, короче, дом был готов, за исключением столярки — окон, дверей. Ждать её нужно было несколько месяцев, но я пошёл другим путём. Провернули такую сделку: приняли в службу на три месяца столяра на должность дизелиста, что бы он изготовил и установил всю столярку в доме. Виктор Андреевич Сальмин долго мучился от незаконной сделки, но пошёл он на это для того, что бы отправить меня на месяц изучать курсоглиссадную систему посадки самолётов на завод — изготовитель в Ленинград.
Мы срочно привезли мать с детьми в аэропорт и жили все в одной комнате. Но впереди был почти готовый дом из трех больших комнат и отдельной кухней. Я уехал в Ленинград на сборы. Месяц учёбы прошёл успешно. Жил я у тёти Ани и, естественно, считал дни встречи с семьёй. Как мы и договаривались заранее, Верочка с сыном прилетели в Ленинград. Женечке исполнилось девять месяцев. Он в красивом костюмчике, в новом пальтишке, полненький чудо ребёнок был всеобщим любимцем. Через пару дней мы уехали на неделю в Хойники.

* * * * *

Мама приезд автобуса ждала около Советской улицы, далековато от дома. Поздоровалась с нами, ухватив Женечку, прижала его к себе, заплакала и быстро побежала домой. От себя она внука долго не отпускала и всё его пичкала всякими вкусными кушаньями. Как-то я с мамой остался наедине и задал ей вопрос: “как тебе Вера?”. Она мудро ответила, что, если у неё есть и тысяча недостатков, она достойна уважения, что родила такого сына. И тут же рассказала, что по просьбе Раиной бабушки приходили её знакомые из Хойник к нам, и сказали, что она не верит, что Сёма женился. Пришлось показать вашу фотографию. Пришёл с работы папа, Фима, Соня, Таисочка. Отметили наш приезд. Неделя пробежала быстро, и мы тоже спешили на нашу стройку и на работу.
В первый приезд Верунька слегка познакомилась с нашей семьёй, и отметила с удивлением: Как трое мужиков не выпили за обедом одну бутылку “Столичной”. И ещё её удивило,— что вишня растёт на высоких деревьях. Конечно, на Урале пьют не так, а до “усладу”, и вишня растёт на низком кустарнике.
Продолжили строительство дома. Даже дом изнутри успели поштукатурить, но покраску не произвели. Вселились к новому году. Мама мечтала обзавестись коровой, иначе такой семье на наши мизерные зарплаты прожить очень трудно. Мне уже разрешили косить траву на одном из объектов аэропорта, а летом 59-го года, накануне сенокоса, выступил Н. Хрущёв с обещаниями завалить дешёвым молоком всю Россию, за счёт крупных хозяйств. А затем последовало постановление правительства о запрете содержания крупного рогатого скота в пригородах. Откосились. …
Мы ждали второго ребёнка.

* * * * *

Итак, я работал начальником передающего центра до осени 58-го года, а затем уехал осваивать систему посадки — СП-50. На заводе узнал номер изделия, которое готовили для нас. Это оборудование изучал в училище и теоретически знал неплохо, поэтому большую часть времени уделял практической подготовке по настройке узлов и комплекса в целом. Мне посчастливилось познакомиться с одним из военпредов, и попросил его наш комплект принять военной приёмкой. Это допускалось, они имели право выборочно проверять оборудование, предназначенное для Аэрофлота. Где-то за неделю до окончания сборов оборудование отправили в Челябинск. По приезду из краткосрочного отпуска сразу приступили к его монтажу.
Глиссадный радиомаяк установили сравнительно быстро и легко обеспечили электропитанием. А курсовой маяк устанавливается в конце взлетно-посадочной полосы на 400 метров от неё, где требуется идеальная ровная площадь перед антеннами маяка. Всю планировку успели до сильных морозов осуществить, монтажные работы, настройка заняли около двух месяцев. Сложно было обеспечить объект электроэнергией от автономных источников. Для запуска дизелей зимой с применением штатных средств завода — изготовителя требуется до двух часов. Вышли из положения простым рацпредложением, позволившим запуск двигателя осуществлять в любой мороз, посредством пара созданной нами установки. Готовность дизеля к запуску снизился до 10-ти минут. Всеми работами занимались три человека: Я, дизелист и радиотехник — молодой специалист, выпускник РАУСС ГА Демко Александр. Облет был назначен на конец апреля и Ануфриев направил для проверки готовности комплекса к облёту своего заместителя Приходько Петра Михайловича и старшего инженера системы посадки аэропорта Кольцово Зауля.
Проверка подтвердила правильность нашей настройки. Был вызван самолёт-лаборатория для облёта. Утром, в день облета, прибежал с курсового маяка взволнованный Саша Демко и сообщил, что через антенное поле маяка проехал трактор с плугом и все высокочастотные кабели изорваны в клочья. Срочно поехали по следу и настигли стоящий трактор и рядом лежащего мертвецки пьяного тракториста. Аэропорты в то время не огораживались, и тракторист решил, возвращаясь с “халтуры”, проехать напрямую. Уголовное дело на него завели, и дали ему два года тюрьмы, но нам от этого не легче. Через неделю из Внуково привезли комплект кабелей, и оборудование было введено в эксплуатацию.
Летом прибыл в службу молодой специалист из киевского института ГА, который принял у меня объект. Мне была уготована новая должность — начальника узла связи, введённая в службе, в связи с предстоящей реконструкцией аэропорта в целом. В начале шестидесятых годов началась интенсивная работа по строительству современной взлётно-посадочной полосы и одновременно строительство объектов обеспечения полётов с обоих направлений посадки. Только одних кабелей связи, если мне память не изменяет, было уложено ко всем объектам около 90 километров. Это была подготовка к очень интенсивным полётам современных лайнеров. Должен сказать, что я впервые видел деловое руководство партийных руководителей при строительстве ВПП в Челябинске.
Руководителем штаба по строительству был один из секретарей обкома Калинин. Разборы проходили раз в неделю, где в основе был конкретный график работ, невыполнение которого каралось сурово. ВПП была построена в Челябинске в рекордно короткий срок, менее чем за год, при чём впервые на строительстве был применён метод струнного (предварительно натянутой арматуры) железобетона.
У нас в службе произошли изменения, Сальмин Виктор Андреевич за упущения, в основном, в контроле за ходом капитального строительства был снят с должности руководителя. На его место Ануфриев прислал переводом из Янаула Фёдорова Анатолия Николаевича. Особенность этого человека — отменная память. В узле связи предстояла также коренная реконструкция: — кросса, телеграфа, радиобюро, внедрение АТС вместо существующего коммутатора, организовать многоканальную связь с городом, где вводилось агентство аэрофлота и многое, многое другое.
Учитывая важность приёмки кабельных линий связи от субподрядчика, в этой работе, на первом этапе принял участие Алексей Георгиевич Ануфриев. Приёмка осуществлялась по всем параметрам. Я постоянно находился рядом с ним, изучил методику проверки, и она мне пригодилась на долгие годы работы. А пока мне пришлось дальше контроль и проверки осуществлять самостоятельно.
Моя должность обязывала быть на острие технического прогресса. Очень хотелось быть хорошим руководителем, много времени теперь отнимала работа, меньше стал уделять внимания общественной работе.
Предстояла реконструкция телеграфа. Министерство гражданской авиации дало задание на разработку и изготовление полуавтоматических центров коммутации телеграфных сообщений под названием “Лиман”. Опытный образец изготовили на заводе ВЭФ, испытания проводились в аэропорту Рига. В это же время при РАУССе были организованы сборы начальников узлов связи крупных аэропортов союза. Нас знакомили с новым оборудованием, теоретическую часть которого нам читал один из авторов, начальник отдела связи МГА. Мне нравилась идея создания центра коммутации сообщений (ЦКС), но, на тот период, техническое исполнение оборудования было громоздким и ненадежным. Однако именно под эту идею мы начали в Челябинске работы по созданию узлового центра коммутации сообщений.
Параллельно с ЦКС велись работы по организации связи с городом. Нам выделили два комплекта радиорелейной станции “Лютик”, которые позволяют иметь 24 канала прямых соединений. В процессе решения вопросов установки вторых полукомплектов на главпочтамте, пришлось очень срочно решать проблему проектирования: — трассы радиорелейной связи; строительно-монтажных работ по установке антенн на крыше здания и оборудования в выделенном помещении, на предмет прочности конструкций здания почтамта. Все проектные работы, в виду срочности, оплачивались проектировщикам наличными, и приходилось долго уговаривать главного бухгалтера идти на “нарушение финансовой дисциплины”.
“Лютик” нам не решал всех проблем, так как каналы можно использовать для прямых абонентов, не решалась одна из основных задач,— выход на АТС, оборудование не давало такой возможности. В узле связи били трудности с техническими кадрами, но вскоре был решён довольно качественно с приходом Волкова Владимира, демобилизованного из армии специалиста — практика, который обслуживал “Лютик” в войсках связи. Когда я его проверил, то понял, что передо мной умница. Много замечательных технических решений было сделано этим талантливым человеком за длительный период работы в аэропорту. Одновременно с Волковым прибыла к нам молодой специалист, выпускница Новосибирского института электросвязи Осокина Александра. Она меня сразу предупредила:
-Семён Бенцианович! Не смотрите на меня — специалиста, как на немощную женщину. Я умею делать всё: пилить, сверлить, вести монтаж не хуже любого мужчины.
Хорошая теоретическая подготовка, её трудолюбие, стремление к совершенствованию своих знаний, вывели Сашу в число лучших и перспективных специалистов в службе.
Итак, требовалось решить проблему включения радиорелейной линии связи в АТС города. В это же время были намечены сборы по изучению “Лютика” в Ростове-на-Дону. Нужно было направить специалиста. Хотели Волкова, но у него не был готов допуск, пришлось на завод ехать мне. Мне ещё хотелось встретиться в Ростове с начальником отдела связи, р/локации и р/навигации Северо-Кавказского управления ГА Молодцовым, который со своими специалистами разработал схему включения подобного оборудования в АТС. Я познакомился с этой схемой и получил не очень лестный отзыв о ней у своих коллег по сборам. Доработка громоздкая и не надёжная в работе. Занятия проходили до обеда, а после обеда и порой до глубокой ночи корпел над различными вариантами доработки. И получилось, осенила идея, сделал наброски схемного решения поделился с ребятами. Затем в чистовом варианте оформил схему, и поехали мы с коллегой из Краснодара Сашей Белкиным к Молодцову. Он нас принял, долго изучал схему и сказал, что схема будет работать. Лестно было слышать отзыв от кандидата технических наук. По этой проблеме говорил с главным конструктором завода, убеждал его в необходимости такого усовершенствования оборудования, но он ответил, что оборудование — заказ военных и менять, что-либо не имеют право. Вот так. …
По приезду домой, с Волковым ежедневно, без выходных, до глубокой ночи занимались внедрением задуманного. Схема была практически отлажена и в дальнейшем совершенствована. После, по просьбе коллег по работе других предприятий, она была размножена и разослана, во многие аэропорты союза.
На телеграфе разработали концентратор, позволяющий на передачу многоадресных телеграмм работать одному телеграфисту на все направления связи. Полностью переоборудовали рабочие места, внедрили новые телеграфные аппараты, перфораторы и другое оборудование. Начали аренду телеграфных и телефонных каналов у министерства связи. Объект получил официальный статус и начал работать, как узловой центр коммутации телеграфных сообщений. Работы по реконструкции других объектов продолжались.

* * * * *

Я ездил на различные сборы, зная, что Вера остается не одна, а с мамой и был более-менее спокоен, но постоянно удручало безденежье. Мой оклад 1300 рублей и некоторые добавки от рацпредложений не решали проблемы. В конце 57-го года в Челябинске началась трансляция телевидения. Я собрал для себя телевизор, неплохо изучил схему. Начал ремонт в нашем посёлке, но стремление уплатить за ремонт выпивкой, меня и, особенно, Веру удручало. Единственно полезными были поездки по выходным в близлежащие деревни, откуда привозил деньги, продукты, но это бывало редко, так как работа отнимала порой и выходные дни.
9-го апреля 1960 года родилась у нас доченька — Аллочка. К этому времени произошли изменения и в квартирном вопросе. Михаил Довыденко получил квартиру из двух комнат в новом доме, предложил нам обмен на наш дом. Мы посоветовались и согласились, так как наша мечта о хозяйстве не сбылась. И ещё, Люся получила комнату в новом доме и забрала маму и детей к себе, так как она планировала отъезд на Украину. Мама нам продолжала помогать по уходу за детьми, ведь Вера опять вскоре после рождения дочери пошла работать. В аэропорту уже была построена школа-десятилетка, и Миша стал учиться в ней, а Лида продолжала ездить в школу на ЧМЗ.
У меня была мечта поступить в институт на вечернее отделение. Осенью 60-го года, сдав экзамены, начал учиться в Челябинском политехническом институте на электротехническом факультете (радиофака не было). Сдал первую экзаменационную сессию, продолжил учёбу и произошло следующее: Меня вызвали в отдел кадров и предложили учёбу в Высшем авиационном училище (ВАУ) гражданской авиации в Ленинграде. Принимались лица командного состава, можно ехать с семьёй, предоставлялось жильё. Начальник кадров на мой вопрос подтвердил наличие там радио факультета. Решение было принято по согласованию с женой. Поехал в институт, забрал документы и сдал их в отдел кадров. За экзамены не беспокоился, знания ещё были довольно свежие. В управление были направлены документы на двух человек, вторым был Александр Трошин из авиационно-технической базы. Мои документы вернулись, причины никто не сказал. Была, конечно, горечь обиды. … На следующий год, после окончания этого училища, к нам приехал на должность заместителя командира по наземным службам Воронков Владимир, и он мне подробно объяснил, чему там учат, и что радио факультета там нет. Настроение изменилось, но с учёбой пришлось повременить и, как оказалось, на долгие годы: — Вначале причиной были маленькие дети, а затем другие события. …
Аллочка росла, переболев после рождения воспалением лёгких. Она стала ходить в семь месяцев, и многие наши сослуживцы не верили, и приходили смотреть на это чудо. Если Женечка рос спокойным ребёнком, то она наоборот, рёвушкой и капризулей. Когда ей исполнилось два года, бабушка Надя уехала к Люсе в Черновцы нянчить маленького Андрюшу. У нас стал вопрос, как быть с детьми, детский сад ещё не сдали. Значит, Вере надо бросать работу, а как жить? Естественно моя мама сразу отреагировала и пригласила детей в Хойники. Вера повезла детей, и в это время там был проездом наш Изя. Её и детей там приняли радушно, и она приехала домой с массой впечатлений. Ей очень понравился мой брат, которого она ещё не видела.
Выдержать разлуку с детьми мы смогли кое-как только два месяца, оформили отпуска и приехали в Хойники. У мамы на первом плане всегда внуки, они должны быть вкусно накормлены. Женечка потяжелел, Аллочка поправилась немного и мама сразу начала жаловаться, что она плохо кушает, и рассказала хохму детей: Когда садятся кушать, Аллочка начинает водить ложкой по тарелке. Женечка смотрит и говорит:
-Алла кушай, не крути тарелку, а то разобьёшь! — Аллочка начинает хныкать, а Женечка ей:
-Ладно, Алла, можешь разбить, эта бабушка не ругается.
Нас всегда в Хойниках хорошо принимали, мама готова была нам всё отдать, лишь бы мы увезли. Постоянно родители нас обеспечивали деньгами для обратной дороги, это было неудобно, что мы их обираем, но что делать? … Мама готовила в честь нашего приезда самые вкусные кушанья. Я объедался и не полнел, курение всё съедало, а Вера была очень худая, но есть не хотела, у неё не било аппетита. Мама нервничала, я ругался, а она ела кое — как. Спустя много лет Верунька вспоминала с досадой и сожалением, что мало ела маминой стряпни.
Мы приехали из отпуска и получили два места в детском садике и в придачу, меня сделали председателем родительского комитета. Единственно полезное, что было сделано на этом поприще — это организация родителей на посадку фруктовых деревьев на территории детского сада. Сейчас сад выглядит прилично. Мы с Верой на различных мероприятиях по озеленению посадили очень большое количество деревьев и кустарников. В аэропорту многие увлеклись садоводством, на выделенном участке коллективного сада. Мы, под нажимом мамы, тоже взяли участок под сад, который в основном она и обрабатывала.
Посещение садика, особенно для Женечки, было весьма болезненное мероприятие, кое-как походив год, дети не стали посещать детсад, так как приехала баба Надя от Люси. Воспитанием детей дома мы занимались все, но особенно много внимания им уделяла Вера, всё свободное время она проводила с ними в походах в ближайший лес, в парках Челябинска, были очень любознательные и задавали массу вопросов. Читать дети начали очень рано, а считать, особенно Женя, любил до бесконечности.
Лида в 1963-м году окончила школу, начала работать и вскоре вышла замуж за Владимира Горбика. Он работал на строительстве аэропорта в СМП механизатором. Люся жила в Черновцах, работала, как и в Челябинске, помощником диспетчера службы управления воздушным движением. Там познакомилась со своим будущим мужем Николаем Серым. У них родился сын Андрюша. Николай работал специалистом РЭСОС, но вскоре был направлен в ВАУ на курсы политработников, и пока он был на курсах, мама ездила помогать Люсе. После окончания учёбы Николая с семьёй направили работать на Тюменский север в Салехард. Перед отъездом они привезли на три месяца Андрюшу к маме.
После совещания в Уральском управлении ГА, Николай заехал к нам за сыном. Вера начала жаловаться, что не может меня уговорить уехать на север, надоела эта нищенская жизнь. Серый сказал, что в Салехарде сейчас нет начальника службы связи. Её настойчивые просьбы заставили меня позвонить прямо из квартиры Ануфриеву. Он выслушал мою просьбу о переводе в Салехард и спросил:
-На какую должность, и почему именно в Салехард?
-На какую пошлёте, Алексей Георгиевич, а в Салехард, потому что там работают родственники.
-Если посылать Вас Семён Бенцианович, то только начальником службы.
Я дал согласие и написал рапорт на имя начальника управления. Фёдоров отказался давать своё согласие на перевод и когда я пошёл к командиру, там уже Анатолий Николаевич получил разъяснение от командира, что если на повышение, то задерживать нельзя, как бы нам не хотелось его отпускать. Рапорт был завизирован и с 16 ноября 64-го года приказом начальника Уральского управления я был назначен начальником службы р/локации, р/навигации и связи аэропорта Салехард, Тюменской авиагруппы.
В семье решили, что еду вначале один, устраиваюсь и приезжаю за моими дорогими.

khsemyon@yandex.ru

1 мая 2006 года  14:57:06
Соломон | К-Бялик | Израиль

---

Соломон Хазановский

О ВАС И О СЕБЕ (Автобиографическая повесть)
Продолжение

ЗДРАВСТВУЙ, СЕВЕР!

В Салехард дорога была через Тюмень. Здесь надо было представиться начальнику отдела связи Фадееву Алексею Алексеевичу и командиру авиагруппы. Фадеев — старожил тюменщины. Многократно побывал во всех точках Ямальского севера, принимал личное участие по установке там различных радиотехнических средств. Он должен был меня представить на базовом аэропорту и на посадочных площадках МВЛ, но, сославшись на свою занятость, со мной не поехал, и обещал приезд через неделю. Потом я понял причину его задержки.
Командир авиагруппы меня допрашивал с пристрастием, посчитав, что видит перед собой, как он выразился, гастролёра. Я спокойно ответил ему, что он ошибается, что я еду работать. Ну, время покажет, были его последние слова. Даже при желании, отменить приказ начальника управления он не в силах. К счастью он вскоре был освобожден от руководства авиагруппой.
Салехард меня встретил ветром и 30-ти градусным морозом. Самолёт прилетел поздно, встретил меня Николай Серый, и мы уехали к нему домой. Жили они в новом доме, в двухкомнатной квартире с центральным отоплением в посёлке геологов. Утром пошёл в штаб аэропорта, который размещался в гидропорту, для представления командиру объединённого авиаотряда Ерохину Петру Михайловичу. Он уже получил приказ о моём назначении и следом пришло указание начальника управления о выделении мне квартиры во вновь строящемся доме, ранее предназначенная начальнику связи. Командир поинтересовался моей биографией, прошлой работой, состоянием здоровья. На очередном разборе представил меня всем руководителям служб, а пока он вместе с замполитом меня повёл в службу связи и представил собранному личному составу. Чувствовал, что приняли насторожено, неизвестно, какая птица залетела и надолго ли. Здесь уже были другие планы, которые я своим приездом разрушил.
С начальником службы движения, с которым у меня по службе должен быть самый близкий контакт, Гребцовым Фёдором Григорьевичем меня знакомил замполит Серый. Произошёл такой казус,— Гребцов никак не мог выговорить моё отчество Бенцианович и с благословения Серого, который сказал: “Зачем мучиться, зовите его Семён Борисович”, так стали меня звать постепенно все в авиапредприятии.

* * * * *

Зимой 1931 году на окраине Салехарда на подготовленную площадку приземлился первый самолет Ан-9, в 1935году начались регулярные полеты до Тюмени, затем начались эпизодические полёты в посёлки Ямала Новый Порт и Гыдоямо. С появлением гидросамолетов “Каталина” и позднее АН-2В на поплавках полёты стали осуществляться и летом. Салехард имел большой парк самолетов на поплавках, садились на акваторию реки Полуй притока Оби, на берегу которого был построен гидропорт. Зимой на льду готовили посадочную площадку, где на лыжах производили посадку самолеты ПО-2, АН-2 и ЛИ-2. В 1963/64 годах началась общегородская стройка сухопутного аэродрома. Выкорчёвывалась тундра, планировалась взлётно-посадочная полоса; построили столовую, барак для лётного состава, технического состава и барак для пассажиров и службы перевозок. На аэродром была подведена высоковольтная линия электроснабжения от городской электростанции. Зимой я прилетел уже на этот аэродром на самолёте АН-24. Нужно было обеспечивать работу гидро и сухопутного аэродромов. В гидропорту размещались в то время основные наши объекты: радиобюро с телеграфом, передающий центр, служба управления воздушным движением с установленным оборудованием связи и навигации. Здесь же были все административные службы. На сухопутном аэродроме находился диспетчер АДП в комнатке службы перевозок, и диспетчер старта в стареньком специальном КУНГе “Сфера”. Вывезен КУНГ с оборудованием ПАРКС-0,08 для ближней приводной радиостанции, и ПАР-8 в КУНГе для дальней приводной. Электроснабжение всех указанных объектов осуществлялось от собственных автономных агрегатов. Как луч света, и я впервые столкнулся с этим оборудованием, на сухопутном аэродроме был установлен обзорный радиолокатор “Сатурн”, хотя и примитивно, но с питанием от городской сети. Вынос локатора был заведен в АДП. Никакой связи между взаимодействующими службами не было, связь с гидропортом у движенцев осуществлялась по радиосвязи.
Вот такое наследство. И главное, меня угнетало пьянство в службе. Могли не выйти на смену, могли выпить во время дежурства, и так было давно заведено, это был почти “закон” Севера. Специалисты технического состава не очень высокого класса, в основном практики, за исключением нескольких человек, но нужно отдать должное, они умели работать в условиях севера. Радиооператоры были очень сильные и дисциплинированные.
Итак, встречи с личным составом коллектива службы. На первых встречах я испытывал недоверие, настороженность некоторых специалистов. В беседе с Иващенко Владимиром Фёдоровичем — начальником узла связи, единственный дипломированный специалист, выпускник РАУССа 57-го года. Он мне рассказал, что ему надоела чехарда с начальниками, сменилось много, а толку нет. На вопрос, почему сам не стал руководителем службы, отвечал, что был, но это не по мне. И ещё рассказал, что Назаренко Пётр Михайлович — инженер по образованию уже с десятилетним стажем работы, где-то на Камчатке обслуживал радиолокаторы, направлен в Салехард Фадеевым на замену бывшего начальника — Лукиных, а тут Вы приехали. … Этот момент я уточнил у командира, на что он мне ответил:
-Алексей Алексеевич здесь много направлял начальников … и где он их только находит. Назаренко здесь начал с совместного пьянства с техниками службы на берегу реки. Такое “сплочение” коллектива к добру не приведёт. Замполит об этом назначении говорил с Большаковым (зам. начальника управления по политработе). Так что, Семён Борисович, работайте спокойно.
С Назаренко как-то разговора не получилось. Он повёл себя непорядочно, распространяя слухи о моей технической неграмотности, (видимо причиной была брошенная мною фраза, что обзорного локатора я не знаю), и ещё, он везде негодовал “почему не он начальник”. Постепенно поговорил со всем личным составом службы. Пока не делал никаких выводов. Требовалась очень тщательная работа с людьми. Мне нужно было получить поддержку и понимание большинства. С активом службы профоргом, комсоргом и с начальником узла связи договорились, что случаи пьянства без разборов оставаться не должны, скрывать тоже не будем. Самое главное считал я, что авторитет в этом довольно сложном коллективе я завоюю только в практической работе, а работы предстояло “непочатый край”.

.* * * * *

Я жил в гостинице аэропорта в комнате “люкс”. Через пару недель ко мне подселили главного инженера из “Аэропроекта” Сахарова, который возглавлял проектирование аэропорта Салехард. Проект заказан Уральским управлением ГА, по настоянию окружных партийных органов. Он приехал с коллективом геодезистов, геологов, проектировщиков — собирали данные потребные для проектирования: набор объектов строительства, объекты обеспечения полётов, обслуживания пассажиров, варианты взлетно-посадочной полосы (ВПП), схемы электроснабжения, светосигнальное оборудование, кабельные линии связи и многое другое.
За время работы в Челябинске я приобрел некоторый опыт в работе с проектировщиками. Когда я выдал перечень объектов, линий связи и электроснабжения, Сахаров сказал, что этот перечень тянет, как минимум, на аэропорт 1-го класса, а у вас только 3-й. Долго мы с ним спорили, рассуждали длинными, северными вечерами, сидя в тёплом номере, попивая чаёк. Мои доводы: ссылка на северные условия, а именно пучнистость грунта, морозобойные трещины, что может привести к внезапным выходам из строя кабельных линий связи и электроснабжения и посему необходимость проектирования кольцевой схемы кабельных линий. И что самолёты летают с пассажирами, что по первому, что по третьему классу и многие другие доводы.
Я попросил включить в проект: передающий центр, совмещенный с дальней приводной с расчетами установки необходимого оборудования; ближнюю приводную р/станцию с пеленгаторным узлом; радиолокационную систему посадки (РСП); р/навигационную систему ближней навигации (РСБН); здания обзорного радиолокатора (ОРЛ) и вынесенного приёмного центра (ВПРЦ). Кроме того, просил включить кабельную линию связи с городом, и, естественно, кабельные линии с объектами.
В большинстве технические условия, данные мной, вошли в проектно-сметную документацию. На деле появились две очереди строительства и не все объекты вошли в первую очередь. Но это проект, когда он ещё будет осуществляться, и сколько ещё работать на времянках?

* * * * *

Начал планировать, что делать в ближайшее время. В беседе с командиром Петром Михайловичем Ерохиным убедил его, коль начали принимать самолёты АН-24, и будут работать для геологов АН-12, то и оборудование обеспечивающее полеты должно быть надёжное. Получить новые приводные станции можно только при наличии помещения для стационарной установки. Он пригласил начальника отдела строительства и дал ему задание срочно принять бригаду строителей и построить из имеющегося леса помещение дальней и ближней приводных радиостанций. Здесь нам повезло,— бригада строителей была сокращена у геологов, и их приняли в аэропорт. Я дал телеграмму Ануфриеву о начале строительства, он в ответ: “Вам отправляется АПР-7 и АПР-8.” — современные автоматизированные приводные р/станции. Это была уже маленькая победа.
Я получил от Алексея Георгиевича Ануфриева хорошие уроки, полезные для руководителя. В одном из них он учил: если мы заинтересованы в получении необходимых площадей для установки оборудования, или размещения производственных технологий, то согласование и утверждение нужно делать в стадии проектного решения, то есть на бумаге. На сухопутном аэродроме начали строить временный командно-диспетчерский пункт (КДП). Это типовой 2-х этажный, 8-ми квартирный дом. Строили за счёт геологов, и как всегда, по указанию партийных органов. Когда в декабре начали запаривать сваи (способ установки свай под фундамент в мерзлоте), я взял проектную документацию, составил планировку внутри здания как требовалось для размещения оборудования и технологий, расписал чертёж согласно технологии работы и размещения служб обеспечения полётов. Согласовал со всеми руководителями служб, утвердил командиром и положил у себя в документы, предварительно сняв копии для строителей и для монтажных работ нам. Схема монтажа оборудования и прокладки внутри кабельных соединений составили сами. Изготовили часть нестандартного оборудования: силовые щиты, телеграфные столы, стойки под оборудование и другое; ещё до покраски разложили в желобах все кабельные коммуникации согласно технологии работы.
К маю 65-го года строителями КДП было сдано. Командир на очередном разборе объявил:
-Товарищи руководители! Помещение КДП готово, у кого есть какие предложения по размещению там рабочих участков?
Я попросил у командира разрешение принести план КДП, и пока я ходил за документом, начальник АТБ, командир лётного отряда высказали необходимость в помещениях. Ерохин посмотрел на утвержденный им же план размещения на КДП и сказал:
-Где у Вас тут технический класс — кабинет начальника службы связи будет мой кабинет. Я должен иметь своё рабочее место на аэродроме. В остальном — всё здесь правильно.
Начал опять говорить начальник АТБ и командир показал ему подпись согласования под документом. Пронесся лёгкий смех в кабинете. После разбора командир меня похвалил за грамотные действия. Под помещения заранее было заказано оборудование: пульты диспетчеров, переговорные устройства, связное УКВ, радиорелейная станция “Лютик” для работы с передающим центром и многое другое. Мы всё необходимое получили с управления, и вскоре начался монтаж. Но это я опять забежал вперёд. …

* * * * *

Приехал Алексей Алексеевич Фадеев. По его манере разговаривать с личным составом, я понял, что он здесь “свой парень”. Назаренко его ждал для восстановления “справедливости”, кое-кто из обиженных пьяниц излили ему душу. Вечером состоялся банкет, как он выразился, надо “обмыть” нового начальника. Вечером посетили ресторан “Север”, нас было человек десять в основном ветераны и руководители службы. Главная фраза, брошенная Фадеевым после подпитии:
-Ты, Семен Борисович, этих ребят не обижай, вся служба на них держится.
-Ребята неплохие, можно с ними работать,— отвечаю я,— и если будут знать меру и место где пить и когда пить, всё будет в порядке.
-Ты меня не хочешь понять, Борисович, это же Се-е-евер.
Назавтра мы выехали по местным воздушным линиям (МВЛ).
Первый пункт посещения посёлок Яр-Сале, центр Ямальского района. Начальник посадочной площадки-радиостанции Абрамов Виктор Михайлович и его жена радист Раиса и составляли штат аэропорта. Познакомились с оснащением радиотехническими средствами. Как и в других аэропортах МВЛ это ПАРКС-0,08, который работает как приводная или как связная радиостанция. Побывали у первого секретаря райкома партии, иначе выкажет обиду Абрамову, от него узнал много интересного о районе, о быте коренных народов Ямала — ненцах, надо сказать своеобразном быте. Здесь я впервые попробовал строганину (нарезанная в стружку мороженая рыба нельмы или муксуна) с приправой — несравненное кушанье.
Нам пришлось из-за непогоды пробыть в Яр-Сале лишний день. Утром я решил познакомиться с бытом ненцев, далеко ходить не пришлось, напротив аэропорта стоял новый дом, но почему-то с выбитыми стеклами в рамах. Во дворе стоит чум (жильё кочевников) из вершины которого струится дымок, рядом стоит хозяин и возится с нартами.
-Почему в доме не живёшь? — Спросил я хозяина.
-Жалко, однако. — Ответил он мне, и я не стал больше ни о чём его спрашивать, посчитав, что у него “не все дома”.
Виктор Михайлович дал пояснение: Принята программа, перевести ненцев на оседлый образ жизни. В поселках им строят жильё, добротное по здешним меркам. Сосед напротив тоже получил дом и через пару дней выбил стекла, так как им стало жарко, а, выбив стёкла, стало зимой невыносимо холодно. Вот он рядом с домом и поставил чум, а в доме поселил ездовых собак. Я его (ненца) однако не понял, ему не дома жалко, а в доме жарко. А в жаре ненец не может, его вши заедают.
В Ныде — райцентре Надымского района аэропорт похож на Ярсалинский, пожалуй, единственное отличие, что находился он дальше от поселка в очень старом, запущенном доме. Вскоре там построили специальное здание для аэропорта, где можно было разместить и более современное оборудование, и обеспечить жильём обслуживающий персонал, и удобное размещение пассажиров.
В Тарко-Сале — центре Пуровского района мы задержались дольше. С этих мест началось наступление на газовые и нефтяные месторождения. В это время здесь длительное время горел газ в результате аварии при бурении скважины. Сила взрыва была такой, что разбросало буровую вышку с оборудованием. Газ горел долго, и были приняты на правительственном уровне меры по укрощению огня. Полеты на Тарко-Сале были интенсивными, везли самолетами специальные трубы, оборудование и материалы, прилетали специалисты различных отраслей. Методом наклонного бурения с разных мест закачали в аварийную скважину специальный раствор, и огонь был потушен, а скважина заглушена. Но это произошло значительно позже. А пока с Фадеевым наметили решения ряда вопросов по улучшению радиотехническим обеспечением аэропорта.
Во время поездки по МВЛ мы поговорили о многом, он сетовал, что мало помогает Ануфриев оборудованием, не хватает толкового технического состава, трудно идет понимание нужд службы со стороны командира авиагруппы и соответственно, командирами на местах. Я ему рассказал о своих планах, хотя ещё не до конца понимал, в первый месяц пребывания, как это выполнить. Затронули вопрос о Назаренко, он мне ответил, что дал согласие работать ему начальником службы, считая, что он лучше справится, чем Лукиных (мой предшественник). Приказ начальника управления о моём назначении он воспринял с негодованием. И здесь я понял причину столь неприятной встречи с командиром авиагруппы. У меня в дальнейшем были стычки с Фадеевым на почве его технических и юридических решений, но в основном работали нормально.

* * * * *
Неоднократно приходилось заниматься пьяницами. Их в базовой службе из 34-х человек было около 10, в основном не глупые ребята. Не принимал я драконовских решений в службе, не выгоняли по одному случаю пьянства на работе или прогула. Терпеливо занимался воспитательной работой, привлекал общественные организации, которые на первых порах занимали позиции защиты нарушителей. Но уж когда дело принимало систему нарушений, увольняли по соответствующей статье КЗОТ. Некоторые нарушители, кто “верил в себя” увольнялся по собственному желанию заранее. Где-то через четыре-пять месяцев, почти одновременно было уволено восемь человек. Фадеев дал указание прекратить увольнения, и вскоре приехал сам. На его вопрос:
-С кем ты останешься? — ответил:
-Лучше сам буду безвылазно на работе, но пьянства в службе не будет.
И позже я понял, что решение было правильное, и самое главное в подавляющем большинстве личного состава службы меня поддержали. Когда был на совещании в управлении, я обо всем рассказал Ануфриеву, он одобрил мои действия и пообещал выделить максимально возможное количество молодых специалистов. В мае мы получили сразу шестерых выпускников из Риги, Омска и Рыльска. Позже Алексей Алексеевич стал на своих совещаниях ставить в пример воспитательную работу в Салехарде.
Как-то передали мне из службы движения, что не работает уже два часа обзорный локатор. Приехав на сухопутный аэродром, пошёл на объект. Работает Назаренко, бегает в мыле. Спросил:
-Что случилось, Пётр Михайлович? — Последовал ответ:
-Не работает, … Вы мне не поможете, так как локатора не знаете, и лучше бы не мешали искать неисправность, … без вас тошно.
Я сел в КУНГе и минут пять наблюдал за действиями специалиста. На столе ни одной схемы. Бегает от индикаторной до приёмо-передающей кабины (ППА). Остановил я его и строго спросил:
- Пётр Михайлович, что именно не работает?
-Нет вращения ППА,— отвечает он.
-Почему работаете без схемы?
-Я десять лет работал на локаторе и схему знаю наизусть,— с некоторым пренебрежением отвечает он. Попросил “вундеркинда” функциональную схему ППА, определился по схеме, и прозвонкой центробежного регулятора (схема защиты от сильного ветра), нашли неисправность и включили объект. У нас был после этого короткий разговор. Я ему преподал урок работы со схемой и показал, что зазнайство — не лучшая черта специалиста. А он мне сказал, что, дескать, я его обманул, говоря, что не видел этого оборудования раньше, что я, мол, хорошо разбираюсь в схемах. Ну, что тут ему скажешь. …
С Назаренко у нас были и смешные истории и даже “трагические”. Однажды утром нет на работе Назаренко, Серёгина Виктора и ещё одного техника. Через час вижу в окошко из строящего КДП, сидят “голубчики” на Сфере (СКП) на бревне. Вызвал их и стал разбираться. Понёс наш Петя ахинею про рыбалку, блудёжку в протоках. … Его прервал Серёгин и говорит:
-Пётр Михайлович, не надо про рыбалку, Семён Борисович все равно узнает правду, и ещё хуже будет,— и рассказал:
-После посещения ресторана, побывали в вытрезвителе, заступились в драке за друзей, только утром нас отпустили.
После слов воспитательного воздействия отпустил их на работу. Серёгин перед их уходом говорит:
-Хотите Семён Борисович смешную историю? Так вот, когда в вытрезвителе стали опустошать карманы и составлять опись содержимого, то у Назаренко в перечне было: авторучка — одна, папиросы — четыре пачки, презервативы сто — штук. Милиционер ему сказал: “Да ты парень с виду маленький, а видать ё… великий”.- Посмеялись, но эту историю в службе долго помнили. Забегая несколько вперёд, расскажу ещё. В июне 72-го года в выходной день мне позвонила жена Назаренко:
-Семён Борисович! Приходите к нам, иначе Саргин убьёт Петра. Пришёл и увидел картину: Фёдор Саргин (наш дизелист) сидит с топором у своего дома, Шура, его жена мечется по дому. И, как мне сказали, Назаренко в одних кальсонах убежал домой. Я поговорил с Саргиным, забрал у него топор. История понятна, Петру Михайловичу своей жены не хватало, слазил к Шуре. Утром весь личный состав службы, свободный от дежурства, собрался на передающем центре, готовили оснастку антенного поля для нового р/центра. Пришёл Назаренко. Я отошёл с ним в сторону и спросил, что будем делать?
-Семён Борисович,— взмолился он,— мне стыдно ребятам в глаза смотреть, отправьте меня на любую точку МВЛ, жена тоже согласна. Отправили его в Ныду, где он проработал пару лет, и уехал на Украину

* * * * *

Ближе к новому году мне дали ключи от двухкомнатной квартиры. Я не был уверен, что дадут в новом доме, поэтому Вере ничего не писал об этом. Здесь поднялся шум местных профсоюзных деятелей в лице Замараева Александра Ивановича, что, мол, не успел приехать, а уже квартира. Многие жили в очень плохих условиях и по много лет, так что шум был отчасти справедлив. Командир меня отправил за семьёй и сказал, что всякое может быть, и по ночам будет ставить охрану в квартиру.
Вера к моему приезду уже сидела на чемоданах, и через пару дней мы выехали в Салехард. В Тюмени, как назло, такое столпотворение пассажиров, что не пробиться к стойкам регистрации. Обратился в авиагруппу, помогли, но пришлось переночевать в Тюмени. В то время работал аэропорт Плеханово. Гостиница располагалась в бараке. Нам дали задрипанную комнату, но пастель была чистая. Вера спрашивает:
-Сёма, а что в Салехарде тоже такая гостиница?
-Ты что! -отвечаю ей,— это же столица края, там хуже. Какая-то хмуринка появилась на её лице. Утром самолётом АН-24 полетели, но в Берёзово пришлось заночевать, в Салехарде метель. Дали отбой до утра, и мы поехали в посёлок устраиваться в гидропорту. Там нам дали ключ от комнаты, показали, где дрова лежат. Вошли в комнату, естественно, очень холодно, койки без белья с грязными матрасами. Затопили печь, не раздевая, уложили детей. У Веры опять вопрос:
-А что в Салехарде тоже так?
-Хуже, здесь юг, а в Салехарде все дома и бараки скособоченные (отчасти это, правда) под влиянием пучнистости грунта,— отвечаю и чувствую, что настроение её резко ухудшилось, но я не переставал “издеваться” — инициатором поездки была Вера, пусть немного попереживает.
Утром прилетели в Салехард. Встретил нас Иван Григорьевич Кадигроб — руководитель полетов на служебной машине, и мы уехали в гостиницу, в мой номер “Люкс”. Вера вошла в помещение, кругом чистота, тепло от центрального отопления; вошла в номер — кругом ковры, дорожки, на кроватях белоснежное постельное бельё. Повернулась ко мне и застучала кулачками по моей груди, приговаривая:
-Зачем обманывал меня. Согласна даже жить в этой одной комнате.
Разделись, позавтракали, чуть отдохнули. Впечатление такое, будто ещё ночь. В декабре солнце не появляется, и лишь с11.00 до 13.00 сумерки, остальное время — ночь. Я предложил одеть детей и пойти с ними немного погулять, затем сходить к Серым. В 100 метрах от гостиницы находился дом, где нам дали квартиру. Предложил зайти к знакомым в этот дом. Подошёл к двери и под недоумевающий взгляд Веры открыл дверь ключом. В зале строители поставили небольшую ёлочку — подарок новосёлам.
-Вот мать твоя квартира. — Она, чуть не плача, сказала:
-Я отсюда никогда не уеду.
В тот же день купили машину колотых дров, взяли в гостинице кровати, матрасы и ещё кой какую мебель. Через пару недель получили багаж с мебелью из Челябинска, и началась наша жизнь на севере. Детей устроили в детский сад, и Вера начала работать, согласно переводу, телеграфисткой первого класса.

* * * * *

Через несколько недель в предприятие прилетел заместитель начальника политотдела Большаков и начальник первого отдела Уральского управления Храмцов Виктор Иванович.
Вера, как начальник штаба по культуре обслуживания пассажиров в Челябинске (комсомольская нагрузка) была известна в управлении и в министерстве гражданской авиации. Её за общественную работу наградили грамотой ЦК комсомола, по обмену опытом она ездила на зональное комсомольское совещание в Иркутск.
И вот в Салехарде они встречают Веру, удивились, что она здесь и когда узнали причину, Большаков сказал Храмцову, вот достойный кандидат на должность инспектора первого отдела, нет необходимости искать кого-либо. Согласовали с командиром и местным КГБ, и вскоре пришел приказ из управления о назначении.
Мы только начали работать на севере, ещё не имели северного стажа, а за счёт северной надбавки получили относительно неплохо. С этого времени у нас не было проблем с деньгами, нам на жизнь без “излишеств” хватало.
Наше предприятие в 1964-65 годах имело свои АН-2 и МИ-4, через год появились МИ-8 и самолёты ЛИ-2. Зимой полёты с каждым годом увеличивались. В системе были полёты самолётов АН-12, вертолётов МИ-6 различных ведомств, вплоть до военных. Авиация обеспечивала геологов всем необходимым, трубами, строительными материалами, техникой Разведка недр шла в Тарко-Сале, Уренгое в районе Тазовска и других районах Ямала.
Такие темпы развития региона требовало форсирования интенсивности полётов. Кроме Салехарда нужно было построить и оснастить аэропорты в Тарко-Сале и Уренгое, обеспечивающие прием АН-12. Строительство осуществляли геологи, а оснащение радиотехническими средствами осуществляла наша служба. С задачей мы справлялись, как правило, я участвовал в выборе места для приводных радиостанций и непосредственно участвовал в их монтаже. В технических условиях было указано обеспечение электроэнергией геологами.
Это было только начало, это была только разведка нефти и газа. Когда осуществляли технические рейсы на вновь построенные аэродромы или производили литерные полеты, в составе комиссии при командире ОАО всегда был я и замены он не терпел.
В наших краях неоднократно были члены правительства: Косыгин, Байбаков и многие другие. Запомнилась встреча Байбакова — председателя Госплана СССР не по деловым встречам, там мне делать было нечего, а после его отлета.
Встречали его первый секретарь Окружкома партии Максимов, начальник экспедиции геологов Ямала Подшебякин, начальник Уренгойской экспедиции Гиря и другие товарищи.
Так вот после проводов я стоял у самолёта в ожидании обратного вылета. В наш ЛИ-2 загрузили ящик коньяка, с десяток жареных куриц и ещё всякой закуси. Сели в самолёт Максимов, Подшебякин и Ананьев — Тюменский писатель. Вошли и мы с Ерохиным. Петр Михайлович сразу юркнул в кабину к пилотам, я остался сидеть напротив чуть наискосок честной компании. Ананьев разводящий, Подшебякин жестом пригласил присоединиться, я поблагодарил, но не пошёл. Через несколько минут ко мне подсел Ананьев и говорит:
-Молодой человек, если вас зовут в компанию Максимова, не принято отказываться,— и добавил,— вы нас ставите в неловкое положение.
Я пошёл. Коньяк глушили стаканами, я пил как мог, но с хорошей закуской около двух стаканов выпил. Сели в Салехарде. Компанию встречали “Волги”, Ананьев, остатки, упаковав в сумку, также уехал с ними. Я сошёл с самолёта. Ерохин, проводив начальство, позвал меня, ну думаю сейчас врежет.
-Как самочувствие? — Я что-то ответил, как бы оправдываясь, заплетающимся языком. — Семён Борисович! Компанию Максимова надо всегда избегать, я ведь ушёл, и Вам нужно было зайти в кабину.
Я, до этого, никогда в кабину летчиков не заходил и считал, что нельзя. Потом я был умнее, да и высшее партийное руководство вскоре сменили.

* * * * *

Трасса полётов на Тарко-Сале проходила через Надым, и большая часть пути оставалась без радиотехнического обеспечения. Необходимо было на первом этапе установить в Надыме коридорную приводную радиостанцию.
Надым того времени — небольшой посёлок, где работала почта (для оленеводов), метеорологическая станция, эксплуатационный узел связи, обеспечивающий работу воздушной линии из Норильска и ещё несколько карликовых предприятий. Через Надым проходила Сталинская железная дорога так и не построенная (мёртвая дорога), но для железнодорожников были построены четыре двухквартирных дома. Поражало качество исполнения этих домов, отделка потолков из художественной лепки, великолепная вязь деревянных оконных карнизов. Невдалеке стояли в ряд бараки, где раньше жили заключённые — строители дороги. В бараках нам местный руководитель предложил выбрать любую комнату для установки оборудования. Из весьма запущенного хозяйства выбрали комнату, где топилась нормально печь, и были целы окна, двери, полы. Установили оборудование, развернули антенну. Подвели питание от поселковой дизельной электростанции. Произвели лётную проверку и включили приводную в регламент. Позже, в разговоре с чиновниками в окружкоме, я узнал, что один из домов пустует и сдан на хранение почте. При поездке в Надым, по случаю ознакомления принятого начальника радиостанции, посетил почту и, от имени окружкома, попросил ключи от дома для установки оборудования. Выдали, и мы быстро перенесли приводную радиостанцию, во второй квартире поселился с семьёй начальник р/станции. Это был Надым 65-го года, через несколько лет здесь забурлит жизнь, и моя “головная боль” на долгие годы.

* * * * *

В Салехарде на аэродроме монтаж оборудования на КДП продолжался около двух месяцев с утра до позднего вечера. Выполнен большой объём работ: смонтировали линейно-аппаратный зал, впервые создан новый РДП (районный диспетчерский пункт), КДП, АДП, телеграф и радиобюро. Оборудованы частично РЭМ (ремонтно-эксплуатационные мастерские). Установили свой телефонный коммутатор. Стал вопрос обеспечения внутри аэропортовой связью с абонентами аэропорта: АТБ, службой перевозок, летным отрядом, ГСМ, с представителями заказчиков и другими.
Оборудование “Желудь” в различной комплектации получили из управления, а со связным кабелем была большая проблема. Выручил Бованенко Вадим Дмитриевич, знаменитый руководитель Ямало-Ненецкой комплексной экспедицией (именем этого, погибшего позднее в Пакистане геолога, названы улицы, месторождения Ямала). По его указанию нам выделили барабан сейсмического кабеля, пригодного для организации связи, что на первых порах решило проблему. К лету готовили и гидропорт к навигации для полетов на АН-2В. К зимней навигации 65/66-х годов подготовились относительно неплохо. С передающим центром установили линию связи по радиорелейной станции “Лютик”, переоборудованная для работы с передатчиками. В гидропорту из наших объектов остался только передающий центр, рядом с моим домом.
В 1967 году установили очень быстро, полученный диспетчерский р/локатор. К этому времени резко улучшилось положение с инженерно-теническим составом в службе. К нам постоянно поступали молодые специалисты из наших институтов и из училищ гражданской авиации. Это инженеры Борис Малахов, Лёва Эпштейн, Володя Котов, радиотехники Алексей Масленников, Володя Тихонов, Валерий Серёгин, Игорь Квасовский, Фёдор Семянников, Александр Кобанов и многие другие ребята.
С проверкой приехали в Салехард два руководителя из Уральского управления: Ануфриев и Храмцов, то есть приехали проверять мою и Верину службы. Алексей Георгиевич походил по всем объектам, проверил состояние технической эксплуатации, сделал ряд замечаний. Задал вопрос:
-Как у Вас складываются взаимоотношения с Иващенко? — Услышав положительный ответ, сказал:
-Это хорошо, редко кому из прежних руководителей службы удавалось с ним хорошо контактировать.
Ануфриев отметил большую работу, проведенную в службе по многим показателям, он особо остался доволен, что я пришелся в Салехарде “ко двору”. Они побывали у нас дома, посмотрели наше житьё-битьё. Мы их угощали северными деликатесами.
Это была единственная поездка Ануфриева к нам. Вскоре было создано Тюменское управление ГА. Менялись на первых порах почему-то начальники управлений. Из Плеханово управление переехало в центр города. В Тюмени построили новый аэропорт Рощино, который, уже, будучи введен в эксплуатацию, не обеспечивал потребности пассажирооборота, аэровокзал днем и ночью напоминал муравейник.

* * * * *

Вернёмся в Салехард, где на первом этапе всё было сделано. Предстояло заниматься совершенно новыми аэропортами, порой в голой тундре. Нужно было обеспечить авиацией промышленную разработку и транспортировку нефти и газа из “кладовых” Ямала.
Центром являлся Надым, расположенный на реке, по которой, за короткое лето, доставлялось громадное количество грузов, но требовалось построить аэродром для круглосуточной доставки всего необходимого. Там был старый аэродром, примыкающий прямо к посёлку рядом с заброшенной железной дорогой, но он был только для АН-2. Было принято решение строить временный аэродром на месте старого. Я выдал технические условия для строительства помещения КДП, приводных радиостанций, электроснабжения, линий связи и управление с объектами. (Такой стандарт технических условий мною выдавался везде, где шло строительство временных аэродромов). Надо отдать должное: вопросами строительства ВПП, объектами управления воздушным движением и средств посадки, руководители-заказчики занимались заинтересовано, серьёзно. Монтаж оборудования вели своими силами, командированным из Салехарда личным составом нашей службы.
Запомнилось в Надыме, когда монтировали ближнюю приводную р/станцию, рядом в озерцах вода пенилась от громадных карасей. Дело было ранней весной, и в Салехард ребята привезли пару мешков крупной, икряной рыбы для наших работников. Через несколько лет рыбы, к сожалению, уже не было, её потравили каким-то грузом-ядохимикатом, оставленным в аэропорту под дождём.
В Надыме зимой 67-го года начали принимать АН-12, несколько раз прилетал “Антей”. Надым стал интенсивно строиться и через десяток лет превратился в современный город, но к этому времени город стал теснить аэропорт и начал строиться за городом аэропорт по титулу капитального строительства. Но об этом позже. …
На очереди был следующий аэропорт в Медвежьем, будущем центре сбора, переработки и транспортировки газа. Всё повторилось, как в Надыме, только со мной произошел неприятный случай. Когда геодезисты пробили трассу, необходимо было указать точно место установки приводных с учетом соблюдения норм технических условий, экологии, удобства эксплуатации. На дальней приводной р/станции, в пяти километрах от посёлка при возвращении проходили через небольшую речушку. Геодезист прошёл речку на лыжах, мне показался берег крут и решил перейти пешком, и попал в так называемое “блюдце” и провалился по пояс. А морозец был знатный. Был бы я один, наверняка замерз бы, но геодезист Сергей (фамилию не знал), опытный тундровик быстро развел костёр из сушняка, снял с меня всю одежду и укутал меня в свою шубу, затем отжал и развесил всю мою одежду вокруг костра. Работал он быстро, пользуясь своим топориком. Через пару часов мы опять стали на лыжи. У меня даже насморка не было. Дома я об этом не сказал, зачем излишние волнения жене.
На сей раз, в выделенных вагон домиках, оборудование приводных монтировали в посёлке. Пока подводили к приводным электроэнергию, ребята смонтировали антенны, установили оборудование на командно-диспетчерском пункте. С готовностью взлётно-посадочной полосы аэропорт начал функционировать.

* * * * *

К ноябрьским праздникам нашу службу признали победителем в соц. соревновании в авиапредприятии в честь 50-ти летия Октября с вручением специального красного знамени навечно. Многих наших работников наградили ценными подарками, мне вручили фотоаппарат.
В 1968 году, закончив ВАУ, прибыл новый командир, взамен ушедшего на пенсию Петра Михайловича Ерохина. Уехал в Тюмень на повышение Серый Николай Колейникович, заместителем начальника политотдела ТУГА. Начальником управления стал Хохлов Иван Тихонович. Итак, командиром у нас стал Потников Евгений Александрович. Проработал недолго, показав себя слабохарактерным руководителем, которого подмяли под себя “друзья” — любители зелёного змия. Отсюда результат, быстро испортил себе карьеру.
С 69-го года командиром был назначен Васильев Владимир Иванович. Интересно было наблюдать за руководителями служб, практически столкнувшие Плотникова. Как они подкатывались к новому командиру, называя его Володей и на “ты”. Васильев на это не поддался, поставил всех на своё место, а некоторых убрал с должности. Постоянно был жёстким и требовательным командиром. Самым плохим в его характере было нетерпимое отношение к людям, имеющим своё мнение. В этом отношении мне было очень тяжело с ним работать. К несчастью, я как заместитель секретаря партийной организации авиапредприятия, вскоре стал секретарём, так как бывший был снят горкомом за упущения в работе. Работая рядом с Васильевым, я имел “смелость” его иногда поправлять, когда его сильно заносило. Он ко мне относился, как к врагу народа. Слава Богу, скоро прошли перевыборы. Формированием нового состава бюро занимался один из секретарей окружкома партии и Васильев. Меня, как секретаря партийного бюро, … попросили погулять. Мне стало противно от действий таких партийных и хозяйственных руководителей. Естественно, я в состав партийного бюро не вошёл, да и нужно ли мне это, если у меня есть интереснейшая работа.
В этот период аэропорт Салехард начал строиться по титулу капитального строительства. Генеральным подрядчиком выступал трест “Печёртрансстрой”, руководителем которого был Басин Ефим Михайлович (ныне министр строительства РФ) — умнейший руководитель. Подобраны субподрядные организации. По проекту (первая очередь) должны построить металлическую ВПП, передающий радио центр (ПРЦ) с дальней приводной, БПРМ с пеленгаторным узлом. Центральную трансформаторную подстанцию, КДП с аэровокзалом, кабельную линию связи с городом. Кроме того, на все строящиеся объекты проложить кабели связи и электроснабжения, смонтировать огни ВПП и другие объекты. Начали строить объекты поочерёдно и также сдавали под монтаж, но субподрядчики поставили условие, как было в договоре (кто-то прошляпил). Их можно было понять: мизерный объём БПРМ и через полгода ПРЦ, ещё через год КДП. Басин искал выход из создавшегося положения. Ему посоветовали обратиться ко мне с предложением, монтаж наших объектов произвести своими силами. Я посоветовался с нашим инженерно-техническим составом, рассказал условия, требования к монтажу и договорились, работы выполнять не в рабочее время.
Монтажные работы мы выполняли очень быстро, так как все подготовительные работы, нестандартное оборудование, устройство технологических отверстий, различных креплений делались совместно со строителями и лишь после окончательной покраски объекта приступали к установке и монтажу основного оборудования. Первый объект БПРМ с пеленгаторным узлом был смонтирован за десять дней. На приёмку приехал Фадеев, осмотрел всё и растроганный пожал мне руку, понравилось. Но это был мелкий комплекс. Впереди был монтаж передающего центра: большого, по занимаемой площади, антенного поля с десятком коротковолновых антенн; две приводные антенны и с десяток УКВ антенн на крыше здания. Само здание ПРЦ общей площадью 250 квадратных метров заполнили различными радиопередающими устройствами: новыми, поступившими по титулу капитального строительства, и перенесенного со старого ПРЦ. На этом центре впервые был осуществлён централизованный обдув передатчиков.
Перед началом монтажа КДП весной 74-го года в Салехард прилетел начальник управления Хохлов Иван Тихонович, в это время уже Герой соц. труда, заслуженный пилот СССР. Я с ним знаком давно, ещё, будучи заместителем начальника управления по летной службе, он прилетал в Надым и мы несколько дней жили вместе в одной комнате. И о многом переговорили, так сказать, ближе познакомились. Иван Тихонович пригласил меня и говорит:
-Ну, Семён Борисович, будем собираться в Тюмень работать?
-Зачем? — спросил я.
-Фадеева отправляем на пенсию, и мне хотелось, что бы Вы возглавили отдел.
-В мои планы, Иван Тихонович, не входит переезд в Тюмень, и здесь ещё очень много работы,— ответил я в несколько грубой форме и тут же предложил:
-В Тобольске работает очень толковый инженер, Шахов Геннадий.
-Подумаем,— прервал он меня,— но и Вы подумайте и дайте ответ, вторично предлагать не стану,— довольно сурово сказал мне Хохлов. Через пару дней я позвонил в Тюмень и отказался. Мне не нравится работа в отделе, да и в оплате я много терял.
Итак, начальником отдела ЭРТОС (так стала называться наша служба) Тюменского управления стал Геннадий Петрович Шахов и считаю себя соавтором его назначения.
Мы завершили монтаж нового служебно-пассажирского здания. Разместили все запланированные пункты согласно проекту, (проектное задание было написано мной и утверждено командиром ещё в 65-м году в стадии проектирования). От имени Басина в одном из залов был дан банкет, на котором присутствовали представители окружкома, горкома партии и руководители авиапредприятия. Был поднят тост и благодарность за помощь в адрес нашей службы. Через пару недель приехал Басин, пригласил меня в прорабский участок, Поблагодарил за помощь, поинтересовался, нет ли проблем с оплатой за труд, и сказал:
-Вы нам Семён Борисович очень помогли, и я хотел бы знать, что могу для Вас сделать? Я тут же его попросил, по имеющейся проектной документации второй очереди строительства, построить небольшое здание радиолокационной системы посадки (РСП). Монтаж оборудования произведём бесплатно. Оплату за строительство из средств капитального ремонта службы. Басин уточнил объём, возможности прораба и дал добро. И тут же добавил:
-Был задан вопрос, что лично для Вас сделать? — Я задумался, а прораб мне за спиной Басина “крутит руль автомобиля”. — Если можно “Жигулёнка”, хочу сменить свой “Запорожец”,— произнёс я.
-Хорошо, мы Вам сообщим о поступлении машины.
Прораба я попросил, что бы строительство начали после 1-го мая, когда Васильев уйдёт в отпуск. На это у меня были основания. На одном из разборов, он высказал такую мысль:
-Вот идёт капитальное строительство аэропорта, а что мы от этого имеем, ни штаба, ни ангара для АТБ, только Хазановскому все объекты строят, И так у него всегда било мнение, не объекты обеспечения полётов, а построили базе ЭРТОС. И вдруг при нём станут строить РСП. …
Васильев уехал, расчистили площадку, произвели отсыпку гравийным грунтом согласно проекту, и начали строить здание, но на четыре метра длиннее проектного. С вводом этого объекта мы имеем возможность: перенести диспетчерский радиолокатор из полевого варианта, установить посадочный локатор и РСБН. Электропитание будет осуществляться от встроенной подстанции. Я не дождался окончания строительства помещения РСП и тоже по графику уехал в отпуск на 100 дней путешествовать на своём “Запорожце”. О проведённом отпуске, полном неизгладимых впечатлений, расскажу позже.
Возвратясь из отпуска, увидел, что все работы по строительству здания РСП были завершены, и начался монтаж. А кабельные линии электроснабжения и связи были подведены заранее.
Интересная была реакция командира, когда он прибыл из отпуска. Он выехал с заместителем по наземным службам Масановым Владимиром Валентиновичем на металлическую полосу для осмотра. Увидев, почти готовое помещение спросил:
-А это что там построили?
-Это Басин, по просьбе Хазановского, строит РСП,— ответил Масанов.
-Что у нас нет более важных объектов? — Выругавшись, обронил свою любимую фразу Васильев. Подъехали к стройке. Осмотрев её, командир, стиснув зубы, обронил:
-Учись, Масанов, как надо работать, этот еврей всегда находит лазейку. Мне об этом рассказал Масанов, а последнюю фразу подтвердил один из рабочих. Ну что ж, я рад, что меня “похвалил” Васильев.
Ещё один объект был завершён, и на очереди был обзорный радиолокатор. Перенос его был необходим, так как он стоял в близи стоянок самолетов и служб АТБ. Уже начались жалобы в управление, откуда запросили о необходимых материалах для переноса р/локатора. Я дал ответ: Как минимум централизованное электроснабжение, кабели связи, трансляции информации с локатора. Этот запрос был в бытность Фадеева. И когда я по делам был в управлении, то меня начальник отдела строительства Трошин Александр Петрович (тот самый с которым подавали документы в ВАУ в Челябинске) с улыбкой спросил:
-Когда, Семен Борисович, начнёте перенос локатора?
-Когда получим от вас требуемые кабели,— ответил я
-Уже есть решение,— и показал визу Фадеева на моём письме: “Для переноса локатора в Салехарде ничего не требуется, можно работать на дизелях, трансляцию осуществлять по радиолинии”. Я зашел к Фадееву и, в непозволительной для подчинённого форме, изложил своё мнение о нём. Фадеев, ни слова не говоря, пошёл к Трошину и, взяв письмо, оторвал нижнюю часть со своей визой, при этом сказал:
-Александр Петрович, ничего не было. … Я понимаю, что ему хотелось выслужиться перед начальником управления, что бы продлить своё существование. Не хотелось ему уходить на пенсию.
По случаю, мы достали сами большое количество связного кабеля, часть которого обменяли, с помощью Шахова, на коаксиальный кабель. Высоковольтный кабель взяли в нашей дирекции по строительству аэропорта. Перенесли обзорный р/локатор на проектное место, но это всё равно был полевой вариант, хотя и с капитальными коммуникациями.
И сколько лет я ходил к командиру с просьбой включить обзорный радиолокатор с типовым зданием в титул капитального строительства, он упрямо всегда вносил здание штаба, а его исключали. Мои доводы, что объекты обеспечения полётов, как правило, проходят, и что у меня есть договорённость в МГА, что если управлением обзорный включат, то его помогут внести в план министерства. Ответ Владимира Ивановича был: — Вам и так много настроили. …
Меня волновала не решаемая проблема строительства линии связи с городом, из-за не поставки кабеля заводом-изготовителем. На все запросы молчат. Договорились с Шаховым, Что бы не потерять фонды, год подходил к концу, выехать на завод в Бердянск. На заводе мне директор популярно объяснил, что предприятие выполняет план только на 40%, из-за недопоставки цветных металлов. Кабельную продукцию отправляют на важнейшие стройки по личному указанию Косыгина. Все мои доводы, как в пустоту. Пошёл другим путём. Познакомился со своим коллегой на заводе, который сказал, что может помочь только начальник производства, и, что он с ним дружен. Я попросил их быть моими гостями в гостинице, чтобы покушать северных деликатесов. Прихватив пару бутылок коньяка, ушел в заводскую гостиницу. Вечером пришли мужики, стали пить, похваливая закуску. О деле не сказано ни слова. Когда стали уходить, я им вручил по большой упаковке осетрины. Проводил немного и при растовании, начальник производства назначил свидание в кабинете.
На заводском дворе я заметил много барабанов с кабелем без маркировки. При встрече утром начальник производства выдал мне весь кабель 7 четвёрок по фондам, а по кабелю 14 четвёрок отказ, находится под жёстким контролем. Тогда я спросил о кабеле во дворе. Он ответил, что это брак, в основном по обрыву одной, двух жил. Я дал согласие взять этот кабель при условии, что вместо 14 дадут 19 четвёрок и на каждый барабан — паспорт ОТК. Начальник производства согласился на замену кабеля, но с начальником ОТК взаимодействовать отказался.
Я пошёл к начальнику ОТК. Он мне довольно вежливо сказал:
-Как я могу пойти на нарушение, а потом требовать качества с производства. Мы поговорили, он, оказывается, служил на севере, нашли общие интересы. Я снова о деле и его последний довод:
-Допустим, мы не заметим брак, придет от вас рекламация …
-Во-первых, ничего скрывать не следует,— прервал я его — наоборот, в паспорте следует точно указать отклонения. А во-вторых, рекламации не будет, так как это завысит только от меня. Сейчас мне необходим ваш контроль, что бы брак ни превышал, оговоренного с начальником производства и весь кабель, что бы был отправлен под воздухом. В заключении оставил ему упаковку осетрины.
Начальник производства послал меня отдыхать, предварительно из длинного общего перечня выбрал нужное количество кабеля и по моей просьбе ещё около 30% сверх фондов. Назавтра, придя в назначенный час, увидел ряды барабанов с кабелем, на которых краской начертано “Салихард”. Убедившись, что все барабаны под воздухом, еще раз поблагодарив обоих руководителей, сходил в транспортный цех и договорился о быстрейшей отправке груза.
На обратном пути я несколько задержался в Москве, решал также проблемные вопросы. И когда прилетел в Салехард, то поступило известие с нашей подбазы, что в Лабытнанги прибыли два полувагона с кабелем из Бердянска. Шахов был крайне удивлён оперативности.
СМП-619 приступил к прокладке кабеля на город. А мы начали капитальную прокладку кабеля внутри аэропортовой связи. В результате все службы, взаимодействующие в обеспечении полетов, наши заказчики и даже жилой посёлок в аэропорту были обеспечены соединительными линиями для оперативной и телефонной связи.

* * * * *

В 1969 году я поступил учиться в Киевский институт инженеров ГА на заочное отделение, а через два года переведен в Московский институт ГА. Учёба для меня, особенно через два года, когда закончились общеобразовательные дисциплины, не представляла особого труда. Контрольные я старался выполнять дома, что не успевал, делал на экзаменационных сессиях. Московский институт только первый год начал функционировать. Многие лаборатории на всех кафедрах небыли готовы и шла интенсивная работа по их становлению. Меня попросили оказать практическую помощь на кафедре общей радиотехники по постановке двух лабораторных работ с изготовлением макетов по заданной схеме. Я выполнил задание, и мне ставили зачет по лабораторным работам и экзамен по дисциплине, как правило “отлично”. Иногда из “скромности” говоришь, что на отлично предмет не знаю, на что преподаватель говорил: — “Тогда кому я должен ставить отличные оценки?”
Я работал каждую сессию в лабораториях измерения, АФУ и других. Когда начались специальные дисциплины: р/локация, р/навигация и связь я принципиально всё делал самостоятельно, так как материал был интересен и хорошо знаком.
К диплому подошёл уже с готовой темой: “Оптимизация организационной структуры и систем внутри аэропортовой связи аэропорта Салехард”. Собранный мною практический материал был высоко оценен моим рецензентом, он написал: … Некоторые главы, как-то: “Особенности прокладки кабелей связи в районах с повышенной пучнистостью грунта” — почти готовая кандидатская диссертация.
На защите дипломного проекта произошёл такой казус: Я уверено окончил защиту основной темы, ответил на вопросы и последовал вопрос представителя кафедры общественных наук:
-Здесь в Вашей характеристике написано … “Болезненно воспринимает критику в адрес службы, но недостатки устраняет оперативно”. Как это понимать? — Я ответил: — это может быть черта моего характера.
-Как! — воскликнул политолог,— Вы не любите критику!
-А кто, из сидящих здесь, любит критику? — ответил я избитой фразой. Все члены комиссии залились громким смехом. Я ушёл. Несколько позже вышёл наш декан и говорит:
-Хазановский, отличный ответ, особенно про критику. Оценка дипломной работы была “Отлично”.
Честно говоря, я окончил институт не для карьеры и тем более не для научной деятельности, а для того, чтобы детям показать, что высшее образование необходимо. Ну и пятнадцать последних лет я работал дипломированным инженером.

* * * * *

Работы у меня поприбавилось. В 1977 году было организовано Ямало-ненецкое производственное объединение, (ЯНПО) куда, кроме уже нам подчиненных, вошли Каменское и Тазовское авиапредприятия. Что сделано полезное? В Каменном началось строительство КДП; в Тазовском установили обзорный радиолокатор; в Надыме проводились работы по монтажу КДП и оснащение других объектов, в связи с окончанием строительства искусственной ВПП. Началось строительство аэродрома в Новом Уренгое — втором районе освоения газового комплекса Ямала. Все повторялось как в Надыме, вначале временный аэродром, а затем со строительством бетонной ВПП, постепенно переходили в капитальные помещения. Это был период очень напряжённой работы базового коллектива службы ЭРТОС. Командировки наших специалистов были постоянными.
Через два года … ЯНПО ликвидировали и, наоборот, от Салехарда отошли и стали самостоятельными предприятиями Надым, Тарко-Сале, Тазовское, Мыс Каменный и Новый Уренгой. Этим предприятиям были переданы близлежащие аэропорты МВЛ. У нас остались Мужи, Горки и Хоросавэй. Последний ближе к аэропорту Мыс Каменный, но управление решило, что с предстоящим объёмом работ в этом регионе — Карской нефтегазоразведочной экспедиции и в дальнейшем развитии Бавоненковского месторождения они не справятся. Нам предстояло здесь поработать, но об этом позже.

* * * * *

В первый год организации ЯНПО командир приехал из отпуска, отдыхал на Азовском море в Жданове на базе отдыха аэропорта, и обратился ко мне:
-Познакомился я, Семён Борисович, с тамошним начальником базы ЭРТОС, толковый мужик, просится на север, что ему можем пока предложить?
-Надым, Владимир Иванович, начальником базы,— предложил я.
-Нет, он мне нужен здесь.
-Но я ещё никуда не собираюсь уходить,— несколько обескуражено ответил я.
-Нет, не о Вас речь.
Я давно добивался внести в штатное расписание базы ЭРТОС должность главного инженера, но получал отказ, решил воспользоваться случаем:
-Тогда, Владимир Иванович, давайте введём должность главного инженера, необходимость давно назрела. Согласился. Дали добро на приезд Куликовского.
Виктор Михайлович приехал очень быстро, и от него, по секрету, я узнал, что приглашён Васильевым на должность секретаря парткома. Но до выборов, месяца два, работал у нас в базе. Мужик, как мужик, с трезвым рассудком, дело наше знает неплохо, понравилось в службе. Приехала его семья. Часто бывали у меня дома. Естественно, часто заходили разговоры о Васильеве, но всегда инициатором разговора был Куликовский, а я думал, что изучает обстановку, как парторг. Иногда высказывал мнение типа:
-Какой он командир, у него даже нет высшего образования!
На что Вера сказала:
-Были у нас командиры и с высшим образованием, но лучше работает Васильев, он требователен, у него налажена дисциплина.
Однажды, хорошо употребив, выдал:
-Моя задача здесь — стать командиром объединённого отряда.
Через неделю мы вылетели с комиссией в Надым. (Такие вылеты бывали часто по различным причинам). Ко мне подсел в самолёте замполит Храбский Пётр Андреевич, он спросил:
-Семён Борисович, какую змею Вы пригрели у себя в квартире. Я не понял, а он объяснил: — Куликовский сказал в кабинете у Васильева, что как только садимся за стол, то Семён Борисович начинает оговаривать командира,— и именно повторил Храбский ту самую фразу: “Какой он командир …” Я Храбскому сказал, что не изливаю душу с первого взгляда, а если разговор касался командира, то ничего отрицательного с моей стороны сказано не было, наоборот.
Когда утром пришёл на работу, первым делом зашёл к секретарю парткома. Наша “беседа” длилась долго. В основном говорил я. Куликовский почти не проронил ни слова. Вечером Вера заметила моё состояние, пришлось ей рассказать обо всём. Она схватила их подарок, красивый большой термос и пошла к ним. Поставила термос и предложила Татьяне,— его жене, прогуляться, чтобы не говорить при детях. Она ей изложила всё и сказала, что таких “друзей” у нас никогда не было и не надо. … Когда Куликовский меня увидел, то сказал:
-Семён Борисович, ну ко мне пришли,— правильно, но зачем жене было рассказывать? — Видимо врезала ему хозяйка. И грешным делом подумал, может быть одумается мужик, но …
На одном из разборов Васильев сказал:
-Есть у нас руководители, которые вешают мне лапшу на уши. (Смех в кабинете, и я смеюсь) Ведь можно у нас поставить курсоглиссадную систему и снизить минимум аэропорта, а Семён Борисович не хочет этим заниматься.
Я посмотрел на Куликовского, он опустил голову. Ну, думаю, этих словами не проймёшь. Ранее у меня у меня был разговор с Куликовским о причине отсутствия у нас СП-68. Показал ему профиль трассы ВПП, где место установки курсового маяка на 17 метров ниже точки начала ВПП. Требуется громадная отсыпка грунта. После разбора подошёл к Васильеву и сказал:
-Владимир Иванович, у Вас “хороший” консультант, но прошу ответить, кто будет заниматься отсыпкой уклона в 17 метров?
-Это не Ваше дело, Ваше дело заявить оборудование! — играя желваками, зло ответил командир.
Я пришёл в службу, задумался, может быть есть ошибка. Взял нашего специалиста, зонд на метеостанции с закреплённым крепким шпагатом и две р/станции. Я стал в начале ВПП, а товарищ 400 метров в продолжение конца ВПП, то есть на место установки курсового маяка. По моей команде начал отпускать зонд, и как только он достиг видимости, я скомандовал “стоп”. Замерили шпагат — 17 метров. Значит, геодезисты дали, когда шло проектирование, точные данные.
Я знал, что Маяк не будет установлен, у меня был выход …
Я позвонил Дубровскому Виктору Ивановичу — начальнику отдела р/локации и р/навигации МГА (С ним вместе учились в РАУССе) изложил ему суть дела.
-Я бы тебе, Семён Борисович, давно бы выделил систему посадки, но ты ведь отказывался из-за профиля местности.
-Сейчас надо, командир берёт на себя подготовку грунта,— отвечаю я — Ну, хорошо, подумаю, хотя свободных фондов нет.
Через неделю Виктор Иванович позвонил и сообщил о выделении нам СП-68. Нужно за подписью командира направить в ЦУ ЭРТОС официальную заявку и отгрузочные реквизиты. Командир подписал подготовленные документы, и через неделю уехал в отпуск. В июне поступил на станцию Лабытнанги комплект СП-68.
Подошёл к заместителю командира по наземным службам Масанову и спросил:
-Владимир Валентинович, когда начнутся строительные работы для установки р/маяка.
-Мне что-то командир говорил,— ответил Валентинович,— но не нашёл время встретиться. Мы поговорили, он прикинул объём и сказал, что это фантазия, своими силами такой объём не отсыпать. Да я иначе и не думал, но, что будет дальше делать командир со своим консультантом?
А дальше … Куликовский начал осуществлять свой план: Он в окружкоме начал антиВасильевскую пропаганду, выливая ушаты грязи и весь компромат, что успел накопить за период совместной работы. У Владимира Ивановича были друзья в окружкоме и по приезду его сразу информировали о деятельности “карманного” секретаря парткома.
Он подключил управление, и Куликовского перевели в Урай первым заместителем, вдруг это действительно стоящий руководитель.
Через пол года бурной деятельности использовал в личных целях вертолёты. Охладили пыл “руководителя” — изгнали из аэрофлота. Когда, чуть улеглись страсти, я зашёл к командиру и сказал:
-Владимир Иванович за ввод СП-68 через пол года спросит Министр с Вас, а подготовительных работ по установке никто не ведет. Он сказал, как-то устало, подняв на меня глаза:
-Я знаю, Семён Борисович, а что можно сделать… Я ему ответил:
-Если бы я не имел запасного выхода, я бы никогда не выписал оборудования даже под Вашим нажимом, Надым готов поставить СП-68 и дайте указание срочно его погрузить на баржу и отправить. Я почувствовал облегчённый вздох Васильева.

* * * * *

Хотя должность главного инженера и была введена, но я хотел, чтобы у нас был хороший специалист-руководитель, и она оставалась вакантной. Немного лишь поработал на этой должности начальник базы из Воркуты Аксёнов Геннадий Алексеевич, но по настоянию жены уехали обратно. Его мы, конечно, проводили с сожалением.
В 1980 году мне позвонил Дубровский и попросил принять на работу из аэропорта Сочи инженера, обрисовав его слабым специалистом. Попов закончил заочно институт, работал в аэропорту Сочи инженером в радиобюро. Был членом парткома. Я обычно узнавал подробности о человеке, переводимом к нам, но просит Виктор Иванович! Единственное уточнив, не пьяница ли он, дал согласие. Он приехал, определили ему должность инженера рементно-эксплуатационных мастерских (РЭМ).
Вдруг вызывает Попова командир, долго с ним беседует. Затем командир вызывает меня у него сидит Зайцев Геннадий Николаевич- заместитель по лётной части, структурно, которому подчинялась наша служба (ныне Зайцев начальник департамента авиации России)
Владимир Иванович говорит:
-Мы здесь посоветовались и решили, что Попов может быть у Вас главным инженером. Он инженер, был членом парткома и, наконец, как Вы мне говорили, за него просил Дубровский. Я горячо начал доказывать, что этого делать нельзя…
Васильев меня прервал и выдал, я знаю, Семён Борисович, Вы боитесь сильных специалистов, на что я ему ответил, что любой наш инженер на порядок выше Попова, но я хочу иметь настоящего главного инженера. Ну, всё, ответил Васильев, вот рапорт Попова я его завизировал.
Меня трясло от решения Васильева. Я вызвал Попова, поговорил с ним и спросил: — “А Вы справитесь?” Он ответил: — “А почему я не справлюсь?” Когда ко мне приходили руководители объектов по техническим проблемам, я их отправлял к главному инженеру Николаю Ивановичу Попову. Николай Иванович совершенно не знал дела, мусолил руководителей объектов по часу и более, что бы вникнуть в суть, но так ни одного вопроса не мог решить. Через неделю я его спросил: “Как дела?” На что он ответил: “Нормально, я уже вошёл в курс”. … Безнадёжная бездарность!
Тут ему, как главному инженеру, пришлось ехать на совещание в Ригу. Мне сообщили, что Попов приехал в Салехард, но на работу не является, когда он вышел на работу, то я его уличил в подделке проездных документов и двух дней прогула. Он схватил свои документы и побежал к командиру, командир Зайцеву дает команду разобраться с Хазановским.
Он меня увидел, рассвирепел:
-Опять Вы, Семён Борисович, начинаете свои придирки? А я Зайцеву:
-Он совершил прогул и к тому же подделал документы.
-Да!…, ну разбирайтесь. На партийном собрании базы каждый ему высказал всё, что о нём думал. Решение было снять с должности. Командир ему дал в 24 часа покинуть Салехард. “Не в свои сани не садись”, гласит пословица!

* * * * *

Где-то в 1976 году после очередного делового спора с Васильевым он мне сказал:
-Нам с Вами не по пути, я Вас сниму с должности. А я ему:
-Не Вы меня ставили на эту должность, не Вам снимать.
Я наивно думал, что, отдав столько лет Салехарду, столько сделав для становления службы, оснащения объектов, аэропортов, Шахов отнесётся к этому вопросу с пониманием. Нет! Он стал подыскивать по просьбе Васильева мне замену. Для меня это был удар. Мне стала понятна причина резкой критики на совещании в Ханты-Мансийске. Даже, несмотря на полученное мною известие о смерти матери. Я просил Геннадия Петровича разрешить мне срочно уехать, но он продолжал вести совещание, обливая меня грязью. Да, это была подготовка к задуманному.
Собрали на меня “компромат”, подготовили досрочную аттестацию (аттестация 75 года была полностью положительная, лишь указали “болезненно переносит критику в адрес службы”)
Пошли к начальнику управления Хохлову Ивану Тихоновичу Васильев, Шахов и были ещё несколько человек. Хохлов выслушал Васильева, Шахова, посмотрев бегло на бумаги, спросил:
-Владимир Иванович Вы давно знаете Хазановского?
-С 1969 года.
-Нет, Вы его не знаете!
-А Вы Геннадий Петрович? Впрочем, что Вас спрашивать, Вы свое изложили.
-Так вот, заключил Хохлов, больше всех Хазановского знаю я, его деловые качества оставили след Салехарде, Надыме, Медвежьем…, его преданности делу позавидуешь, а то, что он с Вами вступает в деловые споры, да, это Вам не нравится, Вы привыкли командовать послушными ягнятами. Пока я здесь оставьте Хазановского в покое.
Об этом мне рассказал очевидец, но значительно позже.
Когда Васильев приехал из управления, страсти стихли, а мне сказал, что погорячился. Где-то к 80-му году в отряде поменялись все руководители служб, я выстоял.

В начале 70-х годов, с приходом молодого специалиста Корепанова Сергея в службе стали традиционно проходить 7-го мая “огоньки”, с хорошо подготовленной программой. Сергея заметили в горкоме комсомола и пригласили на комсомольскую работу. Следует отметить, что Сергей Евгеньевич был секретарем райкома партии, депутатом первой государственной думы, сейчас является председателем Тюменской областной думы.
В 80-х годах стали традиционными конкурсы профмастерства телеграфистов и техников базы. Красиво оформленный клуб, установленные телеграфные аппараты для конкурсантов, как правило, пять человек (по количеству смен). Строгое жюри и зрители за сервированными столами. Пока идёт конкурс никаких спиртных напитков. В процессе конкурса в паузах выступление эстрадного оркестра службы с художественной самодеятельностью. Служба веселилась от души. Пьяных не было. Кому очень хотелось прилечь, уводили домой.
Нашему примеру последовали служба движения, служба перевозок, бортпроводники.

* * * * *

Жена, Вера Павловна, с 1965 года начала работать инспектором, а затем и старшим инспектором 1-го отдела. Она была отличным работником, дотошным, внимательным и педантичным, как и требуется на этой работе. Её ценили в управлении, заслуживала поощрений в предприятии. В 1977 году Васильев решил нанести удар и по Вере Павловне.
В сентябре мы приехали из отпуска, я вышел на работу, а Вера ещё неделю должна была отдыхать. Ей звонят домой и говорят, что в регламентном бюро утеряна секретная карта. Она тут же вышла на работу и стала расследовать этот случай. Карту она не обнаружила. Через некоторое время из управления приехал флаг-штурман и случайно обнаружил карту в стопе несекретных карт, лежащих на стилажах далеко от сейфов-хранилищ секретной документации. Ну, прямо как Шерлок Холмс. На разборе у командира старший штурман, которому непосредственно подчинено регламентное бюро, доложил результат. Командир вынес вердикт:
-Отвечать должен не тот, кто потерял карту, а тот, кто не нашёл…, то есть Вера Павловна. Представляете, какая логика у командира, ну просто железная.
Кочуров Михаил Михайлович как-то проговорился среди своих “сокашников” и наружу вышла подлая проделка. Им карта была спрятана на стилаже, чтобы уволить одну женщину, неугодную Михаилу Михайловичу, а затем “случайно” обнаружил флаг-штурман. Но это стало известно значительно позже, ведь не подумаешь, что человек может быть настолько подлым.
После разбора я сказал Вере:
-Слушай, у тебя есть специальность, и я бы не хотел, чтобы ты портила нервы с этим автократом. Переходи в нашу службу. Она тут же написала рапорт, в котором указала истинную причину ухода, и Васильев его тоже тут же подписал. Вера отправила в КГБ документы на снятие у неё допуска работы со спец документами и спец аппаратурой. Доложила о случившемся в 1-й отдел управления.
Васильева вызвали в КГБ Тюмени и, видимо, дали солидный втык, а из управления предложили поговорить с Верой Павловной, забрать заявление обратно и продолжить работу. Васильев её вызвал и говорит:
-Вера Павловна, мы Вас уважаем, и прошу забрать заявление обратно.
-Никого Вы, Владимир Иванович, не уважаете, Вас, как командира, такие бредовые высказывания на разборе не красят. Заявление я не заберу, сдаю дела инспектору Лосевой. — Отрезала она и ушла из кабинета.
Вера начала работать на телеграфе в должности телеграфиста 1-го класса, но её неуёмная энергия была замечена и скоро она стала начальником смены. Так уж получалось, что начальником радиобюро и телеграфа мы назначали мужиков с техническим уклоном, то Третьякова, то Мочайло Юрия, но не смогли они с женщинами сработаться. Главным инженером в базе ЭРТОС был Аксёнов Геннадий Александрович. Он зашёл ко мне, и говорит, что мы допускаем ошибку, в женском коллективе должна руководить женщина. И предложил назначить Веру Павловну. Я стал возражать, она моя жена, на что он ответил, что эта должность подчинена непосредственно мне. Вера Павловна дала согласие, я в этом не сомневался, так как она мне иногда говорила, что “смены для меня мало”.
Вера Павловна развернулась: Прежде всего, преобразила телеграф. Она понимала психику молодых девушек, в основном, работающих на телеграфе. Появилась во всю стену полоса зеркал, в которых девушки любовались собой и, естественно, всегда были опрятны. Она, используя свои добрые отношения с руководителями наземных служб, повесила на окна красивые шторы, появились во весь пол дорожки. Своими силами провели косметический ремонт. Гордостью телеграфа было обилие красивых цветов. Достала новую мебель.
На телеграфе и в радиобюро в пяти сменах работали, в то время, около 60-ти человек. Началась кропотливая воспитательная работа, технологическая учёба, разборы с начальниками смен, а те в сменах. Проанализировали требования наставления по связи и его исполнения. В некоторых случаях ужесточали требования. Например: В наставлении сказано — “ Ответственность за передачу информации несёт податель”, вот и ждали пока получат, и в случае задержки телеграмм, связанные с обеспечением вылета, происходила задержка самолета, а виновного официально у нас нет. Изменили требование и в инструкцию внесли, “…Ответственность за обеспечение необходимой информацией для вылета самолёта (вертолёта), несёт начальник смены”. И у нас ни разу не было задержек по вине узла телеграфных сообщений (УТС) самолетовылетов. Учёба на УТС стала системой.
Очень хороший толчок в улучшении работы телеграфа стало развитие неформального соц. соревнования между сменами. Вскоре работа на УТС была доведена до совершенства, соблюдалась идеальная чистота на рабочих местах, улучшилась наглядная агитация и технологическая документация. Самое главное, дисциплина и моральный климат в коллективе были на высоте.
Многие молодые специалисты, приехавшие с жёнами или женившиеся здесь, устраивали своих подруг работать на телеграф, где их обучали. Телеграф ежегодно принимал выпускников местного ПТУ на вакантные должности. Как бы мы ни хотели, увольнения были по различным житейским причинам, но почти не было увольнений по инициативе администрации.
Когда в авиапредприятии были гости, Васильев обязательно, порой скрепя зубами, приводил их показать телеграф, первое время не замечая Веры Павловны. Управление неоднократно, на базе нашего УТС, проводило совещание начальников радиобюро и телеграфа, опыт был поучительным. Когда приезжали комиссии ЦУ ЭРТОС МГА в управление, почти всегда посещали нашу базу. В практике всех объектов нашей службы — мы никогда не боялись комиссий, проверяющих состояние дел.

* * * * *

khsemyon@yandex.ru

2 мая 2006 года  22:38:22
Соломон | К-Бялик | Израиль

---

Соломон Хазановский

О ВАС И О СЕБЕ (Автобиографическая повесть)
Окончание

Слабым местом у нас оставался участок внутри аэропортовой связи. Старая АТС на 200№ оставалась в маленькой комнатке старого здания КДП, и ёмкости её явно было недостаточным для удовлетворения растущих потребностей предприятия. Кабель связи с городом так же не удовлетворял наших нужд. В проект новой гостиницы, строящейся за счет местного бюджета, внесли АТС на 1000№, но это не решало всех проблем.
Когда здание строилось и уже лежали плиты перекрытия на сваях, я убедил заместителя по наземным Масанова Владимира Валентиновича в необходимости создания современного узла связи. Где будет установлено оборудование разветвленной сети релейной связи с городской АТС, агентством аэрофлота Салехарда и Лабытнананог и с уплотнительными устройствами. Требовалось решение командира. Васильев посмотрел чертежи, вышли на строящийся объект и он говорит:
-Владимир Валентинович отдадим, что просит Хазановский, он всё равно не отстанет. Да и нам без связи нельзя жить. Это было неожиданно, думал в лучшем случае командир сократит площадь, но всё получилось, как задумано.
Именно с этого момента, я почувствовал некоторую симпатию ко мне со стороны Владимира Ивановича Васильева, возможно, он пересмотрел свои взгляды на людей, окружающих его.
Мы получили прекрасное здание. Пользуясь хорошими связями с СМП-619, они из трёх секций 3-х этажной гостиницы в первую очередь делали нашу секцию. Наш первый этаж. Конечно, когда мы стали завозить оборудование, уже были готовы все технологические отверстия, смонтированы кабель-росты по всему периметру. Всё было настолько хорошо подготовлено, что монтаж выполнен в течение одного месяца. Даже мачта антенн стояла на крыше до её окончания. Одновременно все кабельные линии связи заводились на новый кросс. К этому времени мы получили новую систему внутри аэропортовой связи “Орех”.
Вскоре была получена одна из лучших, в то время, АТС “Квант” с вводом, которой, не было проблем с установкой телефонов. Телефонизировали и посёлок в аэропорту, кроме того АТС позволяла дать абонентам дополнительные услуги.
Непосредственным исполнителем и руководителем коллектива УВС был Фенглер Эдгар Генрихович талантливый инженер. Большая работа была проделана по реконструкции кабельных коммуникаций под руководством Созонова Юрия Александровича — начальника узла связи.
В авиапредприятии нами было сделано всё, чтобы сполна обеспечить все участки любыми видами связи, причём с высокой надежностью.
Естественно я старался через приказы командира награждать личный состав службы, отличившийся в работе ценными подарками, деньгами.
С вводом участка внутри аэропортовой связи завершился мой дипломный проект практически.

* * * * *

Нам не удалось использовать старое КДП для своих целей. Хотелось иметь хороший участок ремонтно-эксплуатационных мастерских (РЭМ), но шло развитие предприятия и нужны были помещения для других служб.
На площади штаба стояло помещение склада заказчиков, которое не использовалось. Я договорился с хозяином склада о передаче его нам. Договорился с командиром о реконструкции помещения. Склад был сделан из добротных брусьев. Для отделочных работ привёз из Лабытнаног (по блату) декоративную су### штукатурку. Плотники очень быстро привели здание в надлежащий вид. С наружи оббили здание дощечкой и покрасили. Подвели тепло. У нас получился хороший кабинет начальника базы, главного инженера, разместили технический отдел, РЭМ с лабораторией, мастерскими расходной кладовой. Взамен пришлось отказаться от моего кабинета в СПЗ.
Если бы в структуре базы ЭРТОС были РЭМ, когда шло проектирование СПЗ, то они бы были запланированы там, а так пришлось крутиться.
Пришлось крутиться и с обзорным радиолокатором. Здание обзорного р/локатора мне в титул не удалось протолкнуть. Достали у наших заказчиков (через аэропорт перевозилось большое количество различных строительных материалов) плиты ВНИСТО (алюминиевый каркас 6,0 на 1,2 заполненный мин ватой и закрыт с обеих сторон плоским прочным шифером). Помещения из них получаются довольно теплые. Мы подключили наших старых знакомых СМП-619, помогли своими силами и, используя частично материалы наших друзей, сумели построить помещение, где была хорошая аппаратная, помещение для запасных частей, бытовое помещение, туалет, мастерская. Дизеля аварийного электроснабжения остались в КУНГах, но размещены так, что вход в них был в укрытых переходах.
Техническая эксплуатация ОРЛ стала на много лучше. Технический состав находился в тепле.
Вынесенный приемный центр (ВПРЦ) получен на первый взгляд в неплохом КУНГе. Электроснабжение и линии связи были подведены. Однако скоро оказалось, что его недостаточно для обеспечения всех каналов. Кроме того, на нашем приемном центре разместилась радио контрольная станция Тюменского управления. Как показала практика, эксплуатация ВПРЦ в зимних условиях непригодна. Даже дополнительный электрообогрев не нагревал аппаратную выше 10 градусов.
С гидропорта перевезли ненужное строение и построили ВПРЦ с радио контрольной станцией, ВПРЦ в кунге продолжал функционировать, как дополнительное оборудование.
Уже после меня ВПРЦ было перенесено в капитальное помещение, бывшего метеолокатора.

* * * * *

О людях, с которыми мне приходилось встречаться в своей работе:
Я с большим уважением вспоминаю Ануфриева Алексея Георгиевича, чья школа для меня — стержень моих успехов. Я всегда был уверен в своих действиях, памятуя слова своего наставника — всё должно быть, продумано до мелочей. Он мне много помогал, и словом, и делом. При всём дефиците оборудования, он для Салехарда выделял самое лучшее, зная, что у нас оно простаивать не будет, и ему очень хотелось поощрить наши старания. К сожалению, он ушёл из жизни в 1974 году после тяжёлой болезни. В моей памяти он будет всегда.
В 1972 году я узнал в Москве, что в МГА работает мой сокурсник РАУССа — Дубровский Виктор Иванович. Созвонившись, встретились в одном из ресторанов. Посидели, вспомнили о прекрасных, весёлых днях РАУССа, рассказали каждый о своей жизни. Я пригласил Виктора к себе в Салехард, ему приехать не составляло труда. Он работал начальником отдела связи в ЦУ ЭРТОС. Через год Виктор Иванович был в нашем управлении и заехал к нам. Наша служба в этот период была в стадии монтажа оборудования на новых объектах, но ему многое все равно понравилось. Естественно он был гостем нашей семьи. Вера Павловна всегда была хлебосольной хозяйкой. Виктор ей очень понравился. На будущий год, когда будем в отпуске, обещали познакомиться с его семьёй, и мы своё слово сдержали. Мы встречались ежегодно, пока я был на сессиях в институте, он живо интересовался моими делами.
Когда я был на последней сессии перед дипломом, он позвонил в институт, нашёл меня и пригласил приехать в министерство. Его вступление было такое:
-Семён Борисович, знаю, что любишь хорошо организовать дело, поэтому предлагаю поехать работать начальником базы ЭРТОС на вновь строящийся аэропорт Анапа. — И рассказал,— когда там был Брежнев, он нашему министру Бугаеву сделал внушение, что юг страны задыхаются от недостатка аэропортов, а здесь такой аэродром, и принимает только АН-2. И приказал построить аэродром 1-го класса для всех типов современных лайнеров. И всё в МГА было нацелено на стройку. Начальник ЦУ ЭРТОС поручил подобрать начальника базы для аэропорта Анапа. Мне было предложено первому. Трёхкомнатную квартиру предоставляли сразу в уже почти готовом доме. Я ему сказал, что посоветуюсь с женой, но, честно говоря, мне не хотелось уезжать из Салехарда. Вера наотрез отказалась, ссылаясь на сильную жару.
Виктор Иванович мне помогал, переговорными устройствами для организации диспетчерских связей, телеграфными аппаратами из ГДР типа Т-51 и многим другим. Когда он стал заместителем начальника ЦУ ЭРТОС по р/локации и р/навигации, то сделал для Салехарда: Впервые в практике аэрофлота, был выделен посадочный радиолокатор РП-3Г фирмы “Тесла” для работы на грунтовой ВПП, что нам позволило снизить минимум аэропорта. Затем им была выделена СП-68, о судьбе, которой я уже рассказывал.
Дипломный проект я писал и рассчитывал на даче Виктора Ивановича в Павлов-Пасаде, где жила его замечательная мама.
Виктор Иванович ещё раз был у нас, когда все объекты были приведены в образцовое хозяйственное и техническое состояние. (Образцовое состояние объектов — это была политика и девиз ЦУ ЭРТОС, поддержанный министром, в результате, командиры на местах, не поддержавшие эти требования, поплатились должностью). Когда он приехал в Москву, рассказал о нашей базе главному инженеру ЦУ ЭРТОС Кажухарю, весьма суровому руководителю. С очередной проверкой Кожухарь прибыл в Тюменское управление и с Шаховым облетал основные предприятия, последним был Салехард. Кожухарь, Шахов и Васильев, после осмотра ряда объектов нашей базы, стоят в телеграфе. Кожухарь обращается к Шахову:
-Геннадий Петрович, почему вы не можете остальные предприятия подтянуть до этого уровня?
-Потому что у нас нет там Хазановских Веры Павловны, и Семёна Борисовича — ответил Шахов.
Это уже был 1984 год, но мне в тот момент вспомнился Шахов 76-го года….
Виктор Иванович вскоре ушёл из Аэрофлота, причины я не знаю, работал он секретарём Высшей аттестационной комиссии Союза.
У нас так повелось в семье, если в Салехард приезжал мой соученик, он должен быть моим гостем в доме. Один из них приехал из Сочи. Он должен был лететь в Уренгой для обслуживания объектов. (Такая форма направления специалистов из Союза была около четырёх лет, на период зимних, интенсивных полётов в ТУГА). Он из-за непогоды около недели жил у нас. Интересно было, что даже своё белье он подбрасывал Вере для стирки. Когда он уезжал обратно домой, опять заехал к нам на правах гостя. Прощаясь, пригласил нас к себе в гости:
-Приезжайте, рубль койка и рыбки не забудьте прихватить. Выражение “рубль койка” стал у нас символом “хороших” гостей. Фамилию его не хочу называть. Ну, это так, отступление, повеселить воспоминания.
В базе были созданы все условия, и поощрялась заочная учёба: из этих товарищей выходили толковые руководители объектов, специалисты высокого класса, даже против моей воли, партийные и комсомольские работники.
Семянников Фёдор Николаевич работал техником на обзорном радиолокаторе после окончания училища ГА. Получив диплом инженера, был назначен руководителем объекта. Затем к концу 80-х годов стал главным инженером базы ЭРТОС. После моего ухода на пенсию возглавил службу. Два года спустя, переехал в Курган на руководящую должность. Он был у меня на даче в деревне.
Масленников Алексей Алексадрович работал техником на диспетчерском радиолокаторе, затем был назначен инженером, старшим инженером радиолокационной системы посадки. Много вложил сил и энергии в становлении этого объекта после постройки здания. Вместе со специалистами из Чехословакии занимался установкой РП-3Г. Вскоре стал начальником узла радиолокации и радионавигации. В настоящий момент является заместителем директора филиала группы Тюменьавиаконтроль. Эта служба создана на базе двух служб: движения и ЭРТОС.
Мищенко Юрий Анатольевич — техник ещё старого КДП, Начал учёбу в институте в один год со мной и хотел бросить институт. Пришлось убеждать, может быть и применить власть, одним словом встретились в Новосибирске в УКП Киевского института ГА. Помог выполнить недостающие контрольные. Особенно помог сдать высшую математику. Здесь на экзаменах проявился Мищенсковский характер упрямца. Когда я ему написал ответ на его билет, сидя рядом с ним, он начал спорить, что это не так, а когда сдал, на вопрос: “Что неправильно?” Ответил: “Да, мне казалось…”
Вскоре Мищенко по настоянию жены уехал на Украину. Когда предприятия Ямала стали самостоятельными, Мищенко запросился у Шахова на работу. Шахов предложил ему должность начальника базы ЭРТОС в Трко-Сале.
Мы часто с Юрием Анатольевичем встречались на совещаниях ТУГА, я бывал у него в составе комиссии ТУГА по проверке подготовке к навигациям. Был у него в гостях. Осталось неприятное впечатление от его квартиры. Нет, квартира хорошая из трёх комнат, но она переоборудована… из помещения ближней приводной. Оборудование и резервные источники питания опять разместились в кунгах.
Я ничего не сказал у них свое руководство, и он сам руководитель службы. Видимо личное, выше, даже безопасности полётов. А я старался строить….
Квасовский Игорь Ярославович, тоже техник обзорного радиолокатора, руководитель этого объекта в некотором промежутке, затем переучился на заместителя командира по политчасти и работал в лётном отряде. А затем, вместе с заместителем командира ОАО по лётной службе Лебединским В.С. уехал работать в Мыс Каменный.
Не везло Игорю Ярославовичу с жёнами в Салехарде, дважды женился неудачно. Кажется, нашёл свое счастье в Каменном.
Закончили институты и стали хорошими руководителями Серёгин Валерий, Титаренко Алексей, Кабанов Александр и другие ребята. Гордостью службы были инженеры — выпускники ВУЗОВ, как Фенглер Эгард, Картечев Сергей, Щербинин Александр, Котов Владимир.
В службе проводились семинары инженерно-руководящего состава по различным проблемным вопросам. В период становления узла телеграфных сообщений, я поделился со специалистами идеей создания полуавтоматической схемы связи, по принципу аппаратуры “Лиман”, изученную мною еще в Челябинске.
После моего доклада с подготовленной схемой, Картечев со Щербининым предложили идею создания предложенного, но на современной элементной базе: микросхемах, транзисторах, терристорах и прочих элементах. И более того, изготовить автоматический центр коммутации сообщений.
На базе наших РЭМ создали экспериментальный участок, освободили Картечева и Щербинина от работы на объектах, подключили к ним в дальнейшем и монтажников.
Добыли все, что требовалось для разработчиков. И после отработки отдельных схем и узлов заказали на заводе в Тюмени по подготовленным матрицам все печатные платы.
Сборка производилась в РЭМ. В этот период получили полуавтоматический “Лиман” заводского изготовления на базе механических реле, состоящих из трёх стоек. Надёжность была весьма низкая. Картечев Сергей в течение месяца собрал небольшой блок из уже отработанных и собранных схем и заменил весь “Лиман”. Устройство работало надежно. А работы по внедрению полностью автоматического центра коммутации продолжались.
Центр даже проходил испытание на телеграфе, но были некоторые мелкие недоработки, но…Картечев уехал под нажимом семьи из Салехарда, а Щербинин был исполнитель, а не конструктор. Он с ним справиться не смог.
Работу обеспечил, до ввода заводской машины в 1996 году, созданный ранее картечевский “Лиман”.
В службе я поддерживал любые технические решения, их практическую реализацию. Много было интересных решений, были и неудачи, но я был рад любому результату — всё шло на пользу, инженерно-технический состав пополнял свои знания.
И действительно общепризнанно, что в нашей базе ЭРТОС был самый сильный инженерно-технический состав в управлении
Мой рассказ о людях, с которыми я работал, был бы далеко неполным, если не рассказать о Владимире Фёдоровиче Иващенко.
Это один из главных специалистов выпускников РАУССа в Салехарде. Его отличительная черта — аккуратность в работе. Если он что-либо делает лично или руководит какой-либо работой, то проверять после него не требуется. Он был весьма требователен к подчиненным, не терпел лжи, фальши.
Владимир Фёдорович длительный период работал начальником узла связи и считал, что это его конечная высота. Сколько с ним ни вёл беседу о дальнейшей учебе, он не хотел и ссылался на какого-нибудь “дубового” инженера (были и такие) говорил:
-А чего я добьюсь, буду на одном уровне с этим “дубом” по образованию и только.
Мы дружили семьями, часто встречались по различным семейным торжествам. Дружили и наши дети Женя с Вовой. И в дальнейшем вместе поступили в РИИГА.
В службе практически нет объектов, где бы Владимир Фёдорович ни принимал участия в их становлении. Когда я приехал в Салехард, мне долго пришлось добиваться расположения к себе Иващенко. У него были основания быть настороженным к вновь прибывшему руководителю, уж много их перебывало в Салехарде, но мало кто задерживался.
У него в характере были черты, которые мне не нравились: — Он мог, вопреки принятому ранее решению, согласованному с ним, принять противоположное решение. Это могло быть по любому вопросу, то ли воспитания, то ли решения по работе, то ли наказания по дисциплинарным проступкам. Я его здесь понять не мог и часто не надеялся на его поддержку в решении нужных вопросов. Иногда это явно имело признак упрямства, проявления духа противоречия.
Владимир Фёдорович злоупотреблял выпивками. Я, пожалуй, в единственном случае проявлял терпимость к пьянке. Он неоднократно мною изгонялся (правда, после работы) из передающего центра в гидропорту (он жил напротив радиоцентра).
Мне многократно жаловалась его жена на то, что Фёдорович с работы приходит пьяный. Мои с ним разговоры, на эту тему, давали на некоторый период положительный результат. Но через некоторое время Валентина Михайловна, его жена, снова приходила с жалобами на мужа. Я ей говорил, что если я официально займусь его воспитанием, то ему в лучшем случае придётся расстаться с должностью начальника узла связи. На что она мне отвечала — пусть он будет рядовым, но под контролем и на виду у всех, мне не нужен муж пьяница, хотя и при должности.
В 1978 году он находился на передающем радиоцентре (уже на новом), изрядно выпил. Мне об этом позвонили из службы движения и сказали, что Иващенко по телефону “дышит спиртом” Я связался с Владимиром Фёдоровичем, и он мне в пьяном угаре наговорил всяких гадостей. Пришлось поехать на передающий центр и выпроводить Иващенко. Дежурный техник не пил.
Приказом командира перевели Владимира Фёдоровича инженером в РЭМ, правда, я его предупредил, что пьянку среди личного состава я ему больше не прощу, и он будет уволен, несмотря на его заслуги и стаж работы. Владимир Фёдорович на работе срывов не имел и дома стал употреблять меньше. Но ко мне стал относиться более настороженно, да и Валентина Михайловна тоже не в восторге была от моего решения, хотя сама несколько лет назад настаивала на этом.
Через несколько лет после моего ухода на пенсию пришло извещение о смерти Владимира Фёдоровича от сердечного приступа, и всё же у меня об этом человеке остались светлые чувства.

* * * * *

Я, работая начальником базы ЭРТОС, объездил много столичных и не столичных городов Союза. В практике ЦУЭРТОС было проведение ежегодных мартовских совещаний на базе различных управлений. Так я побывал в Архангельске, Киеве, Бресте, Ереване, Тбилиси, Душанбе, Новосибирске, Риге и других городах.
Особенно интересными совещания были в период работы начальником ЦУЭРТОС Виноградова, инициатора приведения объектов баз ЭРТОС в образцовое состояние. Это были не лозунги, а практическая работа, это был период, когда с нами стали считаться, к нам повернулись лицом. Естественно это была большая поддержка и министра ГА Бугаева. Виноградов, по выражению Дубровского, входил к министру, “толкнув дверь ногой”.
Ещё интересны были встречи между собой коллег по работе, порой решали важнейшие вопросы. Благодаря встрече с Ереванским начальником базы, я получил десяток новых электронных телеграфных аппаратов, взамен на старенькие Т-51. У нас были специалиста их освоившие, а в Ереване их не было.
Помню, когда командир сделал Попова главным инженером, я встретился с Сочинским начальником базы, он уточнил, у меня ли Попов, стал на колени перекрестился и говорит:
-Спасибо тебе за то, что ты взял от меня такое гавно. А я когда ему сказал, что он главный инженер, то, удивившись, ответил шутливо:
-Извини, я его недооценил.
На одном из совещаний ко мне подошёл начальник базы Челябинска Степанов Виктор Иванович и с ним главный инженер из Кишинёва Иванов Владимир Александрович. Иванов попросился на север, ссылаясь на семейные обстоятельства.
Дали ему согласие, поселили его с женой в двухкомнатном номере гостиницы. Это был самый сильный главный инженер, как специалист, очень тактичный и порядочный человек, и приятный собеседник. Он проработал несколько месяцев. Когда у нас был с проверкой подготовки базы к зимней навигации заместитель начальника отдела Наумов, я ему рассказал, какой у нас сейчас главный инженер. Наумов рассказал Шахову, и предложили ему поехать в Надым на должность начальника базы ЭРТОС. Я переживал за свой язык, за своё хвастовство. Уговаривал Владимира Александровича, что должен уйти на пенсию, и он остаётся руководителем, что договорился с командиром о выделении ему первой квартиры. Уехал, к сожалению, Иванов. В Надыме он проработал недолго, в 88-м году его направили по указанию ЦУ ЭРТОС начальником Рыльского училища спецслужб ГА. В настоящий момент Владимир Александрович мэр города Рыльска.
После отъезда Иванова главным инженером был назначен Семянников Фёдор Николаевич.

* * * * *

В авиапредприятии большое внимание уделяли соц. соревнованию, были группы соревнующихся коллективов, близких по роду деятельности. Мы были в группе со службой движения, довольно хорошим коллективом. Можно сказать, соревновались на равных. Победитель получал солидную сумму, кроме того, наша база для поощрения своих победителей ежеквартально получала также большую сумму денег. В базе было престижно завоёвывать первенство. Победитель получал помимо морального удовлетворения и материальное поощрение. В базе тоже было свое положение, соревновались узлы, соревновались смены, объекты, люди в сменах и на объектах. Всё было конкретно, без формализма. Чаще в числе победителей был узел телеграфных сообщений, а среди смен на узле — смена №2 начальник смены Кибальникова Тамара Михайловна.
В соревновании предприятий ЭРТОС управления наша база очень часто выходила победителем, а чаще это было соревнование двух баз: Салехарда и Ханты-Мансийска начальником базы, которого Аркадий Иосифович Верховский прекрасный руководитель, толковый инженер. В конце 80-х годов ушёл на партийную работу.
Профсоюзным лидером в отряде долгое время был Лычёв Вячеслав Алексеевич, бывший наш радиотехник, который честно говорил, что не лежит у него душа к специальности радиотехника. Вскоре он стал секретарём комсомольской организации, а затем профсоюзным лидером в авиапредприятии.
Окончил высшую школу профсоюзного движения. Был предан командиру и выполнял любую его волю без оглядки, позволительно ли это профсоюзному лидеру.
На одной конференции наш старший инженер Муратов Фарид Хамитович выступил с критикой в адрес профкома о методе распределения жилья, употребив такие выражения, мы (связисты) тоже советские люди и другое.
Критиковать профком, да ещё в таких выражениях, это тоже, что критиковать командира, а критиковать командира — это тоже, что критиковать советскую власть. У командира даже бытовало такое выражение: “Кто не с нами, тот против советской власти”.
Выступление Муратова — это было коллективное требование наших инженерно-технических работников, правда, несколько в необычной форме.
Дело дошло до городского комитета партии, я ходил к 1-му секретарю, доказывал, что в отряде идёт расправа над коммунистом за критику, обещал разобраться и разобрался — Муратову вынесли на парткоме выговор. Как могла быть иначе, дирижёром был сам Васильев, а исполнителем Перфилов Геннадий Алексеевич — секретарь парткома “испытанный и закалённый”, беспринципный, однажды уже изгнанный горкомом за развал работы.
С методами работы городского комитета партии я знаком, так как более 10 лет был заместителем председателя комиссии горкома по персональным делам членов КПСС. В большинстве в горкоме работали порядочные коммунисты. Приятно вспомнить работу 1-го секретаря Салехардского городского комитета партии Бороздич Владимира Викторовича — внимательного, доброго, справедливого мужика. После его ухода на пенсию положение в горкоме изменилось. Помню, я председательствовал на заседании комиссии, где рассматривали персональное дело одного из руководителей небольшой организации в Лабытнангах. После доклада проверяющих дело членов комиссии, выяснилось, что это закоренелый пьяница и развратник. Мнение членов комиссии было единое — рекомендовать бюро горкома исключить его из рядов КПСС. Позже узнаю: Бюро вынесло ему строгий выговор, а работнику горкома, ответственному за работу с нашей комиссией указало на отсутствие контакта с последней. Этот человек видимо им был дорог, как поставщик дефицита “ко двору”. Вот и принципиальность!
Однажды в Тюмени я, в ожидании вылета, встретил Владимира Викторовича Бороздич, уже пенсионера. Он встречал сына с семьей, (сын работал у нас в службе движения). Была задержка вылета по метеоусловиям. Мы долго с ним беседовали на различные темы, и вдруг мне был задан вопрос:
-Почему, Семён Борисович, ни разу не зашёл ко мне, когда терпел притеснения Васильева? Я ведь знал об этом и всё ждал.
-Потому, Владимир Викторович, что жаловаться не приучен, и, считал, что нет причин со мною так обращаться, и, что ему со мной не справиться.
-Наивный Вы человек,— ответил мне Бороздич, и добавил:
-Я знаю о решении Хохлова рад, рад, что у Вас есть успехи в работе.
Я ему рассказал случай с делом Муратова, на что он ответил:
-Васильев есть Васильев, но 1-й секретарь не должен был его поддержать, я бы не поддержал, а поставил бы на место. — И добавил: — К сожалению, не я подбирал себе приемника, хотя и готовил. …
После случая с тем персональным делом руководителя- пьяницы меня вывели из состава комиссии, ну ни специально, а в порядке обновления комиссии.

* * * * *

Я с восторгом встретил некоторые перемены, введенные Горбачёвской перестройкой. У нас появилась возможность на некоторый экономический эксперимент в базе. Была оценена вся выдаваемая базой продукция в виде услуг, работа всего комплекса оборудования и передачи информации с учётом себестоимости часа работы и плановой прибыли. Кроме того, ввели учёт фонда заработной платы. Это я показал весьма схематично, на деле было сложнее.
Ввели экономический учёт на всех объектах, отдачу каждого члена коллектива. Появилась заинтересованность работать с меньшим количеством личного состава. Были сломаны все нормативы технического обслуживания и обработки информации. Внедрены ряд технических новшеств, позволявших повысить производительность труда. Всё было юридически оформлено и утверждено командиром. Мы не стали сокращать работников, просто в течение года и в дальнейшем никого на работу не принимали. Работа по-новому оправдала себя. Зарплата повысилась и техническая эксплуатация улучшилась. Вся экономия фонда зарплаты, все средства заработанные базой за представленные услуги сторонним организациям оставались в базе. На полный хозрасчёт перейти мы не могли, так как другие службы хозрасчётом не занимались.
В базе также веяния Гобачёвской перестройки нашли свои отражения в части выборов руководителей. Состоялся и мой отчёт перед коллективом. Что интересно, в базе была группа людей не моих сторонников, так сказать обиженных, они здорово объединились и начали агитацию против меня, порой доходя и до прямой лжи.
Я в докладе и остановился на некоторых таких фактах: О “любимчиках”, да, я сказал, что есть у меня любимчики это Фенглер Эгард Генрихович, выдающийся инженер, умница, это Картечев Сергей Александрович — автор нашего Салехардского “Лимана” — оборудование позволившее сократить численность телеграфа и многие другие.
Но я не могу назвать любимчиком ни одного “оппозиционера”, так как это люди ниже среднего уровня знаний, но очень высокого мнения о себе и назвал их фамилии.
На собрании была пресса, почему-то ждали сенсации, представители горкома партии, естественно всё командование авиапредприятия. Был Шахов Геннадий Петрович
Голосовали тайно. Вопрос в бюллетене стоял: “Одобряете или нет отчёт начальника базы ЭРТОС Хазановского С.Б.”.
Результат — одобряют-91%, нет-9%. Мне было приятно, активность “оппозиции” резко снизилась, а некоторые с досады уволились.
Следующие выборы начальника базы были накануне моего отъезда из Салехарда в феврале 1989 года в связи с уходом на пенсию. Начальником базы стал Семянников Фёдор Николаевич. В нашем коллективе выборы к неприятностям не привели, а вот выборы командира авиапредприятия закончились снятием Васильева В.И. .
Хочу остановиться несколько подробнее. Когда Васильев приступил к исполнению обязанностей командира Салехардского авиапредприятия первое, что он сделал, поставил на место всех тех, кто ранее были с командиром “на близкой ноге”. За 20 лет работы командир фактически обновил весь командно-руководящий состав предприятия. Некоторые замены были абсолютно правильные, он не терпел пьяниц, лодырей, хапуг. Но его назначения более “приближенных” людей порой выглядело комично, что-то наподобие назначения Попова в нашей службе или Куликовского. Владимир Иванович понимал так, если назначением даже внутри службы занимается лично, то это будет преданный ему человек. Никогда не было, чтобы Васильев по серьёзным вопросам с кем-либо советовался. Нет, он советовался, он собирал партком, профком, различные совещания, но во всех случаях его слово было последним и, как правило, “правильным”. Это был махровый автократ.
Помню как он отстаивал летный состав, нагнетая тем самым неприятную обстановку в отряде. А в самом летном коллективе у него были люди преданные, заискивающие, для которых была зелёная улица в карьере. И летчики, с которыми “ему не по пути”. Так вот, когда заслушали отчёт командира о проделанной работе, Васильеву оказали недоверие в первую очередь, как ни странно, лётный состав. В процессе подготовки отчетного собрания, уже шла подготовка к выборам командира, уже шла активная агитация против Васильева, уже назначались кандидаты на его замещение. Одним из основных претендентов был Кочуров Михаил Михайлович, тот самый, кто подлым обманом убрал женщину с работы, инсценировкой потери секретной карты в регламентном бюро. Я знал Кочурова — главного штурмана в авиаотряде, как ленивого работника. Ещё не было случая получения от штурманской службы своевременно актов облета радиотехнических средств, без многократных напоминаний и даже подключением для воздействия командира. И это был кандидат на должность командира объединённого отряда!
На конференции я выступил в защиту Васильева, лучше иметь командира, при котором выполняется план, было благополучие, порой видимое, чем иметь бездельников у власти, типа Кочурова. Когда я поднялся на трибуну и начал говорить, то поднялся со своего места Василий Бортник, бывший руководитель аэродромной службы, уволенный Васильевым (он специально приехал, чтобы досадить Васильеву), и говорит:
-Семён Борисович, ты что говоришь, или забыл, как он тебя донимал?
-Я, Бортник и друзья-товарищи, не о себе пекусь, мне обидно за наше предприятие. Васильев не сахар, но сегодня ему замена не подготовлена и рано решать вопрос о недоверии. И ещё много о чём говорил, но не помогло. Ему выразили недоверие большинством голосов. Отвернулись от Васильева и “преданные люди”. Выборы командира проходили без меня, я уже уехал пенсионером. Как мне потом рассказывали, командиром избрали начальника вертолётного цеха Бабкина Германа Николаевича — хорошего начальника цеха, но слабого командира, скорее из-за недостатка опыта развалившего предприятие, а я думаю не столько он, сколько новые времена 90-х годов. …

* * * * *

Однако вернемся несколько назад. На севере много прекрасных удовольствий: охота, рыбалка, грибы, ягоды. К охоте я был равнодушен. Рыбалку любил, особенно на спиннинг или сетями, а порой рыбачили и на “бутылку”. С товарищем, Виктором Зубаревым, а это был заядлый рыбак, поехали однажды к ненцам за осетрами. Я взял с собой Женю, ещё ученика 5-го класса. Прибыли на место, поговорили с рыбаками. Отдали им бутылки, поехали с ними рыбачить, взяли по небольшому осетру и поехали в обратный путь. Несколько заблудились в протоках, и домой попали вместо вечера в 3 часа ночи. Жёны ждали нас на берегу до 12 часов ночи и, не дождавшись, ушли домой. Когда я с сыном появился дома, Вера с горяча, хотела выбросить рыбу, но мы предусмотрительно рыбу оставили в лодке до утра. Её потрясение было настолько сильно нашим опозданием, всё передумала, что мне дорога на рыбалку была заказана.
Уже после нашего отъезда из Салехарда с Виктором случилось несчастье, он утонул на рыбалке. Вера мне напомнила, что правильно делала, не позволяя мне рыбачить. Может и так.
Но грибы и ягоды были моими. Часто после работы, а в выходные дни — напролёт отдавал любимому занятию. Я исколесил и исходил тундру вдоль и поперек на много километров.
Иногда, когда большой урожай брусники, приносил ведрами и ночью, когда ложишься спать, красные гроздья брусники долго стоят перед глазами.
Однажды приехали из отпуска 31 августа. Целую неделю не было заморозков, а грибов было очень много. За грибами мы поехали сразу, как только разгрузили машину от дорожных пожитков, с нашим Колей и привезли полный багажник отборных подосиновиков и подберёзовиков. Завалили полную ванную, и собрались ехать завтра снова, но Вера взмолилась, что нет сил все переработать и предложила: — “Везите и сдайте в кооперацию”.
Мы с Колей за два дня сдали 150 килограммов грибов, дальше погода не позволила. За сданные грибы получили дефицитные товары (такое было раньше).
Иногда вылазки в тундру или не берег реки осуществлялись коллективно, чаще по инициативе телеграфа. Всё сопровождалось коллективной ухой.
В практике отдела ЭРТОС управления проводить совещания начальников баз в различных предприятиях Тюменской области: В Сургуте, Урае, Нижневартовске, Ханты-Мансийске, Тобольске и, естественно, в Салехарде. Каждый начальник базы вторую часть программы (культурную) брал на себя. Это была или вылазка на природу с шашлыками, или в сауну, или в ресторан.
Когда совещание проводилось у нас, я со своими руководителями узлов продумали культурную часть программы: Решили вывезти наших гостей на один из островов Оби и организовать рыбалку. Сделали для каждого по удочке, взяли наживку. Развернули большую, армейскую палатку, взяли всё необходимое для ухи….
Привезли их на катере на остров после совещания, раздали снаряжение и приступили наши гости к рыбалке. Сколько ни забрасывали, ничего не поймали. А комары жалят, летают тучами, чувствую, начался ропот, мол, куда ты нас Борисыч привёз?!
И это было в сценарии, мы знали, что на удочку рыба почти не ловится. С другой стороны острова причалила лодка-моторка, и оттуда наши ребята принесли мешок с крупной, белой рыбой и посмеиваются над гостями, мол, надо знать места для ловли удочкой. Настроение резко поднялось. Уже в кипящую с картошкой воду опустили привезенную рыбу, все пряности. Из оставшейся рыбы сделали малосол (пятиминутку) Начали пировать. Это продолжалось почти до утра. Утром собрались уезжать, но желающих не было — остались отдыхать. Только я и Шахов уехали. Уха на свежем воздухе — хороший отдых.
Вспоминается ещё интересный случай. С ребятами нашей службы поехали к одному из островов на заготовку саженцев тальника, для посадки в аэропорту, это, пожалуй, одно из лучших деревьев, хорошо приживающихся на севере. Подъехали на самоходке уже вечером, развели костёр, сварили наваристый суп с тушёнкой, затем поставили кипятить ведро с водой для чая. В кипящую воду бросили заварку и сняли ведро. Когда стали пить чай, я для себя отметил, что чай пахнет рыбой. Утром, когда проснулись, подозвал меня Лёня Сущий и показывает на ведро с чаем: четверть ведра было наполнено сваренными мальками рыб, выходит, что мы пили в темноте уху с чаем. Глянули на место, где брали воду, а их кишмя кишит.
Я часто вспоминаю северную тундру, казалось бы, какая может быть растительность на полярном круге. Карликовая берёзка, ель, которая выросла на 2 - 3 метра, а ей уже более 100 лет. Сколько ягод брусники, малины, смородины, черники, морошки; а какое обилие цветов. Хороша тундра осенью, когда она зацветает отмиранием листьев. Это ковёр различных цветов и оттенков, глаз от которых не оторвать. Такого на юге не увидишь. Донимают комары, но где их нет. Мазь помогает их не замечать. Купаться в Оби можно было при жарком лете (один месяц — июль) в довольно прохладной воде. Но наша семья выезжала в тундру на машине, где небольшие озёра прогревались лучше, и там купались.

* * * * *

Дети наши учились в школе неплохо. Если с Аллочкой было всё благополучно, она хорошо училась, очень любила общественную работу, была и старостой класса, и командиром пионерского отряда, и занималась в художественной самодеятельности, также училась в малой воздушной академии. Она очень серьёзно учила дома уроки, то Женя, хотя учился хорошо, но старания большого не было. Я в нём узнавал себя. Дома он мало занимался, но учился без троек. Общественной работой почти не занимался. Несколько лет занимался в спортивной школе гимнастикой. Не обходилось у него без шалостей и драк с пацанами. Но с кем этого не бывает?
Огорчил он нас тройкой по сочинению на экзаменах на аттестат зрелости. На то была причина,— он влюбился и всю ночь прогулял с Иринкой, своей будущей женой. Что тут было, что тут было. Мама наша сильно ругалась, и Ирине досталось. … Но остальные экзамены он сдал все на пятёрки.
У Женечки была мечта пойти учиться на инженера-механика по автомобилям и двигателям. Я не отговаривал его, но когда он проходил практику после окончания 9-го класса, я ему посоветовал пройти её в автобазе аэропорта, а вторую половину провести на наших объектах. Итогом стало желание Жени пойти учиться в Рижский институт инженеров гражданской авиации, основной довод — разница в интеллектуале людей.
Женя сдавал вступительные экзамены в Свердловске и сдал успешно.
Аллочка так же стала через два года поступать в Рижский институт ГА на экономический факультет. Без эксцессов не обошлось. Экзамены сдавала так же в Свердловске. Получила тройку по физике и при очень ограниченном количестве мест, была угроза не поступить. Я тоже в это время был в Свердловске, и с Аллочкой зашли к председателю комиссии. Я спросил, может быть не стоит дальше сдавать. Он посмотрел нашу зачётку, взял ведомости и сказал, напрасно вы волнуетесь, можем её отправить в Киевский институт на аэродромный факультет. Мы не согласились. Тогда он ещё раз посмотрел Рижских абитуриентов и сказал: шанс, только последний экзамен сочинение сдать на пятёрку и если Ваша конкурентка сдаст хуже,— проходите Вы. Ну, что ж, пошла Аллочка на экзамен.
Когда она вышла, я спросил тему. Она ответила: “Мой любимый поэт”. Я предположил, что Маяковский, а она мне ответила:
-Ты, что папа, там можно сделать кучу ошибок в его цитатах. Я писала о Юрии Кукевиче (местном самодеятельном поэте, рабочем с электростанции Салехарда).
-Алёнка, что ты наделала, он ведь даже не член союза писателей,— а она мне:
-Папочка не волнуйся, я его сделала и членом союза писателей и придумала ему героическую биографию знаменитого лётчика…. Она получила пятёрку и прошла. На мандатной комиссии председатель ей сказал:
-Мы были восхищены Вашим сочинением, но не забывайте, что у нас не гуманитарный ВУЗ, а технический.
На втором курсе Аллочка вышла замуж за Колю Черненко, студента третьего курса того же института, но механического факультета. Она во многих письмах описывала достоинства своего избранника, с которым она познакомилась на общественной комсомольской работе. Высылала она и вырезки из газет, где Николай отмечался в молодежных газетах Латвии, как активный комсомольский вожак, как участник фестиваля молодежи и студентов на Кубе.
Свадьба была в институтском кафе, на которой были друзья и сокурсники Аллочки, Коли и Жени. Естественно, были и я с Верой, и родители жениха. Приехала на свадьбу и Ирина — невеста Жени.
Запомнился разговор со студентами, сокурсниками Жени. Когда вышли покурить, я подошёл к ребятам, и они меня стали спрашивать о жизни Аэрофлота. Интерес их был мне понятен, через несколько лет многие из них вольются в ряды его работников. Зашёл разговор о руководителях и как стать хорошим руководителем. Я подчеркнул, что хорошими руководителями становятся ребята, активно занимающиеся общественной работой и как отрицательный пример сказал, что из Жени не получится руководитель, памятуя его пассивность в школе. Поднялся шумок и возгласы, ну если из Жени не будет, то из нас тем более. Когда мы встретились на квартире, то Женечка с обидой спросил:
-Папа, почему из меня не выйдет руководитель, я иначе и не мыслю свою жизнь?!
Да, с Женей я ошибся, он был неформальным лидером всегда, а на работе был прекрасным руководителем.
Аллочка окончила институт с опозданием на год, после рождения Антошеньки и её болезни взяла академический отпуск. Коля окончил институт на год раньше Аллочки, приехал в Салехард, где начал работать в нашем авиапредприятии, в авиационно-технической базе (АТБ) в должности инженера вертолётного участка. После стажировки он назначен на должность руководителя смены. Через несколько лет работы в отряде, его забирают работать в горком партии инструктором в промышленно-транспортный отдел, где он проработал около четырёх лет. В 87-м году переведен для работы секретарём парткома крупнейшего треста “Севстроймеханизация” в город Лабытнанги. (В то время горком партии был единым для двух городов) Этот трест занимался строительством железной дороги на Бованенковское газовое месторождение. Коле дали хорошую двухкомнатную квартиру в пятиэтажном доме. Аллочка тоже начала свою работу в службе организации перевозок. В январе85-го года у них родился второй сын — Женечка. В Лабытнангах Аллочка стала работать руководителем агентства аэрофлота, которое располагалось в том же доме, где они жили.
На свадьбе у Аллочки Ирина с Женей приняли решение подать заявление в ЗАГС. Свадьба состоялась через пару месяцев опять в студенческом коллективе. Женечке до окончания института оставался ещё год. Ирина жила с родителями в Сургуте, где он и проходил в аэропорту преддипломную практику. В июле 80-го у них родился сын Андрюшенька. Женечка успешно окончил институт, отказавшись остаться работать на кафедре радиолокации, взял направление работать в Челябинске, где мы получили бронированную нами квартиру. Работал Женя на КДП инженером, где прошёл хорошую школу, необходимую любому специалисту базы ЭРТОС. Вскоре был назначен старшим инженером РСП, через пару лет стал руководителем узла связи. Иринушка родила в 84-м году Наташеньку и через три года Женечку. Работала по специальности, медсестрой в детской поликлинике.

* * * * *

Хочу вернуться к самому дорогому мне человеку — моей жене. В нашей жизни не было тиши и благодати, когда мы поженились, из-за недостатка средств на жизнь. Я старался всё сделать для Веры, чтобы она лучше питалась, когда была в положении. Когда родился Женечка на первый план внимания, стал он. Естественно мы в нём души не чаяли. Вера вложила душу в формировании этого человечка.
Было ЧП, если я использовал для Женечки не проглаженную пелёнку, нотацию она мне обязательно прочитает. Ещё хуже стало наше материальное положение, когда наша семья пополнилась Вериной мамой и двумя детьми. Когда Вера была беременная Аллочкой, то в своём питании недополучала очень многого. Да и после рождения Аллочки питание не улучшилось, а ведь она была кормящая мать. Я очень переживал.
Я и Вера были очень худыми. Она мне неоднократно говорила, что нужно ехать на север, но я не мог расстаться с работой и, общественной работой в Челябинске — это тоже была моя жизнь. Когда, наконец, решились, не без участия Николая Серого, уехать на север, у нас всё резко изменилось в лучшую сторону.
Вера часто говорит вспоминая:
-Я не могла поверить, что у меня от получки до получки всегда были деньги и питались мы уже хорошо.
Подрастали дети, требуя постоянного внимания, неустроенность быта: топка печей, заготовка привозной воды в бочках и учитывая, что я очень часто находился в командировках на оперативных точках, то понятно, сколько забот ложилось на её хрупкие плечи. Ещё нужно учесть, что Вера по природе чистюля, В квартире у неё всегда должна быть идеальная чистота, и она это требовала от меня и детей. Со мной это было сложнее.
И ещё нужно учесть её педантичную преданность работе, особенно, когда она стала руководителем узла телеграфных сообщений (УТС), где она порой работала и ночью, осуществляя очередную идею, а идей у неё была полна голова. Мы ссорились довольно часто, каждый отстаивал свое мнение. Два командира в одной квартире — это очень много. Признаю, верх брала она иногда справедливо, А иногда я сдавался, не хотел её расстраивать. Это была ссора несерьёзная и на пять минут.
Помню, если мать с отцом поспорят, то это надолго, мама неделями могла не разговаривать, и это нас всех очень тревожило.
У нас такого никогда не было.
На работе Вера очень много уделяла внимание молодёжи, особенно семейной молодёжи, приезжавших к нам на работу. Молодой специалист приходил к ней в 1-й отдел по долгу службы и, если она узнавала, что приехал с семьёй, то принимала участие в устройстве быта этих людей и на первых парах даже порой устраивала их у себя дома. Если нужно, помогала устраивать на работу жену.
Такое уважительное отношение к людям снискало к ней уважение многих.
Она могла поднять личный состав своего телеграфа на любые мероприятия. Помню, в Салехарде был засушливый год, и была угроза бескормилицы для совхозных коров (молока от них едва хватало на детские учреждения).
Все предприятия стали заготавливать веточный корм, а Вера со своим коллективом обошла в тундре все низменные места, и выкосили ножами всю траву, и доставили нашим транспортом около трёх тонн хорошего корма.
Ко всем мероприятиям её коллектив подходил творчески. На демонстрациях 1-го мая и 7-го ноября у нас в Салехарде довольно холодно. Придумала: оборудовали машину всем необходимым, поставили около агентства аэрофлота (место сбора нашей колонны), и все участники демонстрации нашего авиаотряда могли выпить горячий кофе за счёт профсоюза, обслуживали работницы телеграфа, наряженные в “русских красавиц”. А в период подготовки к демонстрации руками её девушек изготавливались огромные букеты искусственных цветов, украшая колонны.
А однажды организовала в своём коллективе сдачу норм ГТО.
Бегали все, хотя не было выдающихся достижений, но все были довольны вылазкой.
Вера всегда была озарена желанием, сделать лучше всех и ей, это удавалось. У неё не было стремления к личной карьере, она говорила, что так веселее и интереснее жить, так получаешь вместе коллективом моральное удовлетворение.
* * * * *
В 1973 году в Салехард поступила большая партия автомобилей “Запорожец”. Это были первые легковые автомобили в городе, дороги только начали строить, ездить можно было в су### погоду летом и по укатанной дороге зимой. В семье приняли решение купить машину. Пошёл к председателю окрисполкома Константину Ивановичу Миронову со своей просьбой, он созвонился с одним из секретарей окружкома партии, так сказать согласовал вопрос, и мне выделили машину. Итак, я стал владельцем “Запорожца”. Глядя на нас, позже купили машины Смолины и Перфиловы, но уже по “Москвичу”. Нужно отдать должное моей машине, проходимость для Салехардских дорог была нормальная. Права я получил очень скоро, с помощью нашего бывшего начальника автобазы, преподавателя автошколы. Элементы практической езды я освоил ещё в Челябинске, а здесь малость потренировался и поехал. Женечка учился в 8-м классе, и я его стал обучать езде на автомобиле, а права он получил только, когда приехал на каникулы зимой из института и день в день в 18 лет сдал на права. Учебный план подготовки водителей он прошёл, когда учился в школе.
И вот договорились с детьми, что отпуск 1976 года проведём вместе на машине. Аллочка в этот год уехала с классом на месяц в район Симферополя на отдых и практику — работы в плодоовощном совхозе. Встреча должна была состояться в Хойниках у моих родителей, так сказать воссоединение семьи.
А пока с Верунькой оформили отпуска, погрузились на самоходную баржу и поплыли до Тобольска. Здесь мы поняли, как хорошо четверо суток провести в путешествии по Оби. Спали мы в машине, разложив сиденья, на хорошей пастели. Плывём, обозреваем проходящий пейзаж, редкие поселения, читаем. Кормили нас за дополнительную плату вместе с командой судна и вполне прилично. В Тобольске нас выгрузили и мы своим ходом, почувствовав прелесть настоящих асфальтированных дорог, хотя и далёких от совершенства, устремились к намеченной цели.
Соблюдая осторожность, как ни как впервые на трассе и в городах, часто заглядывая в атлас автомобильных дорог, поехали через Тюмень, Свердловск, Челябинск, где остановились на пару дней, посетив всех своих родственников, и даже посетили Карачельское, родину Веры. Затем поехали, перевалив через неописуемой красоты Уральские горы, через Уфу, Куйбышев, Пензу, Москву и отправились на Гомель. Везде были остановки из любопытства, для осмотра достопримечательностей, на отдых. Спали мы в хорошей польской палатке, купленной в Челябинске. Весь путь преодолели довольно быстро, проезжая в день по 700 и более километров.
В Хойниках, встретив детей и побыв несколько дней у родителей, поехали в Одессу. Почему именно в Одессу? Просто так, посмотрели, что из Гомеля прямая дорога на Одессу и поехали. С этого дня Женечка мне больше рулить не давал. Двухлетняя практика езды по Салехарду и “теоретическая езда” по Риге, показала сына, как неплохого водителя, по крайней мере, он за время путешествия не имел ни одного прокола в талоне нарушений.
По пути в Одессу сделали одну остановку на ночь у небольшого озерца. Запомнились наши дети на этой ночёвке. Обладая чувством юмора, придумывали различные сценки, так вот: Подъехала и стала рядом с нами на ночёвку машина “Волга”, из которой вышла семья из четырёх человек и начали обустраиваться, чувствовалась богатенькая семья. Вскоре услышали ругань мужа, и жены из-за забытых принадлежностей к палатке и ещё что-то было нелесное сказано их детьми в адрес нашего “Запорожца”. Надоела их ругань, надоело их чванство и Аллочка начала представление:
-Мамочка, а колбаска у нас в холодильничке, да! Ну, я сейчас принесу. — Идёт, открывает багажник, и что-то приносит, а затем опять: — Папочка, почему Женька мне не даёт включать телевизор? — А Женя ей подыгрывает: — Посадишь аккумулятор, как тогда запустим машину! И ещё, и ещё. … Соседи “униженные” поутихли, видимо считая, что хотя мы и на “Запорожце”, а чего-то стоим. А мы с матерью от души хохочем, уткнувшись в подушки.
Утром двинулись к Одессе, неделю провели на лимане. Донимали мухи, но развернули палатку, убрали вокруг мусор, возмущаясь безалаберности отдыхающих. Хотелось найти место благоустроеннее, и Женечка поехал ближе к городским пляжам на разведку. Приехал и доложил: Здесь на одного человека сотня мух, а там, в городе на берегу моря на одну муху приходится сто человек. И мы не поехали, уединение лучше. Побывали на машине в городе, посмотрели знаменитую Потемкинскую лестницу, оперный театр, морской пассажирский порт и другие достопримечательности. Объездили близлежащие пригороды Одессы, где покупали диковинную вишню, величиной с грецкий орех, особенно вкусную подвяленную на солнце.
Через неделю уехали в Молдавию, хотели побывать в Кишиневе, но нас предупредили, что не пустят, так как там проходит фестиваль молодёжи и въезд ограничен. Доехали до Григориополя и остановились в дубовом лесу на реке Днестр на противоположном берегу. Пробыли там более недели и, испугавшись надвигающейся мощной грозы, бросились на переправу, и уехали в Белоруссию в мои родные Хойники. Прихватив, пять бутылок вина “Букет Молдавии” и южных фруктов, и уже под проливным дождём двинулись в путь. В Хойники приехали с рассветом.
Матвей Лаевский, мой школьный товарищ, проходил мимо нашего дома, увидел стоящую во дворе машину и понял, что я приехал. Меня разбудила мама и сообщила, что ждет Матвей. Я встал, ярко светит солнышко, и мама сказала, что в Молдавии передали по радио тоже солнечно. Жаль, что убежали. Поговорили с Матвеем, сидя во дворе. Вера с детьми ещё крепко спали после бессонной ночи.
-Слушай Матвей, сейчас мы с тобой выпьём хорошего вина. — Мы подошли к машине, где на полке у заднего стекла были уложены семьсот граммовые бутылки с вином. Открыли дверцу, и в нос ударил приятный запах “Букета Молдавии”, и я понял, что нам не испробовать вина. Все пробки вместе с содержимым оказались вне бутылок. Уж причины не знаю, толи вино было не качественное, или мы его неправильно везли, или всё сделало жаркое солнце. Жалко конечно.
Остаток отпуска провели в Хойниках в сборе ягод земляники, выездов к Днепру на отдых, что в 40 километрах от Хойник, и как раз напротив Чернобыля, печально прославившегося спустя десятилетие. Съездили с папой в Гомель к тёте Гене. Мама с нами один раз съездила в лес по ягоды, она уже плохо себя чувствовала и ягоды собирала сидя на траве.
В конце августа Женя уехал в институт, Аллочку из Москвы отправили в Салехард, а с Верой уехали на машине в Челябинск, где должны её продать. Так было задумано, мы ждали получения “Жигулёнка” от Басина.
Нам понравилось отдыхать на машине, и с тех пор через каждые два года сто дней мы путешествовали на “Жигулях”. Побывали ещё несколько раз в Хойниках, поездили на севере Белоруссии, увозили детей к месту учёбы в Ригу, объездили Урал, Башкирию и Татарию. После 80-го года всё чаще останавливались в Челябинске, обустраивая свою будущую жизнь: Строили гараж, дом в саду, получали бронированную квартиру накануне приезда Жени с семьёй.
Достойны внимания наши перемещения из Салехарда до начала автомобильных дорог и обратно. Я уже останавливался на нашем путешествии на самоходной барже, но не все они были приятными. Однажды попали на судно, где был очень молодой капитан, и пожилой помощник капитана, механик и к тому же жуткий пьяница. Остановки для пополнения спиртным происходили очень часто, но это не самое неприятное, хуже, когда на вахту заступал горе помощник. Судно в это время двигалось по реке, подобно движению пьяного по дороге, и мы с ужасом ждали, и дождались,— судно на полном ходу выскочило (к счастью) на пологий берег. Затем начинается долгий процесс схода с мели, а помощи команда не просила, боясь расследования и, естественно, ответственности. После очередной посадки судна на мель, потеряли один винт и продолжали движение на одном двигателе.
На барже были три автомашины, каждая семья спешила в отпуск. Я поговорил с капитаном, чувствуется его робость в принятии решения, но сказал, что по прибытии подаст рапорт на своего помощника. Я подошёл к механику и предупредил его, что если не прекратит пьянство на судне, в Тобольске добьюсь снятия его с судна. Его реакция была спокойной, я ожидал худшего, но пьянки прекратились. К месту назначения прибыли на 10-й день, вместо пяти дней по графику. Это было только однажды, в основном команды на судах били хорошие, а порой и душевные, что делали наши путешествия на воде приятными.
Однажды, возвращаясь из отпуска, закупили в Тобольске большое количество различных овощей, Вера собиралась дома сделать заготовки салатов на зиму. Повариха, узнав назначение овощей, предложила Вере осуществить консервацию на кухне судна, предложив нам и банки с крышками и специи. В Салехард прибыли с готовой продукцией. Порой мы случайно с одной и той же командой плыли туда и обратно.
Вывозили нас до Тюмени совместно с машиной и самолетом АН-26 за счёт заказчика, вывозивших груз только из Тюмени. Это помог осуществить совершенно бескорыстно близкий товарищ Джансудзян Артур Андронникович, отличный командир вертолёта МИ-8, но в то время снятый с лётной работы и уволенный из авиапредприятия за проступок, он стал представителем заказчика в аэропорту. (В дальнейшем Артур в суде доказал свою невиновность, восстановился на лётную работу, но летал уже в Новом Уренгое). Хорошо конечно через два часа оказаться на автотрассе, но такое возможно только случайно, а платить за отправку машины самолётом очень дорого.
Испытали мы и доставку автомобиля и по железной дороге, возвращаясь из отпуска. Погрузились в Ярославле на платформу и поехали, но движение было мукой. Как мы поняли, наши частые и длительные остановки связаны с вымогательством взяток, приходилось давать, иначе можно и на работу опоздать. На последнем участке в Сейде, вблизи родных Лабытнаног, “взорвался”, когда меня отцепили, не дождавшись взятки, выхватив платформу из средины состава, (на платформе уже осталась только одна машина) я подошёл к дежурному по станции, но он не решил вопроса, и ничего не пообещал. Спросил начальника станции, сказали что отдыхает, тогда я спросил:
-Скажите уважаемая дежурная, кому я могу подать жалобу на творящиеся безобразия здесь на станции?
-Хоть министру,— ответила, не поднимая глаз, чиновница. Хорошая мысль. Пошёл на почту и дал телеграмму министру путей сообщения, с уведомлением о вручении, описав о содеянном беспределе. Я не успел дойти до платформы, прибежал начальник станции со словами:
-Я выгоню этого нечестивца. Сейчас прибывает железнодорожный состав, и вас немедленно подцепят. — Я попросил “за оказанную любезность” забрать мою телеграмму с почты. Уже платформу подцепили, состав тронулся, нам на ходу подали деньги за изъятую телеграмму.

* * * * *

В сентябре 76-го года я находился на министерском совещании в Бресте, где выступал с опытом организации связи в районах крайнего севера. Я позвонил домой к родителям, и папа мне сказал, что мама плохо себя чувствует, и её положили в больницу. Из Бреста я приехал в Хойники и навестил маму в больнице. Она очень сдала, даже за тот месяц, как мы расстались. И это я маму видел в последний раз. В октябре её не стало. Сообщение о смерти мамы Вера передала мне в Ханты-Мансийск, где я был на злополучном совещании. Вечером улетел в Тюмень, а оттуда поздно ночью на Киев. Утром хотел взять такси, а денег не хватило. Поехал на перекладных в основном на грузовом транспорте, и когда доехал до Гомеля, понял, что опоздал. И ещё понял, что я совершил непоправимую ошибку, я мог взять такси и недостающие деньги взял бы у родных, но произошёл заскок толи от усталости, толи от постигшего горя. Приехал уже на поминки после похорон. На похороны приехали Мира с Иосифом со сватовьями, Изя с Олей, естественно был Фима с семьёй. Как рассказывали, маму в последний путь провожали очень многие наши соседи, знакомые и родственники.

* * * * *

Хочу несколько осветить встречи с моими дорогими родственниками.
В связи с производственной необходимостью, я поехал в 1966 году в Муром, где находилось предприятие, изготовитель оборудования корабельной связи “Желудь” и “Берёзка”. Даже получив полный комплект из управления, он не обеспечивал нужд предприятия. Я был уверен в успехе, так как заранее списался с Мирой и Иосифом, которые работали на родственном заводе и имели хорошие с ними связи. Это была моя вторая поездка в Муром, когда они уже получили свою квартиру. О многом поговорили, я ближе познакомился с Иосифом и остался очень доволен выбором Мирочки. У них уже рос их первенец — Вовочка. На заводе Иосиф познакомил меня со своим другом, начальником цеха, изготовителем интересующего меня оборудования. Я взял весь перечень необходимого оборудования. Оформление заняло мизерное количество времени и оперативно отправлено в наш адрес по железной дороге. В Муроме я провел неделю, и это была приятная и желанная встреча. Ещё дважды я встречался Мирой и Иосифом, но это уже в трагические дни для нас, дни связанные с потерей близких. Вова, а затем и Миша окончили военные училища и служат со своими семьями офицерами Российской Армии, Миша заканчивает военную академию в Москве. К сожалению, я их взрослыми до сих пор не видел.
Изя с Олей со мной постоянно поддерживали связь, пока я учился в училище в Риге, постоянно они мне помогали материально. Были несколько встреч с ними в Хойниках. Олина мама Сара с младшей дочерью и бабушкой выехали из Хойник в Симферополь, где я их навестил в 73-м году, когда отдыхал в Ялте. Когда Изя служил в Вологде, мы дважды побывали с Верой у них, на свадьбе Инночки с Сашей и на 50-тилетии Изи. Оба раза с нами были папа и мама. Память о встречах запечатлены в фотографиях, и являются бесценной реликвией нашей семьи.
Запомнилось, накануне юбилея Изи пришёл Боренька из школы и говорит:
-Мамочка, у нас послезавтра будет чаепитие в классе, и я обещал принести самовар, я правильно поступил, да?
-Да, правильно,— ответила мама Оля,— но ты не учел, что у нас гости и самовар нам нужен.
-Ну, хорошо, я так и скажу.
Дорогой наш Боренька, он в нашей памяти запечатлелся таким милым, наивным ребёнком! Боря поступил учиться в РАУСС ГА на диспетчерское отделение. Женился в Риге на еврейской девушке Эллоне. Наши дети Аллочка и Коля тоже в это время учились в Риге и были у них на свадьбе, где и познакомились с Олей, Изей, Мирой, Инночкой и Лилечкой и с другими нашими родственниками, а с Борей они виделись и ранее. Наш зять им всем очень понравился.
Когда я был на совещании в Архангельске, заехал к нашим в Вологду. Боря уже работал в аэропорту диспетчером, Изя ушёл в запас в звании подполковника с должности командира части ЗОС, и работал уже на гражданке, Оля продолжала работать на масло заводе секретаршей, а Эллона сидела дома с сыном Феличком. Получили они четырёх комнатную квартиру.
Мне Эллона не понравилась и вот почему: Когда её спросил, как ей живётся в Вологде, (разговор шёл один на один) она ответила:
-Плохо, разве меня дома так кормили как здесь! Я не понял, так как стол был уставлен вкусными различными блюдами, подготовленные великолепной хозяйкой Оленькой, учили которую кулинарному искусству в Хойниках.
-А чем же Вас кормили в Риге?
-Красная и чёрная икра, различные фрукты, конфеты, …
Оля мне потом уточнила, она единственная дочь очень богатых родителей, разбалована и совершенно не знает жизни, ничего не может, и не хочет самостоятельно приготовить, затем добавила,— бедный Боря и заплакала. Вскоре мы узнали, что по сговору с родителями, она уехала вместе с сыном в Ригу и оттуда, по заранее подготовленному сценарию, уехала вместе с родителями на постоянное место жительства в Израиль. Удивительно, как можно увести ребёнка без согласия отца, но видимо деньги всё делают. … Развод, после долгих мытарств через консульства России и Израиля, осуществили, но Боря остался без сына. Это был первый развод в нашем роду.
В 1988 году племянник запросился работать на Север. Я ему помог, договорился с начальником службы движения Петраковым Борисом Владимировичем о переводе. Он предложил работать в Салехарде или в Харасавэе, Боря выбрал последний. Приехал он с женой Оленькой, красивой девушкой, и самое главное в их взаимоотношениях большая взаимная любовь. В Харасавэе я их часто навещал. Жили они, как и многие там, скромно в одной маленькой комнате общежития. Оленька тоже работала в проектной организации. Бориса в коллективе службы движения уважали, он практически быстро освоил работу на любом диспетчерском пункте. Они проработали три года, и когда у них родился сын, уехали обратно в Вологду.
С Изей и Олей у нас были ещё приятные встречи, когда мы уже жили в деревне на даче, но об этом подробнее остановлюсь во второй части моих воспоминаний. Потом я подробнее опишу и о семье старшего брата, обосновавшихся в Израиле.

* * * * *

В сентябре 1986 года Вера ушла на пенсию. Её тепло проводил коллектив УТС. Вера, в последние годы работы, была одержима покупкой дома под дачу в деревне. Ей хотелось повозиться в земле, развести курочек и другую живность, чтобы приезжали к нам дети, внуки и наслаждались свежим воздухом. Перед уходом Веры на пенсию, мы под челябинском объездили пригороды, подыскивая дачный домик, даже находили на берегу озера подходящий, но в последний момент отказались. Решили подождать ближе к моему сроку ухода на пенсию. За год до моего отъезда из Салехарда Вера с Женей съездили в Карачелку и купили там домик. Но до этого времени она каждое лето выезжала с внуками Антошей и Женечкой в Челябинск. Женя с семьёй уже жили в своей кооперативной квартире. Он помог сделать хороший ремонт в нашей квартире, закупили всю новую мебель. Естественно, будучи уже домохозяйкой, Вера зимние месяцы проводила со мной, мечтая о скорейшем совместном “отдыхе” в деревне.
Я продолжал работу в Салехарде, где авиация продолжала помогать осваивать север Ямала. Харасавэй — опорный пункт освоения Бавоненковского месторождения. Аэродром расположился на восточном берегу Карского моря, и был оборудован всеми необходимым радиолокационным, радионавигационным и связным оборудованием. Принимали зимой все типы самолётов. Зимой и летом базировались вертолёты МИ-6 и МИ-8 нашего и других предприятий. Авиационное топливо завозилось в летний период морем, морем завозили и весь комплекс нашего оборудования. Посёлок геологов Харасавэй неплохо относительно оборудован в бытовом отношении. Здесь функционировала современная электростанция, работающая на местном газе, газовая котельная хорошо обеспечивала теплом все помещения поселка. Неплохо обеспечивался Харасавэй продуктами питания. Работу, на всех буровых и обслуживающий персонал посёлка, обеспечивали вахтовым методом (кроме аэропорта). Поэтому вахтовые бригады летели со всего союза, и такие полёты были довольно интенсивными. Кроме того, осуществлялись грузовые перевозки с оборудованием, строительными материалами, продуктами питания.
После Харасавэя начали осваивать новый поселок Бованенково, где по генплану должен быть центр добычи и транспортировки газа этого уникального месторождения. Учитывая важность месторождения, к Бованенково начали строительство железной дороги от станции Обская, что вблизи от Лабытнаног. Прошли также изыскания, в которых я тоже принимал участие, по строительству на Бованенково капитального аэропорта. А пока нашими силами оборудовали вертодром диспетчерским пунктом, оснастив его необходимыми средствами связи и навигации.
В Харасавэе были трудности с обслуживающим техническим составом. Из Салехарда систематически посылали на месяц в командировку специалистов на различные объекты. Хотя на базе излишнего тех состава не было, но переход на новую систему экономического стимулирования, поощрял работу с сокращённым личным составом на объектах.
За два месяца до моего ухода на пенсию, я почти постоянно находился в Харасавэе и на Бованенково. Во-первых, здесь действительно были трудности с организацией обеспечения полётов радиотехническими средствами, и, во-вторых, я хотел, что бы Фёдор Николаевич Семянников поработал самостоятельно в должности начальника базы ЭРТОС. Командир одобрил моё решение.

* * * * *

В моей трудовой книжке на двух страничках записи о перемещении по службе, так как я практически проработал в одном Уральском управлении ГА, из которого позднее выделилось Тюменское управление. Но в трудовой книжке имеются два вкладыша, в которых произведены записи о поощрениях: почётные грамоты, денежные премии, благодарности. Наградили меня и двумя медалями, орденами меня не баловали. Когда подбирали кандидатов на правительственные награды, а награждали за развитие нефтегазового региона часто, меня включали в число кандидатов, но Васильев мою фамилию вычёркивал с таким усилием пера, что бумага рвалась и при этом говорил:
-Семён Борисович по своим деловым качествам достоин “Героя”, а по характеру его у меня душа не лежит к представлению даже на орден.
В начале 1988года, на одном из совещаний начальников баз ЭРТОС управления, Шахов сказал, что министерство выделило нам к представлению на звание “Заслуженный связист РСФСР” одного руководителя базы ЭРТОС. Здесь же на совещании все мои коллеги назвали мою кандидатуру. Начальник управления, по представлению Шахова, направил документы в наше предприятие. Это был период перестройки, где все выбирались, и всё утверждалось. Такого ещё никогда не было. На собрании нашей базы, коллектив официально выдвинул мою кандидатуру, затем последовало утверждение на заседании парткома, горкома и окружкома партии, управлением ГА направлено на утверждение в обком партии, затем Министерством ГА представлено в президиум Верховного Совета РСФСР. Наконец в конце года пришла награда. Это была заключительная оценка моего труда.
В феврале 1989 года я подал рапорт на увольнение в связи с уходом на пенсию. Решением окрисполкома мне дали персональную пенсию местного значения 140 рублей в месяц. Были в связи с этим 50% скидка на коммунальные услуги и ежегодный бесплатный проезд. Пользовался я этими льготами чуть больше года, а затем по велению наших доблестных депутатов под одну гребёнку отменили всем, но себя не забыли и тут же сделали для себя во стократ больше привилегий. Обидно конечно, но что поделаешь!
Проводили меня с большим вниманием и от имени управления в лице Геннадия Петровича Шахова, и много тёплых слов было сказано руководством авиапредприятия и вручены хорошие подарки. Благодарственные письма были получены и от горкома и окружкома партии. Но особенно приятны были проводы наших работников базы ЭРТОС, проходившие у нас дома, где уже была пустая квартира и посему вместила большое количество провожавших меня на пенсию и наш отъезд. Ребята подарили мне, как будущему деревенскому жителю, бензопилу, которая очень мне пригодилась на заготовке леса.
Я предварительно упаковал всю мебель и вещи в большие ящики из под оборудования, погрузил всё на большой прицеп. В купленный КУНГ, от списанного пеленгатора, загрузил оставшиеся вещи, оборудовал спальное место, установил печь для обогрева, работающую на керосине. Вера накануне с внуком улетела в Челябинск. Утром наши водители из службы на двух машинах подцепили прицеп и КУНГ на салазках привезли всё на нашу подбазу в Лабытнанги. Затем краном всё перегрузили на заранее подготовленную железнодорожную платформу. Погрузили и мой “Жигулёнок”. Не забыл я взять и бочку с керосином, продукты питания. Попрощался с детьми в Лабытнангах и вечером 22 февраля 1989года я выехал, взяв курс на Шумиху, Курганской области. Так было задумано, всё содержимое из дома в Салехарде, должно быть установлено на даче в деревне.
Сравнительно быстро я доехал до поворота на Пермь, Свердловск, а вот подцепить меня для следования по новому пути не торопились. Простоял ночь, мороз крепчал и к утру достиг 40 градусов. Утром рано пошёл к дежурному по станции, объяснил ситуацию, и он мне обещал, что платформа будет подцеплена в 08.00. Проходит 8.00, 9, 10, 12 часов, а подвижки платформы нет. Опять пошёл к дежурному, уже другой мне ничего не обещает, а грубо отвечает:
-Не ходите сюда, когда найдем нужным, отправим, а сейчас закройте дверь с другой стороны.
-Коль Вы, как должностное лицо, мне в столь грубой форме отвечаете; коль Вы не учитываете, что я нахожусь в сложных условиях при весьма низкой температуре воздуха, то я оставляю за собой право дать телеграмму в “Прожектор перестройки”. (Модный и действенный орган в то время), и ещё добавил, что ни рубля не дам вымогателям взяток, о чем намекали проходящие мимо платформы рабочие.
По имеющемуся опыту, пошел на почту и дал телеграмму с уведомлением о вручении в “Прожектор …”. Через два часа меня отправили, и до Челябинска двигался с минимальными остановками. Не знаю, что повлияло, то ли телеграмма, то ли случай. Пока в Челябинске шло переформирование состава, я с какой то железнодорожной будки сумел позвонить Вере и сообщить о прибытии. К вечеру я был уже в Шумихе, куда утром приехал Женя, и мы с ним очень быстро доставили груз в Карачельское на нашу дачу, используя машины трансагентства. Через день Вера приехала в деревню, и мы начали наше обустройство. С 1-го марта 1989года почти безвыездно начали жить в селе.
* * * * *

Если будем здоровы, вернусь ко второй части воспоминаний, где будет описан довольно интересный период деревенской жизни, затем неожиданные годы жизни. … Но об этом позже.
2000 год.

khsemyon@yandex.ru

2 мая 2006 года  22:47:48
Соломон | К-Бялик | Израиль

---

демьян островной

Своевременный совет
миниатюра

Ранняя весна.
Яркое палящее солнце разогрело до предела запыленное стекло.
Две мухи, почуяв тепло, пробудились от зимней спячки. Обрадовались, зажужжали, зазвенели прозрачными перепончатыми крылышками по стеклу. Бросились друг к другу в объятия. Соскучились за зиму. И сразу же спариваться – им вздумалось размножаться.
Чуть выше, над оконной рамой дремлет, скукожившись в комочек, мохнатый серый паук. По его расчетам рано еще начинать активную жизнь – пищи недостаточно. Но возня, затеянная мухами, нарушает вожделенный покой паука. Он, нехотя, устремляет немигающий стеклянно-холодный взгляд на влюбленную парочку.
Мухи, не ничего вокруг замечая, шумно, с восторгом предаются любви.
Паук поочередно разминает затекшие от длительной неподвижности лапки, зевает и быстро спускается вниз.
Сноровисто протягивает одну серебристую нить паутины, другую, третью…. Еще. Все – сеть готова.
Любовники бьются, но уже не в экстазе любви, а в страхе за жизнь.
Самца паук высосал сразу и безжалостно. С самкой поиграл какое-то время, потом высосал и ее, но с выражением сентиментальности на физиономии.
Паук сытно икает и неспешно поднимается вверх на свое ложе.

Прежде, чем заняться любовью, надо же выяснить, что у тебя за соседи.
И сильно шуметь не надо.
А теперь-то, уж!
Поздно...

2006

13 мая 2006 года  11:14:36
демьян островной | kltpetr@yandeks.ru | санкт-петербург | россия

---

Демьян Островной

Закон сексуального притяжения
Иронический рассказ

Страсть, как люблю открытия. Особенное удовольствие получаю, когда сам до чего-нибудь такого, никому неизвестного, теоретического докопаюсь. Озарение всегда приходит внезапно, бьет по башке, подобно яблоку Ньютона.
Так случилось и с законом сексуальности мужчин.
Сначала была гипотеза, то есть научное предположение без доказательств. Затем появился закон.
Дело было так. Одна моя очень близкая знакомая во время очень тесной близости в порыве откровенности призналась, что ее возбуждает в мужчинах. По ее мнению в представителях противоположного пола женщин больше всего привлекает, независимо от возраста, стильная обувь, умение со вкусом одеваться, относительно приличные часы и наличие автомобиля — иномарки, желательно не пошарпанной. Кроме того, из ее слов следовало, что неплохо было бы мужчине источать соблазнительный аромат.
Выходило, что все эти факторы в совокупности и составляют сексуальность.
Тогда все это у меня в наличии было, и особого внимания словам знакомой я не придал, так как имел стабильный источник доходов, а, значит, о собственной сексуальности заботиться нужды не было. Да и мало ли что придет в голову твоей возлюбленной, если ко всему прочему она еще и блондинка.
Ох, напрасно мы, порой, бываем столь легкомысленны.
Спустя какое-то время, по независящим от меня обстоятельствам, я оставил работу.
С иномаркой пришлось расстаться, так как «бомбить» на ней я не умел, а содержать достаточно дорогую машину довольно накладно.
Очень близкая знакомая стала общаться со мной не очень часто и не очень близко. А после и вовсе перестала встречаться, ссылаясь на плотную профессиональную занятость и непомерную усталость.
Я вспомнил определение сексуальности мужчин, когда-то данное ею.
Вот тут-то меня и осенило законом: Сексуальность мужчины – функция, переменная величина, зависимая от суммы получаемого им дохода.
И описывается она простой, всем известной математической формулой:
y = f(x), где
y – злополучная сексуальность, а
x – доход индивида, который внешне проявляется, как сумма возбуждающих признаков, перечисленных ранее моей, теперь уже бывшей знакомой.
Минимальная единица измерения величины сексуальности – тысяча. Нет, не рублей. Долларов. Лучше – евро. В неделю.
Причем действие закона в равной степени обнаруживается, как во внутренних условиях – дома, так и в условиях внешней среды – то есть на улице, в театре, на работе и других общественных местах.
Тут мне стало ясно – с моим сексуальным магнетизмом покончено.
Придя к таким неутешительным выводам, я заметался в поисках выхода из сложившейся ситуации. Никак не мог смириться с потерей сексуальности. Был еще порох в пороховницах. Кое-какие из возбуждающих признаков еще оставались. Не такая франтоватая, как прежде, но и не ветхая одежда позволяла нравиться дамам. Не потеряла свежести и обувь. Швейцарские часы щеголевато подмигивали «солнечными зайчиками» из-под накрахмаленных манжет, стянутых золотыми запонками. Тянущийся за мной шлейф аромата «LALIQUE» французского происхождения заставлял нервно трепетать тонкие ноздри самых неприступных питерских дам, когда я шел по Невскому. Их взгляды мечтательно туманились, многозначительно вздрагивали брови, мех на их манто становился дыбом.
Скажу вам, проверять на себе действие закона дело не только неблагодарное, но и обидное. Результаты ранят больно, особливо, если душа у тебя тонкая. А она в тот момент измерялась толщиной пустого кошелька и выглядела необычайно хрупкой.
К тому же выяснилось, что степень каждого возбуждающего показателя, независимо от условий, не равнозначная.
А самым доминирующим, авторитетным оказался фактор наличия автомобиля.
Никакая заморская парфюмерия не в состоянии компенсировать его блистательного эротизма.
И, наоборот, наличие роскошного транспортного средства, как оказалось, вполне может заменить всякий аромат вообще, а то и напрочь лишить женщину способности воспринимать дурные мужские запахи.
Тут как не крути, по всем приметам вытанцовывалось, что уровень моей сексуальности стремительно опускается вниз подобно столбику термометра в трескучие рождественские морозы.
Вспыхивающий в глазах женщин интерес по отношению ко мне неумолимо таял, как мираж в пустыне по мере моего приближения к входу станции метро или к остановке общественного транспорта.
Собственным изысканиям я не доверяю, сомневаюсь в их достоверности. Но, недавно телевизионная программа «Секс с Анфисой Чеховой» провела эксперимент. С участием живца-актера. Не чета мне – красавец, бугай. Выпускали они его во всевозможных ролях: в образе крутого бизнесмена на джипе «Чероки», потом он прикинулся фотографом, немного погодя, заблудившимся в дебрях Москвы иностранцем, а в конце – отцом-одиночкой с малолетним сынишкой. Задача его состояла в том, чтобы в различном обличье познакомиться поближе с максимальным числом женщин из десяти, случайно проходящих по тротуару. Наиболее притягательным оказался владелец джипа «Чероки» — «снял» 10 из 10, второе место по сексуальности занял иностранец, фотограф удовлетворился третьим результатом. Отец-одиночка бесславно сошел с дистанции – ни одна барышня не польстилась на него.
Кто-то может растерянно развести руками: мол, а как же ум?
Мелко мыслите, господа!
В современном мире совокупность доходов мужчины и есть прямое отражение его умственного потенциала, и рассчитывается по той же, известной вам, формуле.
Если ум не в состоянии приносить доходы, то это не ум, а способности, причем, ниже средних.
О какой же сексуальности можно вести речь при таком интеллекте?

* * *
Чем глубже я исследовал актуальную тему, тем больше склонялся к мысли: а не продать ли мне научное открытие?
И на вырученные деньги вновь обрести утраченную сексуальность.
Несмотря на возраст.
Но кто же его купит?
Наука сегодня не в почете.
Пришлось просто запатентовать свое детище.
До поры, до времени.

2006

20 мая 2006 года  08:04:49
демьян островной | klpetr@yandeks.ru | санкт-петербург | россия

---

Демьян Островной

Россия – мать…
Быль

Не знаю, что подразумевал поэт, когда верстал строки «Умом Россию не понять, аршином общим не измерить, у ней особенная стать, в Россию можно только верить…» Но то, что не гордость за родину свою это точно. Скорее, безысходность, горечь и тоска в его строках звенят за любимую страну.
Сейчас же ловкие соотечественники наши выискали в этих словах повод для восторга… Хорошо ли вы, дорогой читатель, себя чувствуете, когда вас не понимают ни жена, ни дети, ни друзья, ни соседи – ну, никто? Не очень! То-то и оно.
Так и Россия. Вряд ли она может чувствовать себя уютно в обстановке тотального непонимания другими державами и их гражданами.
Мы же гордимся этим, как и Левшой-мастером, который взял да и подковал блоху аглицкую. То, что она после такого «тюнинга» перестала прыгать, роли не играет. Зато, блин, умеем! А-а, утерли нос заморский, знай наших! Им, забугорным, непонятно, а мы торжествуем!
Да мы ее и сами понять не можем, мать нашу – родину! А им убогим и подавно не дано.
Лучше всего и не пытаться постигнуть ее – матушку Русь. Иначе с катушек можно соскочить. Скажем, начнете вы размышлять над тем, зачем Россия, покопавшись в сокровищнице своих талантов, нашла рыжего самородка Чубайса, которому в начале 90-х прошлого века поручила вывести нас сирых на дорогу мировой цивилизации. И что? Легче станет? Нет. Потому, как раздумья приведут вас к неутешительным выводам. Ведь что получается – продал нам великий экономист за двадцать пять рублей ваучер, то есть право на владение частью национального богатства, доставшейся по итогам приватизации. Подсчитал я, чего заимел и оторопел: на свою долю могу приобрести полкубометра необрезной доски. Только подумать, до чего же ленивы были мои предки, да и я, видимо, особым трудолюбием не отличался, если только полуфабрикат на гроб себе и сумел заработать.
Сильно я опечалился на почве невеселых мыслей и занемог. И то болит, и это беспокоит. Нервы шалят, остеохондроз тревожит, радикулит о себе напоминает, сволочь.
И вы бы при таком напряжении мозгов расстроились и занемогли. А так, старайтесь верить тому, чему нас научили и совету поэта Тютчева. Проще смотрите на подобные вещи.
Мне же надо идти к докторам – для поправки общего самочувствия. Поскольку мое настоящее отягощено военным прошлым, то направился я в 104 поликлинику Санкт-Петербургского гарнизона, что на Садовой.
Приняла меня женщина-терапевт. Такая приятная в общении и с лица пригожая, я даже приосанился, позабыв на какое-то время о болезнях. Выписала направления разные: к хирургу, на рентген, на УЗИ, на флюорографию, на ЭКГ. Даже анализы – все, какие только можно, предложила сдать. И наказала строго-настрого: в первую очередь зайти к рентгенологу и записаться на рентген. Захожу в ординаторскую к рентгенологам, а там меня встречает горбун, ну вылитый главарь банды из фильма «Место встречи изменить нельзя». Подавив мимолетную растерянность, я к нему:
- Мне тут врач велела записаться у вас на рентген.
Горбатый хвать из моих рук медицинскую книжку, да как запищит пронзительно:
- Что вы ко мне пришли? Без биохимического анализа крови нечего…
- Так мне же терапевт сказала…
- Не болтать! Будут анализы – тогда и приходите. – Горбатый с такой злобой снизу вверх смотрел на меня, что радикулит от испуга отступил от поясницы и перебрался пониже, к кобчику. Видимо, горбун удовлетворился, приняв выражение моей физиономией и наклон туловища за угодливость, так как сел на кушетку и взял зачем-то в руки баян.
Стараясь не вспылить, я вежливо поблагодарил его и постарался побыстрее выскочить за дверь, из-за которой полилась нежная мелодия вальса.
Несколько минут аутотренинга в фойе помогли мне собраться и настроиться на следующее посещение – в лабораторию общих анализов. Здесь встретили вполне доброжелательно. Сестра взяла в руки бланки:
- Значит, так — это кровь из пальчика. Тоже – из пальчика. Снова из пальчика…
- А это уже не из пальчика.., – игриво вставил я, заметив в ее руках направление на анализ мочи.
И тут же осекся, по взгляду медсестры поняв, что расслабился я преждевременно.
- В 8.15 утра придете за талончиком. И мочу принесите – у нас посуды нет. – строго приказала лаборантка.
«Слава богу, здесь пронесло» — подумал я и двинулся этажом выше разузнать подробности сдачи крови на биохимический анализ. На цыпочках, шурша по паркету синими бахилами, под враждебным взглядом санитарки тенью скользнул к двери 436 кабинета и принялся старательно изучать множество объявлений, прикрепленных к его стеклянным дверям. Одно из них гласило, что прием пациентов осуществляется по понедельникам, средам и пятницам, но в пятницу – по талонам. Поскольку завтра наступала пятница, приписка «по талонам» сильно меня озадачила, так как методика их получения была мне незнакома. Тут дверь резко распахнулась, я проворно увернулся от удара и едва успел придать лицу заискивающее выражение. Другое, по уже приобретенному мною опыту, в учреждении военного здравоохранения могло привести только к ухудшению самочувствия пациента.
В проеме двери возникла поджарая, словно русская борзая, медсестра в спецодежде грязно-болотного цвета, и такого же цвета лицом со следами, выведенных лет двадцать тому назад, возрастных угрей.
- У меня рабочий день до двенадцати ноль-ноль! — громогласно объявила она.
Я быстро огляделся – вокруг меня никого не было. Значит, заявление относится ко мне непосредственно.
- Простите, пожалуйста… — несмело приоткрыл я рот.
- Я не с вами разговариваю!
Мои губы рефлекторно сжались.
- Что вы стоите и молчите? – глядя сквозь меня, спросила жрица медицины.
Я снова осмотрелся вокруг – один. Следовательно, обращаются ко мне.
- У меня к вам вопросик…
- Прием до двенадцати ноль-ноль, что вам неясно?! – последовал ответ.
- Но вы же меня спросили! – изумился я.
- Ну и что? А вы могли бы помолчать!
Тут у меня сдали нервы и я «полез в бутылку».
- Вы чем-то раздражены? – изо всех сил стараясь быть ехидным, спросил я.
- Та-а-а-ак, до свидания! – подвело итог затянувшемуся диалогу светило биохимических анализов.
Благоразумно рассудив, что дальнейшее продолжение разговора может завтра обойтись мне мстительной травмой вены при заборе крови, я выскочил из поликлиники. Пройдя по Садовой несколько десятков метров, отметил на лицах встречных прохожих удивление, с которым они взирают на меня. «Надо же, до чего моя личность притягательна!» — мелькнуло в голове. Но тут очередной прохожий, на вид мой ровесник, показал мне под ноги. Вернее, не под ноги, а НА ноги. О, черт! Оказывается, шлепаю я по направлению к Невскому проспекту в бахилах, забыв их снять. Планка завышенной самооценки собственного «Я» грустно поползла вниз и с укоризной ощутимо шлепнула по темечку. Делать нечего – захожу в подворотню и сдираю с ботинок предметы, еще минуту назад так веселившие глаза питерцев.
Дальше – на станцию метро «Гостиный двор» и домой, быстрее домой.
Прикладываю ЕПД (единый проездной документ) к турникету, осторожненько протискиваюсь через «вертушку», сконструированную явно не мужчиной (иначе, с чего бы ей целиться прямо в пах?), и тут замечаю «слева по борту» киоск с интернетовскими карточками. И тут меня лукавый попутал – вспоминаю, что моя карточка на исходе. Надо вернуться и купить новую!
Эскалатор, монотонно гудя, доставляет меня вниз. Опередив пассажиров, рванувшихся сумашедшей толпой с очередной электрички, запрыгиваю на ступеньки, натужно карабкающиеся наверх.
Через десять минут вприпрыжку, бодро, позабыв все горести и невзгоды, выпавшие на первую половину дня, я кинулся к турникету и вновь приложил карточку ЕПД к белому кружочку.
«Ага! Счас!» — как частенько говаривает мой старый приятель. Автомат проходной в подземку ответил мне саботажным бледно-красным крестиком вместо зеленой стрелки. Мол, гуляй, приятель. Думаю, может, с устройством что приключилось. Бывает же, заедает. И заметался я трусцой от одного турникета к другому, к следующему… Бесплодно. Сердце забилось тревожно-учащенно, вещуя недоброе.
И тут встречаюсь взглядом с молодцем в форме метрополитеновского персонала, насмешливо наблюдающего за моими маневрами. Я к нему – у него лицо добродушно-равнодушное, длинные волосы на затылке в пучок стянуты до такой степени, что даже жирные щеки заползли под оправу очков, а ноздри носа в стороны разъехались. Жестами, как глухонемой, демонстрирую ему свое горе.
А малый мне:
- Ну, что мужик, влип?
- Почему?
- Нечего входом в метро торговать! Теперь полчаса проветривайся на улице.
У меня кровь гулко запульсировала в висках, заныла язва под ложечкой, гневно загудел геморрой, ткнул колом в поясницу радикулит, затуманилось зрение…
- Да как вы смеете, – промямлил я, едва ворочая шершавым языком – вы меня в первый раз…
- Иди, иди отсюда. Не хами.
Поплелся я на улицу, закурил. Руки перестали дрожать, вернулась способность умственной деятельности.
Мои изобретательные мозги, будь они неладны, толкают меня на станцию метро «Невский проспект-2» в надежде на то, что коль меня сегодня там не было, то, значит, сумею обмануть компьютер. Святая наивность – матушка-родина начеку! Она своим компьютерным глазом зорко следит за своим мошенником-сыном и не позволяет проникнуть в подземку. Но, я уже несколько успокоился, а любознательность берет верх над возмущением. Интересно же знать, почему мои права ущемляются. Выбираю самое интеллигентное лицо среди метрополитеновской стражи, число которой вскоре будет больше, чем пассажиров и вкрадчиво любопытствую:
- Скажите, пожалуйста, товарищ, почему мне перекрыт доступ в метро?
- В течение ближайших пятнадцати минут вы проходили турникет сами или давали кому-нибудь карточку? – спрашивает он меня.
- Да, спускался, а что? – удивляюсь я.
- А то! Мы раскрыли теневой бизнес, организованный пенсионерами: в часы пик народ спешит, многие жетонов не имеют. Тут то дедушки и бабушки стоят у турникетов и продают вход — за двадцатку прикладывают свою карточку к считывающему устройству. Гони деньги и проскакивай. Вот мы и вынуждены были отрегулировать для вас компьютеры на тридцатиминутный период срабатывания межу двумя входами.
Глядя на мою унылую физиономию, страж весело озарил меня белозубой улыбкой и добавил:
- Да не расстраивайтесь вы так! На студентов мы вообще это время увеличили до сорока пяти минут.
Обрадовавшись тому, что есть люди, которым хуже, чем мне, я, окрыленный таким известием, подошел к кассе, протянул в окошко десять рублей и сказал:
- На все.
Получил жетон и начал новый путь в метро.
На конечной станции вспомнил о вводной, полученной от жены: уплатить за квартиру, телефон, электроэнергию, коммунальные услуги. В предвкушении очереди, внезапного сообщения об очередном повышении тарифов небо показалось в овчинку, ноги вяло, нехотя несли меня, как приговоренного на эшафот.
В офисе «Петроэлектросбыта» снова довели до шокового состояния, разочаровали самым бессовестным образом: очереди не было, тарифы обещали повысить только через месяц, и чуть ли не сами заполнили бланки.
Однако!
Последнее посещение дало надежду на более-менее благополучное завершение дня. Во всяком случае, хотелось в это верить.
А чего же еще остается, когда «ни понять», «ни измерить»? Будем верить…
Так я и не придумал ничего вразумительного в ответ на свой вопрос: мать для меня Россия или мать ее…? «Мать-мать-мать-мать» – звенело в висках.
Да и времени уже не оставалось на размышления – надо было баночку искать под анализы.
Майонез-то нынче стали выпускать в ПЭТ-упаковке.

2006

23 мая 2006 года  16:32:37
демьян островной | klepetr@yandeks.ru | санкт-петербург | россия

---

СОФИЯ КАЖДАН

ОТКРОВЕНИЯ ДУШИ

В нашем городе на улице Любвеобильной 17 открылось бюро знакомств «ПОСЛЕДНИЙ ШАНС». Корреспондент газеты «ЛЮБОВЬ ЗЕМНАЯ» взял интервью у шефа этой фирмы ЕВЫ ПЕРВОБЫТНОЙ.

КОРР.: Почему Вы решили основать бюро знакомств?

ЕВА: Почувствовала, что люди во мне нуждаются.

КОРР.: Не боитесь прогореть? Ведь в нашем городе небезуспешно процветает бюро знакомств КОЩЕЯ БЕССМЕРТНОГО и ЛИСЫ ПАТРИКЕЕВНЫ.

ЕВА: У каждого своя ориентация. Я хочу помочь людям найти то, что они ищут. Ведь современная жизнь полностью отличается от моей молодости.

КОРР.: В чем, если не секрет, отличия Вашей молодости от современной?

ЕВА: Моя молодость полностью отличается от современной: поля, леса, реки, озера — всё это принадлежало только мне и животному миру. Львы, тигры были моими лучшими друзьями. Я была одна. Они любили меня своей непонятной современному человеку любовью. Среди этого обилия животного мира мне не хватало чего-то земного. Мне нужно было, чтобы в одном земном существе была власть льва, темперамент тигра, преданность и верность собаки, ласка кота.

КОРР.: Неужели среди такого обилия животного мира Вы не могли найти себе достойное существо?

ЕВА: Я женщина. Мне всегда хотелось чего-то такого оригинального, мне не понятного.

КОРР.: Как Вы нашли выход из сложившейся ситуации?

ЕВА: Я обратилась к БОГУ и попросила его, чтобы он мне послал такое существо, которое могло бы терпеть мой несносный характер, любило меня, заботилось обо мне.

КОРР.: Я знаю, что БОГ удовлетворил Вашу просьбу.

ЕВА: Да. Он удовлетворил мою просьбу и послал мне АДАМА.

КОРР.: Вы были с ним счастливы?

ЕВА: До определенной поры.

КОРР.: Как долго продолжался этот счастливый период?

ЕВА: Вы прекрасно знаете, что АДАМ был охотник. В один прекрасный день он понял, что его стрелы могут поражать любую дичь. Охота манила его. Это стало смыслом его жизни. Стрелы АДАМА настигали одну дичь за другой. Дичь падала к ногам охотника, и он наслаждался этой забавой.

КОРР.: Вы ревновали его к пораженной стрелой дичи?

ЕВА: Да, но что оставалось делать? Выбор был у меня не на столько уж и велик: либо АДАМ, либо ЖИВОТНЫЙ МИР.

КОРР.: И Вы предпочли АДАМА?

ЕВА: Естественно. Это был собирательный образ животного мира: все в одном.

КОРР.: Жалеете о том периоде, когда ВЫ были единственной женщиной у своего АДАМА?

ЕВА: Разве можно жалеть о том, что уже никогда не вернёшь? Это были самые лучшие годы за всю мою жизнь.

КОРР.: Вы очень элегантная и современная женщина. Как Вам удалось на протяжении многих веков сохранить свой стиль? Ведь костюм ЕВЫ по сей день остается самым желанным нарядом у мужчин.

ЕВА: Разве могут современные кутюрье соперничать с БОГОМ? Всё гениальное просто: у БОГА не было времени придумывать мне заморские наряды. Он был занят другими проблемами.

КОРР.: Что Вы можете пожелать читателям нашей газеты?

ЕВА: Обращайтесь в наше бюро знакомств «ПОСЛЕДНИЙ ШАНС»! Опираясь на свой многовековой опыт, я помогу Вам найти то земное существо, о котором Вы мечтаете.
Любите и будьте любимыми!
Помните, что живем мы всего раз, и не стоит оставлять на завтра ту проблему, которую можно решить сегодня.
СЧАСТЛИВЫХ ВАМ ДНЕЙ!!!
Пусть каждый день приносит вам счастье!!!

КОРР.: Спасибо Вам, ЕВА ПЕРВОБЫТНАЯ, за интервью газете «ЛЮБОВЬ ЗЕМНАЯ».
Всех Вам земных благ.

23 мая 2006 года  22:31:59
София КАЖДАН | ТОЛОЧИН | БЕЛАРУСЬ

---

Демьян Островной

Относительность правды
миниатюра

Вы хотите всегда говорить только правду?
Похвальное желание!
Смело режьте прямо в глаза ее — правду-матку, не стесняйтесь!
Но прежде ответьте сами на следующие вопросы:
- хотели бы Вы сами услышать ТАКУЮ правду?
- нужна ли ТАКАЯ правда тому, кому Вы ее намерены высказать?
- Вы уверены, что правда, которую Вы решили выложить является ИСТИНОЙ?
- готовы ли Вы навсегда потерять человека, которому скажете правду?
Ответили на вопросы?
Решительно наберите в легкие воздуха и …дерзайте.
Теперь на вопрос Вашей женщины, как она выглядит, скажите честно: «Ну, дорогая, эталону красоты ты, пока, соответствуешь не полностью».
Откровенно укажите лучшему другу на отдельные негативные черты его характера.
Еще можно смело открыть глаза своему шефу на его личные просчеты в руководстве фирмой.
Или наберитесь мужества и сознайтесь мужу, что Вы были и не в салоне красоты вовсе, а посидели в кафе с сослуживцем, всего-то три часа.
Все, Вы вправе гордиться собой.
Можете уважать себя.
Вам впервые поверили.
Убедились?
Поздравляю.
С этого момента Вы обзавелись еще одним надежным и преданным врагом.
Вы удивляетесь, до Вас не доходит, почему такое стало возможным? Вы же хотели как лучше!
Да потому, что правда видится каждому по-своему, а истина доступна не всем!
Сомневайтесь прежде, чем высказать правду.
Может и то, что Вы сейчас прочли, НЕПРАВДА.

27 мая 2006 года  08:40:01
демьян островной | klepetr@yandex.ru | санкт-петербург | россия

---

Николай Лямчев

МЕСТЬ

Лесной кордон. Поляна. Посреди поляны под высокой щепной крышей лесникова изба. Изба добрая, рубленая из кондоча, в лапу.
Тремя окнами и широким крыльцом смотрит она весело на поляну, засы-панную глубоким снегом, на посеребренный инеем лес, на дорогу, уползающую через кабанью горбину холма в глухой бор.
Молодой рыжебородый и конопатый лесник беспокойно топтался на крыльце, всматриваясь поверх леса, туда, где в рыжей, холодной изморози зака-тывалось солнце.
- Поостерегся бы ты, Андрияныч, ехать на ночь глядя. Теперь святки, того и гляди волки пошаливать начнут,— говорил он сочувственно сухому, костисто-му старику, поскрипывая промерзшими половицами.
- Тридцать верст – путь неблизкий, дорога лесом, подумай!..
- Знам дело, неблизкий,— соглашался Андрияныч, оправляя сбрую на гне-дом жеребце, запряженном в легкие сани.
- Да ехать-то все равно надо.
Опасливые, предостерегающие увещевания лесника нимало не пугали и не трогали Андрияныча, он лишь посмеивался над ними в широкую седую бороду.
- Ты, Лексеич, кубыть не в лесу живешь, раз такие речи говоришь, вроде стращаешь меня. А сам в одиночку на волков ходишь, как это? Хе-хе.
- Не стращаю, а дело говорю,— обиделся лесник. – Знаю, каков волк в ро-ждественские морозы да в такие снега. Волк ноне голодный, злой.
- Страшен черт, да милостив господь, мил человек,— отвечал спокойно Андрияныч. – Не зверь страшен в ночи – худого человека бойся пуще зверя. Так-то вот…
Ночная езда зимой – обычное дело для крестьянина. Зимний день короток, как куриный шаг, дороги тяжелые, заснеженные, трудно управиться засветло. Андрияныч подтянул гнедому чересседельник, проверил супонь, не развязалась ли, запахнул просторный бараний тулуп и бухнулся в сани. Подле саней, пови-ливая тяжелым хвостом, переминался на сухих лапах огромный пегий кобель по кличке Рябый. Года четыре назад заехал Андрияныч к знакомому учителю Уша-кову на хутор купить груш. Учитель Ушаков содержал небольшой фруктовый сад и продавал отменные груши различных сортов. Чтобы не нанимать сторожа сада и не иметь лишних расходов, Ушаков держал свирепых сторожевых собак кавказской породы, купленных и завезенных в усадьбу его отцом лет пятнадцать назад. Приглянулся тогда Андриянычу неуклюжий пегий щенок, с черным не-бом в пасти, широкой грудью и сильными высокими лапами. Жаль было Ушако-ву продавать породистого щенка, да Андрияныч хорошую деньгу давал, и он уступил.
Через год с немногим Рябый вырос, заматерел и превратился в копию сво-их диких прародителей: огромный, сильный, в свирепости не уступающий вол-ку. Андрияныч велел работнику протянуть вдоль амбаров проволоку-рыскал, а Рябого посадить на цепь. Андрияныч не питал особой страсти к собакам, даже не любил их, а к Рябому привязался. Заботы поднимали хозяина рано, с третьи-ми петухами, еще за погостом в сером, трепетном рассвете цвели и вяли зори, а он уже обходил свое большое и крепкое хозяйство. Заглядывал в конюшню к лошадям, смотрел амбары и любил в эти тихие заревые минуты разговаривать с собакой.
- Спал, небось, лопоухий, али как? – добродушно спрашивал он собаку. – Ну, стереги…
Иногда хозяин кормил Рябого с рук, за это Рябый платил ему суровой и по-собачьи верной дружбой.
С первыми зазимками, когда устанавливалась санная дорога, Рябого спус-кали с цепи и он колесил с хозяином по степным и лесным дорогам Воронеж-ской губернии в поисках закупки шерсти, леса, подсолнечных семян для масло-бойни.
Случалось, что Андрияныч бросал лошадь с санями на полный день где-нибудь у трактира, пил с друзьями, вовсе не заботясь о том, что какая-нибудь лихая головушка может угнать лошадь или пошарить в санях. Рябый зорко сте-рег хозяйское добро.
- Ну, храни господь,— сказал лесник, снимая шапку и помахивая ею,— в добрый путь!..
Рослый, вислозадый жеребец легко сорвал пристывшие от стояния роз-вальни и, словно пушинку, понес их. Андрияныч махнул черным рукавом тулу-па, что-то крикнул, мешая клубы пара с сивой бородой, и сани скрылись за снежной горбиной холма. Поскрипывали оглобли в закрутках, пели тонко око-ванные полозья, таинственно и сухо шелестел лес, осыпая дымные гривы инея. Над кромкой леса золотистым, овсяным пеплом истлевал закат. Небо кое-где разомкнуло глазницы и проглянуло морозным блеском звезд. Андрияныч полу-лежал на душистой охапке сена, брошенного в передок саней, уткнувшись но-сом в лохматое тепло овчины, подремывал, прикрыв веки.
С левой стороны дороги ребристо уплывали высокие, под белыми шапка-ми, сосны, с правой – сумрачно темнели густые заросли ольхи, осины, березня-ка. Гнедой шел ходкой, игривой рысью, раскалывая кованым копытом льдистую корку дороги. Рябый строго держал дистанцию в две сажени позади саней, шел куцым галопом, прижав уши. Дремота коварно подплывала к голове, убаюкива-ла сладко, туманила мозг. Андрияныч боролся с нею, крутил головой и старался мыслью уйти в дела и расчеты своего хозяйства. Думать было о чем, хозяйство росло, ширилось, прибавлялись хлопоты, заботы, дело требовало ума, сметливо-сти, рабочих рук. Вести этакое хозяйство – не у Проньки за столом сидеть. Од-них только зерновых: ржи, овса, проса – засевал Андрияныч пятьсот десятин, не считая картофеля, овощей, лугов, сада с двумя прудами. В хозяйстве имел лавку с товарами, мельницу на две тысячи пудов помола в сутки, маслобойню, лоша-дей, гурты овец. В усадьбе жили круглый год шесть работников. Крепко сидел Андрияныч на богатых черноземных землях, длинными паукастыми руками по-спевал везде.
А было время, когда Андрияныч – умный, разбитной малый – ходил про-стым плотником в артели своего отца, строил кошары в помещичьих усадьбах, ставил ветряки, рубил избы. Колесо бытия невиданными жерновами мололо время, в трудах и поте утекали однообразно дни, годы. Состарился и умер отец. Отходя в мир вечного покоя, оставил он по завещанию сыну тридцать тысяч ка-питалу и крепко сколоченную плотницкую артель. Сын, под стать отцу, умело и тонко повел дело. Ходили слухи, что Андрияныч нещадно драл деньгу с заказ-чиков и жестоко обсчитывал артель. Но как бы там ни было, а заказчики остава-лись довольны его работой, и рабочие помалкивали. Спустя три года Андрияныч распустил артель, рассчитался сполна с рабочими, а в собственный карман по-ложил чистыми двадцать четыре тысячи. На скопленные деньги купил у старич-ка-помещика небольшую полуразорившуюся усадьбу с землей и сел в ней хо-зяином. В отличие от многих богатых мужиков Андрияныч не стяжал свое бо-гатство жадностью, не стелил хитростью своей дороги, а шел по жизни с му-жицкой безжалостностью, рискованно, грубо ломал ее большими кусками, да так порою, что некоторых озноб прошибал.
Сползали под уклон года, как с церковной маковки позолота, менялась жизнь. Андрияныч оброс седым мхом, словно старый дуб, но силы не терял, до работы был жаден. Дети стали взрослыми, женами обзавелись, большую по-мощь дают отцу. Старший, Тихон, по-крестьянски тяжеловатый на подъем, серьезный и рассудительный в речах мужик, вел дела в поле, на мельнице, помо-гая отцу.
Младший, Семен, любознательный, словоохотливый говорун и отчаянный песенник, сидел в лавке, торговал всякой всячиной, закупал и завозил товары. Отец почти не вникал в торговые дела сына.
По годам Андриянычу сидеть бы дома, приглядывать да распоряжаться по хозяйству, сыновей наставлять уму-разуму, дело большое давать им в руки. Ан нет. Не таков Андрияныч, все сам поспеть хочет. Не дает ему мужицкая закваска сидеть без настоящего дела, без живой работы, сосет жадный червячок сердце, гонит из дома, хотя давно уже за семьдесят перевалило. По совету сыновей на-думал Андрияныч лавку расширить, прирубок сделать, в старой тесно стало тор-говать. Чтоб галантерея была отдельно от хозяйственного инвентаря, хомутов, керосина и прочей крестьянской потребы, чтоб на городской манер, было чисто, красиво, покупатель охотней бы шел в лавку. Вот и поехал Андрияныч налегке к дальнему родственнику – леснику пощупать насчет леса. Четверть смородинной крепкой настойки и полбарана, что он вез, – не в счет. Дело сладилось добро, по-родственному, не в убыток, оставалось свалить и вывезти лес.
В благодушии, с радетельными мыслями возвращался Андрияныч домой. Чем плотнее сгущалась, облегала ночь, тем сильнее крепчал мороз. Над головою плавали зеленые узоры звезд, дымной размытой белесью цвел Млечный Путь. В настороженном лесу притаилась промерзшая немая тишина. Домашнее пофыр-кивание лошади, скрип саней будили гулко эту тишину, оживляли лес. Сани мягко покачивало на раскатах, стукая легонько о заледенелые гребни обочин.
Миновали глухие и темные Рамонские леса, спустились в низину, и дорога побежала по жидким перелескам, лугом, с замерзшими болотцами, к Николь-ским Выселкам. В низине стелился промозглой седой полынью туман, звуки ко-пыт глохли, на крупе лошади оседал сизый иней. Не доезжая саженей сто до Косматого моста, гнедой захрапел вдруг, остановился, пятясь назад. Захватив пятерней вожжи, Андрияныч проворно повернулся, буравя взглядом зыбкую темень дороги.
Рябый вскочил на сани, вздыбив на спине шерсть, предостерегающе ры-чал. Под мерцающим светом звезд, на крутом сугробе обочь дороги, у кустарни-ка, словно изваяния, застыли два волка. Волки были так близко и так зловеще неподвижны, что невольно становилось жутковато. Андрияныч почувствовал, как по ложбинке спины скатилась холодная капля.
- Эх, жизнь – потеха, топора не захватил! – мелькнуло в голове. — Коня по-рвут, сволочи!
В эти минуты Андрияныч не думал о себе, о своем спасении; его мысли лихорадочно горели о том, как проскочить, вырваться из волчьих клещей и спа-сти лошадь. Волки, почуяв близкую добычу, бесшумно, как тени, сделали не-сколько шагов вперед.
- Налегают, твари! – подумал Андрияныч, зорко следя за каждым их дви-жением.
Гнедой заметался, танцуя ногами, готовый каждую минуту сорваться и понести. Даже через оглобли чувствовалось, как лошадь сотрясала дрожь. Анд-рияныч изо всех сил натянул вожжи и с трудом удерживал лошадь.
- Ату их, Рябый! Ату-у, шкуру их мать! – злобясь от страха и бессилия что-либо сделать, диким, неузнаваемым голосом взревел Андрияныч. – Ату-у!
Рябый с ощетинившимся загривком, грозно хрипя, будто окаменел у ног хозяина – ни с места. Невдомек было Андриянычу, что собака защищала его, своего единственного хозяина и что только рядом с ним могла она быть силь-ной, непобедимой. Андрияныч даже опешил от такого непослушания собаки, затем вскипел, остервенился.
- Ату их, чертова псина, – злобно шипел он,— ату, говорю! Пошел! – и с силой, упершись в передок саней, ногами сбросил на дорогу упиравшегося Ря-бого. Волки будто того и ждали. Серыми молниями метнулись стервятники к Рябому, сцепились в живой кипящий клубок, взвизгивая, рыча и клоцая голод-ными зубами. Гнедой взвился на дыбы, всхрапнул дико и, сорвавшись с места, понес что было мочи. Когда сани рвануло из-под ног, Андрияныч упал плашмя, кабаньей тушей, ударившись затылком о грядку саней; и, если бы не вожжи, за которые он держался, разрывая лошадиные губы, его бы выбросило из саней, как мешок с овсом. Лошадь несла, свистели бешено полозья, сани бросало из стороны в сторону, словно рогожу в буранный ветер. Андрияныч лежал, вце-пившись до боли обеими руками в грядку, шептал одно: "Господи, выноси!"
Он пришел в себя только тогда, когда гнедой вынес сани на взгорок, с ко-торого была уже видна родная усадьба, слышался разноголосый лай собак. Бока гнедого вздымались подобно кузнечным мехам, в пахах висели серые клочья пены. Андрияныч остановил лошадь, руками снял с боков гнедого холодные шмотья пены, посмотрел туда, где остался Рябый. Там, в морозной, мглистой темени чернел, угрюмо лес, в низине пластался рваными холодными космами сизый туман. Ему стало не по себе, словно его срамно раздели при людях: вкрадчивый, ржавый голос ядовито нашептывал изнутри: "Собственными рука-ми бросил собаку в волчьи пасти, не человек ты, зверь!"
Андрияныч сокрушенно мотал головой, вздыхал, гулко сморкался. Но сознание того, что опасность миновала, осталась где-то далеко позади, и что сам он жив и невредим, и что цела и невредима лошадь, оттеснило и потушило вспыхнувшую на миг искру жалости.
Из-за мутной седой хмари, далеко в степях, поднялся серебряной подко-вой месяц. В Никольском, над высокой церковной луковицей, золотым сиянием тихо светился крест. Андрияныч снял шапку и широко, троекратно осенил себя крестным знамением. В доме не спали. Встретить хозяина вышел старик – ра-ботник Никифор, в накинутом рваном полушубке, с фонарем в руках, в котором подпрыгивал, теплился тусклый язычок пламени. Принимая от хозяина лошадь, старик с удивлением ахнул:
- Батюшки-светы, да ты никак жеребца загнал?! В мыле весь, и бока запа-ли, как у коровы после отела!
Никифор суетился, бегал вокруг гнедого, щупал цепкими пальцами бока, ноги и тревожно постанывал.
- Чего раскудахтался? Не слепой – вижу,— огрызнулся хозяин. – Лошадь протри насухо, попону набрось потеплее да промни хорошенько,— приказал он.
Молча, вялыми шагами прошел Андрияныч в дом, медленно разделся, от-ряхнул у порога тулуп, повесил на гвоздь.
В передней, у большой выбеленной печи хлопотала жена.
- Ужинали али нет? – спросил он.
- Нет, батюшка, все тебя ждали…
Рано поседевшая и преждевременно состарившаяся от тяжелой крестьян-ской работы жена с тревогой посмотрела на мужа: "Хмурый приехал, в чем-то незадача…" Собрала на стол. Пришел старик Никифор, бросил на лавку шапку, крякнул неопределенно. Сели ужинать.
Скупо вышелушивая из зашерстевшего рта слова, не поднимая от столеш-ницы тяжелых глаз, рассказал Андрияныч о том, что произошло с ним у Косма-того моста час назад. Сидевшие за столом сыновья, работник отложили ложки, с тревогой слушали рассказ Андрияныча, пугливо озираясь на окна и перегляды-ваясь между собой расширенными беспокойством глазами. Тягостная повисла над столом тишина.
- Пропал пес зря,— сокрушенно вздохнул Никифор. — А ведь ему цены не-ту, сторож был какой! Да-а…
- Без него теперь двор – сирота,— согласился Тихон, ни на кого не глядя.
Андрияныча разбирало зло, все жалели собаку, а о нем хоть бы слово, будто он и не подвергался никакой опасности. Его подмывало встать, ожечь словом, накричать на всех и заставить замолчать глупые языки. Без того душу воротит. Но он сдержался.
Тихон первым заметил, что такие разговоры раздражают отца, и заговорил о цене на лес, о рубке и вывозке леса в усадьбу.
- Сладились, слава Богу, по хорошей цене,— буркнул Андрияныч, навер-тывая кашу с молоком. – К Масленице свалим и вывезем, ежели погода будет.
На полдороге застыла ложка с кашей у Андрияныча, когда со двора, нака-тываясь, послышался тягучий, низкий вой. Сидевший на лавке кот насторожил уши, фыркнул хищно и жиганул на печь.
- Это Рябый! Рябый наш воет! – Никифор поспешно вылез из-за стола, в рубахе, с непокрытой лысой головой шагнул за дверь. Под окнами прохрустел снег от его подшитых валенок. Минуту-две спустя вой оборвался. Время тяну-лось, как никогда, долго. В доме с нетерпением ждали возвращения Никифора: что-то он скажет? Наконец вернулся Никифор, потирая озябшую лысину и ли-хорадочно блестя глазами, в волнении доложил:
- В кровишше весь, на переднюю правую хромает, уши порваны, ажник смотреть больно!
Он наспех оделся и ушел в конюшню за чистым дегтем, который хранился у него там для лечения ран у скотины.
- Пойти помочь старику,— проговорил озабоченно Тихон, надел шапку и, пряча волнение, степенно вышел.
Андрияныч сидел, не проронив ни единого слова, на его красном, одубев-шем от ветров и морозов лице, блуждали растерянность и недоумение. «Живой, значит, отбился от волков,— думал он,— ну, слава тя господи!»
Как могли, отврачевали мужики Рябого, залили чистым дегтем раны, пе-ревязали холстиной лапу, прокушенную волчьим клыком, в конуре постелили свежей соломы.
- Кажись, ничего, отойдет,— радовался, как ребенок, Никифор, закручивая перепачканными в дегте руками толстую козью ногу. – Жив будет…
Когда люди ушли в дом, Рябый запрокинул голову к звездам, завыл тяго-стно и жутко, как воют собаки, видя пожар среди ночи или чуя покойника в до-ме. Не от добра воют собаки в безысходной глухой тоске, не от хорошего катят-ся по собачьим щекам мутные слезы. Предчувствия ли гложат их сердце или обида гнетет какая? Поди разбери. Но Рябый выл, выл тоскливо и жутко, словно пел свою последнюю и горькую песню.
- Сходил бы ты, отец, успокоил собаку. Сидишь чисто каменный,— не вы-держала жена, убиравшая со стола посуду. — Хворый он, вот и скулит.
Сдал позицию Андрияныч, улеглось зло, отмякла от пережитого душа. Оделся, ушел к собаке. И послышалось неясно всем, будто во дворе крикнул кто-то, или простонал кто, или позвали кого. Может, лошади подрались в стой-ле? Тихон – опрометью во двор. Во дворе светло от месяца, тишина, тени косые лежат от ветел, все как на ладони. Явственно услышал Тихон хриплый челове-ческий стон. А через минуту, вваливаясь в настежь раскрытую дверь горницы с белым, как снег, лицом и перекошенными трясущимися губами, он простонал:
- Мамаша, Семен, чистую утирку, ёду скорее! Рябый батюшке горло пере-грыз!
Ужасная весть, как громовой удар, расколола и потрясла дом. Стоявшая у печи старуха-мать вскрикнула слабо и повалилась на суднюю лавку, хватая от-крытым ртом воздух. Семен – в чем был: в рубашке, шерстяных носках, без шапки – пулей вылетел во двор. Все метались, причитали, плакали, и никто тол-ком не знал, что же делать.
- В волость, в волость надо! К доктору! – сообразил Никифор и, семеня непослушными, больными ногами, трусцой побежал запрягать лошадей.
Через сухой, знойно звенящий дым, застилавший сознание и слух, Анд-рияныч различал невнятно опять бешеную дробь копыт и пронзительный свист полозьев. Голова его лежала на коленях у сына, он тяжело хрипел кровью, кото-рая пятнала темными сгустками седую бороду, и чувствовал на своем лице обильные горячие капли семеновых слез.
Чудом выжил Андрияныч, месяц находился на грани смерти, но жизнь взяла свое. Зарубцевались страшные борозды от клыков Рябого, срослись в гор-ле хрящи, только голоса совсем не стало: повредились голосовые связки. Анд-рияныч не занимался больше хозяйством, передал все сыновьям. Сам подолгу сиживал в чистой комнате у окна и смотрел помутневшими, старческими глаза-ми на поля, одетые снегом, на низкое зимнее солнце, холодно освещавшее двор, и думал о чем-то дорогом и далеком, что безвозвратно ушло из его жизни, рас-творилось во времени.
Но с того памятного вечера никто больше не видел Рябого ни в усадьбе Андрияныча, ни в окрестностях ближайших деревень.
Пропал Рябый, как в омут канул.

Книгу с рассказами, новеллами и стихами можно приобрести: г. Воронеж, т. (4732) 31-32-77.

31 мая 2006 года  14:22:06
Николай | Воронеж | Россия

---

СОФИЯ КАЖДАН

ИРОНИЯ ЛЮБВИ

Что день грядущий нам несет?
Разве знаем мы, проснувшись рано утром, что ждет нас вечером?

Это было совершенно случайное знакомство. И оно круто изменило жизнь
деревенской красавицы Олечки Мироновой.

Она лежала на старом одеяле, и солнышко ласково играло своими лучами на её
теле. Вдруг Оля услышала скрежет тормозов и повернула голову.
Как раз в этот момент дверь машины отворилась, и из неё вышел молодой, высокий,
голубоглазый блондин. Он уверенной походкой подошел к девушке.
-Где я могу найти Елизавету Петровну Семенову,— поинтересовался он, – Я был
в сельсовете. Он закрыт.
-Сейчас там обед. А Петровна в поле. Пошла, доить корову,— встав с одеяла,
проговорила Олечка.
-Да-а? – протяжно произнес незнакомец, посмотрев на стоящую рядом с ним девушку,—
Как это вы здесь живете? В этой глуши? Ни театров, ни ресторанов… И, вообще,
ни какой цивилизации… Да у вас же от скуки можно сдохнуть…П рямо феодальный строй.
-Так уж прямо и феодальный? – улыбнулась Олечка Миронова разглядывая
незнакомца.
Андрей Половцев, так звали незнакомца, мужским, зорким взглядом посмотрел на
молодую, длинноногую, с осиной талией и высокой грудью, загоревшую девушку и,
сощурив глаза, произнес:
-С вашими внешними данными вы смогли бы стать «Мисс города».
-Интересно, а кто меня ждет в вашем-то городе? Денег у меня нет, родственников
тоже… Правда, мой отец живет в городе, но он меня в последний раз видел, когда
мне исполнилось три года.
Андрей больше часа проговорил с девушкой на берегу речки, доказывая превосходства
города над деревней. Взяв, на прощанье адрес Олечки, Половцев поцеловал ей руку
и, откланявшись, сел в машину.
Следующая их встреча произошла спустя три дня. Андрей приехал к Олечке в
гости на выходные. Он был нежен и обходителен не только с ней, но и с её
матерью.
Все последующие дни Половцев забрасывал девушку телеграммами, в которых писал о
своих чувствах.
Не только деревня Вороновка, но и вся округа знала, что у Олечки Мироновой
появился городской жених красавиц, который не сегодня так завтра предложит ей
свою руку и сердце и увезет за собой.
Ох, как девчонки завидовали Олечке. Ох, как они в тайне от всех мечтали оказаться
на её месте. Они верили в рыцаря, который приедет к ним на иномарке и вырвет их из однообразной, серой деревенской жизни и поселил в замке, где будет царить мир да любовь.

И вот на дне рождения Олечки, Андрей сказал её матери, Галине Алексеевне, что
он завтра же забирает дочь в город, и в ближайшее время они поженятся.
Будущая теща сначала стала возражать.
-Это как-то не по-людски… Как это Олечка будет жить в Вашем дома без росписи…
К чему такая спешка?! Если в городе нужно долго ждать, то в нашем сельсовете
можно расписаться сразу.
-Мама… Мама… — чуть не плача, проговорила дочь, – Я все время мечтала о
свадьбе…Но не в деревне, а в городе.
-Вы что, не доверяете мне, Галина Алексеевна?
-Что Вы? Но я хотела, чтобы моя дочь легла с Вами в постель уже замужней женщиной.
-Мама, не смеши людей! У тебя какие-то странные представления о жизни! — гневно
произнесла дочь, поцеловав Половцева.
-Извините меня… Ради Бога, извините,— вытирая пальцами, уголки глаз, проговорила
женщина,— Я и впрямь говорю всякую чепуху… Она у меня одна. Вот мое сердце и
беспокоиться. Я когда – то в молодости тоже познакомилась с горожанином.… И вот
на свет появилась Олечка.

На следующий день Олечка была уже в городе. Андрей привез её в маленькую
однокомнатную квартиру.
Андрей протянул руки вперед и обнял девушку за осиную талию.
-Наконец то мы одни… Наконец, то наша долгожданная мечта сбудется,— проговорил
молодой человек.
Он стал жадно поцеловать невинное создание. Затем его губы скользнули по женской
длинной шее вниз, прокладывая путь обжигающими поцелуями.
В эти минуты Олечке поскорее захотелось изведать запретный плод. Её голова шла
кругом. Она чувствовала себя маленькой девочкой в объятиях опытного мужчины.
Девушка взглянула на любимого человека сквозь густые черные ресницы и затаила
дыхание.
-Я люблю тебя,— промолвили трепетно её уста,— Люблю так, как никого и никогда
не любила.
Она приподняла голову и завороженными глазами посмотрела на любимого человека, в
чьих объятиях находилась. У неё слегка закружилась голова. Дрожь пробежала по
телу. Губы задрожали. Андрей коснулся слегка губами её уха, и она растаяла в его
объятиях. Олечка не помнила, как оказалась на диване. Её сердце подпрыгивало от
радости, когда он целовал её. Девушка никогда не испытывала ничего подобного в жизни, как в эти счастливые
для неё мгновенья. Его волшебные пальцы опускались все ниже и ниже...

Он проснулся рано утром и, поцеловав Олечку в щеку, сказал, что на два дня
уезжает в командировку в Москву.
За одной командировкой последовала вторая, затеи третья.
-Когда же мы понесем заявления в ЗАГС,— спросила Олечка не решительно, лаская
Андрея.
-Вот только разберусь с работой, и тогда сразу же во Дворец Бракосочетания.

Так прошло два месяца полные надежд на счастье.
-Андрюша, если бы ты только знал, как мне хочется стать поскорее твоей женой.
Он посмотрел на Олечку и дико рассмеялся. Его смех совершено не был похож на тот,
который молодая женщина привыкла слышать.
-Ты что дура?! Совсем без мозгов, баба?! О какой свадьбе ты говоришь?! Я женатый
человек. У меня есть семья… Жена и сын… Сейчас они в Риге.
Олечка испуганными глазами посмотрела на Половцева, затем присела на диван и
тихо, дрожащими губами, спросила:
-Что? Ты женат? Нет… Как это ты женат?! Ты… Ты же говорил мне, что любишь… Ты…
Ты… — она стала глотать губами воздух. Комок нервов, подступив к её горлу, и она
растерянными, обезумившими глазами посмотрела на Андрея,— Нет… Ты… Ты пошутил.
-Кто же милочка с такими вещами шутит.
-Андрюша…
-Ты мне понравилась… Смазливая девчонка… Вот я и решил на тебе сделать деньги,
и заодно помочь тебе. Я привез тебя в город. Поселил в квартиру… Немного приодел.
Я не понимаю, чем ты не довольна? Чем?! Ответь мне.
-Но… — она вся дрожала.
-Что но?! Не нравиться? Можешь быть свободной! — он моментально открыл дверь
комнаты,— Вываливай отсюда! Я тебя не держу! Но учти… Что скажут в твоей любимой
Вороновке?! Тебя же обсмеют… Ты же станешь посмешищем не на одно десятилетие…
Ну, что ты уставилась на меня?! Что смотришь?! Ну, и дура, же ты! Таких дур
поискать еще нужно. Да, кто приличный в наш то век жениться на деревенщине?
Ты много знаешь таким примеров?! Времена золушек давно канули в небытиё! Да от
тебя же навозом разило на километр…. А манеры? Ты даже не знала, как вилку с
ножом в руках держать! Как вести себя в постели с мужчиной!
Олечка полными глазами слез смотрела на Половцева.
-Зачем? Зачем ты так надо мной подшутил? Я же не игрушка… Что мне делать? – голос
её дрожал,— Как жить дальше?!
-Что делать? Как жить дальше? Работать… Поступить в институт… Смотри и станешь
человеком… Ты смазливая… Думаю, у тебя все получиться…. Ты еще будешь благодарить
меня…
Андрей встряхнул головой, улыбнулся и, подойдя к окну, открыл форточку. Свежий
воздух наполнил квартиру:
-Не-е-е-т! Не-е-ет! – дикий крик вырвался из женской груди.
Половцев моментально подскочил к Мироновой и прижал к себе.
-Ольга,— официально произнес он,— Только без паники и без криков… Я тебя
познакомлю с влиятельными людьми. Ты им будешь дарить любовь и ласку, а они будут
тебе за это платить… Платить не плохо… Ты не расстраивайся… Почти все актрисы
прошли через это… За спасибо сейчас ничего не делается… Правда бывают исключения…
Ты скоро научишься принимать участие в постельных развлечениях, войдешь во вкус,
и возможно будешь получать еще от этого удовольствие. Я как знаток женщин, уверяю
тебя, что ты справишься с этой работой. У тебя все получиться…

Она совершено не слушала, что ей говорил Половцев. Все тело её дрожало, Олечку
бросало то в жару, то в холод. Ей совершено в эти минуты не хотелось жить.
Когда к ней пришло прозрение, она спросила у Андрея слабым голосом,
-Ты что сутенер? Ты будешь сейчас продавать мое тело?
-Да, я предлагаю тебе продать свое тело, но не душу.
-Как ты можешь?! Я ведь…Я люблю тебя… Ты растоптал меня… Ты ведь говорил, что
любишь меня… Зачем? Зачем ты мне врал? Ради того, чтобы продать меня? Чтобы я
стала твоей рабыней? Скажи?!
Она ногтями уцепилась в его щеки.
-Пусти… Мне больно…
-Ах, тебе больно…
Она упала на диван и стала рыдать.
В эту ночь Олечка хотела выброситься из окна. Но в последнюю секунду женщину
остановил её внутренний голос. Он сказал ей, что не стоит горячиться. Лишить себя
жизни она сможет и через месяц… А вот вновь подарить ей жизнь уже никто не в силах.

Один мужчина стал сменяться другим. Если первые две недели ей казались сущим
адом, и она хотела все бросить и возвратиться в деревню, то сейчас занятия
любовью стало для неё работой, средством достижения своей намеченной цели.

-Олечка, познакомься… Это Владимир Иванович,— произнес, улыбаясь Половцев,
представляя высокого, черноволосого с благородной сединой мужчину,— Он него,
возможно, будет зависеть вся дальнейшая твоя жизнь. Он имеет связи… Очень большие
связи…
Олечка моментально накрыла на стол и пригласила гостей. Она видела, какими
изголодавшимися глазами смотрел на неё мужчина. Когда Половцев, ушел незнакомец
пригубил к губам бокал с красным вином.
-Я вот по какому вопросу,— растеряно произнес он, не отводя взгляда от Олечки
Мироновой,— Мне нужно девушка… Девушка, с которой я бы мог появиться перед
друзьями… Нет… Вы не подумайте… У меня семья…Я женат… Моя жена больна… Да
проблема то не совсем в ней… У меня есть сын… Ему пятнадцать лет… Он болен…
Очень болен… Нет… Он нормальный… Учиться… Он не может ходить…- произнеся эти
слова, он ломал на руках пальцы,— Моя жена не может со мной никуда пойти… Все
с женщинами, а я один… Всегда один…Я уже и не помню, когда был близок с
женщиной…
Олечка посмотрела на незнакомца своими огромными глазами. Он тяжело вздохнул и
придвинулся к Мироновой. Владимир Иванович взял её руку в свои ладони и стал
ласково перебирать женские пальцы. Это был первый из мужчин, который просто
просил разрешения находиться рядом с ней. Она видела, как он горько усмехнулся,
и слегка прикрыл глаза. Его слова застали молодую женщину врасплох. Она не в
силах была сдержать свое любопытство и невольно задала вопрос:
-Так значит, как женщина я вас не интересую?
Она увидела как его шея стала покрываться красными пятнами.
-Я… Я…- растеряно произнес он, не ожидая от Олечки услышать такой вопрос,— С
этим делом у меня все в порядке… Пока в порядке.
Миронова с горечью взглянула на гостя и на губах у неё появилась чувственная
улыбка.

А спустя три месяца Олечка Миронова уже жила в просторной новой планировки
однокомнатной квартире с большой лоджией и дорогой мебелью, не далеко от офиса
Владимира Ивановича. Он стал частью её жизни. Олечка была благодарна Половцеву,
что он познакомил её с таким ласковым и заботливым человеком, который постоянно с
завороженными глазами смотрел на неё, и благодаря которому Миронова уже несколько
раз побывала в Москве.

Она ласково потрепала Владимира Ивановича по густым волосам и провела пальцем
по его губам:
-Я люблю тебя… Очень люблю… Ты мне не только друг, товарищ, любовник… Ты мне,
как отец… У меня никогда не было отца… Нет он у меня был… Без него я бы не могла
родиться…
-У тебя есть фотографии твоего детства?
-Есть… Конечно же есть… Правда их не много…
-Роди мне сына,— проговорил он, присаживаясь на край дивана,— Я так хочу сына…
Здорового, крепкого малыша.
-А что ты еще хочешь? — рассмеявшись, спросила она.
-Чтобы ты меня не бросала… Я понимаю… Я уже не в том возрасте, когда могу порхать
на крыльях… Но… Еще и не мусор.
Она вновь рассмеялась и, приподнявшись, поцеловала мужчину в губы. Затем подошла
к шкафу и вытащила из него небольшой фотоальбом.
-Смотри, а я пока пойду на кухню и приготовлю кофе.
Пролистав несколько страниц, Владимир Иванович дрожащими руками закрыл альбом.
Голова моментально пошла кругом. Сердце стало бешено биться в груди. В первое
мгновенье ему показалось, что он сейчас потеряет сознание. Он почувствовал, как
подскочило давление, что язык прилип к небу, и он не в силах вымолвить не слова.
Мужчина хотел начать молиться, но все слова выскочили из головы, и она стала
непосильно тяжелой. Он совершено не слышал, что говорила ему Олечка.
Пришел в себя он только тогда, когда уже лежал на диване. Он увидел растерянный
взгляд Олечки.
-Я вызвала скорую помощь. Сейчас, миленький… Сейчас… Только не умирай,—
взмолившись, произнесли ели слышно её уста,— Я люблю тебя… Очень сильно люблю…

Лежа в больничной палате мужчине, отцу двоих детей совершенно не хотелось жить.
Но жить нужно было… Ради больного сына, которого он не мог оставить наедине с
больной матерью, и ради Олечки, мать которой он бросил, когда узнал, что она не
хочет делать аборт.

Он проснулся от прикосновения к своим губам губ Олечки. Она вся сияла от счастья.
-Я так испугалась, когда тебе стало плохо… Я думала, что ты умираешь…
-Олечка, девочка моя…Моя золотая девочка…
Посидев с больным в палате минут двадцать, она поцеловала любимого человека и,
помахав рукой, направилась к двери.
Владимир Иванович проводил дочь долгим взглядом. В больнице его днем и ночью
мучили угрызения совести по отношению к Олечке и женщине, которую он оставил с
ребенком. Он не знал, что ему делать, как сказать, что он её отец и стоит ли
вообще раскрывать перед ней эту тайну.

А спустя полгода мечта Олечки сбылась. Она уже училась в Москве в институте. А
еще спустя два года, Олечка вышла замуж за сына лучшего друга Владимира Ивановича.

06.01.2005 / Кобленц, Германия

31 мая 2006 года  21:54:11
София КАЖДАН | ksm211070@mail.ru | ТОЛОЧИН | БЕЛАРУСЬ

---