Юрий КрупеничКонтрабандистрассказ«Да, а все-таки и жить хорошо, и жизнь хороша…» — сделал вывод Сергей Казбеков, с наслаждением погружаясь в теплую, как парное молоко, предрассветную воду Куршского залива. И даже легкое пощипывание на спине не могло омрачить ему раннее утро. Ну, шоу-концерт, вспоминал он. Подумать только: кровать, на которой он с этим пончиком Лизой вел нешуточную борьбу под одеялом, опрокинулась, и они вдвоем оказались на полу голышом. У партнерши оказался чересчур живой характер, она даже успела пройтись своими длинными ноготками, как рысь лапой, по всей спине Казбекова. И это, по словам Лизы, только цветочки. Оказывается, некая ее подруга Майя таким образом терзала некоего поселкового Шведа аж три дня. Так что это лишь начальная ночь из предстоящих тысячи и одной. Что ж, можно и потерпеть, решил Казбеков, запомнив главный запах этой ночи – аромат свежей ржаной соломы, исходивший от волос девушки, запах молодости и неограниченной свободы.После кроватекрушения Сергей надел плавки, крепко хлопнул Лиду по круглой, как орех, попке и пошел купатьея в заливе в четыре часа утра, решив заодно хоть как-то продезинфицировать полученные ранения. Уплывая вдаль от берега, он стал припоминать, как познакомился с этой взбалмошной девицей три дня назад на избирательном участке по выборам депутатов Верховного Совета СССР. В заводском клубе она дежурила агитатором от комитета комсомола целлюлозно-бумажного комбината № 1, а Казбеков наведался к клубную библиотеку за томиком стихов Роберта Бернса. Контакт между ними случился мгновенный. В кабине для тайного голосования, которую он попросил показать ему, Казбекова посетила дурацкая мысль, вот где бы лавинмэйкингом позаниматься с этой ладненькой активисткой.За это время они сходили в ресторан «Бригантина», а на другой день даже выбрались из заводского поселка в облдрамтеатр. После кабака в ответ на попытку Казбекова поцеловать ее в подъезде дома Лиза нервно воскликнула: «Ах, какой же ты нахал... » Сергею подумалось тогда, что у этой недотроги наверняка есть маленький сдвиг по фазе. В драмтеатре, едва в зале притушили свет, она сама взяла его руку и положила к себе на упругое бедро под плиссированную юбку. Казбеков не понял юмора, но и руку с ее обтянутой капроном ноги не убрал. Кто ее знает, что отчебучит эта эксцентричка. Возьмет и заорет на весь партер о домогательствах соседа. Фигура, надо отдать должное, у Лизы была классная, как у девушки-русалки на променаде Светлогорска. Ядреность новой спутницы напоминала ему упитанность гусеницы тутового шелкопряда.На третий день Ленка со швейной фабрики, подруга Сани Моргулева, с которым Казбеков в дестве гонял голубей, выбила в профкоме две парные путевки на Куршскую косу. А так как Казбекову предстоял выход в рейс на полгода, то отдохнуть такой компашкой он очень возжелал. Лиза в ответ на приглашение поломалась поначалу, но на поездку согласилась.Их двухкомнатный деревянный домик на турбазе «Дюны» оказался чудненьким. Строители, сооружавшие турбазу, оказались экологически щепетильными ребятами. Они сохранили в целости столетнюю сосну, ствол которой пронзал потолок веранды и уходил через крышу в небо. До турбазы добрались поздно вечером, приготовили на скорую руку легкую закусь, галопом опорожнили три бутылки портвейна марки «777», подурачились, потанцевали под мелодии, пойманные сашкиным «ВЭФом», и разошлись продолжить «уик- энд» в опочивальнях. Любил это слово Саня, шофер из ПМК, самый известный в поселке Октябрьском голубятник. Дело у них с Ленкой шло к свадьбе, ходил он с ней уже второй год.После «семьсот семьдесят седьмого» Лиза натурально забалдела, почему-то сама расстегнула лифчик, оставшись в белых трусиках… Казбеков, горячая кровь, пошел в атаку……Вспоминая прошедшие выходные, как сладкий сон, Казбеков поморщился от жуткой боли, стягивавшей его лицо. Те царапины от лидиных коготков, в сравнении с этими муками, были невинными ласками. Он только теперь сообразил, когда начало рассветать, в какое адское место попал. Вокруг него в большой комнате с окрашенными темно-синей краской стенами стояли железные панцирные кровати, на которых в самых разных и неестественных позах возлежали полуголые мужики. Боже мой, подумал Сергей, какие морды, ну, и хари, ёшь твою… Взглянуть на свою он при всем желании не мог, но догадывался, что у него она не лучше.Обрывки событий прошедших часов замельками в голове, как на кинопленке. Через кровать от него стоял эмалированный бак с большими красными буквами «Параша». Из него невыносимо воняло. Наверное, от аммиачных соединений, плотно стоявших в воздухе, у Казбекова в голове чуть прояснилось. Вчера после обеда он с Федотовым, где они обучались на двухнедельных курсах повышения квалификации плавсостава, сбежали с лекции по технике безопасности в столовку «Белые столбы», что рядом с мореходкой. Там хватанули разбавленнрго водой пивка, потом пошли в бар ресторана «Атлантика», пили с какими-то неграми из Эфиопии, оказавшимися студентами рыбного института, плясали с ними тумбо-румбо...«Ёш твою…- окончательно протрезвел Казбеков,— да я ж в казенном доме, в вытрезвителе, в том самом «гестапо», о котором ему недавно рассказывал сосед Боря по прозвищу Метр С Кепкой. Того недавно менты загребли в поселке у пивнушки, отвалтузили за неподчинение власти. Получка у него, естественно, там исчезла, зубы оказались выбитыми. Казбеков еще тогда пошутил: «Да, Метр, неплохо ты отдохнул в бесплатной гостинице?» Метр С Кепкой прошепелявил в ответ: «Смотри, Казик, от сумы да от тюрьмы не зарекайся... » Как в воду глядел паразит, сбылось его предостережение, все-таки накаркал ######…На соседней койке вдруг вскочил на ноги лохматый, с фингалом под правым глазом, мужик. Раскачиваясь на панцирной сетке, как на батуте, он запел: «Врагу не сдается наш гордый «Варяг», пощады никто не желает... » На следующей строчке его занесло, и дядя хлопнулся с кровати на пол. Другой сосед тихо канючил в плоскую казенную подушку: «Ребята, я же капитан бэмэртэ «Казань», я садился в трамвай «десятый номер», а меня сразу – в воронок забросили… Падлы... Я требую свидания с этим, как его, Персесом из организации подлунных наций... У нас нарушают права советского человека, а он молчит... Тут же настоящее «гестапо»…Казбеков горько усмехнулся, но даже эта легкая мимика лица причиняла страшную боль. Сергей ощущал, что кожа на носу, на нижней части лба, на верхней губе отсутствовала, ее заменила сплошная корка. «Где же я пахал носом землю»,— стал напрягать память Казбеков. Какой-то обрывок воспоминаний он вскоре выловил в раскалывавшейся на части голове. Кажется, он не хотел идти туда, куда ему советовали люди в сером, упершись рогом на ступеньках «Атлатики». Но с чьей-то дружной помощью вдруг воспарил и полетел… «Или в машину меня милиционеры неудачно закинули? – домыслил Сергей, со страхом представляя, как же он появится в конторе за направлением в рейс.Накрывшись с головой байковым одеялом с жутким запахом карболки, Казбеков мучительно ждал утро. Наконец, мощный железный засов на двери камеры загремел, и ее обитателей стали вызывать по очереди в коридор. Раздетый до трусов Казбеков предстал перед мордатым старшим лейтенантом, покорно ответил на все вопросы, подписал закорючкой протокол. Умыться ему не позволили. Хмурый сержант только махнул рукой: «Давай, давай, крути педали, пока еще не дали... »Пробираясь пустырем в районе улицы Клинической, Казбеков взял курс на родной поселок Октябрьский, стараясь поскорее выбраться из этого чертова центра Калининграда. Все-таки Бог на свете в это утро был. В жизни Казбекова подобные совпадения случались и раньше. Именно в эту минуту мимо по улице Фрунзе проезжал на кинопрокатовском фургоне его брат. Толян удивленно таращился из кабины на Сергея:-Да где ж тебя так изукрасили?- Где, где, в Караганде, в «гестапо», конечно…- Нет, серьезно, ######, куда ты опять вляпался? Мать всю ночь из-за тебя не спала.- Шел, упал, споткнулся,— стал ерничать Казбеков,— был на особом задании в тылу врага... Слушай, Юлька дома?- А где же ей еще быть. У нее вчера хорошая компания гудела.- Обэхэсник Ртутнев из УВД тоже был?- Все были, полный комплект персон и в погонах и в штатском.- Толян, жми на гашетку, давай быстрей гони домой. Потом развезешь свои коробки с фильмами. Надо срочно меры принимать, нельзя допустить утечку информации. На волоске, считай, я повис в этой жизни...Юлька, тридцатипятилетняя бабенка, веселая, развратная, но с доброй душой и неуёмной энергией, снимала комнату на первом этаже их старого немецкого особняка. До нее постояльцами были цыгане, которью прибыли в поселок со своей кобылой, и та даже успела в соседском сарае ожеребиться.Казбеков, похоже, серьезно влип. Через день ему надо ехать в «Промразведку» и брать в кадрах направление на пароход. Ну, с рожей ладно – замажется, подрихтуется, запудрится. Искусство макияжа для него не самое трудное. А вот, если «телегу» пришлют в контору из вытрезвителя, тогда дело – швах. Последует вызов на комиссию по загранкадрам, заводится персональное дело в комитете комсомола, позор, бесславный финиш. Прихлопнут визу, закроют допуск на суда заграничного плавания, переходи работать на баржу возить песок от Берлинского моста.Придя домой, Казбеков разделся, залез под ватное одеяло, всласть вытянулся на свежей простыне. Но тут прибежала Юлька, с размаху улеглась к нему в кровать, долго хохотала, увидев физиономию Казбекова, наваливалась на него пышной грудью, лезла с поцелуями. Это была на редкость конь-баба, секс-бомба, кровь с молоком, женщина из неаполитанской песни «Юлия, я очарован…»- Ладно, Серёнька, уладим мы твою проблему. Скажу своему полковнику из «серого» дома, заберет он в «гестапо» твои бумаги. А ты мне купишь зонтик на боны в «Альбатросе»? И борову этому, конечно, придется в валютном за боны что-то взять.Когда Казбеков к девяти ноль-ноль появился в конторе «Запрыбразведки» с загримированным и подпудренным личиком, начальник отдела кадров Кравчук, проходя с кипой документов в руках, многозначительно заметил «Казбеков, а что это у тебя с фейсом? Смотри, придет бумага, пеняй на себя или надейся на господа». У Сергея словно что-то оборвалось внутри. Да и загадочная улыбка инспектора-кадровика Тамары Павловны, роскошной брюнетки, выписывавшей ему направление, ничего хорошего в этот день не сулила.Только успел Сергей сделать пару шагов от ее окошка, чтобы завизировать бумагу у начальника отдела связи, как услышал ее бархатный голос: «Одну минутку, Казбеков, совсем забыла, вас просили зайти в первый отдел». Екнувшее сердце предсказывало недобрую весть. Первый отдел в управлении был особым. Туда по пустякам никого не приглашали. Сухонький дедок в сером костюме предложил Казбекову присесть в кабинетике, дверь в который всегда выкрашивалась в какой-то свинцовый цвет.«Неужели стервь Юлька со своим кобелем полковником Ртутневым напарили меня»,— сразу подумал Казбеков. Ведь клялась же, что Ртутнев у нее на газах порвал протокол и письмо из «гестапо» на имя начальника «Запрыбпромразведки». Она даже срифмовала фразу: «Я ему говорю: пока компромат не порвешь, не получишь того, что ты хошь».«Сергей Артурович,— официально начал старичок-отставник в сером,— с вами хотят побеседовать по одному очень деликатному вопросу». Казбеков непонимающе глянул на него, не зная, что и сказать. Он пока не мог врубиться, что к чему. Если бумаги на него в контору пришли, то чего волынят, тащили бы сразу на комиссию по загранкадрам. «Вы не могли бы сегодня, скажем, часиков в пять вечера прийти в межрейсовый Дом моряков в номер 45-й? Вас там будет ждать один человек». Казбеков оробело вымолвил: «Могу, конечно, а зачем?». «Да вы не волнуйтесь,— успокоил его дедок-особист,— там все и узнаете».Казбеков медленно шагал по улице Театральной, решая, стоит ли ему зайти в кафе и хлопнуть, к примеру, граммов двести портвейна, коль пошел такой расклад. В душе появился холодок тревожных предчувствий. Наверное, размышлял Сергей, это никак не связано с ночью, проведенной в кутузке, тут что-то другое. Иначе, какой им смысл со мной церемониться, устраивать какие-то конспиративные встречи. Он все-таки миновал кафе, сел на автобус и поехал домой в поселок. Комната Юльки была закрыта, тогда Казбеков поднялся к себе и завалился спать.Дневной сон пошел ему на пользу, и в шестнадцать ноль-ноль он сел в троллейбус «двойку», соединявший поселок с центром города, где стоял МДМ. В гостинице он без проблем нашел дверь с табличкой № 45, постучал и вошел. «Заходите, заходите, Сергей Артурович,— как давнего знакомого встретил его в одноместном номере подтянутый, подвижный, внимательный человек. Все в нем подчеркивало некую суровую значимость: тонкогубое лицо, серый в полоску костюм, тощую шею затягивал темный галстук. Предложив Казбекову присесть, незнакомец, прохаживаясь по комнате, спокойно пояснил: «Я работаю в комитете государственной безопасности, по званию майор». В подтверждение чего из нагрудного кармана была даже извлечена красная книжечка: «Будем знакомиться, меня зовут Виктор Иванович Катран».- Я буду сразу откровенен, Сергей Артурович, как куратор флота «Запрыбпромразведки». Мы о вас кое-что знаем, и стихи ваши в газете читали. И, если уж открывать карты до конца, о случае том неприятном, в Касабланке, помним. Надеюсь вы понимаете, о чем я?Казбеков автоматически кивнул головой. Еще бы ему не помнить тот казус в марокканском порту, когда он и акустик Колька Козодоев так надрались, попав в гости на соседний шведский танкер, и такой бедлам устроили, вернувшись на свой пароход, что и год спустя страшно вспоминать. Казбеков тогда начал стучать ногой в командирскую каюту, вызывая кэпа на ринг. А Козодоев зачем-то залез в фальштрубу и вылез оттуда утром настоящим негритосом, долго потом отмывался от мазутной копоти. При следующем заходе в английский порт Плимут капитан лишил Казбекова увольнения на берег.- Скажите,— по-отечески мягко продолжил майор Катран,— а как вы относитесь к творчеству писателей-диссидентов? К примеру, к опусам Солженицына?- В общем-то, как все,— стал лавировать Казбеков,— интересуюсь по мере возможности, ведь у нас он как бы запрещен. Хотя, честно говоря, по художественной манере мне больше Евтушенко нравится. Я ему даже письмо как-то написал, и в ответ из Переделкина получил два своих сборника «Спасибо» и «Просека» с автографами. До сих пор не пойму, чем я его пронял, что сам Евтушенко не поленился сходить на почту и отправить мне свои книжки.- Ну, что ж, переписка с Евтушенко, это, конечно, похвально, но, получается, я вам про Фому, а вы мне – про Ерему… Хотя, думаю, не последний раз видимся, найдем общий язык. Мы же все свои – советские люди……Когда БМРТ «Пионер Латвии» зашел на двое суток в Лас-Пальмас, то Казбеков в первый же день пошел в увольнение как начальник радиоастанции старшим группы из трех человек. В тройку к нему попали матрос Махлов и моторист Орлов. Поболтавшись по городу, выпив по бутылке горьковатого от хинина пива, они подошли к супермаркету. «Мужики, давайте устроим себе часок западной свободы, каждый походит по магазину, выберет, кому что надо, а через 40 минут встречаемся на выходе из магазина»,— предложил рулевой Махлов. На том и порешили, разбежавшись в разные стороны. Казбеков, прохаживаясь по секциям, купил себе красную футболку, матери взял набор цветных платков, брату – водонепроницаемые электронные часы. И вдруг он наткнулся на книжный развал. Оглядев полки, он обалдел: «Ёш твою, сплошной дефицит, чего тут только нет: и Чехов, и Куприн, и Есенин – все на русском языке».В углу торгового зала за столом сидел какой-то бородач с большой лысиной, одетый в полувоенный костюм цвета хаки. Перед ним в очередь стояло несколько человек с книгами в руках. «Э, амиго Саса,— окликнул Казбекова шустрый продавец-китаец,— купи, Саса, книгу Алекса Исаевича Солженицына,— и показал на бородача. – В наша магазина сам афтор дает афтограф» В этом порту каждого русского местные жители почему-то звали Сасой.-Ё, моё,— ошалел Казбеков,— неужто сам Солженицын?» Сергей никогда не видел в лицо писателя, только прочитал как-то в рейсе вывешенную помполитом на судовой доске информаций вырезку из газеты «Правда». В ней шла речь о том, что писатель-отщепенец Солженицын выдворен из СССР, что этому озлобленному на все советское человеку место среди строителей коммунизма… Подписался под статьей некто Золотусский. А между тем продавец протянул Казбекову небольшую книжицу в ядовито-красной обложке, на которой стояло название «Архипелаг Гулаг». Словно одурманенный, Сергей вытащил из кармана пятьдесят песет и заплатил за книгу. Зазомбированный названием книги и фамилией автора, он медленно двинулся к столу, за которым притулился похожий на сельского учителя Александр Исаевич Солженицын. Из нагрудного кармана полуфренча у него торчал носовой платок, которым он время от времени вытирал от обильного пота лицо и шею. В такой амуниции ему было явно жарковато.- Откуда будете? — с каким-то ленинским прищуром, глядя Казбекову прямо в глаза, спросил писатель.- БМРТ «Пионер Латвии», порт приписки — Калининград,— бодро доложил Сергей.- Перед вами тут недавно брал автограф мурманчанин, пьяный в дымину, но что удивительно, меня сразу признал. Русский человек он везде русский, как и еврей, впрочем. А вот немец весьма законопослушен, никогда ради идейной благоглупости свой кошелек не достанет. Он лучше дамское белье купит, нежели книгу. А места ваши мне знакомы. Я в Восточной Пруссии воевал, капитанил в разведке, пока СМЕРШ обо мне не вспомнил. И в Калининграде потом 20 лет спустя посчастливилось побывать. Почему-то запомнился такой штрих: у Берлинского моста в конце шестидесятых самосвалами селедку в кюветы вываливали. Оказывается, в тот год столько наловили, что девать было некуда. По-прежнему селедочкой питаетесь? Кстати, прибалты пока еще не взяли вас там за бока?- Ничего, жить можно,— занервничал Казбеков,— увидев, как вокруг писательского столика начала образовываться толпа зевак. Не дай Бог, подумал он, «свои» увидят, на что он валюту тратит и с кем контачит. Попробуй потом отбояриться и доказать, что ты любопытства ради к диссиденту подошел.- Что ж, очень рад, весьма доволен встречей, будем считать, с земляком, можно даже сказать крестником, если не возражаете. Чем-то довольный Солженицын взял из рук Казбекова книжку, спросил его имя, открыл темно-красную обложку и надписал на титульном листе черными чернилами свой автограф: «Сергею из Калининграда, моему крестнику, счастья на этой земле желаю. А.Солженицын. 12.07.73 г.». Диссидент захлопнул томик и вручил ее Сергею, как-то загадочно улыбаясь в свою окладистую холеную бороду: «Вот и породнились, выходит. Главное, когда вернешься в СССР, не забывай о конспирации, крестничек».Казбеков отошел в сторону, взволнованный таким поворотом событий, разговором с живым знатным антисоветчиком. Вот если бы только не легкий страх, внезапно появившийся в душе, переходящий в неприятный холодок внутри, несмотря на 35-градусную жару на улице. Сунув «Архипелаг Гулаг» в мрачно-вишневой обложке на дно спортивной сумки, Сергей дождался членов своей «тройки». Для порядка он как старший группы поинтересовался: «Ну, мужики, признавайтесь, что купили?» По инструкции, за которую он расписался у замполита, в его обязанности входило владение информацией о всех покупках членов группы. Матрос Махлов добродушно поделился: «Вот «Недельку» супруге взял, на каждых трусиках сердечко разного цвета, для дочки джинсы, себе — ремень кожаный, да на бутылку спирта в «Фармации», святое дело, разорился». Для убедительности он вытащил пластмассовую бутыль с прозрачной жидкостью. В здешних аптеках 96-процентное спиртное продавалось по самой низкой цене. Моторист Орлов недовольно тряхнул пустой сумкой: «Я пока не спешу с песетами расстаться, завтра схожу еще раз в город. В этом деле спешка не нужна».«А сам-то чем баул набил,— вдруг поинтересовался матрос,— может, маузер приобрел? Я тут видел в лавке образцы любых марок, красавцы, и недорого». Казбеков сделал грозный вид: «Ты что, одурел? Помнишь, в прошлом рейсе пограничники нашли бесхозный браунинг в гальюне? Потом по всему судну переборки вскрывали... Да, я так купил кое-что по мелочам»,— и вынул из кармана черные пластмассовые часы,— могут же паразиты делать — водонепроницаемые, противоударные за 60 песет». Моторист сразу загорелся: «Слушай, а где брал, и мне такие нужны».Пока добирались в порт, экономя валюту, на своих двоих, Казбеков непроизвольно поглядывал на свою сумку, в которой лежала, как мина замедленного действия, книга, запрещенная к ввозу в СССР. В каюте он, предварительно закрывшись на ключ, торопливо вынул солженицынское творение, мельком полистал. Сергей обратил внимание, что отпечатана книжица в Париже издательством «Посев». Да, мелькнуло в голове, в Союзе за такие семена и срок можно схлопотать. И снова зловещий темно-кровавый цвет коленкоровой обложки вызвал у него не то страх, не то тревогу. Достав «Архипелаг Гулаг» из-под матраца ближе к полуночи, когда народ на судне в основном успокоился, кто после трех стаканов дешевого синтетического спирта, кто после вахты, Казбеков начал читать......Кагэбэшник Катран владел своим делом. Через десять минут беседы Казбеков понял, что они все знают, скрывать что-то бессмысленно. «Да, у меня дома есть книга «Архипелаг Гулаг», но честно говоря, особой художественной правды я в ней не нахожу, ожидал большего»,— в конце концов раскололся, как грецкий орех, Сергей.- Да что там, Сергей Артурович, между нами девочками говоря, я уж с вами буду по-свойски, слишком много шума вокруг этих #######-диссидентов мы сами подняли. Хотя даже среди наших работников комитета есть писатели не хуже. Не читали «Шум дождя» Сергея Никандрова? Кстати, попалось мне недавно ваше стихотворение в газете «Маяк». Интересно, а что вы имели в виду своими строчками «Белой шхуной плывет Россия к берегам прибалтийских республик»? Мы, вроде, давно друг к другу приплыли и живем единой семьей. Помните, как в нашем государственном гимне поется: «Союз нерушимый республик советских»?- Знаете, Виктор Иванович, трудно объяснять уже написанные стихи, они рождаются сами собой, остается их только перенести на бумагу. Слова приходят откуда-то свыше, как бы по вдохновению. Ехал я как-то зимним утром из Светлого в Калининград в до отказа набитом автобусе номер «Сто пять». Как всегда, тесно, душно, ругань пассажиров. А тут вдруг увидел в дырочку оттаявшего оконного стекла чудный сосновый бор с соснами-красавицами, знаете, такими идеально корабельными. И эти припорошенные белым снегом мачты-сосны показались мне большим парусником. Одним словом, субъективные ассоциации. Иногда так хо-чется уплыть далеко-далеко под парусами туда, где тебя никто не знает, где много красивых женщин, солнца и чистого океана... А вы, я вижу, интересуетесь поэзией?- Вы не поверите, а я вас, кажется, начинаю понимать. Но мой вам совет — лучше о природе писать без всякого подтекста. Берите пример с Пушкина: «Мороз и солнце, день чудесный… Зима. Крестьянин, торжествуя, на дровнях обновляет путь…». Так нет же, тянет вашего брата на всякого рода суждения.Ну, почему же, Виктор Иванович, вот на днях написал. Хотите послушать:- Наверно б, стала жизнь морская зябкойТоска к душе прилипла, как смола,когда бы перестала вдруг морзянкаозвучивать заветные слова.Как часто я душою до надломаждал новенькое что-нибудь из дома.И берега короткий позывнойЗвучал над океанскою волной.За тридевять земель она летелана нашу проржавевшую «Звезду»,чтоб немудреным, в общем-то, напевом,в который раз исполнить слово «жду».И голосом лирично-деловитымвзахлеб передавала мне приветморзянка, бескорыстный избавительот явных всех и тайных в море бед.Щебечет неизменно на заре слова земныептаха атмосферная.Без точек ее, звонких, и тиреполгода я не вынес бы, наверное…- Что же, неплохо, может, только про беды не надо, их у советского моряка быть не должно. Но вернемся к нашим баранам. Мы всем интересуемся по долгу службы, в том числе и поэзией. Каждый из нас куда-то хотел бы отправиться, только, как говорят, грехи наши тяжкие не пускают. Ответьте, Сергей Артурович, еще на один мой вопрос: «Кому вы давали почитать «Архипелаг Гулаг»?У Казбекова моментально похолодела спина: «Ну, все, абсолютно все знают. Классно работают ребята, не зря хлебушек государственный едят. Куда там цээрушникам до наших». В голову полезли нелепые мысли: «А вдруг возьмут сейчас под руки, доведут до здания управления КГБ, до которого всего-то от МДМа 50 метров, заведут в свои многочисленные подвалы, где, по рассказам, еще у немцев гестапо работало. И никто не узнает, куда делся Серега Казбеков. Был и нету, волной смыло…»Как, вертелась в голове Казбекова одна мысль, они смогли узнать, что он привез из-за границы эту чертову книгу, что кое-кому давал ее читать. Ведь сам же лично, закрывшись в радиорубке, он отверткой открутил шесть проржавевших шурупов, крепящих кожух служебного динамика к переборке, вложил между катушками проводов «Архипелаг Гулаг» и опять все поставил на место, как будто так и было, даже линия краски совпала. По приходу БМРТ «Пионер Латвии» в порт при досмотре ни погранцы, ни таможенники туда даже не сунулись. Долго ковырялись в вентиляционном отсеке передатчика-«киловаттника», не поленились и слазили в гирокомпасную, а на динамик в радиорубке никто и не глянул. Единственное, что нашли в столе у Казбекова, так это купленный еще в прошлом рейсе в Дакаре брелок — «скелет». В акте изъятия старлей-пограничник умудрился написать «скилет», заключив, что такая штучка, по его мнению, имеет антихудожественное содержание. Дятел, конечно, да еще и по фамилии Баранов, сам не может слово грамотно написать, а возомнил себя идейным цензором, про себя подумал Казбеков.Выходит, осечка допущена где-то на другом этапе. Может, стал вычислять Сергей, в Лас-Пальмасе продавец магазина работает на КГБ, какая ему разница, от кого «премию» получать дополнительно к выручке. Или кто-то из его «тройки» все-таки шестерит, и тайно следил в тот день за Казбековым. Хотя, вроде, мужики нормальные. На матроса Махлова не подумаешь, моторист Орлов больше о гайках переживает, чем о политике. Тогда получается — шерше ля фам. Не зря говорят, что все зло морякам — от баб.- Хорошо, Сергей Артурович, у меня еще дел по горло,— вдруг заторопился гэбэшник,— а что, если я вам дам «домашнее задание». Сами понимаете, нам без общественности страну не уберечь от всякого гнуса. Вы, видимо, в курсе дела, что недавно в Плимуте с нашего судна сбежала Медвецкая, член научной группы, кандидат биологических наук. Вы с ней в рейсах раньше не бывали?- Нет, только слышал, что женщина она была одинокая, жила в общаге, говорят,попросила политического убежища?- Вот-вот, наших ей мужиков мало было, позарилась на англичан, хотя сама-то довольно страшненькая. Но все равно при случае поговорите с ребятами, кто ее хорошо знал. Нас интересуют мотивы, причины побега, склонности этой особы. О чем любила говорить, чем была недовольна, что читала.- Не знаю, если кого встречу, то полюбопытствую,— ушел от твердого обещания Сергей, поняв, что его самым элементарным образом фалуют, вербуют сексотом. Поневоле тут начнешь извиваться, как вошь на гребешке. Главное сейчас обещать, прикинуться пиджачком, лишь бы скорей вырваться из этой явочной комнаты на свежий воздух, отдохнуть от давящей интеллигентности собеседника в холостяцком неуюте гостиничного номера. Казбеков почувствовал себя молодым псом, загнанным в угол, интуитивно ощущая за спиной собаковода палку.- Я сообщу вам, Сергей Артурович, о времени и месте нашей следующей встречи. Рад был познакомиться. Вы из номера выходите первым.Выскочив на улицу, Казбеков, вдохнул полной грудью теплый июльский воздух, опасливо покосился на возвышавшееся рядом солидно-зловещее здание областного управления КГБ с архитектурными излишествами в стиле ампир и рванул к остановке автобуса № 27, ходившего в родной тихий поселок. Двухэтажный старый дом под черепичной крышей с вишневым садом, с голубятней во дворе, с королевой флирта Юлькой казался единственным убежищем от неожиданных напастей.Примчавшись домой, он первым делом достал из-под шкафа книгу Солженицына «Архипелаг Гулаг» и подошел к кафельной печке, еще оставшейся от немцев. Вырвав несколько страниц, он грубо смял их и сунул в топку, затем зажег спичку. Тяга в печке была отменная, и страницы с черными строчками загорались мгновенно. Когда осталась лишь одна кроваво-красная обложка с вытесненной фамилией автора и названием, в пламени уже догорал титульный лист с автографом Александра Исаевича. Казбеков на минуту задумался, а правильно ли он поступает. Вывод в голове появился сам собой: правильно, хрен они меня теперь достанут без вещественного доказательства. Сгорел «Архипелаг» синим пламенем. Он даже матернулся вслух: «Падлы, диктуют, что читать, а что — нет». И тут же замолк, а вдруг у него дома уже имеется подслушивающее устройство. Приходил ведь недавно электрик из ЖКО якобы для проверки счетчика в коридоре, долго копался в нем. Сергей вышел в коридор, заглянул за электроприбор с пломбой и чертыхнулся: «Совсем ты, Казбеков, спятил, собственной тени боишься... »Он вернулся в комнату н бросил книжную обложку в огонь. Коленкор сморщился, занялся зеленым пламенем, цвет которого сменился на фиолетовый. «Архипелаг Гулаг» не желал гореть, картон выгибался, скручивался, вновь рас-прямлялся. А титульный лист превратился в черный пергамент, и на нем еще можно было прочитать светлую строчку автографа Солженицына. Стоило Казбекову тронуть остатки книги кочергой, как сгоревшая бумага превратилась в маленькую кучку пепла. Казбеков закрыл чугунную дверцу печки, представил, как из трубы еще вьется легкий дымок, унося диссидентские идеи в небо. Наверняка кто-то из соседей обратил внимание на дым из трубы среди лета, в поселке ничто не проходит бесследно, народ здесь дюже любопытен. «Ну и черт с ём, с ружьём»,— успокоил себя Казбеков.На лестнице послышались шаги. Дверь резко распахнулась и вошла Юлька, игривая, пышнотелая, с хитрыми темными глазами. «Сергуня, где ты пропадаешь?» — стала она наваливаться грудью на Казбекова. Из-за этой ее чрезмерной распущенности, сиюминутной доступности она начинала ему надоедать.- Ой, Сергуня, с обэхээсником моим умора. Говорю, дай перстеннь твойпримерю, когда стояли с ним у колонки в саду. Потом, говорю, ой, Ртутнев, он не снимается с пальца, подожди, руку водичкой смочу. А сама колечко в карман. А мой боров стоит, похрюкивая, руку мне под юбку запускает. Потом говорю, ой, а колечко-то в траву упало, Он теперь там ползает в крапиве раком, ищет. Ха-ха-ха, Сергуня, давай, пока он там ползает, я тебе отдамся по-французски? Смотри, какой перстенек красивый, если хочешь, дам поносить.- Нет, Юлия, сейчас мать из магазина вернется. Да и боюсь я тебя, знойная ты женщина, но опасная. Слушай, ты книгу никому не показывала ту, что я тебе читать давал?- Ну ее в баню, я и до половины не дочитала, все про зэков да про зэков, нилюбви, ни сексу.- Нет, это не она,— решил Казбеков,— не могла меня Юлька заложить, хотя ходят про нее слухи, что она на милицию шестерит, сдает операм спекулянтов, домушников. Снизу раздался рев: «Юлия, я так взволнован... Я очарован… Приди ко мне... » Юлька метнулась к двери: «Иду, иду, мой градусничек, золотой, ненаглядный».Казбеков в одежде плюхнулся на кровать, заложил руки за голову и стал вычислять, кто же все-таки его сдал с «Архипелагом». Ходил он как-то в рейс с Инессой Щукиной, биологом из начуной группы. На досуге она учила Казбекова играть на гитаре, сама писала стихи, которых у нее дома был целый мешок. Владела Инесса инструментом сносно, вирши с музыкальным сопровождением звучали прекрасно, особенно после пары стаканчиков спирта, который у научников всегда водился. За месяц до окончания рейса ее с острым приступом аппендицита вертолетом береговой охраны США сняли с борта судна и доставили в госпиталь военно-морской базы Нью-Порт. Начальник радиостанции Казбеков обеспечивал тогда постоянную связь капитана Хвана с Калининградом. В конторе «Запрыбпромразведки» думали почти сутки, но в конце концов добро на отправку больной Щукиной в инпорт дали.Встретились они однажды на берегу после рейса. Щукина пригласила его к себе на квартиру, приготовила цеппелины. Казбеков прихватил с собой пару бутылок вина «Тырново». Щукина, по ее словам, была очень довольна своим пребыванием в американском госпитале, там у нее появилось множество знакомых. На прощанье русской гостье подарили хорошую гитару, в резонатор которой ее лучший френд Боб затолкал десяток пачек сигарет «Кэмел». При встрече под пьяную лавочку Казбеков проговорился Щукиной про «Архипелаг Гулаг» с авторским автографом. Дама сразу загорелась: «Сережа, умоляю, дай почитать, о нем столько говорят в Америке». После выпитого Щукина раскраснелась, верхние пуговицы ее блузки расстегнулись. Казбеков обратил внимание, что щелочка между грудей у нее довольно заманчивая. Но пока он сомневался, а надо ли раззадориваться, Инесса вспомнила, что ей пора срочно бежать к матери сделать укол от остеохондроза. Встретившись со Щукиной на следующий день у кинотеатра «Россия», Казбеков передал ей обещанную книжку, завернутую в газету «Правда». Вернула Инесса «Архипелаг Гулаг» только через неделю после настойчивых напоминаний по телефону.Версия со Щукиной могла быть вполне реальной. Наверняка ее после месячного пребывания в американском госпитале ребята из управления ГБ сразу взяли в оборот. Первую встречу ей устроили на таможне. Из-за сигарет «Кэмел» в корпусе гитары устроили такой досмотр, словно она привезла килограмм марихуаны. Пришлось даже раздеваться до нижнего белья. Ясно, что ее раскручивали специально, чтобы зацепить хоть на чем-то. А Инесса — женщина импульсивная, сразу клюнула, утратила самоконтроль. Можно было только представить, сколько раз после этого Щукина встречалась с гэбэшниками в гостиницах, на вокзалах на предмет проверки ее политической благонадежности. Чтобы провести на дурака месяц в Америке и остаться чистенькой, разве органы это позволят.Не исключено, что на ней опробовали и сексуальную разновидность детектора лжи в служебных целях, тогда уж она точно сдалась и выложила всю ежедневную хронику своего пребывания на больничной койке в Штатах. И затем элементарно стала сексотом, иначе бы ей прихлопнули визу на загранрейсы. «Эх, поэтесса Инесса, мать твою так,— окончательно вынес вердикт Казбеков,— а у нас ведь с тобой чуть короткое замыкание не случилось в твоей квартире. Устроила-таки мне подлянку... »Версия вторая — Лиза, с которой он отдыхал на Курской косе. Но ей он книгу даже не успел дать почитать, да и глуповата она для такого чтива. А вот Ирине, студентке с физмата КГУ, Казбеков брякнул как-то про автограф Александра Исаевича. В тот вечер они пришли в гости к ее тетке-рыбачке, молодой приятной женщине, недавно проводившей мужа в рейс. Водка у тетки-молодки оказалась хорошая — из магазина «Альбатрос», на столе появился сервелат, красная икра. Дошедшего до кондиции Казбекова стали одолевать бесовские мысли, а не оторваться ли в этот вечер от Иры и остаться у ее свояченицы, взгляды которой были так многообещающи. Но расклад получился иным. Утром Казбеков проснулся в комнату, которую снимала Ирина. Вспоминая таинство ночи, он вспомнил о своем обещании жениться на этой хорошей, домовитой девушке. Одно ему не пришлось по душе. С него как бы вытребовали это обещание, а совокупляться на каких-то условиях он не привык. Он, может быть, и женился бы потом на ней, но зачем начинать первую ночь с обязательств нетрезвого человека. Прямо как в анекдоте про любовницу, за которую надо платить всю жизнь. Ноу, сказал себе утром Казбеков, моя мораль – это все, что у меня еще осталось.Год назад он развелся с первой женой, прожив с ней в законном браке полгода. Потом неделю бегал в ЗАГС, решая вопрос о чистом паспорте без пометок «женился», «развелся». Для чего ему даже пришлось в интересах дела провести бурную ночь с заведующей этого госучреждения. Но зато он вновь стал свободным гражданином СССР с незапятнанным краснокожей паспортиной. Однажды он просто не пришел к Ирине на очередное свидание, поставив точку в их отношениях. Нельзя, по его понятиям, человека штемпелевать, пока он сам того страстно не пожелает.Она вроде и тихая эта Ира, но твердохарактерная. Если цель поставит, то обязательно добьется. А Казбеков, получается, ее обманул, уплыл вниз по течению. Сергей вспомнил, как в тот раз в гостях у тетки в хмельном разговоре промелькнула фраза, что муж у тетушки, оказывается, имеет слабость сексотить на пароходе. Тетка Ирины явно испытывала моральный дискомфорт за супруга-осведомителя КГБ. Тогда он не придал значения этой детали. А теперь она весьма существенной оказалась. Ирина могла пожаловаться теткиному мужику на Казбекова. И вспомнить про компромат на комсомольца этакого, который тайно провез в страну «Архипелаг Гулаг», спрятав идеологическую мину в судовом динамике. Товарищ и стукнул куда надо. Получай молодой антисоветчик гранату вместе со своим Солженицыным. Вот и замкнулась цепочка. А стукачу в награду рейс денежный подобрали в кадрах. Один звонок из первого отдела, и нет проблем у бдительного человека.Выходит, зря ты, Казбеков, возводишь напраслину, то на Юльку, то на Инессу Щукину, то на продавца магазина в Лас-Пальмасе. Готов и самого Солженицына заподозрить, сидит, мол, автографы выписывает советским морякам, а сам микрофотоаппаратом их щелкает и переправляет по назначению. Может, он раскаялся втихую перед правительством СССР и прощение себе зарабатывает. Нет, Казбеков, разборчивей пора быть в связях...На другой день Казбекову в кадрах почему-то переписали направление с «Анчара» на «Эврику». Вновь старичок в сером костюмчике 46-го размера, пригласив его в кабинетик, сказал: «Виктор Иванович ждет вас через полчаса на платформе номер четыре на Северном вокзале. Всего доброго вам. Вы уж не подведите нашу организацию... » Когда Казбеков возврашался из конторы на улице Дмитрия Донского перед обкомом партии дорогу Казбекову перебежала рыжая белка. рядом с тротуаром она вскочила на обросший мохом пенек и безбоязненно наблюдала за ним. Будь у него орешки, она наверняка взяла бы их с ладони. На душе у Сергея сразу потеплело от встречи с этим чудом природы, и небо стало голубым, а солнце – теплым…Спецотдел имелся и в мореходке, где учился Казбеков на электрорадионавигационном отделении в 31-й роте. Когда дело на третьем курсе подошло к открытию загранвизы для выхода на практику в море, он, как и все, сфотографировался на паспорт моряка, заполнил учетный листок, анкету, написал подробную автобиографию. А через два месяца его через командира роты вызвали во второй отдел, дверь в который была обита жестью-нержавейкой. Надписи на двери не имелось, но все знали, кто и что там за ней. В мореходке этот отдел номеровался вторым.Начальник отдела в форме капитана первого ранга пригласил сесть и сразу в лоб спросил: «Что же вы, курсант, искажаете истину, написали в анкете, что вы и ваши ближайшие родственники под судом и следствием не были?» У Казбекова все оборва-лось внутри: «Мать честная, дурак, думал не докопаются, на шармачка хотел проехать... » Дрожащим голосом Казбеков пролепетал в ответ: «Я написал все, что знаю... »- Неужели вам не известно, что ваш отец отбывал срок в якутском исправительно-трудовом лагере?- Отец с нами не живет давно...- Не надо, курсант, мы не в детском саду?- Я, конечно, слышал, что его судили за мелкое хулиганство...- Ничего себе мелкое, дать первому помощнику капитана в зубы. За это ему светило до семи лет, получил пять, учитывая юное партизанское прошлое в лесах Белоруссии.Сергею Казбекову не надо было, конечно, рассказывать, что натворил отец, ходивший когда-то в море на танкере механиком. В Бискайском заливе они как-то встретили терпящее бедствие испанское судно с грузом вина. Помогли испанцам запустить двигатель, а те от души отблагодарили русских имевшимся товаром. На советском танкере пир шел горой, хотя вахта неслась исправно. К тому же для уэловца сухое вино, что слону дробина. Но замполит стал наводить шмон, брать на карандаш самых бесшабашных. На состоявшемся открытом партийном собрании первый помощник устроил морякам разнос, стал пугать отлучением от моря. Отец как беспартийный не выдержал: «Если меня на судне не будет, сразу станет заметно, я и в машине нужен, и на палубе сгожусь, и на руле постою. А вот если ваши ложь, политзубреж и провокации на пароходе прекратятся, все только перекрестятся». По приходу в порт на Казбекова-старшего в партком поступила докладная на десяти листах, визу ему закрыли, с флота пришлось уйти. Однажды, встретив комиссара в городе, отец, будучи подшофе, врезал тому по физиономии за политдонос. Как на на грех рядом оказалась милиция, отцу приписали злостное сопротивление представителям закона.- Что ж, курсант, комиссия подумает над вашим делом. Конечно, сын по нашим законам за отца не в ответе, но на будущее в анкетах всегда пишите полную правду про всех.Вот когда тебя, Казбеков, взяли на крючок, еще там, в мореходке, ты попал в список неблагонадежных, но чем-то пока нужных системе людей-винитиков. Принцип прост: мы тебе прощаем ошибку в анкете, но и ты нам, молодой специалист, помогай, когда попросим... Хорошо хоть деда, раскулаченного в 19-м году и ставшего тамбовским волком в отряде атамана Антонова, не вспоминают... И на том спасибо.…Виктора Ивановича Казбеков заметил издалека. Прохаживается себе одинокий интеллигентный человек в конце железнодорожной платформы Северного вокзала, покуривает сигарету «Опал». А что, собственно, я выпендриваюсь, подумал Казбеков, приближаясь к майору Катрану. В общем-то они неплохие мужики, вежливые, в галстуках, свое дело делают. В конце концов я же не с американскими шпионами связался, можно сказать, родному государству должен послужить, хотя и тайно.- Здравствуйте, Сергей Артурович, приятно вновь увидеться,— как старого друга приветствовал его майор Катран.- Взаимно, очень рад нашей встрече,— стал подыгры-вать ему Казбеков.- Ничего не узнали по Медвецкой? — перешел от слов к делу Виктор Иванович.«Интересно, что он прилип ко мне с этой Медвецкой, будто я с ней спал когда-то. Ведь ясно, что одинокой сорокалетней кобылице с научной степенью, всю жизнь прожившей в общежитии, опостылела жизнь в Союзе. А там, в Англии, кандидату биологических наук, кто знает, может и подфартит встретитъ какого-нибудь рыжего Чарльза из деловых кругов, устроить свою личную жизнь. Тут-то, кроме эпизодического трахания в рейсах с семейными мужиками, копеечной зарплаты и унылой женской доли, ей ничего не светило»,— философствовал про себя Казбеков, но вслух сказал другое:- Ничего, к сожалению, я об этой дамочке не узнал, в рейсе с ней ни разу не был. Слышал, что английским она владела отлично, стишки пописывала. Ничего особенного, типично женская поэзия: он ушел с другой, а я из кустов все видела.- Да, не густо. Но, еще раз напоминаю, все-таки не забывайте о ней, если что, берите на карандаш. И второе. Вы ведь похаживаете в литобъединение «Клен»? Нам интересно знать, о чем вы там друг с другом говорите, какие темы обсуждаете? Руководитель «Клена» Семен Шопиро что за человек? Как лично относится к высылке из страны Солженицына и других диссидентов? Чье творчество особенно пропагандирует, кому из непризнанных «гениев» сочувствует?- Да, ничего такого я за ним не замечал. В литературе он, конечно, разбирается, хотя чересчур эстетствует. Да и разные у нас вкусы. Я, например, щуку фаршированную чесноком не люблю, а ему – объедение. Часто спорим, не могу я с ним согласиться, что Есенин ниже Мандельштама по литературному ранжиру. В общем, каждый пишущий кулик свое национальное болото хвалит. А в основном обсуждаем стихи членов лито, потом сбрасываемся по рублю, берем в магазине то, что дешево и сердито, сидим где придется, трепемся по пьяни. Утром проснешься с похмелья и не помнишь, о чем базарили. Вроде как безвреден этот Шопиро, хотя кто его знает, на кого он играет.- Вот-вот, еще неизвестно, во что выльются все эти разговорчики о ценностях западного мира. Не сочтите за труд, но на будущее желательно все ваши донесениясоставлять письменно. ІІодписываться лучше псевдонимом. Какой желаете взять?- «Цэбэковский» подойдет?- Нет проблем, а что он обозначает?- Я же родом из поселка Октябрьского, где расположен Первый целлюлозно-бумажный комбинат. Все мы там зовемся цэбэковскими…- Нет, ни в коем случае, вас по нему не составит труда вычислить. Будете Рязанским, коль уж так любите Есенина?- Годится…Возвращаясь домой в поселок, Казбеков испытывал противоречивые чувства. Выходит, его фактически уже завербовали, сделали сексотом КаГэБэ. С другой стороны, он пока никого не заложил, не предал, хотя по литобъединерию «Клен» многое заинтересовало бы Катрана, развяжи язык Казбеков. Разговорчики там, бывало, велись не для ушей особистов. В-третьих, почему он, член судового бюро ВЛКСМ, должен уклоняться от борьбы со всеми этими «правозащитниками», которые пляшут под дудку западных спецслужб, роют яму СССР? К тому же, все эти одиозные личности, о которых часто писали в газетах и говорили на партсобраниях, именовались сионистами, точащими зуб на советский строй. Но тогда как быть с добрым отношением к нему директора школы № 13 Александра Яковлевича, классной руководительницы Музы Васильевны. Как переиначить постулат «Учениками славится Россия, ученики приносят славу ей»? Он — их ученик, а они – его учителя. Ему никогда не приходилось задаваться вопросом об их национальности.Да и сейчас, если не вдаваться во все эти сложности, по-русски говоря, на хрена ему, Казбекову, нужна вся эта возня под многонациональным одеялом? Еще во время учебы в мореходке у них была своя влиятельная группировка, действовавшая под мушкетерским девизом «Один за всех, а все – за одного». В нее, кроме Казбекова, входил Витька Титов из Сочи, хохол Вова Тертун, бульбаш Олег Штык, еврей Саня Тененбаум. И никаких проблем тогда не возникало ни внутри группы, ни вне ее. Они всегда могли постоять за себя. А теперь он — обычный начальник судовой радиостанции, государство бесплатно дало ему образование, гарантировало постоянную работу. Он молод, годен к годичному автономному рейсу, больше интересуется женщинами, чем правами человека, пишет стихи, их даже принимают в областные газеты. Ну, привез для себя «Архипелаг Гулаг», повесть о лагерной жизни. И кому какое дело? Гэбэшники сами-то его прочитали, а ему простому смертному, получается, нельзя?..На автобусной остановке Казбеков встретил Леху из поселка, по прозвищу Полковник. Квадратная челюсть, мощные бицепсы, тяжелый без единой мысли взгляд из-под густых, как у Брежнева, бровей. Классический бандит – в Голливуде бы за такого сразу ухватились.- Привет, Казик,— ощерился Полковник,— куда сквозишь? Пойдем, посидимв «Парусе», я сегодня банкую?В экзотичном ресторане на берегу озера Верхнее места имелись. Они взяли бутылку «Охотничьей», шашлыки, салат из крабов.- Как живешь, антеллигент,— спросил Казбекова Полковник, обшаривая глазами своды ресторанного зала.- Живем, хлеб жуем,— вяло ответил Сергей. Он знал, что ІІолковник давно занимается рытьем старых немецких могил. Выросли они на одной улице, пацанами ходили копать патроны в местах боев за Кенигсберг, а теперь Полковник стал гробокопателем. Особенно он прославился, когда однажды он нашел в могиле за старым немецким аэродромом кувшин в виде петуха, потянувший на килограмм золота. Разговор отчего-то не клеился, да и друзьями они никогда не были. Полковник опрокинул в рот одну за другой три рюмки, блеснув золотыми челюстями, как-то погрузнел, его взгляд стал свинцовым. Кивком головы он подозвал официанта, пробормотал ему на ухо: «Паша, бабу хочу, организуй мартышек... » Через пять минут за столик подсели две девицы: одна — натуральная блондинка, другая — крашеная брюнетка.Полковник стал дурковать, сунул руку в карман, достал ее, сжатую в мощный кулак, раскрыл над столом. На скатерть упало четыре золотых сплющенных зубных коронок. Леха довольно захохотал, обновременно шепелявя и картавя: «Гуляем, дефочки, на всю катушку, я вчера неплохо погаботал на гудниках... » Казбеков хватнул за компанию одну рюмку, наблюдая над входящим в раж Полковником и подумал, что крутой, однако, народ в поселке. Древесный спирт «сучок» пьют, как воду. Друзья детства через одного уже отсидели по сроку: кто за групповое изнасилование, кто за воровство, кто за разбой. Сам Казбеков оказался везучим, хотя и участвовал по молодости в грабежах голубятен, угонах мопедов, драках стенка на стенку. Не поступи он в мореходку, неизвестно, кем бы стал. Предлагал же ему когда-то Полковник пойти к нему в бригаду.Сходив в туалет, Казбеков возвратился за столик, и сразу почувствовал на себе чей-то взгляд. Он обернулся и обомлел: в дальнем углу за колонной сидели майор Катран и поэтесса с биологическим уклоном Инесса Щукина. Сергей моментально протрезвел. А тут еще Полковник ни с того ни с сего посыпал соль на рану: «Слыхал, ты недавно в «гестапо» побывал? Ну, как тебе там понравилось? А вообще-то молодец, все в жизни надо пройти.- Да, там не соскучишься, одна параша чего стоит.- Да это фигня, вот когда в «Политбюро» попадешь, только тогда поймешь весь цинус этой жизни, в которой мы находимся пока с другой стороны крышки гроба, поверь мне.- Что еще за «Политбюро»?- Ты, Казик, совсем еще зеленый. А это, дорогой мой кент, СИЗО – следственный изолятор. Оттуда можно и голубеньким выйти. Шучу, конечно, нормальные там братаны кучкуются. Если попадешь вдруг в «Политбюро», только скажи, что я трогать не велел. Кто меня там Полковником не помнит, назовись корешом Дантиста. Я на всякий случай двумя кликухами обзавелся.- Спасибо, товарищ Полковник, запомню на всякий пожарный… От горсти золотых коронок, которые Дантист высыпал на стол, Казбекова стало подташнивать. Он только представил себе, как этот громила вырывал плоскогубцами из черепов кенигсбержцев граммы драгметалла. Пальцы Полковника были толстыми, короткими, с обкусанными ногтями, на запястье красовалась татуировка «Мир – бардак. А люди – #####».Казбеков встал из-за стола, коротко бросив компании: « Я — в одно место, пока побалдейте без меня». У ресторана он поймал такси и назвал поселковый адрес. На душе полегчало, стоило только отъехать от злачного «Паруса», в котором веселился Полковник с девочками, где проводил конспиративную втречу майор Катран.Утром, направляясь в контору, Казбеков услышал на автобусной остановке разговор двух парней, небритых, с тяжкого похмелья: «Слыхал, бакланят, что вчера Дантиста в «Парусе» взяли с золотишком. Теперь заседает в «Политбюро».В автобусе Казбеков покумекал: «Интересно, неужели это работа особиста Катрана? Может, одновременно легкое предупреждение мне? Тонкий намек на толстые обстоятельства? Ну, Полковника – Дантиста было за что брать, сколько им немецких могил осквернено, килограммы желтого металла ушли мимо госскупки. Но я-то в чем перед государством повинен? Почитал Солженицына, и сразу на цугундер?»К его удивлению, на сей раз он получил без всяких проволочек у симпатичной кадровички направление на должность начальника радиостанции БМРТ «Анчар». Никто его из спецотдела даже не вспомнил. Лети, голубь сизокрылый свободной птицей. Из здания управления «Запрыбпромразведка» Сергей вылетел пулей, миновал обком КПСС, оказался перед кафе «Театральное». Там он взял 200 граммов белого портвейна, закусил конфетой «Кара-Кум» и, как на крыльях, рванул на стоянку такси у Северного вокзала. Ему надо было успеть получить на складах «Промразведки» в районе Литовского вала пять литров спирта-ректификата, запасной магнетрон к локатору «Дон» и новый паяльник для радиорубки.На стоянке, как всегда, толпилась очередь, но Сергей приметил, что поодаль стоит полупустое такси. Он ринулся туда: «Ребята, вы в какую сторону?» Ему ответил здоровенный мужик, сидевший рядом с водителем: «А куда надо?»- К Литовскому валу.- Считай тебе повезло, сидай.Казбеков сел на заднее сиденье, где был только один пассажир, но моментально откуда-то, как черт из табакерки, появился еще попутчик: «Братва, и мне туда же».Только тронулись, как мордатый спереди забалагурил: «Вчера ехал из Таллина с такими классными девчонками, так всю дорогу в карты резались. Они обе мне проигрались на полгода вперед. В любое время суток имею право к каждой заявляться и получать удовольствие. Закон жизни: проиграл – плати. Может, ребята, в очко скинемся, пока шеф рулит? Ничего сложного: раздам по две карты, 5 копеек ставим на кон?» Все одобрительно промолчали, да и Казбеков изъявил желание: «А #### нам, морякам, давай подсниму колоду…»Через десять минут, когда до Литовского вала осталось совесем рядом, на кону, как ни странно, оказалось 500 рублей, хотя и начинали с 5 копеек. У Казбекова выпало 21 очко. Двое пассажиров из игры выбыли. Остался только один партнер – толстомордый. Когда он открыл свои карты, то обе оказались тузами. Казбеков сразу обмяк и только теперь догадался, что его «обули», развели как лоха. Ясно, что и шофер не зря останавливался на полпути, ковырялся в двигателе. Якобы случайные попутчики, а оказалось — одна шайка. Казбеков глянул направо – не сладить, зыркнул налево – у соседа руки мясника. Дернись, положат на пол, набросят удавку и вывезут на Берлинский мост. Иди Казбеков на дно Прегеля, корми раков и угрей, их под водой тьма обитает.Пришлось выкладывать 200 рублей наличными: «Ребята больше нету». Тот, у кого были руки-крюки, морда – ящиком, покачал головой: «Маловато, уважаемый, как раз твоей печатки золотой не хватает». Казбеков еще раз оценил ситуэйшн и снял перстень с безымянного пальца левой руки, который ему дала поносить Юлька. Таксопарковская «волга» круто развернулась и умчалась, ее задний номерной знак был густо заляпан грязью.Казбеков, поразмыслив, усокоился: «Шут с ними с деньгами и перстнем, дело наживное. Главное сейчас выйти в море». На складе он встретил бывшего одноклассника Саню-Химика, работавшего здесь грузчиком. Химиком его окрестили за удивительную способность пить все, что может содержать градус, от гуталина до зубной пасты «Поморин» Спирт из сорокалитровой молочной фляги кладовщица доверила наливать как раз ему. Когда в емкость, принесенную Казбековым, переместилось 5 литров ректификата, предназначенного для протирки контактов в радиоаппаратуре, Химик с дрожью в голосе тихо сказал: «Серега, сам видишь, с какого я дубодана, спасай…» Тут же появилась мятая алюминиевая кружка. Как не помочь земляку, пришлось плеснуть.Приехав в рыбный порт, Казбеков миновал проходную с придирчивыми милиционерами, постоял у вольера с павлинами. Интересно было понаблюдать, как бродит среди них маленький золотой петушок с явным желанием потоптать одну из цесарок, как воробьи воюют с хлебной коркой. Этот птичий «оазис» на причалах, заведенный по приказу начальника порта Могученко, хорошо снимал психологическое напряжение.Казалось, за воротами проходной остался другой мир – береговой быт со всеми превратностями, пакостями, разочарованиями. А тут на огромной портовской территории шла иная жизнь, имевшая некий смысл, особый порядок, внешнюю чистоту. Тут все занимались своим делом. На пирсе пахло солью крупного помола, смоляными канатами, свежемороженной рыбой. Казбеков прошел мимо борта белоснежного красавца-научника «Академик Мстислав Келдыш», поравнялся с трудягой-плавбазой «Вильгельм Пик». За ее кормой он и нашел свой БМРТ «Анчар» с метровыми буквами на рулевой рубке «УНЗА», означавшими позывной парохода.Поднявшись по вибрировавшему под ногами трапу на палубу, Казбеков поздоровался с вахтенным матросом, сообщил, что значится в судовой роли как маркони. Отдав направление старпому и получив ключи, он приступил к освоению каюты. По всем было видно, что ее предыдущий обитатель недавно сделал косметический ремонт. На столе валялся туристический каталог с шикарными снимками пляжей на Канарских островах. Переборку украшала креолка Мисс-Америка. Пахло свежей краской и канифолью.Казбеков присел на кровать, стал раскладывать чемодан. Неожиданно в дверь постучали. Вошел человек в костюме стального цвета, при синем галстуке. С улыбкой манекена визитер протянул руку: «Здравствуйте, Сергей Артурович, позвольте представиться – Эдуард Глебович Молчан, первый помощник капитана…»- Здравия желаю, а я – Казбеков, начальник радиостанции.- Это мне известно, еще со вчерашнего дня. Хочу даже привет вам передать.- От кого,— насторожился Сергей.- От Виктора Ивановича…- Спасибо?!..- Не буду мешать, обустраивайтесь пока. Времени у нас впередипредостаточно, целых полгода. Пойду знакомиться с народом…Сергей ошарашенно глядел в каталог с красивыми пляжными картинками, потеряв способность соображать. Рановато, выходит, он возрадовался свободному бытию. Оказывается, вновь, как животное, он оказался в вольере, с ограничениями в пространстве и времени. Проще говоря, все зависит теперь от длины поводка, на котором ты находишься.Казбеков вспомнил, что пора запускать гирокомпас, как никак судно на отходе. Он зашел в агрегатную и повернул ручку рубильника к отметке «Пуск». Завыл гиромотор внутри прибора, стал набирать обороты, вращаясь в специальной поддерживающей жидкости. Только через 12 часов он, преодолев все цетробежные и центростремительные силы, придет в норму. И тогда на шкале гирокомпаса стрелка точно укажет курс на норд. Ведь так и с человеком бывает, закрутят его какие-то невидимые силы, возьмут на излом, выбьют из колеи, заставят вертеться волчком. И нужно время, чтобы все вернулось на круги своя, и появилась ясность со сторонами света.Шальная мысль пришла к Сергею. А что, если устроить вам, дорогие товарищи Катран и Молчан, фокус–мокус. Возьму и сигану в проливе Зунд за борт. Там до шведского или датского берега рукой подать. Без бинокля замок Гамлета разглядеть можно. Доплыву кролем до волнорезов свободной страны. Так, мол, и так, хочу сделать гуманитарное заявление в адрес отцов европейской демократии. В СССР меня за чтение книжки Солженицына хотели свободы лишить, КГБ на короткий фал посадило. Какие вы после этого, господа шведы и датчане, защитники свободы мысли и слова, если такое дозволите? А ну-ка, продолжал фантазировать на тесной судовой койке Казбеков, схлопочите мне политическое убежище, чтобы я смог без опаски с трудами диссидентов ознакомиться.Вдруг дверь сотряслась от звуков «семерки» по азбуке Морзе — «дай-дай-закурить». После этого в каюту ввалились знакомые Казбекову еще по БМРТ «Пионер Латвии» электромеханик Кучер и акустик Коновалов, обрадованно загалдев: «О, Серега, снова вместе в рейс идем? Ну, по этому случаю... » Судя по всему, акустик Колька уже успел осмотреться в судовой провизионке, он тут же достал из карманов новенькой спецовки зеленый огурец и кружок копченой колбасы «Краковская».- Да тихо вы, горлопаны,— оборвал приятелей Казбеков,— «первый» же на борту.- Все о-кей, сами видели, как он свалил на берег. Отход перенесен на завтра.Поехал, наверное, на последний инструктаж к своим «ребятам» на Советский проспект.Казбеков, облегченно вздохнув, достал из-под стола пятилитровую банку со спиртом-ректификатом, наполнил три граненых стакана, чуток разбавил каждый водой: «Тогда, как пишут в протоколе, совсем другой коленкор». Электромеханический бог, вечный судовой профорг Кучер загорланил: «Выпьем за Родину! Выпьем за Сталина! Выпьем и снова нальем…» Колька Коновалов, в свое время оттарабанивший срочную службу акустиком на атомной подлодке, продолжил: «Прощай, любимый город, уходим завтра в море…» Казбекову после третьего тоста стало хорошо и понятно, что, в принципе, русскому человеку для счастья надо три вещи: хорошая компания, душевный разговор и свежий воздух из иллюминатора. К тому же палуба под ногами мягко завибрировала, звякнули стаканы на столе. Где-то внизу в чреве парохода механики запустили главный двигатель. Жизнь приобрела смысл, каждый теперь действует по штатному расписанию согласно судовой роли, являясь частью слаженного механизма, в который превращается корабль и экипаж. Морской распорядок жизни всегда был Казбекову по душе, в море он отдыхал от береговой суеты и бюытовой несуразицы, в рейсе он становился совсем другим человеком, нежели на земле.4 февраля 2006 года 18:49:40Юрий | leadov@yandex.ru | Калининград | Россия Сергей АдодинОдин год любвиНовелла…Всего лишь один год любвиЛучше, чем вся жизнь в одиночестве…Джон ДиконМартин сидел на парапете моста Ватерлоо, спрятав одинокие дрожащие руки в просторных карманах серого плаща. Вездесущий декабрьский ветер назойливо подвывал в ушах эхом проносящихся за спиной автомобилей, крутился вокруг и умудрялся забираться даже в рукава пиджака, отчего становилось еще холоднее.На обоих берегах Темзы горели огни. Красные, желтые, синие… Люди, утомленные величественным спокойствием большого города, веселились и бравировали, словно напуганные мальчишки, пришедшие на кладбище ночью. Повсюду был праздник. Не тот, что пишется всегда с большой буквы, а тот, что подобно маленькой змейке, затаившись, гнездится внутри человека, нетерпеливо ожидая повода к веселью. Сейчас именно это настроение носилось в сгущенном воздухе. Только здесь, на мосту, было относительно тихо и спокойно. Можно успокоиться и попытаться забыть…Ровно год назад они с Эмили впервые встречали Рождество вместе. Все необходимые покупки уже были сделаны заранее. В гостиной уютной квартиры на Стэмфорд стрит, в каких-то пяти сотнях ярдов от величественного телевизионного центра, ослепляющего своей белизной по утрам, ждал своего часа сервированный праздничный стол на двоих. Мартин слегка нервничал, опасаясь, что его возлюбленная не захочет садиться за стол в связи с тем, что для нее Рождество наступит в январе, а сейчас был пост. Это все ее странная религиозность…Эмили ожидал приятный сюрприз. Даже два. Во-первых, Мартин, наконец, решился сделать ей предложение через год знакомства. Во-вторых, он заключил удачный контракт с одной агентской фирмой, и теперь мог позволить себе месячный отпуск. В ящике его рабочего стола лежали изящное колечко с небольшим изумрудом под цвет ее глаз и куча билетов на воздушные рейсы в салонах первого класса. Две недели в Ницце, неделя в Асуане и еще две недели в Монтре. Номера в отелях уже были заказаны заранее во избежание всяких там непредвиденных обстоятельств. Он все предусмотрел. Это должен был быть великолепный медовый месяц. Просто восхитительный……Весь тот вечер Эмили пребывала в возбужденном состоянии. Словно в предчувствии чего-то важного, с горящими щеками, она подбирала пластинки, помечая карандашом на конверте подходящие композиции: «Ты и твой друг», «Кто хочет жить вечно», «Билет на небеса», «Один год любви».Вскоре, отложив пластинки в сторону, она ослепила его своей милой стеснительной улыбкой и предложила прогуляться. За окном, конечно, было неуютно, но в этот раз возражать он не посмел. Одевшись, они вышли из дома и, держась за руки, отправились в ночную прохладу.Ярко горели фонари, по набережной гуляла масса народу, отовсюду лился оживленный смех, с оглушительным грохотом взрывались китайские петарды, танцевальные ритмы неслись со всех сторон. Воздух опьянял своей густотой, заставляя сердце биться сильнее. И Мартин понял, что самые важные слова он должен сказать своей избраннице в обстановке, хотя бы немного приближенной к романтической. Не рядом с уютным камином, а под открытым небом, пусть и не кристальной чистоты.Украдкой посмотрев на часы, Эмили заволновалась. Мартин вспомнил, что через три с половиной часа наступит среда, и она откажется даже от рыбы. Чрезмерную религиозность своей избранницы он не порицал, но старался и не замечать. Сам он, конечно, атеистом не был и даже посещал церковь, удобно расположившуюся как раз за его домом. Но меньше всего он понимал желание людей ограничивать себя во всем ради веры. Впрочем, Эмили это понимала и старалась не обременять Мартина своими заботами.Он предложил девушке прогуляться пешком на северный берег по мосту Ватерлоо. Народу там поменьше: какая-никакая, а все-таки романтика.Обогнув Фестивал Холл, они, не спеша, двинулись к кольцевой развязке вдоль Хангерфордского моста, к которому уже второй месяц пристраивали нечто похожее на пешеходные дорожки.Эмили была младше Мартина всего на год, но часто она вела себя, как девчонка. Вот и сейчас она задумала бежать наперегонки, приведя в недовольство пожилую леди с пекинесом. Сама собака от неожиданности рванула поводок в попытке спрятаться под припаркованным рядом «БМВ». Эмили рассмеялась и припустила бежать. Тогда Мартин, отбросив все свое занудство, показал бедному псу язык и бросился за ней. Хоть бегун из него был невеликий, но догнать девушку не составляло большого труда, и он позволил ей оторваться ярдов на пятнадцать-двадцать. Время от времени она оборачивалась и заливалась смехом, приводя его в неописуемое волнение. И вот тогда, когда до цели оставалось совсем немного, появился этот грузовик. Все произошло как во сне – медленно и неотвратимо. Вот он вывернул с Йорк роуд и завизжал покрышками, пытаясь избежать столкновения с проехавшим на красный свет белым фургоном. Движущийся навстречу грузовику спортивный «Ягуар», отчаянно засигналил, выхватив грозную громадину ярким светом противотуманных фар. Раздался стук, и посыпалось стекло – это фургон врезался в заднее крыло малолитражки, слегка развернув ее. Грузовик же занесло и потащило прямо на тротуар.Навстречу Эмили.Что-то стукнуло в мозгу, и на мгновение земля и небо куда-то подевались. Затем все вернулось, но продолжало плыть, оставаясь между тем на месте. Эмили, уже останавливаясь, обернулась на сигнал «Ягуара» и, растерявшись, заметалась. Ее каштановые волосы взметнулись радугой, переливаясь в мимолетном потоке электрического света. Мартин рванулся изо всех сил, в попытке добраться до нее раньше грузовика. Из груди вместо крика вырвался какой-то нелепый хрип. Еще десять ярдов! Еще рывок!Он упал.Упал, запнувшись о совершенно ровное место, перекатившись через плечо по выработанной в юности привычке падать со скейтборда. Разбив локоть о мостовую, он замер в глупой позе. Опоздал.Эмили умерла сразу же. Последнее, что Мартин запомнил, это как огромная железная туша, подпрыгнув на бордюре, ударила с глухим звуком. Закрыв глаза, он услышал звук падения тела, чей-то истерический визг, скрежет металла. Что-то теплое оросило его лицо и забрызгало одежду. Затем он почувствовал, как что-то медленно наваливается на его правую ногу, с противным хрустом ломая кости. Боли он не ощутил. Он не хотел видеть Эмили, не хотел видеть водителя грузовика, растерянного констебля, санитаров и толпу шокированных зевак. Целую неделю никто не мог заставить его открыть глаза. Был еще внутри какой-то крик – безмолвный и ненужный, как и соболезнования родных.Выписавшись из клиники, Мартин прожил этот год, как сомнамбула, в полуреальности. Приходило медленное осознавание всей серости его жизни, с ее неполноценными целями и мифическими идеями. И пустота, которую он после ухода Эмили ничем не мог восполнить.Каждый день, возвращаясь с работы, он заходил в ресторан «Альберт» и зачастую просиживал там весь вечер, задумчиво уставившись в окошко с золотыми шторами сквозь круглые темные очки. За окном туда-сюда ходили люди. Призрачные фигуры – что их объединяет? Суета, забвение смерти?В Эмили было что-то, чего не было ни в ком из них. Какой-то невероятно богатый внутренний мир, скрывающийся под внешней простотой, чистота восприятия, та легкость, какой не увидишь ни в жизни, ни на экране телевизора. Она была естественной там, где любой другой выглядел бы неудачным клоуном. Он любил ее всем сердцем своим, всегда прощая ей ее недостатки.Русские корни Эмили делали ее ортодоксальной христианкой русской традиции. Тему религии он всегда старался обходить стороной, считая себя культурным и деликатным. Эмили же свою веру не выставляла напоказ, но и не прятала. Она проходила через всю ее жизнь эдакой золотой нитью.Один раз, просиживая в «Альберте» с нетронутым бокалом красного аргентинского «Малбек», он вдруг резко встал, чуть не опрокинув столик, и оставив деньги, стремительно выбежал на улицу под недоуменный взгляд официанта. Ему пришла в голову мысль, что он, не догнав любимую в ту трагическую ночь, тем самым оказался виновником ее гибели.Бросив бокал в урну у фонарного столба, Мартин поймал кэб, который быстро домчал его до ветхой готической церкви на Букингем Пэлэс Роуд, неподалеку от Виктория Стейшн. Вначале ему показалось, что храм совершенно пуст. Снаружи на улице ярко светили огни, но внутри было прохладно и темно, как в пещере. Пока глаза привыкали к полумраку, первое, что привлекло его внимание, было именно отсутствие чего-либо. Не было ни скамеек, ни стульев, расставленных аккуратными рядами: перед ним расстилалось пустое пространство гладкого пола. Затем он увидел, что церковь не совсем пуста. В центральном и боковых приделах находилось несколько прихожан. На стенах висели иконы с мерцающими лампадками, а на восточной стороне горели свечи перед иконостасом. Пел хор, которого не было видно. Через некоторое время из алтаря вышел диакон и обошел церковь, кадя иконам и людям. Кто-то из прихожан стоял на коленях, кто-то ставил свечи.Эту ночь он, упросив какого-то убеленного сединами старца в черном подряснике, провел в церкви, стоя на коленях и утирая слезы рукавом пиджака. Купленная им восковая свеча, горела в руке, отдавая всю себя Богу. Часы показывали, что он находится здесь еще только три часа, а казалось, что прошел год. Или вся вечность. Время тут бездействовало. Оно было бессильно, подобно струям реки, омывающим большую скалу. Река высохнет, а скала останется.И тогда в нем зазвучала молитва, исходящая не из головы, а откуда-то из сердца. Она изливалась потоками, смывая слезами какую-то накипь с души.Дома он как-то неожиданно обнаружил в себе способность любить по-настоящему, открывая душу, жертвуя себя целиком. Целый год он, впоследствии, мечтал повернуть время вспять и успеть сказать Эмили то, о чем молчал целый год их знакомства. Лелея неугасающую надежду о встрече, он вставал по ночам для того, чтобы дождаться утра, стоя на коленях пред иконой, подаренной ему владыкой Антонием в память первого причащения. На иконе был изображен грозного вида Ангел. Мартин не умел читать по-славянски, но был уверен, что это Михаил, победивший дьявола в небесной битве.От постоянных переживаний и душевных мук силы его с каждым днем истощались, он стал терять в весе. Близкие советовали ему забыть обо всем и уехать куда-нибудь развеяться. Но Мартин именно этого и боялся. Благополучное одиночество. Что может быть хуже? Как там поется в песне: «Всего лишь один год любви лучше, чем вся жизнь в одиночестве». Музыкант прав…Сегодня он украшал свою квартиру еловыми ветками, собранными в парке. Праздничный стол в гостиной был сервирован на двоих. В ящике письменного стола вновь лежали билеты на авиарейсы первого класса. Вновь были заказаны номера в отелях. Ницца, Асуан и Монтре. Эти города он видел во сне целый год. А еще он видел Эмили.Он положил на стол неподаренное колечко, и, подойдя к камину, взял с него пластинку и заботливо вытер с нее годовую пыль рукавом дорогого пиджака. На ней была сделана пометка карандашом. «Один год любви». Третья композиция одиннадцатого альбома группы «Queen». Они танцевали под нее вальс.Накинув плащ, Мартин, сгорбившись под его тяжестью, незаметно выскользнул на улицу. Затемненные очки защищали его от вездесущих взглядов прохожих и режущих глаз фонарей и автомобильных фар. Ветер встретил его колючим ударом в лицо, словно понуждая вернуться обратно к теплому камину, в опасные объятия клетчатого пледа, в столетний плен к одиночеству.Весь маршрут он прошел быстрым шагом, глядя себе под ноги. Люди, все те, что вчера еще были заняты собой и своими делами, сохраняя деловой вид, сейчас громко смеялись, кричали, заглядывали в лицо. Один раз ему показалось, что в лицо ему заглянул дьявол, расхохотался, свирепо защелкал зубами и умчался прочь. И тут он увидел, как на месте гибели Эмили стоит какой-то парень и в ярости топчет свой мобильный телефон, сопровождая свои действия бессвязными ругательствами. Мгновением позже его стошнило прямо на тротуар. Не выдержав, Мартин вскрикнул и бросился бегом, преодолевая яростное сопротивление ветра, упорно не желавшего отдавать ни дюйма своей территории без борьбы. Остановился он лишь на мосту, хромая на правую ногу и бормоча под нос признания в любви, которые он не успел когда-то высказать. Не скоро он успокоился.Черная гладь воды.Сюда праздник еще не успел просочиться, и Мартин решил остаться здесь, пока не наступит полночь. Устав стоять, он сел на парапет и свесил ноги, повернувшись спиной к Лондонскому Глазу, гадкой статуе слона из ночных кошмаров Дали и ко всему миру. Никуда, кроме приятной темноты под ним, он смотреть не желал. Потому что везде был праздник. Тот, что с маленькой буквы. И еще яркие огни, словно бритвой, режущие глаза. Больно.Возмущенно загудел Биг Бен. Полночь.Сзади раздался гудок. Пронесся Дабл Дэккер – двухэтажный автобус. Красный такой, с огромной рекламой какого-нибудь джемпера из шерсти ламы за пятнадцать фунтов.Истошно завывал ветер, в кровь раздирая свое тело о металлическое решето парапета. Показалось, что он слышит какие-то звуки просьб о помощи, исходящие снизу, и Мартин наклонился, пытаясь разглядеть что-то неясное во тьме.Внезапно налетевший сильный порыв ветра подтолкнул его в спину, сбрасывая вниз, навстречу смерти…В самый последний момент Мартин инстинктивно, на подсознательном уровне, выбросил руку и судорожно ухватился за орнамент на парапете. Очки, соскользнув с переносицы, ловко нырнули в бездну. Подтянувшись, он перебросил молодое тело из бездны на мост. В висках бешено стучала кровь. Перед глазами была красная дымка. Дрожали руки, тщетно пытавшиеся найти в карманах сигареты. Он жадно глотал густой воздух, будучи не в силах оторвать взгляда от черной толщи воды, где, щелкая зубами, бессильно метался недавний знакомый. Морда льва с кольцом в бронзовой пасти спасла ему жизнь. Покинув парапет, он решил, что так ему будет спокойнее.- Мартин,— позвал его кто-то мягким нежным голосом. Обернувшись, он увидел красивую девушку, смотревшую на него ровным ласковым взглядом. Она сразу же понравилась ему тем, что ее изумрудные глаза светились спокойствием, а не тем «праздником с маленькой буквы». Не сказав больше ни слова, взяла его под руку и повлекла по мосту на северный берег.Казалось странным, что девушка знает его имя, но сомнения тут же исчезли, стерлись из памяти. Все было хорошо, вот только какая-то малозначительная деталь все крутилась в голове, путая мысли, что текли сейчас, подобно самым медленным рекам мира. Что-то он упустил.Однако, переведя взгляд на девушку, он выбросил все из головы и предоставил событиям развиваться самим по себе.Они миновали мост и теперь, не спеша, шли по улице Стрэнд, мысленно беседуя, не обращая никакого внимания на отсутствие людей, машин и ярких огней. Должно быть, все разошлись по домам. Да и без них было как-то лучше.Вскоре они дошли до Трафальгарской площади, где обычно громоздилась колонна Нельсона (скорей всего ее наконец-то сняли с постамента французы). Величавые бронзовые львы, лениво расположившиеся вокруг, равнодушно смотрели в сторону. Им было все равно. Облепившие их голуби, сидели, нахохлившись, и угрюмо созерцали серые лужи, лишенные отражения. Лишь Рождественская ель из снежной Норвегии разбавляла затянувшееся молчание своим торжественным присутствием. Площадь лениво спускалась к сонному царству, господствовавшему сейчас в парке святого Джеймса. Парк был пуст. Ведь люди разошлись по домам.Мартин все мучительно пытался что-то вспомнить. Это было очень важно. Но попытки вновь и вновь оканчивались неудачей. Вдыхая сказочно чистый, опьяняющий своей небывалой легкостью воздух, он разом отбросил все проблемы. В самой душе его рождались стихи. Даже песня, которую он боялся, а может, стеснялся сочинить.…Снилось мне, что я был влюбленВ бесконечно мудрую ночь,В лунный бледно-палевый луч,Упавший в пропастьДревних незапамятных дней.Пламенем судьбы опален,Голос мой уносится прочь,Разбивая занавес тьмы,Накрывшей город,Пробуждает слезы дождей…Однако строки, упорно не желая рифмоваться за просто так, ускользали от него и терялись из памяти, в этом было их особое очарование и преимущество.Они остановились у черного круглого пруда, пытавшегося спрятаться за вычурными, словно из какой-то сказки вышедшими, деревьями. Был ли здесь пруд? Мартин не мог сказать с уверенностью. Но вот на воде появились лебеди и как-то успокоили своим присутствием. Все вокруг было прекрасно и не требовало никакого анализа. Девушка молча стояла рядом. Молчал пруд. Молчали деревья и лебеди. Молчал и Мартин. Зачем слова, когда все ясно и без них.Черная гладь воды. Тихое место. Спокойное. Мартин уверенно подошел к стойке павильона. Здесь всегда был павильон. Заметив на камине стопку пластинок, он снял одну, вытер годовую пыль рукавом плаща и, отыскав карандашную пометку, зарядил виниловый диск в проигрыватель.Это была его любимая песня. Она называлась «Один год любви». Павильон вдруг куда-то поплыл, и появилась музыка. Она была живая и вполне осязаемая. Девушка подошла к нему сзади и ласково обняла его, прижавшись горячей, как жар щекой к его плащу. Это был вальс и они закружились в танце. Сейчас они жили в ином мире. Вокруг был густой тягучий туман. С появлением каждого нового звука, его цвет менялся, никогда не повторяясь дважды. Появлялись самые разные оттенки, они были горячие и мягкие на ощупь. Все вокруг кружилось и звало за собой.«Я жду твоего прикосновения; столько еще осталось недосказанным»,— это были его мысли или это все же слова из песни? Вот пришел новый поток звуков и понес их дальше. Мартин узнал его – это саксофон. А те маленькие ручейки, что пронизывали время насквозь, оплетая взор мелодичной феерией красок, оказались звуками скрипки.Везде было небо. Оно плавно надвигалось со всех сторон, стараясь своим присутствием разбавить густоту музыки.Мощный вихрь, поднимаясь фонтаном животворящего тепла изнутри самого себя, взметнул высоко вверх зыбкие потоки реальности и расплескал их в бесконечно далеком, но близком небе. Мартин очнулся. Песня окончилась. Какой прекрасной может быть жизнь! Обернувшись к девушке, он понял, что давным-давно любит ее. А ведь все могло оказаться иначе. Не ухватись он за кольцо в львиной морде, не было бы всего этого. Девушка нежно смотрела ему в глаза, внимая его мыслям. Этот знакомый взгляд.- Эмили.- Что, любимый? – откликнулась она.Слезы, обжигая душу, полились ручьями из его больных глаз. Он задыхался, как астматик, будучи не в силах вымолвить и слова. Он хотел рассказать ей, что любит ее, что в тот самый день он не успел сделать ей предложение и подарить колечко. А ведь в ящике его стола лежат билеты. Несбывшийся медовый месяц. Как плохо ему было в той ужасной клинике… все эти психотропные инъекции… Как он страдал целый год. Как больно резал глаза красный свет на улицах. Как он обрел веру. Как он чуть было не упал в голодную реку. Как ему сейчас холодно и страшно.- Я все знаю, милый. Мы скоро встретимся.Как ясная молния, прорезающая бархат звездного неба, вспыхнуло что-то в мозгу. Он вспомнил.Вспомнил ту важную деталь, которую его подсознание инстинктивно прятало в самую глубину забытого, где хранились воспоминания о неудачных падениях и давних страхах. Все было предельно просто. Парапет на мосту Ватерлоо был бетонный и не имел никаких орнаментов. Не за что было ухватиться. Львиная морда хитро подмигнула, расплылась в улыбке и рассмеялась, было диким хохотом, но была рассеяна светом, исходящим от появившегося рядом ангела с огненным мечом. Кольцо выпало и медленно уплыло куда-то вдаль. Мартин перевел доверчивый взгляд на ясное небо.Черная гладь воды.Биг Бен пробил полночь.Всплеск.1994-2005г. Междуреченск/Прокопьевск. Сергей Адодин18 февраля 2006 года 21:04:48Сергей Адодин | 16belok@mail.ru | Междуреченск | Россия Сергей Адодин14 часовРассказНабегая на прибрежные камни, легкие морские волны ласково окутывали их на мгновение и отступали, теряясь в утомленной дневным неистовством пучине. Их мягкий шепот убаюкивал, умиротворял древние молчаливые скалы, нависшие над узкой полоской берега. Тонкий серп молодого месяца, купаясь в легких тучках, небрежно озарял серебристо-темную волнистость. Величие этой картины дополнялось тем, что на одном из прибрежных камней спиной к скалам неподвижно стоял на коленях седовласый старец, чье лицо было почти полностью скрыто косматой белой бородой. Выделялись глубоко посаженные карие глаза, спокойно взирающие на окружающий мир из-под густых кустистых бровей. В широких, изъеденных морской водой и ветром ладонях старик держал плетеные самодельные четки. Огрубевшие от работы узловатые пальцы, не спеша, перебирали веревочные зернышки одно за другим – молитва за молитвой.Но вот пальцы замерли – прервалось размеренное дыхание, внимательный взгляд, беспрепятственно пройдя сквозь время и тысячи километров, остановился на молодом мужском лице. Измазанный грязью воин лежал на теплых горных камнях, терпеливо наблюдая за верандой одноэтажного кирпичного дома через затемненное стекло оптического прицела Мини-Драгунова.Вот уже четырнадцать часов, как он ждет на позиции, не имея права встать и размяться. Другого случая может и не представиться. Он получил приказ ликвидировать одного из командиров бандформирований с дурной славой извращенного палача. Сейчас цель была внутри изъеденного выбоинами от бронебойных снарядов дома.На грубой деревянной скамье у веранды сидели два бородатых парня в камуфляже и щелкали семечки, положив автоматы на столик перед собой. В прицел было видно, что предохранители были сняты. Боевики, беседуя, не переставали изучать усыпанную раздавленными ягодами тутовника улицу и большой сад, прижавшийся плетнем к обмелевшей горной речке.Контрактник ждал. Он умел ждать. Снайпером его назначили не зря. В свои тридцать два года он был мастером спорта по стрельбе и восточным единоборствам. Его профессией была война. За последние двенадцать лет он побывал в десятках горячих точек планеты. Даже в Израиле и Эфиопии ему находилось дело.Наконец открылась входная дверь. Из дома вышел бородатый мужчина с обожженным лицом в военной форме без знаков отличия. На руках у него сидел мальчонка лет пяти, крепко обхватив его талию ногами. Мужчина улыбался девочке помладше, которая ехала на его правой ноге, цепко ухватившись ручками и ножками. Следом за мужчиной из дома выходила раскрасневшаяся молодая женщина в цветастой косынке и весело грозила пальцем девчушке.Телохранители вскочили на ноги. Один из них дал сигнал водителю стоявшего неподалеку внедорожника и, вскочив на крыльцо, стал оглядывать окрестности, задрав дуло автомата в сумеречное небо. Автомобиль стал осторожно сдавать задним ходом прямо к веранде, стараясь не задеть беседку из виноградной лозы и яблоню. Снайпер занервничал. Оставались считанные секунды, а мальчик все не слезал с рук, несмотря на уговоры мамы. Сейчас машина заслонит от него цель, и задание останется невыполненным. Четырнадцать часов против нескольких секунд.- Слезай,— беззвучно прошептали его пересохшие губы.- Уходи! – крикнуло сердце. Еще секунда. И еще.- Ну что же ты, пацан,— выдохнул он, спуская курок.Венгерская пуля прошла расстояние в шестьсот метров в один миг, мягко проткнув густой вечерний воздух.Мальчик судорожно обхватил шею отца, который, захлебнувшись собственной кровью и страшным проклятьем, уже падал на земляной пол веранды, пытаясь непослушными пальцами зажать рану в спине сынишки. Двухлетняя девчушка, напугавшись неожиданного падения и пронзительного крика матери, истошно заорала, пытаясь выбраться из-под папиной ноги. Стоявший на крыльце брат убитого, бросив оружие, рванулся, схватил племянника и, убедившись, что маленькое сердечко уже не бьется, завыл страшно, почти по-звериному, прижимая тельце к груди. Второй уже палил из автомата наугад в сторону горы, через речушку, надеясь зацепить невидимого стрелка.Поздно. Снайпер, матеря все и всех, уже бежал вниз по склону горы, пригибаясь. Он надеялся добраться до части еще до наступления темноты. В части его ждал командир и, вероятно, новое задание. А где-то далеко отсюда его ждали жена и маленькая дочка.Седовласый старец едва подавил стон. Слезы привычно полились по морщинистым щекам. Глаза закрылись. Пальцы, помедлив, вновь тронули зерна четок. «Помилуй мя, Боже, по велицей милости Твоей и по множеству Щедрот Твоих очисти беззаконие мое»,— зашептали губы слова молитвы. Сердце отозвалось тяжкой болью за неповинное дитя.Море огорченно плеснуло волной, месяц спрятался в тучу. Старик положил земной поклон и долго не поднимал головы, шепча молитвы за весь мир.Вот уже пятьдесят с лишним лет несет он ночную стражу на одном и том же месте у ставшего родным северного моря, моля Небесного Владыку дать людям еще один день на покаяние.основано на реальных событияхапрель 2005г. Прокопьевск. Сергей Адодин18 февраля 2006 года 21:10:49Сергей Адодин | 16belok@mail.ru | Междуреченск | Россия Сергей АдодинДве сотни мильРассказСегодня Солнце светило совсем по-другому. Оно не слепило глаз, не заставляло обливаться потом и искать укрытие. От него не болела голова. Воздух наполнял легкие сладостью, как будто вереск еще не отцвел. Дышалось легко и свободно. Ветер слегка трепал всклокоченные волосы, то и дело, меняя свое направление, играл, забираясь под рубашку, заставляя сердце трепетать от восторга. Большое кудрявое облако в виде скачущей во весь опор лошади, задержавшись над холмами, меняло форму на глазах. Вот оно уже больше похоже на могучего кита, выпускающего высоченный фонтан. Нет, это легендарный клипер – гордость нации. Спешит пересечь океан. Его паруса надулись от попутного ветра. Еще миг – и они улетели гордой стаей перелетных птиц. Хотелось пробежаться, как в детстве, по залитым золотом холмам, упасть на траву и зарыться в нее лицом, слушая, как стрекочет над ухом кузнечик. Жадный взор нащупал над ближним холмом неуверенное движение бабочки, издали похожей на лепесток розы – она как будто не могла решить, куда ей лететь.В памяти всплыли строки поэта:…Ветер тихо дул на лугИ, резвясь, лобзал слегкаВенчик бархатный цветка.«Лети ко мне!» — ревнуя к ветру, вздохнуло сердце. Губы остались сомкнуты. Ведь нельзя же говорить с бабочкой человеческой речью. Воздушная танцовщица, откликнувшись на зов, снова вспорхнула из травы. Поддерживаемая галантным ветром, она, не спеша, не нарушая торжественности момента, приближалась, не замечаемая никем из сотен людей, собравшихся сейчас на площади.Наверное, было очень шумно, но до слуха сейчас доносились только нужные звуки. Шорох полевых цветов, колышущихся от ветра. Бодрое жужжание пчелы, собравшей нектар. А вот стая воробьев, оголтело чирикая, пронеслась над головой.И дивный запах жизни, источаемый природой, проникал в самую душу.Еще была радость. Настоящая, впервые за много лет.Вот-вот настанет миг расплаты. Момент истины, который так долго медлил с приходом.К нему стремились и ум, и сердце, томясь в ожидании, не находя покоя долгими ночами.До тех пор, пока он, наконец, не прошел пешком эти две сотни миль, чтобы сдаться местным властям.Волнующейся толпы, которую едва сдерживало оцепление, он не видел.Рук, перетянутых за спиной веревкой, он не чувствовал.Оглашенного судьей приговора он не услышал.Вот на голову уже был надет черный мешок, но он все равно не мог помешать видеть бабочку – нежное создание, осколок солнечного света, летевший к нему навстречу.На городской площади вешали разбойника.январь 2006г. Междуреченск Сергей Адодин18 февраля 2006 года 21:13:12Сергей Адодин | 16belok@mail.ru | Междуреченск | Россия Сергей АдодинАнгельское пениеРассказОднажды свежим мартовским утром, почти переходящим в день, Денис проснулся со странным чувством – ему не хотелось слушать рок. Это ошеломило, насторожило и расстроило его одновременно. Все дело было в том, что Денис, будучи меломаном в высшей степени, под музыку жил: засыпал, просыпался, принимал пищу и учил уроки. Даже лекции и семинарские занятия он посещал, не расставаясь с плеером ни на секунду. Плеер был дорогой, особой конструкции: благодаря полной герметичности, его можно было слушать даже под тропическим ливнем. Аудиокассеты к нему подбирались с особой тщательностью, почти ритуально. «Рок-н-ролл – моя религия»,— спел кто-то из классиков 70-х, и Денис был полностью с ним согласен.Но вернемся в то самое утро. Ничто не смогло бы поразить Дениса сильнее, чем абсолютное нежелание услышать пропитый голос Оззи Осборна. Вам, может, и смешно, но Денису было вовсе не до смеха. Постояв в недоумении перед величественной пирамидой аудиокассет, он к великому своему ужасу обнаружил, что не испытывает желания послушать ни «Блэк Саббат», ни «Рэйнбоу», ни «УДО». Тогда обескураженный Денис стал наугад включать альбомы других команд, но все было тщетно. «Дайр Стрэйтс» казались слишком нудными, «Дип Пёпл» — слишком крикливыми, «Дрим Театр» — шумными. Не изменили печальной картины ни бородачи из «Зи Зи – Топ», ни «Айрон Мэйдэн». Больше ни на что глаза даже смотреть не хотели.Денис нервно ворвался в кухню, распечатал дрожащими от волнения руками пачку «Золотой Явы» и стал курить в форточку, переваривая происшедшее. Где-то внизу врубили на полную громкость то ли «Руки Вверх», то ли «Отпетых Мошенников», и Дениса передернуло от неподдельного отвращения.Тут же душу его наполнило некоторое удовлетворение тем фактом, что поп-музыка все еще оставалась ему ненавистной. Эстрадных исполнителей Денис не любил, и вообще свято верил, что все катаклизмы и нестроения в мире происходят только оттого, что одна категория людей пишет поп-музыку, а другая ее слушает. Переубедить его в этом было просто невозможно. Даже свои положительные черты характера он приписывал исключительно влиянию рок – культуры, а отрицательные – воздействию эстрады. Стоило бедному Денису услышать где-нибудь в автобусе: «Крошка моя, я по тебе скучаю…», как настроение неизбежно портилось на целый день. Его спасение было только в плеере и «джентльменском» наборе кассет. Лучшими его друзьями после Ричи Блэкмора и Ронни Дио были пиво, водка, сигареты и крепкий листовой чай.Если вам хоть на миг показалось, что Денис был каким-нибудь хулиганом с подворотни, то вы ошиблись. Молодой человек успешно заканчивал пятый курс медицинской академии на факультете стоматологии. Несмотря на изобилие отвлекающих элементов, он много читал, учился на «четыре» и «пять», получал престижную губернаторскую стипендию, и даже подумывал о красном дипломе. За всю свою жизнь он не обидел и мухи. Обладая спокойным, рассудительным характером и приятной внешностью, однако, всячески избегал представительниц женского пола, считая любовь чувством иррациональным. Женитьба же представлялась ему как минимум татаро-монгольским игом. «Рокеры не сдаются»,— часто говорил он.Жизнь Дениса проходила очень спокойно. Все невзгоды обходили студента-медика стороной. Духовная сторона бытия волновала его немногим больше, чем события в совхозе «Путь Ильича». Желание креститься в православную веру возникло у него лишь однажды, когда ему объяснили, что в Крещении прощаются все содеянные им грехи. Тогда он поинтересовался, нельзя ли устроить так, чтобы простились и будущие грехи? Не торопясь принимать Крещение, он, все же, был абсолютно убежден, что лишь православная вера является истинной. А когда он прочитал (буквально, за неделю проглотил) предложенные ему книги диакона Андрея Кураева, то вообще сделал для себя вывод, что все остальные религии не представляют ни малейшего интереса, а разнообразные секты, скорей всего – печальный удел любителей «попсы».Произведя статистическую выборку и несложные арифметические расчеты, он на примере своих знакомых вычислил, что «несчастные», по его мнению, приверженцы эстрады большей частью находятся в каких-нибудь сектах, а любители рок-музыки крещены в православную веру. Заглянув в мини-библиотеку своего соседа по комнате (тот слушал исключительно танцевальную музыку), Денис обнаружил Бхагават-Гиту, Агни-Йогу и даже книги Рона Хаббарда. «Вот до чего доводит попса»,— печально подумал Денис и еще раз убедился в истинности… рок-н-ролла. На этом его духовные искания несколько утихли.Позднее ему довелось просмотреть видеокассету о сатанизме в зарубежной музыке. Увиденное оставило довольно неприятный осадок в душе. Прямые воззвания к дьяволу в некоторых текстах «АС/DC», Билли Айдола, «Айрон Мэйдэн» коробили. Сатанинская тематика у «Блэк Саббат», «Дио», «Доорз», «Лед Зеппелин» отталкивала. Горящие кресты в видеоклипе Мадонны, шестерки, пентаграммы, черепа и монстры на обложках альбомов различных групп и исполнителей – все это приводило в недоумение и наталкивало на невеселые мысли о критическом состоянии их душевного здоровья. В сатанизм оказалась вовлечена почти треть зарубежных рок — групп, значительная часть металла, большинство современных танцевальных команд, а также техно -, хаус -, рэйв -, индастриал -, и эйсид – направления в поп-музыке. От увиденной грязи хотелось избавиться, как от неприятного сна. Но Денису, все же, не хотелось верить, что весь этот сатанизм был взаправду.Выкуренная сигарета произвела психологический эффект, и Денис успокоился. Сегодня ему не нужно было идти на «тер. стом.» в поликлинику, и он решил погулять по городу. Позавтракав в оглушающей тишине безо всякого аппетита, Денис отправился в зимне-весеннюю прохладу. Без плеера было как-то неуютно и ужасно скучно. Обязательный обход музыкальных ларьков показал, что никаких изменений в аудиомире не произошло. Цены все те же, ассортимент не увеличился, качество на прежнем уровне. Супермаркеты по-прежнему изобиловали малодоступными для студенческого кармана напитками. Табачные магазины тоже не могли предложить ничего нового. Пустые кинотеатры привычно показывали третьесортный хлам. В Драмтеатре шла все та же «Сильва». На набережной было холодно, серо и пусто. «Солдатское» кафе – опять закрыто. Весьма некстати, надо сказать.Утренняя хандра постепенно перерастала в вечернюю депрессию. Визит в семейную общагу к другу показал, что тот отсутствует дома. На работе – в церковной лавке на улице Кирова его тоже не оказалось. Тогда Денис решил поискать его в кафедральном соборе. Близился вечер, а значит, где-то в это время должна быть и вечерняя служба. Автобус за несколько минут довез Дениса до цирка и устало укатил вверх по проспекту.Собор еще издали поражал своим великолепием. Горящее золото куполов напоминало взметнувшиеся к небу языки пламени свечей. Впервые за свои двадцать лет Денис переступал порог церкви. Шапку он предусмотрительно снял, опасаясь всячески расписанных ему другими студентами «злых бабушек». Войдя в притвор, он задержался у стеклянных витрин с книгами и иконами, близоруко пощурился на стенд с обложками сектантских печатных изданий с предостерегающим заголовком: «Осторожно – сектанты», перечитал все объявления о работе приходской библиотеки и воскресной школы, полюбовался на винтовую лестницу, таинственно уходящую наверх и вниз, и только потом решился войти в храмовую часть собора.Какое-то время он стоял в проходе, впитывая окружающее и происходящее. Денис ожидал увидеть одних только стариков, но к его удивлению, вокруг стояли люди всех возрастных и социальных (как сказал бы декан) категорий. Впереди высился великолепный иконостас, а перед ним стояло несколько священнослужителей. Царила невероятно торжественная атмосфера. Никто не переговаривался. Многие стояли на коленях. Денис замер.Молодой священник приятным звучным тенором читал необыкновенно красивые слова: «Кое ли положу начало, Христе, нынешнему рыданию, но яко благоутробен, даждь ми прегрешений оставление». Небольшой хор из одного священника и трех диаконов, стоявших рядом, запел: «Помилуй мя, Боже, помилуй мя». Священник продолжал неспешное чтение, а Дениса постепенно охватывало какое-то странное чувство. Незнакомые слова приятно ложились на слух и согревали остывшее за день сердце. Время бездействовало.Слабое зрение не давало возможности подробно разглядеть иконостас, и Денис, положив руки на оградку, закрыл глаза. То ли от насыщенности впечатлений, то ли от проведенного на ногах дня, хотелось лечь и поспать. Чтение убаюкивало.Но вот запели: «Душе моя, востани, что спиши?» Денис вздрогнул, открыл глаза и отогнал сон. Вскоре кафедра перед ним опустела. Началось чтение псалмов. Немного постояв, он уже собрался, было, уходить, но вдруг откуда-то сверху полилось дивное пение. Мужские голоса задумчиво выводили старинным распевом: «С нами Бог, разумейте языцы».Невероятная красота пения вдруг закружила голову. Стали добавляться другие голоса, хотя количество певчих не изменилось. Голоса эти были сказочно красивы, они умножались, и вот уже огромный хор пел, наполняя молодой собор чудным пением: «Хвалите Его во гласе трубнем». Никогда еще не касались слуха Дениса такие совершенные звуки. Сердце наполнялось необычайной сладостью. Мир Христов наполнял некрещеную душу, призывая к Божественному общению.«Придите…»,— слышались удивительные слова. Они были обращены и к нему тоже.«Его же славословят непрестанно ангели»,— лилось из открытых небесных врат. Лучшей музыки нельзя было и представить.Как возмутительно было бы пить из лужи, испробовав сладчайшего нектара, так невозможно было бы слушать любую другую музыку после ангельского пения. Широко открыв глаза, смотрел Денис куда-то вверх, сквозь купол, вызывая, может быть, у кого-то недоумение. Ему было все равно. Закончилась служба первого дня Великого поста, а он все слушал и внимал небесам, позабыв о земном. Сейчас он стоял, устремившись мыслями к Тому, Кого воинства небесные славят, Кто повесил землю на водах, пред Кем трепещут херувимы и серафимы, Кого хвалит всякое дыхание, Кто призвал его, Дениса, видя незачерствелое еще сердце и неогрубевшую душу. И Он, некогда распятый на Кресте, принимал сейчас свое чадо с любовью, выше которой нет на всей земле.май 2005г. Прокопьевск Сергей Адодин18 февраля 2006 года 21:17:57Сергей Адодин | 16belok@mail.ru | Междуреченск | Россия Сергей АдодинСкрытый контентРассказШаг. Еще полшага влево, пригнувшись. Не наступить на сухую ветку. Надо соблюдать осторожность, ведь эти твари умеют слышать за сотню метров! Надо сохраниться, а то все продвижение по локации пойдет коту под хвост. Итак, что мы имеем? На инфернальное проклятье маны может не хватить, а бороться с оборотнями при помощи пистолетов опасно – они исчезают, только возьмешь одного на прицел, а появляются уже за спиной. И кусают. Больно. Иногда можно заработать жуткую головную боль на всю ночь, если светит Луна. Что же делать? Разве что прибегнуть к заклятию Бафомета – оно не требует никаких ресурсов, только голова потом как чужая. Но зато всякая нежить впадает в состояние ступора на несколько секунд. Тут-то их можно даже пулями… Лишь бы успеть всех добить, а не то… Вот Ленька на днях упустил одного волколака, так он притащил с собой несколько баньши. До сих пор пацан ходит, переспрашивает, что ни скажешь, по несколько раз. Глухая тетеря. Хорошо, родители его не узнали правды: он-то им сказал, что наушники на всю громкость были включены, когда он музыку на плеере включил. А то было бы проблем!Игра-то запрещенная.Комитет игровой цензуры обнаружил какой-то скрытый контент в гениальной новинке от «SethGames». По словам занудного пресс-секретаря Комитета игра «Baal Power: Keep Yourself Alive» не соответствует международным нормам безопасности. На саму «SethGames» наложили строгие санкции, все диски с игрой были уничтожены еще до их поступления в магазины.Лицензионные диски.Конечно, за приобретение и хранение у себя контрафактных дисков с игрой грозил довольно крупный штраф. За продажу – срок.Наверное, поэтому желание всех геймеров заполучить «Baal Power» не останавливалось даже перед заоблачной ценой обычного диска в пять петабайт. Когда Данька, которому пришлось всю осень решать за деньги задачки по астрофизике, чтобы скопить денег на игру, наконец, притащил домой диск, его волнение было просто неописуемо. Родителей он не опасался – они уже год как перестали входить в его комнату без звонка. А систему он, конечно же, отключил от Сети заранее. Для этого пришлось имитировать смерть декодера. Данька надеялся, что это отвлечет внимание бдительной службы общественной безопасности. Подросток, отключившийся от Сети добровольно – он либо сошел с ума, либо хранит на накопителе что-то запрещенное. А замена декодера стоит немалых денег. Это будет выглядеть естественно.Перед первым запуском игры Данька было усмехнулся над названием, снисходительно процедив: «Real power – is a gun power!» Теперь от прежней иронии не осталось и следа. Мощь огнестрельного оружия в этом мире была крайне сомнительной.Данька вздохнул, вспоминая, как он чуть было не лишился зрения, обороняясь от мерзкого василиска при помощи двойной «Беретты» в самом начале игры. Тварь атаковала, невзирая на пули. Данька тогда чуть было не сломал хрупкий шлем, упав на пол. Глаза не видели ничего почти час. Когда он, все же, с третьей попытки, развеял монстра в пыль, воспользовавшись услугами дьявольских игральных костей, то понял, что битва будет действительно тяжелой.Данька дважды тонул в ядовитом болоте, заработав лающий кашель на четыре часа. Один раз харкал кровью, будучи пронзен ножом бродячего торговца, которого он пытался нагло обокрасть. Не раз сидел в туалете, отравившись в очередной раз незнакомым грибом или красивой ягодой. Однажды он даже обмочился, когда взрыв неудачно поставленной против мертвецов мины оторвал ему обе ноги. Главное – вовремя перезагрузиться. Так быстрее проходят болевые ощущения от игры. Да, игрушка конкретная. Слюнтяям вроде Игорька из параллельного класса тут делать нечего. К счастью, Данька был опытным геймером, занимавшим почетные места во всех подпольных соревнованиях по стрелялкам и ролевым играм. Многие считали его настоящим «отцом». Сейчас же ему предстояло пройти всю игру, доказав друзьям, верившим на слово, и самому себе свой профессионализм. Ведь очень многие отказались от продолжения игры. Кто-то застрял на одном месте, кто-то испугался боли, а кто-то предпочел возможность ходить ночью в туалет, не шарахаясь от каждого скрипа. Были такие, которые кричали во сне, вздрагивали на уроках, бросались на людей. Психи, в общем.Данька для своих семнадцати лет обладал достаточно крепкими нервами, устойчивой психикой, повышенной стойкостью к любым психологическим воздействиям, на него не действовал даже терапевтический гипноз, обязательный для всех школьников. Даже алкоголь не столько опьянял, сколько делал его болтливым и любвеобильным ко всем видам живых существ. Выпив лишнего, он легко мог простить злейшего врага, а на улице аккуратно перешагивать через разных червячков, опасаясь ненароком задавить. Поэтому он никогда не садился играть выпивший. Ведь поднять руку даже на виртуального противника он не мог.Вот и вчера вечером он, возвращаясь со дня рождения Толяна, нашел у мусорного бака котенка, которого кто-то выбросил на мороз. Были выходные по случаю Дня Революции, и санитарная полиция не работала.«Вот везунчик!»,— удивился Данька, беря его на руки. Неподалеку от заброшенной стройки была старая теплотрасса. Туда он котенка и понес, соображая на ходу, как теперь его кормить. Домой он его взять не мог: старая Найда терпеть не могла все семейство кошачьих. Она рычала даже на стереовизор, если там показывали кошку. Или даже тигра.В теплотрассе оказался человек.Это был белый как лунь старик, одетый в какое-то рванье. Он проснулся и теперь испуганно смотрел на Даньку, открыв почти беззубый рот. У него была старая водородная горелка, которая не давала старику околеть от холода и светила голубым неярким светом.Данька соображал недолго. Перед ним был самый настоящий бродяга. Нежелательный элемент. Человек, отказавшийся от Регистрации.Человек, не имеющий Регистрации, не имел права на жилье и медицинскую помощь, на доступ в общественные места, в общем, на жизнь в городе.«Завтра кончаются выходные. Патруль проверит все закоулки. Тебя найдут»,— отрывисто сказал Данька, выглядывая наружу. Старик продолжал жалобно смотреть, сжавшись в углу.«Уходи отсюда сейчас же. К югу от города должны быть «нахаловки». На выходах из города односторонние посты»,— угрюмо продолжал Данька, снимая с себя теплоизоляционный плащ и шапку.«На вот, возьми, оденься. Одежда клубная, дорогая. Так на тебя не обратят внимания, только пьяным притворись, капюшон надень».Старик, осознавший, наконец, произошедшее, издав, глухой звук, повалился на колени. Он пытался поймать Данькину руку и поцеловать.«Сыночек, родненький!»Даньке стало неловко.«Давай, блин, вали отсюда поскорей, пока тебя не увидел никто! И котенка возьми, присмотришь за ним»,— пробурчал он, выбираясь на мороз. До дома было рукой подать.«Спаси тебя Бог, миленький!» — донеслось ему в спину. Данька дернулся и припустил домой.Боговер! Безумный псих. Но почему же он не попытался напасть сзади и принести его, Даньку, в жертву Богу? Ведь так описывает культ Боговеров курс социологии за шестой класс. Мрачные ритуалы и, кажется, поедание младенцев или что-то в этом роде. Наверное, из-за старости этот Боговер был уже не в состоянии напасть на кого-либо.Родителям он сказал, что одежду потерял спьяну. Они, кажется, поверили. Отец, в принципе, вообще не расстроился. Мать для порядка поругалась немного.На следующий день Данька уже почти забыл инцидент, и, придя с занятий, погулял с собакой минут пять, наспех перекусил и заперся в комнате, чтобы завершить прохождение очередного уровня игры.Над мрачного вида заброшенным кладбищем стоял туман. Холодный и липкий. Видимость – метров двадцать – не больше. Пригибаясь, Данька, передвигался не спеша, тщательно прислушиваясь, осматриваясь. Пять метров прошел, подождал секунд десять – сохранился. Оборотни – еще не самое худшее, что может быть на кладбище. А до кладбища никто из других геймеров еще не доходил. Большинство из них застряли за несколько локаций до этого места.Странно. Что-то слишком тихо и спокойно. Не к добру.Данька приготовил было заклинание молнии, но тут же передумал. Туман слишком густой. Может и самого зацепить. Аптечка пуста. Лучемет иссяк еще в пещерах, где были какие-то твари, выходящие из камня. Два древних пистолета большой уверенности не внушали. Остаются Бафометово заклятие да трансформация жизненной энергии в магическую. Опасно, правда. Ну да ладно, пора двигаться дальше.Внезапно Данька ощутил какую-то тревогу. Не ту, что заставляет сознание мгновенно собраться и искать опасность, анализируя ситуацию. Не привычную – игровую.Внутреннюю. Реальную.Мороз прошел по Данькиной коже. Страх был неведом ему ни в одной игре. Он всегда отличал реальность от виртуальности. Поэтому и выигрывал. Не благодаря быстрой реакции и точной стрельбе. Благодаря умению различать и думать, не паникуя.Но сейчас он ощущал страх в игре. Это был почти ужас. Его не атаковали орды монстров, не грызли вампиры, не проклинали колдуны, а он боялся.Из тумана показалась чья-то фигура. Данька взял на изготовку пистолеты, и начал было бормотать формулу заклятия, но онемел и выронил оружие из рук на жухлую траву. Ему очень хотелось скомандовать: «Escape!», и оказаться у себя в комнате.Из тумана размеренной походкой шел вчерашний старик. В Данькином плаще и шапке. Из правого кармана плаща выглядывал котенок, озираясь по сторонам.«Сыночек, зря ты купил эту игру. Миленький мой, поскорее выходи отсюда! Помилуй тебя Бог!» — старик крестообразно взмахнул правой рукой.«Давай, родимый, скорее!» — старик оглянулся назад, где сгущался и темнел туман, медленно трансформируясь в какую-то ужасающую сущность.«Escape!» — заорал Данька, но ничего не произошло.«Alt – F4!» Тот же результат.Деревья почернели и стали сдвигаться, образуя ловушку. Почва под ногами стала зыбкой и податливой.«Ctrl – Alt – Delete!» — судорожно выдохнул Данька, глядя, как нечто неописуемое старается обойти распростершего руки старика стороной, чтобы добраться до него, Даньки.«Боже!» — этот крик вырвался из парализованного страхом естества Даньки и мгновенно вернул его в реальность. Какая-то сила вырвала его из шлема, сорвала гибкие манипуляторы с рук и ног, и отшвырнула в угол. Широко раскрыв глаза, Данька наблюдал, как вырываются голубые молнии из шлема, как судорожно дергаются манипуляторы, изрыгая электрические разряды, и пытаясь дотянуться до него. Дисковод застонал, разнося диск на клочки. Манипуляторы обмякли, шлем обуглился. На обложке диска метался нарисованный огненный демон.«Боже!» — все шептал и шептал Данька.январь 2006г. Междуреченск Сергей Адодин18 февраля 2006 года 21:20:32Сергей Адодин | 16belok@mail.ru | Междуреченск | Россия Сергей АдодинИ настанет утро...Лирический очеркСпит ночной град Кемерово. Улицы пустынны. Редкий прохожий, идущий по своим делам, не нарушает царствующего покоя. В сердце города – Знаменский собор. Он словно сошел с небес и, приникнув ко грешной земле, тянет ее вверх, устремившись к бессмертию. Навстречу ему тянутся облака, рассыпаясь хлопьями пушистого снега. Легкий ветер подхватывает белые звездочки и кружит их в изящном танце. Наигравшись вдоволь, укладывает их в мягкие сугробы и расстилает по граниту ступеней. Фонари нежно-молочным светом озаряют полет небесных танцовщиц. Природа в сонном смятении. Снег оседает на причудливом переплетении решетки ворот. Они заперты до утра, оберегая кратковременный сон святых стен храма. Тишину нарушает звон цепи. Это пес у фонарного столба начинает гоняться за своим хвостом. Ловит. Умиротворенный, ложится. Снега под ним нет — растаял.Из сторожки вышел молодой охранник, встревоженный шумом. Огляделся вокруг, перекрестился на купола, и, хрустя снегом, пошел на обход по территории. У пояса — резиновая дубинка. Бесполезная. "Если Господь не охранит города, напрасно бодрствует сторож". Уходит, оставляя за собой борозду, за которую, не теряя времени, берется вьюга, орудуя ледяной метлой. Убеленный порошей пес, свернувшийся клубком, больше напоминает снеговика.Время от времени украшенные цветными лампочками елочки, покачивая разлапистыми ветками, сбрасывают с себя хлопья снега, а через минуту вновь облачаются в посеребренные ризы. Со скрипом отворилась дверь здания епархиального совета. Не желая будить своих соседей по гостевой комнате, молодой парень — послушник собора, вышел, окунувшись в бодрящую январскую свежесть и, возблагодарив Господа за дивную ночь, направился к трапезной, напевая под нос пасхальные стихиры.Успешно миновав натянувшую цепь косматую злющую собаку, он зашел в трапезную и, скинув тулуп и шапку, встал на еженощное чтение Псалтири. "Блажен муж, иже не иде на совет нечестивых, и на пути грешных не ста... ",— начал он глухим басом. Он будет читать до утра, а потом, свернувшись калачиком на лавке, спать, пока его не разбудят пришедшие раньше всех бабушки-просфорницы. Спит собор.Ближе к утру собаки, позавтракав, отправятся на отдых. Ступеньки будут очищены от снега, появятся две дорожки, ведущие от калиток к храму. Ворота распахнутся, и будут ожидать первых прихожан. Придут священнослужители — совершать Бескровную Жертву за весь мир. Придут пономари — помогать на службе. Придут певчие — ангельским служением возносить хвалу Богу.Придут люди помолиться. За себя, за родных, за всю страну и воинство ее. Будут просить о прощении своих грехов и спасении всех людей. Вознесутся к Богу теплые молитвы о "граде сем" и о "святем храме сем". Ветер утих, туча иссякла. Небо, опустившись на снежную перину, приостановило время, продлевая сон утомившейся природы...Спит собор, ограждая от всякого зла уснувший ночной город. Скоро утро...1999г. Прокопьевск Сергей Адодин18 февраля 2006 года 21:22:43Сергей Адодин | 16belok@mail.ru | Междуреченск | Россия Сергей АдодинПять месяцев жизниРассказПробуждение из небытия было долгим и неясным. Чувств еще не было, но было смутное осознание своего “я”. Был Свет. Он был совсем рядом и нежно ласкал юную, только что созданную душу, удивленную собственным существованием. От Него исходила любовь, согревая крохотное, размером в одну клеточку, тельце, питая жизнью, окружая заботой и наполняя необъяснимой радостью и спокойствием...Юное существо училось управлять обретенным сознанием. Пока что оно работало только на восприятие, давая возможность впитывать происходящее так, как губка впитывает воду. Ощущалось присутствие Бога. Дав жизнь, Он поддерживал ее, наполнял смыслом, и дарил Самого Себя. Время вытеснялось вечностью, прерываемой частыми снами. Они давали отдых от ярких впечатлений, несли что-то необъяснимое, сладостное. Была легкость, какую ощущают лишь птицы небесные, скользящие в струях летнего ветра...Вскоре ощущение полета стало незаметно проходить. Изо дня в день становилось все тяжелее, сны менялись, чувство вечности ускользало: наступало время. Хотелось удержать все это, вернуть в прежнем объеме, но это было невозможно. Росло тело. Рост притуплял чувства и несколько изменял способы познания окружающего. Становилось как-то неловко и тесно, но с течением времени былые ощущения улетучивались из крошечной памяти, живущей только настоящим. В снах появлялись цветовые гаммы, обрисовывались смутные контуры внешнего мира...С каждым днем Божье создание обретало все больше уверенности, что его тело является чьей-то маленькой частицей. Кто-то питал его и заботился о его безопасности.Кто-то шепнул ему новое слово: “мать”. Оно что-то затронуло в душе и породило новое чувство, которое стало нарастать и скоро захлестнуло сознание сладостным волнением, чувство, укрепившееся навсегда — нежнейшая любовь к тому, что называлось матерью...Человек! Оно было человеком, притом, мужского пола. Мальчик. Правда, тело еще не сформировалось, ведь ему было еще только семь недель со дня пробуждения к жизни, но пол был уже определен, как и многое другое, например, цвет глаз, голос, характер, наклонности. Он будет любить петь, у него будет сочный баритон и тонкий музыкальный слух.Сны обретали все более четкие контуры, несли все больше информации...Интересно, знает ли мама о моем существовании? Ведь я — внутри, и она не может видеть меня. Но она должна чувствовать мою любовь. Да и вес мой растет, и потребности в пище увеличиваются. Из снов я теперь знаю, что есть небо, облака, солнце и деревья, и хочу увидеть все это собственными глазами. Но больше всего мне не терпится увидеть маму. Я знаю, что она самая красивая и добрая. Скорей бы наступил день моего рождения! Он должен быть весной — через шесть месяцев.Весна. Какая она?..Малышу снился чудный сон. Он с мамой был в зоопарке, но звери не сидели в клетках, а свободно гуляли по покрытой растительностью территории. Жирафы подозрительно обнюхали их и, покрывшись от нетерпения разноцветными пятнами, стали ожидать угощения. Мартышки же от бананов отказались и, смешно кривляясь, умчались донимать старого бегемота, мирно дремавшего в поросшей тиной луже. Мальчик хотел было поиграть с кудлатыми медвежатами, что шумно возились, отбирая друг у друга банановую кожуру и кусаясь, но внезапно пошел сильный холодный ливень, и мама, подхватив сынишку на руки, поспешила укрыть его под навесом...Сон прервало появление Ангела. Малыш видел Ангела впервые, но он ему очень понравился. От него исходили свет и любовь. Внезапно все тело пронзила жгучая красная боль. Во сне мальчик не заметил, как к нему подобрался острый инструмент. От него пахло смертью. Ножницы стали методично отсекать крохотные ручки и ножки, заставляя ротик малыша открываться в беззвучном крике.Мама, мамочка, беги отсюда, спаси меня, мама!Хищно изогнув свой клюв, приблизился крючок Брауна к головке малыша и отделил ее от четвертованного туловища. Маленькое тельце еще раз судорожно дернулось и затихло...С ужасными воплями налетели, было, полчища бесов, почуявших смерть некрещеного младенца, но Ангел отогнал их властным движением руки. Он взял трепещущую от страха пятимесячную душу и, нежно прижав ко груди, начал свое восхождение к Богу.Малыш же, прильнув к любящему сердцу Ангела, думал о своей маме...1999г. Прокопьевск Сергей Адодин18 февраля 2006 года 21:25:09Сергей Адодин | 16belok@mail.ru | Междуреченск | Россия Сергей АдодинКачелиРассказТишина воцарилась во дворе только под утро, часам к четырем. Никто не стучал каблуками по изъеденному дождем асфальту. Стихли веселые разговоры под навесом, скамейка опустела. Лишь несколько пустых пивных бутылок стояли рядом, дожидаясь дворника. Такси уже развезли всех своих пассажиров по домам. Двигатели брошенных под окнами автомобилей давно остыли и сейчас покрывались легким налетом влаги. Только в одном доме – хрущевской пятиэтажке — продолжали гореть два окна. В зале и на кухне. Каждый час на балкон выходил курить парень лет двадцати. Он поселился недавно, и я его еще не знал. Но вот и он завершил свои дела – выключил свет, оставил балконную дверь открытой. Еще раз вышел на балкон, чтобы вытряхнуть пепельницу, видимо, курил и в квартире. Нервничал. Как, впрочем, и я.Небо, с которого ранний ветерок уже сдувал последние обрывки облаков, начинало светлеть. Тьма стыдливо покидала двор, прячась в подъезды. Я, пожалуй, упомянул бы что-нибудь о шелесте листьев старых тополей, чьи верхушки доставали до четвертого этажа, но во дворе не было ни одного дерева. Их вовсе не спилили работники ЖКХ, освобождая место для автомобильной стоянки или баскетбольной площадки. Деревьев во дворе не было никогда.Зато были огромные металлические качели, сделанные в виде гротескного человека, раскинувшего свои ручищи в стороны. Голова с большими ушами, глаза, смотрящие куда-то вдаль. Лицо ничего не выражало.Почти никогда.Я с детства боялся этих качелей. Никогда не подходил к ним в одиночку даже днем. Родители всегда думали, что это последствия психологической травмы, которую я перенес, когда стал свидетелем смерти. Лет пятнадцать назад эти качели убили девочку из дома напротив. Ей было шесть лет. Она, дождавшись своей очереди, качалась, придерживая левой рукой лохматую игрушечную собачку. Казалось, что девочка что-то поучительно рассказывает собачке, то и дело, поворачивая ее мордочку то туда, то сюда. Сделав неловкое движение, она выронила собачку, но попыталась поймать ее в воздухе обеими руками. Соскользнула с качелей на землю, когда они выполняли ход назад, схватила собачку и стала выпрямляться, не успев даже испугаться своему падению. Тяжелые качели подались вперед и нанесли девочке сильнейший удар прямо в основание черепа, отбросив ее в песочницу. Скорая помощь приехала почти сразу. Девочку спасти не удалось. Песочницу хотели перенести подальше от качелей, разобрали, но так и не собрали. На качели приварили цепочку. Для безопасности. Дети скоро отошли от испуга и уже спустя неделю вновь качались на этих качелях. Кроме, разумеется, меня.Потому что только я заметил одну странность. В тот момент, перед ударом, глаза, нарисованные на металлическом лице, сфокусировались на девочке, потемнев на секунду. Мне померещилось что-то вроде кривой ухмылки на лице, хотя рта-то как раз и не было. Мне даже показалось, что качели убыстрили свой ход, приближаясь к затылку девочки, ее, кажется, звали Варей.Я впоследствии, часто наблюдал за этими качелями, но больше ничего не замечал. Я ни с кем не стал делиться своими подозрениями, так как боялся насмешек. Боялся, что меня сочтут ненормальным и отправят в дурдом. Даже тогда, когда я повзрослел, я продолжал избегать этих качелей, хотя к тому времени и отбросил свои страхи. Ну, мало ли что может почудиться дошкольнику, начитавшемуся русских народных сказок об упырях и прочей нечисти.Так я рассуждал до прошлого лета.Я возвращался домой со свадьбы Лехи Кирьянова, своего одноклассника. Он, придя с армии, особо долго не думал и женился на девчонке, с которой он дружил с шестого класса. Она, окончив школу, дождалась Леху, работая в какой-то строительной бригаде. Кажется, она выкладывала плитку.В общем, я был изрядно навеселе и возвращался домой уже после трех ночи. Двор я пересекал напрямик, по газонам, мимо этих качелей. Тишину двора нарушал только я один, кашляя с непривычки от крепких сигарет с танцовщицей на голубой пачке.И вот тогда я почувствовал на себе чей-то внимательный взгляд. Это, конечно, не Бог весть что, особенно, спьяну, но я остановился как вкопанный. Кроме меня во дворе не было ни души. А взгляд, казалось, буравил мою спину насквозь. Я попытался взять себя в руки и рассудить логически, насколько это было возможным после выпитой почти в одиночку бутылки коньяка «Белый Аист».Я не верил в НЛО, барабашек, привидений, ведьм и тварей литературного бреда Стивена Кинга. Я всегда гордился своим рациональным умом. Но то, что лезло мне в голову, обязательно обратило бы меня в паническое бегство. Если бы не коньяк. Итак, я обернулся и подозрительно уставился на покачивающиеся от ветра качели. Хотя, стойте, какого еще ветра? Ветра никакого не было, а чтобы раскачать тяжеленные качели, потребовался бы небольшой ураган. Но качели покачивались, словно кто-то только что их покинул, торопясь.Обычно я никогда не матерился. Даже в компании друзей. Но сейчас я завернул так, что мне бы позавидовала сама группа «Ленинград». Я ощущал страх вперемешку со злостью, приправленный большим протестом и сдобренный умеренной паникой. Нарисованные глаза смотрели не вдаль, как обычно, а на меня. Если бы в тот момент на меня напала банда грабителей, я бросился бы к ним на шеи от счастья. Но на меня смотрела нелепая железная башка с верхушки качелей. Невидящими от черноты глазами. К подъезду я пятился, не отрывая своих глаз от страшной крашеной фигуры. Домой я заходить не стал, и сидел сейчас на ступеньке, докуривая совсем уже не крепкие «Gitanes». Привычные представления о мире разрушились.Все мое естество начисто отвергало случившееся. Этого быть не могло. Может быть, все-таки, почудилось? Закусывал я недостаточно хорошо, вот в голову и ударило. Однако в данный момент я способен здраво рассуждать. Позволить алкоголю взять надо мной верх я никак не мог. Надо было выходить из родного подъезда и выяснять существующее положение. Но подумать – не сделать. Внутри было очень недурно, а снаружи были эти качели. Хотелось взять в руки какое-нибудь оружие. Но с кем мне сражаться? С качелями, что ли? Психанув, я выбежал из подъезда навстречу своему страху. Качелей передо мной уже не было. Судорожно протерев руками слезящиеся глаза, я смотрел впереди себя, ничего не понимая. Подъезд, которому было положено находиться в метре от моей спины, оказался почему-то справа, метрах в тридцати от меня.Впереди меня была детская песочница. Это было очень скверно.А хуже всего было то, что в ней лежала маленькая плюшевая собачка.При таком раскладе жить мне оставалось не больше секунды.До сих пор я не могу понять, что именно заставило меня развернуться, вскинув руки в защитном жесте. Подножка качелей ударила, легко ломая локтевые кости. Руки значительно ослабили удар, но качели отбросили меня, почти выбив дух.Я лежал на спине, пытаясь вдохнуть непослушными легкими, и смотрел в ненавидящие меня глаза, ослепшие от черноты.Выписавшись из травматологии, я неоднократно пытался спилить качели болгаркой. Один раз меня все-таки оштрафовали. Позавчера я даже подогнал бульдозер, представившись работником ЖКХ, но был остановлен благодаря бдительным старушкам. Я приобрел славу психа, а качели теперь охраняют от меня всем двором.Но я буду снова и снова пытаться.февраль 2006г. Междуреченск Сергей Адодин18 февраля 2006 года 21:26:54Сергей Адодин | 16belok@mail.ru | Междуреченск | Россия Сергей АдодинКыч – это вам не гыч!Рассказ«Кыч – это вам не гыч!»Надпись гордо красовалась на столе лекционного зала.Собственно говоря, эта надпись в незначительных вариациях украшала почти все аудитории медицинской академии. Лаконичная, информативная и загадочная, эта фраза стала своеобразным девизом запутанных ситуаций для всех студентов.Конечно же, надпись не была одинокой. Не один десяток несостоявшихся поэтов и писателей увековечили на партах свои пламенные мысли, зачастую вооружая их рифмами.«Бросайте учебник – он скучный товарищ…», взывали строки к разуму первокурсника, впервые отвлекшегося от бодрого голоса лектора. Далее они напоминали юному Ломоносову о прочих радостях жизни, оставшихся за стенами ВУЗа. Те, кто уже постиг все прелести латыни, могли в полной мере оценить находчивость неизвестного филолога, обнаружившего, что в крылатом выражении «Cogito, ergo sum» одна из букв «g» — лишняя.Вниманию второкурсников, уставших за год от лекций, предлагалась суровая заповедь, вырезанная острым ножом на веки вечные: «Не восхрапи на лекции, дабы не разбудить соседа твоего!»Очень гуманно, между прочим. Помнится, Макс, грубо нарушив эту заповедь, разбудил сам себя. Причем, внезапно. От испуга (всхрапнул он децибел на тридцать, не меньше) парень свалился со скамейки на пол к большому неудовольствию тех, кто и сам пытался заснуть под громкую речь старшей преподавательницы кафедры анатомии. Что тут скажешь? Форменное безобразие. У меня в тот момент даже наушник от плеера из уха выпал.А одна надпись вообще свидетельствовала о глубоком конфликте интересов некоторых индивидуумов с остальным обществом. Она скромно и непринужденно призывала: «Гопников – на кактус!» Чуть пониже синим маркером был очень ловко нарисован пресловутый кактус-гроза гопников. Однако некоторые особенно заинтересованные лица были крайне недовольны недостаточным количеством колючек.Но, несмотря на колоссальное изобилие цитат и афоризмов, только одно мучило меня изо дня в день. Что же такое кыч и почему ему ни в коей мере не тождественен гыч?К сожалению, даже старшекурсники затруднялись разрешить эту дилемму. Сочувственно морща лоб, они старались ретироваться под любым предлогом. Спрашивать у преподавателей я не решался.Не знал и Эдик по кличке «Бобер»– староста шестой группы. А уж ему в сообразительности было трудно отказать. Как-то его угораздило пропустить все занятия по физкультуре. Уже в самом конце семестра он решительно противопоставил своему разгильдяйству находчивость. Он нашел подход к участковому терапевту и принес на кафедру физподготовки убедительную справку о критическом состоянии своего здоровья. Побушевав для приличия, зав. кафедры милостиво разрешил Эдику написать реферат о пользе зимних видов спорта для физического здоровья организма. Накануне дня сдачи реферата тот честно раздобыл в библиотеке пару соответствующих брошюрок. Ближе к ночи он приступил к работе. Когда кончилась первая книжица, Эдик понял, что он не укладывается в минимальный объем. Поддаваться панике было не в его характере. Рассудив, что бежать в библиотеку за третьей брошюркой во втором часу ночи будет неразумно, он хладнокровно вытащил с родительской полки первую попавшуюся книгу, раскрыв ее наугад. В эту ночь он много узнал о картине «Грачи прилетели», переписывая в свой реферат содержание критической статьи. Затем в ход вновь были пущены нормативы лыжных забегов из второй брошюрки. Наутро Эдик с чувством исполненного долга сдал готовый реферат самому зав. кафедры, честно глядя на него воспаленными от недосыпания глазами. Между прочим, получил пятерку.Джонни вообще не стал разговаривать со мной на эту тему.«Ты не гони!»,— возмутился он. «Где вот обещанный текст?»Я вновь пообещал ему не расслабляться и в качестве залога быстро придумал название для нашей рок-группы.«А почему Razorfield?»,— вполне обоснованно поинтересовался Джонни.Тогда я вдохновенно обрисовал ему образ огромного «field», где, словно спелые колосья, трепещут на ветру, тоскуя по человеческой плоти, стальные «razors». В тот момент я сильно вырос в глазах друга. Джонни уважительно посмотрел на меня и отстал до конца лекции. Мне же не оставалось ничего другого, как только взяться за работу. Наверное, я сильно увлекся, записывая рифмованные строки нашего с ним будущего шедевра. Видимо, поэтому Изместьев стал меня подозревать. Ну, представьте себе, что из шестидесяти студентов только один что-то старательно пишет, не разгибая спины. Причем, продолжает это делать даже тогда, когда лектор, сбитый с толку, молчит. Закончилось все тем, что он, не выдержав такого надругательства над своим предметом, подкрался сзади и выхватил у меня листок буквально из-под пера. Ну, шариковой авторучки. Или, гелевой? Неважно. Объявив во всеуслышание, что некий студент пишет на лекции стихи, он попытался их продекламировать. Безуспешно, конечно, я и по-русски пишу неразборчиво, торопливо, а уж по-английски и подавно. Но Изместьев утешил себя тем, что нарисовал вокруг моей фамилии в лекционном журнале гроб. Это значило, что на экзамене лучше садиться к другому преподавателю. Но листок он вернул. Наш музыкальный шедевр удался.Как-то раз я, зайдя к другу Денису с бутылкой «Монастырской Избы», попытался выяснить, что он сам думает по поводу того, что же такое кыч и гыч. Денис прилежно учил фармакологию и пил крепкий крупнолистовой чай из трехлитрового китайского термоса. Отложив чаепитие по поводу принесенной бутылки вина, он философски заметил: «Не в этом суть, Сергеич». Уже через минуту мы предавались обсуждению вокала Оззи Осборна, гадая, каждое ли утро он был с похмелья, или просто прикидывался. Денис настаивал на первом варианте. Меня же беспокоил кыч.В течение еще двух месяцев меня мучила все та же загадка. Кыч и гыч не выходили у меня из головы даже на работе, когда я подготавливал боксы к гемодиализу, проверяя аппараты и подключая к ним искусственные почки с системами. Девчонки медсестры весело шутили с больными, ни кыч, ни, тем более, гыч их нисколько не волновали.Но вот однажды заболела наша преподавательница общей гигиены. Нас взяла под свою временную опеку унылая женщина лет сорока. Ее настроение быстро передалось всей группе, и мы грустили, рассчитывая потребную величину воздухообмена в учебной аудитории. Я удрученно наблюдал за слюной, стекающей из уголков рта нашей новой преподавательницы, автоматически констатируя, что у нее, скорее всего, изжога.Но вдруг мой взгляд совершенно случайно поднялся к полке с демонстрационными приборами времен русско-японской войны. Раньше я ничего такого себе, конечно, не позволял, дорожа спокойным сном. Приборы эти вид имели крайне нелепый, и потрясали способностью приводить в недоумение любого, кто попробовал бы выяснить их предназначение. И тут я остолбенел. Какое-то время я не слышал и не замечал ничего вокруг. На самом верху полки недалеко друг от друга стояло два стеклянных воздухозаборника. Оба сосуда выглядели достаточно гадко. Всякие трубки, стеклянные и резиновые, безобразно торчали в разные стороны, иногда соединяясь. Они были почти идентичны, но имели явно разное предназначение.И вот тут самое главное.На левой штуковине сердобольной студенческой рукой была сделана надпись, выполненная синим восковым мелком.«Кыч».На правой же надпись была красная.«Гыч».Время снова потекло как положено. Я, окрыленный неожиданной удачей, даже приступил к выполнению лабораторной работы. Правда, производить расчет мне все равно было лень, и я списал решение у прилежной Лены.Теперь-то смысл величайшего студенческого афоризма был для меня совершенно ясен.Кыч – это вам, ребята, вовсе не гыч!январь 2006г. Междуреченск Сергей Адодин18 февраля 2006 года 21:28:39Сергей Адодин | 16belok@mail.ru | Междуреченск | Россия Сергей АдодинЕкарный БабайРассказНе по годам уставший от жизни и трехдневной пьянки судмедэксперт Купоросов («судомудо»,— поговаривал зав. моргом Андреев) сидел на белом крутящемся табурете и курил одну сигарету за другой. Работы было много. Стоит ли описывать, что молодой человек, лежавший на первом столе, сиганул из окна шестого этажа, предварительно разбежавшись. Не мудрено, что, спланировав прямиком на мусорные бачки, в данный момент он представлял собой не самое лучшее зрелище.«Дельтапланерист, блин»,— сплюнув, сказал Фома Васильевич, когда передавал смену Купоросову. Последний поморщился, как от зубной боли, но ничего не сказал. Все было ясно и так.Еще была старушка, которая, судя по пятнам с подтеками на конечностях и бесцветным пятнам на губах и носу, пятнам на груди, шее и туловище, померла не совсем так, как описывал похудевший от горя внучок проколотого вида. Без подушки на лицо здесь явно не обошлось, хотя милиция и не заинтересовалась смертью долго болевшей пенсионерки — инсультницы. На ее ладонях были четко видны следы от ногтей. Однако внучок, заботясь о результатах вскрытия, сунул Купоросову в руку деньги – около двадцати тысяч. Вероятно, сбережения бабули на похороны. А квартирка, стало быть, внучку перейдет.Сдать или не сдать? Вот в чем вопрос. Деньги-то он уже получил. Что мешает ему сдать наркомана операм? Сделать правильное заключение, набрать нужный номер…Скучно. Работать не хотелось. На других столах лежали еще трупы. Остывал крепко заваренный чай. За грязным окном шумел ливень, мерзко барабаня по подоконнику.«А ведь слякоть-то какая будет завтра!»,— печально подумалось Купоросову.Сплюнув с досады в лоток, где лежало подкожное сало незадачливого летуна, Купоросов скверно и замысловато выматерился, упомянув мимоходом и героя детских колыбельных – Бабая.И зря.Внезапно в спину потянуло холодом. Купоросов уже хотел, было, вновь выматериться по поводу всяких умников, не запирающих холодильник. Он уже набрал полную грудь воздуха и напряг богатую после опохмелки фантазию, но замер, увидев впереди себя часть человеческой тени. Тот, кто ее отбрасывал, находился как раз позади.«Наркоман»,— испуганно сообразил Купоросов, резко разворачиваясь. Он ловким движением руки подобрал со стола секционный нож, и теперь стоял, повернувшись лицом к возможной опасности, готовый дать отпор любому.Слезы рефлекторно потекли из его глаз. Мороз прошелся по всей спине. Нож выпал из безвольной руки и ненужно звякнул о каменный пол морга. Мочевой пузырь спастически опорожнялся. Тонкая струя не спеша, стекала в специальный сток в полу.Тень была. Но не было того, кто ее отбрасывал. В лицо потянуло холодом. Тень, не торопясь, приближалась.«Екарный Ба…»,— начал было Купоросов, но закончить не успел, так как мгновенно перестал жить.Он стал первой жертвой пробудившегося от векового сна Бабая…июнь 2005г. Прокопьевск Сергей Адодин18 февраля 2006 года 21:30:48Сергей Адодин | 16belok@mail.ru | Междуреченск | Россия СОФИЯ КАЖДАНМУЖСКАЯ ИСПОВЕДЬФранкфурт-на-Майне. Аэропорт. Ресторан. За столиком за бокалом пива сидят двое — друзья, бывшие одноклассники, некогда соседи.- Дирк, опомнись... Куда ты летишь?! Зачем?! Сейчас в Москве тридцать пять градусов мороза. Ты знаешь, что такое русская зима с её вьюгами, метелями и морозами?!- Франк, прекрати... Я лечу к ней. К моему сокровищу. Я не могу без неё. Просто умираю. Задыхаюсь от нехватки кислорода...- Да,— протяжно произнес провожающий и, пожав плечами, взглянул на друга.- Франк, ты знаешь, что такое любовь? — спросил Дирк как бы невзначай, поднеся бокал к лицу. — Это пучина, погрузившись в которую с головой, ты уже не в состоянии выбраться. Она затягивает тебя... И вот наступает тот момент, когда нет никаких человеческих сил бороться с ней и победить её... Образ любимого человека подобен хищнику. Он проглатывает тебя полностью... Без любви Натали, без аромата её тела я просто вяну на глазах и умираю... Её улыбка срывает меня с земли и заставляет парить в небесах... А взгляд? Её взгляд равносилен тающим снегам...- И это говоришь ты?! Ты? Любимец публики, ловелас и Казанова. Ты, который менял женщин чаще, чем носки! Ты, который мстил женщинам за то, что твоя мать бросила тебя в пятилетнем возрасте и, забрав сестру, ушла от твоего отца. Ты...- Да, я... Это говорю тебя я! Я, познавший не одну сотню женщин, купавшийся во славе и ласке... Я любим и люблю... Я люблю её, свое сокровище, и готов об этом кричать! Вот уже пять лет, как я не представляю жизни без неё... Каждый час, каждая минута, проведенная наедине с ней, для меня праздник. Праздник души и сердца... Ты говоришь, в Москве морозы? Там метели и вьюги? Нет! Это в моем сердце холод, он пробирает до костей... Я никак не могу согреться. Вот уже десять дней, как я возвращаюсь в пустой дом, где меня никто не ждет. Никто, кроме стен...- Натали знает, что ты сегодня прилетаешь?- Нет,— смущено ответил Дирк,— я хочу ей преподнести сюрприз.- Ничего себе сюрприз! Я бы не хотел, чтобы мне преподносили такие сюрпризы... Ты можешь прилететь, а она окажется не одна.- Как это не одна? — дрогнувшим голосом спросил Дирк.- В России зима холодная, а кровь Натали горячая. Возможно, ей захотелось тепла. Мужского тепла. Ты далеко, а он рядом...- Кто он?!- Тот, кто сейчас рядом с ней, кто отогревает её своим теплом от русской пурги и вьюги.- Прекрати, Франк! — зло выпалил Дирк. — Она любит меня. Любит! Я это знаю, чувствую. Она не может так поступить со мной! Я ей доверяю...- Если доверяешь, то зачем тогда летишь в Москву?!- Натали,— произнес Дирк нараспев,— Натали... Она таинственна, загадочна, неповторима и маняща... Она — как даль, как сказка, как необитаемый остров. Она поглощает меня, захватывает, увлекает... Я боюсь потерять её, боюсь лишиться того, что имею... Наконец, я боюсь, что она уйдет к другому. Потерять её — это равносильно тому, что умереть...Дирк закрыл глаза и перед ним, как кадры из кинофильма, всплыли воспоминания того конкурса красоты, когда он впервые увидел её.Нет, она не стала самой красивой девушкой земли и даже не вошла в пятерку. Но для него она стала первой... Самой первой женщиной, которая поселилась в его сердце. Дирк Кеслер, как только увидел её, сразу понял, что с ним что-то произошло... Его сердце забилось в груди совершено не так, как билось тридцать два года. По спине прошел холодок, а лоб и ладони стали влажными от пота.И вот конкурс завершен... Он стоит перед ней, боясь, что она ускользнет от него. Дрожащей рукой достает из кармана пиджака визитную карточку и совершено чужим, незнакомым для себя голосом произносит:- Я ведущий ток-шоу "Очаровашка".- Я знаю,— покраснев и опустив громадные, как океан, синие глаза, произнесла девушка.- Я жду вас на передаче. Только позвоните заранее.Спустя два дня они встретились. Натали пришла не одна, а со своими подругами. В тот вечер она выглядела еще прекрасней, еще очаровательней, чем в первый день их знакомства. Эти два дня казались Дирку целой вечностью. И вот он сидит рядом с ней за одним столиком и завороженными глазами смотрит на неё. Он не в силах совладать с собой, справиться со своими чувствами. Она как коррозия разъела его тело и полностью овладела им. Её подруги, её русские подруги привели Кеслера в чувство. Они, не переставая, задавали ему один вопрос за другим, и он был благодарен им за то, что они выручили растерявшегося телеведущего.Вскоре Натали поселилась в его доме. Её друзья, подруги, знакомые и родственники безвылазно находились в квартире Дирка. Он готов был терпеть этот "табор" гостей, только бы Натали, его любимая Натали, была рядом с ним.Дирк не жалел на неё денег. Он готов был достать для неё даже звездочку с неба, только бы она имела все... Все, что хотела её русская душа.И вот она в Москве... В холодном морозном городе. Она поехала навестить своего больного отца, которого не видела более чем десять лет. Натали звонила Дирку ежедневно. А он?! Он изнывал от тоски. От одиночества. От того, что не было рядом той единственной и неповторимой женщины, которую Кеслер безумно любил, которую боготворил, и которой был предан, как пес.Дирк открыл глаза и взглянул на часы.- Мне пора,— произнес Кеслер, взглянув на друга.- Послушай, дружище Дирк,— Франк тяжело вздохнул и, наполнив легкие кислородом, произнес:- Я давно уже хотел с тобой поговорить. Да, как-то... Знаешь... Я решил жениться. Жениться на русской девушке. Помоги мне! Я хочу быть счастливым... Таким счастливым, как ты и Натали.25 февраля 2006 года 14:40:45София КАЖДАН | ТОЛОЧИН | БЕЛАРУСЬ 1 • 12 / 12 © 1997-2012 Ostrovok - ostrovok.de - ссылки - гостевая - контакт - impressum powered by Алексей Нагель
Юрий Крупенич
Контрабандистрассказ
Сергей Адодин
Один год любвиНовелла
1994-2005г. Междуреченск/Прокопьевск. Сергей Адодин
14 часовРассказ
апрель 2005г. Прокопьевск. Сергей Адодин
Две сотни мильРассказ
январь 2006г. Междуреченск Сергей Адодин
Ангельское пениеРассказ
май 2005г. Прокопьевск Сергей Адодин
Скрытый контентРассказ
И настанет утро...Лирический очерк
1999г. Прокопьевск Сергей Адодин
Пять месяцев жизниРассказ
КачелиРассказ
февраль 2006г. Междуреченск Сергей Адодин
Кыч – это вам не гыч!Рассказ
Екарный БабайРассказ
июнь 2005г. Прокопьевск Сергей Адодин
СОФИЯ КАЖДАН
МУЖСКАЯ ИСПОВЕДЬ